Страница:
Он пожал плечами.
— Это вопрос гордости. Скажи, чего это Кларенс Дэрроу валяет тут дурака на пару с Дьюком и его ребятами? Разве он не сидит по уши в своем деле?
Как раз в этот момент Дэрроу оказался по щиколотку в воде. Каханамоку помогал Дэрроу выбраться из лодки и попасть на пляж, журналисты выкрикивали вопросы, а раскорячившиеся, как крабы, фотографы щелкали затворами своих камер.
— Он работает над делом, — сказал я. — Во всяком случае, по линии связей с общественностью... не говоря уже о расовых отношениях. Валандаясь тут с Дьюком Каханамоку, он дает понять, что вовсе не считает всех пляжных мальчиков насильниками.
— А обвиняемые по делу Ала-Моана, — заметил Крэбб, — вовсе и не пляжные мальчики. Обычные сорвиголовы из Гонолулу, плывущие по течению жизни.
Он произнес это с известной долей сочувствия.
— Ребята лет двадцати, — сказал я, — везде беспокойный народ, а не только на Гавайях.
— Да, но здесь действительно полно ребят, которые живут как придется. Здесь намешано столько рас, их культуры и обычаи переплелись очень тесно.
— Значит, ты считаешь, что ребята Ала-Моана — не бандиты?
— Нет, и, думаю, не насильники.
— С чего так?
Он вздохнул. Прохладный ветерок прорывался даже сквозь тепло дня, заставляя плясать его темно-русые волосы. Проклятый красавчик, если бы он не был так любезен, я бы его возненавидел.
Взгляд у него был спокойный.
— На островах есть старое присловье «Болтлив, как гаваец». Но из ребят копы ничего не вытянули.
— Ну и что? В самых разных делах полно подозреваемых, которые держат рот на замке.
Он покачал головой.
— Но не подозреваемые-гавайцы. Если бы копы со своими дубинками и плетками ничего из них и не выбили, то водка и любопытные друзья и родственники наверняка добились бы своего. И тогда по островам прокатился бы слух, как прибой по пляжу.
— А ничего подобного не случилось?
— Нет. А иначе почему, ты думаешь, цветное население в подавляющем большинстве на стороне «насильников»? Кроме того, на Оаху нет надобности насиловать женщину. Тут достаточно подходящих девчонок, которых надо только попросить.
Может и так, если ты выглядишь, как этот парень.
— То место, где прогуливалась Талия Мэсси и где ее схватили, — сказал я, — это район красных фонарей. Может, Хорас Ида и его дружки ехали мимо и по ошибке приняли ее за дешевую проститутку и решили поживиться на дармовщинку.
Он обдумал мои слова.
— Пожалуй, это самое лучшее, что могло бы выдвинуть обвинение. Это вполне могло случиться именно так. Но только это сделали не ребята Ала-Моана.
— Почему?
— Да потому что гавайцы болтливы! По городу, среди цветных, ходит слух, что это была другая шайка парней. Ты хоть представляешь, сколько подобных компаний разъезжало в ту ночь в поисках развлечений?
Из этого парня получился бы неплохой адвокат. Возможно, когда он выбросит из головы всю эту олимпийскую чепуху, то все же закончит юридическую школу.
— Часы есть, Нат?
Я сверился со своими часами и сказал ему, что скоро два.
Он встал, мускулы у него заиграли совсем, как у Дьюка.
— Пожалуй, мне пора. Я должен быть в На-таториуме к двум.
— Где?
— В Нататориуме. Это озеро с соленой водой рядом с «Алмазной Головой». Я там тренируюсь.
— Удачи тебе, — сказал я, протянув ему руку.
Он пожал ее и стал складывать полотенце, а я, как бы между прочим, спросил:
— Почему ты решил позавтракать со мной именно сегодня? А, Жердь?
Это вроде было его прозвище? Как будто бы его он назвал мне на пристани, после того как причалил «Малоло»?
Должно быть, я не ошибся, потому что он ответил:
— Я просто хотел отплатить за твою доброту тогда на корабле...
— А ты знаком с кем-нибудь из ребят Ала-Моана?
Он захлопал глазами.
— Да, э... я знал Джо Кахахаваи. И Бенни Ахакуэло я знаю.
— Местные спортсмены, как и ты.
— Да. — Теперь он улыбнулся растерянно. — А ты поймал меня на этом... я хотел замолвить доброе слово за друзей, не говоря тебе, что они мои друзья...
— Я же детектив. Мне платят за то, чтобы я ловил людей на подобных вещах.
— Прости. Я не хотел направить тебя по неверному пути...
— Не извиняйся за то, что хотел помочь друзьям. Послушай, Жердь... ты ведь ни в чем мне не солгал?
— Нет. Только маленький грех умолчания... Я улыбнулся ему.
— Это делает тебя намного более надежным свидетелем, чем те, с кем я говорил. Спасибо за информацию. Удачи в Лос-Анджелесе.
Приближающиеся Олимпийские игры должны были состояться в этом городе.
— Спасибо, Нат.
Он еще раз ослепил меня смущенной улыбкой, помахал рукой и ушел.
Дэрроу выбирался на пляж. Дьюк Каханамоку возвращался назад, к своим приятелям в каноэ, возможно, чтобы избежать журналистов. До этого мягкий плеск волн и веселый щебет загорающих и купающихся, которые плескались у берега или поджаривались на расстеленных на белом песке полотенцах, заглушали голос Дэрроу. Но теперь, когда К. Д. и репортеры двинулись к отелю и ряду столиков под пляжными зонтами, где сидели и мы, я отчетливо разобрал, о чем они говорили...
— Волнуетесь, что в жюри присяжных будут представлены разные расы, судья? — спросил один из журналистов.
Газетчики обычно называли его судья, хотя он никогда им не был. Они вроде и посмеивались над ним и в то же время делали комплимент.
— О, у меня нет никакого сомнения в том, что у нас будет смешанное в расовом отношении жюри присяжных, и никакого волнения. Я воспринимаю это как возможность навести мосты между белыми и коричневыми и желтыми.
— На мой взгляд, вам не удастся воспользоваться вашей обычной тактикой, судья, — заметил другой газетчик. — Если суд скажет гавайским присяжным, что убийство человека противозаконно, и они решат, что ваши клиенты убили этого человека, то — ничего не попишешь — признают их виновными.
— В том-то вся и беда с этими судами, — проворчал Дэрроу. — Все думают о законе и никто не думает о людях! А теперь, если вы извините меня, господа, на сегодня — все...
На прощание Дэрроу ответил еще на несколько незначительных вопросов, и журналисты и фотографы медленно удалились, а сам он послал мне быстрый взгляд, говоривший «не уходи», и пошел к столику недалеко от меня, за которым сидели Руби, миссис Лейзер и Изабелла. Он присоединился к ним и принялся весело болтать.
Предвидя, вне всякого сомнения, появление фотографов, миссис Дэрроу облачила свою полную, но приятную фигуру в спортивного фасона синее в белую полоску платье и соответствующую шляпку, миссис Лейзер была очаровательно небрежна в пляжном брючном костюме с поясом — бежевая блузка и голубые брюки, а ослепительная блондинка Изабелла была сногсшибательна в белой в голубой горох юбке и такой же шляпе, а вместо блузки она использовала верхнюю часть белого купальника, которую ей было чем заполнить. Изабелла не разговаривала со мной, но я намеревался сломать эту преграду, когда подойду поближе.
Джордж Лейзер отсутствовал — кому-то же надо было готовиться к грядущему судебному процессу.
— Простите, са?
Голос был красивый, мужской, не сказал бы, что тягучий, но с явным южным выговором.
Я обернулся. Передо мной стоял, склонившись в полупоклоне, приятный мужчина лет за тридцать в безупречном белом полотняном костюме, в руках он держал мягкую соломенную шляпу. Его темно-каштановые волосы были тронуты на висках сединой, из-за очков в металлической оправе на меня смотрели внимательные глаза, полуприкрытые тяжелыми веками. Держался он почти любезно.
— Вы Натан Гелла?
— Да, — ответил я с неохотой. Несмотря на всю свою любезность и цивилизованный внешний вид, этот парень вполне мог оказаться газетчиком.
— Мистер Дэрроу попра-асил меня поговорить с вами. Я капитан-лейтенант третьего ранга Джон И. Портер. Адмирал Стерлин направил меня в распоряжение мистера Дэрроу. Ма-агу я сесть?
Привстав, я указал на стул, который освободил Крэбб.
— Разумеется, доктор К. Д. говорил о вас. Вы как будто бы поладили.
— С Кларенсом легко ладить. — Сев, он положил шляпу на маленький стол. — И потом, это честь — пома-агать такому великому человеку.
— Я вижу, вы в гражданском, доктор.
— Поскольку, ка-ак личный врач мистера Дэрроу, я много времени прова-ажу с ним, адмирал Стерлин посчитал, что так будет разумнее.
Так будет разумнее в отношении прессы, ни к чему, чтобы мистера Дэрроу постоянно видели в компании военно-морского офицера.
— Если вы собираетесь поговорить о деле, доктор, — сказал я, — не возражаете, если я сделаю кое-какие записи?
— Нисколько.
Но прежде чем открыть чистую страничку в блокноте, я проверил то, что вызвало у меня в памяти имя доктора. Верно, вот запись, которую я сделал на «Элтоне», когда мы беседовали с миссис Фортескью и Томми Мэсси: Портер был тем врачом, который посоветовал Томми взять Талию и покинуть остров.
— Какова ваша специализация, доктор?
— Я гинеколог, миста Гелла, наблюдаю жен военнослужащих.
— Гинеколог... врач, которому женщины платят за то, чтобы он посмотрел на то, что они не покажут никакому другому мужчине?
— Оригинально, но верно подмечено, да.
— Значит, вы были врачом Талии и до изнасилования? Какие-то женские болезни?
— Да, са, и общее наблюдение. А после того случая адмирал Стерлин попросил наблюдать и лейтенанта Мэсси, са.
У сидящего рядом со мной приятного вида специалиста были напряженные, встревоженные глаза. Это был взгляд человека, который знает о чем-то, что предпочел бы не знать.
— Я осматривал миссис Мэсси в ночь, когда это случилось. Могу сообщить подробности, если хотите, са.
Я заметил, что он избегает слова «изнасилование».
— Пожалуйста, — поощрил я.
Ему не надо было сверяться со своими записями.
— Я обнаружил двойной перелом нижней челюсти, повреждение было таким серьезным, что нижняя челюсть сдвинулась и не смыкалась с верхней. Три зуба с правой стороны находились в такой близости от перелома, что их пришлось удалить. Верхняя и нижняя губы распухли, потеряли цвет, нос тоже распух. Я также обнаружил по всему телу маленькие порезы и синяки.
— Все это подтверждает рассказ Талии о том, что ее избили и изнасиловали, как вы думаете, доктор?
Он едва заметно поднял одну бровь, его мягкий, с южным акцентом голос был едва слышен за плеском прибоя и шумом пляжа.
— Миста Гелла, это факт. Однако, и это тоже факт, ее одежда не была порвана и на одежде и на белье не было никаких следов мужского семени. Исследовав тазовые органы, я не обнаружил там никаких ссадин или повреждений. Добравшись до дома, она приняла душ, чем, возможно, и объясняется отсутствие следов изнасилования.
Я выпрямился на стуле.
— Есть ли какие-то сомнения в том, что она вообще была изнасилована?
— Скажем, нет никаких сомнений, что ее избили. Ее челюсть, возможно, никогда не срастется как надо, и там навсегда останется маленькая опухоль. Без сомнения, нет никаких указаний на то, что ее не изнасиловали. Она замужняя женщина, миста Гелла, и ее вагина... э... достаточно раскрыта.
— Одним словом, можно загнать туда грузовик и не оставить там никаких следов.
Его глаза расширились за стеклами очков.
— Я бы не дал такого... красочного... сравнения, но, по-моему, вы верно уловили мою мысль.
— Почему вы посоветовали лейтенанту Мэсси забрать жену и уехать с острова?
Это его удивило.
— Я не знал, что вам об этом известно, миста Гелла. Я действительно дал лейтенанту такой совет. Я даже вызвался пойти к адмиралу с предложением устроить лейтенанту перевод на основании ухудшения здоровья миссис Мэсси. Мне показалось, что огласка повредит и военно-морскому флоту, и супругам Мэсси, и я не видел смысла затевать судебное разбирательство.
— Не видели смысла попытаться засадить насильников за решетку? Если миссис Мэсси была изнасилована — а ваше обследование ни подтвердило, ни опровергло это, — она и ее муж вполне естественно могли хотеть, чтобы справедливость восторжествовала.
Он испугался, но потом, по мере того как глаза за стеклами очков в металлической оправе изучали меня, его лицо расцветало понимающей улыбкой.
— Добываете окольным путем сведения, миста Гелла?
Я улыбнулся в ответ.
— Послушайте, доктор... Дэрроу попросил вас поговорить со мной, и вам явно хочется чем-то со мной поделиться? Что заставляет вас хмурить ваши благородные брови?
Теперь прямо сел он, его голос зазвучал настолько тихо, что мне пришлось напрячь слух, чтобы сквозь пляжный гомон разобрать, едва слышно произносимые слова.
— Я сказал, что до того случая пользовал миссис Мэсси и как обычный врач. И только потому, что адвокат миссис Мэсси попросил меня поделиться с вами некоторыми сведениями, я делаю это, причем весьма неохотно.
— Поскольку мистер Дэрроу оплатил и получил разрешение на расследование, — сказал я, — я соблюдаю в отношении клиента ту же конфиденциальность, что и вы.
Доктор Портер вздохнул, сглотнул и заговорил.
— Когда я начал наблюдать миссис Мэсси, у нее были начальные признаки преэклампсии, которая характеризуется кровоизлияниями в печень и почки. Если ее не лечить, она переходит в эклампсию и часто смертельна. Ее симптомы — быстрое увеличение веса, высокое кровяное давление... и побочные кровоизлияния в сетчатке.
— То есть в глазах?
— Совершенно верно, са. Это ведет к слепоте или, по меньшей мере, к ослаблению зрения.
Мой возглас был восклицанием удивления.
— Вы хотите сказать, что Талия Мэсси слепа как летучая мышь?
— Нет. Нет. Но... острота зрения у нее значительно снижена. Если выражаться научно, ее зрение ухудшилось из-за экламптической токсемии. При плохом освещении она практически не видит.
— Например, ночью. В темноте.
— Именно так.
— Иисусе. Она опознала этих ребят, а сама ни к дьяволу не видит?
— Вы не совсем так поставили вопрос, са. Вопрос в том, могла ли она разглядеть этих людей в темноте, если практически не видит при дневном свете.
— Боже. Вы давали показания на первом процессе, так?
— Да, са.
— Но об этом не сказали.
— Нет, са. Мне должны были бы задать вопросы... но об этом никто меня-а не спросил.
А так как он был лояльным военно-морским офицером, находящимся под пятой адмирала Стерлинга, степень вероятности добровольного признания Портера была, по меньшей мере, невелика. Но теперь, когда был убит Джозеф Кахахаваи, совесть Портера явно беспокоила его.
— И еще кое-что, миста Гелла.
Неужели он припас еще одну бомбу?
— Когда я сделал аборт, анализ того, что я удалил, не показал беременности.
Я только хлопнул глазами.
— Вы хотите сказать, что Талия Мэсси не забеременела от насильников?
— И ни от кого другого... несмотря на то, что она говорила на свидетельском месте.
И своим адвокату и следователю.
— Возможно, еще кое-что для вас проя-аснится, если вы узнаете, что цифры отна-асительно высокого числа случаев изнасилования на Гавайях, которые адмирал и остальные постоянно представляли прессе, сильно преувеличены.
Я кивнул.
— Я и сам пришел к такому же заключению, док. Это по большей части вступление в «половую связь с лицом, не достигшим совершеннолетия», правильно?
— Да, закон называет это так. За исключением случая с миссис Мэсси, единственным изнасилованием белой женщины было то, которое совершил беглый заключенный.
Я перелистал блокнот. Кажется, миссис Фортескью что-то об этом говорила. Точно.
— Дэниел Лайман, — сказал я.
— Правильно, са, — подтвердил Портер. — По-моему, этот злодей все еще на свободе, по-прежнему подогревая общественное возмущение.
— Что ж, я крайне признателен вам за сообщенные сведения, доктор Портер.
— Я на-адеюсь, что мне не придется давать показа-ания на втором суде. Если мне придется рассказа-ать все, что я-а знаю, это будет ужасно... в каком свете я-а всех выставлю...
Знакомый скрипучий голос произнес рядом с ним:
— Не бойтесь этого, доктор Портер.
Дэрроу придвинул третий стул и сел. Его живот торчал под черным купальным костюмом, как будто туда подложили мяч.
— Прежде всего, — сказал Дэрроу, — я уже прошел через один такой процесс. Во-вторых, у меня и в мыслях не было вызывать вас свидетелем защиты... вы один из двух честных врачей, которых я встретил за свою жизнь.
Я обратился к Портеру:
— А сколько честных адвокатов вы знаете, док?
Ответом Портера послужила едва заметная улыбка.
Мы говорили вполголоса, неумолчный пляжный шум позволял нам уединиться в толпе.
Дэрроу спросил:
— Насколько я могу понять, вы сообщили моему юному другу все, что знаете, док?
Портер кивнул.
Пристальный взгляд серых глаз Дэрроу, когда он указал большим пальцем в сторону Портера, остановился на мне.
— Джон поделился замечательной информацией не только относительно дела Ала-Моана, но и касательно психологии представителей различных рас на Оаху. Нам пришлось бы здорово потрудиться, чтобы найти другого военно-морского офицера с таким же хорошим знанием социальных слоев гавайского общества.
— Вы льстите мне, Кларенс, — сказал Портер.
Дэрроу перевел взгляд на доктора.
— А теперь, рискуя обидеть вас, Джон, должен попросить вас оставить наше небольшое собрание... мне нужно несколько минут, чтобы поговорить со своим следователем с глазу на глаз.
Портер поднялся и изящным движением взял со стола шляпу, соединив это действие с полупоклоном.
— Я буду на Кокосовой лужайке, Кларенс, отдам должное чаю со льдом.
— Обязательно напомните о сахаре, — сказал ему я. — В этой части света о нем забывают.
Портер надел шляпу и улыбнулся.
— И подадут скорее не лимон, а ломтик ананаса. Забавные на этом острове обычаи. Всего доброго, миста Гелла.
И Портер ушел.
— Выслушав доктора, — спросил я, — вы изменили свое мнение о Талии?
От улыбки все лицо Дэрроу избороздили морщины.
— Я по-прежнему нахожу ее умной девочкой.
— Просто не верите ей.
Внушительное пожатие плечами.
— Не важно, верю ли я ей. Важно, что ее мать и ее муж ей поверили.
О своей встрече прошлой ночью с Хорасом Идой и его компанией я поведал Дэрроу по телефону.
Он откинулся на стуле, сложил руки на округлом брюшке.
— Ты не единственный, кто провел вчерашний вечер с обитателями острова. Знаешь, кто такой Уолтер Диллингэм?
— Достаточно важная для города персона, чтобы его именем назвали улицу.
— Улица названа в честь его отца. Уолтер Диллингэм президент дюжины компаний, член совета директоров в другой дюжине или даже больше. Вчера он пригласил меня на ленч в свой дом на Пасифик-хайтс. Говоря со мной не только от своего имени, но и от имени всей так называемой белой элиты, Диллингэм выразил уверенность в виновности ребят Ала-Моана.
— И что?
— А то, — протянул Дэрроу, — что если все эти важные белые шишки думают, что ребята виноваты, я делаю вывод, что есть чертовски большой шанс, что они невиновны.
Я кивнул, довольный ходом мысли Дэрроу.
— Становится возможным, а может даже, вероятным, что эти ребята, включая Джо Кахахаваи, которого убили наши клиенты, не похищали и не насиловали Талию Мэсси.
Его улыбка сделалась кривой.
— Я утверждаю, что эти молодые люди были тем не менее весьма убедительны во время вчерашнего мелодраматического действа... факт остается фактом, чтобы доказать свою правоту, они-таки тебя похитили.
— Не спорю. Но у них были на то причины, и они своего достигли. Вы собираетесь с ними увидеться? Они отчаянно хотят с вами поговорить.
Он отрицательно покачал своей бадьеобразной головой.
— Столкновение интересов. Возможно, после того как миссис Фортескью, лейтенант Мэсси и двое матросов будут оправданы, я смогу с ними увидеться... но не раньше, это просто невозможно.
— А если они снова меня схватят?
Он издал смешок.
— Эти милые, невинные ребятишки? Отбрось эту мысль.
— Послушайте, это островные сорвиголовы, дети трущоб, но я не думаю, что они насильники, и думаю, что вы того же мнения, К. Д. Черт, эти проклятые полицейские применили методы опознания, которые цивилизованные полицейские управления отринули еще полвека назад.
Он смотрел на меня с насмешливым любопытством.
— Когда и где ты встречался с цивилизованным полицейским управлением? Не припомню такого удовольствия.
— Вы знаете, о чем я говорю. Они трижды ставили подозреваемых перед Талией Мэсси, все равно что говоря: «Это парни, которых мы подозреваем, и хотим, чтобы вы их опознали».
Он снова отрицательно покачал головой.
— Дело не в том виновен или нет Джо Кахахаваи. Дело в том, что наши клиенты поверили, что Кахахаваи напал на Талию. Они совершили противозаконный акт насилия, оправдываемый чистотой их намерений.
— Вы смеетесь?
Серые глаза смотрели пристально.
— Нет. Я верю, что можно принять во внимание суть, не беря в расчет ненависть, страх и желание отомстить.
— То есть то, как это сделали миссис Фортескью и Томми?
Лоб Дэрроу прорезала морщина.
— Я ссылался на нашу судебную систему.
— Значит вы хотите, чтобы я перестал разбираться в нападении на Талию?
Глаза его вспыхнули.
— Нет! То, что в момент совершения преступления наши клиенты не знали правды, не означает, что мы не должны знать правды, начиная дело по их защите. Если Джо Кахахаваи был виновен, это нам на руку. Тогда мы будем увереннее с моральной точки зрения, наша защита будет надежнее.
— Значит, я продолжаю.
Он медленно кивнул.
— Ты продолжаешь.
— А если я обнаружу, что Кахахаваи невиновен?
Одна из бровей взлетела.
— Тогда мы сможем только уповать на то, что обвинению это неизвестно... Через несколько дней начнется отбор присяжных.
— А затем — веселье.
Чуть улыбнулся.
— А затем — веселье. Говоря о котором, я должен сообщить тебе неприятную новость от мисс Белл.
— Да?
Он состроил печальную мину.
— Похоже, у нее сильный солнечный ожог. Ну разве не трагедия? Она просила узнать, не сможешь ли ты зайти к ней в три часа и натереть лосьоном ее несчастную покрасневшую кожу.
— Думаю, мне удастся. С чего это она решила возобновить наше общение?
Он сделал неопределенный жест рукой.
— Я объяснил ей, что твоя работа частично заключается в том, чтобы играть при мне роль адвоката дьявола, что ты на самом деле помогаешь бедной милой Талии, а не копаешь под нее.
Я хмыкнул.
— Знаете, а я подозревал, что рано или поздно это с вами случится, К. Д.
— Что именно, сынок?
Я отодвинул стул и встал.
— Вы станете моим адвокатом.
И зашагал в «Ройял Гавайен». Часть моих мыслей крутилась в голове вокруг признаний доктора Портера, другая — в ожидании воссоединения с мисс Белл.
Я не был пляжным мальчиком, но прекрасно знал, как надо втирать в плечи красивой женщины лосьон от загара.
Глава 12
— Это вопрос гордости. Скажи, чего это Кларенс Дэрроу валяет тут дурака на пару с Дьюком и его ребятами? Разве он не сидит по уши в своем деле?
Как раз в этот момент Дэрроу оказался по щиколотку в воде. Каханамоку помогал Дэрроу выбраться из лодки и попасть на пляж, журналисты выкрикивали вопросы, а раскорячившиеся, как крабы, фотографы щелкали затворами своих камер.
— Он работает над делом, — сказал я. — Во всяком случае, по линии связей с общественностью... не говоря уже о расовых отношениях. Валандаясь тут с Дьюком Каханамоку, он дает понять, что вовсе не считает всех пляжных мальчиков насильниками.
— А обвиняемые по делу Ала-Моана, — заметил Крэбб, — вовсе и не пляжные мальчики. Обычные сорвиголовы из Гонолулу, плывущие по течению жизни.
Он произнес это с известной долей сочувствия.
— Ребята лет двадцати, — сказал я, — везде беспокойный народ, а не только на Гавайях.
— Да, но здесь действительно полно ребят, которые живут как придется. Здесь намешано столько рас, их культуры и обычаи переплелись очень тесно.
— Значит, ты считаешь, что ребята Ала-Моана — не бандиты?
— Нет, и, думаю, не насильники.
— С чего так?
Он вздохнул. Прохладный ветерок прорывался даже сквозь тепло дня, заставляя плясать его темно-русые волосы. Проклятый красавчик, если бы он не был так любезен, я бы его возненавидел.
Взгляд у него был спокойный.
— На островах есть старое присловье «Болтлив, как гаваец». Но из ребят копы ничего не вытянули.
— Ну и что? В самых разных делах полно подозреваемых, которые держат рот на замке.
Он покачал головой.
— Но не подозреваемые-гавайцы. Если бы копы со своими дубинками и плетками ничего из них и не выбили, то водка и любопытные друзья и родственники наверняка добились бы своего. И тогда по островам прокатился бы слух, как прибой по пляжу.
— А ничего подобного не случилось?
— Нет. А иначе почему, ты думаешь, цветное население в подавляющем большинстве на стороне «насильников»? Кроме того, на Оаху нет надобности насиловать женщину. Тут достаточно подходящих девчонок, которых надо только попросить.
Может и так, если ты выглядишь, как этот парень.
— То место, где прогуливалась Талия Мэсси и где ее схватили, — сказал я, — это район красных фонарей. Может, Хорас Ида и его дружки ехали мимо и по ошибке приняли ее за дешевую проститутку и решили поживиться на дармовщинку.
Он обдумал мои слова.
— Пожалуй, это самое лучшее, что могло бы выдвинуть обвинение. Это вполне могло случиться именно так. Но только это сделали не ребята Ала-Моана.
— Почему?
— Да потому что гавайцы болтливы! По городу, среди цветных, ходит слух, что это была другая шайка парней. Ты хоть представляешь, сколько подобных компаний разъезжало в ту ночь в поисках развлечений?
Из этого парня получился бы неплохой адвокат. Возможно, когда он выбросит из головы всю эту олимпийскую чепуху, то все же закончит юридическую школу.
— Часы есть, Нат?
Я сверился со своими часами и сказал ему, что скоро два.
Он встал, мускулы у него заиграли совсем, как у Дьюка.
— Пожалуй, мне пора. Я должен быть в На-таториуме к двум.
— Где?
— В Нататориуме. Это озеро с соленой водой рядом с «Алмазной Головой». Я там тренируюсь.
— Удачи тебе, — сказал я, протянув ему руку.
Он пожал ее и стал складывать полотенце, а я, как бы между прочим, спросил:
— Почему ты решил позавтракать со мной именно сегодня? А, Жердь?
Это вроде было его прозвище? Как будто бы его он назвал мне на пристани, после того как причалил «Малоло»?
Должно быть, я не ошибся, потому что он ответил:
— Я просто хотел отплатить за твою доброту тогда на корабле...
— А ты знаком с кем-нибудь из ребят Ала-Моана?
Он захлопал глазами.
— Да, э... я знал Джо Кахахаваи. И Бенни Ахакуэло я знаю.
— Местные спортсмены, как и ты.
— Да. — Теперь он улыбнулся растерянно. — А ты поймал меня на этом... я хотел замолвить доброе слово за друзей, не говоря тебе, что они мои друзья...
— Я же детектив. Мне платят за то, чтобы я ловил людей на подобных вещах.
— Прости. Я не хотел направить тебя по неверному пути...
— Не извиняйся за то, что хотел помочь друзьям. Послушай, Жердь... ты ведь ни в чем мне не солгал?
— Нет. Только маленький грех умолчания... Я улыбнулся ему.
— Это делает тебя намного более надежным свидетелем, чем те, с кем я говорил. Спасибо за информацию. Удачи в Лос-Анджелесе.
Приближающиеся Олимпийские игры должны были состояться в этом городе.
— Спасибо, Нат.
Он еще раз ослепил меня смущенной улыбкой, помахал рукой и ушел.
Дэрроу выбирался на пляж. Дьюк Каханамоку возвращался назад, к своим приятелям в каноэ, возможно, чтобы избежать журналистов. До этого мягкий плеск волн и веселый щебет загорающих и купающихся, которые плескались у берега или поджаривались на расстеленных на белом песке полотенцах, заглушали голос Дэрроу. Но теперь, когда К. Д. и репортеры двинулись к отелю и ряду столиков под пляжными зонтами, где сидели и мы, я отчетливо разобрал, о чем они говорили...
— Волнуетесь, что в жюри присяжных будут представлены разные расы, судья? — спросил один из журналистов.
Газетчики обычно называли его судья, хотя он никогда им не был. Они вроде и посмеивались над ним и в то же время делали комплимент.
— О, у меня нет никакого сомнения в том, что у нас будет смешанное в расовом отношении жюри присяжных, и никакого волнения. Я воспринимаю это как возможность навести мосты между белыми и коричневыми и желтыми.
— На мой взгляд, вам не удастся воспользоваться вашей обычной тактикой, судья, — заметил другой газетчик. — Если суд скажет гавайским присяжным, что убийство человека противозаконно, и они решат, что ваши клиенты убили этого человека, то — ничего не попишешь — признают их виновными.
— В том-то вся и беда с этими судами, — проворчал Дэрроу. — Все думают о законе и никто не думает о людях! А теперь, если вы извините меня, господа, на сегодня — все...
На прощание Дэрроу ответил еще на несколько незначительных вопросов, и журналисты и фотографы медленно удалились, а сам он послал мне быстрый взгляд, говоривший «не уходи», и пошел к столику недалеко от меня, за которым сидели Руби, миссис Лейзер и Изабелла. Он присоединился к ним и принялся весело болтать.
Предвидя, вне всякого сомнения, появление фотографов, миссис Дэрроу облачила свою полную, но приятную фигуру в спортивного фасона синее в белую полоску платье и соответствующую шляпку, миссис Лейзер была очаровательно небрежна в пляжном брючном костюме с поясом — бежевая блузка и голубые брюки, а ослепительная блондинка Изабелла была сногсшибательна в белой в голубой горох юбке и такой же шляпе, а вместо блузки она использовала верхнюю часть белого купальника, которую ей было чем заполнить. Изабелла не разговаривала со мной, но я намеревался сломать эту преграду, когда подойду поближе.
Джордж Лейзер отсутствовал — кому-то же надо было готовиться к грядущему судебному процессу.
— Простите, са?
Голос был красивый, мужской, не сказал бы, что тягучий, но с явным южным выговором.
Я обернулся. Передо мной стоял, склонившись в полупоклоне, приятный мужчина лет за тридцать в безупречном белом полотняном костюме, в руках он держал мягкую соломенную шляпу. Его темно-каштановые волосы были тронуты на висках сединой, из-за очков в металлической оправе на меня смотрели внимательные глаза, полуприкрытые тяжелыми веками. Держался он почти любезно.
— Вы Натан Гелла?
— Да, — ответил я с неохотой. Несмотря на всю свою любезность и цивилизованный внешний вид, этот парень вполне мог оказаться газетчиком.
— Мистер Дэрроу попра-асил меня поговорить с вами. Я капитан-лейтенант третьего ранга Джон И. Портер. Адмирал Стерлин направил меня в распоряжение мистера Дэрроу. Ма-агу я сесть?
Привстав, я указал на стул, который освободил Крэбб.
— Разумеется, доктор К. Д. говорил о вас. Вы как будто бы поладили.
— С Кларенсом легко ладить. — Сев, он положил шляпу на маленький стол. — И потом, это честь — пома-агать такому великому человеку.
— Я вижу, вы в гражданском, доктор.
— Поскольку, ка-ак личный врач мистера Дэрроу, я много времени прова-ажу с ним, адмирал Стерлин посчитал, что так будет разумнее.
Так будет разумнее в отношении прессы, ни к чему, чтобы мистера Дэрроу постоянно видели в компании военно-морского офицера.
— Если вы собираетесь поговорить о деле, доктор, — сказал я, — не возражаете, если я сделаю кое-какие записи?
— Нисколько.
Но прежде чем открыть чистую страничку в блокноте, я проверил то, что вызвало у меня в памяти имя доктора. Верно, вот запись, которую я сделал на «Элтоне», когда мы беседовали с миссис Фортескью и Томми Мэсси: Портер был тем врачом, который посоветовал Томми взять Талию и покинуть остров.
— Какова ваша специализация, доктор?
— Я гинеколог, миста Гелла, наблюдаю жен военнослужащих.
— Гинеколог... врач, которому женщины платят за то, чтобы он посмотрел на то, что они не покажут никакому другому мужчине?
— Оригинально, но верно подмечено, да.
— Значит, вы были врачом Талии и до изнасилования? Какие-то женские болезни?
— Да, са, и общее наблюдение. А после того случая адмирал Стерлин попросил наблюдать и лейтенанта Мэсси, са.
У сидящего рядом со мной приятного вида специалиста были напряженные, встревоженные глаза. Это был взгляд человека, который знает о чем-то, что предпочел бы не знать.
— Я осматривал миссис Мэсси в ночь, когда это случилось. Могу сообщить подробности, если хотите, са.
Я заметил, что он избегает слова «изнасилование».
— Пожалуйста, — поощрил я.
Ему не надо было сверяться со своими записями.
— Я обнаружил двойной перелом нижней челюсти, повреждение было таким серьезным, что нижняя челюсть сдвинулась и не смыкалась с верхней. Три зуба с правой стороны находились в такой близости от перелома, что их пришлось удалить. Верхняя и нижняя губы распухли, потеряли цвет, нос тоже распух. Я также обнаружил по всему телу маленькие порезы и синяки.
— Все это подтверждает рассказ Талии о том, что ее избили и изнасиловали, как вы думаете, доктор?
Он едва заметно поднял одну бровь, его мягкий, с южным акцентом голос был едва слышен за плеском прибоя и шумом пляжа.
— Миста Гелла, это факт. Однако, и это тоже факт, ее одежда не была порвана и на одежде и на белье не было никаких следов мужского семени. Исследовав тазовые органы, я не обнаружил там никаких ссадин или повреждений. Добравшись до дома, она приняла душ, чем, возможно, и объясняется отсутствие следов изнасилования.
Я выпрямился на стуле.
— Есть ли какие-то сомнения в том, что она вообще была изнасилована?
— Скажем, нет никаких сомнений, что ее избили. Ее челюсть, возможно, никогда не срастется как надо, и там навсегда останется маленькая опухоль. Без сомнения, нет никаких указаний на то, что ее не изнасиловали. Она замужняя женщина, миста Гелла, и ее вагина... э... достаточно раскрыта.
— Одним словом, можно загнать туда грузовик и не оставить там никаких следов.
Его глаза расширились за стеклами очков.
— Я бы не дал такого... красочного... сравнения, но, по-моему, вы верно уловили мою мысль.
— Почему вы посоветовали лейтенанту Мэсси забрать жену и уехать с острова?
Это его удивило.
— Я не знал, что вам об этом известно, миста Гелла. Я действительно дал лейтенанту такой совет. Я даже вызвался пойти к адмиралу с предложением устроить лейтенанту перевод на основании ухудшения здоровья миссис Мэсси. Мне показалось, что огласка повредит и военно-морскому флоту, и супругам Мэсси, и я не видел смысла затевать судебное разбирательство.
— Не видели смысла попытаться засадить насильников за решетку? Если миссис Мэсси была изнасилована — а ваше обследование ни подтвердило, ни опровергло это, — она и ее муж вполне естественно могли хотеть, чтобы справедливость восторжествовала.
Он испугался, но потом, по мере того как глаза за стеклами очков в металлической оправе изучали меня, его лицо расцветало понимающей улыбкой.
— Добываете окольным путем сведения, миста Гелла?
Я улыбнулся в ответ.
— Послушайте, доктор... Дэрроу попросил вас поговорить со мной, и вам явно хочется чем-то со мной поделиться? Что заставляет вас хмурить ваши благородные брови?
Теперь прямо сел он, его голос зазвучал настолько тихо, что мне пришлось напрячь слух, чтобы сквозь пляжный гомон разобрать, едва слышно произносимые слова.
— Я сказал, что до того случая пользовал миссис Мэсси и как обычный врач. И только потому, что адвокат миссис Мэсси попросил меня поделиться с вами некоторыми сведениями, я делаю это, причем весьма неохотно.
— Поскольку мистер Дэрроу оплатил и получил разрешение на расследование, — сказал я, — я соблюдаю в отношении клиента ту же конфиденциальность, что и вы.
Доктор Портер вздохнул, сглотнул и заговорил.
— Когда я начал наблюдать миссис Мэсси, у нее были начальные признаки преэклампсии, которая характеризуется кровоизлияниями в печень и почки. Если ее не лечить, она переходит в эклампсию и часто смертельна. Ее симптомы — быстрое увеличение веса, высокое кровяное давление... и побочные кровоизлияния в сетчатке.
— То есть в глазах?
— Совершенно верно, са. Это ведет к слепоте или, по меньшей мере, к ослаблению зрения.
Мой возглас был восклицанием удивления.
— Вы хотите сказать, что Талия Мэсси слепа как летучая мышь?
— Нет. Нет. Но... острота зрения у нее значительно снижена. Если выражаться научно, ее зрение ухудшилось из-за экламптической токсемии. При плохом освещении она практически не видит.
— Например, ночью. В темноте.
— Именно так.
— Иисусе. Она опознала этих ребят, а сама ни к дьяволу не видит?
— Вы не совсем так поставили вопрос, са. Вопрос в том, могла ли она разглядеть этих людей в темноте, если практически не видит при дневном свете.
— Боже. Вы давали показания на первом процессе, так?
— Да, са.
— Но об этом не сказали.
— Нет, са. Мне должны были бы задать вопросы... но об этом никто меня-а не спросил.
А так как он был лояльным военно-морским офицером, находящимся под пятой адмирала Стерлинга, степень вероятности добровольного признания Портера была, по меньшей мере, невелика. Но теперь, когда был убит Джозеф Кахахаваи, совесть Портера явно беспокоила его.
— И еще кое-что, миста Гелла.
Неужели он припас еще одну бомбу?
— Когда я сделал аборт, анализ того, что я удалил, не показал беременности.
Я только хлопнул глазами.
— Вы хотите сказать, что Талия Мэсси не забеременела от насильников?
— И ни от кого другого... несмотря на то, что она говорила на свидетельском месте.
И своим адвокату и следователю.
— Возможно, еще кое-что для вас проя-аснится, если вы узнаете, что цифры отна-асительно высокого числа случаев изнасилования на Гавайях, которые адмирал и остальные постоянно представляли прессе, сильно преувеличены.
Я кивнул.
— Я и сам пришел к такому же заключению, док. Это по большей части вступление в «половую связь с лицом, не достигшим совершеннолетия», правильно?
— Да, закон называет это так. За исключением случая с миссис Мэсси, единственным изнасилованием белой женщины было то, которое совершил беглый заключенный.
Я перелистал блокнот. Кажется, миссис Фортескью что-то об этом говорила. Точно.
— Дэниел Лайман, — сказал я.
— Правильно, са, — подтвердил Портер. — По-моему, этот злодей все еще на свободе, по-прежнему подогревая общественное возмущение.
— Что ж, я крайне признателен вам за сообщенные сведения, доктор Портер.
— Я на-адеюсь, что мне не придется давать показа-ания на втором суде. Если мне придется рассказа-ать все, что я-а знаю, это будет ужасно... в каком свете я-а всех выставлю...
Знакомый скрипучий голос произнес рядом с ним:
— Не бойтесь этого, доктор Портер.
Дэрроу придвинул третий стул и сел. Его живот торчал под черным купальным костюмом, как будто туда подложили мяч.
— Прежде всего, — сказал Дэрроу, — я уже прошел через один такой процесс. Во-вторых, у меня и в мыслях не было вызывать вас свидетелем защиты... вы один из двух честных врачей, которых я встретил за свою жизнь.
Я обратился к Портеру:
— А сколько честных адвокатов вы знаете, док?
Ответом Портера послужила едва заметная улыбка.
Мы говорили вполголоса, неумолчный пляжный шум позволял нам уединиться в толпе.
Дэрроу спросил:
— Насколько я могу понять, вы сообщили моему юному другу все, что знаете, док?
Портер кивнул.
Пристальный взгляд серых глаз Дэрроу, когда он указал большим пальцем в сторону Портера, остановился на мне.
— Джон поделился замечательной информацией не только относительно дела Ала-Моана, но и касательно психологии представителей различных рас на Оаху. Нам пришлось бы здорово потрудиться, чтобы найти другого военно-морского офицера с таким же хорошим знанием социальных слоев гавайского общества.
— Вы льстите мне, Кларенс, — сказал Портер.
Дэрроу перевел взгляд на доктора.
— А теперь, рискуя обидеть вас, Джон, должен попросить вас оставить наше небольшое собрание... мне нужно несколько минут, чтобы поговорить со своим следователем с глазу на глаз.
Портер поднялся и изящным движением взял со стола шляпу, соединив это действие с полупоклоном.
— Я буду на Кокосовой лужайке, Кларенс, отдам должное чаю со льдом.
— Обязательно напомните о сахаре, — сказал ему я. — В этой части света о нем забывают.
Портер надел шляпу и улыбнулся.
— И подадут скорее не лимон, а ломтик ананаса. Забавные на этом острове обычаи. Всего доброго, миста Гелла.
И Портер ушел.
— Выслушав доктора, — спросил я, — вы изменили свое мнение о Талии?
От улыбки все лицо Дэрроу избороздили морщины.
— Я по-прежнему нахожу ее умной девочкой.
— Просто не верите ей.
Внушительное пожатие плечами.
— Не важно, верю ли я ей. Важно, что ее мать и ее муж ей поверили.
О своей встрече прошлой ночью с Хорасом Идой и его компанией я поведал Дэрроу по телефону.
Он откинулся на стуле, сложил руки на округлом брюшке.
— Ты не единственный, кто провел вчерашний вечер с обитателями острова. Знаешь, кто такой Уолтер Диллингэм?
— Достаточно важная для города персона, чтобы его именем назвали улицу.
— Улица названа в честь его отца. Уолтер Диллингэм президент дюжины компаний, член совета директоров в другой дюжине или даже больше. Вчера он пригласил меня на ленч в свой дом на Пасифик-хайтс. Говоря со мной не только от своего имени, но и от имени всей так называемой белой элиты, Диллингэм выразил уверенность в виновности ребят Ала-Моана.
— И что?
— А то, — протянул Дэрроу, — что если все эти важные белые шишки думают, что ребята виноваты, я делаю вывод, что есть чертовски большой шанс, что они невиновны.
Я кивнул, довольный ходом мысли Дэрроу.
— Становится возможным, а может даже, вероятным, что эти ребята, включая Джо Кахахаваи, которого убили наши клиенты, не похищали и не насиловали Талию Мэсси.
Его улыбка сделалась кривой.
— Я утверждаю, что эти молодые люди были тем не менее весьма убедительны во время вчерашнего мелодраматического действа... факт остается фактом, чтобы доказать свою правоту, они-таки тебя похитили.
— Не спорю. Но у них были на то причины, и они своего достигли. Вы собираетесь с ними увидеться? Они отчаянно хотят с вами поговорить.
Он отрицательно покачал своей бадьеобразной головой.
— Столкновение интересов. Возможно, после того как миссис Фортескью, лейтенант Мэсси и двое матросов будут оправданы, я смогу с ними увидеться... но не раньше, это просто невозможно.
— А если они снова меня схватят?
Он издал смешок.
— Эти милые, невинные ребятишки? Отбрось эту мысль.
— Послушайте, это островные сорвиголовы, дети трущоб, но я не думаю, что они насильники, и думаю, что вы того же мнения, К. Д. Черт, эти проклятые полицейские применили методы опознания, которые цивилизованные полицейские управления отринули еще полвека назад.
Он смотрел на меня с насмешливым любопытством.
— Когда и где ты встречался с цивилизованным полицейским управлением? Не припомню такого удовольствия.
— Вы знаете, о чем я говорю. Они трижды ставили подозреваемых перед Талией Мэсси, все равно что говоря: «Это парни, которых мы подозреваем, и хотим, чтобы вы их опознали».
Он снова отрицательно покачал головой.
— Дело не в том виновен или нет Джо Кахахаваи. Дело в том, что наши клиенты поверили, что Кахахаваи напал на Талию. Они совершили противозаконный акт насилия, оправдываемый чистотой их намерений.
— Вы смеетесь?
Серые глаза смотрели пристально.
— Нет. Я верю, что можно принять во внимание суть, не беря в расчет ненависть, страх и желание отомстить.
— То есть то, как это сделали миссис Фортескью и Томми?
Лоб Дэрроу прорезала морщина.
— Я ссылался на нашу судебную систему.
— Значит вы хотите, чтобы я перестал разбираться в нападении на Талию?
Глаза его вспыхнули.
— Нет! То, что в момент совершения преступления наши клиенты не знали правды, не означает, что мы не должны знать правды, начиная дело по их защите. Если Джо Кахахаваи был виновен, это нам на руку. Тогда мы будем увереннее с моральной точки зрения, наша защита будет надежнее.
— Значит, я продолжаю.
Он медленно кивнул.
— Ты продолжаешь.
— А если я обнаружу, что Кахахаваи невиновен?
Одна из бровей взлетела.
— Тогда мы сможем только уповать на то, что обвинению это неизвестно... Через несколько дней начнется отбор присяжных.
— А затем — веселье.
Чуть улыбнулся.
— А затем — веселье. Говоря о котором, я должен сообщить тебе неприятную новость от мисс Белл.
— Да?
Он состроил печальную мину.
— Похоже, у нее сильный солнечный ожог. Ну разве не трагедия? Она просила узнать, не сможешь ли ты зайти к ней в три часа и натереть лосьоном ее несчастную покрасневшую кожу.
— Думаю, мне удастся. С чего это она решила возобновить наше общение?
Он сделал неопределенный жест рукой.
— Я объяснил ей, что твоя работа частично заключается в том, чтобы играть при мне роль адвоката дьявола, что ты на самом деле помогаешь бедной милой Талии, а не копаешь под нее.
Я хмыкнул.
— Знаете, а я подозревал, что рано или поздно это с вами случится, К. Д.
— Что именно, сынок?
Я отодвинул стул и встал.
— Вы станете моим адвокатом.
И зашагал в «Ройял Гавайен». Часть моих мыслей крутилась в голове вокруг признаний доктора Портера, другая — в ожидании воссоединения с мисс Белл.
Я не был пляжным мальчиком, но прекрасно знал, как надо втирать в плечи красивой женщины лосьон от загара.
Глава 12
Бывший отель для туристов, превращенный в ночной клуб, который назывался «Ала-Ваи Инн», располагался недалеко от Калакауа-авеню, угнездившись на каменистом берегу вонючего дренажного канала, от которого и получил свое название. Прожекторы, пристроенные в листьях пальм, привлекали внимание к белому двухэтажному каркасному дому, отделанному черным и коричневым на манер пагоды. Его восьмиугольные окна светились в ночи желтым, как блуждающие огоньки.
— Эта придорожная закусочная прикидывается японским чайным домиком, — сказал я, ведя спортивный «дюран» миссис Фортескью по подъездной дорожке.
— Мне он кажется забавным, — сказала сидевшая рядом со мной и забавно попыхивавшая сигаретой «Кэмел» Изабелла.
В этот вечер она выехала в свет без шляпы, чтобы лучше было видно ее новую прическу, сооруженную стараниями салона красоты отеля «Ройял Гавайен». Волосы стали покороче и покудрявей, превратились в шапку платиновых завитков, слегка напоминая шевелюру одного из артистов-комиков немого кино, но в тысячу раз сексуальнее.
Я загнал машину на переполненную стоянку и отыскал местечко рядом с будкой механика — крытой травой хибарой. Теснота на стоянке была страшная, поэтому Изабелле пришлось выбираться с моей стороны. Я ей помогал. Сплошные изгибы, окутанные запахом «Шанели», которая пахла гораздо приятнее, чем эта заболоченная дренажная канава по соседству.
Изабелла оказалась в моих объятиях, мы поцеловались. Глубокий, отдающий дымом поцелуй, ее язык пощекотал мои миндалины. Большую часть последних двух дней, за исключением того времени, когда я отслеживал свидетелей, чтобы поговорить с ними, мы чинили наш роман, собирая его по кусочкам. О наших разногласиях мы почти не говорили.
Ее крепдешиновое платье было в косую белую и голубую полоску, так что казалось, будто она стоит в наклонной тени подъемных жалюзи. Оно подогревало воображение и будило бы сильную страсть, не будь Изабелла несколько излишне округла для женщины-вамп.
Держась за руки, мы подошли к ярко освещенному входу в «Ала-Ваи», остановившись, чтобы Изабелла раздавила свой «Кэмел» каблуком на гаревой дорожке. Я, должно быть, выглядел этаким сильным типом в панамской шляпе, красной шелковой, с попугаями, рубашке навыпуск и легких светло-коричневых брюках. Или как полный идиот.
— Значит, вот здесь и начались беды Тало, — сказала Изабелла.
— Похоже, да, — согласился я.
— Эта придорожная закусочная прикидывается японским чайным домиком, — сказал я, ведя спортивный «дюран» миссис Фортескью по подъездной дорожке.
— Мне он кажется забавным, — сказала сидевшая рядом со мной и забавно попыхивавшая сигаретой «Кэмел» Изабелла.
В этот вечер она выехала в свет без шляпы, чтобы лучше было видно ее новую прическу, сооруженную стараниями салона красоты отеля «Ройял Гавайен». Волосы стали покороче и покудрявей, превратились в шапку платиновых завитков, слегка напоминая шевелюру одного из артистов-комиков немого кино, но в тысячу раз сексуальнее.
Я загнал машину на переполненную стоянку и отыскал местечко рядом с будкой механика — крытой травой хибарой. Теснота на стоянке была страшная, поэтому Изабелле пришлось выбираться с моей стороны. Я ей помогал. Сплошные изгибы, окутанные запахом «Шанели», которая пахла гораздо приятнее, чем эта заболоченная дренажная канава по соседству.
Изабелла оказалась в моих объятиях, мы поцеловались. Глубокий, отдающий дымом поцелуй, ее язык пощекотал мои миндалины. Большую часть последних двух дней, за исключением того времени, когда я отслеживал свидетелей, чтобы поговорить с ними, мы чинили наш роман, собирая его по кусочкам. О наших разногласиях мы почти не говорили.
Ее крепдешиновое платье было в косую белую и голубую полоску, так что казалось, будто она стоит в наклонной тени подъемных жалюзи. Оно подогревало воображение и будило бы сильную страсть, не будь Изабелла несколько излишне округла для женщины-вамп.
Держась за руки, мы подошли к ярко освещенному входу в «Ала-Ваи», остановившись, чтобы Изабелла раздавила свой «Кэмел» каблуком на гаревой дорожке. Я, должно быть, выглядел этаким сильным типом в панамской шляпе, красной шелковой, с попугаями, рубашке навыпуск и легких светло-коричневых брюках. Или как полный идиот.
— Значит, вот здесь и начались беды Тало, — сказала Изабелла.
— Похоже, да, — согласился я.