Страница:
– Он замечательный человек! – заметил преданно агент по прессе.
– Большой говорун, сказала Клео.
– Но интересный.
– Конечно.
– Хорошее получилось интервью?
– Я думаю, что набрала материала более, чем достаточно.
– О! Для вас тут записка. Сеньор Кауфман будет в гостинице к шести. Он ждет, что вы отужинаете с ним.
Они сидели в ресторане, за столиком прямо на улице.
– Мне не показалось, что дама, которая собирается разводиться, должна одна проводить вечер в Риме.
– Это очень мило с твоей стороны.
– Не так уж. Я уже несколько недель просто умираю – так хочется тарелку приличного спагетти.
– А как ты узнал, где я?
– Небольшое расследование.
– Трудно было смыться? А как же с фильмом?
– У меня два дня выходных. Я им ничего не сказал – иначе началась бы перепалка. В любом случае, мы утром вернемся. Боже, какое вино! Ну, расскажи мне об этом засранце Массарини. Такое же говно, как и всегда?
– Думаю, да. Давай говорить прямо – актер есть актер. Мне кажется, интервью у меня вышло отвратительное.
– Не оскорбляй мою профессию, называя Массарини актером. Он просто кусок итальянского говна.
– Он тебе просто нравится, не так ли?
– Очень нравится, – Буч испытующе посмотрел на нее.
– Что ты скажешь?
– О чем?
– О нас с тобой. Не попытаться ли нам?
– Что?
– Ну, в Малибу – домик. Пожить вместе. Съехаться. Повеселиться.
– Мы едва знаем друг друга.
– Не надо меня пичкать этой дрянью в духе старомодных девушек. Мне кажется, у нас здорово может получиться вместе. Что мы теряем-то?
– Мне казалось, ты и так уже живешь с кем-то.
– Она просто подруга, ничего особенного. Особенное бы хотелось с тобой.
– Я только-только выбираюсь из замужества.
– Забирайся ко мне. Через неделю съемки закончатся – мы можем вместе полететь в Лос-Анджелес. Ничего серьезного, просто развлечемся.
Клео засмеялась.
– Это так неожиданно. Буч засмеялся.
– Тот, кто писал твой диалог, должен быть уволен немедленно! Кончай свое спагетти и поехали в диско, и пусть гоняются за нами паппарацци.
С Бучем она чувствовала себя в безопасности. Он такой человек, с которым можно связаться, при этом никак не связываясь. И что особенно важно – он совершено честен.
Позже, в постели, Клео раздумывала над его предложением. Несколько недель – а может, и месяцев, – поваляться в Малибу, это может быть как раз то, что ей нужно. Насчет развода она могла договариваться с адвокатами в Калифорнии. Она могла бы перестать работать на время и просто расслабиться. Буч приятен, с ним легко, они подходили друг другу. Что терять? И в постели он был просто жеребцом, а может, этим ей как раз и надо было заняться. Некоторый стимул для ее собственного «я» после всех выкрутас Майка, – то, что ей нужно.
Утром она сказала:
– Ладно. Давай попробуем, господин Кауфман.
Он осклабился. – Хорошее решение. Мы повеселимся немного, посмотрим, что будет дальше…
– Да, – согласилась она, – посмотрим, что будет.
ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ
ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ
ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ
– Большой говорун, сказала Клео.
– Но интересный.
– Конечно.
– Хорошее получилось интервью?
– Я думаю, что набрала материала более, чем достаточно.
– О! Для вас тут записка. Сеньор Кауфман будет в гостинице к шести. Он ждет, что вы отужинаете с ним.
Они сидели в ресторане, за столиком прямо на улице.
– Мне не показалось, что дама, которая собирается разводиться, должна одна проводить вечер в Риме.
– Это очень мило с твоей стороны.
– Не так уж. Я уже несколько недель просто умираю – так хочется тарелку приличного спагетти.
– А как ты узнал, где я?
– Небольшое расследование.
– Трудно было смыться? А как же с фильмом?
– У меня два дня выходных. Я им ничего не сказал – иначе началась бы перепалка. В любом случае, мы утром вернемся. Боже, какое вино! Ну, расскажи мне об этом засранце Массарини. Такое же говно, как и всегда?
– Думаю, да. Давай говорить прямо – актер есть актер. Мне кажется, интервью у меня вышло отвратительное.
– Не оскорбляй мою профессию, называя Массарини актером. Он просто кусок итальянского говна.
– Он тебе просто нравится, не так ли?
– Очень нравится, – Буч испытующе посмотрел на нее.
– Что ты скажешь?
– О чем?
– О нас с тобой. Не попытаться ли нам?
– Что?
– Ну, в Малибу – домик. Пожить вместе. Съехаться. Повеселиться.
– Мы едва знаем друг друга.
– Не надо меня пичкать этой дрянью в духе старомодных девушек. Мне кажется, у нас здорово может получиться вместе. Что мы теряем-то?
– Мне казалось, ты и так уже живешь с кем-то.
– Она просто подруга, ничего особенного. Особенное бы хотелось с тобой.
– Я только-только выбираюсь из замужества.
– Забирайся ко мне. Через неделю съемки закончатся – мы можем вместе полететь в Лос-Анджелес. Ничего серьезного, просто развлечемся.
Клео засмеялась.
– Это так неожиданно. Буч засмеялся.
– Тот, кто писал твой диалог, должен быть уволен немедленно! Кончай свое спагетти и поехали в диско, и пусть гоняются за нами паппарацци.
С Бучем она чувствовала себя в безопасности. Он такой человек, с которым можно связаться, при этом никак не связываясь. И что особенно важно – он совершено честен.
Позже, в постели, Клео раздумывала над его предложением. Несколько недель – а может, и месяцев, – поваляться в Малибу, это может быть как раз то, что ей нужно. Насчет развода она могла договариваться с адвокатами в Калифорнии. Она могла бы перестать работать на время и просто расслабиться. Буч приятен, с ним легко, они подходили друг другу. Что терять? И в постели он был просто жеребцом, а может, этим ей как раз и надо было заняться. Некоторый стимул для ее собственного «я» после всех выкрутас Майка, – то, что ей нужно.
Утром она сказала:
– Ладно. Давай попробуем, господин Кауфман.
Он осклабился. – Хорошее решение. Мы повеселимся немного, посмотрим, что будет дальше…
– Да, – согласилась она, – посмотрим, что будет.
ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ
Беснующаяся толпа перепугала Марти. Люди толкались и напирали, а фоторепортеры кричали ему, чтоб он смотрел в их сторону.
Откуда они только все взялись? Они неслись со всех сторон, пристраивались к толпе и выгибая шеи, заглядывали, пытаясь разобрать, что происходит. Какая-то девчонка уцепилась Марти за рукав, он оттолкнул ее. Где его машина? Где Джексон?
И теперь он понял. Нет машины. Нет Джексона.
А Маффин беззаботно позировала фоторепортерам, она вовсе не возражала против столпотворения, казалось, что она и не замечала этого.
Марти потянул ее назад, в офис регистратора, и захлопнул дверь. Он весь вспотел и не мог перевести дыхания.
– В чем дело? – спросила Маффин, несколько раздраженная тем, что ее оттащили от фотографов.
– Эти толпы, они опасны.
– Не будь глупышкой.
– Вызовите нам такси, – сказал Марти высокой худой леди. – Отсюда есть другой выход.
– Мне нравится, чтоб нас снимали, – надулась Маффин.
Марти не ответил. Болел живот. У него была язва в легкой форме, и она разыгрывалась, когда приходилось волноваться. Обычно мать носила с собой таблетки для него. Наверное, есть они и у Джексона.
Пришло такси, и их вывели черным ходом, но фотографы были и там, и опять – давка и толчея.
– Как забавно! – воскликнула Маффин и глаза ее сияли.
– У меня болит живот, – пожаловался Марти.
За их такси устремились фотографы, и у Дорчестера они опять принялись снимать.
– Я закажу себе огромный завтрак, – объявила Маффин, – яйца, бекон, сосиски и шампанское!
– Я заболел, – сообщил Марти.
Время пробуждения никогда не было лучшим для Джексона. Обычно у него было похмелье, а еще миллион и одна проблема, с которыми предстояло разбираться.
В то утро его основной проблемой было – как избавиться от Эрики. Он встретил ее, когда минувшим вечером она уходила из номера Майка Джеймса, а поскольку сам он был один, он сразу же пригласил ее к себе выпить. Одним из правил Джексона было не упускать никаких возможностей, если они сами шли. Конечно же, шарахнув бутылку прекрасного бренди, они оказались в постели. Она была маньяком. Опасным. Даже Джексон не был готов к тому, чтобы проделать это еще раз. Он просто хотел растолкать ее и выпроводить.
Он тихо выбрался из постели и, захватив какую-то одежду, заперся в ванной.
С горечью стал рассматривать себя в зеркало. Он весь был покрыт укусами и царапинами. Все болело. Ну и жадна эта баба! Она вела себя так, словно у нее годами не было мужика. Наверное, Майк Джеймс вовсе и не был такой, каким он себя представлял. Ему не терпелось спросить ее об этом, но разговоры с ней не входили сейчас в его планы.
Он быстро оделся. Эрика тоже потребует денег, как и Лори? ОНА должна заплатить ЕМУ.
Зазвонил телефон на прикроватном столике, и прежде, чем Джексон успел добежать, Эрика протянула обнаженную руку и сняла трубку.
– Да? – выдохнула она. Джексон вырвал трубку у нее.
– Хеллоу, – рявкнул он, – это Джексон.
А потом он пожелал, чтобы это был не сон. Ему хотелось, чтоб он и дальше спал.
Джон не спал вовсе. Он был настолько раздражен поведением Маффин, что всю ночь провел, думая об этом. К утру глаза его были красными, и ему вовсе не хотелось вставать и отправляться снимать манекенщиц.
Он только собирался снять трубку, чтобы позвонить и отменить съемки, как телефон зазвонил.
То была Лори.
– Мне кажется, я кое-что должна сказать тебе, – сказала она.
– Что? – спросил Джон.
– В конце концов я такой же друг тебе, как и подруга Маффин.
– Что? – спросил Джон.
– И я вовсе не считаю, – что она очень справедливо себя ведет.
– Ты насчет Дэйва Райла?
– А?
– Ничего. Что ты хочешь сказать мне? Лори глубоко вдохнула:
– Маффин и Малыш Марти Перл только что поженились.
– Не глупи, – с отвращением среагировал Джон. – Она там с тобой? Это у нее шутка такая?
– Это – факт, Джон. Я была ТАМ. Они только что поженились.
– Ты это серьезно?
– Конечно, да. Я не стану шутить такими вещами. Мне кажется, что…
– Где они? – быстро спросил Джон.
– Кажется, они сказали, что поедут в Дорчестер на свадебный завтрак. Я не поехала. Я…
– Джексон с ними?
– Он не знает об этом. В том-то вся и штука – никто не знает. Они…
Джон положил трубку. Сука! Грязная маленькая сука! Как она могла сделать с ним такое?
Он позвонил Джексону, и там ответила какая-то девица. То была Эрика.
– Он только что отсюда умчался как ошпаренный, – протянула она. – Что происходит?
А Джон уже рванул из квартиры.
Живот у Марти болел все больше, а когда он увидел Джексона, входившего в ресторан, его мысли были только о том, что у того будут с собой таблетки от желудка.
– Ну, что, мудозвон! – заулыбался Джексон, придвигая к себе стул и дружески махая рукой репортерам, которые устроились за соседним столиком, – я же сказал тебе, что если становится невтерпеж, ты обращаешься ко мне. Ко МНЕ, а не к Мисс Золотые Сиськи.
– У меня язва разошлась, – пожаловался Марти. – Есть таблетки?
– Я заткну твои сраные таблетки в твою сраную задницу. Какие мудацкие игры ты затеял? Я же скажу, что ты себя отрешил от работы.
– Доброе утро, – радостно встряла в разговор Маффин. – Встал не с той ноги сегодня.
– Заткнись, жалкая тварь. Ты знаешь, что ты наделала?
– Мне нужны таблетки, – стонал Марти. Ему все это ужасно надоело, и он был рад, что приехал Джексон, который всем займется.
– Не обзывай МЕНЯ, – твердо сказала Маффин, – Марти, ты слышал, как он меня назвал?
– Где твой дружок? – потребовал Джексон. – ОН знает об этом?
Маффин рассердилась.
– Боже! Два глупых ребенка! Что это нашло на вас? Боже!
– Мы любим друг друга, – сообщила Маффин.
– Я сейчас расплачусь, и мы втроем тихонько выйдем отсюда, и когда я отвезу вас в гостиницу, Марти, я лично сломаю тебе шею.
Марти опустил голову. Где все то уважение, которое он думал получить, став женатым человеком?
Эрика сняла трубку и попросила соединить с номером Майка.
– Я в гостинице, – сказала она ему.
– И что?
– Я подумала, ты хочешь, чтобы я тебя навестила.
– Не дави.
– Да или нет?
Он молчал. Клео только что повесила трубку, когда он ей позвонил.
– Как тебе будет угодно.
– Мне всегда угодно.
Джон перехватил их, когда они собирались влезть в машину.
– Присоединяйся к нам, – сказал Джексон, – ты можешь выбить из нее все мозги, пока я буду душить маленький хер.
– Хотелось бы, чтобы ты не грубил, – пожаловалась Маффин.
Джон залез в машину.
– Живот болит! – стонал Марти.
– Наслаждайся этим, сынок, – сказал Джексон, – это самая МЕЛКАЯ из твоих проблем.
Маффин попыталась улыбнуться Джону.
– Не бесись, – сказала она обворожительно. – ТЫ ведь никогда не хотел жениться на мне.
То была правда. Он не мог этого отрицать. Но он бы женился на ней. Дабы сохранить то, что он в нее вложил, ему надо было бы жениться на ней.
– У меня есть план, – сказал Джексон.
– Какой? – спросил Джон. Он пал духом.
– Аннулировать женитьбу, – триумфально объявил Джексон. – Мы вовремя их перехватили. Аннулировать – единственный ответ.
– Но, – начала было Маффин.
– Никаких «но», – прервал ее Джексон. – Аннулировать. О’кей, Марти?
– Да, – согласился Марти, чувствуя себя ужасно, – я могу получить свои таблетки?
Откуда они только все взялись? Они неслись со всех сторон, пристраивались к толпе и выгибая шеи, заглядывали, пытаясь разобрать, что происходит. Какая-то девчонка уцепилась Марти за рукав, он оттолкнул ее. Где его машина? Где Джексон?
И теперь он понял. Нет машины. Нет Джексона.
А Маффин беззаботно позировала фоторепортерам, она вовсе не возражала против столпотворения, казалось, что она и не замечала этого.
Марти потянул ее назад, в офис регистратора, и захлопнул дверь. Он весь вспотел и не мог перевести дыхания.
– В чем дело? – спросила Маффин, несколько раздраженная тем, что ее оттащили от фотографов.
– Эти толпы, они опасны.
– Не будь глупышкой.
– Вызовите нам такси, – сказал Марти высокой худой леди. – Отсюда есть другой выход.
– Мне нравится, чтоб нас снимали, – надулась Маффин.
Марти не ответил. Болел живот. У него была язва в легкой форме, и она разыгрывалась, когда приходилось волноваться. Обычно мать носила с собой таблетки для него. Наверное, есть они и у Джексона.
Пришло такси, и их вывели черным ходом, но фотографы были и там, и опять – давка и толчея.
– Как забавно! – воскликнула Маффин и глаза ее сияли.
– У меня болит живот, – пожаловался Марти.
За их такси устремились фотографы, и у Дорчестера они опять принялись снимать.
– Я закажу себе огромный завтрак, – объявила Маффин, – яйца, бекон, сосиски и шампанское!
– Я заболел, – сообщил Марти.
Время пробуждения никогда не было лучшим для Джексона. Обычно у него было похмелье, а еще миллион и одна проблема, с которыми предстояло разбираться.
В то утро его основной проблемой было – как избавиться от Эрики. Он встретил ее, когда минувшим вечером она уходила из номера Майка Джеймса, а поскольку сам он был один, он сразу же пригласил ее к себе выпить. Одним из правил Джексона было не упускать никаких возможностей, если они сами шли. Конечно же, шарахнув бутылку прекрасного бренди, они оказались в постели. Она была маньяком. Опасным. Даже Джексон не был готов к тому, чтобы проделать это еще раз. Он просто хотел растолкать ее и выпроводить.
Он тихо выбрался из постели и, захватив какую-то одежду, заперся в ванной.
С горечью стал рассматривать себя в зеркало. Он весь был покрыт укусами и царапинами. Все болело. Ну и жадна эта баба! Она вела себя так, словно у нее годами не было мужика. Наверное, Майк Джеймс вовсе и не был такой, каким он себя представлял. Ему не терпелось спросить ее об этом, но разговоры с ней не входили сейчас в его планы.
Он быстро оделся. Эрика тоже потребует денег, как и Лори? ОНА должна заплатить ЕМУ.
Зазвонил телефон на прикроватном столике, и прежде, чем Джексон успел добежать, Эрика протянула обнаженную руку и сняла трубку.
– Да? – выдохнула она. Джексон вырвал трубку у нее.
– Хеллоу, – рявкнул он, – это Джексон.
А потом он пожелал, чтобы это был не сон. Ему хотелось, чтоб он и дальше спал.
Джон не спал вовсе. Он был настолько раздражен поведением Маффин, что всю ночь провел, думая об этом. К утру глаза его были красными, и ему вовсе не хотелось вставать и отправляться снимать манекенщиц.
Он только собирался снять трубку, чтобы позвонить и отменить съемки, как телефон зазвонил.
То была Лори.
– Мне кажется, я кое-что должна сказать тебе, – сказала она.
– Что? – спросил Джон.
– В конце концов я такой же друг тебе, как и подруга Маффин.
– Что? – спросил Джон.
– И я вовсе не считаю, – что она очень справедливо себя ведет.
– Ты насчет Дэйва Райла?
– А?
– Ничего. Что ты хочешь сказать мне? Лори глубоко вдохнула:
– Маффин и Малыш Марти Перл только что поженились.
– Не глупи, – с отвращением среагировал Джон. – Она там с тобой? Это у нее шутка такая?
– Это – факт, Джон. Я была ТАМ. Они только что поженились.
– Ты это серьезно?
– Конечно, да. Я не стану шутить такими вещами. Мне кажется, что…
– Где они? – быстро спросил Джон.
– Кажется, они сказали, что поедут в Дорчестер на свадебный завтрак. Я не поехала. Я…
– Джексон с ними?
– Он не знает об этом. В том-то вся и штука – никто не знает. Они…
Джон положил трубку. Сука! Грязная маленькая сука! Как она могла сделать с ним такое?
Он позвонил Джексону, и там ответила какая-то девица. То была Эрика.
– Он только что отсюда умчался как ошпаренный, – протянула она. – Что происходит?
А Джон уже рванул из квартиры.
Живот у Марти болел все больше, а когда он увидел Джексона, входившего в ресторан, его мысли были только о том, что у того будут с собой таблетки от желудка.
– Ну, что, мудозвон! – заулыбался Джексон, придвигая к себе стул и дружески махая рукой репортерам, которые устроились за соседним столиком, – я же сказал тебе, что если становится невтерпеж, ты обращаешься ко мне. Ко МНЕ, а не к Мисс Золотые Сиськи.
– У меня язва разошлась, – пожаловался Марти. – Есть таблетки?
– Я заткну твои сраные таблетки в твою сраную задницу. Какие мудацкие игры ты затеял? Я же скажу, что ты себя отрешил от работы.
– Доброе утро, – радостно встряла в разговор Маффин. – Встал не с той ноги сегодня.
– Заткнись, жалкая тварь. Ты знаешь, что ты наделала?
– Мне нужны таблетки, – стонал Марти. Ему все это ужасно надоело, и он был рад, что приехал Джексон, который всем займется.
– Не обзывай МЕНЯ, – твердо сказала Маффин, – Марти, ты слышал, как он меня назвал?
– Где твой дружок? – потребовал Джексон. – ОН знает об этом?
Маффин рассердилась.
– Боже! Два глупых ребенка! Что это нашло на вас? Боже!
– Мы любим друг друга, – сообщила Маффин.
– Я сейчас расплачусь, и мы втроем тихонько выйдем отсюда, и когда я отвезу вас в гостиницу, Марти, я лично сломаю тебе шею.
Марти опустил голову. Где все то уважение, которое он думал получить, став женатым человеком?
Эрика сняла трубку и попросила соединить с номером Майка.
– Я в гостинице, – сказала она ему.
– И что?
– Я подумала, ты хочешь, чтобы я тебя навестила.
– Не дави.
– Да или нет?
Он молчал. Клео только что повесила трубку, когда он ей позвонил.
– Как тебе будет угодно.
– Мне всегда угодно.
Джон перехватил их, когда они собирались влезть в машину.
– Присоединяйся к нам, – сказал Джексон, – ты можешь выбить из нее все мозги, пока я буду душить маленький хер.
– Хотелось бы, чтобы ты не грубил, – пожаловалась Маффин.
Джон залез в машину.
– Живот болит! – стонал Марти.
– Наслаждайся этим, сынок, – сказал Джексон, – это самая МЕЛКАЯ из твоих проблем.
Маффин попыталась улыбнуться Джону.
– Не бесись, – сказала она обворожительно. – ТЫ ведь никогда не хотел жениться на мне.
То была правда. Он не мог этого отрицать. Но он бы женился на ней. Дабы сохранить то, что он в нее вложил, ему надо было бы жениться на ней.
– У меня есть план, – сказал Джексон.
– Какой? – спросил Джон. Он пал духом.
– Аннулировать женитьбу, – триумфально объявил Джексон. – Мы вовремя их перехватили. Аннулировать – единственный ответ.
– Но, – начала было Маффин.
– Никаких «но», – прервал ее Джексон. – Аннулировать. О’кей, Марти?
– Да, – согласился Марти, чувствуя себя ужасно, – я могу получить свои таблетки?
ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ
Майк Джеймс подошел к стойке Пан-Американ и протянул два билета до Нью-Йорка. Он был рад, что едет домой. Боже! Он надеялся, что о его Феррари хорошо позаботились, пока его не было.
Эрика стояла рядом с ним. Она классно смотрелась в бледно-зеленом костюме «миди», ее светлые волосы, хорошо уложенные, блестели. Ее взяли сниматься в рекламе в Америке, там нужна была высокая блондинка-англичанка, и ее отобрали сразу же. Майк предложил, чтобы они поехали вместе. Собственно говоря, он предложил, чтобы она остановилась у него дома. Эрик не возражала. Она была в восторге.
Какого черта – подумал Майк – Клео к нему не вернется – а потому почему бы ему самому не порадоваться жизни. С Эрикой неплохо будет в Нью-Йорке. Новое лицо. Какого черта…
Днем раньше он благополучно проводил в европейское турне Малыша Марти Перла и Джексона. О, да, миссис Эмму Перл вызвали из Америки, и она отправилась с ними. В последний раз, когда он ее видел, она накачивала Марти желудочными таблетками и жаловалась на вонючую заграничную еду. Майк рассмеялся от этой мысли.
Клео сука. Надо было давно это понять. Эгоистичная, хладнокровная, жестокая интриганка. Слава Богу, что избавился от нее.
Она даже мизинца Эрики не стоит.
Хер с тобой, Клео Джеймс – сбежала с этим супержеребцом Бучем Кауфманом. Хер с тобой, сука.
Позже в тот день был рейс до Лос-Анджелеса.
Маффин явилась в аэропорт в крестьянской просвечивающей блузке, в потертых джинсах, что были заправлены в сапоги на чудовищных каблуках, казалось, сделанные из американского флага.
– Эй, Маффин, – завопили фоторепортеры, – иди сюда. Повернись боком. Прекрасно! А теперь в эту сторону, дорогуша!
Джон занимался багажом и дорожными документами – визами, паспортами, билетами и так далее. Неделя была трудной, но слава Богу, что был Джексон. Сначала, придя в ярость, он потом утихомирился, и взял все в свои руки. Он тихонько отвел Джона в сторону.
– Ты же не хочешь чтобы эти двое так тебя обосрали?
– поинтересовался он.
– Ни в коем случае, – заявил Джон.
– Тогда нет проблем, – сказал Джексон. – Я этим займусь.
И он занялся.
Маффин являла собой комок оскорбленного девичества. Марти чувствовал облегчение. Джексон сделал все абсолютно так, как надо.
– А что же на самом деле было у вас с Малышом Марти Перлом? – спросил фоторепортер:
Маффин изобразила улыбку.
– Я уже говорила миллион и один раз, это была просто шутка, глупая шутка, которая не сработала.
Она повернулась и обняла Джона.
– Вот мой мужчина, всегда был и всегда будет. Мы скоро поженимся, не так ли, дорогой?
Джон высвободился из ее объятий.
– Конечно, – поддакнул он, – мы займемся съемками для календаря, который делает Маффин, а потом – кто знает…
– А женитьбы с Малышом Марти уже аннулирована? – спросил репортер.
– А она никогда и не была законно оформлена, – ответил Джон. – И ее аннулировали в течение двух часов. Послушайте, ребята, – мы уже всю неделю талдычим об этом. Вы все знаете. Давайте наконец с этим завяжем, а?
Он решительно взял Маффин за руку и повел ее.
– У меня рука от этого болит, – пожаловалась Маффин, – ты мною не владеешь.
– Я владею твоим контрактом на календарь, и потому заткнись и пошли дальше.
– Свинья! – прошипела Маффин.
– Заткнись, Мафф. Не срывай на мне свое ребяческое настроение. Не я женился на тебе, чтобы через десять минут все отменить. Ты должна радоваться, что тебя так быстро избавили от этого подростка.
– Говно!
– Слушай. Мы едем в Голливуд, мы будем жить в прекрасном доме, который устроил нам и за который заплатил Джексон. Мы наделаем роскошные снимки. А ПОТОМ мы поедем на Барбадос. Чего еще ты хочешь? Расслабься. Наслаждайся тем, что есть. Мы изумительно проведем время.
– Ха! – сказала Маффин, и показала язык.
Когда Маффин удалилась, фотографы переключились на Буча Кауфмана, который только что подъехал.
Клео оставила его репортерам и занялась журналами на стойке. Увидела газету, где на первой странице запечатлен был Шеп Стоун, обнимающий красивую женщину. Подпись гласила: «Шеп Стоун, 39 лет, приветствует свою жену, танцовщицу Мэри Лу, 22 лет, которая сегодня прилетела из Флориды».
Мэри Лу выглядела в полнейшем здравии. И конечно же, она не была на восьмом месяце беременности. И, конечно, не смотрелась так, будто поправляется после выкидыша.
Таков он, Шеп Стоун, и его лживость. Он ее надул. А что сделал с Доминик? Клео вздохнула. Большинство людей думают только о себе. Она была на похоронах Доминик. Шеп Стоун не прислал даже цветов.
На прилавке был последний номер «Имиджа» и Клео купила два экземпляра.
– Кто боится большого злого волка, – стоял аншлаг на обложке. Серию ее статей Рассел начал интервью с Бучем.
– Если тебе нужен роскошный американский жеребец… – так начиналась статья.
Именно это ей и было нужно? Именно это она и получила?
– Эй, бэби, – подскочил Буч, – не хочешь сфотографироваться вместе со мной, а? Все эти парни спрашивают, кто эта таинственная леди, кто эта красивая девушка с длиннющими сексуальными ногами. А потом появился Дэниэль Онел, и они все стали его снимать. Ты счастливо отделалась.
– Дэниэль Онел здесь?
– Ага. Он летит тем же самолетом – пробудет в Беверли-Хиллс пару недель. Я сказал ему, чтобы он к нам заглянул. Ты ведь не возражаешь?
– Нет, совсем нет, – она повернулась посмотреть, и конечно же, там был Дэниэль, пытавшийся прорваться сквозь строй репортеров, а с ним была его датская принцесса-домохозяйка, радостно позирующая.
Клео улыбнулась. Наверное, получится так, что Лос-Анджелес будет значить для нее больше, чем она надеялась.
Внезапно Дэниэль ее увидел, какое-то мгновение он в упор на нее смотрел, и взгляд этот значил все.
– Пошли, бэби, – проворковал Буч, – нам на самолет надо успеть.
Эрика стояла рядом с ним. Она классно смотрелась в бледно-зеленом костюме «миди», ее светлые волосы, хорошо уложенные, блестели. Ее взяли сниматься в рекламе в Америке, там нужна была высокая блондинка-англичанка, и ее отобрали сразу же. Майк предложил, чтобы они поехали вместе. Собственно говоря, он предложил, чтобы она остановилась у него дома. Эрик не возражала. Она была в восторге.
Какого черта – подумал Майк – Клео к нему не вернется – а потому почему бы ему самому не порадоваться жизни. С Эрикой неплохо будет в Нью-Йорке. Новое лицо. Какого черта…
Днем раньше он благополучно проводил в европейское турне Малыша Марти Перла и Джексона. О, да, миссис Эмму Перл вызвали из Америки, и она отправилась с ними. В последний раз, когда он ее видел, она накачивала Марти желудочными таблетками и жаловалась на вонючую заграничную еду. Майк рассмеялся от этой мысли.
Клео сука. Надо было давно это понять. Эгоистичная, хладнокровная, жестокая интриганка. Слава Богу, что избавился от нее.
Она даже мизинца Эрики не стоит.
Хер с тобой, Клео Джеймс – сбежала с этим супержеребцом Бучем Кауфманом. Хер с тобой, сука.
Позже в тот день был рейс до Лос-Анджелеса.
Маффин явилась в аэропорт в крестьянской просвечивающей блузке, в потертых джинсах, что были заправлены в сапоги на чудовищных каблуках, казалось, сделанные из американского флага.
– Эй, Маффин, – завопили фоторепортеры, – иди сюда. Повернись боком. Прекрасно! А теперь в эту сторону, дорогуша!
Джон занимался багажом и дорожными документами – визами, паспортами, билетами и так далее. Неделя была трудной, но слава Богу, что был Джексон. Сначала, придя в ярость, он потом утихомирился, и взял все в свои руки. Он тихонько отвел Джона в сторону.
– Ты же не хочешь чтобы эти двое так тебя обосрали?
– поинтересовался он.
– Ни в коем случае, – заявил Джон.
– Тогда нет проблем, – сказал Джексон. – Я этим займусь.
И он занялся.
Маффин являла собой комок оскорбленного девичества. Марти чувствовал облегчение. Джексон сделал все абсолютно так, как надо.
– А что же на самом деле было у вас с Малышом Марти Перлом? – спросил фоторепортер:
Маффин изобразила улыбку.
– Я уже говорила миллион и один раз, это была просто шутка, глупая шутка, которая не сработала.
Она повернулась и обняла Джона.
– Вот мой мужчина, всегда был и всегда будет. Мы скоро поженимся, не так ли, дорогой?
Джон высвободился из ее объятий.
– Конечно, – поддакнул он, – мы займемся съемками для календаря, который делает Маффин, а потом – кто знает…
– А женитьбы с Малышом Марти уже аннулирована? – спросил репортер.
– А она никогда и не была законно оформлена, – ответил Джон. – И ее аннулировали в течение двух часов. Послушайте, ребята, – мы уже всю неделю талдычим об этом. Вы все знаете. Давайте наконец с этим завяжем, а?
Он решительно взял Маффин за руку и повел ее.
– У меня рука от этого болит, – пожаловалась Маффин, – ты мною не владеешь.
– Я владею твоим контрактом на календарь, и потому заткнись и пошли дальше.
– Свинья! – прошипела Маффин.
– Заткнись, Мафф. Не срывай на мне свое ребяческое настроение. Не я женился на тебе, чтобы через десять минут все отменить. Ты должна радоваться, что тебя так быстро избавили от этого подростка.
– Говно!
– Слушай. Мы едем в Голливуд, мы будем жить в прекрасном доме, который устроил нам и за который заплатил Джексон. Мы наделаем роскошные снимки. А ПОТОМ мы поедем на Барбадос. Чего еще ты хочешь? Расслабься. Наслаждайся тем, что есть. Мы изумительно проведем время.
– Ха! – сказала Маффин, и показала язык.
Когда Маффин удалилась, фотографы переключились на Буча Кауфмана, который только что подъехал.
Клео оставила его репортерам и занялась журналами на стойке. Увидела газету, где на первой странице запечатлен был Шеп Стоун, обнимающий красивую женщину. Подпись гласила: «Шеп Стоун, 39 лет, приветствует свою жену, танцовщицу Мэри Лу, 22 лет, которая сегодня прилетела из Флориды».
Мэри Лу выглядела в полнейшем здравии. И конечно же, она не была на восьмом месяце беременности. И, конечно, не смотрелась так, будто поправляется после выкидыша.
Таков он, Шеп Стоун, и его лживость. Он ее надул. А что сделал с Доминик? Клео вздохнула. Большинство людей думают только о себе. Она была на похоронах Доминик. Шеп Стоун не прислал даже цветов.
На прилавке был последний номер «Имиджа» и Клео купила два экземпляра.
– Кто боится большого злого волка, – стоял аншлаг на обложке. Серию ее статей Рассел начал интервью с Бучем.
– Если тебе нужен роскошный американский жеребец… – так начиналась статья.
Именно это ей и было нужно? Именно это она и получила?
– Эй, бэби, – подскочил Буч, – не хочешь сфотографироваться вместе со мной, а? Все эти парни спрашивают, кто эта таинственная леди, кто эта красивая девушка с длиннющими сексуальными ногами. А потом появился Дэниэль Онел, и они все стали его снимать. Ты счастливо отделалась.
– Дэниэль Онел здесь?
– Ага. Он летит тем же самолетом – пробудет в Беверли-Хиллс пару недель. Я сказал ему, чтобы он к нам заглянул. Ты ведь не возражаешь?
– Нет, совсем нет, – она повернулась посмотреть, и конечно же, там был Дэниэль, пытавшийся прорваться сквозь строй репортеров, а с ним была его датская принцесса-домохозяйка, радостно позирующая.
Клео улыбнулась. Наверное, получится так, что Лос-Анджелес будет значить для нее больше, чем она надеялась.
Внезапно Дэниэль ее увидел, какое-то мгновение он в упор на нее смотрел, и взгляд этот значил все.
– Пошли, бэби, – проворковал Буч, – нам на самолет надо успеть.
ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ
Лос-Анджелес
Шесть месяцев спустя
Жизнь с Бучем имела свои преимущества.
Например: спокойное времяпровождение на солнышке, когда делать совершенно нечего, кроме как пытаться получить удивительный загар.
Например: никаких тяжелых разговоров. Он и его друзья легко шли по жизни, не обсуждая ничего более серьезного: чем серфинг и здоровую пищу.
Например: всей готовкой занимался сам Буч, делая это на своем испытанном гриле фирмы «Хитачи». И все покупки он сам делал. Ему НРАВИЛОСЬ, когда его узнавали в супермаркетах.
Например: секс.
Но жизнь с Бучем имела свои недостатки.
Например: думать, насколько важно, чтобы загар с внутренней стороны ляжки в точности соответствовал по тону загару на остальном теле.
Например: до смерти чуметь от скуки при общении с его безмозглыми друзьями.
Например: бесконечные отбивные и цыплята, поджаренные на гриле, и салаты. И никогда никаких пирожных или конфет в доме, поскольку Буч отказывается покупать их, считая, что они – яд.
Например: секс.
И, потом была светская жизнь Беверли-Хиллс. Маленькие вылазки временами в город, чтобы побывать на приемах, на которых, как считал Буч, его обязательно должны были видеть. В конце концов он актер – а актеры должны выставлять себя напоказ – подставлять себя под вспышки и напоминать всем, что они все еще существуют, а не пропали бесследно, словно сгоревшая кинопленка.
Клео никогда в жизни не выглядела лучше, чем сейчас. Она сама себя не узнавала. Неужели это и вправду она – это загорелое существо с отменной фигурой? Эта леди, в которой через край бьет энергия, и до отказа напичканная бифштексами, жаренными на гриле, и здоровой пищей. Эта женщина, которая терпеливо совершает прогулки по пляжу рядом с Бучем. Которая делает отжимания, упражнения для ног и занимается йогой. Эта женщина, которая со времени появления в Калифорнии не написала ни единого слова.
Тело ее было активным. Ум же дремал. А ей было без разницы. Ей нужен был этот передых в жизни. Эдакий период спячки, пока она попытается решить, что и в самом деле хочет делать.
Майк был чем-то вроде отдаленного воспоминания – разведенного отдаленного воспоминания. Уже больше не часть ее самой. И сейчас, когда он ушел навсегда, она даже и не скучала по нему. Может, она и не любила его никогда. Может, это только член его она любила – его длинный тонкий инструмент удовольствия и его твердые, плотные яйца. Когда она узнала о том, как без разбора он использует этот инструмент… ну…
Буч мужа не заменял. Он был тем, с кем можно было просто дрейфовать. Ничего основательного и обязательного. Хотя в последнее время он принялся величать ее «моей старушкой», что весьма ее раздражало. Она не принадлежала ему только по тому, что приняла решение жить с ним в его доме. Она не была ничьей старушкой.
Каждый месяц она получала от Рассела Хейса письмо о шести страницах. Сплетни об общих знакомых, некоторые смешные замечания по поводу его фигуристых подружек и всегда, в конце письма, просьба дать знать ему, когда она решит вновь заняться работой. В ответ она посылала ему открытки. Виды пляжа и несколько строк приветствия.
Приятно было сознавать, что Рассел вернулся в разряд «просто добрых друзей» и что он больше не жаждет ее тела. Она захихикала, представив, как Рассел вообще кого-нибудь жаждет, а Буч, устроившись рядом с огромным солнечным рефлектором – дабы не упустить ни единого луча мартовского солнца, – спросил: «В чем дело, бэби?»
– Ни в чем, – лениво ответила Клео, перевернувшись на деревянном настиле, уложенном на террасе дома Буча.
Ее удивляло, почему они все еще вместе. Она вряд ли в его стиле. До нее все его подружки были лет семнадцати и с огромными сиськами. Как-то она спросила его об этом.
– Ты баба классная и умная, – ответил он. – А перед этим не устоять, бэби.
Насколько она знала, на сторону он сейчас не бегал. А даже если и бегал, ее это мало бы волновало. У них не такие отношения.
Сама же она вполне была готова переспать с другим мужиком, если б подвернулся такой, какой ей понравится. Отдаленно претендовал на это друг Буча, живший неподалеку от них. Еще одна кинозвезда с бегающими глазами и с хитрющей улыбкой. Хороший актер, доказательством чему был Оскар, которого он хранил на кухне. Но он был мерзавцем отменным. И настолько большую часть времени не в себе от наркотиков, что даже не понимал, что он мерзавец. Клео старалась к нему не приближаться особо.
Иногда мысли ее возвращались к Дэниэлю Онелу. Она дважды его видела, но ничего такого волнующего не случалось. Однажды, бродя по магазинам на Родео-драйв, она увидела его, шедшего ей навстречу. Быстренько она перешла на другую сторону улицы, даже не поняв, почему. Второй раз они оказались на одной и той же вечеринке, и обменялись коротким приветствием. К неудовольствию Клео, он словно бы и не узнал ее, приветствие его было очень рассеянным. А потом она поняла, что ему, наверное, не понравилась ее статья о нем. Актеры, прочитав о себе правду, бывают странными. Да черт с ним, в конце-концов: он был просто еще одной стареющей кинозвездой с огромным самомнением и, наверное, таким же скучным, как и все они, – если познакомиться с ним поближе. Поближе она с ним не знакомилась. Одно время хотела, но не стала. Постепенно он пропал из ее мыслей, что вполне ее устраивало, хотя, конечно, она не могла не натыкаться все время на его имя в печати.
У Буча просто страсть была к журналам о кино, ими был завален весь его дом – журналами, полными сплетен о том, какая кинозвезда делает что с кем. Свои фотографии он из журналов вырезал, а секретарша вклеивала их в здоровенные альбомы. Он пытался уговорить Клео фотографироваться с ним, но она настойчиво отказывалась. Она посмотрела эти альбомы, с бесконечными снимками, отображающими светскую жизнь Буча с многочисленными сисястыми бабами.
– Мне не хочется быть в одном ряду со всеми этими фото-сиськами и задницами, – пошутила она, когда он надулся, услышав ее отказ.
– Ты передумаешь, – уверенно заявил он. О, нет, подумала она про себя.
Итак, что она читала о Дэниэле? Всякие страшно интересные вещи. Типа того, что он занялся йогой, – а кто ею не занимается. Типа того, что он вегетарианец – и в этом нет ничего нового. Типа того, что любимый его цвет – зеленый. Что его хобби – чтение. Что он особенно комфортно чувствует себя в обычной одежде. Что ненавидит кошек. Любит машины. И что его любимое времяпровождение это, судя по всему, женщины.
После того, как отвергнута была принцесса, в жизни его пошел нескончаемый поток женщин. В возрасте от пятнадцати до пятидесяти они появлялись с ним на фотографиях, где бы он ни оказывался. Его, безусловно, нельзя обвинить в том, что у него были какие-то определенные пристрастия. Всех форм, размеров и цветов они, казалось, все полностью его устраивали. Его вряд ли можно было назвать бабником, но ему бесспорно было по душе то, что он пользовался таким ошеломительным успехом.
– Эй, бэби, – протянул Буч, прерывая ее ленивые мысли. – Да? – коротко ответила она.
Обычно за бучевским «эй, бэби» следовала какая-нибудь просьба, а ей вовсе не хотелось вставать и отправляться делать ему бутерброд с тунцом или что-нибудь еще такое.
– Мне кажется, у нас получается неплохо, – заявил Буч, кладя руку ей на живот и поглаживая ее отлично тренированную плоть так, как ей особенно нравилось.
– Мне тоже так кажется, – согласилась она. – А что? Что ты задумал?
– Ты мне нравишься – я нравлюсь тебе. Мы – пара, настоящая пара. Ты понимаешь, о чем я?
Она знала, что он скажет. Время от времени он заговаривал о женитьбе. Она не была в женитьбе заинтересована. Почему бывает так, что когда говоришь мужику, что замужество тебе ни к чему, именно тогда-то женитьба и становится самым сильным его желанием.
Она объяснила Бучу, что она думает на этот счет. У нее уже было два замужества. Зачем ей еще одно? Она была удивлена, что он все же продолжал давить – у него ведь тоже уже две жены – неужели он ничему не научился?
Буч отодвинул рефлектор от своего лица и поставил его на землю – верный признак того, что ему нужно поговорить серьезно.
Клео вздохнула. Он ей нравился – он не был требовательным, с ним было легко, в сексе он был просто атлетом, и с ним было весело. Она не любила его. Ей вовсе не хотелось увлечься им больше, чем уже было.
Собственно говоря, она знала, что настало время заняться чем-то другим: солнце, занятие здоровьем – все это притупляло ее мозги. Ей нужно было дать мозгам встряску.
– Что на уме у тебя, Буч? – вновь спросила она.
Он рассмеялся. Смеялся он как мальчишка – именно это качество было одним из тех, что делали его особенно привлекательным на экран.
– Ты всегда знаешь, что мне есть что тебе сказать, – проговорил он. – И потому я никогда не могу солгать тебе – ты распознаешь ложь в секунду.
Шесть месяцев спустя
Жизнь с Бучем имела свои преимущества.
Например: спокойное времяпровождение на солнышке, когда делать совершенно нечего, кроме как пытаться получить удивительный загар.
Например: никаких тяжелых разговоров. Он и его друзья легко шли по жизни, не обсуждая ничего более серьезного: чем серфинг и здоровую пищу.
Например: всей готовкой занимался сам Буч, делая это на своем испытанном гриле фирмы «Хитачи». И все покупки он сам делал. Ему НРАВИЛОСЬ, когда его узнавали в супермаркетах.
Например: секс.
Но жизнь с Бучем имела свои недостатки.
Например: думать, насколько важно, чтобы загар с внутренней стороны ляжки в точности соответствовал по тону загару на остальном теле.
Например: до смерти чуметь от скуки при общении с его безмозглыми друзьями.
Например: бесконечные отбивные и цыплята, поджаренные на гриле, и салаты. И никогда никаких пирожных или конфет в доме, поскольку Буч отказывается покупать их, считая, что они – яд.
Например: секс.
И, потом была светская жизнь Беверли-Хиллс. Маленькие вылазки временами в город, чтобы побывать на приемах, на которых, как считал Буч, его обязательно должны были видеть. В конце концов он актер – а актеры должны выставлять себя напоказ – подставлять себя под вспышки и напоминать всем, что они все еще существуют, а не пропали бесследно, словно сгоревшая кинопленка.
Клео никогда в жизни не выглядела лучше, чем сейчас. Она сама себя не узнавала. Неужели это и вправду она – это загорелое существо с отменной фигурой? Эта леди, в которой через край бьет энергия, и до отказа напичканная бифштексами, жаренными на гриле, и здоровой пищей. Эта женщина, которая терпеливо совершает прогулки по пляжу рядом с Бучем. Которая делает отжимания, упражнения для ног и занимается йогой. Эта женщина, которая со времени появления в Калифорнии не написала ни единого слова.
Тело ее было активным. Ум же дремал. А ей было без разницы. Ей нужен был этот передых в жизни. Эдакий период спячки, пока она попытается решить, что и в самом деле хочет делать.
Майк был чем-то вроде отдаленного воспоминания – разведенного отдаленного воспоминания. Уже больше не часть ее самой. И сейчас, когда он ушел навсегда, она даже и не скучала по нему. Может, она и не любила его никогда. Может, это только член его она любила – его длинный тонкий инструмент удовольствия и его твердые, плотные яйца. Когда она узнала о том, как без разбора он использует этот инструмент… ну…
Буч мужа не заменял. Он был тем, с кем можно было просто дрейфовать. Ничего основательного и обязательного. Хотя в последнее время он принялся величать ее «моей старушкой», что весьма ее раздражало. Она не принадлежала ему только по тому, что приняла решение жить с ним в его доме. Она не была ничьей старушкой.
Каждый месяц она получала от Рассела Хейса письмо о шести страницах. Сплетни об общих знакомых, некоторые смешные замечания по поводу его фигуристых подружек и всегда, в конце письма, просьба дать знать ему, когда она решит вновь заняться работой. В ответ она посылала ему открытки. Виды пляжа и несколько строк приветствия.
Приятно было сознавать, что Рассел вернулся в разряд «просто добрых друзей» и что он больше не жаждет ее тела. Она захихикала, представив, как Рассел вообще кого-нибудь жаждет, а Буч, устроившись рядом с огромным солнечным рефлектором – дабы не упустить ни единого луча мартовского солнца, – спросил: «В чем дело, бэби?»
– Ни в чем, – лениво ответила Клео, перевернувшись на деревянном настиле, уложенном на террасе дома Буча.
Ее удивляло, почему они все еще вместе. Она вряд ли в его стиле. До нее все его подружки были лет семнадцати и с огромными сиськами. Как-то она спросила его об этом.
– Ты баба классная и умная, – ответил он. – А перед этим не устоять, бэби.
Насколько она знала, на сторону он сейчас не бегал. А даже если и бегал, ее это мало бы волновало. У них не такие отношения.
Сама же она вполне была готова переспать с другим мужиком, если б подвернулся такой, какой ей понравится. Отдаленно претендовал на это друг Буча, живший неподалеку от них. Еще одна кинозвезда с бегающими глазами и с хитрющей улыбкой. Хороший актер, доказательством чему был Оскар, которого он хранил на кухне. Но он был мерзавцем отменным. И настолько большую часть времени не в себе от наркотиков, что даже не понимал, что он мерзавец. Клео старалась к нему не приближаться особо.
Иногда мысли ее возвращались к Дэниэлю Онелу. Она дважды его видела, но ничего такого волнующего не случалось. Однажды, бродя по магазинам на Родео-драйв, она увидела его, шедшего ей навстречу. Быстренько она перешла на другую сторону улицы, даже не поняв, почему. Второй раз они оказались на одной и той же вечеринке, и обменялись коротким приветствием. К неудовольствию Клео, он словно бы и не узнал ее, приветствие его было очень рассеянным. А потом она поняла, что ему, наверное, не понравилась ее статья о нем. Актеры, прочитав о себе правду, бывают странными. Да черт с ним, в конце-концов: он был просто еще одной стареющей кинозвездой с огромным самомнением и, наверное, таким же скучным, как и все они, – если познакомиться с ним поближе. Поближе она с ним не знакомилась. Одно время хотела, но не стала. Постепенно он пропал из ее мыслей, что вполне ее устраивало, хотя, конечно, она не могла не натыкаться все время на его имя в печати.
У Буча просто страсть была к журналам о кино, ими был завален весь его дом – журналами, полными сплетен о том, какая кинозвезда делает что с кем. Свои фотографии он из журналов вырезал, а секретарша вклеивала их в здоровенные альбомы. Он пытался уговорить Клео фотографироваться с ним, но она настойчиво отказывалась. Она посмотрела эти альбомы, с бесконечными снимками, отображающими светскую жизнь Буча с многочисленными сисястыми бабами.
– Мне не хочется быть в одном ряду со всеми этими фото-сиськами и задницами, – пошутила она, когда он надулся, услышав ее отказ.
– Ты передумаешь, – уверенно заявил он. О, нет, подумала она про себя.
Итак, что она читала о Дэниэле? Всякие страшно интересные вещи. Типа того, что он занялся йогой, – а кто ею не занимается. Типа того, что он вегетарианец – и в этом нет ничего нового. Типа того, что любимый его цвет – зеленый. Что его хобби – чтение. Что он особенно комфортно чувствует себя в обычной одежде. Что ненавидит кошек. Любит машины. И что его любимое времяпровождение это, судя по всему, женщины.
После того, как отвергнута была принцесса, в жизни его пошел нескончаемый поток женщин. В возрасте от пятнадцати до пятидесяти они появлялись с ним на фотографиях, где бы он ни оказывался. Его, безусловно, нельзя обвинить в том, что у него были какие-то определенные пристрастия. Всех форм, размеров и цветов они, казалось, все полностью его устраивали. Его вряд ли можно было назвать бабником, но ему бесспорно было по душе то, что он пользовался таким ошеломительным успехом.
– Эй, бэби, – протянул Буч, прерывая ее ленивые мысли. – Да? – коротко ответила она.
Обычно за бучевским «эй, бэби» следовала какая-нибудь просьба, а ей вовсе не хотелось вставать и отправляться делать ему бутерброд с тунцом или что-нибудь еще такое.
– Мне кажется, у нас получается неплохо, – заявил Буч, кладя руку ей на живот и поглаживая ее отлично тренированную плоть так, как ей особенно нравилось.
– Мне тоже так кажется, – согласилась она. – А что? Что ты задумал?
– Ты мне нравишься – я нравлюсь тебе. Мы – пара, настоящая пара. Ты понимаешь, о чем я?
Она знала, что он скажет. Время от времени он заговаривал о женитьбе. Она не была в женитьбе заинтересована. Почему бывает так, что когда говоришь мужику, что замужество тебе ни к чему, именно тогда-то женитьба и становится самым сильным его желанием.
Она объяснила Бучу, что она думает на этот счет. У нее уже было два замужества. Зачем ей еще одно? Она была удивлена, что он все же продолжал давить – у него ведь тоже уже две жены – неужели он ничему не научился?
Буч отодвинул рефлектор от своего лица и поставил его на землю – верный признак того, что ему нужно поговорить серьезно.
Клео вздохнула. Он ей нравился – он не был требовательным, с ним было легко, в сексе он был просто атлетом, и с ним было весело. Она не любила его. Ей вовсе не хотелось увлечься им больше, чем уже было.
Собственно говоря, она знала, что настало время заняться чем-то другим: солнце, занятие здоровьем – все это притупляло ее мозги. Ей нужно было дать мозгам встряску.
– Что на уме у тебя, Буч? – вновь спросила она.
Он рассмеялся. Смеялся он как мальчишка – именно это качество было одним из тех, что делали его особенно привлекательным на экран.
– Ты всегда знаешь, что мне есть что тебе сказать, – проговорил он. – И потому я никогда не могу солгать тебе – ты распознаешь ложь в секунду.