Коллинз Макс Аллан. Проклятые в раю

   Она улыбнулась мне, взмахнув ресницами.
   — Это будет просто прекрасно.
   Хотел бы я знать, что наговорила обо мне ее подруга миссис Уолш.
   — Как вы себя чувствуете, миссис Фортескью? — мягко спросил Дэрроу.
   — Теперь, когда худшее позади, — сказала она, — я впервые за много месяцев чувствую себя легко. Мой разум пребывает в мире. Я удовлетворена.
   — Удовлетворены? — спросил Лейзер.
   — Удовлетворена, — жестко произнесла она, не изменив позы, — что пытаясь добиться признания у этого отвратительного негодяя, мы не нарушали закон, а старались помочь ему. Со дня убийства я сплю лучше, чем за многие предыдущие месяцы.
   При слове «убийство» лицо Дэрроу сморщилось, но, потрепав миссис Фортескью по руке, он выдавил добродушную, почти безмятежную улыбку.
   — Мы не станем употреблять это слово — «убийство», миссис Фортескью. Ни между нами, ни, разумеется, при общении с прессой.
   — Вы, должно быть, читали интервью в «Нью-Йорк Таймс», — проговорила она, прижав руку к груди, на ее лице читалось отчаяние. — Боюсь, я была неосторожна.
   Его улыбка казалась снисходительной, но глаза смотрели твердо.
   — Да. Я не ставлю это вам в вину... но это была неосторожность. Больше никаких разговоров об «убийстве». Или о том, что вы сожалеете лишь о «проваленном деле».
   — На бумаге это выглядело... неуклюже, да? — спросила она, но это было скорее утверждение, чем вопрос.
   — Вы действительно теперь спите лучше? — спросил я. — Простите мне эти слова, мэм, но мне кажется, что тяжесть данной ситуации отразилась на вас.
   Она величественно подняла подбородок.
   — Гораздо лучше, что все стало достоянием гласности. В первом деле они скрыли имя моей дочери, но только повредили ей. Слухи распространялись безудержно. Люди глазели на ее разбитую щеку, перешептывались, строили догадки. — Лицо у нее напряглось, заострилось, внезапно явственно проступили ее шестьдесят лет. — Лживые сплетни, грязные рассказы... эта кампания имела целью выжить мою дочь из Гонолулу, а если не получится, то очернить ее и заранее настроить против нее присяжных, если она решится на повторное возбуждение дела. Незадолго до... каким словом мне называть убийство, мистер Дэрроу?
   На этот раз улыбка у него получилась кривая.
   — Давайте использовать слово «инцидент». Она кивнула.
   — Незадолго до... инцидента... за несколько дней, я думаю... я пошла к судье Стидману — он был очень добр к нам во время процесса. Я сказала, что боюсь за жизнь дочери. На свободе разгуливали не только эти пять насильников, но и сбежавший преступник Лайман, о котором сообщили, что он в долине Моана.
   — Кто? — переспросил Дэрроу.
   — Дэниел Лайман, — сказал Лейзер, — Убийца и насильник, который сбежал из тюрьмы Оаху вместе со своим дружком в канун прошлого Нового года. С тех пор они изнасиловали еще двух женщин, одна из которых была белой, и совершили несколько грабежей. Второго схватили, но Лайман все еще на свободе. Это была большая неудача для полиции Гонолулу.
   — И подарок свыше для адмирала Стерлинга, — сказал я, — в его усилиях перетряхнуть управление.
   Дэрроу кивнул, словно понимал, о чем идет речь. И спросил у Лейзера:
   — Это было в материалах, которыми снабдил нас лейтенант Джонсон перед тем, как мы сели на «Малоло»?
   Лейзер кивнул.
   Я повернулся к нашей клиентке.
   — Миссис Фортескью, вы боялись, что этот Лайман может напасть на вашу дочь?
   — Нет, — сказала она с горькой улыбкой, — но он мог стать подходящим козлом отпущения, если бы ее нашли мертвой, не так ли? А без Талии нет суда над пятью обвиняемыми. — Морщинка прорезала ее лоб. — Теперь — четырьмя.
   Дэрроу подался вперед, его брови взмыли вверх.
   — Скажите... как во всей этой истории держится ваш зять?
   Она посмотрела в сторону закрытой двери, за которой прилег отдохнуть лейтенант Мэсси. Понизила голос до мелодраматического шепота и сказала:
   — Как я опасалась за жизнь Талии, так я опасаюсь за его психику.
   Дэрроу выгнул бровь.
   — Его психику, дорогая?
   — Я боюсь, что он не выдержит напряжения... он стал замкнутым, плохо спит и ест, сделался каким-то отстраненным, что совсем на него не похоже...
   Ее перебил стук в дверь, и миссис Фортескью величественно крикнула: «Войдите!», и вошел матрос с камбуза, неся серебряный поднос с кофе, сливочником и сахарницей с кусковым сахаром.
   Пока матрос обслуживал нас, я сидел, рассматривая эту гордую, несколько надменную светскую даму, и пытался представить, как она продумывает похищение отвратительного гавайского насильника. Я мог представить ее предлагающей угощение, мог представить ее играющей в бридж. Я даже мог представить ее, правда, смутно, внутри пыльного бунгало на Коловалу-стрит.
   Но представить ее рядом с оружием, кровью и голым мертвым туземцем в ванне? У меня это не вырисовывалось.
   — Вы не собирались лишать его жизни, — очень мягко спросил Дэрроу, — не так ли, дорогая?
   — Разумеется, нет, — ответила она и отпила кофе, жеманно отставив мизинец. — Я воспитывалась на юге, но уверяю вас, я не сторонница суда Линча. Я не могу слишком уж рьяно его поддерживать. Мое воспитание, традиции моей семьи, приобщение с раннего детства к религии сделали для меня немыслимым лишение другого человека жизни. Как и вы, сэр, я выступаю против смертной казни.
   Дэрроу кивал и улыбался. Ему понравилась ее речь. Не знаю, поверил ли он хоть чему-то из того, что она сказала, но речь ему понравилась.
   — Тогда расскажите, как все случилось на самом деле? — попросил я.
   — Постепенно, — сказала она. — Как вы, возможно, знаете, после первого суда, который ничем не кончился, ответчики должны были каждое утро отмечаться в здании суда. Думаю, судья Стидман надеялся, что они нарушат это распоряжение и он сможет посадить их в тюрьму... но они отмечались регулярно.
   — Кто вам об этом сказал? — спросил я.
   — Сам судья Стидман. Я также была в хороших отношениях со служащей суда миссис Уайтмур. Боюсь, именно она посеяла семя?
   — Семя? — переспросил Лейзер.
   — Именно миссис Уайтмур сказала мне, что повторный суд откладывается на неопределенное время. В конторе окружного прокурора боялись второго неопределенного решения — после этого обвиняемых уже нельзя будет привлечь к суду... и эти мерзавцы останутся на свободе! Обвинение, сказала миссис Уайтмур, настолько запутало дело во время первого процесса, что будет невозможно добиться обвинительного приговора, если только один из ответчиков не признается.
   — Поэтому вы решили, — сказал я, — добиться признания самостоятельно.
   Она сделала мягкий жест рукой, словно объясняя, почему сегодня необходимо отменить сольный концерт флейтиста и заменить его выступлением струнного квартета.
   — У меня не было никакого внезапного вдохновения, мистер Геллер, — сказала она. — Решение созрело постепенно, как появляется из тумана пароход. Я спросила миссис Уайтмур, по-прежнему ли эти пятеро отмечаются в здании суда, и она сказала, что «да». Она отметила, что большой гаваец отмечается каждое утро.
   — Под «большим гавайцем», — вмешался Лейзер, — она подразумевала Джозефа Кахахаваи?
   Миссис Фортескью кивнула один раз.
   — В ту ночь я пролежала не сомкнув глаз и обдумывала слова служащей суда.
   — И пароход, — сказал я, — вышел из тумана.
   — С потрясающей отчетливостью, — сказала она. — На следующий день я снова пошла навестить миссис Уайтмур. Я сказала ей, что слышала, будто двое обвиняемых арестованы в Хило за кражу мотора. Она сказала, что навряд ли, но справилась у офицера, отвечающего за отпущенных на поруки, мистера Диксона, который вышел и поговорил со мной, заверив, что Кахахаваи, как обычно, приходил сегодня утром. Я спросила: «А разве они не приходят все вместе?» И он ответил, что «нет, по одному, и в определенный час... он не может допустить, чтобы они приходили, когда им вздумается».
   — Таким образом вы установили приблизительное время, когда Кахахаваи отмечается в суде, — подытожил я.
   — Да. Потом я пошла в редакцию «Стар буллетин», чтобы взять газеты с фотографией Кахахаваи. Я начала изучать его лицо по вырезке, которую взяла с собой. В тот вечер я рассказала Томми о своем замысле. Он признался, что и у него были подобные мысли. И до него дошли слухи, что Кахахаваи признался в изнасиловании своему отчиму! Я предложила под каким-нибудь предлогом заманить мерзавца в машину, привезти в мой дом и запугать его так, чтобы он признался.
   — И какова, — спросил Дэрроу, — была реакция Томми?
   — Сначала он отнесся к плану с энтузиазмом. Он разговаривал с майором Россом из заново сформированной территориальной полиции и еще несколькими людьми, которые сказали ему то же, что узнала и я — что без признания не будет второго суда и уж, конечно, обвинительного приговора. Но потом он дрогнул — как, мол, нам удастся заманить его в машину? По правде говоря, я и сама еще не знала, но сказала: «Неужели мы не можем продемонстрировать хоть немного хитрости, как делают эти восточные люди?» И тогда я вспомнила о матросе Джоунсе.
   — Джоунсе? — спросил Дэрроу.
   — Один из двух матросов, которых мы защищаем, — пояснил Лейзер.
   — Ах, да. Пожалуйста, продолжайте, миссис Фортескью.
   — В декабре этот молодой матрос, Джоунс, был приставлен своего рода телохранителем к Талии, моей дочери Хелен и ко мне, когда Томми по долгу службы находился в море. Когда Томми вернулся, молодой Джоунс остался поблизости как один из вооруженных патрульных в долине Маноа.
   Часть действий адмирала Стерлинга по защите военно-морского персонала от «преступных элементов», разгуливающих по улицам пригорода.
   — Джоунс подружился с вашей семьей? — спросил я.
   — О да. Когда он охранял нас, то часто садился четвертым при игре в бридж, когда патрулировал улицы, заходил на чашку кофе. Иногда он отдыхал у нас, подремав на кушетке или в кресле. Такой добрый, приятный мальчик, все время рассказывавший о своих приключениях на Дальнем Востоке.
   — И поэтому вы включили его помощь в свой план? — спросил я.
   — Я просто напомнила Томми, — продолжила она, — что Джоунс часто говорил, что хотел бы помочь нам, любым способом. Я знала, что мы можем ему доверять. И предложила Томми поговорить с Джоунсом, может, он что-то придумает, поможет.
   — Продолжайте, миссис Фортескью, — мягко произнес Дэрроу.
   — На следующее утро я продолжила, так сказать, изучение местности. В восемь часов утра я припарковалась перед зданием суда, на Кинг-стрит, и ждала до десяти часов. Периодически я открывала сумочку и разглядывала фото Кахахаваи. Я хотела быть уверена, что узнаю его. Как ни противно мне было, я сидела и изучала грубое, отталкивающее черное лицо. Но когда к половине одиннадцатого он так и не появился, я вынуждена была уехать.
   — Что так? — поинтересовался Дэрроу.
   Она пожала плечами.
   — Я ждала гостей на скромный ленч.
   Дэрроу, Лейзер и я обменялись взглядами.
   — Моя маленькая служанка-японка не могла одна справиться со всеми приготовлениями, поэтому я оставила свой пункт наблюдения и...
   — Прошу извинить.
   Голос был мужской — мягкий, с южным акцентом, неуверенный.
   Мы обернулись к двери, ведущей в смежную комнату, и увидели там лейтенанта Томаса Мэсси. Он был в одной рубашке, без пиджака, руки засунуты в карманы синих брюк гражданского покроя. Его поза, призванная казаться непринужденной, выглядела лишь неуклюжей.
   Невысокого роста, худощавый, темноволосый, при обычных обстоятельствах Мэсси мог бы показаться по-мальчишечьи привлекательным, но его овальное лицо с высоким лбом, длинным острым носом и выдающимся подбородком несло на себе отпечаток напряжения. Маленькие глаза обведены темными кругами, лицо бледное, как у заключенного, щеки ввались. Губы плотно сжаты в тонкую линию.
   Ему было двадцать семь, но ему легко можно было дать на десять лет больше.
   Мы поднялись, и он подошел к нам, представился, а Дэрроу представил нас. Мы пожали руки. Рукопожатие у Мэсси было твердым, но ладонь маленькой, как у ребенка.
   Он сел к столу.
   — Мне неловко, — сказал он, — что я проспал первую встречу со своим защитником.
   Дэрроу сказал:
   — Я попросил миссис Фортескью не будить вас, лейтенант.
   — Томми. Пожалуйста, называйте меня Томми. Не стоит разводить церемонии только потому, что я военный.
   — Приятно слышать, — сказал Дэрроу, — поскольку всем нам надо быть друзьями. Доверять друг другу, полагаться друг на друга. А не будить вас, Томми, я попросил потому, что хотел послушать рассказ миссис Фортескью касательно нашего инцидента.
   — Судя по тому, что я услышал, — сказал Томми, — вы продвинулись уже довольно далеко.
   — Мы как раз говорим о предшествующем дне, — уточнил я.
   — В этот день я привез в дом на Коловалу-стрит Джоунса и Лорда.
   Речь Мэсси была странной смесью быстроты и медлительности, твердо произносимых окончаний и южных интонаций.
   — Лорд — это второй матрос? — спросил у Лейзера Дэрроу, и Лейзер кивнул.
   — В то утро, пока миссис Фортескью принимала гостей, я поехал на базу, — сказал Мэсси. — Я вызвал Джоунса... он помощник механика, на базе мы сошлись на спортивных занятиях — я занимаюсь бегом и предложил ему помощь в тренировке бейсбольной команды. Короче, я вызвал Джоунса и сказал, что слышал, будто Кахахаваи готов расколоться. А Джоунс сказал: «Но ему надо немного помочь, верно?» И подмигнул мне при этих словах. Я подтвердил и спросил, готов ли он помочь? Он раздумывал не больше секунды, потом сказал: «Готов, дьявол меня побери». Если вы простите мне это выражение, миссис Фортескью, но так он сказал. Миссис Фортескью царственно кивнула, снисходительно улыбнувшись.
   — Я спросил Джоунса, знает ли он кого-нибудь, кто может помочь, кого-нибудь, на кого можно положиться. И он ответил: «Да, идемте в спортзал...» — Это на третьем этаже в казарме. — «Идемте в спортзал, я познакомлю вас с Эдди Лордом. Надежный парень. Если он вам тоже понравится, тогда, черт возьми, мы и его возьмем на дело!» Извините за язык.
   — Я жена военного, Томми, — произнесла миссис Фортескью, рассмеявшись, как настоящая леди. — Меня не так легко смутить.
   — Лорд был на ринге, — продолжил Мэсси, — бился с другим моряком. Крепкий парень, в легком весе. Сразу видно, что может за себе постоять. Лорд... это кочегар первого класса Эдвард Лорд. Джоунс подозвал его, и мы немного поговорили. Он показался мне славным малым.
   — Вы сразу же посвятили Лорда в суть дела? — спросил я.
   — Нет. Сначала я поговорил с Джоунсом, спросил, можно ли ему доверять. А Джоунс сказал: «Мы с Эдди бок о бок на флоте уже пять лет». Это все, что мне надо было знать. Джоунс сказал, что сам объяснит все Лорду, и мы договорились встретиться у миссис Фортескью не раньше трех часов.
   — После моего ленча, — пояснила миссис Фортескью.
   — Мы остановились в городе, в Христианском союзе молодых людей, — сказал Мэсси, — и переоделись в гражданскую одежду. Потом поехали на Коловалу-стрит, где познакомили миссис Фортескью с Эдди Лордом, и она рассказала нам о своем замысле использовать фальшивое предписание майора Росса, чтобы заманить Кахахаваи в машину.
   — Моя маленькая японочка все еще была на кухне, — сказала миссис Фортескью, — так что я на день раньше заплатила ей за неделю и дала на следующий день выходной. А потом предложила Томми и его ребятам поехать к зданию суда.
   — Осмотреть место будущего преступления, — с кривой улыбочкой произнес Мэсси. Фраза показалась бы легкомысленной, если бы у него был не такой затравленный взгляд.
   — В ту ночь я отправила свою дочь Хелен ночевать к Талии, а мы вчетвером обдумали наш план. Кахахаваи будет привезен в мой дом. Мы добьемся от него признания. Заставим подписать его, и отвезем бумагу в полицию.
   — А что, если полиция не приняла бы признание, как добытое под давлением? — спросил я. — Ведь ничего не вышло, когда моряки отделали Хораса Иду.
   — Тогда мы отвезли бы его в газеты, — сказал Мэсси. — Они бы наверняка его напечатали, и тогда, по крайней мере, прекратились бы проклятые сплетни о чести моей жены.
   — Кто взял напрокат синий «бьюик»? — спросил Лейзер.
   — Джоунс и Лорд, — ответил Мэсси. — Я поехал домой, а они вернулись в дом миссис Фортескью, где спали в гостиной — один на кушетке, другой на полу. Так что рано утром мы были готовы.
   — А оружие? — спросил Лейзер.
   — Сорок пятый — мой, — сказал Мэсси, — а кольт тридцать второго калибра был у Лорда... он пропал. Я не знаю, куда он делся.
   Кахахаваи был убит из пистолета тридцать второго калибра.
   Я спросил:
   — Фальшивое предписание подготовили вы, миссис Фортескью?
   Она снова грациозно махнула рукой.
   — Да, и я бы предпочла напечатать его на машинке, но она была у Талии. Поэтому я написала от руки: «Территориальная полиция, Управление майора Росса, Явка по предписанию... Кахахаваи, Джо...», поставила его фамилию первой, так мне показалось более официально. Томми дал мне золотую печать от своего диплома о...
   — Химической войне, — вставил Мэсси. — Мне он был не нужен, поэтому я просто оторвал золотую печать, и миссис Фортескью прикрепила ее к бумаге.
   Миссис Фортескью сделала глоток кофе, потом задумчиво произнесла:
   — Но лист бумаги все равно выглядел... как-то неубедительно. У меня на столе лежала утренняя газета за тот день... я нашла параграф нужного размера, вырезала и приклеила его на повестку. Получилось неплохо.
   Лейзер спросил:
   — Вы заметили скрытую иронию в словах той вырезки?
   — Нет, — слабо улыбнувшись, ответила она. — Это была ирония судьбы — философское содержание того параграфа... но эти слова так широко цитировали, что я могу прочесть их вам по памяти, если хотите: «Жизнь — это таинственное и волнующее приключение, и все что угодно может стать захватывающим, если знать, с какой стороны на это посмотреть и что делать, когда момент настанет».
   Дэрроу, Лейзер и я снова обменялись взглядами.
   — На следующее утро, — с мрачной улыбкой сказал Мэсси, — за завтраком, мы все смеялись над этим.
   Лейзер спросил:
   — Вы позавтракали перед тем как осуществить свою... миссию?
   — Я приготовила для матросов яйца, — сказала миссис Фортескью, — но, похоже, у них не было аппетита. Они выпили только кофе. Я предложила ехать, чтобы быть у здания суда к восьми часам.
   — Мы все были в гражданском, — объяснил Мэсси, — на мне была шоферская кепка и темные очки, для маскировки. Я дал Лорду сорок пятый калибр — он должен был прикрывать тылы, — и мы втроем сели в «бьюик» и поехали к зданию суда. Миссис Фортескью следовала за нами в своем автомобиле.
   — Я остановилась перед зданием, — сказала она. — Почему бы и нет? Мне нечего было скрывать. Томми припарковался рядом, у почты. Матросы вышли, Томми остался за рулем. Я вышла из машины и отдала Джоунсу фото, которое вырезала из газеты, фальшивая повестка уже была у него. Джоунс пошел к главному входу, чтобы ждать нашего человека там, а я вернулась в свою машину. Меня заметила миссис Уайтмур, и мы немного дружески поболтали.
   — Вероятно, через минуту после того как миссис Уайтмур вошла внутрь, — подхватил Мэсси, — мы увидели двух туземцев, идущих к зданию суда. Один из них был невысокий парень, а второй — высокий и крупный. — Кахахаваи, на нем была голубая рубашка и коричневая кепка. Я поехал к зданию, а Лорд пошел навстречу этим туземцам. Он показал Кахахаваи повестку, тот захотел, чтобы и второй парень пошел с ним, но Джоунс схватил его за руку и сказал: «Только ты» и затолкал Кахахаваи на заднее сиденье машины. Джоунс сел вместе с ним, и мы поехали по Кинг-стрит по направлению к Вайкики.
   — Я увидела, как Лорд обходит здание суда, — сказала миссис Фортескью. — «Бьюик» уже скрылся. Когда я подобрала его и...
   — Простите, что перебиваю, — сказал Дэрроу. — Но мне нужно вернуться немного назад и задать Томми несколько незначительных вопросов.
   Почему Дэрроу вмешался, когда все шло так хорошо? Как раз тогда, когда мы вот-вот должны были узнать, что же такое произошло за закрытыми дверями дома на Коловалу-стрит, что вылилось в кончину Джозефа Кахахаваи благодаря любезности пули тридцать второго калибра, попавшей под левый сосок?
   — Ваша теща отметила, — обратился к Мэсси Дэрроу, — что вы испытывали моральное напряжение не только из-за гнусного преступления, совершенного против вашей милой жены, но и из-за распространившихся грязных сплетен.
   Мэсси тоже не понял, почему их перебили. В его голосе звучало смущение, когда он ответил:
   — Да, сэр.
   — Вы обращались за помощью к врачу? По поводу вашей тревоги, бессонницы...
   — Я разговаривал с несколькими врачами, которых обеспокоило мое физическое состояние.
   — А психическое?
   — Ну, доктор Портер посоветовал мне взять Талию и покинуть остров, ради нас обоих... но я был полон решимости восстановить честь своей жены, а бегство с острова показалось бы подтверждением того, что клевета в ее адрес небезосновательна...
   Дэрроу кивал из-за сложенных домиком ладоней, глаза его сузились.
   — Если я могу продолжать, — сказал Мэсси, явно хотевший вернуться к своему рассказу и покончить с расспросами, — мы приехали в дом на Коловалу-стрит и...
   — До такой степени детали не важны, — произнес Дэрроу, отмахнувшись кистью руки.
   Я посмотрел на Лейзера, Лейзер — на меня, интересно, у кого из нас был более озадаченный вид.
   — К чему сейчас обременять себя несущественными подробностями... Полагаю, мы все хорошо знаем, что произошло в том доме, — сказал Дэрроу. — Думаю, очевидно, чья рука держала оружие, оборвавшее жизнь Джозефа Кахахаваи.
   — Разве? — с удивлением спросил Мэсси.
   — Разумеется, это не могла быть очаровательная леди, — проговорил Дэрроу, сопроводив свои слова любезным жестом. — Она слишком утонченна, обладает повышенным чувством собственного достоинства, являет собой слишком яркую картину материнства, отмеченного трагедией. Это не мог быть и ни один из матросов, потому что тогда все свелось бы к убийству, простому и недвусмысленному, разве не так?
   — А разве так? — спросил Мэсси.
   — Скорей всего именно так. Нам очень повезло, что никто из них не нажал на курок, потому что вы, как офицер, прибегли к их помощи, что может рассматриваться как подстрекательство.
   Миссис Фортескью ничего не поняла. Однако Мэсси побледнел еще больше, он стал белее молока.
   Дэрроу улыбался, но эта улыбка заставляла нахмуриться.
   — Только один человек мог нажать на курок... человек, у которого был мотив, человек, доброе имя жены которого втаптывалось в грязь, словно ее самое уже не втоптали в грязь самым жестоким образом.
   Мэсси скосил на него глаза.
   — А что... что, по-вашему, произошло в том доме?
   — Мне представляется, — заговорил Дэрроу, — что, оказавшись лицом к лицу со справедливыми требованиями человека, которому он причинил вред, Джозеф Кахахаваи сделал признание, но, поступив так, вызвал взрыв неизбежной реакции со стороны оскорбленного им человека, то есть спровоцировал безумный поступок...
   — Не хотите ли вы сказать, что я должен придумать... — начал Мэсси.
   Глаза Дэрроу вспыхнули.
   — Разумеется, нет! Если вы не помните, как застрелили Кахахаваи, то есть все происшедшее для вас, как в тумане, то это вполне отвечает сложившимся обстоятельствам.
   Дэрроу хлопнул в ладоши, и мы все слегка подпрыгнули.
   — Итак, — проговорил он, — я, естественно, не собираюсь вкладывать в ваши уста свои слова... Почему бы нам не вернуться к событиям в доме во время нашей следующей встречи... скажем, завтра, после того как у вас будет возможность собраться с мыслями... и, возможно, поговорить с миссис Фортескью и двумя вашими приятелями матросами, и сравнить ваши воспоминания... не сводить ваши показания к согласованному рассказу, а просто убедиться, что ваша память не подводит вас.
   Мэсси кивал. Миссис Фортескью спокойно улыбалась. Она поняла, теперь она все поняла.
   — А теперь, — сказал, поднимаясь, Дэрроу, — давайте повидаемся с этими матросами.
   Надо с ними познакомиться. Не думаю, что стану расспрашивать их об инциденте... не сегодня. А потом, полагаю, мы сможем получить в столовой нечто вроде позднего ленча, миссис Фортескью, и вы, если не возражаете, расскажете нам о своих приключениях с полицией.
   Эти «приключения», разумеется, имели отношение к попыткам заговорщиков утопить завернутое в простыне обнаженное тело Кахахаваи. Их задержала полиция, когда, с телом на заднем сидении «бьюика», они направлялись в сторону залива Ханаума.
   Кажется, второй туземец, «маленький парень», который шел к зданию суда вместе с Джо Кахахаваи, был двоюродным братом Джо по имени Эдвард Улии. Ему показалось подозрительным, что Джо запихали в «бьюик», и он тут же сообщил об этом полиции как о возможном похищении. Когда радиофицированный автомобиль засек «бьюик», мчавшийся к «Голове Коко» с зашторенными окнами, для миссис Фортескью настало время держать ответ.
   — Буду только рада, мистер Дэрроу, — сказала миссис Фортескью.
   И вскоре мы уже шли по старой орудийной палубе крейсера, мимо пустых орудийных портов. Дэрроу шагал впереди, приобняв миссис Фортескью, Мэсси шел следом, как щенок.
   — Возможно, это самое простое дело об уголовном убийстве, на которое я мог рассчитывать, — прошептал мне Лейзер. — Преднамеренность с самого начала...