Страница:
Туда-то и направилась сразу Маффин. Она набила себе рот пирожками с яйцом, кусками крабьего мяса и гигантскими креветками. Еда была отменной. Насытившись, она повернулась и стала разыскивать Джона. А он уже исчез в толпе. Ничего необычного тут не было, он всегда оставлял ее одну на вечеринках. Она ненавидела в Голливуде то, что никого там не знала. В Лондоне на любой вечеринке она знала ВСЕХ. И всегда была в центре внимания. А здесь она была просто еще одной хорошенькой девицей в городе, который был битком набит хорошенькими девицами. С подноса, который проносил мимо официант, она ухватила стакан шампанского и огляделась.
Одна часть дома была полностью открыта так, что можно было выйти прямо на пляж, и она заметила, что там и сям потолки отодвигались, дабы видно было небо. Ну и дом!
Она опустошила стакан и пошла бродить по песку.
Джон быстро сориентировался, что происходит. С кем бы ему лучше всего завести разговор? Он увидел Буча Кауфмана, которого не видел с Лондона. И направился прямо к нему.
Буч был настроен дружелюбно, представил его своей сестре, Винни, а потом сказал: «Посмотри-ка за ней, ладно? А то мне надо сходить помочиться»
Винни выпятилась на него.
– Присматривать за мной, – фыркнула она. – А кто ты вообще такой.
– Зовут Джоном.
– Травка есть?
– Ты не смотришься слишком взрослой, чтобы…
– А, кончай свои нотации. Есть или нет?
Девица не выглядела старше пятнадцати, хотя и натянут был на ней туго обтягивающий ее тело костюм из черного бархата.
– Нет, – сказал Джон. Он слышал о том, что вытворяет молодежь, но это было смешно.
– Ну, и пошел тогда на хер, – ответила Винни. – Наверное, мне придется найти того, у кого есть, – а это думаю, буде нетрудно, когда кругом столько чокнутых.
И она удалилась на своих высоченных каблуках.
Джон огляделся. Ему показалось, что он увидел Уоррена Битти. Но он не был уверен. Затем он углядел Дайану и сразу же пошел в том направлении.
А Маффин каким-то образом затесалась в компанию рок-звезды с волосами, стоящими дыбом, и его дружков.
Он знал, кто она такая – сам он был из Англии и все такое. Он также знал все о ее коротком замужестве с Малышом Марти Перлом.
– Парень этот вонючка, – объявил он презрительно.
– Правда, мужики? Дружки его кивнули.
– А ты-то что здесь делаешь?
– Я вышла замуж. Снимаюсь на фото.
– Голышом что ли? Я всегда считал, что у тебя лучшие сиськи среди таких, как ты.
– Уже не сиськи ее сейчас снимают, – вставил кто-то из дружков – Разве ты не видел номера «Кор» за этот месяц?
– Проглядел, – сказал рок-звезда. – Может, мне устроят приватный просмотр. Что скажешь, Мафф?
Она пришла в ужас. Теперь все знают. Одно дело сниматься на фото, уже это было плохо. Но встречать людей, которые ВИДЕЛИ эти снимки..
– Извините.
И, растолкав их, она удалилась. Слезы навернулись ей на глаза, эффект, который давали таблетки, проходил. Она просто хотела исчезнуть отсюда.
Куда, черт побери, подевался Джон? Где, к чертям собачьим, ее распрекрасный муж?
– Твой какой знак зодиака, красавчик?
Пьяная рыжая девица приставала к Джону, вставившись между ним и Дайаной.
– Уходи-ка ты, дорогуша, – сухо сказала Дайана.
– Ты скорпион? – едва выговаривая слова, продолжала рыжая – Ты должен найти мне скорпиона.
– Беги и ищи его где-нибудь еще, – отрезала Дайана. – Этот занят.
Рыжая отчалила.
– Мне кажется, ты мог бы поиметь ее, – улыбнулась Дайана. – А ты что думаешь?
Джон осклабился.
– Мне кажется, мне пора съехаться с тобой.
– Да? А как насчет твоей жены?
– Я женился на ней в Мексике и с быстреньким разводом проблем не будет.
Дайана оглядела его испытующе.
– Я не собираюсь выходить за тебя замуж, – сказала она, и на ее невероятно чувственных губах загуляла довольная улыбка.
– А я и не просил тебя, – ответил Джон, – но для тебя я буду хорош – ты сама это знаешь.
– Хм, может быть.
Джон изобразил на лице самое лучшее из всех своих выражений молодости и невинности.
– Ты особо не тяни с решением – ведь кто-нибудь еще может меня ухватить… приятный молодой англичанин, такой как я…
Дайана рассмеялась.
– Кончай с этим, Джон, меня вовсе не впечатляют младенческие выражения на твоем лице.
Джон тут же сменил гримасу. Лучше не давить. То, что наверняка можно сказать о Дайан, – это то, что она не дура.
Маффин оказалась как раз среди тех, кого совершенно неожиданно столкнули в бассейн, змеей извивающийся посреди дома. Плавать она не могла, и ее, захлебывающуюся и бултыхающуюся, вытащил Кили Нова, дружок Кармен Раш, модельер. Он отвел ее в спальню, подождал, пока она стащит с себя мокрую одежду, а потом на нее набросился.
– Прекрати! – отбивалась она. – Разве ты не сказал, что достанешь мне сухую одежду?
– Разве ты не хочешь трахнуться? – спросил он удивленно. Кармен не держит меня из-за размера моего носа.
– Правда? – обрезала Маффин, укутываясь в покрывало. – Если Кармен Раш твоя подружка, – эта сцена ее точно не приведет в восторг.
– А как ты думаешь, где она сейчас, голубка? Она трахается до исступления с Алом Кингом именно в этот самый момент.
У Маффин расширились глаза.
– И ты не возражаешь? Кили пожал плечами.
– А чего возражать? Она занята своим делом, я – своим. Так мы устроены. Эй – а ты вообще-то кто такая?
– Маффин.
– Это имя такое?
– У тебя есть для меня одежда или нет?
Он чуть отступил и оглядел ее, прищуривая пьяные глаза.
– Вещи Кармен тебе никак не подойдут. Она как швабра и фута на три выше тебя.
– Спасибо большое.
– Тебе придется обойтись одним из моих свитеров и шортами. А ты что делаешь?
– Я модель.
Кили хотелось смеяться.
– ТЫ модель. Боже! Я никогда не одену тебя в мои платья.
– В Англии я была лучшей обнаженной фотомоделью. Кили пошуровал в шкафу и нашел, что ей одеть.
– Не шутишь? А работа в кино тебя заинтересует?
– Какого рода? – с подозрением спросила Маффин.
– Отличное кино, душка. У меня есть приятельница, которая сделает тебя звездой, а ты заработаешь уйму денег. Если тебе интересно, позвони мне, и я устрою встречу. Ты ей понравишься, о да, она просто с ума сойдет, увидев такую малышку, как ты…
– Я еду домой, – сказала Дайана. – Мне рано вставать, а эта вечеринка становится очень уж бурной.
Джон осклабился. Ему нравился ее точеный английский акцент и лексика выпускников закрытых школ. Высокий класс. И так роскошно контрастирует с ее чувственным обликом.
– Я провожу тебя к машине, – предложил он.
– Не беспокойся, дорогой. Мне кажется, некая коротенькая особа вываливается из спальни – облаченная в самые странные одеяния. Разве это не твоя женушка-подросток?
Джон посмотрел туда, куда глядела Дайана. Это и в самом деле была Маффин. Боже! в чем она была? Он насупился.
– Встретимся завтра, дорогуша, – и Дайана стала пробираться сквозь толпу.
Джон протолкнулся к Маффин и грубо схватил ее за руку.
– Ты что на себя напялила, черт побери?
– Я свалилась в бассейн.
– Боже! ты хоть что-то можешь сделать правильно. Пошли, мы уезжаем отсюда – с меня хватит.
ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ
ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ
Одна часть дома была полностью открыта так, что можно было выйти прямо на пляж, и она заметила, что там и сям потолки отодвигались, дабы видно было небо. Ну и дом!
Она опустошила стакан и пошла бродить по песку.
Джон быстро сориентировался, что происходит. С кем бы ему лучше всего завести разговор? Он увидел Буча Кауфмана, которого не видел с Лондона. И направился прямо к нему.
Буч был настроен дружелюбно, представил его своей сестре, Винни, а потом сказал: «Посмотри-ка за ней, ладно? А то мне надо сходить помочиться»
Винни выпятилась на него.
– Присматривать за мной, – фыркнула она. – А кто ты вообще такой.
– Зовут Джоном.
– Травка есть?
– Ты не смотришься слишком взрослой, чтобы…
– А, кончай свои нотации. Есть или нет?
Девица не выглядела старше пятнадцати, хотя и натянут был на ней туго обтягивающий ее тело костюм из черного бархата.
– Нет, – сказал Джон. Он слышал о том, что вытворяет молодежь, но это было смешно.
– Ну, и пошел тогда на хер, – ответила Винни. – Наверное, мне придется найти того, у кого есть, – а это думаю, буде нетрудно, когда кругом столько чокнутых.
И она удалилась на своих высоченных каблуках.
Джон огляделся. Ему показалось, что он увидел Уоррена Битти. Но он не был уверен. Затем он углядел Дайану и сразу же пошел в том направлении.
А Маффин каким-то образом затесалась в компанию рок-звезды с волосами, стоящими дыбом, и его дружков.
Он знал, кто она такая – сам он был из Англии и все такое. Он также знал все о ее коротком замужестве с Малышом Марти Перлом.
– Парень этот вонючка, – объявил он презрительно.
– Правда, мужики? Дружки его кивнули.
– А ты-то что здесь делаешь?
– Я вышла замуж. Снимаюсь на фото.
– Голышом что ли? Я всегда считал, что у тебя лучшие сиськи среди таких, как ты.
– Уже не сиськи ее сейчас снимают, – вставил кто-то из дружков – Разве ты не видел номера «Кор» за этот месяц?
– Проглядел, – сказал рок-звезда. – Может, мне устроят приватный просмотр. Что скажешь, Мафф?
Она пришла в ужас. Теперь все знают. Одно дело сниматься на фото, уже это было плохо. Но встречать людей, которые ВИДЕЛИ эти снимки..
– Извините.
И, растолкав их, она удалилась. Слезы навернулись ей на глаза, эффект, который давали таблетки, проходил. Она просто хотела исчезнуть отсюда.
Куда, черт побери, подевался Джон? Где, к чертям собачьим, ее распрекрасный муж?
– Твой какой знак зодиака, красавчик?
Пьяная рыжая девица приставала к Джону, вставившись между ним и Дайаной.
– Уходи-ка ты, дорогуша, – сухо сказала Дайана.
– Ты скорпион? – едва выговаривая слова, продолжала рыжая – Ты должен найти мне скорпиона.
– Беги и ищи его где-нибудь еще, – отрезала Дайана. – Этот занят.
Рыжая отчалила.
– Мне кажется, ты мог бы поиметь ее, – улыбнулась Дайана. – А ты что думаешь?
Джон осклабился.
– Мне кажется, мне пора съехаться с тобой.
– Да? А как насчет твоей жены?
– Я женился на ней в Мексике и с быстреньким разводом проблем не будет.
Дайана оглядела его испытующе.
– Я не собираюсь выходить за тебя замуж, – сказала она, и на ее невероятно чувственных губах загуляла довольная улыбка.
– А я и не просил тебя, – ответил Джон, – но для тебя я буду хорош – ты сама это знаешь.
– Хм, может быть.
Джон изобразил на лице самое лучшее из всех своих выражений молодости и невинности.
– Ты особо не тяни с решением – ведь кто-нибудь еще может меня ухватить… приятный молодой англичанин, такой как я…
Дайана рассмеялась.
– Кончай с этим, Джон, меня вовсе не впечатляют младенческие выражения на твоем лице.
Джон тут же сменил гримасу. Лучше не давить. То, что наверняка можно сказать о Дайан, – это то, что она не дура.
Маффин оказалась как раз среди тех, кого совершенно неожиданно столкнули в бассейн, змеей извивающийся посреди дома. Плавать она не могла, и ее, захлебывающуюся и бултыхающуюся, вытащил Кили Нова, дружок Кармен Раш, модельер. Он отвел ее в спальню, подождал, пока она стащит с себя мокрую одежду, а потом на нее набросился.
– Прекрати! – отбивалась она. – Разве ты не сказал, что достанешь мне сухую одежду?
– Разве ты не хочешь трахнуться? – спросил он удивленно. Кармен не держит меня из-за размера моего носа.
– Правда? – обрезала Маффин, укутываясь в покрывало. – Если Кармен Раш твоя подружка, – эта сцена ее точно не приведет в восторг.
– А как ты думаешь, где она сейчас, голубка? Она трахается до исступления с Алом Кингом именно в этот самый момент.
У Маффин расширились глаза.
– И ты не возражаешь? Кили пожал плечами.
– А чего возражать? Она занята своим делом, я – своим. Так мы устроены. Эй – а ты вообще-то кто такая?
– Маффин.
– Это имя такое?
– У тебя есть для меня одежда или нет?
Он чуть отступил и оглядел ее, прищуривая пьяные глаза.
– Вещи Кармен тебе никак не подойдут. Она как швабра и фута на три выше тебя.
– Спасибо большое.
– Тебе придется обойтись одним из моих свитеров и шортами. А ты что делаешь?
– Я модель.
Кили хотелось смеяться.
– ТЫ модель. Боже! Я никогда не одену тебя в мои платья.
– В Англии я была лучшей обнаженной фотомоделью. Кили пошуровал в шкафу и нашел, что ей одеть.
– Не шутишь? А работа в кино тебя заинтересует?
– Какого рода? – с подозрением спросила Маффин.
– Отличное кино, душка. У меня есть приятельница, которая сделает тебя звездой, а ты заработаешь уйму денег. Если тебе интересно, позвони мне, и я устрою встречу. Ты ей понравишься, о да, она просто с ума сойдет, увидев такую малышку, как ты…
– Я еду домой, – сказала Дайана. – Мне рано вставать, а эта вечеринка становится очень уж бурной.
Джон осклабился. Ему нравился ее точеный английский акцент и лексика выпускников закрытых школ. Высокий класс. И так роскошно контрастирует с ее чувственным обликом.
– Я провожу тебя к машине, – предложил он.
– Не беспокойся, дорогой. Мне кажется, некая коротенькая особа вываливается из спальни – облаченная в самые странные одеяния. Разве это не твоя женушка-подросток?
Джон посмотрел туда, куда глядела Дайана. Это и в самом деле была Маффин. Боже! в чем она была? Он насупился.
– Встретимся завтра, дорогуша, – и Дайана стала пробираться сквозь толпу.
Джон протолкнулся к Маффин и грубо схватил ее за руку.
– Ты что на себя напялила, черт побери?
– Я свалилась в бассейн.
– Боже! ты хоть что-то можешь сделать правильно. Пошли, мы уезжаем отсюда – с меня хватит.
ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ
Клео переехала в гостиницу Беверли Уилшир. На время, слишком дорого было бы оставаться там постоянно. Она бы этого и не хотела. Пора принимать какое-то решение. Пора решать, что она намерена делать со своей жизнью. То, что она проболталась шесть месяцев, ничего не делая, ответов ей никаких не принесло.
Она позвонила в Нью-Йорк Расселу. Он вряд ли мог прийти в большее возбуждение, чем от ее звонка. «Я вылетаю», – сообщил он ей. – «Ричард Уэст написал новую книгу, и я хотел бы получить права на нее. Я буду там завтра, мы сможем поговорить о твоем будущем»
В задумчивости она положила трубку. Да, у нее было будущее, и уже, наверное, время начать разбираться с ним.
Она изучила свой гардероб: два чемодана бикини, рубашек, джинсов. Надо отправляться в магазины. Она уже смотрелась как пляжная деваха – со своим загаром и с путанными кудряшками. Неплохо бы сделать и маникюр, может – постричься – избавиться от всех этих завитушек и опять смотреться по-человечески.
Она не смогла удержаться и не похихикать про себя. Если бы ее мать увидела ее сейчас – эта вечно элегантная Стелла.
– Что ты с собой сделала? – спросила бы Стелла в ужасе. – Ты смотришься как цыганка. А твоя кожа – разве ты не знаешь, что солнце может сотворить с твоей кожей!
Приехал Рассел с пятью чемоданами фирмы «Гуччи».
– Ты здесь насколько? – спросила удивленная Клео.
– Настолько, насколько потребуется, чтобы заполучить тебя обратно в Нью-Йорк, – ответил он.
А я не говорила, что возвращаюсь.
– Скажешь, когда узнаешь, какое у меня есть для тебя предложение.
О Боже, она надеялась, что речь все-таки не о ее теле.
Они отправились ужинать в Маттеос, и Рассел засыпал ее рассказами об их общих друзьях. Тактично он не заговаривал о Майке, пока не подали кофе. В это самое время Клео заметила, как в ресторан вошли пятеро и уселись за соседний столик. Три женщины. Двое мужчин. Одним из них был Дэниэль Онел.
Она с трудом могла сосредоточиться на том, что говорил Рассел. По какой-то глупой, сумасшедшей причине внутри у нее все сжималось, а рот пересох.
– … такой тупой мерзавец, слишком много пьет, трахается напропалую и, говоря откровенно, выглядит ужасно.
Рассел умолк, чтобы передохнуть.
– Я не думаю, что он когда-нибудь о тебе забудет. И разве можно его винить за это. Не хочешь бренди?
Она подпрыгнула:
– Что?
Рассел поджал губы.
– Ты что не слушаешь меня?
– Мои мозги где-то бродят. Он кивнул понимающе.
– Ну, да. Развод, Он человека из себя выводит. Я никогда не забуду своего первого развода…
И опять ее мысли переключились на другое, когда Рассел пустился в долгий и скучный рассказ о первом разводе. О всех трех его разводах она уже слышала. Равно как и все другие в его офисе.
Что есть такого в Дэниэле Опеле, что заставляет ее так нервничать? Он, конечно же, не идол экрана. И даже не Джек Николсон. Ему уже почти пятьдесят, выглядит он весьма заурядно. Но, Боже, что-то в нем было такое… ОН возбуждал ее невероятно. И она была не единственной, кто ощущал себя так, если судить по всем этим газетам и журналам. Сообщений о Дэниэле и его женщинах было множество. Только недавно на всех первых страницах сообщалось о его помолвке с темноволосой нервической суперзвездой. Помолвка просуществовала ровно пять минут.
Клео немного подвинулась, чтобы получше разглядеть, с кем он. И именно в этот момент он вышел из-за стола и глаза их встретились.
– Здравствуйте, – поприветствовал он, тепло улыбаясь. Несколько по-иному, чем в последнюю их встречу, – как дела?
Внезапно она порадовалась тому, что постриглась, купила себе новое платье и позаботилась о своей внешности.
– Все чудесно.
Ей ничего другого в голову не пришло.
О Боже, если она ничего другого не придумает, он уйдет.
– Я подумала…
– Ты знаешь…
Они оба заговорили одновременно.
– Давай ты первая, – смеясь, сказал Дэниэль. Клео улыбнулась, глубоко вздохнула.
– Я просто хотела спросить, знаешь ли ты Рассела Хейса, моего редактора. Рассел – владелец журнала «Имидж».
– Я не думаю, что мы знакомы, – Дэниэль тепло пожал руку. – Что вы здесь вдвоем делаете? Я только что собирался позвонить домой и предупредить, что возвращаюсь и буду показывать кино. Новый фильм Вуди Аллена. Почему бы вам к нам не присоединиться?
Дэниэль жил в доме, который он арендовал в каньоне Бенедикт. По стандартам голливудских кинозвезд это был простой – но комфортабельный и милый – дом, и как только Клео вошла в него, она поняла, что тут и останется на ночь.
Две другие пары были по делам бизнеса. Крупный режиссер и его подружка, и Лю Марголис, председатель телекомпании Парадокс, и его жена – Дорис Эндрюс, кинозвезда, которая прославилась ролями «приличных девушек».
На Рассела все это произвело впечатление.
– Я думаю', тут можно было бы сделать три эксклюзивных интервью, – прошипел он Клео, – посмотрим, что удастся.
У нее не было никакого намерения даже пытаться. Она ведь не работала на Рассела – пока еще.
Фильм Вуди Аллена оказался еще одним шедевром. Клео смеялась и пыталась расслабиться, но слишком ощущала, что Дэниэль совсем рядом, и отчаянно хотела до него дотронуться. Злобно она сбросила руку Рассела у себя с ноги, когда он задумал ее туда примостить. Попыток он больше не возобновлял.
После фильма Дэниэль предложил всем ирландского ликера. Клео медленно потягивала напиток, стараясь не глядеть в сторону Дэниэля, но напрасно. Глаза их все время встречались и вели свой разговор. А потом Дорис Эндрюс сказала, что устала, и режиссер заявил, что ему рано вставать и ехать на натурные съемки, и все засобирались.
Дэниэль глянул на Клео.
– Почему бы тебе не остаться? – тихо предложил он.
– Хорошо, – согласилась она.
– А как насчет твоего друга? Может, мне попросить Лю его довезти?
– Или так, или пусть берет мою машину.
– Прекрасная мысль. Мне сказать ему об этом или ты скажешь?
Рассел в восторг не пришел.
– Я могу остаться с вами, – настаивал он.
– Нет, – твердо сказала Клео, – мне надо поговорить с Дэниэлем наедине. Я ему обещала.
– Поговорить? – фыркнул Рассел.
– Или трахнуться, – ответила Клео, внезапно разозлившись. Ему-то какое дело?
Рассел уехал, злой и обиженный.
– Он думал, что под конец завалится с тобой в постель? – спросил Дэниэль.
– Не знаю и мне без разницы.
Она глядела на него, притягивая его к себе взглядом. Они стояли очень близко, друг против друга не касаясь, просто рассматривая друг друга.
– Ты хотела остаться? – спросил Дэниэль.
– А что ты думаешь?
Его губы были как огонь, сжигая ее губы и вызывая ощущение волнения и отрешенности, которое, ей казалось, было уже давно в ней похоронено.
Она и не заметила, как сползла с нее одежда. Но ощущала, как пальцы его пробегают по ее телу, вызывая удивительный электрошок экстаза.
Ей пришлось повозиться, чтобы стащить одежду с него. Вцепится в его рубашку, ее разрывая, сорвать молнию с брюк.
– Я так хочу тебя, так хочу, – бормотала она. – Я многие-многие месяцы хочу тебя. Кажется, всегда.
Он ласкал ее груди, нежно играя с ними, прикасался к соскам, пока ей просто не захотелось кричать. Ей хотелось умолять его, чтобы он занялся с нею любовью.
Она потянулась к его члену. Всегда возбуждаешься, когда чувствуешь тело нового мужчины. Удивление, которое приносит каждый новый пенис. Тот, кто говорит, что в темноте все они одинаковые, лжет. Каждый – откровение.
По размеру, запаху, вкусу, осязанию. У Дэниэля был маленький, но красивой формы. Не как у Буча Кауфмана – но для нее, как она поняла, значения это иметь не будет.
Она опустилась перед ним на колени и взяла его в рот. Он застонал от удовольствия, а потом и сам опустился на пол рядом с ней. Они вместе упали на ковер, перекатывались, смеялись, наслаждались каждой минутой. Потом он забрался на нее, в нее вошел. Она чуть приподнялась ему навстречу, туго обхватив ногами его спину. И немедленно почувствовала, что кончает. Он не отпускал ее. То была агония и экстаз. Обычно ей требовалось время между оргазмами, и к ней в эти моменты лучше не прикасаться. Но Дэниэль ее не отпускал, и неожиданно все было снова хорошо – больше, чем хорошо, – это было замечательно. Сильнейшее ощущение сексуальной энергии и силы.
Дэниэль почувствовал в ней перемену, и повернулся так, чтобы теперь она была сверху. И теперь ее мысли, ее мозг и ее тело сосредоточились только на одном. Он управлял ее ягодицами – медленно, медленно, а затем – быстрее, быстрее. Его член был величайшим органом управления, который она когда-нибудь знала. И вдруг она опять стала кончать. Не поддающийся контролю оргазм, который волнами шел по всему ее телу, вызывая удивительное восхищение. И она закричала изо всех сил. Она, которая раньше всегда занималась любовью беззвучно.
А потом и Дэниэль стал кончать. Сжимая ей ягодицы. И она могла чувствовать, как роскошные соки вливаются в нее.
Это было не траханье. То была нирвана.
– О Боже мой! – наконец-то он ее отпустил. – О мой Боже!
Она лежала на полу без движения.
– Насладилась? – спросил Дэниэль тихо.
– Просто невероятно! Он вновь стал ласкать ее.
– Хватит! – запротестовала она.
– Когда получаешь удовольствие, никогда не бывает «хватит».
– Пожалуйста…
Он не обращал внимания на ее возражения. Он слегка провел рукой по ее соскам, а потом его пальцы оказались меж ее ног, раздвигая их, уступая место языку, такому ласковому.
– Не надо больше… пожалуйста… не надо больше.
Но даже когда она говорила это, она уступала его удивительным ласкам, и когда она кончила в третий раз, это было невероятно нежно, красиво и совершенно изматывающе.
Она ничего не могла с собой поделать – заснула, а когда часом позже проснулась, обнаружила, что Дэниэль прикрыл ее одеялом и подложил подушку под голову.
Она села, в полном одиночестве и смущенная. Она хотела говорить с Дэниэлем, беседовать – а не бросаться ему в объятия как любая из тех его девиц, романы с которыми так широко рекламируются. И это даже не первое их свидание – это вообще, говоря по правде, не свидание.
Теперь она поняла секрет его магнетизма. Он изумительный любовник – конечно же, лучший из тех, кто когда-либо был у нее. Чувственный, мужчина, которому и в самом деле нравится тело женщины, и он не делает те или иные движения только потому, что так советуют «Плейбой» и «Пентхауз».
В гостиной было темно, и лежать на полу становилось неуютно. Она встала, собрала свою одежду. Дэниэль спал в спальне. Ее несколько покоробило, что он просто набросил на нее одеяло и так и оставил в гостиной.
Она смотрела на него. Он спал крепким сном, слегка похрапывая.
Растерялась. Что делать дальше? Забраться к нему в постель? Или отправиться обратно в гостиницу?
Что он хочет, чтобы она сделала? Что это – всего на-всего ночь хорошего секса, или же начало романа?
Никогда в жизни Клео не чувствовала себя в такой растерянности. Обычно она задавала тон. Чертов Дэниэль! Из-за него она чувствует себя как школьница, черт побери!
Она решила одеться и ехать домой. Так, ей казалось, будет лучше. И все ж… у нее было страстное желание стащить с него одеяло и предаться любви. Она хотела, чтобы он был у нее во рту, охваченный ее губами и теплый… она хотела высосать из него все соки, как он это сделал с ней.
Она стянула одеяло. На нем была пижама. Она делала его таким уязвимым. Она потянулась рукой к пижамным штанам, к его члену, ласкала его, пока тот не стал оживать.
Она опустила голову, дразня, взяла его наполовину в рот – облизывая и лаская его языком.
– Ты красивый, – бормотала она.
– Я проснулся, – проговорил он.
– Прекрасно.
Она подтягивала его к себе, пока не оказалась вместе с ним в постели и с его членом у себя во рту.
Теперь была очередь пытаться протестовать. Но он был в ее руках, которые держали его за ягодицы, дабы он не удрал. Он поршнем заработал у нее во рту, но всякий раз, когда он вот-вот должен кончить, она заставляла его выйти из нее и переждать.
– Что ты со мной вытворяешь? – запротестовал он. Она нежно засмеялась.
– Чудесные страдания. Помнишь? Ты научил меня, теперь и я в это сыграю.
Когда она позволила ему кончить, это было словно взрыв.
– О Боже! Это было самое лучшее! – воскликнул он. Самое-самое.
Он сполз по кровати к ней и она растворилась в его объятиях.
– Я хочу, чтобы ты провела здесь ночь, – сказал он. – Сможешь?
– Да. Я думаю, да. Никто в Беверли-Хиллз искать меня не станет.
– За исключением, может, твоего друга.
– Рассела? Я же сказала тебе – он партнер по бизнесу, а не по удовольствию.
Он обнял ее.
– А я?
– По удовольствию, конечно. Ты что, думаешь, я собираюсь писать о ночи, проведенной вместе?
– Я в некотором смысле параноик в отношении репортеров. Вот почему я противился тому, чтобы увлечься тобой.
– А мы увлечены?
Его руки вновь ласкали ее тело.
– А ты как думаешь?
Она мягко засмеялась, внезапно почувствовала себя в полной с ним безопасности.
– Мне кажется, я захотела тебя в тот самый день, когда пришла к тебе за интервью.
– И я тоже.
Она пришла в восторг.
– Правда? Но ты со мной не церемонился, когда я позвонила, чтобы показать тебе статью…
– Которая мне довольно понравилась, – прервал он ее.
– Почему только «довольно»
– Потому что мне не нравится читать о самом себе. И точка. Но давай о тебе… ты не очень вовремя позвонила… мне надо было избавиться от Хейди…
– И от миллиона других, которые с тех пор были.
– Не верь всему, что ты читаешь.
– А если только половине – будет точно?
– Ты ревнуешь?
– Конечно, я ревную.
– Не надо. Кто угодно, лишь бы развеять одиночество ночи.
– О, спасибо… Он поцеловал ее.
– Не ты, дура. Я берег тебя с тех пор, как ты перешла на другую сторону улицы, чтобы не встретиться со мной. Вот тогда-то я и понял, что ты именно та, кто мне нужен.
– Я и не думала, что ты меня тогда заметил.
– Заметил – как и тогда, когда увидел вас с Бучем Кауфманом на той дурацкой вечеринке. Какого черта ты проводила время с этим придурком?
– Ждала тебя.
И, сказав это, поняла: то была правда.
Майк Джеймс понял, что жить без подруги рядом так же плохо, как и жить с ней.
Жить одному было скучно. Было мирно, спокойно и очень, очень одиноко. Он нанял приходящую домработницу. Была она очень молчаливой ирландкой, которая появлялась в девять утра, готовила ему завтрак на одного, а затем убиралась в квартире, доводя ее до чудовищного совершенства. Когда вечером он возвращался из офиса, в квартире его несло всякими дезинфицирующими веществами и средствами для чистки кожаной мебели. В унитазе всегда было полно белого пенящегося вещества. Все в холодильнике было гигиенически упаковано в фольгу.
Он ненавидел это. Он жаждал запаха женщины. Что-то не так в его жизни, но что именно, он не знал. С тех пор, как избавился от Энни – жуткая была сцена, она накарябала всякие ругательства на его входной двери, – он тщательно подходил к своим свиданиям с девицами, и придерживался нового правила: не приводить их к себе домой.
Это значило, что если они хотели, чтобы их трахнули, ночи проходили у них на квартирах. Это значило терпеть отвратительные ужины для гурманов на двоих, приготовленные по рекомендациям журналов «Космополитэн» или «Глеймор». Это значило немедленное несварение и боли в желудке. Это значило, что в кровати он бывал теперь не таким, как обычно. Это значило, что бабы жаловались. Это значило – дерьмо.
Майк не жил больше совершенной жизнью.
Рассел позвонил ему и сказал, что летит на западное побережье повидать Клео.
– И что? – коротко спросил Майк. – Она больше ничего не значит в моей жизни. Мы разведены.
– Тогда ты не будешь против, если я попытаю счастья? – вопросом ответил Рассел.
Мерзавец. Клео никогда и не взглянет на тебя. Мерзавец. Майк вынудил себя сохранить спокойствие.
– Делай, что хочешь.
Рассел отправился в приподнятом настроении, а Майк приуныл.
Если бы не Клео, он, наверное, обосновался бы с одной из своих девиц. Но ему все время приходилось сравнивать их с Клео и, как ни противно было ему в этом сознаваться, Клео была вне конкуренции.
Она позвонила в Нью-Йорк Расселу. Он вряд ли мог прийти в большее возбуждение, чем от ее звонка. «Я вылетаю», – сообщил он ей. – «Ричард Уэст написал новую книгу, и я хотел бы получить права на нее. Я буду там завтра, мы сможем поговорить о твоем будущем»
В задумчивости она положила трубку. Да, у нее было будущее, и уже, наверное, время начать разбираться с ним.
Она изучила свой гардероб: два чемодана бикини, рубашек, джинсов. Надо отправляться в магазины. Она уже смотрелась как пляжная деваха – со своим загаром и с путанными кудряшками. Неплохо бы сделать и маникюр, может – постричься – избавиться от всех этих завитушек и опять смотреться по-человечески.
Она не смогла удержаться и не похихикать про себя. Если бы ее мать увидела ее сейчас – эта вечно элегантная Стелла.
– Что ты с собой сделала? – спросила бы Стелла в ужасе. – Ты смотришься как цыганка. А твоя кожа – разве ты не знаешь, что солнце может сотворить с твоей кожей!
Приехал Рассел с пятью чемоданами фирмы «Гуччи».
– Ты здесь насколько? – спросила удивленная Клео.
– Настолько, насколько потребуется, чтобы заполучить тебя обратно в Нью-Йорк, – ответил он.
А я не говорила, что возвращаюсь.
– Скажешь, когда узнаешь, какое у меня есть для тебя предложение.
О Боже, она надеялась, что речь все-таки не о ее теле.
Они отправились ужинать в Маттеос, и Рассел засыпал ее рассказами об их общих друзьях. Тактично он не заговаривал о Майке, пока не подали кофе. В это самое время Клео заметила, как в ресторан вошли пятеро и уселись за соседний столик. Три женщины. Двое мужчин. Одним из них был Дэниэль Онел.
Она с трудом могла сосредоточиться на том, что говорил Рассел. По какой-то глупой, сумасшедшей причине внутри у нее все сжималось, а рот пересох.
– … такой тупой мерзавец, слишком много пьет, трахается напропалую и, говоря откровенно, выглядит ужасно.
Рассел умолк, чтобы передохнуть.
– Я не думаю, что он когда-нибудь о тебе забудет. И разве можно его винить за это. Не хочешь бренди?
Она подпрыгнула:
– Что?
Рассел поджал губы.
– Ты что не слушаешь меня?
– Мои мозги где-то бродят. Он кивнул понимающе.
– Ну, да. Развод, Он человека из себя выводит. Я никогда не забуду своего первого развода…
И опять ее мысли переключились на другое, когда Рассел пустился в долгий и скучный рассказ о первом разводе. О всех трех его разводах она уже слышала. Равно как и все другие в его офисе.
Что есть такого в Дэниэле Опеле, что заставляет ее так нервничать? Он, конечно же, не идол экрана. И даже не Джек Николсон. Ему уже почти пятьдесят, выглядит он весьма заурядно. Но, Боже, что-то в нем было такое… ОН возбуждал ее невероятно. И она была не единственной, кто ощущал себя так, если судить по всем этим газетам и журналам. Сообщений о Дэниэле и его женщинах было множество. Только недавно на всех первых страницах сообщалось о его помолвке с темноволосой нервической суперзвездой. Помолвка просуществовала ровно пять минут.
Клео немного подвинулась, чтобы получше разглядеть, с кем он. И именно в этот момент он вышел из-за стола и глаза их встретились.
– Здравствуйте, – поприветствовал он, тепло улыбаясь. Несколько по-иному, чем в последнюю их встречу, – как дела?
Внезапно она порадовалась тому, что постриглась, купила себе новое платье и позаботилась о своей внешности.
– Все чудесно.
Ей ничего другого в голову не пришло.
О Боже, если она ничего другого не придумает, он уйдет.
– Я подумала…
– Ты знаешь…
Они оба заговорили одновременно.
– Давай ты первая, – смеясь, сказал Дэниэль. Клео улыбнулась, глубоко вздохнула.
– Я просто хотела спросить, знаешь ли ты Рассела Хейса, моего редактора. Рассел – владелец журнала «Имидж».
– Я не думаю, что мы знакомы, – Дэниэль тепло пожал руку. – Что вы здесь вдвоем делаете? Я только что собирался позвонить домой и предупредить, что возвращаюсь и буду показывать кино. Новый фильм Вуди Аллена. Почему бы вам к нам не присоединиться?
Дэниэль жил в доме, который он арендовал в каньоне Бенедикт. По стандартам голливудских кинозвезд это был простой – но комфортабельный и милый – дом, и как только Клео вошла в него, она поняла, что тут и останется на ночь.
Две другие пары были по делам бизнеса. Крупный режиссер и его подружка, и Лю Марголис, председатель телекомпании Парадокс, и его жена – Дорис Эндрюс, кинозвезда, которая прославилась ролями «приличных девушек».
На Рассела все это произвело впечатление.
– Я думаю', тут можно было бы сделать три эксклюзивных интервью, – прошипел он Клео, – посмотрим, что удастся.
У нее не было никакого намерения даже пытаться. Она ведь не работала на Рассела – пока еще.
Фильм Вуди Аллена оказался еще одним шедевром. Клео смеялась и пыталась расслабиться, но слишком ощущала, что Дэниэль совсем рядом, и отчаянно хотела до него дотронуться. Злобно она сбросила руку Рассела у себя с ноги, когда он задумал ее туда примостить. Попыток он больше не возобновлял.
После фильма Дэниэль предложил всем ирландского ликера. Клео медленно потягивала напиток, стараясь не глядеть в сторону Дэниэля, но напрасно. Глаза их все время встречались и вели свой разговор. А потом Дорис Эндрюс сказала, что устала, и режиссер заявил, что ему рано вставать и ехать на натурные съемки, и все засобирались.
Дэниэль глянул на Клео.
– Почему бы тебе не остаться? – тихо предложил он.
– Хорошо, – согласилась она.
– А как насчет твоего друга? Может, мне попросить Лю его довезти?
– Или так, или пусть берет мою машину.
– Прекрасная мысль. Мне сказать ему об этом или ты скажешь?
Рассел в восторг не пришел.
– Я могу остаться с вами, – настаивал он.
– Нет, – твердо сказала Клео, – мне надо поговорить с Дэниэлем наедине. Я ему обещала.
– Поговорить? – фыркнул Рассел.
– Или трахнуться, – ответила Клео, внезапно разозлившись. Ему-то какое дело?
Рассел уехал, злой и обиженный.
– Он думал, что под конец завалится с тобой в постель? – спросил Дэниэль.
– Не знаю и мне без разницы.
Она глядела на него, притягивая его к себе взглядом. Они стояли очень близко, друг против друга не касаясь, просто рассматривая друг друга.
– Ты хотела остаться? – спросил Дэниэль.
– А что ты думаешь?
Его губы были как огонь, сжигая ее губы и вызывая ощущение волнения и отрешенности, которое, ей казалось, было уже давно в ней похоронено.
Она и не заметила, как сползла с нее одежда. Но ощущала, как пальцы его пробегают по ее телу, вызывая удивительный электрошок экстаза.
Ей пришлось повозиться, чтобы стащить одежду с него. Вцепится в его рубашку, ее разрывая, сорвать молнию с брюк.
– Я так хочу тебя, так хочу, – бормотала она. – Я многие-многие месяцы хочу тебя. Кажется, всегда.
Он ласкал ее груди, нежно играя с ними, прикасался к соскам, пока ей просто не захотелось кричать. Ей хотелось умолять его, чтобы он занялся с нею любовью.
Она потянулась к его члену. Всегда возбуждаешься, когда чувствуешь тело нового мужчины. Удивление, которое приносит каждый новый пенис. Тот, кто говорит, что в темноте все они одинаковые, лжет. Каждый – откровение.
По размеру, запаху, вкусу, осязанию. У Дэниэля был маленький, но красивой формы. Не как у Буча Кауфмана – но для нее, как она поняла, значения это иметь не будет.
Она опустилась перед ним на колени и взяла его в рот. Он застонал от удовольствия, а потом и сам опустился на пол рядом с ней. Они вместе упали на ковер, перекатывались, смеялись, наслаждались каждой минутой. Потом он забрался на нее, в нее вошел. Она чуть приподнялась ему навстречу, туго обхватив ногами его спину. И немедленно почувствовала, что кончает. Он не отпускал ее. То была агония и экстаз. Обычно ей требовалось время между оргазмами, и к ней в эти моменты лучше не прикасаться. Но Дэниэль ее не отпускал, и неожиданно все было снова хорошо – больше, чем хорошо, – это было замечательно. Сильнейшее ощущение сексуальной энергии и силы.
Дэниэль почувствовал в ней перемену, и повернулся так, чтобы теперь она была сверху. И теперь ее мысли, ее мозг и ее тело сосредоточились только на одном. Он управлял ее ягодицами – медленно, медленно, а затем – быстрее, быстрее. Его член был величайшим органом управления, который она когда-нибудь знала. И вдруг она опять стала кончать. Не поддающийся контролю оргазм, который волнами шел по всему ее телу, вызывая удивительное восхищение. И она закричала изо всех сил. Она, которая раньше всегда занималась любовью беззвучно.
А потом и Дэниэль стал кончать. Сжимая ей ягодицы. И она могла чувствовать, как роскошные соки вливаются в нее.
Это было не траханье. То была нирвана.
– О Боже мой! – наконец-то он ее отпустил. – О мой Боже!
Она лежала на полу без движения.
– Насладилась? – спросил Дэниэль тихо.
– Просто невероятно! Он вновь стал ласкать ее.
– Хватит! – запротестовала она.
– Когда получаешь удовольствие, никогда не бывает «хватит».
– Пожалуйста…
Он не обращал внимания на ее возражения. Он слегка провел рукой по ее соскам, а потом его пальцы оказались меж ее ног, раздвигая их, уступая место языку, такому ласковому.
– Не надо больше… пожалуйста… не надо больше.
Но даже когда она говорила это, она уступала его удивительным ласкам, и когда она кончила в третий раз, это было невероятно нежно, красиво и совершенно изматывающе.
Она ничего не могла с собой поделать – заснула, а когда часом позже проснулась, обнаружила, что Дэниэль прикрыл ее одеялом и подложил подушку под голову.
Она села, в полном одиночестве и смущенная. Она хотела говорить с Дэниэлем, беседовать – а не бросаться ему в объятия как любая из тех его девиц, романы с которыми так широко рекламируются. И это даже не первое их свидание – это вообще, говоря по правде, не свидание.
Теперь она поняла секрет его магнетизма. Он изумительный любовник – конечно же, лучший из тех, кто когда-либо был у нее. Чувственный, мужчина, которому и в самом деле нравится тело женщины, и он не делает те или иные движения только потому, что так советуют «Плейбой» и «Пентхауз».
В гостиной было темно, и лежать на полу становилось неуютно. Она встала, собрала свою одежду. Дэниэль спал в спальне. Ее несколько покоробило, что он просто набросил на нее одеяло и так и оставил в гостиной.
Она смотрела на него. Он спал крепким сном, слегка похрапывая.
Растерялась. Что делать дальше? Забраться к нему в постель? Или отправиться обратно в гостиницу?
Что он хочет, чтобы она сделала? Что это – всего на-всего ночь хорошего секса, или же начало романа?
Никогда в жизни Клео не чувствовала себя в такой растерянности. Обычно она задавала тон. Чертов Дэниэль! Из-за него она чувствует себя как школьница, черт побери!
Она решила одеться и ехать домой. Так, ей казалось, будет лучше. И все ж… у нее было страстное желание стащить с него одеяло и предаться любви. Она хотела, чтобы он был у нее во рту, охваченный ее губами и теплый… она хотела высосать из него все соки, как он это сделал с ней.
Она стянула одеяло. На нем была пижама. Она делала его таким уязвимым. Она потянулась рукой к пижамным штанам, к его члену, ласкала его, пока тот не стал оживать.
Она опустила голову, дразня, взяла его наполовину в рот – облизывая и лаская его языком.
– Ты красивый, – бормотала она.
– Я проснулся, – проговорил он.
– Прекрасно.
Она подтягивала его к себе, пока не оказалась вместе с ним в постели и с его членом у себя во рту.
Теперь была очередь пытаться протестовать. Но он был в ее руках, которые держали его за ягодицы, дабы он не удрал. Он поршнем заработал у нее во рту, но всякий раз, когда он вот-вот должен кончить, она заставляла его выйти из нее и переждать.
– Что ты со мной вытворяешь? – запротестовал он. Она нежно засмеялась.
– Чудесные страдания. Помнишь? Ты научил меня, теперь и я в это сыграю.
Когда она позволила ему кончить, это было словно взрыв.
– О Боже! Это было самое лучшее! – воскликнул он. Самое-самое.
Он сполз по кровати к ней и она растворилась в его объятиях.
– Я хочу, чтобы ты провела здесь ночь, – сказал он. – Сможешь?
– Да. Я думаю, да. Никто в Беверли-Хиллз искать меня не станет.
– За исключением, может, твоего друга.
– Рассела? Я же сказала тебе – он партнер по бизнесу, а не по удовольствию.
Он обнял ее.
– А я?
– По удовольствию, конечно. Ты что, думаешь, я собираюсь писать о ночи, проведенной вместе?
– Я в некотором смысле параноик в отношении репортеров. Вот почему я противился тому, чтобы увлечься тобой.
– А мы увлечены?
Его руки вновь ласкали ее тело.
– А ты как думаешь?
Она мягко засмеялась, внезапно почувствовала себя в полной с ним безопасности.
– Мне кажется, я захотела тебя в тот самый день, когда пришла к тебе за интервью.
– И я тоже.
Она пришла в восторг.
– Правда? Но ты со мной не церемонился, когда я позвонила, чтобы показать тебе статью…
– Которая мне довольно понравилась, – прервал он ее.
– Почему только «довольно»
– Потому что мне не нравится читать о самом себе. И точка. Но давай о тебе… ты не очень вовремя позвонила… мне надо было избавиться от Хейди…
– И от миллиона других, которые с тех пор были.
– Не верь всему, что ты читаешь.
– А если только половине – будет точно?
– Ты ревнуешь?
– Конечно, я ревную.
– Не надо. Кто угодно, лишь бы развеять одиночество ночи.
– О, спасибо… Он поцеловал ее.
– Не ты, дура. Я берег тебя с тех пор, как ты перешла на другую сторону улицы, чтобы не встретиться со мной. Вот тогда-то я и понял, что ты именно та, кто мне нужен.
– Я и не думала, что ты меня тогда заметил.
– Заметил – как и тогда, когда увидел вас с Бучем Кауфманом на той дурацкой вечеринке. Какого черта ты проводила время с этим придурком?
– Ждала тебя.
И, сказав это, поняла: то была правда.
Майк Джеймс понял, что жить без подруги рядом так же плохо, как и жить с ней.
Жить одному было скучно. Было мирно, спокойно и очень, очень одиноко. Он нанял приходящую домработницу. Была она очень молчаливой ирландкой, которая появлялась в девять утра, готовила ему завтрак на одного, а затем убиралась в квартире, доводя ее до чудовищного совершенства. Когда вечером он возвращался из офиса, в квартире его несло всякими дезинфицирующими веществами и средствами для чистки кожаной мебели. В унитазе всегда было полно белого пенящегося вещества. Все в холодильнике было гигиенически упаковано в фольгу.
Он ненавидел это. Он жаждал запаха женщины. Что-то не так в его жизни, но что именно, он не знал. С тех пор, как избавился от Энни – жуткая была сцена, она накарябала всякие ругательства на его входной двери, – он тщательно подходил к своим свиданиям с девицами, и придерживался нового правила: не приводить их к себе домой.
Это значило, что если они хотели, чтобы их трахнули, ночи проходили у них на квартирах. Это значило терпеть отвратительные ужины для гурманов на двоих, приготовленные по рекомендациям журналов «Космополитэн» или «Глеймор». Это значило немедленное несварение и боли в желудке. Это значило, что в кровати он бывал теперь не таким, как обычно. Это значило, что бабы жаловались. Это значило – дерьмо.
Майк не жил больше совершенной жизнью.
Рассел позвонил ему и сказал, что летит на западное побережье повидать Клео.
– И что? – коротко спросил Майк. – Она больше ничего не значит в моей жизни. Мы разведены.
– Тогда ты не будешь против, если я попытаю счастья? – вопросом ответил Рассел.
Мерзавец. Клео никогда и не взглянет на тебя. Мерзавец. Майк вынудил себя сохранить спокойствие.
– Делай, что хочешь.
Рассел отправился в приподнятом настроении, а Майк приуныл.
Если бы не Клео, он, наверное, обосновался бы с одной из своих девиц. Но ему все время приходилось сравнивать их с Клео и, как ни противно было ему в этом сознаваться, Клео была вне конкуренции.
ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ
Поначалу Маффин поверить не могла, что Джон с ней так поступит. Проходили дни, и становилось все более ясно, что такая короткая и рубленная записка, которую он оставил, – правда.
Она сидела в их роскошном особняке и ждала, что он вернется. О, она знала, что Джон изменился в Голливуде – оба они изменились, – но измениться до такой степени, чтобы бросить ее – оставить одну со всеми их счетами и долгами – это было просто жестоко.
У нее было ровно двадцать шесть долларов и пятьдесят центов. И все. Не хватит на то, чтобы улететь обратно в Англию, и едва-едва хватало, чтобы купить еды больше, чем на несколько дней. А этот мерзавец даже машину их забрал – тот самый взятый внаймы Кадиллак, за который приходилось расплачиваться теми деньгами, что она зарабатывала, позируя для порноснимков.
Никогда в своей жизни она не была раньше в одиночестве. Никогда не приходилось во всем разбираться самой и принимать решения. С того дня, как она ушла из семьи, всегда был Джон. Джон, который всегда говорил, что он так ее любит. Ну, да – он любил ее, – пока она зарабатывала хорошие деньги. Впервые Маффин поняла, что Джон ее просто использовал, толкая во все углы и рекламируя. И вот почему он был так зол, когда она вышла замуж за Крошку Марти Перла. Лишился хорошего капиталовложения – только в Голливуде это капиталовложение оказалось ерундой. В Голливуде она просто не вписалась. Слишком много хорошеньких девиц, и сексуальных тел, и что на этом фоне в ней особенного?
Джон бросил ее так, как гонщик бросает сломавшуюся машину, как теннисист – испорченную ракетку. Боже! Но она ведь должна была раньше понять, что он мерзавец. Разве первая его жена – Джейн – не говорила этого миллион и один раз. Когда он оставил Джейн, то оставил ее с двумя детьми. Если уж он наплевал на своих детей, то у нее-то какие шансы?
Она сидела в их роскошном особняке и ждала, что он вернется. О, она знала, что Джон изменился в Голливуде – оба они изменились, – но измениться до такой степени, чтобы бросить ее – оставить одну со всеми их счетами и долгами – это было просто жестоко.
У нее было ровно двадцать шесть долларов и пятьдесят центов. И все. Не хватит на то, чтобы улететь обратно в Англию, и едва-едва хватало, чтобы купить еды больше, чем на несколько дней. А этот мерзавец даже машину их забрал – тот самый взятый внаймы Кадиллак, за который приходилось расплачиваться теми деньгами, что она зарабатывала, позируя для порноснимков.
Никогда в своей жизни она не была раньше в одиночестве. Никогда не приходилось во всем разбираться самой и принимать решения. С того дня, как она ушла из семьи, всегда был Джон. Джон, который всегда говорил, что он так ее любит. Ну, да – он любил ее, – пока она зарабатывала хорошие деньги. Впервые Маффин поняла, что Джон ее просто использовал, толкая во все углы и рекламируя. И вот почему он был так зол, когда она вышла замуж за Крошку Марти Перла. Лишился хорошего капиталовложения – только в Голливуде это капиталовложение оказалось ерундой. В Голливуде она просто не вписалась. Слишком много хорошеньких девиц, и сексуальных тел, и что на этом фоне в ней особенного?
Джон бросил ее так, как гонщик бросает сломавшуюся машину, как теннисист – испорченную ракетку. Боже! Но она ведь должна была раньше понять, что он мерзавец. Разве первая его жена – Джейн – не говорила этого миллион и один раз. Когда он оставил Джейн, то оставил ее с двумя детьми. Если уж он наплевал на своих детей, то у нее-то какие шансы?