Страница:
Когда караван уже подходил к восточным воротам, огромные часовые в красных килтах появились на краю осыпающихся стен, грозно наставив копья. Затем, разглядев прибывших, они поднесли к губам витые рога и хрипло затрубили, отдавая своеобразные почести Голгрину, а возможно, ещё и предупреждая людоедов во дворце. Горожане бросили дела и кинулись к приехавшим. Со всех сторон глухо зарокотали большие барабаны.
Номинальные управляющие городом высыпали наружу, облачённые в то, что они считали наиболее прекрасным для встречи высокой особы. Толпы людоедов, усеявших стены и улицы города рядом с ещё сохранившимися статуями, невольно вызывали в памяти картины прошлого.
Караван двинулся внутрь.
Длинная шеренга закованных в панцири воинов прошла через ворота, торжественно неся на плечах мечи и дубины. Их была всего тысяча, жалкая горстка по меркам старой Гаранты, но нынешний хозяин был весьма польщён и впечатлен. Низко запела труба, выводящая древний сигнал прибытия лидера, и шеренга воинов дружно выкрикнула:
— Искар'аи! Искар'аи! — сладкое слово, означающее «победа».
Вовсю щёлкали кнуты капитанов, ставя нерадивых солдат на место, когда не хватало яростной брани.
В нескольких местах стало особенно жарко, когда в город вошли приземистые людоеды в ржавых панцирях и шлемах с выгравированным изображением окровавленной руки. Они шествовали с гордым видом, но, однако, поглядывали на окружающих с осторожностью. Людоеды Гаранты презирали людоедов Блотена почти так же, как и минотавры, особенно за то, что те смешивали свою кровь со всеми подряд. Но теперь блотенцы стали союзниками, склонёнными хитрым и изворотливым Голгрином забыть былые распри, так же как и с историческими врагами — Урсув Суурт.
В центре толпы блотенцев важно ехал на огромном вепре помощник Нагрока Белгрок, в отсутствие вождя руководивший воинами. Он поглядывал на улицы Гаранты, словно собирался брать столицу приступом и теперь изучал её слабые места. Толпа отвечала ему презрительными жестами и взглядами.
Позади воинов двигались погонщики мередрейков, которые гнали несколько дюжин извивающихся и огрызающихся зелёно-коричневых рептилий. За ними катились фургоны с добычей, отнятой у Рыцарей Нераки и теперь выставленной на всеобщее обозрение.
Горами лежала неракская и соламнийская броня, эльфийские мечи, копья, кубки и украшенная драгоценностями одежда. Металл — любой металл — был необычайной ценностью в Керне, подобные же залежи означали высшее могущество, накопленное за время кампании.
В конце каравана плелись те, чей вид приносил наибольшее удовольствие людоедам: пленные люди и эльфы, закованные и едва переставляющие ноги. Они были покрыты кровью и грязью, многие поддерживали совсем ослабевших или раненых. Рабы плелись понуро, в их облике не было ни малейшего намёка на надежду или гордость. Гаранта обрушила на их головы море насмешек и оскорблений, забрасывала их камнями так, что иногда надсмотрщикам, которым тоже доставалось, приходилось разгонять толпу плётками.
И только за ними, за всеми бесспорными свидетельствами успеха и мощи, следовал внушительный экипаж Великого Лорда Голгрина, запряжённый парой мастарков, пустынных бегемотов западного Керна. Они обнажали кривые клыки и громко фыркали, с тревогой вертя плоскими мордами и посматривая маленькими глазками на толпу. Возница, людоед в начищенном панцире, ловко дёргал упряжь и стегал неповоротливых животных, не давая им сбавить скорость.
По человеческим понятиям экипаж был ужасно нелеп и уродлив, со всех сторон к нему были прибиты золотые листы и прикреплены груды драгоценностей. Но для людоедов он был очарователен и напоминал великое прошлое. Вычурный орнамент, содранный с брони неракских офицеров, украшал окна, занавешенные шелковистой зелёной тканью. По бортам экипажа вились надписи, сделанные на древнем наречии, в которых восхвалялся едущий хозяин и перечислялись его великие победы. Эти надписи выполнил один эльф, на время заказа отсрочивший собственную казнь. То, что почти никто не мог понять смысл написанного, не особо волновало эмиссара — унылый перечень достижений показался бы любому грамотному весьма скучным, — толпе было достаточно посмотреть на лицо Голгрина, одетого, как всегда, в зелёную эльфийскую одежду и хорошо скроенный песочного цвета плащ, который милостиво кивал ревущим жителям столицы.
Конечно, сюда он прибыл как Великий Лорд Керна, эмиссар и слуга Великого Кхана, но после последних удачных переговоров с Урсув Суурт восхвалялся наравне со своим повелителем.
Сначала договор с мерзкими минотаврами рассматривался как слабовольный политический компромисс, но только до первых побед и истребления рыцарей. Пакт обеспечил расе людоедов огромные поставки продовольствия и оружия, которого им так не хватало для мощного вторжения в глубь Ансалона. Гений Голгрина смог заставить временно поладить казавшиеся непримиримыми стороны и отбросить захватчиков.
По всем грязным улицам ревела на своём гортанном языке и бушевала радостная толпа — Голгрин вступил в Гаранту.
Те, кто владел дубинами или другим тяжёлым оружием, начали колотить по камням мостовой и в стены, словно в импровизированные барабаны. Лишь немногие бросали на эмиссара ненавидящие взгляды или отворачивались — как и все любимцы Великого Кхана, Голгрин оставил кровавый след на пути к власти, нажив немало врагов.
Старые грифоны на башнях с изумлением взирали на огромный караван, что двигался к центру Гаранты. Мастарки громко фыркали, недовольные северным воздухом, тяжёлые ноги крошили старые булыжники. Колонна достигла гигантской арены, подобно другим зданиям города, разрушенной и потерявшей купол. Северные трибуны рухнули внутрь, всё было занесено песком, и, хотя она использовалась людоедами для общих собраний, это была бледная тень былого величия. Как и все вокруг, арена носила на себе следы неумелого ремонта, после которого, казалось, разрушений стало ещё больше. Голгрин мрачно посмотрел на неё из окна экипажа, вспоминая былые события, но приказал не снижать скорости.
Когда кортеж приблизился к дворцу, лицо Лорда разгладилось: здесь дух прошлого эрдов ощущался сильнее всего. Трещины в стенах замазали, были видны приложенные усилия по поддержанию чистоты и порядка. Даже сады цвели, хоть растение были чахлыми и только такими, которые прижились сами. Но по сравнению с другими частями города это была настоящая роскошь, показывающая амбиции повелителя и владельцев окружающих вилл.
Из-за одного забора виднелись полосатые жёлто-чёрные существа, напоминающие длинношеюю помесь лошади с волком, — это были кернские амалоки, с подозрением глядевшие на редких тут мастарков. Гиганты игнорировали волколошадей — они могли раздавить любого из них, просто ненароком наступив. Амалоки были необычайно популярны среди столичной элиты, их разводили для боев на арене, где они могли пускать в ход острые рога. Проигравшие становились частью меню на пиру, обычно следовавшем после.
Тут длинная колонна приостановилась, ряды солдат раздвинулись, чтоб освободить дорогу экипажу. Голгрин приосанился, его глаза засверкали голодным рвением. Дворец ожидал его.
Если бы кто-нибудь поместил три огромных черепашьих панциря высотой в шесть этажей вместе, а рядом добавил бы ещё четыре, один чуть меньше другого, расположенные по размеру, то он бы создал нечто напоминающее древний проект дворца, задуманного эрдами. Крыша здания изгибалась столь же причудливо, чтобы подчеркнуть иллюзию гигантских рептилий на отдыхе. Под острыми скатами, украшенными резьбой, бежала цепь арочных окон, по бокам от входов располагались высокие колонны-близнецы. Тонкий зеленоватый блеск камня, использованного для постройки, почти как у жемчуга в воде, добавлял ауру величественности. Тайна обработки минерала канула в века, и там, где необходим был ремонт, его заменяли обычным белым камнем.
Проехав в высокую арку, образованную скульптурами борющихся грифонов, экипаж Голгрина достиг ворот дворца. Появившийся эскорт солдат в минотаврских панцирях расположился двумя шеренгами. Именно благодаря Голгрину они могли щеголять прекрасной броней, не говоря уже о новых мечах и секирах, но Великий Лорд продемонстрировал свои военные трофеи только теперь.
Стражи поглядывали на солдат и мередрейков с явной опаской, многие косились даже на колонну рабов. Хоть они и присягали Великому Кхану, престиж и власть Голгрина произвели на них впечатление.
Великий Лорд вышел из экипажа на дорожку из красного камня, и немедленно за стенами грохнуло приветствие его солдат. Стражи дворца видели, что свита Голгрина превосходит их количеством, поэтому низко поклонились и отступили в стороны. Грифоны-близнецы на входе внимательно смотрели на каждого входящего, словно стараясь понять его мысли и желания. Голгрин остановился и не спеша посмотрел на обе скульптуры, словно бросая им молчаливый вызов своим спокойствием.
Умиротворённое и доброжелательное лицо неизвестного эрда раскололось надвое, когда распахнулись створки широких стальных ворот. Великий Лорд двинулся дальше, за ним последовали воины, погнав заключённых, что несли сундуки с трофеями.
Большой зал встретил Голгрина приветственным огнём факелов, рассыпавшим по углам быстрые тени. Двое тяжело вооружённых стражей в глухих шлемах, державших на поводках скалящихся мередрейков» воззрились на вошедших с недоверием.
— Х'джихан! — прохрипел один из них, со сломанным клыком. — Гарата и'Толгрени торук!
— Гарата лён керак и'Заранги! — тихо сказал Голгрин, почти поклонившись миньонам Кхана. — Гарата ки джукал и'Заранги! Гарата корвай керак и'Заранги!
— Гарата и керак ки торук пнум и'Заранги! — Людоед с одним клыком хлопнул себя свободной рукой по панцирю.
Великий Лорд кивнул и резко ответил:
— Ке!
Медленно отступив, стражи позволили ему пройти дальше.
Аромат дыма сжигаемых цветов грмина распространялся в воздухе по мере приближения к тронной зале. Это редкое растение с острыми шипами и тёмно-фиолетовыми бутонами росло в восточных болотах Керна, его любили многие высокопоставленные лица среди людоедов, как и в прежние времена знатные эрды. Стены зала украшали барельефы, изображающие знаменательные моменты из истории расы от самого её основания. На них эрды в просторных богатых одеждах, украшенных драгоценностями, охотились и развлекались. Младшие играли, старшие занимались искусствами, все высокие и совершенные.
Голгрин стоял вытянувшись во весь рост: сейчас он находился в главной святыне Кхана, и приходилось к ней относиться со всем возможным, уважением. Лорд был почти на два фута ниже любого людоеда, но это вызывало особенное почтение у тех, кто понимал, как нелегко ему пришлось. Много шутников, думавших, что можно сравнивать положение Великого Лорда и его рост, поплатилось головами и языками.
Гигант с густыми бровями, такой высокий, что ему приходилось наклоняться даже в залах, созданных предками, впился взглядом в эмиссара и сопровождающих его рабов. Махнув дубиной, он решительно направился к Великому Лорду.
— Гарата и'Голгрени торук! — низко согнулся Голгрин, повторяя всё то, что сказал до этого двум стражам, заверяя в искренности, почтительности и верности Великому Кхану всего Керна Зарангу.
Ковырнув пальцами мех на груди, гигант отошёл в сторону, освободив проход, завешенный роскошной красной портьерой. Воплощённая покорность и преданность, Голгрин вошёл в личные покои повелителя. Редкие факелы скупо освещали дорогу, издалека доносились звуки приглушённой музыки, дым грмина стал таким плотным, что стелился, словно фиолетовый туман.
Ноздри Голгрина затрепетали под напором необыкновенно сильного запаха, к которому примешивался аромат разложения. Вдоль стен были расставлены большие клетки личного зверинца Кхана. В ближайшей, высотой три фута, сидел мерзкий голый гном, один из тех, что водятся в холмах. Он казался мёртвым, но грудь его иногда вздымалась и опадала. Узкая клетка заставляла его сидеть вытянув ноги и не давала шевелиться. В соседней большой клетке сидело ужасающее существо, очень сильно напоминавшее пропавшего некогда лорда, который как-то был приглашён на высочайшую аудиенцию. Дальше в широкой клетке сидела огромная красная птица с размахом крыльев в два гномских роста, но, в отличие от остальных, она чувствовала себя прекрасно и косилась на подошедшего голодным глазом.
Заранг явно любил эту птичку, судя по крупным костям, усеивающим днище клетки, и часто кормил.
Чёрные шары глаз птицы воззрились на Голгрина, а затем поспешно прикрылись плёнкой век, когда Великий Лорд оскалил клыки — хищник узнал хищника.
Дальше тянулся длинный ряд клеток, в которых содержались самые разнообразные животные, в том числе редкие и смертельно-опасные. Но Голгрин больше не обращал на клетки внимания, ибо впереди заметил своего повелителя Заранга.
Великий Кхан был не один — почти сотня людоедов разного возраста и пола сидела вокруг него на цветных, украшенных орнаментом подушках. Большинство подушек было запачкано винными пятнами и усеяно кусками пищи, сыплющимися на них из жующих пастей. Сами участники пира мало обращали внимание на подобные мелочи, торопливо раздирая зубами мясо, подаваемое на подносах рабами, в которых с большим трудом можно было опознать человеческих женщин. Один людоед проявил хорошие манеры и, проглотив кусок козлятины с кровью, вытер руки о тунику склонившейся рабыни.
Музыка теперь слышалась ясно: на большой лире играло худое бледное существо с редкими пучками волос, в котором, если долго приглядываться, можно было узнать эльфа. Его лицо было покрыто свежими синяками — когда Кхану не нравилась песня, он в доходчивой форме выражал своё неудовольствие.
Раздался взрыв хохота. В маленьком кругу посередине залы дрались небольшие рептилии, подзуживаемые хозяевами под крики о ставках и пари. Они шипели и плевались, как большие, стараясь вцепиться в глотку друг другу. Их передние когти, до поры прятавшиеся в кожистых чехлах лап, вылетали к противнику, чтобы вырвать клочья мяса. В обычной жизни бараки были хищниками-одиночками, не терпящими вторжения в собственные угодья и нападающими на любое существо, независимо от размеров.
Хотя Голгрин ощутил на себе хмурые взгляды, он постарался изогнуть губы в самой тёплой и приветливой улыбке, на которую только был способен, — Великий Кхан ожидал его уже много дней.
Рядом с Зарангом воздух был плотен от ароматического дыма грмина, вокруг повелителя возлежали его любимчики, чьи клыки были подточены так же, как у Голгрина. Они вдыхали благовоние сквозь длинные тростниковые трубки, украшенные серебром. Позади грелись чаны на горячих угольях, а рабы-людоеды нервно носились взад и вперёд с медными горшками, наполненными холодной водой. Дело в том, что фиолетовые цветы грмина становились наиболее ароматными, если их сначала увлажнить горячей, но не кипящей водой.
Голгрин махнул рукой, приказывая своей свите остановиться, и шагнул вперёд, приблизившись к дальнему концу залы, где стоял высокий, увенчанный звездой каменный трон Великого Кхана. Навстречу ему рванулось крылатое животное, гневно выпуская когти и щёлкая клювом — казалось, ожил один из барельефов столицы. Крылья грифона были подрезаны, и он не мог подняться в воздух, но, по крайней мере, он громким клёкотом оповестил о приближении Голгрина. Надсмотрщик немедленно хлестнул его, заставляя замолчать, и поклонился великому лорду.
Выпустив последнее колечко ароматного дыма, Великий Кхан Керна, Заранг И'Уркарун Драгон — Заранг Великий Дракон, — опёрся на подушки и посмотрел на своего верного слугу. В его налитых кровью глазах плескалась ярость, и, ощутив изменения в атмосфере пира, эльф-лирник смолк, постаравшись отступить в угол на всю длину цепи. Хозяева бараки прыгнули в круг и, надев стальные перчатки Рыцарей Нераки, спешно загнали своих питомцев в клетки, прекратив писк и шипение.
Зал впервые обратил на Голгрина внимание, глядя со смесью интереса, презрения и опасливого уважения.
Тот опустился на одно колено, но не отвёл глаз под пронзительным взглядом Великого Кхана. Заранг не выдержал первым, дрогнув и заморгав водянистыми глазами. И только тогда Голгрин начал зачитывать официальные поздравления и восхваления повелителю Керна. Закончив, он немедленно вскочил на ноги, чем нарушил ещё одну древнюю традицию.
Заранг снова затянулся ароматным дымом и широко улыбнулся; его клыки были не только подточены, но и заострены так, что он легко мог перекусывать любую кость — Великий Кхан любил откусывать у провинившихся пальцы, чтобы затем накормить ими любимую птичку.
— Юроок ки ифана и'Голгрени, — произнёс Заранг, откладывая трубку и снова небрежно откидываясь на подушки, — Голгрин мог сколько угодно стоять в его присутствии, но Великий Кхан легко докажет, насколько он презирает подобную неучтивость.
Великий Лорд в свою очередь не произнёс никаких слов благодарности в ответ на похвалу Заранга, лишь щёлкнул пальцами, и свита немедленно подтащила тяжёлые сундуки с добычей. Пирующие вынуждены были разойтись подальше, уступая место шести огромным ящикам, тяжело бухнувшимся на пол.
Жадность победила страх и ненависть. Заранг, блеснув золотом на своей драгоценной мантии, вырвал палку погонщика у одного из хозяев бараки и нетерпеливо ударил по крышке ближайшего сундука. Людоед из его личной стражи выступил вперёд с поднятым топором, но Голгрин в мгновение ока выхватил оружие и сам обрушил сильный удар на крепкие запоры.
Заранг алчно распахнул крышку — светлая сталь жарко заблестела в свете факелов. В сундуке лежали драгоценные кубки и оружие, переливались монеты и сверкали искрящиеся камни. Голгрин одну за другой откинул остальные крышки, являя всем невиданное богатство, плод его хитроумной политики. Почти все сундуки были забиты сталью, но попадались и драгоценные ткани вперемешку с редкими металлами.
С жадным хрюканьем наклонившись вперёд, пузатый Заранг вытащил одно из лезвий, высоко подняв, чтобы все могли оценить мастерство кузнеца.
— Игран ки верата и'Нераки? — спросил Кхан. — Ф'хан?
Великий Лорд медленно повернулся к своим воинам и сделал знак тем, кто наблюдал за заключёнными. Стражи немедленно вытолкнули вперёд рыцаря с тонкими чертами лица и аккуратно подстриженными волосами, лишившегося уже одного глаза, когда он пробовал показать характер. Голгрин ударил раба по спине, так что мужчина кубарем влетел в круг, где недавно бились, бараки, прямо под ноги Великому Кхану.
Свита немедленно взорвалась возбуждёнными азартными криками.
— Ф'хан! Ф'хан! — неслось отовсюду.
Заранг медленно шагнул вперёд, тряся двойным подбородком. Он усмехался, подбадривая кричащих резкими жестами. Рыцарь же безучастно стоял в круге, ёжась от криков, но не обращая ни на кого внимания.
Почуявший кровь грифон забился на возвышении и хрипло заорал. Его крик подхватила красная птица, любительница пальцев. Но их хищные вопли бледнели по сравнению с рёвом, вырвавшимся из десятков людоедских глоток. В круг полетели разные монеты, ставки делались с ужасающей скоростью. Подражая эрдам, людоеды предпочитали заключать пари с большим количеством оговорок, таких как: на каком ударе падёт жертва, в какое именно место, на что именно будет похож предсмертный крик… Ставки принимались любые.
Когда возбуждение достигло апогея, Заранг вскинул стальное лезвие над головой, нежась в льстивых словах, льющихся со всех сторон. Голгрин стоял рядом с бесстрастным лицом, лишь прикрывая веками горящие глаза.
Великий Кхан широко размахнулся.
— Ф'хан! Ф'хан! Ф'хан не Нераки! — вопили, надрываясь, кутилы.
Лезвие вошло ровно между лопаток — одетый в грязные лохмотья рыцарь не имел никакой защиты, кроме собственной кожи.
Широкой струёй брызнула кровь, мужчина, закричав, рухнул на пол, извиваясь на мраморных плитах, но не умирая.
Заранг снова размахнулся и ударил изо всех сил.
Меч рассёк плечо рыцаря, почти отрубив левую руку и глубоко уйдя в тело. Человек перестал извиваться, но грудь его судорожно вздымалась, не оставляя сомнений в том, что рыцарь жив.
Снова зазвенели монеты — спешно заключались новые ставки. Заранг, Великий Кхан Керна, посмотрел на Голгрина почти с детской обидой, а затем ударил вновь, перерубив рыцарю шею.
Теперь раб дёрнулся и наконец-то умер, и пока подхалимы со всех сторон восхищались мастерством повелителя, тот отряхнул капли крови с мантии и высокомерно отказался от меча.
— Джаракх и и'Нераки геа а'ф'хан! А'ф'хан, и'Голгрени! — прохрюкал Заранг, указывая на изрубленную плоть.
Великий Лорд сердечно улыбнулся, и только глаза выдавали его истинные эмоции.
— А'ф'хан? Не ки, не ки… — С горящим от стыда лицом он принял отвергнутый клинок и повернулся к своей свите.
Не успел Голгрин ничего произнести, как к нему вытолкнули ещё одного рыцаря и тощего эльфа, почти такого же бледного, как и лирник.
Лезвие мелькнуло размытой дугой… раз, другой.
Голгрин высоко поднял отрубленную голову рыцаря, а затем подхватил вторую подкатившуюся — эльфийскую. В наступившей тишине он шагнул в сторону, усмехнулся и бросил клинок в сундук с ценностями, после чего продемонстрировал трофеи Зарангу так, чтобы все могли оценить чистоту среза.
— Не а'ф'хан и керак, и'Заранги, — вежливо заметил он.
Теперь все присутствующие могли заметить, что меч безупречен, вопреки мнению правителя. Кроме того, Голгрин показал, насколько Кхан неискусен с клинком.
Теперь уже каждый людоед в зале смог ощутить напряжение, возникшее между ними. Стихли крики, прекратились пари, остановилось веселье — все напряжённо ждали.
Заранг дёрнулся, его взгляд метался между капитаном стражи, стоящим у стены, и Голгрином.
Капитан, чей ранг отмечала красная перевязь на левом плече, с обнажённым мечом шагнул к малорослому эмиссару. Голгрин наблюдал за его приближением, не произнося ни слова. Грудь и череп людоеда украшали ритуальные шрамы, свидетельствующие о его принадлежности к одному из самых жестоких горских.
Они обменялись взглядами.
Как только мускулистый капитан подошёл к Голгрину вплотную, он взмахнул мечом и в один миг вернул клинок в ножны.
Тронный зал придушенно выдохнул.
Капитан чётким шагом приблизился к сундуку и взял брошенный туда клинок.
— Харок и'Джерилох ут Кир и'Голгрени! — уважительно объявил капитан стражи на весь зал и взмахнул мечом. — Кар оро?
— Ке! — ответил Голгрин.
Рассмеявшись, капитан перебросил свой собственный меч одному из часовых и поместил в ножны драгоценный стальной клинок из сундука, затем низко поклонился Великому Лорду и вернулся на своё место.
Из Заранга словно выпустили воздух — Великий Кхан сделал несколько шажков назад и рухнул на подушки, потом привстал, преувеличенно низко склонил голову и пролаял, показывая, что совсем не сердится на своего подданного:
— Ко хи, и'Джерилох ут Кир и'Голгрени! Ко и келута, Харго и Ланос и'Голгрени!
Сокращение титулов Голгрина не прошло незамеченным среди подданных.
Великий Лорд уважительно поклонился повелителю и щёлкнул пальцами. Его свита немедленно заторопилась к выходу, таща заключённых на цепях. На следующее утро всех их должны были ритуально казнить при большом стечении народа, а Заранг с Голгрином собирались стоять рядом, изображая живой пример благородного повелителя и его верного слуги.
Лорд подогнул ноги и присел на огромные подушки. Подскочивший слуга протянул ему трубку, но Голгрин жестом отказался. Красивая придворная дама придвинула ему с другой стороны поднос с вином, одновременно предлагая свои прелести, которые мог оценить только истинный людоед.
Голгрин принял кубок, позволяя глазам отразить небольшую заинтересованность в чаровнице; её муж, набив рот мясом, льстиво улыбнулся. На другой стороне возвышения Заранг яростно прокричал приказ, и погонщики быстро выпустили в круг бараки. Немедленно завязалась схватка; вновь зазвучали азартные выкрики.
Голгрин выбрал одну рептилию и милостиво поставил на неё монету. Множество придворных тотчас поступили так же, как он. Эльф выбрался из угла и снова принялся наигрывать мелодию, которая больше всего нравилась Великому Кхану.
Голгрин поглядывал то на схватку бараки, то на Заранга. Кхан ревел, поддерживая свою тварь, хлопал женщин по задам и жадно затягивался дымом грмина. За время боев он едва ли более двух раз посмотрел на своего Великого Лорда. Тем временем другие придворные постепенно перебирались на сторону Голгрина, беседовали на разные темы, заключали пари, и в конечном итоге Великий Кхан оказался почти в одиночестве, с упоением дымя своим грмином…
Он уже понимал, что перестал быть тем, кто реально управляет Керном…
7
Номинальные управляющие городом высыпали наружу, облачённые в то, что они считали наиболее прекрасным для встречи высокой особы. Толпы людоедов, усеявших стены и улицы города рядом с ещё сохранившимися статуями, невольно вызывали в памяти картины прошлого.
Караван двинулся внутрь.
Длинная шеренга закованных в панцири воинов прошла через ворота, торжественно неся на плечах мечи и дубины. Их была всего тысяча, жалкая горстка по меркам старой Гаранты, но нынешний хозяин был весьма польщён и впечатлен. Низко запела труба, выводящая древний сигнал прибытия лидера, и шеренга воинов дружно выкрикнула:
— Искар'аи! Искар'аи! — сладкое слово, означающее «победа».
Вовсю щёлкали кнуты капитанов, ставя нерадивых солдат на место, когда не хватало яростной брани.
В нескольких местах стало особенно жарко, когда в город вошли приземистые людоеды в ржавых панцирях и шлемах с выгравированным изображением окровавленной руки. Они шествовали с гордым видом, но, однако, поглядывали на окружающих с осторожностью. Людоеды Гаранты презирали людоедов Блотена почти так же, как и минотавры, особенно за то, что те смешивали свою кровь со всеми подряд. Но теперь блотенцы стали союзниками, склонёнными хитрым и изворотливым Голгрином забыть былые распри, так же как и с историческими врагами — Урсув Суурт.
В центре толпы блотенцев важно ехал на огромном вепре помощник Нагрока Белгрок, в отсутствие вождя руководивший воинами. Он поглядывал на улицы Гаранты, словно собирался брать столицу приступом и теперь изучал её слабые места. Толпа отвечала ему презрительными жестами и взглядами.
Позади воинов двигались погонщики мередрейков, которые гнали несколько дюжин извивающихся и огрызающихся зелёно-коричневых рептилий. За ними катились фургоны с добычей, отнятой у Рыцарей Нераки и теперь выставленной на всеобщее обозрение.
Горами лежала неракская и соламнийская броня, эльфийские мечи, копья, кубки и украшенная драгоценностями одежда. Металл — любой металл — был необычайной ценностью в Керне, подобные же залежи означали высшее могущество, накопленное за время кампании.
В конце каравана плелись те, чей вид приносил наибольшее удовольствие людоедам: пленные люди и эльфы, закованные и едва переставляющие ноги. Они были покрыты кровью и грязью, многие поддерживали совсем ослабевших или раненых. Рабы плелись понуро, в их облике не было ни малейшего намёка на надежду или гордость. Гаранта обрушила на их головы море насмешек и оскорблений, забрасывала их камнями так, что иногда надсмотрщикам, которым тоже доставалось, приходилось разгонять толпу плётками.
И только за ними, за всеми бесспорными свидетельствами успеха и мощи, следовал внушительный экипаж Великого Лорда Голгрина, запряжённый парой мастарков, пустынных бегемотов западного Керна. Они обнажали кривые клыки и громко фыркали, с тревогой вертя плоскими мордами и посматривая маленькими глазками на толпу. Возница, людоед в начищенном панцире, ловко дёргал упряжь и стегал неповоротливых животных, не давая им сбавить скорость.
По человеческим понятиям экипаж был ужасно нелеп и уродлив, со всех сторон к нему были прибиты золотые листы и прикреплены груды драгоценностей. Но для людоедов он был очарователен и напоминал великое прошлое. Вычурный орнамент, содранный с брони неракских офицеров, украшал окна, занавешенные шелковистой зелёной тканью. По бортам экипажа вились надписи, сделанные на древнем наречии, в которых восхвалялся едущий хозяин и перечислялись его великие победы. Эти надписи выполнил один эльф, на время заказа отсрочивший собственную казнь. То, что почти никто не мог понять смысл написанного, не особо волновало эмиссара — унылый перечень достижений показался бы любому грамотному весьма скучным, — толпе было достаточно посмотреть на лицо Голгрина, одетого, как всегда, в зелёную эльфийскую одежду и хорошо скроенный песочного цвета плащ, который милостиво кивал ревущим жителям столицы.
Конечно, сюда он прибыл как Великий Лорд Керна, эмиссар и слуга Великого Кхана, но после последних удачных переговоров с Урсув Суурт восхвалялся наравне со своим повелителем.
Сначала договор с мерзкими минотаврами рассматривался как слабовольный политический компромисс, но только до первых побед и истребления рыцарей. Пакт обеспечил расе людоедов огромные поставки продовольствия и оружия, которого им так не хватало для мощного вторжения в глубь Ансалона. Гений Голгрина смог заставить временно поладить казавшиеся непримиримыми стороны и отбросить захватчиков.
По всем грязным улицам ревела на своём гортанном языке и бушевала радостная толпа — Голгрин вступил в Гаранту.
Те, кто владел дубинами или другим тяжёлым оружием, начали колотить по камням мостовой и в стены, словно в импровизированные барабаны. Лишь немногие бросали на эмиссара ненавидящие взгляды или отворачивались — как и все любимцы Великого Кхана, Голгрин оставил кровавый след на пути к власти, нажив немало врагов.
Старые грифоны на башнях с изумлением взирали на огромный караван, что двигался к центру Гаранты. Мастарки громко фыркали, недовольные северным воздухом, тяжёлые ноги крошили старые булыжники. Колонна достигла гигантской арены, подобно другим зданиям города, разрушенной и потерявшей купол. Северные трибуны рухнули внутрь, всё было занесено песком, и, хотя она использовалась людоедами для общих собраний, это была бледная тень былого величия. Как и все вокруг, арена носила на себе следы неумелого ремонта, после которого, казалось, разрушений стало ещё больше. Голгрин мрачно посмотрел на неё из окна экипажа, вспоминая былые события, но приказал не снижать скорости.
Когда кортеж приблизился к дворцу, лицо Лорда разгладилось: здесь дух прошлого эрдов ощущался сильнее всего. Трещины в стенах замазали, были видны приложенные усилия по поддержанию чистоты и порядка. Даже сады цвели, хоть растение были чахлыми и только такими, которые прижились сами. Но по сравнению с другими частями города это была настоящая роскошь, показывающая амбиции повелителя и владельцев окружающих вилл.
Из-за одного забора виднелись полосатые жёлто-чёрные существа, напоминающие длинношеюю помесь лошади с волком, — это были кернские амалоки, с подозрением глядевшие на редких тут мастарков. Гиганты игнорировали волколошадей — они могли раздавить любого из них, просто ненароком наступив. Амалоки были необычайно популярны среди столичной элиты, их разводили для боев на арене, где они могли пускать в ход острые рога. Проигравшие становились частью меню на пиру, обычно следовавшем после.
Тут длинная колонна приостановилась, ряды солдат раздвинулись, чтоб освободить дорогу экипажу. Голгрин приосанился, его глаза засверкали голодным рвением. Дворец ожидал его.
Если бы кто-нибудь поместил три огромных черепашьих панциря высотой в шесть этажей вместе, а рядом добавил бы ещё четыре, один чуть меньше другого, расположенные по размеру, то он бы создал нечто напоминающее древний проект дворца, задуманного эрдами. Крыша здания изгибалась столь же причудливо, чтобы подчеркнуть иллюзию гигантских рептилий на отдыхе. Под острыми скатами, украшенными резьбой, бежала цепь арочных окон, по бокам от входов располагались высокие колонны-близнецы. Тонкий зеленоватый блеск камня, использованного для постройки, почти как у жемчуга в воде, добавлял ауру величественности. Тайна обработки минерала канула в века, и там, где необходим был ремонт, его заменяли обычным белым камнем.
Проехав в высокую арку, образованную скульптурами борющихся грифонов, экипаж Голгрина достиг ворот дворца. Появившийся эскорт солдат в минотаврских панцирях расположился двумя шеренгами. Именно благодаря Голгрину они могли щеголять прекрасной броней, не говоря уже о новых мечах и секирах, но Великий Лорд продемонстрировал свои военные трофеи только теперь.
Стражи поглядывали на солдат и мередрейков с явной опаской, многие косились даже на колонну рабов. Хоть они и присягали Великому Кхану, престиж и власть Голгрина произвели на них впечатление.
Великий Лорд вышел из экипажа на дорожку из красного камня, и немедленно за стенами грохнуло приветствие его солдат. Стражи дворца видели, что свита Голгрина превосходит их количеством, поэтому низко поклонились и отступили в стороны. Грифоны-близнецы на входе внимательно смотрели на каждого входящего, словно стараясь понять его мысли и желания. Голгрин остановился и не спеша посмотрел на обе скульптуры, словно бросая им молчаливый вызов своим спокойствием.
Умиротворённое и доброжелательное лицо неизвестного эрда раскололось надвое, когда распахнулись створки широких стальных ворот. Великий Лорд двинулся дальше, за ним последовали воины, погнав заключённых, что несли сундуки с трофеями.
Большой зал встретил Голгрина приветственным огнём факелов, рассыпавшим по углам быстрые тени. Двое тяжело вооружённых стражей в глухих шлемах, державших на поводках скалящихся мередрейков» воззрились на вошедших с недоверием.
— Х'джихан! — прохрипел один из них, со сломанным клыком. — Гарата и'Толгрени торук!
— Гарата лён керак и'Заранги! — тихо сказал Голгрин, почти поклонившись миньонам Кхана. — Гарата ки джукал и'Заранги! Гарата корвай керак и'Заранги!
— Гарата и керак ки торук пнум и'Заранги! — Людоед с одним клыком хлопнул себя свободной рукой по панцирю.
Великий Лорд кивнул и резко ответил:
— Ке!
Медленно отступив, стражи позволили ему пройти дальше.
Аромат дыма сжигаемых цветов грмина распространялся в воздухе по мере приближения к тронной зале. Это редкое растение с острыми шипами и тёмно-фиолетовыми бутонами росло в восточных болотах Керна, его любили многие высокопоставленные лица среди людоедов, как и в прежние времена знатные эрды. Стены зала украшали барельефы, изображающие знаменательные моменты из истории расы от самого её основания. На них эрды в просторных богатых одеждах, украшенных драгоценностями, охотились и развлекались. Младшие играли, старшие занимались искусствами, все высокие и совершенные.
Голгрин стоял вытянувшись во весь рост: сейчас он находился в главной святыне Кхана, и приходилось к ней относиться со всем возможным, уважением. Лорд был почти на два фута ниже любого людоеда, но это вызывало особенное почтение у тех, кто понимал, как нелегко ему пришлось. Много шутников, думавших, что можно сравнивать положение Великого Лорда и его рост, поплатилось головами и языками.
Гигант с густыми бровями, такой высокий, что ему приходилось наклоняться даже в залах, созданных предками, впился взглядом в эмиссара и сопровождающих его рабов. Махнув дубиной, он решительно направился к Великому Лорду.
— Гарата и'Голгрени торук! — низко согнулся Голгрин, повторяя всё то, что сказал до этого двум стражам, заверяя в искренности, почтительности и верности Великому Кхану всего Керна Зарангу.
Ковырнув пальцами мех на груди, гигант отошёл в сторону, освободив проход, завешенный роскошной красной портьерой. Воплощённая покорность и преданность, Голгрин вошёл в личные покои повелителя. Редкие факелы скупо освещали дорогу, издалека доносились звуки приглушённой музыки, дым грмина стал таким плотным, что стелился, словно фиолетовый туман.
Ноздри Голгрина затрепетали под напором необыкновенно сильного запаха, к которому примешивался аромат разложения. Вдоль стен были расставлены большие клетки личного зверинца Кхана. В ближайшей, высотой три фута, сидел мерзкий голый гном, один из тех, что водятся в холмах. Он казался мёртвым, но грудь его иногда вздымалась и опадала. Узкая клетка заставляла его сидеть вытянув ноги и не давала шевелиться. В соседней большой клетке сидело ужасающее существо, очень сильно напоминавшее пропавшего некогда лорда, который как-то был приглашён на высочайшую аудиенцию. Дальше в широкой клетке сидела огромная красная птица с размахом крыльев в два гномских роста, но, в отличие от остальных, она чувствовала себя прекрасно и косилась на подошедшего голодным глазом.
Заранг явно любил эту птичку, судя по крупным костям, усеивающим днище клетки, и часто кормил.
Чёрные шары глаз птицы воззрились на Голгрина, а затем поспешно прикрылись плёнкой век, когда Великий Лорд оскалил клыки — хищник узнал хищника.
Дальше тянулся длинный ряд клеток, в которых содержались самые разнообразные животные, в том числе редкие и смертельно-опасные. Но Голгрин больше не обращал на клетки внимания, ибо впереди заметил своего повелителя Заранга.
Великий Кхан был не один — почти сотня людоедов разного возраста и пола сидела вокруг него на цветных, украшенных орнаментом подушках. Большинство подушек было запачкано винными пятнами и усеяно кусками пищи, сыплющимися на них из жующих пастей. Сами участники пира мало обращали внимание на подобные мелочи, торопливо раздирая зубами мясо, подаваемое на подносах рабами, в которых с большим трудом можно было опознать человеческих женщин. Один людоед проявил хорошие манеры и, проглотив кусок козлятины с кровью, вытер руки о тунику склонившейся рабыни.
Музыка теперь слышалась ясно: на большой лире играло худое бледное существо с редкими пучками волос, в котором, если долго приглядываться, можно было узнать эльфа. Его лицо было покрыто свежими синяками — когда Кхану не нравилась песня, он в доходчивой форме выражал своё неудовольствие.
Раздался взрыв хохота. В маленьком кругу посередине залы дрались небольшие рептилии, подзуживаемые хозяевами под крики о ставках и пари. Они шипели и плевались, как большие, стараясь вцепиться в глотку друг другу. Их передние когти, до поры прятавшиеся в кожистых чехлах лап, вылетали к противнику, чтобы вырвать клочья мяса. В обычной жизни бараки были хищниками-одиночками, не терпящими вторжения в собственные угодья и нападающими на любое существо, независимо от размеров.
Хотя Голгрин ощутил на себе хмурые взгляды, он постарался изогнуть губы в самой тёплой и приветливой улыбке, на которую только был способен, — Великий Кхан ожидал его уже много дней.
Рядом с Зарангом воздух был плотен от ароматического дыма грмина, вокруг повелителя возлежали его любимчики, чьи клыки были подточены так же, как у Голгрина. Они вдыхали благовоние сквозь длинные тростниковые трубки, украшенные серебром. Позади грелись чаны на горячих угольях, а рабы-людоеды нервно носились взад и вперёд с медными горшками, наполненными холодной водой. Дело в том, что фиолетовые цветы грмина становились наиболее ароматными, если их сначала увлажнить горячей, но не кипящей водой.
Голгрин махнул рукой, приказывая своей свите остановиться, и шагнул вперёд, приблизившись к дальнему концу залы, где стоял высокий, увенчанный звездой каменный трон Великого Кхана. Навстречу ему рванулось крылатое животное, гневно выпуская когти и щёлкая клювом — казалось, ожил один из барельефов столицы. Крылья грифона были подрезаны, и он не мог подняться в воздух, но, по крайней мере, он громким клёкотом оповестил о приближении Голгрина. Надсмотрщик немедленно хлестнул его, заставляя замолчать, и поклонился великому лорду.
Выпустив последнее колечко ароматного дыма, Великий Кхан Керна, Заранг И'Уркарун Драгон — Заранг Великий Дракон, — опёрся на подушки и посмотрел на своего верного слугу. В его налитых кровью глазах плескалась ярость, и, ощутив изменения в атмосфере пира, эльф-лирник смолк, постаравшись отступить в угол на всю длину цепи. Хозяева бараки прыгнули в круг и, надев стальные перчатки Рыцарей Нераки, спешно загнали своих питомцев в клетки, прекратив писк и шипение.
Зал впервые обратил на Голгрина внимание, глядя со смесью интереса, презрения и опасливого уважения.
Тот опустился на одно колено, но не отвёл глаз под пронзительным взглядом Великого Кхана. Заранг не выдержал первым, дрогнув и заморгав водянистыми глазами. И только тогда Голгрин начал зачитывать официальные поздравления и восхваления повелителю Керна. Закончив, он немедленно вскочил на ноги, чем нарушил ещё одну древнюю традицию.
Заранг снова затянулся ароматным дымом и широко улыбнулся; его клыки были не только подточены, но и заострены так, что он легко мог перекусывать любую кость — Великий Кхан любил откусывать у провинившихся пальцы, чтобы затем накормить ими любимую птичку.
— Юроок ки ифана и'Голгрени, — произнёс Заранг, откладывая трубку и снова небрежно откидываясь на подушки, — Голгрин мог сколько угодно стоять в его присутствии, но Великий Кхан легко докажет, насколько он презирает подобную неучтивость.
Великий Лорд в свою очередь не произнёс никаких слов благодарности в ответ на похвалу Заранга, лишь щёлкнул пальцами, и свита немедленно подтащила тяжёлые сундуки с добычей. Пирующие вынуждены были разойтись подальше, уступая место шести огромным ящикам, тяжело бухнувшимся на пол.
Жадность победила страх и ненависть. Заранг, блеснув золотом на своей драгоценной мантии, вырвал палку погонщика у одного из хозяев бараки и нетерпеливо ударил по крышке ближайшего сундука. Людоед из его личной стражи выступил вперёд с поднятым топором, но Голгрин в мгновение ока выхватил оружие и сам обрушил сильный удар на крепкие запоры.
Заранг алчно распахнул крышку — светлая сталь жарко заблестела в свете факелов. В сундуке лежали драгоценные кубки и оружие, переливались монеты и сверкали искрящиеся камни. Голгрин одну за другой откинул остальные крышки, являя всем невиданное богатство, плод его хитроумной политики. Почти все сундуки были забиты сталью, но попадались и драгоценные ткани вперемешку с редкими металлами.
С жадным хрюканьем наклонившись вперёд, пузатый Заранг вытащил одно из лезвий, высоко подняв, чтобы все могли оценить мастерство кузнеца.
— Игран ки верата и'Нераки? — спросил Кхан. — Ф'хан?
Великий Лорд медленно повернулся к своим воинам и сделал знак тем, кто наблюдал за заключёнными. Стражи немедленно вытолкнули вперёд рыцаря с тонкими чертами лица и аккуратно подстриженными волосами, лишившегося уже одного глаза, когда он пробовал показать характер. Голгрин ударил раба по спине, так что мужчина кубарем влетел в круг, где недавно бились, бараки, прямо под ноги Великому Кхану.
Свита немедленно взорвалась возбуждёнными азартными криками.
— Ф'хан! Ф'хан! — неслось отовсюду.
Заранг медленно шагнул вперёд, тряся двойным подбородком. Он усмехался, подбадривая кричащих резкими жестами. Рыцарь же безучастно стоял в круге, ёжась от криков, но не обращая ни на кого внимания.
Почуявший кровь грифон забился на возвышении и хрипло заорал. Его крик подхватила красная птица, любительница пальцев. Но их хищные вопли бледнели по сравнению с рёвом, вырвавшимся из десятков людоедских глоток. В круг полетели разные монеты, ставки делались с ужасающей скоростью. Подражая эрдам, людоеды предпочитали заключать пари с большим количеством оговорок, таких как: на каком ударе падёт жертва, в какое именно место, на что именно будет похож предсмертный крик… Ставки принимались любые.
Когда возбуждение достигло апогея, Заранг вскинул стальное лезвие над головой, нежась в льстивых словах, льющихся со всех сторон. Голгрин стоял рядом с бесстрастным лицом, лишь прикрывая веками горящие глаза.
Великий Кхан широко размахнулся.
— Ф'хан! Ф'хан! Ф'хан не Нераки! — вопили, надрываясь, кутилы.
Лезвие вошло ровно между лопаток — одетый в грязные лохмотья рыцарь не имел никакой защиты, кроме собственной кожи.
Широкой струёй брызнула кровь, мужчина, закричав, рухнул на пол, извиваясь на мраморных плитах, но не умирая.
Заранг снова размахнулся и ударил изо всех сил.
Меч рассёк плечо рыцаря, почти отрубив левую руку и глубоко уйдя в тело. Человек перестал извиваться, но грудь его судорожно вздымалась, не оставляя сомнений в том, что рыцарь жив.
Снова зазвенели монеты — спешно заключались новые ставки. Заранг, Великий Кхан Керна, посмотрел на Голгрина почти с детской обидой, а затем ударил вновь, перерубив рыцарю шею.
Теперь раб дёрнулся и наконец-то умер, и пока подхалимы со всех сторон восхищались мастерством повелителя, тот отряхнул капли крови с мантии и высокомерно отказался от меча.
— Джаракх и и'Нераки геа а'ф'хан! А'ф'хан, и'Голгрени! — прохрюкал Заранг, указывая на изрубленную плоть.
Великий Лорд сердечно улыбнулся, и только глаза выдавали его истинные эмоции.
— А'ф'хан? Не ки, не ки… — С горящим от стыда лицом он принял отвергнутый клинок и повернулся к своей свите.
Не успел Голгрин ничего произнести, как к нему вытолкнули ещё одного рыцаря и тощего эльфа, почти такого же бледного, как и лирник.
Лезвие мелькнуло размытой дугой… раз, другой.
Голгрин высоко поднял отрубленную голову рыцаря, а затем подхватил вторую подкатившуюся — эльфийскую. В наступившей тишине он шагнул в сторону, усмехнулся и бросил клинок в сундук с ценностями, после чего продемонстрировал трофеи Зарангу так, чтобы все могли оценить чистоту среза.
— Не а'ф'хан и керак, и'Заранги, — вежливо заметил он.
Теперь все присутствующие могли заметить, что меч безупречен, вопреки мнению правителя. Кроме того, Голгрин показал, насколько Кхан неискусен с клинком.
Теперь уже каждый людоед в зале смог ощутить напряжение, возникшее между ними. Стихли крики, прекратились пари, остановилось веселье — все напряжённо ждали.
Заранг дёрнулся, его взгляд метался между капитаном стражи, стоящим у стены, и Голгрином.
Капитан, чей ранг отмечала красная перевязь на левом плече, с обнажённым мечом шагнул к малорослому эмиссару. Голгрин наблюдал за его приближением, не произнося ни слова. Грудь и череп людоеда украшали ритуальные шрамы, свидетельствующие о его принадлежности к одному из самых жестоких горских.
Они обменялись взглядами.
Как только мускулистый капитан подошёл к Голгрину вплотную, он взмахнул мечом и в один миг вернул клинок в ножны.
Тронный зал придушенно выдохнул.
Капитан чётким шагом приблизился к сундуку и взял брошенный туда клинок.
— Харок и'Джерилох ут Кир и'Голгрени! — уважительно объявил капитан стражи на весь зал и взмахнул мечом. — Кар оро?
— Ке! — ответил Голгрин.
Рассмеявшись, капитан перебросил свой собственный меч одному из часовых и поместил в ножны драгоценный стальной клинок из сундука, затем низко поклонился Великому Лорду и вернулся на своё место.
Из Заранга словно выпустили воздух — Великий Кхан сделал несколько шажков назад и рухнул на подушки, потом привстал, преувеличенно низко склонил голову и пролаял, показывая, что совсем не сердится на своего подданного:
— Ко хи, и'Джерилох ут Кир и'Голгрени! Ко и келута, Харго и Ланос и'Голгрени!
Сокращение титулов Голгрина не прошло незамеченным среди подданных.
Великий Лорд уважительно поклонился повелителю и щёлкнул пальцами. Его свита немедленно заторопилась к выходу, таща заключённых на цепях. На следующее утро всех их должны были ритуально казнить при большом стечении народа, а Заранг с Голгрином собирались стоять рядом, изображая живой пример благородного повелителя и его верного слуги.
Лорд подогнул ноги и присел на огромные подушки. Подскочивший слуга протянул ему трубку, но Голгрин жестом отказался. Красивая придворная дама придвинула ему с другой стороны поднос с вином, одновременно предлагая свои прелести, которые мог оценить только истинный людоед.
Голгрин принял кубок, позволяя глазам отразить небольшую заинтересованность в чаровнице; её муж, набив рот мясом, льстиво улыбнулся. На другой стороне возвышения Заранг яростно прокричал приказ, и погонщики быстро выпустили в круг бараки. Немедленно завязалась схватка; вновь зазвучали азартные выкрики.
Голгрин выбрал одну рептилию и милостиво поставил на неё монету. Множество придворных тотчас поступили так же, как он. Эльф выбрался из угла и снова принялся наигрывать мелодию, которая больше всего нравилась Великому Кхану.
Голгрин поглядывал то на схватку бараки, то на Заранга. Кхан ревел, поддерживая свою тварь, хлопал женщин по задам и жадно затягивался дымом грмина. За время боев он едва ли более двух раз посмотрел на своего Великого Лорда. Тем временем другие придворные постепенно перебирались на сторону Голгрина, беседовали на разные темы, заключали пари, и в конечном итоге Великий Кхан оказался почти в одиночестве, с упоением дымя своим грмином…
Он уже понимал, что перестал быть тем, кто реально управляет Керном…
7
Полночный рейд
В течение пяти дней ищейки Сахда, как двуногие, так и четырехлапые, чешуйчатые, прочёсывали пустынные земли в поисках беглых рабов, которые осмелились на небывалое нападение.
Внушающие страх отряды людоедов карабкались среди чёрных скал и острых камней, таща с собой трёх, а иногда и четырёх огромных мередрейков. В страхе перед яростью Сахда они проявляли чудеса выносливости, и не раз Фарос, Гром и Валун были на волосок от поимки.
Внушающие страх отряды людоедов карабкались среди чёрных скал и острых камней, таща с собой трёх, а иногда и четырёх огромных мередрейков. В страхе перед яростью Сахда они проявляли чудеса выносливости, и не раз Фарос, Гром и Валун были на волосок от поимки.