Клеменс Джеймс. Ведьмин огонь (Проклятые и изгнанные - 1)

   - Она здесь?
   - Да, - прикрыв глаза, ответил старик.
   - Говори, - теперь голос шел, как из бочки.
   - Она созрела, она истекает силой. Я чувствую этот запах крови.
   - Тогда к ней! Возьми ее!
   - Разумеется, мой лорд. Я уже отослал молграти.
   - Я пошлю тебе на помощь одного скалтума.
   - Это вовсе не обязательно... - вздрогнул Дизмарум. - Я могу...
   - Он уже в пути. Приготовь ее к этому.
   - Как прикажете, хозяин, - ответил прорицатель, уже чувствуя, что напряжение присутствия уходит. Весь его зад, казалось, задрожал от этого ухода. Наступало время сваливать отсюда. Молграти были уже на месте.
   Дизмарум положил ладонь на страшную рану Рокингема, и под пальцами у него заскользили остывшие внутренности, потянулась загустевшая кровь.
   И старик засмеялся, обнажив четыре последних сохранившихся зуба в почерневших деснах.
   Присев у трупа, он стал полными пригоршнями собирать грязь и накладывать ее в рану. Положив тринадцать пригоршней, он утрамбовал грязь культей и кое-как стянул края раны.
   Затем, крепко держа расползающиеся края, едва слышно сказал несколько слов, которым научил его страшный хозяин. И по мере повторения заклинаний боль в его собственном животе стала жечь его до тех пор, пока он не прошептал слова в последний раз уже в таких муках, словно и впрямь рождал новую жизнь. Боль стала непереносимой. Последние слоги уже едва сходили с непослушного языка. Старое сердце отчаянно билось о ребра, но агония кончилась вместе с последним словом.
   Откинувшись с облегчением, Дизмарум снова провел рукой по ране воина края соединились так, что пальцы не чувствовали даже шрама.
   Тогда старик ткнул палец в застывший лоб и произнес одно-единственное слово:
   - Встань!
   Тело под его рукой дернулось раз, потом другой, разбрызгивая вокруг себя грязь, и скоро провидец услышал, как из неподвижных губ Рокингема доносится хриплое дыхание. Забилось сердце, и тело снова начало судорожно дергаться.
   Дизмарум с трудом встал на ноги, помогая себе единственной рукой. С соседнего поля прибрела задумчивая корова и остановилась, хмуро глядя на судороги Рокингема, возвращавшегося обратно, в мир живых.
   После захлебывающегося кашля воину удалось, наконец, сесть, и, поднеся дрожащую руку к животу, он кое-как натянул на голое тело располосованную рубашку:
   - Чт-т-о произошло?
   - Еще одно таинство, - небрежно ответил старик, не сводя глаз с темнеющих на горизонте домов.
   Рокингем прикрыл глаза и потер лоб:
   - Только больше не надо, - прошептал он, вставая на колени, а потом и окончательно на ноги. Он был еще очень слаб и, чтобы не упасть, прижался плечом к дереву. - Сколько меня не было?
   - Достаточно. Стало совсем холодно, - Дизмарум указал пальцем на далекую ферму. - Пошли, - и старик заковылял в ту сторону, запинаясь и едва не падая на каждом шагу. Магия окончательно истощила его силы, и он стал беспомощен, как ребенок. Однако Рокингем так и не сдвинулся с места.
   - Ночь на исходе, старик, - позвал его воин. - Может быть, лучше вернуться в город и забрать ее утром. Или давай поедем, лошади близко и...
   - Нет, сейчас - воскликнул Дизмарум, оборачивая к Рокингему свое бескровное лицо. - С рассветом мы должны взять ее. Хозяин дал недвусмысленные указания на этот счет. Она должна быть в наших руках, пока не ушла луна.
   - Как скажешь, - Рокингем оторвался от дерева, словно лодка, покидающая надежную гавань, и, шатаясь, пошел за провидцем, не упускающим из виду следов молграти. - Ты слишком начитался писаний всяких сумасшедших, - все же не сдавался воин, - Ведьмы давно существуют лишь в сказках, которыми пугают детей. И все, что мы найдем на этой заброшенной ферме, окажется лишь испуганной девчонкой, с руками, искореженными непосильной работой в полях. И из-за этого я не сплю всю ночь!
   Дизмарум резко остановился и оторвал глаза от земли:
   - Ты потеряешь гораздо больше, чем сон, если она уйдет от нас этой ночью. И тогда ты увидишь, как вознаграждается неудача, не где-нибудь, а в подвалах донжона.
   От этих слов Рокингем вздрогнул, и провидец позволил себе несколько секунд триумфа и передышки. Старик прекрасно знал, что Рокингем однажды посетил эти подвалы и видел, во что там превращаются те, что не так, как следовало, жили под солнцем. Дальше они шли молча.
   Старику нравилась тишина и даже этот глупец, шедший за ним, особенно когда он молчал. Помимо того, что Рокингем служил прекрасным убежищем для молграти, он вообще был весьма полезен. Там, в Блекхолле, хозяин допустил этого молодца к кровавому алтарю и научил самым темным сторонам своего искусства. Дизмарум хорошо помнил, как кричал в ту ночь Рокингем, как блестели от боли его глаза, как извивался он на окровавленном камне, разрезаемый на куски. Потом хозяин собрал его по этим кусочкам и полностью смыл память об этой ночи в его сознании. Теперь, сделавшись всего лишь орудием хозяина, Рокингем был отдан Дизмаруму для поисков девочки в долине.
   Старик бросил косой взгляд на идущего рядом воина и вспомнил еще и о том, как в такую же лунную ночь обращения Рокингема был убит новорожденный. Этой кровью потом опрыскали алтарь и его собственное,,извлеченное из груди сердце. И при воспоминании о том, что вонзалось тогда в Рокингема, старик невольно вздрогнул и быстро прикрыл мутные голубые глаза.
   Где-то далеко за горами залаяла в ночи собака, словно почувствовала в тот момент то, что было навеки спрятано теперь в Рокингеме.
   О да, этот молодой человек еще далеко не исполнил своего предназначения.
   Елена никак не могла заснуть. При каждом движении ожоги ныли, а разум все никак не мог разобраться с таинственными приключениями минувшего дня. Менструация, яблоко, рука, ванна... И, как ни пыталась она уверить себя в своей невиновности относительно последнего, сердце ее говорило иное. И потому сон так и не приходил к ней.
   Что же все-таки произошло?
   В памяти у девочки снова всплыли подслушанные сегодня ночью слова: "Она может стать единственной". И в голосе матери при этих словах звучала не гордость, а страх.
   В сотый раз Елена выпростала из-под одеяла руку и поднесла ее к глазам. В неверном лунном свете ладонь казалась еще темней; на ней блестела мазь, положенная матерью и отливавшая каким-то призрачным блеском. Мазь сладко отдавала ведьминым орехом. Ведьмин орех. Сам воздух показался девочке пропитанным страхом.
   Ведьма.
   Ее дядька Бол, всегда, как сундук, набитый всевозможными историями и сказками, часто заставлял дрожать от страха ее и Джоаха, когда рассказывал эти таинственные небылицы о ведьмах, ограх и прочих загадочных существах, рожденных тьмою и фантазией народа. Она помнила, как кривились тогда губы Бола, как блестели его глаза, освещенные пляшущим огнем из кухонной печки. Казалось, он и сам верил в то, что рассказывал. Голос его дрожал и перекатывался, щеки пылали, и это, пожалуй, было самым привлекательным в таких историях.
   - Это самые настоящие истории нашего края, - уверял он - Того края, что когда-то назывался Аласией. И были времена, когда воздух, земля и вода умели говорить с людьми, и животные в лесах и полях обладали разумом не хуже человечьего. В лесах на далеком западе рождались чудовища, которые одним взглядом могли превратить человека в камень или в карликов, таких маленьких, что приходилось вставать на колени, чтобы рассмотреть их. И это была прекрасная Аласия, ваша страна. Так что всегда помните, что я говорил вам: когда-нибудь это может спасти вам жизнь.
   А потом он снова рассказывал страшные сказки всю ночь напролет.
   Чтобы успокоиться, девочка попробовала припомнить какие-нибудь веселые сказки дядюшки Бола, но ее расстроенное воображение все возвращалось к ужасным сказкам о ведьмах.
   Елена перевернулась на другой бок и подоткнула со всех сторон легкое одеяло, а потом положила подушку на голову, чтобы хоть так скрыться от старых историй и новых страхов. Но и это не помогло. До ее слуха доносилось, как ухает за сараем старый филин и как нервно перебирает ногами в конюшне Тракер. Тогда девушка убрала подушку с лица и изо всех сил прижала ее к груди.
   Филин за сараем снова заухал, и через несколько секунд Елена услышала, как за окном тяжело прошумели его широкие крылья - пернатый хищник вылетел на предутреннюю охоту. Филин этот, по прозвищу Булавочный Хвост, на полных правах жил в сарае, занимаясь там истреблением мышей и крыс, но порой вылетал поохотиться и за пределы фермы. Он был почти ровесником Елены, и девушка с детских лет помнила эту красивую и гордую птицу.
   Правда, с возрастом Хвост стал заметно слепнуть, и дети начали сами ловить для него молодых змей и сусликов.
   Услышав, как филин пролетел мимо окна, Елена немного успокоилась. Этот привычный ритуал вернул ее к обыденности.
   Девушка вздохнула и немножко расслабилась. В конце концов, это был ее дом, вокруг все ее любили, и как только наступит утро, все пойдет по-старому. И все недоразумения скоро забудутся и исчезнут, как вчерашний снег. Девочка закрыла глаза и поняла, что вот-вот она, наконец, заснет.
   Но именно в этот момент пронзительно и страшно закричал филин.
   Елена приподнялась в страхе, слушая душераздирающие вопли Хвоста. Это был не крик победы и не предупреждение о неприкосновенности своей территории, это был вопль ужаса и агонии. Девочка распахнула занавески и прильнула к окну - наверное, птицу поймала лиса или хорек, - но когда она глянула вниз, у нее перехватило дыхание.
   В конюшне на другой стороне двора метались в стойлах и грызли удила Тракер и кобыла, напуганные криком филина. Но двор был пуст, если не считать повозки и плуга, отец их чинил и оставил на улице.
   Елена распахнула окно, холодный ветер обжег ее под тонкой рубашкой, но она даже не заметила этого, высунувшись из окна как можно дальше. Однако на дворе не было никого, только длинные неровные тени деревьев лежали поперек.
   И вдруг... Там, на краю поилки для овец, которой не пользовались вот уже второй год, промелькнул чей-то темный силуэт. Человек - нет, два человека - вышли из темноты яблоневого сада и оказались освещенными неверным светом тающей луны. Один был стар и скрючен, как пень, другой помоложе и на голову выше своего спутника - и девочка сразу почувствовала, что это не просто заблудившиеся странники, а люди темные и опасные.
   Неожиданно над головой высоко пронесся филин все с тем же душераздирающим криком, и высокий, шарахнувшись, в тревоге поднял руку, стараясь отогнать птицу. Но Хвост не обратил на это никакого внимания, а все носился кругами, сжимая что-то в когтях. На мгновение девочка даже обрадовалась - по крайней мере, с Хвостом все было в порядке.
   Но в следующее мгновение птица замерла в воздухе, задрожала и стала падать на землю. Не успела девочка вскрикнуть, как Хвост в нескольких сантиметрах от земли вдруг распустил свои широкие крылья, вновь взмыл и направился прямо к ее окну. Елена едва успела отскочить, как филин ворвался в комнату, порвав занавес, и сел на подоконник, тяжело дыша и с гневом раскрывая мощный клюв.
   Поначалу Елене показалось, будто Хвост поймал змею, но такой белой гладкой змеи, похожей на брюхо мертвой рыбы, она никогда не видела. Существо билось в когтях филина и тому явно приходилось употреблять все свои силы, чтобы удерживать эту тварь. Кроме того, по крику птицы было ясно, что в ходе схватки Хвост тоже немало пострадал. Но почему бы ему в таком случае просто не выпустить эту гадость? Зачем он так упорно держит ее?
   И тут девочку вдруг осенило: часть отвратительного червя вошла прямо в грудь птицы, и Хвост не держал его, а только пытался освободиться. Железные когти изо всех сил стремились не дать твари проникнуть дальше в его тело, и желтый круглый глаз молил Елену о помощи.
   Девушка рванулась в птице, боровшейся из последних сил. Но Елена опоздала. Червь с усилием вырвался из слабеющих когтей и полностью скрылся в птице. Хвост судорожно" застыл, клюв его широко раскрылся в мучительной агонии, и через минуту филин выпал из окна мертвым.
   - Нет! - Елена бросилась к окну, перегнулась через подоконник, пытаясь увидеть несчастного филина - тот действительно лежал под окном, неестественно заломив шею на подмерзшей грязи. Крупные слезы покатились из глаз девочки. - Хвостик! Хвост!
   Но тут почва под его телом вдруг вспучилась, и Елена с криком ужаса увидела, как из-под земли выползают сотни этих чудовищных червей и начинают поедать труп. Через две секунды от него не осталось ничего, кроме нескольких белых косточек и черепа, с укоризной смотревшего на нее своими пустыми глазницами. Колени у девочки задрожали, она схватилась за подоконник, чтобы не упасть, но в тот же миг отвратительные твари снова исчезли в земле. И теперь девушка каким-то непостижимым образом поняла, что они лежат там и ждут, готовые броситься на любое новое мясо.
   Затуманенным из-за слез взором Елена все-таки опять посмотрела на поилку и увидела, что скрюченный, используя посох как костыль, пробирается по двору, явно не чувствуя никакой угрозы от затаившихся в грязи страшных червей. Неожиданно старик остановился и устремил глаза прямо на ее окно Елена отскочила, как ужаленная, смертельно испугавшись устремленных на нее глаз. Волосы у нее на затылке встали дыбом, и сердце отчаянно заколотилось.
   Надо предупредить родителей!
   Джоах в одной пижаме уже стоял в коридоре, потирая полусонные глаза:
   - Ты слышала эту дурную птицу? - спросил он, тыкая пальцем в сторону амбара.
   - Надо сказать отцу! - Ничего не объясняя, Елена схватила брата за руку и потащила вниз к отцовской спальне.
   - Зачем? - сопротивлялся Джоах. - Он и сам наверняка слышал. Наверное, Хвост напоролся-таки на лисицу. Ничего, он уже штук десять приговорил, справится и с этой.
   - Он умер!
   - Как? Отчего?
   - От чего-то ужасного! Я... я не знаю, отчего.
   И Елена продолжала тащить брата по лестнице, уже боясь отпустить его и остаться одной, визжа и ничего не соображая от страха. Кубарем они скатились по лестнице и побежали к спальне родителей. В доме стояла темнота, воздух был тяжелым как перед сильной грозой. Паника окончательно охватила Елену, сердце колотилось где-то в горле, в ушах шумело. Она толкнула брата к столу:
   - Зажги лампу! Быстрее!
   Джоах беспрекословно повиновался.
   Они стояли уже у самой двери в спальню, и в любое другое время Елена, конечно, сначала постучалась бы, но теперь было не до церемоний. С лампой в руке девушка вбежала в комнату.
   Мать, всегда спавшая чутко, проснулась немедленно и взглянула на дочь изумленными глазами:
   - Елена! Что случилось, моя девочка?
   Отец тоже проснулся и, тяжело ворочаясь, оперся на локоть, щурясь от внезапного света. Он прокашлялся и вопросительно посмотрел на дочь.
   - Сюда кто-то идет, я видела их во дворе! - махнула Елена рукой по направлению к заднему крыльцу.
   - Кто? - отец грузно сел на кровати.
   Мать осторожно положила руку на широкое плечо мужа:
   - Никогда не надо предполагать плохое, Брукстон. Может быть, кто-то заблудился или ищет помощи.
   - Нет, нет, они пришли со злом! - замотала головой Елена.
   - Откуда ты это знаешь, девочка? - спросил отец, вставая в одном теплом нижнем белье и отбрасывая простыни.
   - Она сказала, что Хвост сдох, - вдруг сказал Джоах, тоже заходя в спальню.
   Слезы брызнули у Елены из глаз:
   - Его убили какие-то твари... Такие ужасные... белые...
   - А ты уверена, что все это тебе просто-напросто не приснилось? сурово спросил отец.
   И тут же с заднего крыльца раздался стук.
   Все замерли на мгновение, но мать первой взяла себя в руки:
   - Брукстон?
   - Не бойся, мать, - ответил отец. - Это наверняка кто-то заблудился, как ты и предположила. - Но слова отца как-то уж слишком не вязались с насупленными бровями и сжатым ртом. Он быстро натянул брюки.
   Мать тоже встала и накинула халат:
   - Сейчас отец все уладит, - шепнула она Елене, крепко обняв девочку.
   Джоах с фонарем пошел за отцом, а тот, проходя мимо очага, поднял с полу топор, которым они обычно рубили на кухне дрова.
   Елена еще крепче прижалась к матери.
   Наконец отец подошел к двери на заднем крыльце. Джоах остался стоять сзади. Елена с матерью замерли у печки в кухне.
   Занеся топор высоко над головой, отец крикнул чрез массивную дубовую дверь:
   - Кто там?
   Ответивший голос оказался высок и надменен, и каким-то шестым чувством Елена поняла, что он принадлежит не скрюченному, а тому, кто повыше:
   - Именем Гульготальского Совета откройте дверь! Отказ от выполнения приказа повлечет за собой арест всей семьи.
   - Что вы хотите?
   - У нас есть ордер на обыск фермы. Откройте дверь! - прозвучал тот же голос.
   Отец обеспокоенно оглянулся на мать, и Елена энергично затрясла головой, прося отца не открывать.
   - Час поздний, - подумав, ответил отец. - Откуда мне знать, что у вас на уме.
   У голых ног отца на полу появилась бумага, просунутая под дверь.
   - Вот подпись проктора местного гарнизона.
   Отец махнул рукой Джоаху, тот наклонился и поднес бумагу к свету. Даже через комнату Елена отчетливо видела пурпурную печать внизу пергамента.
   - Вроде все официально, - шепнул отец матери. - Джоах, потуши свет, да идите с Еленой наверх. И чтобы сидели тихо, как мыши.
   Джоах кивнул, он явно хотел остаться, но, как всегда, не споря, повиновался отцу. Поставив лампу на край стола, он подошел к сестре. Мать поцеловала ее и подтолкнула к брату.
   - Приглядывай за ней получше, Джоах. И не спускайтесь, пока мы вас не позовем.
   - Хорошо, мама.
   Но Елена колебалась. Мерцающий свет лампы отбрасывал на стены причудливые тени, и девушка почему-то с нетерпением ждала, когда же заговорит тот, скрюченный. Сердце ее тягостно сжималось при воспоминании о взгляде его тусклых голубоватых глаз, которые пытались разглядеть ее в окне. И девушка, наоборот, только крепче прижалась к матери.
   - Ну, иди же, моя радость, - мать потрепала ее по волосам и легонько оттолкнула: - Все это тебя никак не касается. Так что оба быстро наверх. Мать ободряюще улыбнулась, но страх, застывший в печальных глазах, выдал ее.
   Елена стояла, не в силах оторвать глаз от родителей.
   - Пойдем же, сестренка, - не выдержал Джоах и положил ей руку на плечо.
   Она вздрогнула от этого прикосновения, но все же дала увести себя. Брат с сестрой уже подходили к лестнице, когда девушка в последний раз оглянулась. Маленькая лампа, как спасительный маяк посреди темноты, освещала стоявших рядом родителей. Уже со ступеней Елена заметила, как отец отложил топор и стал отодвигать тяжелый заржавленный запор. В глазах у нее помутилось - она чувствовала, что за дверью стоит нечто худшее, чем просто грабители.
   И девушка так и застыла на месте. Брат напрасно тянул ее за руку:
   - Ну, пойдем же, Елена, нам надо идти!
   - Нет, - шептала она - Здесь, в тени, они нас не увидят.
   И брат, снедаемый любопытством, не стал с ней спорить и встал на колени рядом:
   - Интересно, чего им нужно? - шепотом спросил он ее.
   - Меня, - тихо ответила девушка, даже не задумываясь. Она знала, что это именно так, что все происходящее каким-то образом связано именно с нею, с ее покрасневшей рукой, со сгоревшим в пепел яблоком, со взорвавшейся ванной. И вот теперь это ночное посещение. Произошло слишком много странных событий подряд, чтобы оказаться несвязанным набором случайностей.
   - Смотри! - шепнул брат.
   Елена посмотрела вниз, где отец уже открыл двери. Теперь их отец стоял на пороге, и в руках его снова тускло поблескивал топор. Раздались голоса.
   - Ну, и из-за чего вся эта суматоха? - первым спросил отец.
   На порог взошел высокий, бывший на несколько пальцев ниже отца и гораздо уже его. В свете лампы Елена увидела, что рубашка на животе у него разорвана или разрезана. На нем был плащ для верховой езды и высокие, заляпанные грязью сапоги. Даже с такого расстояния девушка отчетливо разглядела, что материал, из которого сделан плащ, очень дорог, не какое-нибудь деревенское рядно. Незнакомец поправил небольшие каштановые усы под узким носом и медленно ответил:
   - Мы пришли для расследования. Одна из ваших дочерей обвиняется в... скажем так, в некоем неблагопристойном поступке.
   - И что же это за поступок?
   Говорящий обернулся назад, словно ища какой-то помощи, и в дверях возникла фигура второго незнакомца. Отец невольно отступил на шаг. Перед ним стояла согбенная фигура в старом черном одеянии, подвязанном веревкой, посох был воткнут в грязь. Выпростав тощую, как у скелета, руку, незнакомец прикрылся ею от света лампы так, словно ее свет мог ослепить его:
   - Мы ищем ребенка, - проскрипел он старческим голосом. - Ребенка, у которого рука запятнана кровью.
   Мать вскинулась, и хотя тут же взяла себя в руки, ее движение не ускользнуло от старика. Елена внутренне сжалась и увидела, как безжизненные голубоватые, как опал, глаза старика уставились на мать.
   - Не понимаю, о чем вы говорите, - пробасил отец.
   Человек в рясе взял посох и вновь отступил в темноту двора.
   Но тогда заговорил первый:
   - Зачем беспокоить всю семью? Выйдите на улицу, и мы спокойно поговорим и, возможно, решим все дело миром. - Он слегка поклонился и махнул рукой в сторону амбара: - Пройдемте, а то уже поздно, и все, без сомнения, хотят спать.
   Глядя, как отец делает шаг с крыльца, Елена уже знала, что ждет его там, в этой липкой холодной грязи. Перед глазами ее на мгновение возникли обглоданные кости несчастного филина и белые скрывшиеся под землей твари. Девушка вскочила и хотела броситься в кухню, но Джоах успел поймать ее за край рубашки и посадить на место:
   - Ты что делаешь? - прошипел он ей в самое ухо.
   - Пусти! - она стала вырываться из рук брата, но он был гораздо сильнее. - Надо предупредить отца!
   - Он сказал нам не выходить.
   И Елена увидела, как отец спускается во двор. О, ради всего святого, нет! Нет! Она, наконец, вырвалась и бросилась вниз. Джоах помчался за ней. Трое взрослых мгновенно обернулись:
   - Постой! - крикнула она, и нога отца остановилась над последней ступенькой. Лицо его стало багровым от гнева:
   - Я, кажется, сказал тебе.
   Но стоявший за ним молодой незнакомец в то же мгновение схватил отца за плечи и толкнул с крыльца. Отец упал лицом в грязь. Елена завизжала, а мать, сжимая в руке нож, бросилась на обидчика. Но мать была уже слишком стара, а незнакомец слишком увертлив, он схватил мать за руку и тоже потащил на улицу.
   Тогда закричал Джоах и кинулся к матери, но было уже поздно: мать бесформенной кучей лежала в грязи рядом с отцом. Джоах, брызжа слюной, налетел на неведомого злодея, но тот мгновенно выхватил из-под полы плаща дубинку и ударил мальчика по голове. Со стоном Джоах повалился на деревянный пол кухни.
   Елена стояла неподвижно под парализующим взглядом старика. Тот не сводил глаз с ее запятнанной руки, и глаза его становились все шире.
   - Воистину! - пробормотал, наконец, он и отступил на шаг, мельком поглядев на лежащих неподвижно родителей Елены. - Вот она!
   Отец кое-как старался подняться на ноги, пытаясь одновременно защитить жену, которая, стоя на коленях, как больного ребенка, держала свою левую руку.
   - Не смейте трогать девочку! - прохрипел отец.
   Джоах, весь окровавленный, тоже поднялся и встал между дверью и сестрой:
   - Дочь или жизнь! - проскрипел старик, и голос его растворился в темноте эхом.
   - Вы не тронете Елену. Или я убью вас обоих, - отец уже твердо стоял на ногах и грозно смотрел на пришельцев.
   И тогда старик взял свой посох и дважды ткнул им в землю рядом с крыльцом. После второго удара земля под ногами родителей вспучилась, и их фигуры скрылись в туче грязи. Первый раз в жизни Елена услышала, как пронзительно тонко и отчаянно кричит отец. Грязь улеглась, и девочка увидела, что родители облеплены массой тех ужасных белых червей, что полчаса назад съели филина. Кровь лилась с обоих ручьем.
   Упав на колени, девочка отчаянно закричала.
   Отец бросился к дому:
   - Джоах! - заревел он. - Спаси сестру! Ты... - дальнейших слов было уже не слышно, поскольку твари добрались до отцовского горла.
   Джоах рывком поднял сестру с колен:
   - Нет - как безумная, шептала она. И еще громче: - Нет! - Кровь ее заполыхала огнем. - Нет!
   Перед глазами у нее поплыл красный туман, и дыхание перехватило. Она застонала и стиснула кулаки, уже не обращая внимания на брата, который смотрел на нее почти с ужасом. Все внимание девушки было направлено во двор, где в живой грязи извивались в муках родители. И неожиданно Елена завизжала, посылая вовне всю скопившуюся в ней ненависть.
   Стена огня обрушилась на двор, оба пришельца задрожали в пламени, но родители оставались неподвижны. Елена видела, как огонь охватывает их обоих, и в ушах стоял их крик. Но крик какой-то приглушенный, словно он доносился до нее через закрытую дверь.
   В этот момент Джоах неожиданно схватил ее за талию и швырнул к темной лестнице. Стена кухни уже полыхала. Девочка безвольно обвисла в руках брата, словно тряпичная кукла, юноша с трудом тащил ее. Дом наполнялся дымом.
   - Елена, ты нужна мне! Остановись! - Он закашлялся от все сгущающегося дыма. Огонь уже лизал занавески.
   - Что я сделала? - неуверенно спросила она, не чувствуя под ногами пола.
   Джоах молча посмотрел на бушующее пламя, и слезы заблестели на его щеках красными каплями. Он все еще пытался что-то увидеть. Дышать было уже почти невозможно. Елена все время кашляла.