— Ну ладно, я не машина, обученная убивать, как вы, лейтенант, — сказал я. — Я всего лишь парень из чикагских трущоб, которому платят за то, чтобы он ловил карманников и прочих воров, и который учился убивать — жестоким образом — на улице. Вы готовы рассказать мне, что случилось в ту ночь или вы предпочитаете уйти на пенсию по инвалидности, после того как я отстрелю вашу чертову коленную чашечку?
   Тяжело дыша, он сел на пол. Казалось, что вот-вот заплачет. Я вытащил из кучи поваленных стульев один и сел, не наводя на лейтенанта пистолет, но небрежно им поигрывая.
   — Меня... меня Талия больше не интересовала. Она... — Он проглотил комок и поднес палец к виску. — ...у нее не все дома, понимаете? После того как я с ней порвал... вы правы, это я ее бросил... она начала выставлять свою распущенность напоказ, связалась с этим пляжным мальчиком... его зовут Сэмми, он был в тот вечер в «Ала-Ваи», вы знали об этом?
   — Да. У Сэмми есть фамилия?
   — Мне она неизвестна. В любом случае, стали говорить о том, что она спит со всяким цветным сбродом, а когда Рэй Стокдейл назвал ее шлюхой и она его ударила, я понял, что дела и вправду совсем плохи.
   — Поэтому вы и пошли за ней.
   — Не сразу. Пара ребят остановила меня поболтать. Поэтому она уже ушла, когда я спустился вниз, но я ее высмотрел и пошел следом. Она шла быстро, не желая ни видеть меня, ни разговаривать, старалась уйти подальше вперед.
   — Вы шли за ней по Джон-Эна-роуд.
   — Да, мимо парка Вайкики. Она была взбешена, не хотела со мной говорить... Честно говоря, я думал, что эту историю с Сэмми она задумала для того, чтобы вернуть меня, заставить ревновать.
   Глядя на него — кровь на лице, белый полотняный костюм испачкан рвотой, — я подумал, что вел себя не очень-то хорошо.
   — Она почти бежала и намного оторвалась от меня, а мимо проезжали какие-то ребята на туристском автомобиле...
   — На «форде-фаэтоне»?
   Он отрицательно покачал головой, пожал плечами.
   — Не знаю. Я не обратил внимания. Поклясться не могу. По правде говоря, я и сам был немного пьян. Я не заметил, что верх у машины рваный и хлопает. В общем эти парни, ниггеры, не знаю, сколько их было, двое или трое, кружили вокруг Талии, и один из них что-то крикнул ей из окошка. Не знаю, что именно, вы же знаете, как говорят цветные — «Эй, малышка, хочешь пойти на вечеринку?» Мне показалось, что один из них сказал: «Эй, красотка, хочешь выпить?» Что-то в этом роде.
   — И как отнеслась к этому Талия?
   — Э... вы должны понять, пока мы шли, я все твердил ей, что она попадет в беду, болтаясь со всяким сбродом, я имел в виду, что она трахалась с этим ниггером Сэмми, вы можете себе представить? Думаю, чтобы досадить мне, она сказала: «Звучит заманчиво» или что-то в этом роде. Не знаю, что она сказала.
   — Но она была согласна.
   — Да. Они, наверно, решили, что она проститутка. Знаете, там же район красных фонарей.
   — Знаю. Продолжайте, Джимми.
   — Ну, в общем, она обернулась ко мне и, знаете что сделала? Высунула язык. Как маленькая девчонка. Вот же сучка. Тогда машина остановилась, и вышли два или три ниггера, а Талию уже развезло от выпитого, так что они вроде как повели ее к машине, ну я и махнул в ее сторону руками, сказал, мол, черт с тобой, и повернул в обратную сторону.
   Я сел прямо.
   — Это были ребята Ала-Моана, Джимми? Это были Хорас Ида, Джо Кахахаваи?..
   — Возможно.
   — Возможно?
   Он скривился.
   — Может быть. Черт, я не знаю, я не обратил внимания на эту свору мерзких ниггеров! Как, к дьяволу, я мог их различить?
   — Поэтому ты просто пошел прочь.
   — Да. Я... и... э... да, я просто пошел прочь.
   — Что?
   — Ничего.
   — Ты еще что-то собирался сказать, Джимми. Закончи свой рассказ.
   — Он закончен.
   Я поднялся и взглянул на него сверху вниз, держа девятимиллиметровый в руке уже не так небрежно.
   — Что еще ты видел? Ты видел борьбу, да?
   — Нет! Нет, не... не совсем.
   Я пнул его по ботинку.
   — Что, Джимми?
   — Я услышал, как она... не знаю, взвизгнула или, может, вскрикнула.
   — И ты обернулся, и что ты увидел?
   — Ну, они вроде как... тащили ее в машину. Похоже было, как будто она передумала. Может, сказав, «да, ребята», она сделала это напоказ, чтобы привлечь меня, а когда я повернулся и пошел, она захотела отделаться от ниггеров... а они не понимают, когда говорят «нет».
   — И они затащили ее в машину и уехали. И что ты предпринял, Джимми?
   Мы оба знали ответ. Мы оба знали, что он не пошел и не сообщил о похищении ни Томми, ни в полицию, ни кому-нибудь еще.
   Но я все равно еще раз спросил его:
   — Что ты сделал, Джимми?
   Он сглотнул.
   — Ничего. И пальцем не шевельнул. Я подумал... что она была глупой сучкой и дрянной шлюшкой — и черт с ней! Пусть... пусть получит то, что заслужила.
   — И это то, что она получила, Джимми?
   Он заплакал.
   — Думаешь, старина Джо Кахахаваи получил то, что заслужил, Джимми? — Я засмеялся. — Знаешь, о чем я подумал? Что рано или поздно мы все получим по заслугам.
   — Не... не... не говорите никому.
   — Постараюсь, — сказал я, убирая пистолет назад в кобуру и почти жалея несчастного ублюдка. Почти.
   В таком виде я его и оставил — сидящим на полу и плачущим, он закрыл лицо руками и, хлюпая носом, глотал свои сопли.
   Продымленный воздух переполненного шумного клуба показался мне чертовски чистым.

Глава 18

   Никаких последствий суда в Гонолулу на удивление не наблюдалось. На случай беспорядков начальник полиции удвоил число пеших патрулей и вооружил дежурные машины автоматами и слезоточивым газом. Кто, по расчетам начальника полиции, собирался взбунтоваться, было не совсем ясно, поскольку туземное население было вполне удовлетворено вердиктом о непредумышленном убийстве, а белые вряд ли восстали бы против самих себя. Адмирал Стерлинг пошумел о том, что «с этого момента рассматривает Гавайи как чужую территорию», а группа жен морских офицеров объявила бойкот заведениям, в которых работали члены жюри присяжных. На это все и кончилось. Но дома тропический ураган трепал купол Белого дома. Конгресс и президент Гувер были завалены письмами, телеграммами, петициями, разгневанные вердиктом американцы одолевали их звонками со всей страны. Газеты Херста подогревали скандал, день за днем помещая на первых страницах требования привезти обвиняемых по делу Мэсси домой и «обеспечить им защиту, достойную американского гражданина».
   — Мы можем записать в свой актив, — сказал мне Лейзер, — что губернатор Джадд получил петицию от обеих палат конгресса с просьбой освободить обвиняемых. Сто тридцать с чем-то подписей.
   Мы сидели за маленьким круглым столом в баре Кокосовой лужайки. Была первая половина дня, восточного персонала в красных куртках было больше, чем посетителей.
   — Если на Капитолийском холме хотят простить наших клиентов, — отозвался я, потягивая кока-колу, сдобренную ромом из моей фляжки, — почему они не заставят Гувера это сделать?
   Лейзер, чувствовавший себя непринужденно в голубой шелковой рубашке с открытым воротом, сделал глоток чая со льдом и лениво улыбнулся. То ли это дело, то ли благотворное воздействие местного климата несколько притушили его неиссякаемую энергию.
   — У президента нет законной власти, Нат, миловать кого-то в территориях.
   — Значит, дело за губернатором. Лейзер кивнул.
   — А тем временем в коридорах власти сенаторы и представители, обгоняя друг друга, торопятся представить билли о помиловании... не говоря уже о возрождении интереса к усилиям отдать Гавайи под военное правление.
   — К. Д. поставил губернатора в трудное положение.
   — Джадда не так-то легко столкнуть, — заметил, подняв бровь, Лейзер. — При нашей первой встрече он сказал, что его не смогут шантажировать безответственные, гоняющиеся за сенсациями газеты, издаваемые на материке.
   — Херст? Сенсации? Безответственность? Забудьте об этом. — Я допил коку с ромом. — Вы сказали «при первой встрече».
   — Мы снова встречаемся сегодня вечером. Дэрроу надеется, что до этого вы успеете что-нибудь сообщить ему по делу Ала-Моана.
   Ни Дэрроу, ни Лейзеру я не рассказал историю Брэдфорда. Я все еще надеялся сначала заловить Сэмми.
   — Скажите К. Д., что завтра я приду к нему на ленч к Янгу. Увидим, что мне удастся накопать.
   Краем глаза я уловил отблеск светлых волос и посмотрел в ту сторону. Это была Изабелла в белом летнем платье с морским поясом и морской шляпке. Она стояла, кого-то высматривая. Возможно, меня, потому что, когда ее глаза остановились на мне, она расцвела улыбкой, от которой еще больше похорошела, и быстро пошла к нам.
   — Я думал, что у вас все кончено, — прошептал Лейзер.
   — Я тоже, — признался я.
   — Я как раз собирался уходить, — чуть улыбнувшись сказал Лейзер, поднялся и вежливо кивнул Изабелле. — Мисс Белл. Вы, как всегда, очаровательны.
   — Надеюсь, я вас не прогнала, — сказала она.
   — Нет, нет. Через несколько минут у меня встреча с мистером Дэрроу.
   Ее лицо приняло серьезное выражение.
   — Вы собираетесь не допустить Томми и миссис Фортескью до тюрьмы, да?
   — Мы предпринимаем все усилия, — сказал он. — Нам нужно включить в сделку и матросов.
   Она озабоченно всплеснула руками.
   — Разумеется, их я тоже имела в виду.
   — Разумеется, — сказал он, еще раз кивнул и ушел.
   Я встал и отодвинул для нее стул. Ее личико в форме сердечка, в безупречной рамке коротких светлых волос просияло, обратившись ко мне. Запах ее «Шанели номер пять» распространился, как островной ветерок и защекотал мне ноздри. В мозгу у меня промелькнуло воспоминание — пляж, ее лицо, глаза закрыты, приоткрытый в экстазе рот.
   С той ночи мы так и не разговаривали.
   — Ты меня избегал, — сказала она, когда я уселся.
   — Нет, я работал.
   — Я хочу, чтобы ты кое-что узнал.
   — В самом деле? И что же это?
   Она улыбнулась совсем по-девичьи, наклонилась вперед и, тронув меня за руку, прошептала:
   — У меня гостит подружка.
   — Какая подружка?
   — Ну... моя подружка. Которая приходит ко мне каждый месяц.
   — О. Вон какая подружка.
   Значит она все-таки не забеременела от еврейского парня.
   — Уверена, ты почувствовал облегчение, — сказала она.
   — Уверен, ты тоже.
   Ее улыбка исчезла, взор потупился.
   — Я... я наговорила жестоких слов.
   — Не думай об этом.
   — Ужасно жестоких слов.
   — Да, и я тоже.
   Она посмотрела на меня полными слез глазами.
   — Я тебя прощаю. А ты прощаешь меня?
   Она была непробиваемо глупа, набита предрассудками. Но она была очень мила, а под белым летним платьем прятались две самые совершенные женские грудки, которые мне довелось встретить на своем беспорядочном мужском веку.
   — Ну конечно, прощаю, — сказал я.
   — Ты занят?
   — Не сейчас.
   — Мы могли бы подняться наверх, ко мне или к тебе...
   — Но будет ли это удобно, пока у тебя гостит твоя «подружка»?
   Она раздвинула свои губки чуть больше, чем то требовалось для разговора, провела по ним розовым язычком и произнесла:
   — Существует много способов хорошо провести время.
   — Ну что ж, — отозвался я.
   К нам направлялся восточный официант.
   — Будешь что-нибудь пить или есть, до того как уйдем наверх? — спросил я.
   Она покачала головой, одарив меня похотливым взглядом.
   — Если мы что-нибудь захотим, всегда можно заказать в номер.
   Официант остановился рядом со мной, и я сказал:
   — Пожалуйста, счет.
   — Э, мистер Геллер... в холле вас ждет китайский господин.
   Это был Чанг Апана, стоявший с панамской шляпой в руках. Вид у него был печальным, и рядом с высокой пальмой в кадке он казался совсем маленьким. Я отправил Изабеллу наверх, в ее комнату, рассудив, что задержусь недолго.
   — Есть новости, — кланяясь, сказал Чанг. — Мы можем уединиться?
   На веранде Кокосовой лужайки мы нашли столик с видом на ухоженный газон отеля, на котором росли пальмы и буйствовали цветы. Большая часть посетителей предпочитала Веранду прибоя с видом на океан. Мы с Чангом были одни, если не считать игравших в бридж женщин, которые сидели далеко от нас.
   — Детектив Джардин попросил сообщить, — сказал Чанг, — что Сэмми больше не числится среди членов оркестра Джо Кроуфорда на Мауи.
   Я нахмурился.
   — А что стало с Сэмми?
   — Полиция Мауи любезно провела расследование. Сэмми, у которого, похоже, нет фамилии, больше нет на островах.
   — И где же он?
   — Полагают, что в Калифорнии. В Лос-Анджелесе. Мы только что связались с полицией Лос-Анджелеса. Пока еще рано для ответа.
   — Проклятье. Это была единственная надежная ниточка, ведущая ко второй компании...
   Чанг вздохнул и опустил глаза.
   — Это не так. Есть другая ниточка.
   — Что?
   Он медленно покачал головой.
   — Мне стыдно, что я скрываю информацию от брата полицейского.
   — Ну же, Чанг... выкладывайте. Эта проститутка в Квартале Москитов что-то вам рассказала! Что?
   Он снова вздохнул.
   — Пожалуйста, поймите, Нат. На Гавайях изнасилование белой женщины исключение, а не правило. Что бы ни говорили газеты на материке, что бы ни говорил адмирал Стерлинг, это редкость на Гавайях.
   — Что вы хотите сказать?
   — Хочу сказать, что цветным, в последний раз на моей памяти изнасиловавшим белую женщину, был заключенный, которого разыскивает Джардин.
   — Да, та перелетная птичка, которую выпустили под Новый год за спиртным и которая так и не вернулась.
   Чанг согласно кивнул.
   — Белую женщину, которую он изнасиловал, он схватил ее недалеко от Ала-Моана.
   Я выпрямился.
   — На карантинной станции для животных?
   — Нет. Но очень близко. И поведение слишком похоже.
   — Вы хотите сказать, что этот парень может быть реальным подозреваемым в деле Ала-Моана? — Я поудобнее уселся на плетеном стуле, усмехнулся. — Ваши ребята наверняка давным-давно все это проверили! И где же, ради всего святого, был этот ублюдок в ночь, когда напали на Талию?
   — Мы действительно проверили, — сказал Чанг, — он был в тюрьме. Помогал приводить в исполнение смертный приговор.
   — О! Что ж, это весьма надежное алиби.
   — Плохое алиби, — с презрением произнес Чанг. — Не выдерживает проверку на время. — Он наклонился вперед, поднял указательный палец, слегка им погрозил и улыбнулся так, что глаз практически не стало видно. — Если убийца и насильник может выйти из тюрьмы под Новый год, почему он не может сделать то же самое двенадцатого сентября?
   — Вот дерьмо, — только и сказал я. — В тюрьме Оаху настолько свободные порядки?
   Он опять кивнул.
   — Да. Начальник тюрьмы Лейн, недавно его заменили, посылал осужденных на муниципальные работы в окрестностях Гонолулу. Говорят, что заключенный, не вернувшийся с работ к шести вечера, оставался на улице и лишался обеда.
   — Какой суровый начальник.
   И снова он опустил глаза.
   — Все эти тюремные вольности хорошо известны полиции Гонолулу. Мне стыдно за плохую работу полиции, которая не отработала такую очевидную версию. Естественно, на допросах служащие тюрьмы Оаху лгали, чтобы покрыть собственные прегрешения.
   — Но тем не менее в канун Нового года они снова выпустили этого мерзавца! Если они догадывались, что скорее всего это он изнасиловал Талию, почему они...
   Чанг глянул на меня, как ножом полоснул.
   — Они дали ему сбежать по-настоящему, чтобы он унес с собой свою вину. Вспомните — заключенные обычно возвращаются, когда их отпускают под честное слово. А Лайман не вернулся.
   — Так вот что сказала вам проститутка в Квартале Москитов!
   Он мрачно кивнул.
   — Пожалуйста, примите извинения. Слова проститутки поразили старика, как удар камнем.
   — Ничего, — пожал я плечами. — Думаете, я ни с чем подобным не сталкивался у себя в полицейском управлении Чикаго? Достаточно грязи, чтобы стыдиться, что принимаешь в этом участие.
   Я и правда кое-что сделал.
   Едва слышно, так что шелест пальм почти заглушил его слова, Чанг сказал:
   — Говорят, что Лайман все еще на островах.
   — Откуда вы знаете, что он не перебрался, как Сэмми, на материк?
   Чанг покачал головой.
   — Он где-то на островах, затаился. Ему помогают прятаться, защищают его, потому что боятся его. Он большой злой ублюдок, и они не хотят его сердить.
   — С чего мы начнем? Это все равно что искать иголку в стоге сена.
   — Иголка находится, когда на стог садится толстый человек. — Он порылся в кармане. — Познакомьтесь с Дэниелом Лайманом.
   Чанг передал мне полицейский снимок Лаймана — пустые глаза, оспины, нос картошкой, квадратная челюсть, угловатые черты лица. В моем смехе не было никакого веселья.
   — Что ж, надо сесть на этого сукина сына как можно скорее... и когда же это случится, если учесть, что с этой задачей не справились ни Джардин, ни майор Росс, ни вся чертова гавайская полиция? Месяца через четыре?
   Маленький человечек с лицом, напоминающим череп, улыбнулся.
   — Вы забыли только одно, Нат... главную причину, по которой они его не нашли.
   — Какую же?
   — Его не искал Чанг Апана.
 
* * *
 
   Клуб «Ала-Ваи Инн», как обычно, был весь в дыму, звучала привычная сладенькая музыка. Согласно приколотому у входа объявлению, трио Джорджа Ку давало сегодня свое последнее выступление. Внутри мой приятель швейцар сообщил, что ему очень жаль, но Сэмми пока не появлялся.
   — Знаю, — сказал я.
   Чанг Апана держался рядом со мной. Войдя в клуб, он не снял своей панамской шляпы и не промолвил пока ни слова. Присутствие Чанга явно оказалось для Джо неожиданностью, он узнал полицейского и занервничал.
   Тут Чанг заговорил:
   — Сэмми на материке.
   Джо ухмыльнулся, кивнул и запоздало поздоровался:
   — Ваш приход большая честь для «Ала-Ваи Инн», детектив Апана.
   — К вашим услугам, — сказал Чанг, кивая в ответ.
   — Джо, — сказал я, — в последнее время ты видел других ребят из оркестра Джо Кроуфорда?
   Он с беспокойством посмотрел на меня.
   — Вы не собираетесь разгромить еще одну комнату, мистер Геллер?
   — Я, кажется, возместил ущерб. — Достав из кармана пятидолларовую бумажку, я небрежно помахал ею. — Ты видел кого-нибудь?
   Он дернул головой.
   — Вы тогда говорили о десятке, босс...
   — Сэмми стоил десятки, — сказал я. — А этого стоит, по-моему, дружок Сэмми.
   Чанг выступил вперед и вырвал у меня из рук пятидолларовую купюру. Меня это удивило, Джо тоже. Чанг нахмурился как-то не по-доброму. Он обернулся в сторону швейцара.
   — Никаких денег. Говори.
   Джо попятился от маленького китайца, подняв руки, словно сдавался. Забавно было наблюдать, как здоровый бугай, который наверняка подрабатывал тут вышибалой, отступал под взглядом мешка костей наилегчайшего веса.
   — Э-эй, босс, я счастлив помочь. Тут сидит парень, друг Сэмми, он как раз здесь...
   Мы с Чангом переглянулись.
   — ...вам надо с ним поговорить, он наполовину француз, наполовину таитянин... я вам покажу. Я рад помочь полиции.
   — Спасибо, — сказал Чанг, возвращая мне пять долларов. — Имя?
   Имя парня, во всяком случае, так к нему обращались, было Таити. Хилый, тощий как жердь, синяя с желтыми и белыми цветами рубашка, тонкие ножки в светло-коричневых брюках — он стоял рядом с эстрадой один и, раскачиваясь под музыку, напевал и улыбался, держа в руке стакан, во рту у него, чувственном, женственном, торчала сигарета. Я дал ему двадцать — двадцать два года. Его темное узкое лицо с выступающими скулами было почти приятным, длинные темные ресницы загибались кверху. Когда я подошел к нему, он улыбнулся, словно подумал, что я приглашу его на танец.
   — Тебя зовут Таити?
   — Это я, — подтвердил он, затянувшись сигаретой и выпустив клуб дыма. — А как тебя зовут, красавчик?
   В этот момент он увидел Чанга. Веки опустились, как шторы, и он звучно сглотнул.
   — Я ничего не сделал, — сказал он, делая шаг назад.
   — Иди на веранду, — сказал Чанг.
   Таити проглотил комок в горле и кивнул.
   Танцевальная площадка выходила прямо на лужайку, которая вела к каменистому берегу зловонного канала. Когда в «Ала-Ваи» бывало много народу, парочки выходили прямо на эту лужайку. Сегодня народу было не слишком много, и лишь несколько пар стояли там, держась за руки и любуясь ломтиком луны, который отражался на блестящей поверхности вонючего канала.
   Когда мы вышли наружу, трио Джорджа Ку как раз сделало перерыв, так что нам не пришлось перекрикивать музыку. Чанг взял Таити за руку и повел к дощатому столу, стоявшему рядом с тростниковым забором, который отделял клуб от соседнего владения. Мы разместились под маленькой пальмой, там, где кончалась трава и начинался крутой каменистый спуск к плещущей воде.
   — Прекрасная ночь для плавания, — любезно проговорил Чанг.
   — Я ничего не знаю, — сказал парень.
   — Ничего не знаешь? — переспросил я. — Совсем ничего? Даже своего имени?
   — Филип Кемп, — сказал он.
   — Ты знаешь парня по имени Сэмми, Фил?
   Он взглянул вверх, покачал головой, снова затянулся сигаретой, посмотрел вниз, опять покачал головой.
   — Я знал, я знал, я так и знал...
   — О чем знал? — спросил Чанг.
   — Неприятности, с Сэмми всегда были одни неприятности, слишком много шума, слишком много девочек... — Потом задумчиво добавил: — Но на гитаре он играет, как Бог.
   Я положил ему на плечо руку.
   — Он уехал на материк, верно, Фил?
   — Мне не нравится это имя. Зовите меня Таити, ладно? Мне нравится, когда мои друзья так меня называют.
   Не убирая руки с его плеча, я кивнул на стакан.
   — Что там у тебя, Таити?
   — Немного коки. Немного водки.
   — Попробуй это. — Я убрал руку, достал из кармана фляжку и наполнил его стакан почти до краев. — Глотни-ка.
   Он так и сделал. Глаза у него расширились. Он даже позволил себе улыбнуться.
   — Ух ты! Шикарная вещь.
   — «Бакарди». Настоящий.
   — Отличный. Послушайте, ребята... господа... детектив Апана, мы не встречались, но я видел вас. Все что я знаю о Сэмми, я вам уже сказал.
   — Нет, — произнес Чанг и схватил Таити за запястье той руки, в которой он держал сигарету.
   Чанг сдавил посильнее, пальцы Таити разжались и сигарета выпала, рассыпав в темноте оранжевые искорки.
   — Для Сэмми тут стало жарковато, — сказал я, — верно? И он снарядился в Город Ангелов.
   Чанг отпустил запястье.
   Тяжело дышавший Таити кивнул, в глазах его застыло уныние.
   — Значит, это мы выяснили, — сказал я. — Но я хочу знать, почему Сэмми стало слишком жарко на островах?
   — Он боялся, — сказал Таити. — Мы... разговаривали в гостинице, на Мауи... это было в январе... у него было оружие, револьвер. Он боялся, что один его дружок может ему навредить.
   — Навредить? — переспросил я.
   — Убить.
   — Что за дружок?
   — Не могу сказать. Я тоже боюсь.
   — Лайман, — сказал Чанг.
   Глаза Таити снова расширились.
   — Вы знаете!
   — Что сказал тебе Сэмми? — спросил я. — Что Сэмми знал о Дэниеле Лаймане?
   Таити закрыл лицо рукой.
   — Лайман страшный тип. Он и меня убьет. Я не могу вам сказать.
   — Можем поговорить в управлении, — предложил Чанг.
   Темные глаза сверкнули.
   — Ну да, как же! Послушайте, я скажу, что сказал мне Сэмми... но не спрашивайте у меня, где Лайман. Я не скажу. Что бы вы ни делали.
   Я посмотрел на Чанга, Чанг посмотрел на меня: нас заинтересовал выбор слов Таити... он, похоже, говорил, что знает, где находится Лайман...
   — Прекрасно, — сказал я. — Что сказал тебе Сэмми?
   — Это кое-что... важное.
   — Мы знаем.
   Его красивые глаза сощурились, ресницы затрепетали.
   — Знаете, кто чистил банан Сэмми?
   Я кивнул.
   — Талия Мэсси.
   — И правда знаете...
   — Да. И Сэмми был здесь, в «Ала-Ваи», в ту ночь, когда якобы было совершено нападение на Талию Мэсси.
   Чувственный рот искривился.
   — Никаких якобы.
   Он, похоже, ждал, чтобы его поощрили, поэтому я сказал:
   — Расскажи нам, Таити.
   — Сэмми сказал, что она была немного пьяна, навеселе. Подошла к нему, когда он стоял у двери, и сказала, что хочет подышать воздухом, ну, знаете, прогуляться под луной.
   Она сказала Сэмми, что он может пойти с ней, но пусть только немного выждет, для приличия, понимаете? Они собирались пойти в один из этих домов, где комнаты сдаются на час, неподалеку от Форта де Рассей, и где солдаты употребляют своих островных красоток. Ну, Сэмми ждал, для приличия, только тут он увидел того морского офицера, который был у Талии в любовниках... не знаю, она его вышвырнула или он ее... ну, в общем, Сэмми знал, что у нее с ним была связь, и когда этот парень потащился за ней, Сэмми, я думаю, ну, заревновал.
   — Сэмми заговорил с этим офицером? — спросил я. — Попытался остановить его или...
   — Не. Для этого Сэмми был слишком умный или слишком трусливый или уж не знаю что. Ну он вроде как довольно долго шел за этим офицером, пока офицер не догнал Талию, только он не совсем ее догнал. Офицер просто шел за ней. Они ссорились, ну, как любовники ссорятся. Ну Сэмми и подумал, может, плюнуть да и пойти оттуда, да тут увидел, как мимо проехала машина с парусиновым верхом, в ней сидели ребята, ребята, которых Сэмми узнал или подумал, что узнал.
   — Он узнал их или не узнал?