Коллинз Джеки. Мир полон разведенных женщин

   Солнце зашло за облака, и она поежилась, села, обхватила руками колени и испытующе посмотрела на Буча.
   – Я никогда не лгал тебе, бэби, – сказал он смущенно, – просто есть вещи, о которых я никогда еще не мог тебе рассказать.
   – Ну, например?
   – Ну, например, то, что у меня есть дочь, – сказал он быстро.
   – Дочь? Почему ты мне об этом не рассказывал? Ей сколько?
   – Именно поэтому я тебе никогда и не говорил… ей… тринадцать.
   – Тринадцать! Но Буч, тебе ведь самому только двадцать восемь.
   – Да, я был отцом-ребенком.
   Клео в удивлении покачала головой.
   – И где же она?
   – Поэтому я и заговорил об этом, бэби. Она будет здесь, завтра. Ее мама отправляет ее из Нью-Йорка, считает, что и я должен о ней позаботиться.
   – А кто же мама? Твоя первая жена?
   – Черта с два! Ребенок у меня появился за пять лет до того, как я женился первый раз.
   – Ну, и сюрприз. У тебя тринадцатилетняя дочь! Я просто поверить в это не могу!
   – Поверишь – она очень на меня похожа.
   – Ты видишься с ней? И почему ты раньше никогда мне о ней не говорил?
   – Я всегда бываю у них, когда приезжаю в Нью-Йорк. Шелли и я – это мать дочери – в хороших отношениях. Я ей даю много денег, чтобы все у нее было хорошо и без проблем.
   – А как зовут дочь?
   – Винни. Она словно мальчишка – очень хороша, и хочет попасть в кино. Конечно, мне всем приходится говорить, что она моя сестра – не могу же я испортить свой престиж. Клео, ты полюбишь ее, я точно это знаю.
   Они болтали допоздна. Клео была изумлена тем, что Бучу так долго удавалось хранить это в тайне. Он рассказал ей все. О том, что Шелли была богатой тринадцатилетней девочкой, жившей вместе с родителями в роскошной квартире. Раз в неделю он подвозил им продукты из магазина, и наконец, получилось так, что, когда матери Шелли дома не оказалось, он доставлял не только продукты. И были жаркие, потные полудни страсти – на самом лучшем диване в гостиной. Выходило быстренько, но с удовольствием. Возня с презервативами, которые надо было выбрасывать в мусоропровод после того, как все свершалось. А потом неделя за неделей мучительных ожиданий: начнутся ли у Шелли месячные – ожиданий, ожиданий…
   Ее старшая сестра повела ее к врачу, и тот подтвердил ужасное: она беременна. Буч с отвращением выбросил все свои запасы резинок. Шелли хотелось ребенка. Она действительно хотела – и никто не мог уговорить ее сделать аборт, хотя все и пытались.
   Ее отец вызвал Буча к себе. – Вы еще сопляки, чтобы жениться, – выпалил он с отвращением, – но ты давай убирайся от моей дочери, или я натравлю на тебя полицию.
   В страхе Буч рванул через всю страну – в Калифорнию, там и остался – попал в актеры, две женитьбы, стал звездой. Они с Шелли всегда поддерживали друг с другом связь. Они и вправду были хорошими друзьями. После того, как он разошелся с первой женой, они даже поговаривали о том, чтобы пожениться – но смотрелось бы слишком как кровосмешение. Они уже были братом и сестрой – к чему было это портить?
   Шелли занялась балетом. В двадцать шесть лет она вдруг захотела сделать карьеру, она трижды была замужем, и ей хотелось чего-нибудь постоянного. Она позвонила Бучу и сказала:
   – Я отправляю Винни к тебе, теперь твоя очередь поиграть в отца.
   Он не спорил. Впервые за тринадцать лет Шелли о чем-то просила его.
   Клео была в возбуждении от возможности увидеть его дочь. Она надеялась, что они поладят – и конечно же, не ее будет вина, если они не поладят. Она уже стала строить планы. Поездка в Диснейлэнд, на Волшебную гору. Экскурсия на студию компании Универсал, может быть – поездка на машине в Сан-Диего, в Аквариум. Это было все, что Клео обещала сама себе сделать, но одной ей от всего этого удовольствия не было бы.
   В постели Буч ласкал ее тело так, как обычно это и делал, – мастерски. Языком – начинал с ее рта, потом – груди, ее живот, ее бедра.
   Она постанывала. Нет, не настала еще пора заняться чем-то другим – пока не пора.
   Майк Джеймс выругался себе под нос. Как бы от них избавиться? Съехаться было делом легким. Вначале – просто щетка для волос и несколько коробочек грима, а потом – все остальные пожитки. Одежда, журналы, фены для волос, фотографии. Боже! Когда он только научится извлекать уроки из опыта прошлого?
   После Эрики еще три девицы возжелали постоянно поселиться с ним – и каждый раз бывало труднее уговорить их собрать пожитки и исчезнуть.
   С Эрикой было легче всего. Шесть недель постепенного надоедания друг другу, и Эрика объявляет, что она переезжает к Джексону.
   Майк об этом не сожалел. Он даже помог ей собраться, а когда она стала умолять его – двумя неделями позже – вернуться назад, там уже была Саманта. Саманта с томными зелеными глазами и со странным экзотичным запахом тела. Она продержалась месяц. Потом – Тулеа, славная, спокойная, очень красивая филиппинка. Три месяца – пожалуй, рекорд. Она рыдала, когда он попросил ЕЕ исчезнуть. Рыдала целую неделю. Все это было очень огорчительно, и потому Энни Гэмбл, сексуальная манекенщица, казалась в то время очень подходящей.
   Но такой Энни уже больше не была. Ну и запросы! Одновременного оргазма ей не хватало. Она хотела, чтобы во всем было равенство, включая пользование его Феррари. Ни за что. Он попросил ее удалиться.
   – Когда найду себе другую квартиру, – с негодованием ответила она, рассматривая в зеркало свое красивое лицо и накладывая серебристый грим на веки.
   – Давай-ка смотаемся куда-нибудь и покайфуем, бэби. А у него не было больше никакого желания что-либо делать вместе с Энни.
   Но ее это не беспокоило. Она натянула на себя серебристый тугой костюм, сапоги до бедер и отправилась кайфовать без него.
   Он слонялся по квартире, инвентаризируя многочисленные ее пожитки, и наконец улегся спать, прикидывая свой план дальнейших действий. План был таким: купить огромный сундук, дождаться, пока Энни не будет, запаковать все ее вещи, сменить замки на дверях, и баста – он снова станет свободным человеком. И в этот раз он и вправду извлек урок. Больше никто к нему не переберется. Трахнулся и пожалуйста – вон. Или того лучше – мотаться по ИХ квартирам – и никогда никого не пускать к себе.
   Удовлетворившись найденным решением, он наконец заснул, дабы в четыре утра быть разбуженным Энни. Она попыталась разбудоражить его спящий член.
   – Ну, давай, малыш, – стонала она, – мамочке очень хочется трахнуться.
   Майк сердито отодвинулся от нее. От нее несло спиртным и потом, и черт с ней. Он не предмет для секса, которым можно воспользоваться когда заблагорассудится.
   – Все вы сраные говнюки, – пробормотала Энни в отвращении и удалилась в ванную, откуда послышались звуки ее пластмассового вибратора.
   Энни была наихудшей из них всех. Очень красивой – ну, и что? Она вела себя как мужик – кичась своей независимостью, сексуальными запросами и полной настроенностью на свои собственные удовольствия.
   Майк подумал о Клео – он часто думал о ней. И у него возникло ужасное чувство, что он никогда не встретит такой женщины, как она.
   На следующее утро он купил сундук – здоровый сундук. И как только Энни ушла, он начал складывать туда ее вещи.
   ЭТА баба больше сюда не вернется.

ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ

   – Раздвинь ноги, – распорядился фотограф уж очень обычным голосом.
   Маффин сделала вид, что не расслышала. Она улыбнулась своей обычной улыбкой девочки-подростка, и еще больше выставила груди вперед.
   – Эй, – сказал фотограф, – эти снимки пойдут в журнал «Хард» Ты ведь знаешь, что им нужно. Будь хорошей девочкой – в конце концов тебе много платят всего за несколько снимков твоей манды. Подними колени повыше – пошире их раскрой – ну, давай, блядушка.
   Солнце жарко высвечивало роскошный бассейн. Маффин, голой лежавшая на шезлонге, с неохотой повиновалась. Ноги вверх, слегка раздвинуты. Она знала, что он хочет. Боже, этим она занималась последние пять недель. Она должна была этим заниматься. Кому были нужны манекенщицы просто обнаженные? Кому нужны были просто красивые лица и роскошные тела?
   Забудь об этом – это все прошло. Если деваха не раздвинет свой ноги перед камерой, это все будет зазря. Никакой работы. Никаких денег. А Джон кормится ею как вонючий сутенер. Денег не осталось. Все пошло прахом. Вот во что превратилась великая американская мечта.
   – Шире, – потребовал фотограф. – Ну, давай, у тебя роскошная манда, чего ты прячешь ее?
   Шире. Ради бога. Какой он фотограф. Он сраный гинеколог.
   Маффин подумала: было бы неплохо перед съемками выкурить сигаретку с марихуаной или еще чего-нибудь такого. Джон обещал ей достать. Одни обещания! Ноль. Тоже мне муж.
   – А руку давай-ка положи на бедро, – предложил фотограф, – и пусть она шныряет повсюду – пусть пальчики снуют везде – вот так – отлично!
   Щелк, щелк, щелк. Он прервался, чтобы перезарядить аппарат.
   Маффин уставилась в безоблачное синее небо. Все жалуются на смог в Лос-Анджелесе. Какой смог? Тело ее покрывалось потом. Ей было липко и грязно. Очень грязно.
   О Боже! Поначалу все было так прекрасно. Джексон, верный своему слову, разместил их в великолепном доме на Саммит-драйв, в пяти минутах от самого центра Беверли-хиллз. Шесть недель подряд они нежились на солнце, купались в своем собственном бассейне, играли в теннис на собственном корте и развлекали различных друзей Джексона. Джон занялся фотографиями для календаря – фото были невероятно невинными в сравнении с теми, которые она делает сейчас. Потом – Барбадос. Три недели работы в удовольствие. Сияя от успеха, они вернулись в Лос-Анджелес, где, как обещал Джексон, он подберет работу Маффин. Он вполне был счастлив пустить их обратно в тот же самый дом, только на этот раз запросил гигантскую плату.
   Джон согласился. Перед глазами Джона маячили долларовые банкноты. Джон был убежден, что она покорит Америку – как когда-то Америка была покорена изобретением нарезанного ломтями хлеба. Джон отправился с ней и кучей друзей в Мексику и, наконец-то, на ней женился. Только сейчас она знала, что это уже не по любви. Звалось это по-другому: защитой инвестиций.
   О да, в Лос-Анджелесе повзрослела. Из рассеянной глупышки она превратилась в разочарованную, верткую, жесткую сумасбродку.
   Лос-Анджелес был забит до отказа. Хорошенькими. Красивыми. Экзотичными. Эротичными. Ногами. Сиськами. Задницами. Чего только не захочешь – все там было.
   Успехом в Америке Маффин не пользовалась. Петь не могла. Играть не могла. Танцевать не хотела. Масса денег ушла на уроки. И все равно она по-прежнему не могла ни петь, ни играть, ни танцевать.
   Когда деньги стали иссякать, она предложила вернуться в Лондон.
   – Ты что, смеешься? – спросил Джон в полнейшем изумлении. – Мы не можем туда вернуться неудачниками. Наверное, ТЫ и сможешь, а вот Я точно нет. Ничего, все еще у тебя получится, надо только продержаться.
   Продержаться – это для Джона значило продолжать и дальше жить в этом доме. И каким-то образом вносить квартплату. В конце концов он предложил, чтобы она снялась на развороты для порножурналов..
   – Только разик-другой, и пойдут деньги.
   Она просто и не понимала, во что дает себя втянуть. В первый раз фотографировал ее сам Джон. Он накачал ее здорово перед этим, и для нее все это было как во мраке. Когда она раздвигала ноги, она делала это для него, а не для объектива камеры – в промежутках он занимался с нею любовью, – и она не понимала, во что влипла, пока не увидела фотографии… Теперь уж точно в Уимблдон не попасть. Она вся раскраснелась от стыда, когда подумала, что ее отец, возможно, увидит эти снимки. О Боже! Джон мерзавец. Она наконец-то поняла, почему его первая жена так его всегда называла.
   Вот тебе и американская мечта! Раздвинь ноги, и я покажу ее тебе.
   Фотограф перезарядил аппарат и был готов продолжать съемки.
   – Ну, поехали, девонька, – быстро проговорил он, поглядывая на часы. – Мне еще две съемки сегодня предстоят. Раскрой-ка свои жемчужные воротца.
   – Убери руку, хихикая, говорила девица с рубленым британским акцентом. – Мне больно!
   Джон повиновался, убрал руку с ее бедра.
   – У меня нога онемела, – пожаловалась она, поднимая ногу и тряся ею. – Ой, колет, словно иголками.
   Голые, они лежали в обнимку на полу ее гримерной, устроенной в автофургоне. Джон и Дайна Бисон – британская киноактриса, снявшаяся уже в двух фильмах и с целой очередью продюсеров, пытающихся заполучить ее.
   Ей было двадцать восемь. Дама секс-символ. Длинные темные кудри, кошачьи глаза, сочный рот. Она была в Голливуде уже восемь месяцев и снискала себе репутацию недотроги, которую трудно было уложить с собой в кровать. Многие пытались. Большинству ничего не удалось.
   Джону же, с его младенческим шармом, понадобилось семь дней.
   Дайна страстно ласкала его поникший пенис.
   – У нас есть еще десять минут, а потом они будут ломиться в дверь, – сказала она.
   Десять минут. Ну, давай же, дурак, поднимайся. Не упусти шанса.
   Он взобрался на Дайну и начал целовать ее набухшие соски.
   Она счастливо вздохнула. Она была очень красивой девицей. Он подумал о Маффин. О тех фотографиях, что он делал. Каким-то чудесным образом появилась эрекция, и оседлав мисс Бисон, он дал ей то, чего она хотела.
   Она смеялась. Она стонала. Потом кончила.
   Встала с пола и посмотрела в зеркало, проверить, как выглядит. Причесала свои роскошные темные волосы, накинула банный халат поверх голого тела. Послала ему воздушный поцелуй.
   – Когда они станут стучать, скажи им, что я отправилась гримироваться, хорошо, радость моя?
   Ответа она дожидаться не стала. Просто ушла. Очень независимая леди, эта мисс Бисон. Очень удачливая. С нужным мужиком, который при ней…
   Джон поднялся и уставился в зеркало на свое костлявое тело. Никаких мускулов. Кости отовсюду выступают. И все же, когда захочет, он всегда может трахнуть.
   Дайна оставила отметины. Две глубокие царапины поперек грудной клетки. Но это не имело значения. Маффин не заметит. Она больше ничего не замечала, она всегда теперь накаченная. О Боже! С неким проблеском вины он вспомнил, что обещал достать ей сигаретку с травкой перед очередной фотосъемкой. О черт. Она обалдеет от этого и будет еще более плаксивой, чем обычно. Что случилось с той Мафф, которую он знал? Что стало с той приятной малышкой?
   Голливуд. Вот, что случилось. И все говно, с ним связанное, что ударило ей в голову. Если бы только она послушала его. Он бы СМОГ сделать ее звездой.
   Теперь уж слишком поздно. Позирует своим влагалищем. Боже! Она и в самом деле все упустила. Джон предпочел забыть при этом, что это была ЕГО ИДЕЯ для начала-то.
   Дабы было чем платить за тот сраный дворец, который Джексон ему навязал. Хер с ним, с Джексоном. И хер с ними, с его накачавшимися друзьями.
   Джон медленно одевался. Он знал, что ему надо избавиться от Маффин, пока она не утянет его за собой вниз. Если б он только не женился на ней… как легко было бы… когда он только научится чему-нибудь?
   Если б он только мог сейчас съехаться с Дайан. Быстренько развестись. У нее хороший дом на берегу океана, простой, но удобный. Не такой дом, в котором должна была бы жить будущая звезда. Он вскоре это изменит.
   Это было умным шагом с его стороны – воспользоваться некоторыми из связей в Англии. Пожилые дамы – редакторши фотоотделов – были более чем довольны дать ему заказы на съемки. И одна из них захотела, чтобы он снял Дайану на обложку.
   Телефонный звонок. Дайана соглашается. И вот теперь уже целую неделю он занят съемками.
   Как только он ее увидел, он понял, что она станет его пропуском к лучшим временам. Тщательно, подспудно он строил планы обладания ею.
   Семь дней было неплохо для девицы, которую, как поговаривали, заполучить было очень трудно. Вовсе неплохо. А вот если б сейчас он смог определиться, что ему делать дальше с Маффин…

ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ

   Клео была в возбуждении. Впервые за многие месяцы ей было чего ждать с нетерпением. Тайна, раскрытая Бу-чем, – о том, что у него тринадцатилетняя дочь, – сначала напугала ее, но теперь – неожиданно, необъяснимо – она была от этого в восторге.
   Когда Буч уехал в аэропот, она стала прибираться по дому. Дом был в жутком состоянии – уборка никогда не была их особой заботой. В комнате, в которой будет жить Винни, были только кровать и комод. Еще не поздно все это подукрасить немного. Поддаваясь импульсу, Клео рванула к машине и помчалась в Беверли-Хиллз. Она сразу же направилась к Робинсону, в отдел постельного белья, и выбрала там простыни в красную полоску и такой же расцветки покрывало с кружевами. По пути обратно она заглянула еще в отдел игрушек и купила плюшевую собаку Снупи. Маленькие девочки никогда не бывают слишком взрослы для Снупи.
   Довольная покупками, Клео сложила их в багажник и поехала назад, к пляжу.
   По дороге остановилась еще в универсаме. Почему бы ради разнообразия не купить печенья? И конфет, и мороженого, и орехов в шоколаде. Буч называет все это «едой-отравой», но Клео была уверена, что Винни-то думать так не будет. Винни. Странное имя для девочки. Уменьшительное от какого имени? Она забыла спросить об этом Буча. Она поддала газу, – можно еще успеть вернуться домой до того, как они приедут из аэропорта. Надо прибрать комнату, сделать ее покрасивее.
   Перед домом машины Буча еще не было. Прекрасно. Она успела первой. Быстро припарковалась, выскочила из машины и доверху нагруженная свертками, вошла в дом.
   Рок-музыка оглушила ее. Самый громкий хард-рок, который она когда-либо слышала. Боже! Откуда это несется? Просто невозможно.
   – Эй, – выкрикнула она, но голос ее потонул в грохоте музыки.
   Она свалила свертки на кухонный стол и пошла по комнатам, шум бил по голове, как молотком. Гостиная была пустой.
   – Буч? – слабо спросила она. Где его черти носят?
   Она прошла в комнату Винни. Пусто. Оставалась только одна комната. Их спальня. Как раз оттуда-то оглушительная эта музыка, судя по всему, и неслась. Она толчком открыла дверь. На кровати сидело подобие Буча, только с более светлыми волосами. Женское подобие, с ниспадающими шелковистыми волосами и упругими прыгающими грудями, едва скрываемыми тем мини-кини, что был на ней. Жесткие голубые глазки смотрели недружелюбно. Магнитофон, лежавший у нее в ногах, издавал эти ужасные звуки, а сама она занята была тем, что раскрашивала ногти на ногах в золотистый цвет с блестками. Сигарета – с марихуаной? – свисала у нее с полных сочных губ. И ЭТО Винни? ЭТО его РЕБЕНОК?
   – Ты кто? – спросила девица суровым голосом. Слов Клео не расслышала, она просто прочитала их по движению губ.
   Задав вопрос, Винни, по всей видимости, утратила всякий интерес к тому, чтобы выслушать ответ, и вновь занялась раскрашиванием ногтей и встряхивая сигаретный пепел по всей кровати.
   На какое-то мгновение Клео лишилась дара речи, а затем гнев охватил ее – гнев на вопиющую грубость этого карикатурного младенца. Она быстро подошла к кровати и шарахнула по кнопке «Выкл.», дабы вырубить этот звук, сотрясающий нервы.
   – В чем дело? – протянула Винни, – не нравится, что ли?
   – Ты, наверное, Винни, – заявила Клео, надеясь, что, может быть, – дай Боже – она ошибается.
   – Вроде бы, – ответила девица, рассматривая ее прищуренными глазами. – Итак, я попытаюсь еще раз – ты кто такая?
   Разве Буч не сказал ей? Не мог же он быть ТАКИМ ослом. С упадшим сердцем Клео поняла, что мог.
   – Меня зовут Клео, – сказала она напряженно, пытаясь выдавить из себя улыбку, – и я живу здесь. Собственно говоря, та кровать, на которой ты разлеглась, – моя.
   Сквозь сжатые зубы девица издала какой-то щелкающий звук – звук, дающий знать, что она пришла в веселое удивление.
   – Ты, значит, очередная? А ты не похожа на других. Несколько костлява для Буча.
   Клео проглотила злость и попыталась сохранить спокойствие.
   – Где твой отец? – вежливо поинтересовалась она.
   – Ему пришлось уехать в город.
   Ну, да, конечно, мрачно подумала Клео, ему пришлось. Чертов трус.
   – Хорошо, – сказала она приветливо, – мне кажется, мы можем начать с того, что поселим тебя в твоей комнате. Пошли, захвати свои вещи.
   – Я здесь останусь. Буч сказал, что я могу быть там, где захочу.
   – Мне не кажется, что Буч имел в виду, что мы будем спать втроем.
   – СПАТЬ я здесь не буду, – презрительно отозвалась Винни. – Когда вам надо будет трахаться, я уберусь.
   – Ты уберешься сейчас, – отрезала Клео.
   – Боже! Ну и нервная же ты! – Винни глубоко затянулась сигаретой и втолкнула бычок в пепельницу. Потом она взяла магнитофон и лак для ногтей и сползла с кровати. Не произнеся больше ни слова, она последовала через гостиную, а оттуда – в двери на деревянную терраску. Магнитофон был вновь включен, и оттуда рванул хард-рок.
   Клео уселась на краешке постели. Она не могла в это поверить – неужто все тринадцатилетние девицы сегодня таковы? Неужто этот монстр и есть та приятная дочурка, которую она ждала? Боже! Как же можно ошибаться!
   У нее возникло сильное ощущение, что не пройдет так уж много времени и ей придется следовать дальше.
   Буч не вернулся раньше шести. Он впорхнул в дом, как если б ничего такого и не происходило. По обыкновению поцеловал Клео в щеку и сжал Винни в мощном объятии.
   – Как моя маленькая красавица? – с гордостью спросил он.
   Винни высвободилась из объятий. – Ради Бога, избавь меня от этого дерьма, которым ты награждаешь всех своих баб. Буч рассмеялся.
   – Не груби, крохотуля.
   – А, пошел ты, – и Винни удалилась на пляж.
   – Прекрасный ребенок, – захлебывался Буч, – ершистый, такой же, как ее старик-папаша.
   – А где был ее старик-папаша? – холодно спросила Клео.
   – Разве я тебе не сказал? Встречался с Лю Марголисом в «Парадоксе». Знаешь что? – новая переделка «Жеребца Сэрфа» вовсе не плоха. Если они еще поднимут гонорар, я, наверное, могу и согласиться.
   – Буч, почему ты не сказал мне, что Винни такая… такая странная?
   Он откупорил банку пива, отпил глоток, рукой утер рот.
   – Она странная? – он был искренне удивлен.
   – Не говори мне, что ты этого не заметил. Она ж Лолита. И почему ты не сказал ей обо мне?
   Он улыбнулся по-мальчишески.
   – Я знал, что вы обе чудесно поладите. Клео подняла удивленно брови.
   – Знаешь что, Буч? Ты даже более глуп, чем об этом твердят газеты.
   – Эй, ну перестань, малышка.
   – Я серьезно говорю. Если ты хотя бы на мгновение решишь, что я намереваюсь позволить этой маленькой Лолите куролесить в этом доме, ну тогда, бэби, подумай еще.
   Буч подошел к ней, обнял ее.
   – Ну, успокойся. Дай ей передышку. Она растерялась. Пара деньков, мы станем одной большой и счастливой семьей.
   Двумя днями позже Клео паковала свои чемоданы. Хватит. С Винни невозможно жить – и нечего удивляться, что ее маменька хотела от нее избавиться. Она курила, пила, ругалась. Она была неопрятной, грязной и любопытной до такой степени, что обшаривала все шкафы и тумбочки в доме. Она была грубой, злой, все время оскорбляла. Последней каплей для Клео было то, что она застукала «приятную малышку Винни» трахающейся на ЕЕ постели с рабочим с соседней бензоколонки.
   – Вон! – завопила она.
   – ТЫ убирайся, – ответила Винни. – Это дом моего отца, а я – несовершеннолетняя, поэтому ты и отчаливай, мадам.
   В том, что она сказала, была своя логика. Буча не было дома. Клео поняла, что ждать его, чтобы с ним переговорить, – попусту тратить время; для него Винни маленькая задничка-очаровашка. Потому она и начала собираться.
   Уйти от Буча особой проблемой не было. Для любой шесть месяцев сушить мозги было бы достаточно.

ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ

   Кармен Раш была одной из кинозвезд нового типа. Экзотичная, богатая, талантливая и уродливая. Это качество она компенсировала тем, что окружала себя красивыми мужчинами и устраивала наилучшие, наиболее сумасбродные вечеринки во всем Голливуде. Если вы не приглашены на вечеринку к Кармен, значит, вы просто не существуете.
   Джон, встав на уши, устроил так, что получил приглашение на одну из вечеринок. Прием, назначенный на поздний вечер, был организован, дабы поприветствовать прибытие в Голливуд Ала Кинга, суперзвезды.
   – Я не хочу туда идти, я измотана, – жаловалась Маффин. Но несколько таблеток возбуждающего средства изменили ее мнение.
   Джон приходил в расстройство от того, что она так теперь зависит от таблеток и наркотиков, но в конце концов: если она на этом и держится… А кроме того, немножко травки или кокаина не повредит никому. Половина Голливуда большую часть времени была накачана до одури – и все же дело удавалось делать. Джон этим не увлекался. Он хотел, чтобы голова его в любое время была ясной. Он обратил внимание, что Дайана не особо против пары-дру-гой понюшки кокаина. Но он скоро избавит ее от этой привычки.
   – Когда мы, наконец, доберемся? – спросила Маффин. – Я кончаюсь.
   Джон вел Кадиллак, который они брали в аренду. Те деньги, что Маффин заработала за день съемок, должны пойти на очередной взнос. Машина была последним, чего Джон готов был лишиться.
   – Через пять минут, – сказал он. – Не волнуйся, наедимся мы там, наверное, так, как ни разу не ели за всю неделю.
   Кармен Раш жила в Малибу-колони в огромном доме из стекла. Охранники пропустили их через ворота, и Джон сдал машину на парковку служащему с выпирающими мускулами.
   Роскошный дом уже был набит гостями. Отовсюду неслась громкая рок-музыка. Какой-то фильм Чарли Чаплина беззвучно крутили на белой стене. Столы из пер-спекса, поддерживаемые скульптурами обнаженных мужчин, ломились от еды.