Клэнси Том. Игры патриотов

   - Я только-только завалился спать, а тут... - услышал он голос Мюррея.
   - Привет, Дэн. А я собирался поужинать... Жизнь - штука суровая. Я сейчас послал тебе снимок, - сказал Шоу и пересказал Мюррею все, что знал сам.
   - О, Боже! - Мюррей отхлебнул из чашки большой глоток кофе. - Где Райан?
   - Мы не знаем. Может, просто шатается где-нибудь поблизости. Я имею в виду, что его машина до сих пор на стоянке в Аннаполисе, в Академии. Ребята из безопасности ищут его. Я думаю, с ним все в порядке, Дэн. Если я верно понимаю ситуацию, этот тип поджидал как раз его.
   Фотография Имона Кларка уже пришла в посольство. ФБР использовало для связи ту же сеть спутников, что и разведывательные службы. Работавшие в отделе связи посольства люди были на самом деле служащими Агентства национальной безопасности и дежурили круглосуточно. Фотография пришла с пометкой "Молния", и потому рассыльный, схватив ее, опрометью бросился к кабинету Мюррея.
   - Минутку, - сказал Мюррей Шоу. Фотография после всех этих передач по телефаксу была нечеткой, но все же давала какое-то представление об облике задержанного. - Знакомое лицо. Я не могу прямо так сразу назвать его имя, но он из этой сволоты.
   - Сколько времени вам понадобится, чтобы опознать его?
   - Я сейчас позвоню Джимми Оуинсу. Вы у себя в кабинете?
   - Да, - сказал Шоу.
   - Я вам перезвоню.
   Мюррей набрал домашний номер Оуинса.
   - Привет, Джимми. Это Дэн.
   - Привет. Вы знаете, сколько сейчас времени? - спросил Оуинс.
   - Наши ребята там задержали одного типа. Не исключено, что он вас заинтересует.
   - Кто такой?
   - У меня есть снимок, но нет имени. Его прихватил в Аннаполисе, возле Академии...
   - Райан?
   - Возможно.
   - Встретимся в Скотленд-Ярде, - сказал Оуинс.
   - Выхожу.
   Мюррей устремился на улицу, к своей машине. Оуинсу было легче - возле его дома всегда дежурила полицейская машина с двумя детективами. Стоило ему появиться в дверях и махнуть рукой, как "ленд-ровер" подкатил к нему. Он опередил Мюррея на пять минут. Когда тот появился, Оуинс уже проглотил чашку чая и принялся за другую. Увидев коллегу, он достал вторую чашку.
   - Знаком ли вам этот парень? - спросил Мюррей, передав снимок.
   Глаза Оуинса расширились.
   - Имон Кларк, - выдохнул он. - В Америке, говорите?
   - То-то я чувствовал, что вроде как знаю его. Его прихватили в Аннаполисе.
   - Это один из бежавших из тюрьмы Лонг-Кеш. Очень опасный человек. На его совести несколько убийств. Спасибо, Дэн.
   - Это заслуга тех ребят из морской пехоты, Мюррей присосался к чашке - ему и в самом деле надо было взбодриться. - Можно позвонить от вас?
   Через минуту он уже связался с Шоу. Телефон был с микрофоном, так что Оуинс мог слышать их разговор.
   - Билл, - сказал Мюррей, - задержанный - Имон Нэд Кларк, убийца, сбежавший в прошлом году из тюрьмы. Когда-то он был спецом по мокрым делам у "Временных".
   - У меня плохие новости, Дэн, - сказал ему в ответ Шоу. - Похоже, что на семью этого Райана было покушение. Полиция расследует это дело - там обстреляли из автомата машину доктора Каролины Райан. Преступники были в фургоне, убили полицейского и скрылись.
   - Где Джек Райан? - спросил Мюррей.
   - До сих пор не знаем. Тут видели, что он уезжал с территории Академии вместе со своим другом. Его ищут.
   - Так что с его семьей? - вмешался Оуинс.
   - Их вертолетом доставил в Институт скорой помощи в Балтиморе. Местную полицию предупредили, чтобы они наладили там охрану, но это место и без того неплохо охраняется. Как только мы найдем Райана, мы приставим к нему своих людей. 0'кей. Что касается этого Кларка, к утру я его переведу в федеральную тюрьму. Я полагаю, что мистер Оуинс захочет заполучить его, не так ли?
   - Да, - сказал Оуинс и откинулся на спинку кресла. Как это частенько бывает в работе полиции, плохие новости шли вперемежку с хорошими.
   - Мистер Райан? Это был врач. Вероятно, врач. Его халат странного розового цвета весь был забрызган кровью. Ему вряд ли было намного больше тридцати, отметил Райан. Лицо усталое, а к груди приколота карточка: "Д-р Барри Шапиро, зам.главного хирурга". Райан хотел было встать, но ноги его не слушались. Доктор протестующе замахал рукой, чтобы он не вставал, и сам сел в кресло рядом с диваном.
   "Что ты принес мне?" - подумал Райан. Он и жаждал знать и боялся этого.
   - Я - Барри Шапиро. Я оперировал вашу дочь, - быстро заговорил врач с каким-то странным акцентом. - С вашей женой ничего страшного. У нее раздроблено левое предплечье и сильно изрезана голова. Фельдшер, увидев, что у нее ранена голова, а голова всегда сильно кровоточит, - отправил ее сюда просто из перестраховки. Мы сделали все, что нужно, и теперь все будет в порядке. Небольшое сотрясение мозга, но это не беда. Она быстро поправится.
   - Она беременна...
   - Это мы заметили, - улыбнулся Шапиро. - На беременности это никак не сказалось.
   - Она хирург. И вот, вы говорите, рука... Не скажется ли это на ее профессии?
   - Вот как? Я не знал, что она хирург. Нет, с этим тоже не будет никаких осложнений. Рука повреждена, но ничего страшного. Все функции будут восстановлены.
   Райан кивал, страшась задать следующий вопрос. Доктор на секунду замолчал. "Неужели теперь черед плохих новостей?.."
   - Положение вашей дочери очень серьезное. Райан чуть не задохнулся, потом железный кулак, сжавший его горло, чуть-чуть ослаб. "Все-таки она жива. Салли жива!"
   - Очевидно, предохранительный ремень не был на ней застегнут, и ее очень сильно бросило вперед.
   Райан кивнул. Салли всегда играла с пряжкой ремня, и нас это так умиляло, с горечью припомнил он.
   - У нее сломаны обе ноги, сломаны все ребра с левой стороны и шесть с правой. Она не может самостоятельно дышать - мы ее подключили к респиратору. Она поступила с сильным внутренним кровотечением, тяжелыми повреждениями печени и селезенки, а также кишок. Когда ее доставили сюда, у нее остановилось сердце, но мы тут же это дело наладили и сделали ей вливание крови. Так что, продолжал без остановки Шапиро, - это уже позади. Мы с доктором Кинтер занимались ею почти пять часов. Нам пришлось удалить ей селезенку. Это ничего, можно жить и без селезенки, - сказал он, утаив, однако, что селезенка важнейшая часть защитного механизма организма от инфекций. - Печень тоже была сильно повреждена, и нам пришлось удалить четверть ее. Но это тоже ничего. Печень - это очень важно. Но я надеюсь, мы ее неплохо подлатали, и если функции печени в основном сохранятся, то... все, вероятно, наладится. Повреждение кишок было незначительным, мы удалили всего сантиметров тридцать. Ноги - в гипсе. Мы займемся ими потом. Ребра... Да, это болезненно, но угрозы жизни тут нет. Повреждения же черепа относительно невелики. Похоже, что основной удар пришелся на грудь. Есть небольшое сотрясение, но без внутреннего кровоизлияния, - Шапиро потер руками свое заросшее густой бородой лицо. - Сейчас главное - печень. Если печень придет в норму, она, вероятно, полностью выздоровеет. Мы ведем за ней наблюдение, и часов через восемь-девять картина станет яснее.
   - Не раньше? - лицо Райана перекосило от боли. "0на еще может умереть..." - подумал он.
   - Мистер Райан, - медленно выговорил Шапиро, - я понимаю ваши чувства. Если бы ее не доставили сюда на вертолете, она бы уже была мертва. На пять минут позже, и мы бы ее не смогли спасти. Видите, как все это было на грани? Но сейчас она жива, и обещаю вам, что мы сделаем все возможное, чтобы она жила. Ею занимаются лучшие в мире врачи. Точка. Лучшие! Если есть хоть какая-то возможность спасти ее, мы ее спасем.
   "А если такой возможности нет, то не спасем", - подумал Райан, но не сказал.
   - Можно мне к ним?
   - Нет, - покачал головой Шапиро. - Обе сейчас в палате для особо тяжелых случаев. Там стерильность, как в операционной. Малейшая инфекция может оказаться роковой. Прошу прощения, но это опасно для них. Мы с них не спускаем глаз, при них постоянно сестра - очень опытная сестра.
   - 0'кей, - с трудом выговорил Райан. Он прислонился затылком к стене и закрыл глаза. "Еще восемь часов? Но выбора у тебя нет. Надо ждать. Надо делать то, что они говорят".
   Шапиро вышел, и Джексон устремился за ним, нагнав его уже возле лифта.
   - Доктор, разрешите Джеку посмотреть на дочку. Она...
   - Ни в коем случае, - Шапиро привалился к стене - он так устал, что ноги не держали его . - Слушайте, она сейчас... Как ее звать?
   - Салли.
   - Так вот, она сейчас в постели, совершенно голая, со всякими там трубками... Голова наполовину обрита. Ноги в гипсе... Все, что вы сможете увидеть, это сплошной кровоподтек, от головы до бедер, - Шапиро поднял глаза на пилота. Он был слишком измотан, чтобы выказывать хоть какие-то эмоции. Слушайте, она может умереть. Я надеюсь, что нет, но гарантий никаких нет. Когда повреждена печень, трудно что-либо сказать, пока анализ крови не покажет, что там делается. А до тех пор - ничего определенного сказать нельзя. Просто нельзя. Если она-таки умрет, разве вам хочется, чтобы у вашего друга она запечатлелась в памяти именно в таком виде? Чтобы он такой вспоминал ее всю жизнь?
   - Да, вы правы, - согласился Джексон, в то же время удивившись охватившему его яростному желанию, чтобы Салли обязательно выжила. У них с женой не было детей, и Салли была ему вроде дочери. - Каковы шансы?
   - Тут не до подсчета шансов. Да и цифры в таких случаях ничего не значат. Она, простите, или выживет, или нет. Слушайте, я не втирал очки вашему другу, сказав, что лучшего ухода, чем здесь, она нигде бы не получила, - глаза Шапиро остановились на груди Джексона. Он тронул пальцем нашивку с золотыми крылышками. - Вы - летчик?
   - Да. Истребитель.
   - "Фантомы"?
   - Нет. Эф-14. "Томкэт".
   - Я тоже летаю, - улыбнулся Шапиро. - Я был хирургом в ВВС. А в прошлом году я обзавелся планером. Когда мне удается выбраться из этого сумасшедшего дома, я сразу - в небо. Там так тихо. Ни телефонов, ни суматохи этой... Только облака, - сказал он не столько Джексону, сколько самому себе.
   Робби положил ему руку на плечо.
   - Послушайте, док, спасите девочку, и я дам вам полетать на любой машине. Вы когда-нибудь летали на Т-38?
   - Это что? - Шапиро был слишком измочален, чтобы припоминать, видел ли он такой самолет раньше.
   - Маленький сверхзвуковой. Тренировочный. Двухместный, двойное управление, и летит... как во сне. Я могу выдать вас за одного из наших.
   - И мы сможем проделать всю эту воздушную акробатику? - Шапиро заулыбался, как маленький мальчик.
   - Конечно, док! - ухмыльнулся в ответ Джексон.
   - Ловлю вас на слове. Для нас все пациенты одинаковы, но я ловлю вас на слове. И присматривайте за вашим другом. Он выглядит плохо. Не в себе. Это нормально. Такое часто сильнее сказывается на родных, чем даже на самих больных. Если он не очухается сам, скажите дежурной в приемной. У нас для таких случаев есть психиатр. Это еще одно наше новшество - помогать родственникам пациентов справиться с потрясением.
   - А что с руками Кэти. Она - глазной хирург. Тонкая работа, вы знаете... Вы уверены, что обойдется?
   - Ничего серьезного, - затряс головой Шапиро. - Всего лишь перелом плечевой кости. А пуля прошла навылет. Ей очень, знаете ли, повезло.
   Рука Робби непроизвольно схватила запястье доктора.
   - Пуля?!
   - А разве я не сказал об этом? Боже, я, наверно, даже больше устал, чем думаю. Это рана от огнестрельного оружия. Но совершенно чистая. Хорошо бы все раны были такими чистыми. Если не ошибаюсь, девятимиллиметровка. Ну ладно, мне пора - надо работать, - сказал он и вошел в лифт.
   - Блядство! - выругался Джексон. Сзади него раздались мужские голоса.
   Говоривших оказалось двое. Дежурная сестра в приемной сказала им, чтобы они прошли в комнату ожидания. Робби последовал за ними. Тот, что был выше ростом, подошел к Райану и спросил:
   - Сэр Джон?
   Райан поднял на него глаза.
   "Сэр Джон?" - удивился Робби.
   - Я - Джефри Беннетт, поверенный в делах посольства Великобритании, - он извлек из кармана конверт и протянул его Райану. - По поручению Ее величества я должен лично вручить вам это и ждать вашего ответа.
   Джек какое-то время лишь моргал глазами, потом надорвал конверт и вытащил телеграмму. Текст ее был краток и исполнен тревоги. "Сколько же сейчас там времени? - подумал Райан. - Два ночи? Или три?" Значит, ее разбудили, и она послала ему телеграмму. А теперь ждет ответа. Райан закрыл глаза и сказал себе, что пора возвращаться в мир реальности. Он с силой потер лицо и встал с дивана.
   - Передайте, пожалуйста. Ее величеству, что я чрезвычайно благодарен ей за заботу. Врачи считают, что моя жена полностью выздоровеет, но дочь в критическом состоянии, и только через восемь или девять часов ее ситуация прояснится. Пожалуйста, передайте Ее величеству... что я глубоко тронут ее заботой... и что все мы очень ценим ее дружеское расположение.
   - Спасибо, сэр Джон, - сказал Беннетт, делая какие-то пометки в- блокноте. - Я немедленно телеграфирую ваш ответ. Если вы не возражаете, сотрудник нашего посольства останется с вами.
   Джек удивился, но возражать не стал. И Беннетт удалился. Робби все это удивило. В голове у него вертелось множество вопросов. "Кто этот парень?" Он представился как Эдвард Уэйсон и сел на стул в углу, лицом к двери. Оглядел Джексона с головы до ног. Глаза их на секунду встретились, оценивая друг друга. Глаза у Уэйсона были холодными, отрешенными, а в уголках рта таилась усмешка. Робби осмотрел его повнимательней - под левой подмышкой у того что-то топорщилось. В левой руке была книга, и он делал вид, что читает ее, но каждые две-три секунды глаза его обращались к двери. Поймав взгляд Робби, он кивнул ему. "Ага, - заключил Робби, - шпион или, по меньшей мере, офицер безопасности. Так вот в чем тут дело". Понимание смысла случившегося ударило, как кнутом. Кулаки его сжались при мысли о тех, кто покушался на жизнь женщины и ребенка.
   Минут через пять появились наконец полицейские. Минут десять они говорили с Райаном. Робби увидел, как лицо Джека побледнело от гнева, когда он отвечал на какие-то вопросы. Уэйсон не смотрел в ту сторону, но все слышал.
   - Вы были правы, Джимми, - сказал Мюррей. Он стоял у окна - на улице только-только начиналось движение.
   - Пэдди 0'Нил в Бостоне, вероятно, толкует направо и налево, какие чудесные парни они там, в "Шин Фейн", - вслух рассуждал Оуинс. - А наш друг 0'Доннелл решил испортить им игру. Мы не могли этого знать, Дэн. Подозрение еще не улика, вы это знаете. Не было оснований давать более серьезное предупреждение, чем мы это сделали. И вы ведь их предупредили, Дэн.
   - Она прелестная крошка. Обняла меня и поцеловала на аэродроме, - Мюррей взглянул на часы. - Джимми, бывает порой... Пятнадцать лет назад мы арестовали одного... он охотился за маленькими мальчиками. Я его допрашивал. Он пел, как канарейка, страшно был доволен собой. Он признался в шести случаях, описал самые сокровенные подробности - и все с этой своей грязной ухмылкой. Тогда Верховный суд как раз отменил смертную казнь, так что он знал, что доживет до весьма почтенного возраста. Знаете, как близок я был к тому, чтобы... - он запнулся. - Иногда мы слишком уж цивилизованы, Джимми.
   - Альтернатива, Дэн, - стать такими же, как они.
   - Я знаю, Джимми. Это правда. Но она мне в данный момент не по вкусу.
   Когда Барри Шапиро опять взглянул на часы, было пять утра. "Немудрено, что я так устал, - подумал он. - Двадцать часов на ногах. Я слишком стар для этого". Он был опытным врачом. Об усталости ему надлежало знать все.
   Первым признаком переутомления было слишком долгое пребывание в больнице, слишком личностное чувство ответственности, слишком большой интерес к судьбе пациентов. Некоторые из них умирали. Несмотря на все его искусство, несмотря на все старания медиков, они порой умирали. А когда ты так устал, то даже сон не идет. Их раны - и хуже того: их лица - все не уходили из памяти. Врачам надо спать даже больше, чем обычным людям. Устойчивая бессонница - это последний и самый опасный признак переутомления. Это значит, что пора брать отпуск, а иначе может случиться срыв, каковые очень даже часто бывают у сотрудников Института скорой помощи.
   Они тут мрачно шутили, что их пациенты, поступавшие с переломанными костями и израненными телами, большей частью возвращались домой исцеленными, тогда как врачи и сестры, воодушевленные высокими идеями служения людям, зачастую уходили отсюда сломленными духом. Такова ирония этой профессии каждый успех провоцирует ожидание еще большего успеха, тогда как неудача бьет по врачу порой почти столь же тяжко, как и по пациенту.
   Шапиро еще раз просмотрел листок с данными анализа крови и передал его медсестре.
   - Ее отец там, внизу, - сказал он ей. - Пойдите и скажите ему, как обстоят дела. А я пойду перекурить.
   Пройдя по коридору до пожарной лестницы, он медленно поплелся по ней наверх, на крышу. "О, Боже, как я устал. Как я устал". Крыша была плоской, покрытой асфальтом и мелким гравием, тут и там утыканной антеннами и ящиками для кондиционеров. Шапиро закурил сигарету, привычно кляня себя за неспособность бросить курить. Он прикрывал эту слабость утверждением, что есть в этом мире вещи поопасней табака. Большинство его пациентов были слишком молоды, чтобы успеть обзавестись хроническими болезнями. Их травмы были результатом чудес века техники: машин, мотоциклов, огнестрельного оружия и всякой промышленной машинерии.
   Подойдя к краю крыши, Шапиро поставил ногу на парапет, затянулся и выпустил струю дыма. Ее тут же унес прозрачный утренний бриз. Он потянулся, разминая затекшие руки и шею. Ночной дождь умыл небо, и в предрассветной полумгле там, наверху были видны звезды.
   Своим странным акцентом он был обязан своему детству. Его детство прошло в Нью-Йорке. Дед Шапиро был раввином, позже переехавший с семьей в Южную Каролину. Там Барри ходил в дорогую частную школу, но в результате у него выработался смешанный акцент - нью-йоркская отрывистость тона наложилась на южную тягучесть. А потом добавились еще носовые звуки, свойственные жителям прерий, - это когда он учился в университете в Техасе. Его отец был незаурядным ученым и часто читал лекции в Колумбийском университете в Южной Каролине. Специалист по американской литературе девятнадцатого века. он был без ума от Эдгара По. Барри же этого По терпеть не мог и называл не иначе, как поэтом смерти и извращений. Он очень удивился, когда узнал, что По умер в Балтиморе, заснув по пьянке в сточной канаве, и что дом его был всего в нескольких кварталах от университетской больницы. Нечто вроде святыни для местных литераторов.
   Шапиро казалось, что все, связанное с этим писателем, носит какой-то темный и извращенный характер, всегда исполнено чувством неизбежности смерти смерти от насилия, смерти преждевременной, то есть той смерти, что была личным врагом Шапиро как врача. Эдгар По стал для него олицетворением этого врага, которого порой удавалось побить, а порой нет. Он на эту тему никогда не беседовал со штатным психологом, в чьи обязанности входило наблюдать также и за медперсоналом Института. Но теперь, когда он был совсем один, он смотрел в ту сторону, где был дом Эдгара По.
   - Ты - сукин сын. - прошептал он. Себе. Эдгару По. Никому. - Ты - сукин сын. Эту ты оставь. Эту тебе не заполучить.
   Он отшвырнул сигарету и проследил взглядом за ее огоньком, полетевшим вниз, на пустынный асфальт улицы. Потом пошел вниз. Пора было хоть немного вздремнуть.
   Глава 16
   ПАТРИОТЫ И ИХ ЦЕЛИ
   Подобно большинству профессиональных военных, Робби Джексон не видел от прессы большого проку. Ирония состояла в том, что именно Джек, случалось, говорил ему, что он не прав, что пресса не менее важна для охраны американской демократии, чем ВМС. И вот теперь Робби видел, как репортеры досаждали Джеку вопросами, большинство из которых были либо дурацкими, либо оскорбительно бесцеремонными. С какой стати надо сообщать о том, что Джек чувствует в связи с критическим состоянием его дочери? Разве нужно кому-то объяснять, что чувствует любой человек, когда его ребенок на грани жизни и смерти? И откуда Джеку знать, кто стрелял? Если даже полиция этого не знает, то откуда он может знать это?
   - А как ваше имя? - добралась одна корреспондентка наконец и до Робби. Он сообщил ей свое имя и звание.
   - Что вы тут делаете? - пристала она.
   - Мы друзья с Джеком. Я его привез сюда. - "Кретинка", - добавил он мысленно.
   - Что вы думаете обо всем этом?
   - А как вы полагаете, что я могу думать? Если бы там была дочка вашего друга, что бы вы тогда, черт побери, думали? - взорвался пилот.
   - Вы знаете, чья это работа?
   - Я - летчик, а не полицейский. Вот их и спрашивайте.
   - Они молчат.
   Робби ехидно усмехнулся. "Что же, один-ноль в их пользу. И вообще, почему бы вам не оставить этого человека в покое? Если бы с вами случилось такое, как бы вы реагировали на все эти вопросы? Он мой друг, и мне не нравится, что вы его терзаете".
   - Мистер Джексон, нам известно, что на его жену и дочь напали террористы...
   - Кто вам сказал? - потребовал ответа Джексон.
   - А как вы думаете, кто? Считаете нас дураками, что ли? Робби на это ничего не ответил.
   - Впервые, - продолжала корреспондентка, - группа террористов из-за границы осуществляет акцию на территории США! Если мы верно понимаем суть дела. Это важно. Люди имеют право знать, что случилось и почему, - сказала она, и в этом был известный смысл.
   "Она права", - признался себе, не без колебаний, Робби. Ему это было не по душе, но она была права, черт возьми!
   - Вам будет легче, если я скажу, что у меня есть сын того же возраста? сказала она.
   Джексон пытался выискать в ней что-нибудь такое, за что можно было бы испытать к ней неприязнь.
   - Скажите, - спросил он, - будь у вас возможность взять интервью у тех, кто это сделал, пошли бы вы на это?
   - Это моя работа. Мы должны знать, кто они и откуда?
   - Да они убивают людей просто для забавы! - воскликнул Робби и вспомнил кое-какие сообщения разведки. - Года два тому назад вы бы такого от меня не услышали.
   - Не для записи, - серьезно пообещала она.
   - Я служил на авианосце, неподалеку от Бейрута. И нам показывали сообщения разведки и фотографии людей, которые прилетали из Европы с террористическими целями. Это были в основном почти дети, наверняка, из хороших семей. Я сужу по одежде. Это все не туфта, это правда, и я видел их фотографии. Они вступали в контакт с какими-то безумцами, получали оружие и начинали устраивать стрельбу и взрывы - в кого попало и где попало. Они стреляли с крыш многоэтажных отелей и вообще откуда попало. Из винтовки можно ведь попасть в человека и за тысячу метров. Просто ради удовольствия. Что-то там шевелится на улице - раз, и нету его. А потом они разъезжались по домам. Они убивали людей для забавы! Может, некоторые из них потом доросли и до настоящих террористов, я не знаю. Это была такая мерзость, но забыть это тоже невозможно. Вот такого рода типы и тут действовали! И мне плевать на их политические взгляды, леди! Когда я был мальчишкой в Алабаме, там было такое же дерьмо - эти ку-клукс-клановцы. И за их взгляды я тоже гроша ломаного не дам. Одно хорошо в этом ку-клукс-клане - все они там сплошь идиоты. Эти-то террористы куда эффективней. Возможно, это делает их действия более законными в ваших глазах. В моих же - нет.
   - Эти вещи насчет Бейрута никогда не печатались в газетах, - сказала она.
   - Один репортер - я точно знаю - видел эти данные. Может, он решил, что никто этому не поверит. Я и насчет себя-то не уверен, если бы не те фотографии. Но я их видел, даю вам слово, леди.
   - Какого рода снимки это были?
   - Вот этого я не знаю. Но они были достаточно четкими, чтобы видеть эти сияющие молодые лица.
   Те снимки были сделаны с американских и израильских разведывательных самолетов.
   - Ну, хорошо... Так что же с ними делать?
   - Если бы вы смогли сделать так, чтобы все эти ублюдки были собраны в одном месте, я думаю, что вместе с морскими пехотинцами мы сумели бы что-нибудь придумать, - высказал Робби желание, типичное для солдат всего мира. - Мы тогда даже пригласили бы вас, газетчиков, на это торжество. А это кто такие? спросил он, увидев, что в зал ожидания вошли двое.
   Джек слишком устал, чтобы воспринимать вполне связно происходящее. Сообщение, что смерть отступила от Салли, словно сняло немыслимой тяжести груз с его плеч, и теперь он ждал, когда ему разрешат повидаться с женой, которую вскоре должны были перевести в обычную палату. Сидевший метрах в двух от него офицер британской службы безопасности Уэйсон смотрел на репортеров с нескрываемым презрением, и, сколько они ни приставали с нему с вопросом о его имени, он не удостоил их ответом. Полиция не сумела предотвратить проникновение репортеров в Институт, хотя персонал госпиталя категорически воспротивился тому, чтобы сюда притащились еще и из телевидения. Все то и дело возвращались к главному вопросу: кто это сделал? Джек отвечал, что не знает. Хотя он полагал, что знает. Это были, вероятно, те самые люди, относительно которых он решил, что можно уже не волноваться.
   "Могло быть куда хуже", - уговаривал он себя. По крайней мере было ясно, что Салли будет жить. Что она не погибла в результате его глупости. В этом было хоть какое-то утешение.
   - Мистер Райан? - спросил один из новоприбывших.
   - Да, - ответил Джек, даже не поднимая глаз, - настолько он был измучен. Ему надо было бы выспаться, но нервы были слишком напряжены, чтобы он мог заснуть.
   - Я - Эд Донохо, специальный агент бостонского отделения ФБР. Со мной тут человек, и он хочет кое-что сказать вам.
   "Никто еще никогда не считал Пэдди 0'Нила дураком", - подумал Донохо. Как только по телевидению сообщили о покушении, этот тип из "Шин Фейн" спросил свой "эскорт" из ФБР, не разрешат ли ему побывать в Балтиморе. У него было полное право бывать где угодно в Америке, так что Донохо был вынужден даже вызваться сопровождать его.