Клэнси Том. Военные действия

   Некоторое время Худ молчал, потом задал вопрос:
   — Кто был свидетелем убийства?
   — Этот вариант не проходит, — проворчал Херберт. — Майк хочет, чтобы люди узнали о том, что он сделал и почему он так поступил.
   — Он побывал в аду, — задумчиво произнес Худ. — Надо поговорить с ним, когда он немного придет в себя.
   — Пол...
   — Я знаю, чем на него можно подействовать. На суде ему придется рассказать обо всем, что он делал в Турции и для чего. Раскрыть контакты, методы работы и многое другое.
   — В интересах национальной безопасности можно провести закрытый военный трибунал.
   — Пресса все равно найдет лазейку, — возразил Худ. — Они разорвут нас на части. В результате окажется под угрозой вся разведывательная работа на Ближнем Востоке. Что говорит полковник Август? Он же старый друг Майка.
   — Август перепробовал все доводы, — сказал Херберт. — В ответ Майк твердит, что терроризм стал самой серьезной опасностью для Америки. И бороться с ним надо только огнем.
   — Он все еще в шоке, — сделал вывод Худ.
   — Его осмотрели в Тель-Нефе, — вздохнул Херберт. — Медики утверждают, что он вполне здоров.
   — После таких пыток?
   — Майк бывал в подобных переделках десятки раз и никогда не срывался, — ответил Херберт. — В любом случае израильские врачи уже дали свое заключение, и сам Майк утверждает, что хорошо все продумал.
   Худ дотянулся до лежащего на столе карандаша и блокнота.
   — Какой телефон на их базе? Я хочу поговорить с ним, прежде чем он совершит что-нибудь безрассудное.
   — Ты не сможешь с ним поговорить, — сказал Херберт.
   — Почему?
   — Потому, что уже поздно. Худ похолодел.
   — Что он сделал, Боб?
   — Позвонил генералу Томасу Эспозито, главнокомандующему войск спецназначения, и признался в убийстве. Сейчас Майк находится под стражей и ждет прибытия военной полиции и юристов с военной базы в Инсирлике.
   Висящие на окнах тяжелые шторы вдруг показались Худу зловещими и пыльными.
   Ощущение безопасности пропало. В комнате было темно и душно.
   — Хорошо, — произнес Худ. — Назовите мне варианты. Наверняка должны быть какие-нибудь варианты.
   — Только один, — сказал Херберт. — Причем довольно сложный. Можно попытаться получить президентское прощение.
   — Ну и отлично! — резко выпрямился Худ.
   — Я знал. что тебе это понравится, — усмехнулся Херберт. — Я уже говорил с генералом Ванзалдом и Стивом Берковым. Они все знают, и они на нашей стороне.
   Особенно Стив, чему я, честно говоря, чертовски удивлен.
   — Каковы наши шансы?
   — Главное, чтобы информация не попала в прессу. Я попросил Энн проконтролировать ситуацию. Если журналисты пронюхают про инцидент, президент не станет ничего предпринимать, пока не получит официального юридического заключения. Американский генерал хладнокровно расстрелял раненого, безоружного курда... Это все-таки крупный политический скандал — как дома, так и на международном уровне.
   — Конечно, — саркастически заметил Худ. — Никто и не вспомнит, что перед этим курд чуть не сжег его паяльной лампой.
   — Генерал, кстати, был шпионом, — напомнил Херберт. — Мировое общественное мнение будет против нас, Пол.
   — Пожалуй, да, — согласился Худ. — Кого еще мы можем привлечь для разговора с президентом?
   — Министр обороны на нашей стороне. Через десять минут он встречается с вице-президентом. Посмотрим, что это даст. Пока что репортеры не очень интересуются судьбой семерых курдов, которые пострадали в долине Бекаа. Они удовлетворились версией пресс-центра сирийской армии.
   — Добивайтесь прощения, Роберт, — сказал Худ. — И звоните мне по каждому вопросу, который будет возникать. Вы и Марта.
   — Обязательно, — пообещал Херберт.
   — Дьявол, — простонал Худ, — я чувствую себя здесь совершенно бесполезным. Что я могу сделать?
   — Только одно, — произнес Херберт. — У меня на это действительно нет времени.
   — Что же? — спросил Худ.
   — Молитесь. Усердно молитесь.

Глава 60

   Вторник, двенадцать часов тридцать восемь минут дня
   Вашингтон, округ Колумбия
   Боб Херберт сидел в инвалидном кресле и читал исполненную на бланке Белого дома копию письма генеральному прокурору.
   Президент расположился за столом напротив и читал свой экземпляр. Здесь же, в Овальном кабинете, присутствовали советник по национальной безопасности Бер-ков, председатель Объединенного комитета начальников штабов генерал Ванзалд, советник Белого дома по юридическим вопросам Роналд Рицци и Марта Маколл. Все изучали один и тот же документ. Херберт, Рицци, Берков и Ванзалд знали его наизусть. Они проработали над ним добрых полтора часа после того, как Рицци сообщил, что президент согласен рассмотреть прошение о помиловании генерала Майка Роджерса.
   Президент откашлялся. Дочитав бумагу до конца, он вернулся к заголовку и перечитал письмо вслух. Он всегда делал так на случай, если придется публично отчитываться за свое решение.
   "Настоящим постановлением я предоставляю полное и безоговорочное прощение генералу армии Соединенных Штатов Майку Роджерсу. Данное прощение распространяется на деяния, которые он совершил или мог совершить, выполняя совместное разведывательное задание с представителями Республики Турция.
   Своей долгой и безупречной службой, мужеством и отвагой генерал Роджерс принес огромную пользу народу и правительству Соединенных Штатов Америки.
   Дальнейшая проверка его исполненных героизма и мужества поступков не принесет чести нации и государству".
   Президент кивнул и рассеянно постучал пальцами по бумаге. Затем взглянул на стоящего слева от стола лысеющего Роналда Рицци.
   — Хорошо, Ролло.
   — Спасибо, мистер президент.
   — Более того, — улыбнулся он, — я в это верю. Не часто приходится говорить такое о бумагах, которые мне приносят на подпись.
   Марта и Ванзалд засмеялись.
   — Убитый был гражданином Сирии, — сказал президент. — И погиб в Ливане.
   — Совершенно верно, сэр.
   — Если все-таки они начнут на нас давить, какие юридические соглашения действуют на этот счет между Дамаском и Бейрутом?
   — Теоретически, — произнес Рицци, — они могут потребовать выдачи генерала Роджерса.
   — Мы, разумеется, на это никогда не пойдем.
   — Сирия укрывает больше террористов, чем любая страна в мире, — проворчал Берков. — Я бы даже хотел, чтобы они потребовали его выдачи, а мы смогли им отказать. В грубой форме.
   — Смогут ли они навредить нам через прессу? — спросил президент.
   — Для этого им потребуются доказательства, сэр — сказал Рицци. — Равно как и для выдачи генерала Роджерса.
   — Кстати о доказательствах, — сказал президент. — Где тело убитого курда?
   — В пещере, которая служила им штаб-квартирой, — сказал Боб Херберт. — Прежде чем покинуть район, десантники подорвали в ней боеголовку «томагавка».
   — Наша пресс-служба сообщила, что он погиб при взрыве, — сказала Марта. — Ни у кого не возникло никаких сомнений, в том числе и у курдов.
   — Это хорошо, — произнес президент и вытащил черную шариковую ручку.
   В самый последний момент он задумался и произнес:
   — Есть ли уверенность в том, что генерал Роджерс поддержит нашу игру? Не хотелось бы, чтобы он сел за мемуары или обратился в прессу.
   — Я за него ручаюсь, — сказал Ванзалд. — Это человек команды.
   — Ловлю вас на слове, — кивнул президент и подписал бумагу.
   Рицци взял подписанное помилование. Президент поднялся, все двинулись к выходу. Рицци подошел к Херберту и вручил ему ручку. Начальник разведки стиснул ее между пальцами, потом торжественно засунул в карман.
   — Напомните генералу Роджерсу, что все, что он теперь сделает, повлияет не только на его судьбу, но и на карьеру поверивших в него людей.
   — Майку не надо об этом напоминать, — сказал Херберт.
   — Он прошел через настоящий ад, — добавил Рицци, — Обеспечьте ему полноценный отдых.
   — Мы позаботимся об этом, — сказала Марта. — Спасибо вам, Роналд.
   В коридоре Херберт еще раз подумал о том, что Майк Роджерс никогда не подведет людей, выступивших в его защиту. Но и Рицци прав: Майк прошел через ужасные испытания. И речь идет не просто о пытке. Генерала угнетала мысль, что РОЦ был захвачен во время его дежурства. Виноват он или нет, но дорогостоящее оборудование едва не досталось врагу, а люди претерпели ужасные мучения. Теперь ему предстоит жить, сознавая, что из-за его просчета отряд десантников едва не попал под удар своей же ракеты. Как объяснила психолог Оп-центра Лиз Гордон, это в конечном итоге может оказаться самым тяжелым испытанием.
   — Хуже всего, — сказала она, — что не существует способа избавить его от чувства вины. Есть люди, которых можно убедить в том, что они физически ничего не могли сделать в данной ситуации. Есть люди, которых можно успокоить тем, что они достойно выполнили свой долг. Для Майка существует только черное и белое.
   Либо он виноват, либо нет. Сюда же надо добавить жестокое ущемление человеческого достоинства, которое перенесли Роджерс и команда РОЦа. В результате возникают все основания говорить о серьезном психозе.
   Херберт понимал это очень хорошо. Он служил агентом ЦРУ в Бейруте в 1983 году, когда было взорвано американское посольство. Среди убитых оказалась и его жена. Ни один день не проходил без того, чтобы он не задавал себе вопрос, что было бы, если...
   Херберт и Марта вышли из Белого дома и сели в специально экипированный автомобиль, на котором Херберт ездил по Вашингтону. Закатывая кресло в машину, Херберт с надеждой подумал о том, что время, расстояние и дружба помогут Майку преодолеть этот кризис. Он так и сказал Лиз: «Самое сложное в школе жизни то, что с каждым классом учиться становится все труднее». «Зато как легко потом поступать», — отшутилась тогда психолог.
   И это было правдой, думал Херберт, в то время как водитель Марты пробивался через плотный транспортный поток. В течение последующих нескольких дней, недель, а может, и лет его задачей будет убедить в этом Майка Роджерса.

Глава 61

   Среда, одиннадцать часов тридцать четыре минуты вечера
   Дамаск, Сирия
   Ибрагим-аль-Рашид открыл глаза и увидел перед собой грязное окно тюремной больничной палаты. В ноздри ударил запах лекарств.
   Ибрагим знал, что находится в Дамаске под охраной сирийской службы безопасности. Он знал также, что получил серьезные ранения, хотя и не мог оценить их тяжести. Он знал все это, потому что подслушал разговор медбратьев и охраны, которые думали, что он все еще без сознания. Через намотанные на голову бинты звуки казались далекими и приглушенными.
   В короткие минуты просветления Ибрагим видел разные вещи. Видел какого-то человека в форме, слышал вопросы, на которые не имел сил ответить. Ему казалось, что губы его застыли, а язык не шевелится. Он помнил, как его относили в ванную, где размотали бинты и помыли отдельные части тела. Кожа отваливалась похожими на застывший свечной воск кусками. Потом его снова забинтовали и принесли обратно.
   Во сне молодой курд видел все гораздо четче. Он снова видел себя рядом с командиром Сиринером. Он слышал слова командира: «Они не сделают по нашей штаб-квартире ни единого выстрела». Он помнил, как стоял рядом с ним плечом к плечу и стрелял по врагам, не давая им войти в бункер. Помнил, как выкрикивал боевой клич, ожидая атаки... после чего был огонь. Пылающее море пролилось на их головы. Тогда Ибрагим и полевой командир Аркын своими телами закрыли командира Сиринера от огня. Ибрагим помнил, как его вытащили из бункера, засыпали землей, потом куда-то тащили, помнил небо над головой, тишину и неожиданный выстрел...
   Глаза его наполнились слезами, — Командир...
   Ибрагим хотел повернуться к своим товарищам, но ничего не получилось.
   Бинты, сообразил он. Впрочем, какая разница. Все равно он здесь один. Революция не удалась. Иначе он бы не лежал здесь, среди врагов.
   Кстати, проиграл он или нет? Разве это — поражение, если ты сажаешь семя, которое принесет плоды позже? Разве это — поражение, если твой подвиг будет вдохновлять на борьбу самых смелых и благородных? Разве это — поражение, если ты смог привлечь внимание человечества к бедам и страданиям твоего народа?
   Ибрагим закрыл глаза. Он видел командира Сиринера, Валида, Хасана и многих других. И еще он увидел своего брата Махмуда, Все они были живы. Они смотрели на него и, кажется, были им довольны.
   Разве это — поражение, если ты встретишься в раю с братьями по оружию?
   С тихим вздохом Ибрагим отправился к ним.

Глава 62

   Среда, девять часов тридцать семь минут вечера
   Лондон, Англия
   По дороге в Вашингтон Пол Худ снова остановился в Лондоне, откуда тут же связался с Майком Роджерсом. Генерал должен был вот-вот покинуть помещение военной тюрьмы в Тель-Нефе и присоединиться к своим десантникам.
   Разговор получился коротким и непривычно натянутым. Роджерс почти все время молчал. Худ не сумел даже толком расспросить его о состоянии здоровья и условиях содержания в Тель-Нефе. Ответы генерала были отрывисты, голос тих и бесцветен. Худ приписал это истощению и депрессии, о которой предупреждала Лиз.
   Набирая номер, Худ не собирался говорить генералу о прощении. Он посчитал, что лучше сделать это, когда Роджерс отдохнет, а вокруг будут находиться люди, которые помогли получить эту амнистию; люди, чье мнение он уважает. Они смогут объяснить, что это было сделано в интересах нации, а не для того, чтобы вытащить из тюрьмы опозорившегося американского военного.
   Однако в ходе разговора Худ почувствовал, что Роджерс имеет право знать о переменах в его судьбе. К тому же Худ не хотел, чтобы во время полета Майк думал о предстоящем судилище. Лучше пусть планирует свою дальнейшую работу в Оп-центре.
   Генерал воспринял новость довольно спокойно и попросил поблагодарить Марту и Херберта за их усилия. Но Худ уже почувствовал неладное. Между ним и генералом оставалось что-то недоговоренное — не горечь и не злоба, а скорее меланхолическая грусть, словно Роджерс был безнадежно обречен.
   Он как будто хотел попрощаться.
   Закончив разговор с Роджерсом, Худ тут же позвонил полковнику Августу, зная, что Август и Роджерс вместе выросли в Хартфорде, штат Коннектикут, Худ попросил командира десантников развлекать Роджерса шутками и воспоминаниями.
   Август пообещал сделать все с удовольствием.
   В аэропорту Хитроу Худ и Бикинг тепло попрощались с профессором Насром и пообещали обязательно послушать, как его жена играет Шопена. Бикинг, правда, заметил, что «Революционный этюд» неплохо было бы заменить чем-то менее политически окрашенным, Наср не стал возражать.
   Перелет на борту самолета госдепартамента оказался на редкость приятным.
   Худ выслушал немало теплых и искренних слов. Они не имели ничего общего с дежурными поздравлениями, которые звучат на приемах и встречах в Вашингтоне.
   Весь самолет радовался тому, что десант утер нос террористам в Бекаа. Общее настроение удачно передал помощник заместителя госсекретаря Том Андреа:
   — Давно надоело играть по правилам, которые никто, кроме нас, не соблюдает.
   Андреа упорно пытался выяснить, кто же помог Худу Бикингу и Насру выбраться из дворца во время беспорядков в Дамаске. Но Худ только потягивал минералку и отшучивался.
   Самолет приземлился в десять часов тридцать минут вечера в среду. Почетный караул встречал тела погибших сотрудников службы безопасности посольства. Худ дождался, пока гробы перегрузят в катафалк, и лишь после этого сел в прибывший за ним и Бикингом лимузин. Машину прислала Стефани Клоу из Белого дома. Она же передала через водителя записку: «Пол, с приездом. Боялась, что вы возьмете такси».
   Первого завезли домой Худа. Задержав в своей ладони руку Бикинга, он спросил:
   — Ну что, понравилось быть пешкой в большой игре?
   — Лихо! — улыбнулся в ответ молодой дипломат. Около часа Худ провалялся в постели, играя с ребятишками. Потом часа два занимался любовью с женой. Когда Шарон уснула на его плече, Пол долго лежал без сна, размышляя о том, не совершил ли он большой ошибки, рассказав Майку Роджерсу о президентском прощении.

Глава 63

   Четверг, один час одна минута утра
   Над Средиземным морем
   Когда Майк Роджерс впервые попал в армию, ему достался сержант по имени Хаос Бойд. Он так и не узнал, как звучало полное имя от Хаоса, но оно, разумеется, существовало. Ибо Хаос Бойд был самым аккуратным, пунктуальным и дисциплинированным человеком из всех, кто встречался ему в жизни.
   Сержант Бойд неутомимо вколачивал в своих подчиненных основополагающую идею: главным качеством солдата является смелость. Важнее смелости для солдата только честь. Перефразируя Вудро Вильсона, сержант говорил;
   — Человек чести руководствуется идеалом долга.
   Роджерс воспринимал эти слова всем сердцем. Как-то раз он попросил у сержанта его любимую книжку под названием «Знакомые цитаты». Так начался двадцатипятилетний роман Роджерса с мудростью великих государственных деятелей, военных, ученых и других выдающихся людей. Он начал думать.
   Может быть, слишком много, иногда говорил себе Роджерс.
   Генерал сидел на жесткой деревянной скамейке в тряском фюзеляже «С-141В» и рассеянно слушал рассказ полковника Августа о соперничестве двух спортивных команд в их колледже. Рядом расположились Лоуэлл Коффи и фил Катцен.
   Роджерс знал, что ни один из его поступков не был продиктован трусостью и не нанес урона его чести. При этом генерал понимал, что его военная карьера окончена. Попытка отбить РОЦ на сирийской границе оказалась неуклюжей и глупой.
   Подобные ошибки недопустимы для человека с его опытом. Расстреляв главаря бандитов, он начал новую жизнь. Не просто солдата, но борца с терроризмом.
   Грозивший ему суд должен был стать началом отважного и достойного сражения против ужасной заразы международного терроризма.
   «Теперь не будет и этого», — подумал Роджерс.
   — Генерал, — обратился к нему Август, — не помните, как звали ту девушку, кэчера, которая победила нас обоих в пятом классе?
   — Лорет, — рассеянно ответил Роджерс. — фамилию я забыл.
   — Точно! — воскликнул Август. — Лорет. Вот, я вам скажу, была девчонка!
   Даже под маской было видно, какая она хорошенькая.
   Роджерс улыбнулся. Она действительно была очень мила. И соревнование было увлекательным и захватывающим. А цель всех соревнований — определить победителя и побежденных.
   Вот и состязание на Ближнем Востоке определило своих победителей и побежденных. Победителями стали десантники. Они продемонстрировали безупречную подготовку и выучку. В числе побежденных оказались курды, которых размели, как солому, а также Турция и Сирия, на чьих границах до сих пор страдают миллионы людей. И генерал Майк Роджерс, проворонивший РОЦ, не сумевший отбить его у террористов, усомнившийся в преданности товарища по команде и пристреливший военнопленного.
   Проиграла и Америка. Вместо того чтобы поддержать Майка Роджерса в его войне с терроризмом, она снова засунула его в клетку Оп-центра.
   А это война... во всяком случае, должна быть война.
   В лазарете Роджерс долго размышлял на эту тему. Он хотел использовать суд как трибуну для выражения убеждений. Он уже представлял свое выступление:
   «Нация, которая позволит себе напасть на наших людей в любой части света, тем самым объявляет войну всей Америке. Это не означает, что мы должны напасть на население или армию этих государств. Но мы должны иметь права блокировать их порты и топить суда, которые попытаются в них войти или из них выйти. Выводить из строя их аэропорты и железнодорожные узлы. Заморозить торговлю, уничтожить их экономику и опрокинуть режим, который выступил в поддержку терроризма. Как только прекратится терроризм, закончится и война».
   Таковы были планы генерала Роджерса. Ради них он и застрелил курда. Это был его первый выстрел в войне против терроризма. Нажав на курок, он вернул себе честь и гордость. После помилования получалось, что он просто отомстил человеку, который пытал его паяльной лампой. Ни чести, ни отваги. Как писала Шарлотта Бронте, месть «представляется нам терпким и ароматным вином, однако после нее во рту остается привкус ржавчины».
   Роджерс опустил голову. Он не жалел о своем выстреле. Убив главаря террористов, он избавил родную страну от связанных с судом неприятностей. Он сделал из этого курда обыкновенного неудачника и навсегда лишил террориста ореола мученика. Но Боже, как бы он хотел, чтобы эта пуля унесла и его жизнь!..
   Его учили служить своей стране и любой ценой защищать ее целостность и ее флаг.
   Теперь на его судьбе чернело пятно президентского прощения.
   Помогавшие ему люди действовали из добрых побуждений. Но ради чести своей нации он обязан исправить их ошибку.
   Роджерс поднялся со своего места, поправил бинты и ухватился за натянутый на высоте плеч трос.
   — Все в порядке? — поднял голову Август.
   — Да, — улыбнулся генерал. — Мне надо в туалет.
   Он посмотрел на непривычно многословного полковника Августа. Роджерс гордился этим парнем и радовался его успеху. Генерал повернулся и направился в хвост самолета.
   Туалет представлял собой крошечный закуток с вкрученной в потолок лампочкой и унитазом. Двери не было — одно из многочисленных ухищрений для снижения веса самолета.
   По пути назад Роджерс задержался у алюминиевых полок, на которых хранились рюкзаки десантников. Его вещи лежали в армейском мешке, упакованном еще в РОЦе.
   Генерал Роджерс знал, как возвращают честь офицеры.
   — Пистолета там нет, — прозвучал голос за его спиной.
   Роджерс обернулся и посмотрел на продолговатое, апостольское лицо полковника Августа.
   — Я забрал оружие, из которого вы застрелили террориста, — произнес полковник.
   Роджерс распрямил плечи.
   — Вы не имели права рыться в вещах другого офицера.
   — В данном случае — имел, сэр. Как старший группы, я обязан был изъять пистолет и представить его трибуналу в качестве вещественного доказательства.
   — Меня помиловали, — сказал Роджерс.
   — Я узнал об этом позже, — ответил Август. — Хотите, чтобы я вернул вам пистолет, сэр?
   Мужчины пристально смотрели друг другу в глаза.
   — Да, — сказал Роджерс.
   — Это приказ?
   — Да, полковник. Это приказ. Август повернулся к нему спиной, присел и вытащил мешок с самой нижней полки.
   — Держите, сэр.
   — Благодарю вас, полковник.
   — Намерен ли генерал воспользоваться этим оружием?
   — Полагаю, это никого, кроме генерала, не касается.
   — Это спорный вопрос, — сказал Август. — Вы слишком взволнованны. К тому же вы угрожаете моему старшему офицеру, генералу армии США. Я обязан защищать своих соотечественников.
   — А также выполнять приказы, — добавил Роджерс. — Возвращайтесь на место, — Нет, сэр.
   Роджерс стоял, опустив руку с пистолетом. В середине салона рядовая Девонн и сержант Грей поднялись со своих мест, готовясь к стремительному рывку.
   — Полковник, — произнес Роджерс. — Сегодня нация допустила серьезнейшую ошибку. Она простила человека, который не заслужил прощения и не просил о нем.
   — То, что вы хотите сделать, ничего не изменит, — сказал Август.
   — Для меня изменит.
   — Не будьте эгоистом, сэр. Позвольте напомнить генералу, что, когда он выступал за школьную команду и проиграл девочке Лорет, фамилии которой мы уже не помним, он тоже думал, что не сможет жить после такого позора. Помните, как он схватил бейсбольную биту и неминуемо расколол бы себе голову, если бы не вмешался его лучший друг?.. Жизнь продолжалась, и бывший бейсболист спас бесчисленное количество людей в Юго-Восточной Азии, во время операции «Буря в пустыне» и совсем недавно в Северной Корее. Если генерал намеревается снова разбить себе голову, предупреждаю, что старый друг опять его остановит. Америке Майк Роджерс нужен живой.
   Роджерс посмотрел на полковника Августа.
   — Неужели он нужен ей больше, чем честь?
   — Честь нации живет в сердцах ее граждан, — сказал Август. — Если вы украдете у нее свое сердце, вы лишите ее того, что пытаетесь защитить. Жизнь сурова. Мы оба видели достаточно смертей. И не только мы.
   Взгляд Роджерса скользнул по лицам десантников. В них светилась жизнь.
   Несмотря на перенесенные в Ливане испытания, несмотря на смерть рядового Мура в Северной Корее и смерть подполковника Скуайрза в России, они были по-прежнему свежи и полны надежды. Солдаты верили в себя и в государство, которому служат.
   Роджерс медленно положил пистолет на полку. Он не был согласен с Августом.
   Но если бы он сделал то, что хотел, он бы надолго убил их энтузиазм. А этого генерал не мог себе позволить.
   — Фамилия той девчонки Делгурсио, — сказал Роджерс. — Лорет Делгурсио.
   Август улыбнулся, — Я знаю. Майк Роджерс никогда ничего не забывает. Я просто хотел проверить, следишь ли ты за моим рассказом. Оказалось, что нет. Поэтому я и пошел за тобой следом.
   — Спасибо, Брет, — тихо промолвил Роджерс. Август кивнул.
   — Ну, — негромко произнес генерал, — рассказал ли ты им про то, как я взял реванш в следующем сезоне?