Страница:
Келли быстро перешел к присяжным и ударил кулаком по бортику.
— Суд вершится над Гавайями, господа! Существует ли у нас один закон для чужих, а другой для своих? Или чужие могут прийти сюда и взять закон в свои руки? Вы собираетесь отпустить лейтенанта Мэсси, чтобы его с распростертыми объятиями встретили военно-морские силы? Они наградят его медалью! Они сделают его адмиралом. Главнокомандующим! Он и адмирал Стерлинг сделаны из одного теста — они оба верят в суд Линча.
Келли указал на флаг позади скамьи.
— До тех пор пока американский флаг развевается над этими берегами — без адмиральского знамени над ним, — вы должны соблюдать конституцию и закон. Вы дали клятву, которую должны сдержать, господа. Исполните ваш долг вне зависимости от симпатий или влияния адмиралов. Как сказал генерал Смедли Батлер, гордость моряков: «К черту адмиралов!»
Я не мог не повернуться и не бросить взгляд на сидевшего в зале Стерлинга, его лицо было белым от ярости.
На этой вызывающей ноте Келли занял свое место, и судья начал давать суду инструкции, указав на различие между возможным обвинением в убийстве второй степени и в непредумышленном убийстве.
До вынесения вердикта обвиняемые должны были оставаться в отеле Янга. Они испытали видное невооруженным глазом облегчение, когда Чанг Апана вывел их из здания суда. Изабелла, которая не разговаривала со мной со времени нашего заплыва под луной, улыбнулась мне, сопровождая Талию и Томми. Что бы это значило? Руби ждала в проходе, в то время как Дэрроу оттащил меня в сторону.
— Прекрасная была речь, К. Д.
— Моя или Келли?
— На самом деле — обе.
— Ты должен вернуться к работе.
— Какого черта? Дело закончено. Самое время вернуться в Чикаго.
Он покачал головой — нет, и неуправляемые волосы упали ему на глаза.
— Вовсе нет. Мы только начинаем сражение. — Он криво улыбнулся. — Теперь я намерен негодующе реветь, и кричать на все лады о несправедливости и бушевать, как школьный задира, вести себя так неожиданно, как дьявол, если произойдет, что мои клиенты будут признаны невиновными... но, Нат, нам повезет, если удастся исключить непредумышленное убийство.
— Вы так считаете? Ваша заключительная речь была блестящей...
Оглядевшись и убедившись, что никто — даже Руби — нас не слышит, он положил мне на плечо руку и прошептал:
— Я подам прошение о помиловании губернатору, а на материке нажмут пресса и политики, и это мне поможет... но раз и навсегда, я должен знать правду об этом проклятом изнасиловании.
— К. Д., откуда такая уверенность, что ваших клиентов не оправдают?
Он ухмыльнулся.
— Я понял это в ту минуту, когда увидел эти темные лица жюри присяжных. Я все время распространялся об этом деле в газетах. Это единственное место, где можно выиграть это дело. А теперь иди поужинай с нами у Янга... а потом снова за работу, сынок!
Кто я был такой, чтобы спорить с Кларенсом Дэрроу?
Глава 17
— Суд вершится над Гавайями, господа! Существует ли у нас один закон для чужих, а другой для своих? Или чужие могут прийти сюда и взять закон в свои руки? Вы собираетесь отпустить лейтенанта Мэсси, чтобы его с распростертыми объятиями встретили военно-морские силы? Они наградят его медалью! Они сделают его адмиралом. Главнокомандующим! Он и адмирал Стерлинг сделаны из одного теста — они оба верят в суд Линча.
Келли указал на флаг позади скамьи.
— До тех пор пока американский флаг развевается над этими берегами — без адмиральского знамени над ним, — вы должны соблюдать конституцию и закон. Вы дали клятву, которую должны сдержать, господа. Исполните ваш долг вне зависимости от симпатий или влияния адмиралов. Как сказал генерал Смедли Батлер, гордость моряков: «К черту адмиралов!»
Я не мог не повернуться и не бросить взгляд на сидевшего в зале Стерлинга, его лицо было белым от ярости.
На этой вызывающей ноте Келли занял свое место, и судья начал давать суду инструкции, указав на различие между возможным обвинением в убийстве второй степени и в непредумышленном убийстве.
До вынесения вердикта обвиняемые должны были оставаться в отеле Янга. Они испытали видное невооруженным глазом облегчение, когда Чанг Апана вывел их из здания суда. Изабелла, которая не разговаривала со мной со времени нашего заплыва под луной, улыбнулась мне, сопровождая Талию и Томми. Что бы это значило? Руби ждала в проходе, в то время как Дэрроу оттащил меня в сторону.
— Прекрасная была речь, К. Д.
— Моя или Келли?
— На самом деле — обе.
— Ты должен вернуться к работе.
— Какого черта? Дело закончено. Самое время вернуться в Чикаго.
Он покачал головой — нет, и неуправляемые волосы упали ему на глаза.
— Вовсе нет. Мы только начинаем сражение. — Он криво улыбнулся. — Теперь я намерен негодующе реветь, и кричать на все лады о несправедливости и бушевать, как школьный задира, вести себя так неожиданно, как дьявол, если произойдет, что мои клиенты будут признаны невиновными... но, Нат, нам повезет, если удастся исключить непредумышленное убийство.
— Вы так считаете? Ваша заключительная речь была блестящей...
Оглядевшись и убедившись, что никто — даже Руби — нас не слышит, он положил мне на плечо руку и прошептал:
— Я подам прошение о помиловании губернатору, а на материке нажмут пресса и политики, и это мне поможет... но раз и навсегда, я должен знать правду об этом проклятом изнасиловании.
— К. Д., откуда такая уверенность, что ваших клиентов не оправдают?
Он ухмыльнулся.
— Я понял это в ту минуту, когда увидел эти темные лица жюри присяжных. Я все время распространялся об этом деле в газетах. Это единственное место, где можно выиграть это дело. А теперь иди поужинай с нами у Янга... а потом снова за работу, сынок!
Кто я был такой, чтобы спорить с Кларенсом Дэрроу?
Глава 17
Чанг Апана предлагал мне содействие и уже оказывал его с помощью местных копов, и в наилучшем виде. Теперь я попросил его сопроводить меня в ту часть города, куда редко отваживаются заходить туристы, особенно белые.
Ему не хотелось, но я настаивал.
— Этот слух насчет другой группы ребят, — сказал я, — должен же найтись кто-нибудь, кто назовет их имена. Я не собираюсь искать ответ на пляже перед «Ройял Гавайен».
— Ладно, но только днем, — предупредил он. — Чанг уже не так молод, как раньше. А темные ночи в порту не всегда благоприятны для белых лиц.
— Прекрасно. Ведите.
На Ривер-стрит, напротив доков, протянувшихся вдоль Нуануу-стрит, располагались разные заведения с убогими фасадами — ломбарды, китайские кафешки, а по большей части, лавчонки, полки которых были уставлены склянками и тростниковыми корзинами с таким экзотическим содержимым, как сухие морские водоросли, имбирный корень, акульи плавники и скелеты морских коньков.
Разговоры между Чангом и владельцами заведений велись на кантонском диалекте, и я ничего не понимал, за исключением того, с каким страхом и почтением относились в самом опасном районе города к этому морщинистому и высохшему человеку, обладателю шрама на похожем на скелет лице.
— Этот Фу Манчу был в три раза толще вас и в три раза моложе, — сказал я, указывая большим пальцем на пахнущую плесенью дыру, откуда мы только что вышли.
— Если бы сила была всё, — проговорил Чанг, — тигр не боялся бы скорпиона.
— А какое жало в вашем хвосте?
Двигался он быстро, и хоть ноги у меня были значительно длиннее, успеть за ним — это надо было суметь.
— Они помнят Чанга, каким он был много лет назад. Я сделал имя, бегая по игорным домам и опиумным притонам. Они давно не видели меня здесь, а теперь я показываюсь, когда они знают, что полиция хочет смыть с себя грязь дела Мэсси.
— И они не горят желанием оказаться главной ударной силой в новом расколе, призванном восстановить репутацию управления.
— Правильно. Поэтому, я думаю, они будут рады помочь Чангу Апане.
— Тогда почему мы еще ничего не выяснили?
Он пожал на ходу плечами.
— Нечего выяснять. Все слышат о второй группе. Никто не слышит имен.
Целых два дня мы тратили лучшее время суток, пробираясь по темным улочкам, кривым тропкам и узким переулкам, по одной немощеной улочке за другой, где, если раскинуть руки, можно коснуться домов по обе ее стороны. Я так и не привык к тяжелой сладкой вони близлежащего завода по переработке ананасов, которая смешивалась с соленым запахом болотистой местности у подножия города. А по сравнению с провалившимися балконами и шаткими деревянными лестницами многоэтажных домов гетто моего детства — Максвел-стрит — показалось мне раем.
Чанг расспрашивал проституток, сутенеров, отребье разного сорта, иногда по-гавайски, иногда на кантонском диалекте, случалось по-японски, названия улочек были несколько возбуждающи, чтобы чувствовать себя там уютно: Кровавый Город, переулок Глубинной Атаки, Полакра Ада. В Аала-парке Чанг разговаривал с разными подозрительными типами и торговцами контрабандным спиртным. Однако в Квартале Москитов волнующе красивая и волнующе молодо выглядевшая проститутка в красном шелковом обтягивающем платье сказала ему что-то, отчего у него загорелись глаза.
Он крепко схватил ее за руку и застрочил на кантонском диалекте. Перепуганная до смерти, она в ответ тоже выплеснула на него поток фраз на том же диалекте, но, похоже, повторяла сказанное раньше, только громче.
Теперь Чанг пошел по-настоящему быстро.
— Что она сказала, Чанг?
— Ничего. Сумасшедшая.
— Что она сказала? Она назвала вам имя?
— Тупик.
— Что? Чанг, мне же показалось, что она сказала что-то важное?
Но он больше ничего на эту тему не сказал, а солнце начало склоняться к закату, и для белого человека из Чикаго лучше всего было направиться на более дружественную территорию. Мы подошли к нашим автомобилям, оставленным на Беретания-стрит, и Чанг остановился у своей модели Т.
— Очень жаль, что не смог помочь, — сказал Чанг.
— Завтра продолжим с того места, где остановились?
— Нет. Больше негде спрашивать.
— Эй, мы обошли еще не все дома в том районе.
Кроличий садок трущоб по соседству включал и дом покойного Джо Кахахаваи.
— При всем уважении, — сказал Чанг, — я снимаю предложение дальнейшей помощи.
И маленький человечек забрался в свою машину и уехал.
— Какого черта, — произнес я, ни к кому не обращаясь.
Прежде чем возвращаться в Вайкики, я воспользовался услугами платного телефона и связался с Лейзером, находившимся в отеле Янга.
— Что-нибудь новое?
— Рад, что вы позвонили, — сказал он. — Мы как раз уезжаем в суд. Вердикт вынесен.
— Иисусе! Сколько же это заняло времени?
— Пятьдесят часов. Два часа назад судья спросил присяжных, смогут ли они, по их мнению, вынести вердикт... мы все думали, что присяжные опять не придут к согласию, как в деле Ала-Моана... но они сказали, что смогут. И смогли. Увидимся там?
— Увидимся там.
Дэрроу был прав — это оказалось непредумышленное убийство.
Когда служащий суда читал вердикт, Талия встала рядом со своим мужем, словно была одной из обвиняемых. Все четверо были признаны в равной мере виновными, но было «рекомендовано смягчение приговора»
Подсудимые перенесли процедуру стоически: на губах миссис Фортескью играла слабая улыбка, Томми стоял прямо, Лорд тоже, Джоунс, правда, грыз ногти. А вот Талия полностью потеряла над собой контроль — плакала и причитала.
Перекрывая рыдания Талии, судья назначил вынесение приговора через неделю, а прокурор Келли согласился на то, чтобы до того времени заключенных держали под военно-морской стражей на «Элтоне». Судья поблагодарил и отпустил суд.
Талия все плакала, но Томми неожиданно резко бросил ей: «Соберись!», и она успокоилась.
Публика уходила, журналисты наседали. Зная, что находится под их бдительным оком, Дэрроу подошел к Келли, пожал прокурору руку и произнес: «Поздравляю». Невозмутимый Чанг Апана терпеливо ждал, чтобы проводить обвиняемых к машине береговой охраны, и позволил Лорду и Джоунсу пожать руку Келли и объявить, что они не питают к нему никаких недобрых чувств.
Томми протянул Келли руку.
— Если бы я имел что-то против вас...
Келли, пожимавший руку Томми, перебил его:
— Я не имею ничего лично против вас и вашей жены.
Талия бросила:
— О, в самом деле? Тогда вам следует посмотреть в словаре, чем различаются слова «обвинение» и «гонение».
Теснившиеся вокруг газетчики ухмылялись, слушая обмен пикантными репликами.
Томми снова принялся успокаивать Талию, что-то шепча ей. Она сложила на груди руки и с недовольным видом отвернулась.
— Миссис Фортескью! — обратился к ней кто-то из журналистов. — Каково ваше отношение к вердикту?
Она стояла, по обыкновению вздернув подбородок, голос ее дрогнул, подчеркивая презрение, которое она испытывала:
— Я этого ожидала. Понятие «американская женщина» ничего не значит в Гонолулу, даже для белых.
Другой журналист обратился с тем же вопросом к Томми.
— Я не боюсь наказания, — сказал он, обнимая мрачную Талию. — За мной стоит весь военно-морской флот.
— Вперед, моряки! — провозгласил Джоунс.
Лорд кивнул и сказал то же самое, потрясая в воздухе кулаком. И знаете что? Я подумал, что скорее всего не стал бы искать у них помощи.
Раздался голос еще одного газетчика:
— А как вы, мистер Дэрроу? Каково ваше отношение?
— Что ж, — произнес Дэрроу, собирая со стола защиты свой портфель и другие вещи, — я не принадлежу к военным морякам, но на память мне приходит одна фраза: «Мы еще и не начинали сражение».
— Вы же отвели обвинение в убийстве второй степени, — напомнил газетчик.
— Этот вердикт — пародия на справедливость и на человеческую природу, — сказал он, выпуская пар. — Я потрясен и вне себя. А теперь, если вы позволите...
И пока Чанг Апана вел клиентов Дэрроу в распростертые объятия береговой охраны, К. Д. повернулся и подмигнул мне прежде чем удалиться, по дороге без устали повторяя журналистам — с еще большей выразительностью, — как он удивлен и разочарован такой большой судебной ошибкой.
Я настиг Чанга перед зданием суда. Вспышки фотографов рассеивали мрак ночи, пока обвиняемые садились в две военно-морские машины. Талии позволили вернуться в Перл вместе с Томми.
— Чанг!
Маленький полицейский в панамской шляпе повернулся и обратил свой взгляд игрока в покер на меня.
— Что все это значило сегодня днем? — спросил я.
— Я должен перед вами извиниться, Нат.
— Вы должны объясниться.
Перед зданием суда скопилось много народу. Газетчики взяли в плотное кольцо Келли и Дэрроу, и мы оказались в центре говорящей толпы, состоявшей в основном из белых, в большинстве своем несчастных.
— Это не место для разговора, — сказал Чанг. — Позже.
И он нырнул в толчею, потом сел в патрульный автомобиль, который уехал, оставив меня в качестве еще одного несчастного белого в толпе.
В тот вечер я пришел на встречу в заведение Лау И Чинга на углу Кухио— и Калакауа-авеню, разлапистую, безупречную пагоду-дворец, которая посрамила бы любой китайский ресторан в моем родном городе. Сияющий хозяин в черной шелковой паре и шлепанцах спросил, заказывал ли я столик, я назвал компанию, к которой собирался присоединиться, и его лицо помрачнело, прежде чем он кивнул и передал меня миловидной гейше.
Гейша, чье овальное личико было таким же красивым и бесстрастным, как белые лица женщин, изображенных на китайских коврах, которые висели на стенах, ждала меня.
Это была сестра Хораса Иды.
— Мой брат невиновен, — прошептала девушка.
И пока она вела меня через переполненный зал, где в равной мере были представлены и местные жители, и туристы, в уединенную комнатку, в которой меня ждал ее брат, никто из нас не сказал больше ни слова.
Затем гейша удалилась, закрыв за собой дверь.
— Празднуешь победу, Коротышка? — спросил я, садясь напротив него за стол, за которым вполне могло уместиться восемь человек.
— Мы ничего сегодня не выиграли, — кисло проговорил Ида. — Этот парень Келли примется за нас следующих.
— Здесь точно безопасно?
На покрытом льняной скатертью столе стояло дымящееся блюдо китайского рагу с миндалем, миска риса и маленький чайник. Ида уже наложил себе полную тарелку и теперь расправлялся с ней. Для меня был положен прибор — столовое серебро, а не палочки, какими пользовался Ида.
— Журналисты сюда не придут, — пожав плечами, сказал он. — Они знают, что моя сестра работает у Лау И, я всегда здесь ем, задаром.
— Твоя сестра спит с хозяином?
Он злобно глянул на меня, ткнул в мою сторону палочкой.
— Она не такая девушка. Мне не нравится такой разговор. Ее босс верит в нас.
— В нас?
— Ребят Ала-Моана. Полно китайских и гавайских торговцев дали бабки на нашу защиту, вы же знаете.
— Я слышал одну историю. Но разумеется, на этом острове ходит много всяких слухов.
Устроить эту встречу предложил я. Позволил ему выбрать место, если только это не будет треклятая Пали. Мне хотелось что-нибудь публичное, но не слишком. Мы оба не хотели, чтобы нас видели вместе, особенно газетчики. Официально мы находились по разные стороны баррикад.
— История эта такова, что вас, ребята, обвинили за то, что сделали другие ребята, — сказал я. — Все было тут, на острове... но похоже, никто не знает, что это были за невидимки.
Ида, набивший рот китайским рагу, усмехнулся.
— Если бы я знал, кто это сделал, думаете, не сказал бы?
— Может быть. Там, откуда я приехал, не очень-то почетно выдавать своих.
Он поднял на меня свои глаза спаниеля.
— Если бы я знал... если бы я что-то слышал, то сказал бы.
— Я тебе верю. Конечно, может, они и не существуют, может, вторая компания не больше, чем слух.
— Но ведь кто-то же напал на эту белую женщину, и это были не мы.
Я наклонился вперед.
— В таком случае, Коротышка... ты и твои друзья должны прояснить для меня это дело. Я здесь чужак, я мало чего могу добиться.
Он нахмурился.
— Почему вы хотите помочь? Почему вы не вернетесь теперь домой? Вы с Кларенсом Дэрроу, который слишком большая шишка, чтобы с нами встретиться.
Китайское рагу было восхитительным, ничего лучше я в жизни не ел.
— Я здесь по его поручению. Я уверен, если Дэрроу убедится в вашей невиновности, он вам поможет.
— Поможет как?
— Точно не знаю. Но я знаю, что ради своих клиентов он пойдет к губернатору, то же самое он может сделать и для вас.
Ида фыркнул.
— С чего бы?
— Может, он с вами согласен. Может, он думает, что выступил в суде не на той стороне.
Ида поразмыслил над моими словами.
— Что я могу сделать? Что мы можем сделать?
— Я знаю, что по острову гуляет множество слухов, а мне надо за что-то уцепиться, и уцепиться за нечто существенное.
— Есть один слух, — задумчиво проговорил Ида, — который постоянно всплывает. Я слышу об этом то там, то здесь.
— И что же это?
— Что у Талии Мэсси был приятель из туземцев.
— Пляжный мальчик.
Он пожал плечами, отправил в рот порцию риса.
— Может, и пляжный мальчик.
— Как я понимаю, имени у него нет.
— Нет. Иногда говорят, что это пляжный мальчик. А чаще я слышал, что он музыкант.
Швейцар в «Ала-Ваи Инн» сказал, что в ту ночь, прежде чем уйти, Талия разговаривала с парнем-музыкантом.
А у этого музыканта имя было — Сэмми.
— Спасибо за угощение, Коротышка.
Приложив к губам салфетку, я поднялся из-за стола.
— Вы больше ничего не будете?
— Я вполне сыт, — сказал я.
Смуглый и коренастый швейцар в «Ала-Ваи» опять был в оранжевой рубашке с цветами. Сначала он меня не узнал, возможно, потому, что я не надел ту шелковую красную штучку в попугаях. Хотя и повязал к коричневому костюму синий галстук с желтыми цветами, который купил в магазинчике своего отеля.
Я вынул пятидолларовую купюру — это он вспомнил.
— Мы разговаривали о Талии Мэсси, — напомнил я ему, стараясь перекричать грохот, издаваемый трио Джорджа Ку. — Ты получишь эту бумажку, если этот парень-музыкант, Сэмми, здесь появлялся...
— Но он здесь не появлялся, босс.
Я убрал пять долларов и выудил десять. Показал ему.
— А за десятку он был здесь?
Улыбка сожаления появилась на его круглом лице. Он покачал головой, говоря:
— Если его здесь не было, так и за две десятки он не появится.
— Вот что я тебе скажу, Джо... именно это ты и получишь — две десятки... если позвонишь мне, когда увидишь его. У тебя сохранились мое имя и телефон?
Он кивнул и похлопал себя по карману.
— Тут и лежит, босс. А вы живете в «Ройял Гавайен».
— Хорошо. Ты парень ничего.
— Он может появиться в любую минуту.
Я нахмурился.
— С чего ты взял?
— Я видел здесь другого парня из оркестра Джо Кроуфорда. У них, наверно, пока нет на Мауи работы.
— А сегодня есть кто-нибудь из ребят Кроуфорда?
Он покачал головой.
— Но есть один из командиров, с которым вы были здесь в тот раз.
— Командиров?
Он ухмыльнулся.
— Я всех их зову «командир». Они раздуваются от удовольствия — эти морские офицеры.
— И кто же из этих «командиров» здесь?
— Дайте взглянуть. — Он приподнял занавеску, висевшую на решетке из тикового дерева. — Точно. Брэдфорд. Лейтенант Джимми Брэдфорд.
Я секунду раздумывал.
— Джо, отдельные кабинеты наверху сейчас заняты?
— Нет. Пораньше были, а сейчас свободны.
— А где сидит «командир» Брэдфорд?
Джо показал, и я пошел сквозь дымовую завесу, мимо деревянных кабинок и тесной толпы танцующих пар, в основном местных, пока не нашел Брэдфорда, сидевшего в кабинке за танцевальной площадкой, он был в белом гражданском костюме, но без галстука. С ним была женщина, имени которой я не помнил, но по предыдущему визиту в «Ала-Ваи» ее представили мне как жену другого офицера. Приятная пухлая брюнетка, полупьяная.
— Добрый вечер, лейтенант Брэдфорд, — сказал я.
Красавчик Брэдфорд, державший в одной руке стакан, а в другой сигарету, поднял глаза. На его лице сменили друг друга смущение раздражение и деланная приветливость.
— Геллер. Эй, Джуди, это Нат Геллер, он был следователем Кларенса Дэрроу.
Миленькая и пьяненькая Джуди улыбнулась и мотнула в мою сторону головой.
— По правде говоря, — уточнил я, — по-прежнему им являюсь.
— По-прежнему — что? — переспросил Брэдфорд.
— По-прежнему являюсь следователем Дэрроу. Приговор будет вынесен только через неделю. Мы пытаемся проработать кое-какие версии, прежде чем просить губернатора о помиловании.
Брэдфорд кивнул.
— Садитесь. Присоединяйтесь к нам.
Я остался стоять, где стоял.
— Честно говоря, мне бы хотелось переброситься с вами парой слов с глазу на глаз.
— Конечно. — Он пожал плечами, усмехнулся и кивнул в сторону переполненной танцевальной площадки, покачивавшейся в соблазнительном ритме, задаваемом трио Джорджа Ку. — Только вот где мы это сделаем?
— Мне нужно осмотреть отдельный кабинет наверху, в котором Талия сцепилась с компанией Стокдейла. Может, вы покажете мне, а заодно и поговорим.
Он пожал плечами.
— Ладно. Если вы считаете, что это поможет делу.
— Думаю, поможет.
Он наклонился и коснулся руки брюнетки, которой та крепко сжимала свой стакан.
— Побудешь тут пару минут одна, малышка? — спросил он.
Она улыбнулась и произнесла нечто нечленораздельное, что сошло за согласие, и мы с Брэдфордом начали прокладывать путь сквозь танцующую толпу, направляясь к передней части клуба. Тут были лестницы, которые с двух сторон вели на антресоли. Брэдфорд, захвативший налитую в стакан для воды выпивку, повел меня направо.
— Не думайте ничего такого насчет Джуди, — сказал Брэдфорд, обернувшись ко мне со слабой улыбкой. — Ее муж Боб на дежурстве, ей одиноко, нужно с кем-то побыть.
— Я не буду.
Он смутился и казался озадаченным.
— Не будете что?
— Думать ничего такого.
Оказавшись наверху, мы прошли мимо нескольких кабинок, в которых сидели парочки, они обнимались, целовались, смеялись, курили и потягивали разбавленную спиртным кока-колу. Мы подошли к первой из нескольких закрытых кабинок, очень похожих на ту, в которой я не так давно разговаривал у Лау И Чинга с Идой.
— В которой сидела компания Стокдейла? — спросил я лейтенанта.
Брэдфорд кивнул в сторону средней, и я сделал изящный жест в сторону двери. Он вошел внутрь, я последовал за ним и закрыл дверь.
Стены были розовыми и голыми, за исключением маленькой пластинки с золотым драконом на черном фоне, которая висела слева. Расположенное напротив двери окно выходило на стоянку автомобилей. В центре небольшого обеденного стола стоял китайский подсвечник, в дешевом исполнении.
— Значит Талия была здесь, — сказал я, — когда вы зашли, разыскивая ее.
— Я ее не искал. — Он пожал плечами, сделал глоток из стакана. — Она просто уже была здесь, когда я сунул голову в дверь. Вы же знаете, что я разговаривал с друзьями, переходил от столика к столику, по всему клубу.
— Думаю, вы заметили, в каком плохом настроении была Талия, — сказал я. — И насколько она была пьяна.
— Не понимаю, о чем вы.
— Вы были озабочены ее поведением. Вы знали, что с тех пор, как вы ее бросили... я предполагаю, что это вы бросили ее, чтобы не допустить, чтоб она бросила вас, но это всего лишь предположение... она связалась с не слишком достойным парнем.
Он сделал шаг ко мне.
— Предполагается, что вы помогаете Томми Мэсси.
— Предполагается, что вы его друг. Я не один из тех, кто трахал Талию.
Он кинулся на меня. Справедливости ради должен заметить, что он, вероятно, был немного пьян. Я легко увернулся и нанес ему удар в живот правой. Он согнулся пополам, автоматически выронив стакан — он разбился о левую стену, залив дракона, — встал на четвереньки и пополз, как собака, его вырвало. Он изрыгнул из себя в основном пиво, но примешались и какие-то остатки ужина, и от этого немедленно распространилась ужасающая вонь.
Я подошел к окну и открыл его, ветерок занес в комнатку свежего воздуха.
— В чем было дело, Джимми? Ты хотел, чтобы Талия бросила своего приятеля-туземца, музыканта, и вернулась к тебе? Или ты просто хотел, чтобы она вела себя более пристойно?
Он все еще стоял на четвереньках.
— Ты дерьмо. Я убью тебя, ты дерьмо...
Я подошел к нему.
— Знаешь, Джимми, мне наплевать на твои похождения и на чувство военно-морской гордости. Поэтому меня нисколько не заботит, шел ты за Талией, чтобы снова забраться к ней в трусы или просто образумить.
Он злобно посмотрел на меня и, тяжело дыша, схватился за живот.
— По... пошел ты.
Я пнул его в бок, и он вскрикнул, но снаружи никто ничего не услышал — слишком много шуму, смеха и музыки трио Джорджа Ку.
— Ты шел за ней, Джимми. Настало время рассказать правду. Что ты видел?
В этот момент он поднялся с пола, бросился на меня и, разбросав стулья, опрокинул на жесткий деревянный стол. Я лежал на нем, словно поданное к обеду блюдо, а Брэдфорд прыгнул сверху, нашел мою шею и, впиваясь ногтями в кожу, принялся душить. Глядя на его покрасневшее лицо, можно было подумать, что это он умрет сейчас от удушья.
Я попытался ткнуть его коленом в живот, но он увернулся, изогнувшись всем телом, тогда я достал из подмышки свой девятимиллиметровый и ткнул дулом Брэдфорду в шею. Глаза у него расширились, лицо побелело, и мне не пришлось просить его отпустить меня. Он сделал это сам, слез с меня и попятился. Но я тоже встал, ни на секунду не отводя от его горла больно давившее дуло пистолета.
Теперь мы стояли лицом друг к другу, только его голова была задрана кверху, а глаза смотрели на меня и на пистолет у его шеи.
Я слегка ослабил давление и отступил на полшага, и Брэдфорд облегченно вздохнул, как раз перед тем, как я заехал ему дулом. Он упал на одно колено, застонав, только что не заплакав. Я оставил у него на щеке хорошую царапину, которая превратится в шрам и каждый раз, когда он будет бриться, станет напоминать обо мне.
Ему не хотелось, но я настаивал.
— Этот слух насчет другой группы ребят, — сказал я, — должен же найтись кто-нибудь, кто назовет их имена. Я не собираюсь искать ответ на пляже перед «Ройял Гавайен».
— Ладно, но только днем, — предупредил он. — Чанг уже не так молод, как раньше. А темные ночи в порту не всегда благоприятны для белых лиц.
— Прекрасно. Ведите.
На Ривер-стрит, напротив доков, протянувшихся вдоль Нуануу-стрит, располагались разные заведения с убогими фасадами — ломбарды, китайские кафешки, а по большей части, лавчонки, полки которых были уставлены склянками и тростниковыми корзинами с таким экзотическим содержимым, как сухие морские водоросли, имбирный корень, акульи плавники и скелеты морских коньков.
Разговоры между Чангом и владельцами заведений велись на кантонском диалекте, и я ничего не понимал, за исключением того, с каким страхом и почтением относились в самом опасном районе города к этому морщинистому и высохшему человеку, обладателю шрама на похожем на скелет лице.
— Этот Фу Манчу был в три раза толще вас и в три раза моложе, — сказал я, указывая большим пальцем на пахнущую плесенью дыру, откуда мы только что вышли.
— Если бы сила была всё, — проговорил Чанг, — тигр не боялся бы скорпиона.
— А какое жало в вашем хвосте?
Двигался он быстро, и хоть ноги у меня были значительно длиннее, успеть за ним — это надо было суметь.
— Они помнят Чанга, каким он был много лет назад. Я сделал имя, бегая по игорным домам и опиумным притонам. Они давно не видели меня здесь, а теперь я показываюсь, когда они знают, что полиция хочет смыть с себя грязь дела Мэсси.
— И они не горят желанием оказаться главной ударной силой в новом расколе, призванном восстановить репутацию управления.
— Правильно. Поэтому, я думаю, они будут рады помочь Чангу Апане.
— Тогда почему мы еще ничего не выяснили?
Он пожал на ходу плечами.
— Нечего выяснять. Все слышат о второй группе. Никто не слышит имен.
Целых два дня мы тратили лучшее время суток, пробираясь по темным улочкам, кривым тропкам и узким переулкам, по одной немощеной улочке за другой, где, если раскинуть руки, можно коснуться домов по обе ее стороны. Я так и не привык к тяжелой сладкой вони близлежащего завода по переработке ананасов, которая смешивалась с соленым запахом болотистой местности у подножия города. А по сравнению с провалившимися балконами и шаткими деревянными лестницами многоэтажных домов гетто моего детства — Максвел-стрит — показалось мне раем.
Чанг расспрашивал проституток, сутенеров, отребье разного сорта, иногда по-гавайски, иногда на кантонском диалекте, случалось по-японски, названия улочек были несколько возбуждающи, чтобы чувствовать себя там уютно: Кровавый Город, переулок Глубинной Атаки, Полакра Ада. В Аала-парке Чанг разговаривал с разными подозрительными типами и торговцами контрабандным спиртным. Однако в Квартале Москитов волнующе красивая и волнующе молодо выглядевшая проститутка в красном шелковом обтягивающем платье сказала ему что-то, отчего у него загорелись глаза.
Он крепко схватил ее за руку и застрочил на кантонском диалекте. Перепуганная до смерти, она в ответ тоже выплеснула на него поток фраз на том же диалекте, но, похоже, повторяла сказанное раньше, только громче.
Теперь Чанг пошел по-настоящему быстро.
— Что она сказала, Чанг?
— Ничего. Сумасшедшая.
— Что она сказала? Она назвала вам имя?
— Тупик.
— Что? Чанг, мне же показалось, что она сказала что-то важное?
Но он больше ничего на эту тему не сказал, а солнце начало склоняться к закату, и для белого человека из Чикаго лучше всего было направиться на более дружественную территорию. Мы подошли к нашим автомобилям, оставленным на Беретания-стрит, и Чанг остановился у своей модели Т.
— Очень жаль, что не смог помочь, — сказал Чанг.
— Завтра продолжим с того места, где остановились?
— Нет. Больше негде спрашивать.
— Эй, мы обошли еще не все дома в том районе.
Кроличий садок трущоб по соседству включал и дом покойного Джо Кахахаваи.
— При всем уважении, — сказал Чанг, — я снимаю предложение дальнейшей помощи.
И маленький человечек забрался в свою машину и уехал.
— Какого черта, — произнес я, ни к кому не обращаясь.
Прежде чем возвращаться в Вайкики, я воспользовался услугами платного телефона и связался с Лейзером, находившимся в отеле Янга.
— Что-нибудь новое?
— Рад, что вы позвонили, — сказал он. — Мы как раз уезжаем в суд. Вердикт вынесен.
— Иисусе! Сколько же это заняло времени?
— Пятьдесят часов. Два часа назад судья спросил присяжных, смогут ли они, по их мнению, вынести вердикт... мы все думали, что присяжные опять не придут к согласию, как в деле Ала-Моана... но они сказали, что смогут. И смогли. Увидимся там?
— Увидимся там.
* * *
Дэрроу был прав — это оказалось непредумышленное убийство.
Когда служащий суда читал вердикт, Талия встала рядом со своим мужем, словно была одной из обвиняемых. Все четверо были признаны в равной мере виновными, но было «рекомендовано смягчение приговора»
Подсудимые перенесли процедуру стоически: на губах миссис Фортескью играла слабая улыбка, Томми стоял прямо, Лорд тоже, Джоунс, правда, грыз ногти. А вот Талия полностью потеряла над собой контроль — плакала и причитала.
Перекрывая рыдания Талии, судья назначил вынесение приговора через неделю, а прокурор Келли согласился на то, чтобы до того времени заключенных держали под военно-морской стражей на «Элтоне». Судья поблагодарил и отпустил суд.
Талия все плакала, но Томми неожиданно резко бросил ей: «Соберись!», и она успокоилась.
Публика уходила, журналисты наседали. Зная, что находится под их бдительным оком, Дэрроу подошел к Келли, пожал прокурору руку и произнес: «Поздравляю». Невозмутимый Чанг Апана терпеливо ждал, чтобы проводить обвиняемых к машине береговой охраны, и позволил Лорду и Джоунсу пожать руку Келли и объявить, что они не питают к нему никаких недобрых чувств.
Томми протянул Келли руку.
— Если бы я имел что-то против вас...
Келли, пожимавший руку Томми, перебил его:
— Я не имею ничего лично против вас и вашей жены.
Талия бросила:
— О, в самом деле? Тогда вам следует посмотреть в словаре, чем различаются слова «обвинение» и «гонение».
Теснившиеся вокруг газетчики ухмылялись, слушая обмен пикантными репликами.
Томми снова принялся успокаивать Талию, что-то шепча ей. Она сложила на груди руки и с недовольным видом отвернулась.
— Миссис Фортескью! — обратился к ней кто-то из журналистов. — Каково ваше отношение к вердикту?
Она стояла, по обыкновению вздернув подбородок, голос ее дрогнул, подчеркивая презрение, которое она испытывала:
— Я этого ожидала. Понятие «американская женщина» ничего не значит в Гонолулу, даже для белых.
Другой журналист обратился с тем же вопросом к Томми.
— Я не боюсь наказания, — сказал он, обнимая мрачную Талию. — За мной стоит весь военно-морской флот.
— Вперед, моряки! — провозгласил Джоунс.
Лорд кивнул и сказал то же самое, потрясая в воздухе кулаком. И знаете что? Я подумал, что скорее всего не стал бы искать у них помощи.
Раздался голос еще одного газетчика:
— А как вы, мистер Дэрроу? Каково ваше отношение?
— Что ж, — произнес Дэрроу, собирая со стола защиты свой портфель и другие вещи, — я не принадлежу к военным морякам, но на память мне приходит одна фраза: «Мы еще и не начинали сражение».
— Вы же отвели обвинение в убийстве второй степени, — напомнил газетчик.
— Этот вердикт — пародия на справедливость и на человеческую природу, — сказал он, выпуская пар. — Я потрясен и вне себя. А теперь, если вы позволите...
И пока Чанг Апана вел клиентов Дэрроу в распростертые объятия береговой охраны, К. Д. повернулся и подмигнул мне прежде чем удалиться, по дороге без устали повторяя журналистам — с еще большей выразительностью, — как он удивлен и разочарован такой большой судебной ошибкой.
Я настиг Чанга перед зданием суда. Вспышки фотографов рассеивали мрак ночи, пока обвиняемые садились в две военно-морские машины. Талии позволили вернуться в Перл вместе с Томми.
— Чанг!
Маленький полицейский в панамской шляпе повернулся и обратил свой взгляд игрока в покер на меня.
— Что все это значило сегодня днем? — спросил я.
— Я должен перед вами извиниться, Нат.
— Вы должны объясниться.
Перед зданием суда скопилось много народу. Газетчики взяли в плотное кольцо Келли и Дэрроу, и мы оказались в центре говорящей толпы, состоявшей в основном из белых, в большинстве своем несчастных.
— Это не место для разговора, — сказал Чанг. — Позже.
И он нырнул в толчею, потом сел в патрульный автомобиль, который уехал, оставив меня в качестве еще одного несчастного белого в толпе.
* * *
В тот вечер я пришел на встречу в заведение Лау И Чинга на углу Кухио— и Калакауа-авеню, разлапистую, безупречную пагоду-дворец, которая посрамила бы любой китайский ресторан в моем родном городе. Сияющий хозяин в черной шелковой паре и шлепанцах спросил, заказывал ли я столик, я назвал компанию, к которой собирался присоединиться, и его лицо помрачнело, прежде чем он кивнул и передал меня миловидной гейше.
Гейша, чье овальное личико было таким же красивым и бесстрастным, как белые лица женщин, изображенных на китайских коврах, которые висели на стенах, ждала меня.
Это была сестра Хораса Иды.
— Мой брат невиновен, — прошептала девушка.
И пока она вела меня через переполненный зал, где в равной мере были представлены и местные жители, и туристы, в уединенную комнатку, в которой меня ждал ее брат, никто из нас не сказал больше ни слова.
Затем гейша удалилась, закрыв за собой дверь.
— Празднуешь победу, Коротышка? — спросил я, садясь напротив него за стол, за которым вполне могло уместиться восемь человек.
— Мы ничего сегодня не выиграли, — кисло проговорил Ида. — Этот парень Келли примется за нас следующих.
— Здесь точно безопасно?
На покрытом льняной скатертью столе стояло дымящееся блюдо китайского рагу с миндалем, миска риса и маленький чайник. Ида уже наложил себе полную тарелку и теперь расправлялся с ней. Для меня был положен прибор — столовое серебро, а не палочки, какими пользовался Ида.
— Журналисты сюда не придут, — пожав плечами, сказал он. — Они знают, что моя сестра работает у Лау И, я всегда здесь ем, задаром.
— Твоя сестра спит с хозяином?
Он злобно глянул на меня, ткнул в мою сторону палочкой.
— Она не такая девушка. Мне не нравится такой разговор. Ее босс верит в нас.
— В нас?
— Ребят Ала-Моана. Полно китайских и гавайских торговцев дали бабки на нашу защиту, вы же знаете.
— Я слышал одну историю. Но разумеется, на этом острове ходит много всяких слухов.
Устроить эту встречу предложил я. Позволил ему выбрать место, если только это не будет треклятая Пали. Мне хотелось что-нибудь публичное, но не слишком. Мы оба не хотели, чтобы нас видели вместе, особенно газетчики. Официально мы находились по разные стороны баррикад.
— История эта такова, что вас, ребята, обвинили за то, что сделали другие ребята, — сказал я. — Все было тут, на острове... но похоже, никто не знает, что это были за невидимки.
Ида, набивший рот китайским рагу, усмехнулся.
— Если бы я знал, кто это сделал, думаете, не сказал бы?
— Может быть. Там, откуда я приехал, не очень-то почетно выдавать своих.
Он поднял на меня свои глаза спаниеля.
— Если бы я знал... если бы я что-то слышал, то сказал бы.
— Я тебе верю. Конечно, может, они и не существуют, может, вторая компания не больше, чем слух.
— Но ведь кто-то же напал на эту белую женщину, и это были не мы.
Я наклонился вперед.
— В таком случае, Коротышка... ты и твои друзья должны прояснить для меня это дело. Я здесь чужак, я мало чего могу добиться.
Он нахмурился.
— Почему вы хотите помочь? Почему вы не вернетесь теперь домой? Вы с Кларенсом Дэрроу, который слишком большая шишка, чтобы с нами встретиться.
Китайское рагу было восхитительным, ничего лучше я в жизни не ел.
— Я здесь по его поручению. Я уверен, если Дэрроу убедится в вашей невиновности, он вам поможет.
— Поможет как?
— Точно не знаю. Но я знаю, что ради своих клиентов он пойдет к губернатору, то же самое он может сделать и для вас.
Ида фыркнул.
— С чего бы?
— Может, он с вами согласен. Может, он думает, что выступил в суде не на той стороне.
Ида поразмыслил над моими словами.
— Что я могу сделать? Что мы можем сделать?
— Я знаю, что по острову гуляет множество слухов, а мне надо за что-то уцепиться, и уцепиться за нечто существенное.
— Есть один слух, — задумчиво проговорил Ида, — который постоянно всплывает. Я слышу об этом то там, то здесь.
— И что же это?
— Что у Талии Мэсси был приятель из туземцев.
— Пляжный мальчик.
Он пожал плечами, отправил в рот порцию риса.
— Может, и пляжный мальчик.
— Как я понимаю, имени у него нет.
— Нет. Иногда говорят, что это пляжный мальчик. А чаще я слышал, что он музыкант.
Швейцар в «Ала-Ваи Инн» сказал, что в ту ночь, прежде чем уйти, Талия разговаривала с парнем-музыкантом.
А у этого музыканта имя было — Сэмми.
— Спасибо за угощение, Коротышка.
Приложив к губам салфетку, я поднялся из-за стола.
— Вы больше ничего не будете?
— Я вполне сыт, — сказал я.
* * *
Смуглый и коренастый швейцар в «Ала-Ваи» опять был в оранжевой рубашке с цветами. Сначала он меня не узнал, возможно, потому, что я не надел ту шелковую красную штучку в попугаях. Хотя и повязал к коричневому костюму синий галстук с желтыми цветами, который купил в магазинчике своего отеля.
Я вынул пятидолларовую купюру — это он вспомнил.
— Мы разговаривали о Талии Мэсси, — напомнил я ему, стараясь перекричать грохот, издаваемый трио Джорджа Ку. — Ты получишь эту бумажку, если этот парень-музыкант, Сэмми, здесь появлялся...
— Но он здесь не появлялся, босс.
Я убрал пять долларов и выудил десять. Показал ему.
— А за десятку он был здесь?
Улыбка сожаления появилась на его круглом лице. Он покачал головой, говоря:
— Если его здесь не было, так и за две десятки он не появится.
— Вот что я тебе скажу, Джо... именно это ты и получишь — две десятки... если позвонишь мне, когда увидишь его. У тебя сохранились мое имя и телефон?
Он кивнул и похлопал себя по карману.
— Тут и лежит, босс. А вы живете в «Ройял Гавайен».
— Хорошо. Ты парень ничего.
— Он может появиться в любую минуту.
Я нахмурился.
— С чего ты взял?
— Я видел здесь другого парня из оркестра Джо Кроуфорда. У них, наверно, пока нет на Мауи работы.
— А сегодня есть кто-нибудь из ребят Кроуфорда?
Он покачал головой.
— Но есть один из командиров, с которым вы были здесь в тот раз.
— Командиров?
Он ухмыльнулся.
— Я всех их зову «командир». Они раздуваются от удовольствия — эти морские офицеры.
— И кто же из этих «командиров» здесь?
— Дайте взглянуть. — Он приподнял занавеску, висевшую на решетке из тикового дерева. — Точно. Брэдфорд. Лейтенант Джимми Брэдфорд.
Я секунду раздумывал.
— Джо, отдельные кабинеты наверху сейчас заняты?
— Нет. Пораньше были, а сейчас свободны.
— А где сидит «командир» Брэдфорд?
Джо показал, и я пошел сквозь дымовую завесу, мимо деревянных кабинок и тесной толпы танцующих пар, в основном местных, пока не нашел Брэдфорда, сидевшего в кабинке за танцевальной площадкой, он был в белом гражданском костюме, но без галстука. С ним была женщина, имени которой я не помнил, но по предыдущему визиту в «Ала-Ваи» ее представили мне как жену другого офицера. Приятная пухлая брюнетка, полупьяная.
— Добрый вечер, лейтенант Брэдфорд, — сказал я.
Красавчик Брэдфорд, державший в одной руке стакан, а в другой сигарету, поднял глаза. На его лице сменили друг друга смущение раздражение и деланная приветливость.
— Геллер. Эй, Джуди, это Нат Геллер, он был следователем Кларенса Дэрроу.
Миленькая и пьяненькая Джуди улыбнулась и мотнула в мою сторону головой.
— По правде говоря, — уточнил я, — по-прежнему им являюсь.
— По-прежнему — что? — переспросил Брэдфорд.
— По-прежнему являюсь следователем Дэрроу. Приговор будет вынесен только через неделю. Мы пытаемся проработать кое-какие версии, прежде чем просить губернатора о помиловании.
Брэдфорд кивнул.
— Садитесь. Присоединяйтесь к нам.
Я остался стоять, где стоял.
— Честно говоря, мне бы хотелось переброситься с вами парой слов с глазу на глаз.
— Конечно. — Он пожал плечами, усмехнулся и кивнул в сторону переполненной танцевальной площадки, покачивавшейся в соблазнительном ритме, задаваемом трио Джорджа Ку. — Только вот где мы это сделаем?
— Мне нужно осмотреть отдельный кабинет наверху, в котором Талия сцепилась с компанией Стокдейла. Может, вы покажете мне, а заодно и поговорим.
Он пожал плечами.
— Ладно. Если вы считаете, что это поможет делу.
— Думаю, поможет.
Он наклонился и коснулся руки брюнетки, которой та крепко сжимала свой стакан.
— Побудешь тут пару минут одна, малышка? — спросил он.
Она улыбнулась и произнесла нечто нечленораздельное, что сошло за согласие, и мы с Брэдфордом начали прокладывать путь сквозь танцующую толпу, направляясь к передней части клуба. Тут были лестницы, которые с двух сторон вели на антресоли. Брэдфорд, захвативший налитую в стакан для воды выпивку, повел меня направо.
— Не думайте ничего такого насчет Джуди, — сказал Брэдфорд, обернувшись ко мне со слабой улыбкой. — Ее муж Боб на дежурстве, ей одиноко, нужно с кем-то побыть.
— Я не буду.
Он смутился и казался озадаченным.
— Не будете что?
— Думать ничего такого.
Оказавшись наверху, мы прошли мимо нескольких кабинок, в которых сидели парочки, они обнимались, целовались, смеялись, курили и потягивали разбавленную спиртным кока-колу. Мы подошли к первой из нескольких закрытых кабинок, очень похожих на ту, в которой я не так давно разговаривал у Лау И Чинга с Идой.
— В которой сидела компания Стокдейла? — спросил я лейтенанта.
Брэдфорд кивнул в сторону средней, и я сделал изящный жест в сторону двери. Он вошел внутрь, я последовал за ним и закрыл дверь.
Стены были розовыми и голыми, за исключением маленькой пластинки с золотым драконом на черном фоне, которая висела слева. Расположенное напротив двери окно выходило на стоянку автомобилей. В центре небольшого обеденного стола стоял китайский подсвечник, в дешевом исполнении.
— Значит Талия была здесь, — сказал я, — когда вы зашли, разыскивая ее.
— Я ее не искал. — Он пожал плечами, сделал глоток из стакана. — Она просто уже была здесь, когда я сунул голову в дверь. Вы же знаете, что я разговаривал с друзьями, переходил от столика к столику, по всему клубу.
— Думаю, вы заметили, в каком плохом настроении была Талия, — сказал я. — И насколько она была пьяна.
— Не понимаю, о чем вы.
— Вы были озабочены ее поведением. Вы знали, что с тех пор, как вы ее бросили... я предполагаю, что это вы бросили ее, чтобы не допустить, чтоб она бросила вас, но это всего лишь предположение... она связалась с не слишком достойным парнем.
Он сделал шаг ко мне.
— Предполагается, что вы помогаете Томми Мэсси.
— Предполагается, что вы его друг. Я не один из тех, кто трахал Талию.
Он кинулся на меня. Справедливости ради должен заметить, что он, вероятно, был немного пьян. Я легко увернулся и нанес ему удар в живот правой. Он согнулся пополам, автоматически выронив стакан — он разбился о левую стену, залив дракона, — встал на четвереньки и пополз, как собака, его вырвало. Он изрыгнул из себя в основном пиво, но примешались и какие-то остатки ужина, и от этого немедленно распространилась ужасающая вонь.
Я подошел к окну и открыл его, ветерок занес в комнатку свежего воздуха.
— В чем было дело, Джимми? Ты хотел, чтобы Талия бросила своего приятеля-туземца, музыканта, и вернулась к тебе? Или ты просто хотел, чтобы она вела себя более пристойно?
Он все еще стоял на четвереньках.
— Ты дерьмо. Я убью тебя, ты дерьмо...
Я подошел к нему.
— Знаешь, Джимми, мне наплевать на твои похождения и на чувство военно-морской гордости. Поэтому меня нисколько не заботит, шел ты за Талией, чтобы снова забраться к ней в трусы или просто образумить.
Он злобно посмотрел на меня и, тяжело дыша, схватился за живот.
— По... пошел ты.
Я пнул его в бок, и он вскрикнул, но снаружи никто ничего не услышал — слишком много шуму, смеха и музыки трио Джорджа Ку.
— Ты шел за ней, Джимми. Настало время рассказать правду. Что ты видел?
В этот момент он поднялся с пола, бросился на меня и, разбросав стулья, опрокинул на жесткий деревянный стол. Я лежал на нем, словно поданное к обеду блюдо, а Брэдфорд прыгнул сверху, нашел мою шею и, впиваясь ногтями в кожу, принялся душить. Глядя на его покрасневшее лицо, можно было подумать, что это он умрет сейчас от удушья.
Я попытался ткнуть его коленом в живот, но он увернулся, изогнувшись всем телом, тогда я достал из подмышки свой девятимиллиметровый и ткнул дулом Брэдфорду в шею. Глаза у него расширились, лицо побелело, и мне не пришлось просить его отпустить меня. Он сделал это сам, слез с меня и попятился. Но я тоже встал, ни на секунду не отводя от его горла больно давившее дуло пистолета.
Теперь мы стояли лицом друг к другу, только его голова была задрана кверху, а глаза смотрели на меня и на пистолет у его шеи.
Я слегка ослабил давление и отступил на полшага, и Брэдфорд облегченно вздохнул, как раз перед тем, как я заехал ему дулом. Он упал на одно колено, застонав, только что не заплакав. Я оставил у него на щеке хорошую царапину, которая превратится в шрам и каждый раз, когда он будет бриться, станет напоминать обо мне.