— Этого он мне не говорил. — Сара почувствовала, как у нее пересохло во рту. — Конечно, у Лори была депрессия, но… О Господи, неужели вы думаете, что возможно такое? — Она закусила задрожавшую губу.
   — Сара, вы можете убедить Лори прийти ко мне?
   Она покачала головой.
   — Я едва смогла убедить ее пойти к доктору Карпентеру. Наши родители были чудесными людьми, но они абсолютно не признавали психиатрию. Мама часто повторяла слова одного из ее бывших учителей. Он делил людей на три категории: тех, что идут к врачам, когда им плохо, тех, которые изливают свои беды друзьям или первому встречному, и тех, кто сам справляется со своими проблемами. Учитель утверждал, что процент выздоровления во всех трех категориях абсолютно одинаков. И Лори с детства слышала это.
   Джастин Донелли улыбнулся.
   — Не думаю, что это слишком распространенное мнение.
   — Я понимаю, что Лори требуется помощь специалиста, — сказала Сара. — Проблема в том, что она не хочет быть откровенной с доктором Карпентером. Она словно боится, что он что-то узнает о ней.
   — Тогда, по крайней мере, нужно досконально изучить все, что влияет на нее. Я перечитал историю болезни и кое-что отметил для себя.
   В восемь часов, глядя на измученное лицо Сары, доктор Донелли сказал:
   — Полагаю, что на сегодня хватит. Сара, следите за малейшим намеком на самоубийство, каким бы незначительным он вам ни показался, и немедленно сообщите об этом доктору Карпентеру или мне. Буду с вами предельно откровенен. Мне бы хотелось быть в курсе, что происходит с Лори. Я занимаюсь изучением расстройств, связанных с расщеплением личности, и нам не часто попадаются пациенты с начальной стадией проявления признаков подобных расстройств. Я побеседую с доктором Карпентером после нескольких очередных встреч Лори с ним. Если не последует никаких кардинальных изменений, мне кажется, я смогу больше узнать от вас, чем от Лори. Будьте внимательны, старайтесь ничего не упускать из виду.
   Помедлив, Сара сказала:
   — Доктор, не значит ли это, что, пока Лори не вспомнит о тех злосчастных годах, она окончательно не выздоровеет?
   — Приведу вам пример. Моя мать как-то сломала ноготь до мяса, и в рану попала инфекция. Через несколько дней палец распух и появилась дергающая боль. Она продолжала заниматься самолечением, так как боялась, что ей будут вскрывать нарыв. Когда мать наконец решила обратиться к врачу, краснота уже распространилась вверх по руке и возникла угроза общего заражения крови. Вот видите, из страха перед болью она старалась не замечать предупреждающих симптомов.
   — Вы хотите сказать, что у Лори налицо симптомы психического расстройства?
   — Да.
   Они вместе прошли по длинному коридору к двери. Дежурный охранник выпустил их на улицу. Ветра не было, но в вечернем воздухе чувствовалась октябрьская прохлада. Сара стала прощаться.
   — Ваша машина рядом? — спросил Донелли.
   — Да, просто невероятно, но мне удалось поставить машину здесь неподалеку.
   Он проводил ее до машины.
   — Звоните.
   «Какой приятный человек», — думала Сара, отъезжая от стоянки и пытаясь разобраться в собственных чувствах. Теперь она испытывала больше беспокойства за Лори, чем до встречи с доктором Донелли, однако вместе с тем она чувствовала, что ей есть к кому обратиться за помощью.
   Она пересекла Шестьдесят девятую улицу и Парк-авеню, направляясь к проспекту Рузвельта. Доехав до Лексингтон-авеню, она машинально повернула направо и поехала к центру. Сара просто умирала с голоду, а ресторан «Николас» был всего в нескольких кварталах.
   Через десять минут она уже садилась за маленький столик.
   — Сара, как приятно вас видеть вновь, — приветствовал ее Лу, бессменный официант «Николаса».
   В ресторанчике было как всегда оживленно, и при виде аппетитно дымящихся макарон, выносимых из кухни, у Сары поднялось настроение.
   — Знаешь, что бы я сейчас съела, Лу?
   — Спаржу с уксусом, макароны под белым соусом, пеллигрино, бокал вина, — выпалил он.
   — Ты угадал.
   Она достала из плетеной хлебницы теплую хрустящую булочку. Десять минут спустя, после того как принесли спаржу, кто-то занял столик слева от нее. Она услышала знакомый голос:
   — Отлично, Лу. Спасибо. Я страшно голоден.
   Подняв голову, Сара встретилась глазами с доктором Донелли. Удивленное выражение его лица сменилось приветливой улыбкой.

22

   С самого детства семидесятивосьмилетний Ратланд Гаррисон знал, что ему суждено стать священником. В 1947 году, вдохновленный неограниченными возможностями телевидения, он убедил нью-йоркскую телестанцию «Дюмон» предоставить ему утреннее время по воскресеньям для часовой передачи «Церковь в эфире». С тех пор он неизменно читал проповеди по телевидению.
   Теперь у него начало сдавать сердце, и врач настоятельно рекомендовал ему уйти на пенсию.
   — Того, что сделали вы, преподобный Гаррисон, хватило бы на дюжину человек, — сказал он. — Благодаря вашим усилиям построены религиозный колледж, больницы, лечебницы, дома престарелых. Пришло время подумать и о себе.
   Гаррисону было известно лучше других, как огромные средства, которые могли быть потрачены на добрые дела, частенько оседали в бездонных карманах нечестивцев. И он вовсе не собирался отдавать свою «Церковь» в руки таких людей.
   К тому же Гаррисон понимал, что сам характер этой телевизионной службы требовал от проповедника умения не только зажечь и повести верующих за собой, но и с чувством, страстно прочесть проповедь.
   — Нам нужно подобрать человека, не лишенного артистизма, но не актера, — объяснял Гаррисон на собрании совета «Церкви в эфире».
   Тем не менее, в конце октября, после того как преподобный Бобби Хоккинс в третий раз выступил в передаче, совет проголосовал за предоставление кафедры ему.
   Гаррисон не имел права налагать «вето» на решение совета.
   — Я не уверен в этом человеке, — сердито сказал он членам совета. — Что-то настораживает меня в нем. Не следует торопиться с решением.
   — В нем есть что-то от мессии, — возразил один из собравшихся.
   — Сам Спаситель предостерегал нас от лжепророков. — Глядя на сдержанные, но несколько раздраженные лица окружавших его людей, Ратланд Гаррисон понял, что все они уверены в том, что его возражения связаны с нежеланием уходить. Он поднялся. — Поступайте как хотите, — сказал он. — Я иду домой.
   В ту ночь преподобный Ратланд Гаррисон умер во сне.

23

   После своего выступления в Нью-Йорке Бик стал раздражительным.
   — Старик невзлюбил меня, Опал, — сказал он ей. — Он завидует такому количеству писем и звонков в мой адрес. Я звонил одному из членов совета, чтобы узнать, почему меня больше не приглашают, и он сказал мне, в чем дело.
   — Может, нам лучше остаться здесь, в Джорджии, Бик, — предложила Опал. Встретив его презрительный взгляд, она отвела глаза. Опал сидела в гостиной за столом, заваленным письмами.
   — Как на этой неделе обстоят дела с пожертвованиями?
   — Очень хорошо.
   Выступая каждый четверг по местному радио на собраниях, Бик призывал делать пожертвования на благотворительные цели во всем мире. Право распоряжаться этими средствами имели лишь они с Опал.
   — Ничего хорошего по сравнению с тем, что имеет «Церковь в эфире» после каждого моего выступления.
 
   Двадцать восьмого октября им позвонили из Нью-Йорка. Когда Бик, положив трубку, посмотрел на Опал, его глаза сияли.
   — Гаррисон прошлой ночью умер. Мне предлагают стать пастором «Церкви в эфире». Они хотят, чтобы мы поскорее переехали в Нью-Йорк, и просят остановиться в Виндхэме, пока мы не подберем себе жилье.
   Опал было бросилась к нему, но остановилась. Посмотрев на лицо Бика, она поняла, что лучше оставить его в покое. Он ушел в кабинет и закрылся. Через несколько минут до Опал долетели слабые звуки музыки и она поняла, что он вновь достал музыкальную шкатулку Ли. Подкравшись на цыпочках к двери, Опал услышала, как высокие голоса пели: «По всему городу… Мальчики и девочки…»

24

   Было так трудно скрывать от Сары свой страх. Лори перестала рассказывать ей и доктору Карпентеру о своем сне. Никто, даже Сара, не способна понять, что этот нож подбирался к ней все ближе и ближе.
   Доктор Карпентер хотел ей помочь, но Лори следовало быть осторожной. Иногда проведенный с ним час пролетал почти незаметно, и она понимала, что успела рассказать ему о том, что сама не помнила.
   Она очень уставала последнее время. Несмотря на то, что почти каждый вечер Лори допоздна занималась, ей стоило больших усилий справиться со всеми заданиями. Иногда, обнаружив тетрадь с выполненной работой у себя на столе, она даже не помнила, когда это сделала.
   Все чаще мысли громко раздавались в ее голове, словно какие-то люди выкрикивали их в просторном помещении. Один из голосов утверждал, что она своими капризами и глупостью причиняет всем только неприятности, и велел ей не болтать лишнего доктору Карпентеру. Часто в голове Лори плакал какой-то ребенок: иногда его плач звучал очень тихо, а временами переходил в громкие рыдания и крики. Другой голос, приглушенный и страстный, будто принадлежал порнозвезде.
   Труднее всего было по выходным. Их дом казался ей слишком большим и безмолвным. Ей не хотелось оставаться там одной. И Лори обрадовалась, когда Сара, решив продать его, обратилась в агентство по продаже недвижимости.
   Лори чувствовала себя самой собой, лишь когда они с сестрой играли в клубе в гольф и приглашали друзей пообедать или поужинать. В такие дни она вспоминала, как играла в гольф с Грегом. Она мучительно тосковала по нему, но теперь так сильно боялась его, что страх этот заслонял всю любовь. Лори пугала сама мысль о возвращении Грега в Клинтон в январе.

25

   Уже во время разговора с доктором Карпентером Джастин Донелли понял, что Сара отличалась весьма незаурядной для молодой женщины стойкостью. Однако он не ожидал, что при встрече она произведет на него такое яркое впечатление.
   В тот первый вечер их знакомства Сара сидела напротив него, очаровательная и полная достоинства, и лишь в ее глазах можно было прочесть ту боль и тревогу, которые она испытывала. Ее неброский, но дорогой темно-синий твидовый костюм напомнил ему о том, что во время траура считалось уместным носить именно приглушенные тона.
   На Донелли также произвело впечатление, что Сара, узнав о предполагаемом диагнозе, поспешила выяснить все про это психическое расстройство еще до встречи с ним. Он был поражен, насколько глубоко она понимала, как Лори нужна поддержка.
   Когда он провожал Сару до машины, у него возникло желание пригласить ее пообедать, но, придя в ресторанчик «Николас», Джастин встретил ее там. Похоже, она тоже была рада видеть его, и получилось вполне естественно, что он подсел к ней, уступив столик, вошедшей вслед за ним паре.
   Теперь уже тон их разговора задавала Сара. Она с улыбкой подвинула ему корзинку с булочками.
   — Вы, очевидно, как и я, пообедали на ходу, — начала она. — Я занимаюсь делом об убийстве и целый день опрашивала свидетелей.
   Рассказав Джастину о своей работе помощником прокурора, Сара ловко перевела разговор на него самого. Она знала, что он австралиец. Донелли вспоминал о своей семье и о том, как рос на овцеферме.
   — Моего дедушку привезли в кандалах из Британии. Конечно, об этом не говорилось в течение нескольких поколений. Это теперь британский предок на колониальной каторге — предмет гордости австралийской семьи. Моя бабка по матери родилась в Англии, и их семья переехала в Австралию, когда ей было всего три месяца. Всю свою жизнь бабушка с тоской вздыхала по Англии. За свои восемьдесят лет она побывала там дважды. Вот вам другой пример австралийца.
   И лишь когда они уже потягивали каппучино, Джастин заговорил о том, как он начал специализироваться на лечении психических расстройств, связанных с расщеплением личности.
   После этого вечера Джастин общался с Сарой и Карпентером по крайней мере раз в неделю. От доктора Карпентера он узнал, что Лори становится все более замкнутой.
   — Она уходит в себя, — говорил он Джастину. — Внешне вроде бы соглашается с тем, что не должна чувствовать своей вины в смерти родителей, но я не верю ей. Она делает это для отвода глаз. Сплошные нежные воспоминания. Когда же волнуется, то начинает говорить и плакать, как маленький ребенок, и решительно отказывается от теста Роршаха.
   Сара сообщала, что не замечала признаков склонности к самоубийству.
   — Лори очень не любит ходить к доктору Карпентеру по субботам, — говорила она Джастину Донелли. — Она считает, что это лишняя трата денег, а в том, что она сильно опечалена смертью своих родителей, нет абсолютно ничего противоестественного. Лори явно оживляется, когда мы ходим в клуб. Получив пару весьма посредственных оценок в конце семестра, она просила меня звонить ей не позже восьми часов, если мне хочется поговорить с ней вечером. Сестре не хотелось бы, чтобы ее потом отвлекали от занятий. Мне кажется, она просто не хочет, чтобы я ее проверяла.
 
   Доктор Джастин Донелли не хотел говорить Саре, что они с Карпентером чувствовали в поведении Лори затишье перед бурей. Он продолжал настаивать на том, чтобы Сара по возможности наблюдала за ней. Всякий раз, вешая трубку, Джастин отдавал себе отчет в том, что с нетерпением ждет очередного звонка Сары. И это нетерпение уже не имело отношения к его работе.

26

   Сара занималась делом об убийстве, совершенном с откровенной жестокостью: Морин Мейз, молодая женщина двадцати семи лет, была задушена девятнадцатилетним парнем, который влез в ее машину на стоянке возле железнодорожной станции.
   Приближался день суда, и дело уже было на завершающей стадии. Она внимательно вчитывалась в показания свидетелей, обративших внимание на то, как обвиняемый словно кого-то высматривал на станции. «Почему же никто хоть как-то не отреагировал на это?» — думала Сара. — Ведь у них у всех возникло подозрение, что он что-то замышляет". Она знала, что следы на теле жертвы, свидетельствующие о ее отчаянных попытках спастись, несомненно подействуют на присяжных.
   Суд начался второго декабря, но все оказалось не так просто, когда симпатичный, располагающий к себе шестидесятилетний защитник Коннер Маркус попытался разнести в пух и прах обвинение Сары. Отвечая на его умело заданные вопросы, свидетели признали, что на стоянке было темно и они не разобрали, кто именно открыл дверцу машины: подсудимый или сама Мейз.
   Однако, когда Сара начала задавать вопросы, все свидетели в один голос заявили, что на железнодорожной платформе Морин Мейз явно не пожелала разговаривать с подошедшим к ней Джеймсом Паркером.
   Зал был переполнен. Жестокость преступления и ораторское искусство Маркуса привлекли огромное внимание прессы. Завсегдатаи судебных разбирательств заключали пари.
   Сара жила в естественном для нее за последние пять лет ритме. Она мысленно произносила свои обвинительные речи за едой и даже во сне. Теперь по субботам после встреч с доктором Карпентером Лори стала возвращаться в колледж.
   — Ты занята, и мне тоже полезно заняться делом, — говорила она Саре.
   — Как дела с доктором Карпентером?
   — Я уже думаю, что в происшествии виноват водитель автобуса.
   — Что ж, хорошие результаты.
   В очередной раз позвонив доктору Донелли, Сара сказала:
   — Как бы мне хотелось, чтобы все, что она говорит, оказалось правдой.
   День Благодарения они отметили у родственников в Коннектикуте. Все прошло лучше, чем Сара могла предположить. На Рождество они с Лори полетели во Флориду и отправились в пятидневный круиз по Карибскому морю. Купаясь в открытом бассейне на палубе теплохода, они словно забыли о Рождестве и о том, что было обычно с ним связано. И все-таки Саре хотелось, чтобы рождественские каникулы поскорее закончились и она вновь вернулась к своей работе в суде.
   Лори большую часть времени проводила в каюте за чтением. Она записалась на курс Элана Гранта по изучению творчества писательниц эпохи королевы Виктории и хотела немного подготовиться к нему, взяв с собой старую мамину пишущую машинку и предполагая делать заметки для себя. Но Сара знала, что она еще и печатала на ней какие-то письма, которые тут же вытаскивала из машинки и прятала, стоило Саре появиться в каюте. «Неужели Лори кем-то увлеклась? Зачем делать из этого тайну? — размышляла Сара. — Ей же двадцать один год, — одергивала она себя. — Это не твое дело».

27

   В канун Рождества у профессора Элана Гранта произошла ссора с женой. Он забыл спрятать ключ от ящика письменного стола, и она наткнулась на письма. Карен потребовала у него объяснений, почему он не показал ей и почему не отдал их руководству, раз они, как он утверждал, являлись нелепой выдумкой.
   Сначала терпеливо, затем теряя терпение, он старался объяснить ей:
   — Карен, я просто не видел смысла огорчать тебя. Что же касается руководства, то я даже не уверен, что они написаны кем-то из студенток, хотя мне и кажется, что это именно так. Ты думаешь, декан поведет себя иначе, чем ты? Прежде всего он заинтересуется, насколько они соответствуют истине.
   После Рождества, за неделю до Нового года, письма вдруг перестали приходить.
   — Это лишний раз доказывает, что их писала студентка, — сказал он Карен. — А жаль, что ни одного не пришло. Можно было бы проверить по штемпелю.
   Карен хотела встретить с ним Новый год в Нью-Йорке. Их пригласили на банкет в «Рейнбоу Рум».
   — Ты же знаешь, что я ненавижу многолюдные сборища, — возражал он. — Нас приглашали к себе Ларкины.
   Уолтер Ларкин был деканом по работе со студентами.
   В канун Нового года шел сильный снег. Карен позвонила мужу из своего офиса.
   — Дорогой, послушай радио. Автобусы не ходят, поезда опаздывают. Как ты думаешь, что мне делать?
   Элан знал, какого ответа она ждала от него.
   — Постарайся не застрять на станции или посреди дороги в автобусе. Может, тебе лучше остаться в Нью-Йорке?
   — А ты точно не возражаешь?
   Он не возражал.
   Когда Элан Грант женился, он был твердо уверен, что это на всю жизнь. Его отец ушел от матери, когда Элан был еще совсем крохотным, и он дал себе клятву, что сам никогда не поступит так с женщиной.
   Карен вполне устраивало такое положение вещей. Ей нравилось жить всю неделю в Нью-Йорке, приезжая к нему лишь на выходные. Сначала все складывалось очень хорошо. Элан Грант привык жить один и не тяготился одиночеством. Но теперь он чувствовал растущее неудовлетворение. Карен, одевавшаяся как фотомодель, была одной из самых привлекательных женщин, которых он когда-либо встречал. В отличие от него она была довольно практичной и именно поэтому полностью распоряжалась их доходами. Однако Карен давно уже не привлекала его как женщина. И он наперед знал, что придет в ее удивительно практичную головку.
   «Что нас в сущности связывало?» — уже в который раз спрашивал себя Элан, собираясь в гости к декану. Потом он решил выбросить из головы этот, не дававший ему покоя, вопрос. Сегодня он просто приятно проведет вечер в обществе хороших друзей. Он знал всех приглашенных. Это были приятные и интересные люди. Особенно Вера Уэст, которая недавно появилась у них на факультете.

28

   Из-за большого количества снега, выпавшего в начале января, территория Клинтонского колледжа была похожа на хрустальный дворец. Разнообразные снежные скульптуры, созданные руками студентов, долго сохраняли свою первозданную красоту при минусовой температуре. Но неожиданно пошел теплый дождь.
   Теперь снег лишь кое-где покрывал грязно-бурую траву. Остатки наполовину растаявших снежных фигур приобрели нелепый, фантастический вид. Послеэкзаменационная эйфория вновь сменилась деловой атмосферой в аудиториях.
   Лори торопливо шла по территории колледжа, направляясь в кабинет профессора Элана Гранта. Она крепко сжимала руки в карманах лыжной куртки, надетой поверх свитера с джинсами. Ее светлые рыжеватые волосы были забраны в хвост. Готовясь к консультации, она начала было слегка подкрашиваться, но тут же все стерла.
   «Не занимайся самообманом. Ты же уродина».
   Она все чаще слышала мысли, произносимые в ее голове чьими-то голосами. Лори ускорила шаг, словно пытаясь убежать от них.
   «Лори, во всем виновата ты сама. Ты виновата в том, что произошло с тобой в детстве».
   Лори надеялась, что неплохо написала свою первую контрольную работу по писательницам викторианской эпохи. Раньше у нее всегда были только хорошие оценки, но сейчас все стало настолько непредсказуемо. Иногда она получала «отлично» или «хорошо с плюсом». А то вдруг материал казался ей совсем незнакомым, и Лори была уверена, что недостаточно внимательно слушала на уроках. Но потом она обнаруживала конспекты, которые не помнила, когда писала.
   Вдруг она увидела его, Грега. Он шел между корпусами студенческого общежития. Вернувшись на прошлой неделе из Англии, он позвонил ей. Лори крикнула, чтобы он оставил ее в покое, и бросила трубку.
   Грег не заметил ее, и Лори бегом бросилась к зданию.
   К счастью, коридор был пуст. Она на мгновение прислонилась головой к стене, ощутив ее прохладу.
   «Испуганный котенок».
   «Я не испуганный котенок», — упрямо возразила она прозвучавшей мысли. Расправив плечи, она попыталась небрежно улыбнуться какому-то студенту, вышедшему из кабинета Элана Гранта.
   Лори постучала в приоткрытую дверь. От приветливого приглашения войти она почувствовала приятную теплоту и бодрость. Он всегда был так добр к ней.
   Стены маленького кабинета Гранта были выкрашены в солнечно-желтый цвет. Справа от окна тянулись уставленные книгами полки. Длинный стол был завален справочниками и работами студентов. На его письменном столе, где стояли лишь телефон, какой-то цветок и аквариум с единственной, бесцельно плавающей золотой рыбкой, было чисто прибрано.
   Грант показал ей на стул, стоявший напротив его стола.
   — Садись, Лори.
   Он был одет в темно-синий свитер с белой водолазкой, и у Лори промелькнула мысль о его сходстве со священником. В руках Грант держал ее последнюю работу об Эмили Диккинсон.
   — Вам не понравилось? — с тревогой спросила она.
   — На мой взгляд, она великолепна. Просто я не понимаю, почему у тебя вдруг так изменилось отношение к старушке Эм.
   «Ему понравилось», — подумала Лори с улыбкой облегчения.
   — Но что значит «изменилось отношение»?
   — Когда ты писала об Эмили Диккинсон в прошлом семестре, ты защищала ее жизнь затворницы, убедительно доказав, что ее талант мог развернуться только благодаря уходу из общества. Теперь же ты утверждаешь, что она была мучимой страхами неврастеничкой и что ее поэзия достигла бы больших высот, если бы она жила полной жизнью. И в заключение ты пишешь о том, что страстный роман с ее наставником и кумиром Чарльзом Уодсуортом пошел бы ей только на пользу. — Грант улыбнулся. — Мне тоже иногда приходила в голову эта мысль, но что заставило тебя изменить свое мнение?
   «Что же в самом деле?»
   И Лори придумала.
   — Может, потому, что мы с вами одинаково мыслим? Может быть, я задумалась над тем, что могло бы случиться, если бы вместо того, чтобы бояться своих чувств, она дала бы им физический выход.
   — Ну хорошо, — согласился Грант. — Здесь на полях есть пара предложений… Это ты их написала?
   Она даже не узнала своего почерка, но на голубой обложке тетради стояло ее имя. Она кивнула.
   Профессор Грант вдруг как-то переменился. На его лице появилось задумчивое, даже несколько тревожное выражение. «Может, он просто не хотел ее расстраивать? Может, на самом деле работа была ужасной?»
   Золотая рыбка продолжала медленно и равнодушно плавать.
   — А что случилось с остальными? — спросила она.
   — Какой-то шутник их перекормил. Они все погибли. Лори, я хотел бы поговорить с тобой кое о чем…
   — Я бы лучше умерла от переедания, чем разбилась в машине, а вы? По крайней мере, это без крови. Ах, простите! О чем вы хотели поговорить со мной?
   Элан Грант покачал головой.
   — Ничего особенного, в другой раз. Тебе по-прежнему, тяжело?
   Лори поняла, что он имел в виду.
   — Иногда я искренне согласна с доктором, что все случилось из-за неисправных тормозов автобуса, который превысил скорость. А иногда — нет.
   Какой-то голос громко закричал у нее в голове: «Это ты украла у своих отца с матерью остаток их жизни и те два года, когда решила помахать рукой той похоронной процессии».