ними возникали и вновь таяли мосты протяженностью во многие тысячи
километров. Под этими облаками скрывалось больше материи, чем во всех
остальных планетах Солнечной системы. "А что еще, - размышлял Боумен,-
скрывается там, внизу?"
По этому бурно изменяющемуся облачному покрову, навечно скрывшему
под собой истинную поверхность планеты, время от времени скользили
круглые темные пятна. Это какая-нибудь из ближайших лун проходила между
планетой и далеким Солнцем, и тень ее бежала за ней вслед по облачному
ландшафту Юпитера.
И здесь, в тридцати миллионах километров, мчались луны Юпитера -
другие, намного меньшие. Это были просто летающие горы поперечником в
десятки километров, но трасса корабля не подходила близко ни к одной из
них. Корабельный радар с промежутками в несколько минут посылал в
пространство импульсы энергии, подобные беззвучным грозовым разрядам, и
не получал ни одного отраженного сигнала из ближайших зон - вокруг было
пусто.
Зато все громче звучал могучий рев - радиоголос самого Юпитера. Еще
в 1955 году, на заре космической эры, астрономы с изумлением обнаружили,
что Юпитер излучает колоссальную, измеряемую миллионами киловатт энергию
в десятиметровом диапазоне. Это излучение было уловлено в виде
беспорядочных радиошумов; источником его считали ореолы заряженных
частиц, опоясывающие Юпитер наподобие земных поясов Ван-Аллена, но,
конечно, несравнимо более мощные.
Иногда, в долгие одинокие часы вахты, Боумен слушал эти шумы. Он
поворачивал регулятор громкости до тех пор, пока треск и шипение не
начинали звучать на всю рубку. Порой начатом фоне слышались свист и
писк, словно кричали обезумевшие от страха птицы. Эти звуки навевали
жуть, потому что исходили не от человека; они будили острое чувство
одиночества - бессмысленные, как плеск волн о берег, как раскаты
дальнего грома за горизонтом...
Даже при такой огромной скорости - свыше ста пятидесяти тысяч
километров в час - "Дискавери" требовалось почти две недели, чтобы
пересечь орбиты всех спутников Юпитера. А их у него было больше, чем
планет в Солнечной системе; лунная обсерватория каждый год открывала все
новые, и теперь их насчитывалось тридцать шесть. Самый внешний из них,
Юпитер XXVII, обращался по неустойчивой орбите в направлении, обратном
остальным спутникам, находясь в двадцати девяти миллионах километров от
своего временного повелителя. Он был "трофеем" Юпитера в его извечной,
затяжной войне с Солнцем: этот исполин то и дело выхватывал себе на
время луны из пояса астероидов и через несколько миллионов лет вновь
утрачивал их. Только внутренние спутники оставались неотъемлемой
собственностью Юпитера - Солнце было не в силах вырвать их из его
власти.
И вот теперь появилась новая добыча для противоборствующих
гравитационных полей. "Дискавери" с возрастающей скоростью мчался к
Юпитеру по сложной траектории, вычисленной много месяцев назад
астрономами на Земле и непрерывно контролируемой ЭАЛом. Время от времени
экипаж ощущал слабые, еле уловимые толчки - это на миг автоматически
включались струйные рули, внося мельчайшие уточнения в траекторию.
На Землю по радио шел непрерывный поток информации. Астронавты были
теперь так далеко от дома, что их сигналы, даже летя со скоростью света,
доходили туда только через пятьдесят минут. Вместе с ними, их глазами и
по их приборам все человечество следило за приближающимся Юпитером, но
проходил почти целый час, пока вести об их открытиях достигали Земли.
Когда планетолет пересекал орбиты внутренних спутников - все они
были больше Луны и все совершенно неизведанные, - камеры его телескопов
работали не переставая. Часа за три до прохождения траверса Юпитера
"Дискавери" пролетел всего в тридцати тысячах километров от его спутника
Европы, и все приборы нацелились на этот мир, который сначала
приближался, быстро вырастая в размерах, а затем стал уходить в сторону,
превращаясь из диска в полумесяц, пока не исчез совсем в лучах Солнца.
Это небесное тело с поверхностью, равной двадцати двум миллионам
квадратных километров, с Земли даже в наимощнейший телескоп казалось
булавочной головкой. И теперь за считанные минуты, пока продолжалось
сближение, нужно было как можно лучше использовать эту встречу, собрать
и записать все сведения. Впереди у астронавтов были долгие месяцы, когда
можно будет не торопясь разобраться в них.
Издали Европа выглядела огромным снежным шаром, с необычайной
интенсивностью отражавшим свет далекого Солнца. Наблюдения с более
близких расстояний подтвердили это: Европа, в отличие от тусклой Луны,
была ослепительно белой и во многих местах покрыта сверкающими глыбами,
похожими на вмерзшие айсберги. Они почти наверняка состояли из аммиака и
воды, которые почему-то не были захвачены гравитационным полем Юпитера.
Лишь по экватору виднелись обнажения скальных пород; эта
безжизненная пустыня, невероятно изрезанная каньонами и беспорядочными
нагромождениями скал, темной полосой опоясывала весь маленький мир.
Астронавты заметили несколько кратеров метеоритного происхождения, но
никаких признаков вулканизма - Европа явно не имела внутренних
источников тепла.
Атмосфера, как это было давно известно, отсутствовала здесь
совершенно. Когда край диска Европы заслонял собой какую-нибудь звезду,
она лишь на мгновение тускнела и полностью затмевалась. Только в
некоторых зонах было нечто похожее на облака - вероятно, туман из
капелек аммиака, несомых вязкими метановыми вихрями.
Европа скрылась за кормой столь же стремительно, как появилась, и
теперь до Юпитера оставалось только два часа. ЭАЛ не раз и не два
тщательно выверял траекторию корабля, и до момента наибольшего сближения
дополнительно корректировать скорость не было нужды. Пул и Боумен хорошо
знали это, но все же смотреть на гигантский, с каждой минутой
разбухавший шар было страшновато. С трудом верилось, что "Дискавери" не
врежется в эту планету, влекомый на погибель себе ее невообразимо мощным
притяжением.
Наступило время запускать атмосферные зонды. Конструкторы
надеялись, что они продержатся достаточно долго и успеют передать хоть
небольшую информацию из-под плотного облачного покрова Юпитера. Две
короткие, похожие на бомбы капсулы, покрытые абляционными теплозащитными
оболочками [Абляционные оболочки - оболочки, состоящие из материала,
уносимого при готовом воздействии среды (абляция - унос массы за счет
оплавления и испарения).], были выведены слабыми реактивными импульсами
на траектории, которые вначале, на протяжении первых нескольких тысяч
километров, почти не отклонялись от курса "Дискавери".
Однако мало-помалу они отошли в сторону, и наконец даже
невооруженным глазом стало видно, что ЭАЛ не ошибся в расчетах. Корабль
летит по траектории, близкой к касательной, он не заденет атмосферу
Юпитера, и столкновение с планетой ему не грозит. Правда, разница
составляла всего несколько сот километров - пустяк для небесного тела
диаметром чуть ли не полтораста тысяч километров, но именно этот пустяк
решал судьбу корабля.
Теперь Юпитер заполнял собой весь кругозор, он был гак огромен, что
ни разум, ни глаз уже не могли его охватить и отступились, признав свое
бессилие. Если бы облачный покров не переливался необычайным множеством
цветов и оттенков - красных, розовых, желтых, оранжевых, даже ярко-алых,
- Боумен мог бы подумать, что он летит над сплошной облачностью на
Земле.
Приближался миг, когда им впервые за все время полета предстояло
распрощаться с Солнцем. Пусть побледневшее и маленькое, оно неизменно
светило кораблю все пять месяцев с тех пор, как он покинул Землю. Но
теперь траектория корабля уходила в тень Юпитера, и скоро перед ним
должна была открыться ночная сторона планеты.
В тысячах километров впереди возникла и ринулась навстречу полоса
сумерек, а позади Солнце быстро погружалось в юпитерианские облака. Лучи
его распростерлись по горизонту, словно два пламенеющих, загнутых книзу
рога, затем сошлись и утонули в мимолетном великолепии многокрасочного
заката. Наступила ночь.
Но мир, лежавший под ними, не был погружен в полную тьму. Его
озаряло какое-то свечение; с минуты на минуту, по мере того как глаз
привыкал к нему, оно становилось все ярче. Рост тусклого света текли с
одной стороны горизонта до другой, будто люминесцирующие волны за кормой
судна где-нибудь в тропических морях. То здесь, то там они разливались в
озера жидкого пламени, которые трепетали от могучих подспудных
возмущений, вздымавшихся из потаенных глубин Юпитера. Зрелище было
ощеломляюще величественным, Пул и Боумен не могли от него оторваться.
"Что же это такое, - гадали они, - просто ли действие химических и
электрических сил, бушующих там, в этом клокочущем котле, или проявление
каких-то фантастических форм жизни?" Они задавали себе вопросы, по
которым ученым предстояло спорить, вероятно, еще и в конце нового, едва
народившегося столетия.
Чем глубже уходил "Дискавери" в юпитерианскую ночь, тем ярче
становилось свечение планеты. Когда-то Боумену случилось лететь над
северной частью Канады в разгар полярного сияния, и сейчас ему
вспомнился заснеженный канадский ландшафт, такой же безотрадный и
сверкающий. "А ведь там, в арктическом безлюдье, - сообразил он, - было
на сто с лишним градусов теплее, чем в облачных просторах, над которыми
мы проносимся сейчас".
- Сигнал земного радио быстро гаснет, - сообщил ЭАЛ.- Мы вступаем в
первую зону дифракции.
Они этого ожидали, более того, изучение дифракции входило в их
задачу, потому что поглощение радиоволн атмосферой Юпитера могло дать о
ней ценные сведения. Но сейчас, когда они пролетали за Юпитером и связь
с Землей прервалась, ими вдруг овладело гнетущее чувство одиночества.
Всего один час должно было длиться непрохождение радиоволн, а потом
корабль выйдет из-за непроницаемого экрана Юпитера, и они опять смогут
говорить с человечеством. Но этот час стал едва ли не самым долгим в их
жизни.
Несмотря на сравнительно молодой возраст. Пул и Боумен были уже
опытными астронавтами - за плечами у каждого было не меньше десятка
космических полетов, - но в этой экспедиции они чувствовали себя
новичками. Они пытались свершить такое, чего еще не знала история:
никогда прежде космический корабль не летал на таких скоростях и не
дерзал приближаться к столь мощному гравитационному полю. В эти решающие
мгновенья достаточно было малейшей навигационной ошибки - и "Дискавери"
умчался бы к отдаленным пределам Солнечной системы без всякой надежды на
спасение.
Медленно ползли минуты. Юпитер теперь высился над ними светящейся
стеной, уходящей в бесконечность, а их корабль карабкался вверх,
параллельно этой сияющей поверхности. И хоть они знали, что огромную
скорость корабля не в силах преодолеть даже тяготение Юпитера, им все
еще не верилось, что "Дискавери" не стал спутником этого чудовищного
мира.
Наконец, далеко впереди, за краем планеты, забрезжило зарево. Они
выходили из тени Юпитера под лучи Солнца. И почти в то же мгновение ЭАЛ
объявил:
- Связь с Землей восстановлена. Рад сообщить также, что маневр с
использованием возмущающей силы успешно завершен. До Сатурна нам
осталось сто шестьдесят семь дней пять часов одиннадцать минут полета.
Эти цифры с точностью до минуты совпадали с предварительными
расчетами; пролет по касательной мимо Юпитера был выполнен с безупречной
точностью. Словно шар на некоем космическом бильярде, "Дискавери"
отразился от движущегося гравитационного поля Юпитера и приобрел от
этого столкновения новую энергию. Не израсходовав ни одного грамма
топлива, он увеличил скорость почти на десять тысяч километров в час.
Но в этом не было никакого нарушения законов механики. Природа
всегда точна в своей бухгалтерии, и Юпитер потерял ровно такое же
количество движения, какое приобрел "Дискавери". Планета затормозилась,
но ее масса в секстильон раз превышала массу корабля, и поэтому
изменение ее скорости было настолько ничтожно, что никакие приборы
уловить его не могли. Еще не пришло то время, когда Человек сумеет
влиять на механику тел Солнечной системы.
Когда вокруг посветлело и бледное маленькое Солнце вновь поднялось
в юпитерианском небе, Пул и Боумен пожали друг другу руки.
Хоть им самим еще не верилось, но первая часть их экспедиции была
успешно завершена.
Однако с Юпитером еще не все было покончено. Далеко позади два
зонда, запущенные с "Дискавери", соприкоснулись с его атмосферой.
Один из них так и не дал о себе знать - видимо, он вошел в
атмосферу под слишком крутым углом и сгорел, не успев послать никакой
информации. Другой оказался более удачливым: прорезав верхние слои
юпитерианской атмосферы, он вновь вышел в космос; как и намечалось,
потеря скорости у него была настолько значительной, что он стал падать
по пологой эллиптической кривой. Двумя часами позднее он опять вошел в
атмосферу на дневной стороне Юпитера на скорости около ста тысяч
километров в час.
Вокруг него сейчас же образовалась оболочка раскаленного газа, и
связь с ним прекратилась. Потянулись напряженные минуты ожидания.
Астронавты, не отходившие от пульта, опасались, что зонд не уцелеет, так
как защитная керамическая оболочка сгорит. Случись так, приборы просто
испарились бы в какую-нибудь долю секунды.
Но оболочка продержалась достаточно долго, и раскаленный метеорит
успел затормозиться. Обугленные остатки ее были отброшены, автомат
развернул антенны и начал шарить вокруг своими электронными щупальцами.
На борту "Дискавери", почти в четырехстах тысячах километров от Юпитера,
радио начало приносить первые достоверные сведения об этой планете.
Каждую секунду тысячи импульсов сообщали о составе атмосферы,
давлении, температуре, напряжении магнитного поля, радиоактивности и
десятках других показателей, в которых могли разобраться только
специалисты на Земле. Впрочем, один вид информации не требовал
расшифровки - это была цветная телевизионная передача с падающего зонда.
Первые изображения начали поступать, когда зонд уже вошел в
атмосферу и отбросил свою защитную оболочку. На них был виден только
желтый туман, испещренный ярко-алыми пятнами, стремительно
проносившимися вверх мимо объектива камеры, которая падала вместе с
зондом со скоростью порядка тысячи километров в час.
Туман стал гуще; трудно было разобрать, как далеко видит объектив:
на несколько сантиметров или на десятки километров - не было никаких
отчетливых деталей, которые могли бы дать представление о масштабе.
Космонавты уж было решили, что идея телепередачи с борта зонда потерпела
крах: камера работает, но в этой туманной, взвихренной атмосфере ей
ничего не увидать.
И вдруг в одно мгновение туман исчез. Зонд, вероятно, пронизал
высокий слой облаков и вошел в область совершенно отчетливой видимости -
может, в слой почти чистого водорода с рассеянными в нем единичными
кристаллами аммиака. Хотя определить масштаб изображения все еще не
удавалось, дальность обзора камеры явно измерялась километрами.
Картина, открывшаяся перед астронавтами, была столь необычной, что
глазу, привыкшему к земным краскам и формам, она показалась немыслимой.
Далеко-далеко внизу простиралось безбрежное золотое море, испещренное
пятнами различных оттенков, рассеченное параллельными хребтами - быть
может, гребнями гигантских волн. Но они не двигались; впрочем, масштабы
обзора были слишком велики, чтобы можно было заметить какое-либо
движение внизу. Главное заключалось в том, что все это золотое видение
никак не могло быть океаном: оно находилось еще очень высоко в
атмосфере. Это мог быть только еще один, лежащий ниже, слой облаков.
И тут в поле зрения камеры мелькнуло нечто странное, дразняще
затуманенное расстоянием. Где-то очень далеко золотое море, вздыбившись,
завершалось удивительно симметричным конусом, похожим на вулкан. Вершину
конуса окружал венец из маленьких пушистых облачков примерно одинакового
размера, очень четких и раздельных. В них было что-то тревожащее, что-то
противоестественное - впрочем, и всю эту потрясающую панораму вряд ли
можно было назвать естественной.
Тут зонд, видимо, увлеченный каким-то вихрем в быстро уплотняющейся
атмосфере, развернулся в другом направлении, и несколько секунд на
экране был один лишь золотой туман. Затем вращение прекратилось; "море"
теперь было значительно ближе, но столь же загадочно, как и прежде.
Кое-где на нем виднелись бесформенные черные пятна - может быть,
разрывы, открывающие вид на нижние слои атмосферы.
Зонду не суждено было достичь их. С каждым километром вниз
плотность газа вокруг него резко возрастала, и чем ближе к скрытой от
глаза поверхности планеты он опускался, тем больше становилось давление.
Он был еще высоко над таинственным морем, как вдруг изображение на
экране корабля мигнуло, а затем и вовсе исчезло: в это мгновение первый
исследователь с Земли был раздавлен весом многокилометрового слоя
атмосферы над ним.
За свою короткую жизнь зонд дал беглое представление, может быть,
об одной миллионной доле тайн Юпитера, далеко не достигнув его
поверхности, находившейся в сотнях километров ниже, под сгущающимся
туманом. Когда изображение на экране погасло, Боумену и Пулу долго не
хотелось говорить: одна и та же мысль завладела обоими.
Древние и впрямь были ближе к истине, чем могли предполагать, когда
присвоили этому миру имя повелителя богов. Если там внизу, на его
поверхности, есть жизнь, сколько времени потребуется людям на то, чтоб
хотя бы обнаружить ее? А затем - сколько пройдет веков, пока люди смогут
последовать за этим пионером? И какой корабль они для этого придумают?
Но экипажу "Дискавери" некогда было заниматься этими вопросами. Его
путь лежал к другому, еще более странному миру, отделенному от Солнца
вдвое большим расстоянием. И до него было еще восемьсот миллионов
километров пустынного пространства, куда залетали одни лишь кометы.
Знакомые звуки песенки "С днем рождения", переброшенные со
скоростью света через миллиард с лишним километров космического
пространства, прозвенели в тесной рубке и угасли где-то между
контрольными экранами и приборами. На телевизионном экране семья Пула,
несколько напряженно сидящая вокруг именинного пирога, погрузилась в
молчание.
Помолчав немного, мистер Пул-старший сипло сказал:
- Ну что же, Фрэнк, не могу придумать, что еще тебе сказать
сейчас... Скажу одно: мы мысленно с тобой и желаем тебе всяческого
счастья в твой день рождения.
- Береги себя, родной, - вставила миссис Пул голосом, полным слез.
- Благослови тебя Бог.
Затем все нестройным хором крикнули: "До свиданья!", и экран
померк. "Как странно, - подумал Пул, - что все это на самом деле было
больше часа назад, а сейчас родные уже разъехались и кое-кто из них
катит по дорогам далеко от родительского дома". Это запаздывание
сигналов связи, хотя и могло быть иногда мучительным, вместе с тем таило
в себе великое благо. Как и все люди его века, Пул считал само собой
разумеющимся, что он может в любую минуту переговорить, с кем ему
вздумается. Но здесь не Земля, здесь все по-другому, и эта перемена
оказала на него сильнейшее психологическое воздействие. Он ощутил себя в
каком-то ином измерении, и почти все нити эмоциональных связей
растянулись и, не выдержав напряжения, порвались.
- Прошу извинить, что прерываю празднество, - сказал ЭАЛ, - но у
меня важное дело.
- Что случилось? - в один голос спросили Боумен и Пул.
- Испытываю затруднение в поддержании контакта с Землей. Неполадки
в блоке АЕ-35. По данным моего центра аварийных прогнозов, в ближайшие
семьдесят два часа блок может отказать.
- Мы займемся им, - ответил Боумен.- Посмотри как обстоит дело с
оптической наводкой.
- Готово, Дейв. Пока еще наводка в полном порядке.
На контрольном экране появился полумесяц безупречной формы, очень
яркий на черном, почти беззвездном фоне. Он был закрыт облаками, на нем
не проступало никаких географических контуров, которые можно было бы
узнать. С первого взгляда можно было принять его за Венеру.
Но только с первого взгляда, потому что рядом была Луна, которой у
Венеры нет, настоящая Луна, примерно вчетверо меньше Земли и точно в той
же фазе. Их очень легко было принять за мать и дитя, как и считали
многие астрономы раньше, пока изучение лунных пород не показало, что
Луна никогда не была частью Земли.
С полминуты Боумен и Пул молча изучали экран. Это изображение
передавала на пульт управления длиннофокусная телевизионная камера,
укрепленная на ободе большой параболической антенны. Перекрестье,
наложенное центром на изображение Земли, указывало, что антенна
ориентирована точно. Ведь если узкий карандашик луча не был бы наведен
точно на Землю, они не смогли бы ни передавать, ни принимать передач.
Сигналы, посланные в обоих направлениях, не попадали бы на антенны и
улетали бы, унося с собой нераскрытыми слова и образы сквозь всю
Солнечную систему в бескрайнюю пустоту, простирающуюся за ней. Если бы
они и были когда-нибудь приняты, то лишь через столетия - и, конечно, не
землянами...
- Ты знаешь, где неполадки? - спросил Боумен.
- Неполадки перемежающиеся, - ответил ЭАЛ, - и я не могу уточнить,
где именно. По-видимому, в блоке АЕ-35.
- Что ты предлагаешь?
- Лучше всего заменить блок запасным, а снятый проверить.
- Ладно. Дай нам подтверждающую запись. На контрольном экране
высветились все необходимые данные, и одновременно из прорези под
экраном выскользнул лист бумаги. При всех электронных методах считывания
и регистрации бывали случаи, когда добрый старый печатный текст
оказывался, все же самой удобной формой записи.
Боумен глянул на схемы и присвистнул.
- Что же ты не сказал нам раньше, что надо выходить из корабля?
- Извините, - прозвучал голос ЭАЛа. - Я считал, вы знаете, что блок
АЕ-35 находится в опоре антенны.
- Наверно, знал год назад. Как-никак на корабле восемь тысяч
подсистем. Ну ладно, задача как будто нехитрая. Нужно только вскрыть
панель и вставить новый блок.
- Меня это вполне устраивает, - сказал Пул, на которого расписанием
обязанностей возлагались мелкие работы вне корабля. - Я не прочь
переменить обстановку для разнообразия. Только не подумай, что ты мне
надоел.
- Надо еще запросить согласие Центра управления, - сказал Боумен.
Он чуть помолчал, собираясь с мыслями, и включил передатчик.
- Центр управления, говорит Икс-Дельта-Один. В два-ноль-пять центр
аварийных прогнозов нашего бортового компьютера девять три нуля показал
вероятность аварии блока Альфа-Енох-три-пять в ближайшие семьдесят два
часа. Прошу просмотреть ваш телеметрический контроль и проверить блок
моделирующей установки. Подтвердите также ваше согласие на наш план
выхода из корабля и замены блока Альфа-Енох-три-пять. Пункт управления,
говорит Икс-Дельта-Один, номер два-один-ноль-три, передача окончена.
За долгие годы практики Боумен наловчился мгновенно и без малейшего
напряжения переходить на радиожаргон и возвращаться к нормальной
человеческой речи. Теперь оставалось только ждать подтверждения, которое
могло прийти не раньше чем через два часа - столько времени требовалось
сигналам на путь туда и обратно, через орбиты Юпитера и Марса.
Ответ пришел, когда Боумен, чтобы убить время, играл с ЭАЛом в одну
из геометрических игр, пытаясь победить его.
- Икс-Дельта-Один, говорит Центр управления, подтверждаем прием
вашей два-один-ноль-три. Проверяем телеметрическую информацию на нашей
моделирующей установке, результат сообщим. Одобряем ваш план выхода из
корабля и замены блока Альфа-Енох-три-пять, не ожидая возможной аварии.
Разрабатываем для вас процедуру проверки аварийного блока.
Покончив с серьезными делами, руководитель Центра управления
перешел на нормальный язык.
- Очень досадно, друзья, что у вас возникла маленькая неполадка.
Понимаем, у вас хватает забот и без того, но у нас тут есть запрос из
Бюро общественной информации. Не можете ли вы до выхода из корабля
передать нам коротенькую запись для широкой публики? Расскажите, что
случилось, и объясните, что это за блок. Постарайтесь, чтобы все звучало
пободрее. Мы могли бы, конечно, и сами, но от вас это будет намного
убедительнее. Надеемся, что не сильно помешали вашей светской жизни.
Икс-Дельта-Один, говорит Центр управления, номер два-один-пять-пять,
передача окончена.
Боумен не мог удержаться от улыбки. Земля проявляла иногда
поразительную нечуткость и бестактность. "Чтобы звучало пободрее..."
Легко сказать!
Когда Пул поспал положенное время и пришел в рубку, они вдвоем
минут за десять составили и отредактировали текст сообщения. На первых
порах газеты, радио, телевидение не давали им покоя, у них брали
интервью, запрашивали их мнения, ловили любое их слово. Но неделя за
неделей проходила без всяких происшествий, сигналы запаздывали уже не на
минуты, а больше чем на час, и интерес к экспедиции постепенно остыл.
километров. Под этими облаками скрывалось больше материи, чем во всех
остальных планетах Солнечной системы. "А что еще, - размышлял Боумен,-
скрывается там, внизу?"
По этому бурно изменяющемуся облачному покрову, навечно скрывшему
под собой истинную поверхность планеты, время от времени скользили
круглые темные пятна. Это какая-нибудь из ближайших лун проходила между
планетой и далеким Солнцем, и тень ее бежала за ней вслед по облачному
ландшафту Юпитера.
И здесь, в тридцати миллионах километров, мчались луны Юпитера -
другие, намного меньшие. Это были просто летающие горы поперечником в
десятки километров, но трасса корабля не подходила близко ни к одной из
них. Корабельный радар с промежутками в несколько минут посылал в
пространство импульсы энергии, подобные беззвучным грозовым разрядам, и
не получал ни одного отраженного сигнала из ближайших зон - вокруг было
пусто.
Зато все громче звучал могучий рев - радиоголос самого Юпитера. Еще
в 1955 году, на заре космической эры, астрономы с изумлением обнаружили,
что Юпитер излучает колоссальную, измеряемую миллионами киловатт энергию
в десятиметровом диапазоне. Это излучение было уловлено в виде
беспорядочных радиошумов; источником его считали ореолы заряженных
частиц, опоясывающие Юпитер наподобие земных поясов Ван-Аллена, но,
конечно, несравнимо более мощные.
Иногда, в долгие одинокие часы вахты, Боумен слушал эти шумы. Он
поворачивал регулятор громкости до тех пор, пока треск и шипение не
начинали звучать на всю рубку. Порой начатом фоне слышались свист и
писк, словно кричали обезумевшие от страха птицы. Эти звуки навевали
жуть, потому что исходили не от человека; они будили острое чувство
одиночества - бессмысленные, как плеск волн о берег, как раскаты
дальнего грома за горизонтом...
Даже при такой огромной скорости - свыше ста пятидесяти тысяч
километров в час - "Дискавери" требовалось почти две недели, чтобы
пересечь орбиты всех спутников Юпитера. А их у него было больше, чем
планет в Солнечной системе; лунная обсерватория каждый год открывала все
новые, и теперь их насчитывалось тридцать шесть. Самый внешний из них,
Юпитер XXVII, обращался по неустойчивой орбите в направлении, обратном
остальным спутникам, находясь в двадцати девяти миллионах километров от
своего временного повелителя. Он был "трофеем" Юпитера в его извечной,
затяжной войне с Солнцем: этот исполин то и дело выхватывал себе на
время луны из пояса астероидов и через несколько миллионов лет вновь
утрачивал их. Только внутренние спутники оставались неотъемлемой
собственностью Юпитера - Солнце было не в силах вырвать их из его
власти.
И вот теперь появилась новая добыча для противоборствующих
гравитационных полей. "Дискавери" с возрастающей скоростью мчался к
Юпитеру по сложной траектории, вычисленной много месяцев назад
астрономами на Земле и непрерывно контролируемой ЭАЛом. Время от времени
экипаж ощущал слабые, еле уловимые толчки - это на миг автоматически
включались струйные рули, внося мельчайшие уточнения в траекторию.
На Землю по радио шел непрерывный поток информации. Астронавты были
теперь так далеко от дома, что их сигналы, даже летя со скоростью света,
доходили туда только через пятьдесят минут. Вместе с ними, их глазами и
по их приборам все человечество следило за приближающимся Юпитером, но
проходил почти целый час, пока вести об их открытиях достигали Земли.
Когда планетолет пересекал орбиты внутренних спутников - все они
были больше Луны и все совершенно неизведанные, - камеры его телескопов
работали не переставая. Часа за три до прохождения траверса Юпитера
"Дискавери" пролетел всего в тридцати тысячах километров от его спутника
Европы, и все приборы нацелились на этот мир, который сначала
приближался, быстро вырастая в размерах, а затем стал уходить в сторону,
превращаясь из диска в полумесяц, пока не исчез совсем в лучах Солнца.
Это небесное тело с поверхностью, равной двадцати двум миллионам
квадратных километров, с Земли даже в наимощнейший телескоп казалось
булавочной головкой. И теперь за считанные минуты, пока продолжалось
сближение, нужно было как можно лучше использовать эту встречу, собрать
и записать все сведения. Впереди у астронавтов были долгие месяцы, когда
можно будет не торопясь разобраться в них.
Издали Европа выглядела огромным снежным шаром, с необычайной
интенсивностью отражавшим свет далекого Солнца. Наблюдения с более
близких расстояний подтвердили это: Европа, в отличие от тусклой Луны,
была ослепительно белой и во многих местах покрыта сверкающими глыбами,
похожими на вмерзшие айсберги. Они почти наверняка состояли из аммиака и
воды, которые почему-то не были захвачены гравитационным полем Юпитера.
Лишь по экватору виднелись обнажения скальных пород; эта
безжизненная пустыня, невероятно изрезанная каньонами и беспорядочными
нагромождениями скал, темной полосой опоясывала весь маленький мир.
Астронавты заметили несколько кратеров метеоритного происхождения, но
никаких признаков вулканизма - Европа явно не имела внутренних
источников тепла.
Атмосфера, как это было давно известно, отсутствовала здесь
совершенно. Когда край диска Европы заслонял собой какую-нибудь звезду,
она лишь на мгновение тускнела и полностью затмевалась. Только в
некоторых зонах было нечто похожее на облака - вероятно, туман из
капелек аммиака, несомых вязкими метановыми вихрями.
Европа скрылась за кормой столь же стремительно, как появилась, и
теперь до Юпитера оставалось только два часа. ЭАЛ не раз и не два
тщательно выверял траекторию корабля, и до момента наибольшего сближения
дополнительно корректировать скорость не было нужды. Пул и Боумен хорошо
знали это, но все же смотреть на гигантский, с каждой минутой
разбухавший шар было страшновато. С трудом верилось, что "Дискавери" не
врежется в эту планету, влекомый на погибель себе ее невообразимо мощным
притяжением.
Наступило время запускать атмосферные зонды. Конструкторы
надеялись, что они продержатся достаточно долго и успеют передать хоть
небольшую информацию из-под плотного облачного покрова Юпитера. Две
короткие, похожие на бомбы капсулы, покрытые абляционными теплозащитными
оболочками [Абляционные оболочки - оболочки, состоящие из материала,
уносимого при готовом воздействии среды (абляция - унос массы за счет
оплавления и испарения).], были выведены слабыми реактивными импульсами
на траектории, которые вначале, на протяжении первых нескольких тысяч
километров, почти не отклонялись от курса "Дискавери".
Однако мало-помалу они отошли в сторону, и наконец даже
невооруженным глазом стало видно, что ЭАЛ не ошибся в расчетах. Корабль
летит по траектории, близкой к касательной, он не заденет атмосферу
Юпитера, и столкновение с планетой ему не грозит. Правда, разница
составляла всего несколько сот километров - пустяк для небесного тела
диаметром чуть ли не полтораста тысяч километров, но именно этот пустяк
решал судьбу корабля.
Теперь Юпитер заполнял собой весь кругозор, он был гак огромен, что
ни разум, ни глаз уже не могли его охватить и отступились, признав свое
бессилие. Если бы облачный покров не переливался необычайным множеством
цветов и оттенков - красных, розовых, желтых, оранжевых, даже ярко-алых,
- Боумен мог бы подумать, что он летит над сплошной облачностью на
Земле.
Приближался миг, когда им впервые за все время полета предстояло
распрощаться с Солнцем. Пусть побледневшее и маленькое, оно неизменно
светило кораблю все пять месяцев с тех пор, как он покинул Землю. Но
теперь траектория корабля уходила в тень Юпитера, и скоро перед ним
должна была открыться ночная сторона планеты.
В тысячах километров впереди возникла и ринулась навстречу полоса
сумерек, а позади Солнце быстро погружалось в юпитерианские облака. Лучи
его распростерлись по горизонту, словно два пламенеющих, загнутых книзу
рога, затем сошлись и утонули в мимолетном великолепии многокрасочного
заката. Наступила ночь.
Но мир, лежавший под ними, не был погружен в полную тьму. Его
озаряло какое-то свечение; с минуты на минуту, по мере того как глаз
привыкал к нему, оно становилось все ярче. Рост тусклого света текли с
одной стороны горизонта до другой, будто люминесцирующие волны за кормой
судна где-нибудь в тропических морях. То здесь, то там они разливались в
озера жидкого пламени, которые трепетали от могучих подспудных
возмущений, вздымавшихся из потаенных глубин Юпитера. Зрелище было
ощеломляюще величественным, Пул и Боумен не могли от него оторваться.
"Что же это такое, - гадали они, - просто ли действие химических и
электрических сил, бушующих там, в этом клокочущем котле, или проявление
каких-то фантастических форм жизни?" Они задавали себе вопросы, по
которым ученым предстояло спорить, вероятно, еще и в конце нового, едва
народившегося столетия.
Чем глубже уходил "Дискавери" в юпитерианскую ночь, тем ярче
становилось свечение планеты. Когда-то Боумену случилось лететь над
северной частью Канады в разгар полярного сияния, и сейчас ему
вспомнился заснеженный канадский ландшафт, такой же безотрадный и
сверкающий. "А ведь там, в арктическом безлюдье, - сообразил он, - было
на сто с лишним градусов теплее, чем в облачных просторах, над которыми
мы проносимся сейчас".
- Сигнал земного радио быстро гаснет, - сообщил ЭАЛ.- Мы вступаем в
первую зону дифракции.
Они этого ожидали, более того, изучение дифракции входило в их
задачу, потому что поглощение радиоволн атмосферой Юпитера могло дать о
ней ценные сведения. Но сейчас, когда они пролетали за Юпитером и связь
с Землей прервалась, ими вдруг овладело гнетущее чувство одиночества.
Всего один час должно было длиться непрохождение радиоволн, а потом
корабль выйдет из-за непроницаемого экрана Юпитера, и они опять смогут
говорить с человечеством. Но этот час стал едва ли не самым долгим в их
жизни.
Несмотря на сравнительно молодой возраст. Пул и Боумен были уже
опытными астронавтами - за плечами у каждого было не меньше десятка
космических полетов, - но в этой экспедиции они чувствовали себя
новичками. Они пытались свершить такое, чего еще не знала история:
никогда прежде космический корабль не летал на таких скоростях и не
дерзал приближаться к столь мощному гравитационному полю. В эти решающие
мгновенья достаточно было малейшей навигационной ошибки - и "Дискавери"
умчался бы к отдаленным пределам Солнечной системы без всякой надежды на
спасение.
Медленно ползли минуты. Юпитер теперь высился над ними светящейся
стеной, уходящей в бесконечность, а их корабль карабкался вверх,
параллельно этой сияющей поверхности. И хоть они знали, что огромную
скорость корабля не в силах преодолеть даже тяготение Юпитера, им все
еще не верилось, что "Дискавери" не стал спутником этого чудовищного
мира.
Наконец, далеко впереди, за краем планеты, забрезжило зарево. Они
выходили из тени Юпитера под лучи Солнца. И почти в то же мгновение ЭАЛ
объявил:
- Связь с Землей восстановлена. Рад сообщить также, что маневр с
использованием возмущающей силы успешно завершен. До Сатурна нам
осталось сто шестьдесят семь дней пять часов одиннадцать минут полета.
Эти цифры с точностью до минуты совпадали с предварительными
расчетами; пролет по касательной мимо Юпитера был выполнен с безупречной
точностью. Словно шар на некоем космическом бильярде, "Дискавери"
отразился от движущегося гравитационного поля Юпитера и приобрел от
этого столкновения новую энергию. Не израсходовав ни одного грамма
топлива, он увеличил скорость почти на десять тысяч километров в час.
Но в этом не было никакого нарушения законов механики. Природа
всегда точна в своей бухгалтерии, и Юпитер потерял ровно такое же
количество движения, какое приобрел "Дискавери". Планета затормозилась,
но ее масса в секстильон раз превышала массу корабля, и поэтому
изменение ее скорости было настолько ничтожно, что никакие приборы
уловить его не могли. Еще не пришло то время, когда Человек сумеет
влиять на механику тел Солнечной системы.
Когда вокруг посветлело и бледное маленькое Солнце вновь поднялось
в юпитерианском небе, Пул и Боумен пожали друг другу руки.
Хоть им самим еще не верилось, но первая часть их экспедиции была
успешно завершена.
Однако с Юпитером еще не все было покончено. Далеко позади два
зонда, запущенные с "Дискавери", соприкоснулись с его атмосферой.
Один из них так и не дал о себе знать - видимо, он вошел в
атмосферу под слишком крутым углом и сгорел, не успев послать никакой
информации. Другой оказался более удачливым: прорезав верхние слои
юпитерианской атмосферы, он вновь вышел в космос; как и намечалось,
потеря скорости у него была настолько значительной, что он стал падать
по пологой эллиптической кривой. Двумя часами позднее он опять вошел в
атмосферу на дневной стороне Юпитера на скорости около ста тысяч
километров в час.
Вокруг него сейчас же образовалась оболочка раскаленного газа, и
связь с ним прекратилась. Потянулись напряженные минуты ожидания.
Астронавты, не отходившие от пульта, опасались, что зонд не уцелеет, так
как защитная керамическая оболочка сгорит. Случись так, приборы просто
испарились бы в какую-нибудь долю секунды.
Но оболочка продержалась достаточно долго, и раскаленный метеорит
успел затормозиться. Обугленные остатки ее были отброшены, автомат
развернул антенны и начал шарить вокруг своими электронными щупальцами.
На борту "Дискавери", почти в четырехстах тысячах километров от Юпитера,
радио начало приносить первые достоверные сведения об этой планете.
Каждую секунду тысячи импульсов сообщали о составе атмосферы,
давлении, температуре, напряжении магнитного поля, радиоактивности и
десятках других показателей, в которых могли разобраться только
специалисты на Земле. Впрочем, один вид информации не требовал
расшифровки - это была цветная телевизионная передача с падающего зонда.
Первые изображения начали поступать, когда зонд уже вошел в
атмосферу и отбросил свою защитную оболочку. На них был виден только
желтый туман, испещренный ярко-алыми пятнами, стремительно
проносившимися вверх мимо объектива камеры, которая падала вместе с
зондом со скоростью порядка тысячи километров в час.
Туман стал гуще; трудно было разобрать, как далеко видит объектив:
на несколько сантиметров или на десятки километров - не было никаких
отчетливых деталей, которые могли бы дать представление о масштабе.
Космонавты уж было решили, что идея телепередачи с борта зонда потерпела
крах: камера работает, но в этой туманной, взвихренной атмосфере ей
ничего не увидать.
И вдруг в одно мгновение туман исчез. Зонд, вероятно, пронизал
высокий слой облаков и вошел в область совершенно отчетливой видимости -
может, в слой почти чистого водорода с рассеянными в нем единичными
кристаллами аммиака. Хотя определить масштаб изображения все еще не
удавалось, дальность обзора камеры явно измерялась километрами.
Картина, открывшаяся перед астронавтами, была столь необычной, что
глазу, привыкшему к земным краскам и формам, она показалась немыслимой.
Далеко-далеко внизу простиралось безбрежное золотое море, испещренное
пятнами различных оттенков, рассеченное параллельными хребтами - быть
может, гребнями гигантских волн. Но они не двигались; впрочем, масштабы
обзора были слишком велики, чтобы можно было заметить какое-либо
движение внизу. Главное заключалось в том, что все это золотое видение
никак не могло быть океаном: оно находилось еще очень высоко в
атмосфере. Это мог быть только еще один, лежащий ниже, слой облаков.
И тут в поле зрения камеры мелькнуло нечто странное, дразняще
затуманенное расстоянием. Где-то очень далеко золотое море, вздыбившись,
завершалось удивительно симметричным конусом, похожим на вулкан. Вершину
конуса окружал венец из маленьких пушистых облачков примерно одинакового
размера, очень четких и раздельных. В них было что-то тревожащее, что-то
противоестественное - впрочем, и всю эту потрясающую панораму вряд ли
можно было назвать естественной.
Тут зонд, видимо, увлеченный каким-то вихрем в быстро уплотняющейся
атмосфере, развернулся в другом направлении, и несколько секунд на
экране был один лишь золотой туман. Затем вращение прекратилось; "море"
теперь было значительно ближе, но столь же загадочно, как и прежде.
Кое-где на нем виднелись бесформенные черные пятна - может быть,
разрывы, открывающие вид на нижние слои атмосферы.
Зонду не суждено было достичь их. С каждым километром вниз
плотность газа вокруг него резко возрастала, и чем ближе к скрытой от
глаза поверхности планеты он опускался, тем больше становилось давление.
Он был еще высоко над таинственным морем, как вдруг изображение на
экране корабля мигнуло, а затем и вовсе исчезло: в это мгновение первый
исследователь с Земли был раздавлен весом многокилометрового слоя
атмосферы над ним.
За свою короткую жизнь зонд дал беглое представление, может быть,
об одной миллионной доле тайн Юпитера, далеко не достигнув его
поверхности, находившейся в сотнях километров ниже, под сгущающимся
туманом. Когда изображение на экране погасло, Боумену и Пулу долго не
хотелось говорить: одна и та же мысль завладела обоими.
Древние и впрямь были ближе к истине, чем могли предполагать, когда
присвоили этому миру имя повелителя богов. Если там внизу, на его
поверхности, есть жизнь, сколько времени потребуется людям на то, чтоб
хотя бы обнаружить ее? А затем - сколько пройдет веков, пока люди смогут
последовать за этим пионером? И какой корабль они для этого придумают?
Но экипажу "Дискавери" некогда было заниматься этими вопросами. Его
путь лежал к другому, еще более странному миру, отделенному от Солнца
вдвое большим расстоянием. И до него было еще восемьсот миллионов
километров пустынного пространства, куда залетали одни лишь кометы.
Знакомые звуки песенки "С днем рождения", переброшенные со
скоростью света через миллиард с лишним километров космического
пространства, прозвенели в тесной рубке и угасли где-то между
контрольными экранами и приборами. На телевизионном экране семья Пула,
несколько напряженно сидящая вокруг именинного пирога, погрузилась в
молчание.
Помолчав немного, мистер Пул-старший сипло сказал:
- Ну что же, Фрэнк, не могу придумать, что еще тебе сказать
сейчас... Скажу одно: мы мысленно с тобой и желаем тебе всяческого
счастья в твой день рождения.
- Береги себя, родной, - вставила миссис Пул голосом, полным слез.
- Благослови тебя Бог.
Затем все нестройным хором крикнули: "До свиданья!", и экран
померк. "Как странно, - подумал Пул, - что все это на самом деле было
больше часа назад, а сейчас родные уже разъехались и кое-кто из них
катит по дорогам далеко от родительского дома". Это запаздывание
сигналов связи, хотя и могло быть иногда мучительным, вместе с тем таило
в себе великое благо. Как и все люди его века, Пул считал само собой
разумеющимся, что он может в любую минуту переговорить, с кем ему
вздумается. Но здесь не Земля, здесь все по-другому, и эта перемена
оказала на него сильнейшее психологическое воздействие. Он ощутил себя в
каком-то ином измерении, и почти все нити эмоциональных связей
растянулись и, не выдержав напряжения, порвались.
- Прошу извинить, что прерываю празднество, - сказал ЭАЛ, - но у
меня важное дело.
- Что случилось? - в один голос спросили Боумен и Пул.
- Испытываю затруднение в поддержании контакта с Землей. Неполадки
в блоке АЕ-35. По данным моего центра аварийных прогнозов, в ближайшие
семьдесят два часа блок может отказать.
- Мы займемся им, - ответил Боумен.- Посмотри как обстоит дело с
оптической наводкой.
- Готово, Дейв. Пока еще наводка в полном порядке.
На контрольном экране появился полумесяц безупречной формы, очень
яркий на черном, почти беззвездном фоне. Он был закрыт облаками, на нем
не проступало никаких географических контуров, которые можно было бы
узнать. С первого взгляда можно было принять его за Венеру.
Но только с первого взгляда, потому что рядом была Луна, которой у
Венеры нет, настоящая Луна, примерно вчетверо меньше Земли и точно в той
же фазе. Их очень легко было принять за мать и дитя, как и считали
многие астрономы раньше, пока изучение лунных пород не показало, что
Луна никогда не была частью Земли.
С полминуты Боумен и Пул молча изучали экран. Это изображение
передавала на пульт управления длиннофокусная телевизионная камера,
укрепленная на ободе большой параболической антенны. Перекрестье,
наложенное центром на изображение Земли, указывало, что антенна
ориентирована точно. Ведь если узкий карандашик луча не был бы наведен
точно на Землю, они не смогли бы ни передавать, ни принимать передач.
Сигналы, посланные в обоих направлениях, не попадали бы на антенны и
улетали бы, унося с собой нераскрытыми слова и образы сквозь всю
Солнечную систему в бескрайнюю пустоту, простирающуюся за ней. Если бы
они и были когда-нибудь приняты, то лишь через столетия - и, конечно, не
землянами...
- Ты знаешь, где неполадки? - спросил Боумен.
- Неполадки перемежающиеся, - ответил ЭАЛ, - и я не могу уточнить,
где именно. По-видимому, в блоке АЕ-35.
- Что ты предлагаешь?
- Лучше всего заменить блок запасным, а снятый проверить.
- Ладно. Дай нам подтверждающую запись. На контрольном экране
высветились все необходимые данные, и одновременно из прорези под
экраном выскользнул лист бумаги. При всех электронных методах считывания
и регистрации бывали случаи, когда добрый старый печатный текст
оказывался, все же самой удобной формой записи.
Боумен глянул на схемы и присвистнул.
- Что же ты не сказал нам раньше, что надо выходить из корабля?
- Извините, - прозвучал голос ЭАЛа. - Я считал, вы знаете, что блок
АЕ-35 находится в опоре антенны.
- Наверно, знал год назад. Как-никак на корабле восемь тысяч
подсистем. Ну ладно, задача как будто нехитрая. Нужно только вскрыть
панель и вставить новый блок.
- Меня это вполне устраивает, - сказал Пул, на которого расписанием
обязанностей возлагались мелкие работы вне корабля. - Я не прочь
переменить обстановку для разнообразия. Только не подумай, что ты мне
надоел.
- Надо еще запросить согласие Центра управления, - сказал Боумен.
Он чуть помолчал, собираясь с мыслями, и включил передатчик.
- Центр управления, говорит Икс-Дельта-Один. В два-ноль-пять центр
аварийных прогнозов нашего бортового компьютера девять три нуля показал
вероятность аварии блока Альфа-Енох-три-пять в ближайшие семьдесят два
часа. Прошу просмотреть ваш телеметрический контроль и проверить блок
моделирующей установки. Подтвердите также ваше согласие на наш план
выхода из корабля и замены блока Альфа-Енох-три-пять. Пункт управления,
говорит Икс-Дельта-Один, номер два-один-ноль-три, передача окончена.
За долгие годы практики Боумен наловчился мгновенно и без малейшего
напряжения переходить на радиожаргон и возвращаться к нормальной
человеческой речи. Теперь оставалось только ждать подтверждения, которое
могло прийти не раньше чем через два часа - столько времени требовалось
сигналам на путь туда и обратно, через орбиты Юпитера и Марса.
Ответ пришел, когда Боумен, чтобы убить время, играл с ЭАЛом в одну
из геометрических игр, пытаясь победить его.
- Икс-Дельта-Один, говорит Центр управления, подтверждаем прием
вашей два-один-ноль-три. Проверяем телеметрическую информацию на нашей
моделирующей установке, результат сообщим. Одобряем ваш план выхода из
корабля и замены блока Альфа-Енох-три-пять, не ожидая возможной аварии.
Разрабатываем для вас процедуру проверки аварийного блока.
Покончив с серьезными делами, руководитель Центра управления
перешел на нормальный язык.
- Очень досадно, друзья, что у вас возникла маленькая неполадка.
Понимаем, у вас хватает забот и без того, но у нас тут есть запрос из
Бюро общественной информации. Не можете ли вы до выхода из корабля
передать нам коротенькую запись для широкой публики? Расскажите, что
случилось, и объясните, что это за блок. Постарайтесь, чтобы все звучало
пободрее. Мы могли бы, конечно, и сами, но от вас это будет намного
убедительнее. Надеемся, что не сильно помешали вашей светской жизни.
Икс-Дельта-Один, говорит Центр управления, номер два-один-пять-пять,
передача окончена.
Боумен не мог удержаться от улыбки. Земля проявляла иногда
поразительную нечуткость и бестактность. "Чтобы звучало пободрее..."
Легко сказать!
Когда Пул поспал положенное время и пришел в рубку, они вдвоем
минут за десять составили и отредактировали текст сообщения. На первых
порах газеты, радио, телевидение не давали им покоя, у них брали
интервью, запрашивали их мнения, ловили любое их слово. Но неделя за
неделей проходила без всяких происшествий, сигналы запаздывали уже не на
минуты, а больше чем на час, и интерес к экспедиции постепенно остыл.