Ему снилось, что он мальчик. Он идет по селу в новой кумачовой рубахе, подаренной ему сельским учителем за лучшее исполнение стихов Некрасова. Ему хочется, чтобы все видели его обнову*
Вдруг отец дернул его за рукав и отчитал:
- Ишь, тоже нашел чем куражиться! Рубаху за стихи получил!
Поэт Некрасов сочинил, а ты только наизусть выучил!
Отец повел его по мглистому берегу Волги и привел к большому ржавому котлу, откуда доносился стук многих молотков.
- Лезь! - сказал отец.
Он влез, его оглушило таким грохотом, что он хотел было податься назад, но отец подтолкнул его и, подав молоток, сказал:
- "Бей!.."
* * *
- ...Товарищ генерал, приехал командующий фронтом.
Это уже был голос Шпаго, и не во сне, а наяву. Харитонов вскочил, плеснул на руки и. лицо воды из фляги, утерся носовым платком, расчесал волосы, надел фуражку и приготовился отдать рапорт командующему фронтом.
Выйдя из шатра и не увидев никого, кроме часового, он с недоумением посмотрел на адъютанта.
- Командующий фронтом ждет вас у палатки оперативного отдела!
Возле палатки оперативного отдела, заложив руки за спину, ни на кого не глядя, мерил шагами землю высокий генерал в кожаном пальто. Харитонов начал отдавать рапорт. Командующий фронтом не остановился и не взглянул на Харитонова. Было такое впечатление, что командующему фронтом в этот момент представлялось более важным отсчитывать свои шаги. Он то надвигался на Харитонова, то резко поворачивался к нему спиной с сомкнутыми за спиной руками.
Вдруг он остановился и, не размыкая рук, едва слышно проговорил:
- Потери?
Харитонов ответил, что потери его велики.
- Откуда БЫ это знаете? - рассердился командующий. - Сидите тут, как запорожец за Дунаем... Отсыпаетесь... Маевничаете...
Харитонов хотел было сказать, что у него тяжело ранен начальник штаба, выведен из строя узел связи, что сам он еще не оправился от контузии... что офицеры штаба, посланные в войска, не вернулись... что оборону его лишили глубины и маневренности...
и что удар Клейста во фланг нашей ударной группировке можно было упредить, если бы разведотдел фронта учел сведения, полученные от партизан... И еще о чем-то очень важном хотел он сказать, но удержался: он не любил жаловаться на объективные причины, кроме.того, он понимал, что командующий сейчас не станет их выслушивать.
Командующий фронтом снова повернулся и стал мерить шагом землю. Затем он начал отдавать распоряжения штабным офицерам, как если бы Харитонова тут не было.
- Дайте сюда карту! - обратился командующий фронтом к начальнику оперативного отдела.
Тот подал карту.
Командующий развернул ее на плоской крыше своего автомобиля, начал сличать со своей. Затем он возвратил карту и, садясь в машину, не глядя на Харитонова, проговорил:
- Во исполнение приказа Главкома Юго-Западного направления я отстраняю вас от должности. Сегодня же сдайте дела и выезжайте в Шандриголово!
Когда машина командующего фронтом скрылась между деревьями, Харитонов молча удалился к себе. Шпаго понимал, что Федор Михайлович должен некоторое время остаться наедине со своими мыслями. Прежде чем пойти к Харитонову, он долго одиноко бродил по лесу.
Меньше всего он думал о своей личной судьбе. Должность адъютанта только в его глазах была высокой должностью, а для многих людей, он это знал, такая должность была связана с представлением о человеке небоевом, угодливом и расторопном. "Да, это одно из тех тепленьких местечек, говорили фронтовики, - где человек может, не рискуя жизнью, пользоваться всеми благами, которыми и сам начальник не пользуется!"
Сознавая всю важность своей работы, Шпаго мысленно не раз ловил себя на том, что его тянет в полк, на строевую должность.
Строевая служба была его призванием, да и командование щедро награждало строевых офицеров, а он, Шпаго, за десять месяцев войны не удостоился ни одной боевой награды. Что же он скажет жене и дочкам, когда разыщет их после войны, если он и они останутся в живых? Как сумеет все это объяснить им? "Ты плохо воевал, - скажут они, - раз у тебя нет наград!"
Теперь ему открывалась возможность уйти в полк.
Шпаго представил себе Харитонова, вся жизнь которого была у него на виду. Представил себе, как Харитонов одиноко садится в машину и уезжает один.
"Нет, не могу его оставить, провожу до штаба фронта. Буду с ним, пока все выяснят и разберут!"
Незаметно для себя он вышел на тропу, которая вела в кавалерийский взвод. Лошади стояли под навесом. Шпаго подошел к своей. Она так кротко посмотрела, так ласково дотронулась губами до его руки, что ему сделалось не по себе. Этот кавалерийский взвод был в армии сверхштатным. Шпаго сформировал его из отличившихся бойцов, после того как штаб дважды подвергся внезапному нападению. Взвод, конечно, расформируют. Шпаго не решался сказать об этом кавалеристам. Поговорив о самых обыкновенных вещах, он направился к Харитонову.
По дороге он увидел запыленный вездеход Гущина. Комдив сделал знак шоферу остановиться и, выйдя из машины, справился о здоровье Харитонова. Шпаго отвечал в обычном тоне. Комдив начал издалека вводить Шпаго в курс тех вопросов, с которыми он намерен был обратиться к командующему армией.
- Вам, товарищ полковник, лучше приехать в другой раз и поговорить с новым! - огорошил его Шпаго.
На багровом лице Гущина выразилось сначала недоумение, потом почти одновременно сожаление и озабоченность.
- Ну что ж, капитан, спасибо, что предупредил! - тоном человека, привыкшего к превратностям судьбы, сказал комдив и, помолчав, добавил:-У меня в третьем хозяйстве нет начальника штаба... Давай оформляйся! Если повезет, так через год командовать полком будешь!
Шпаго было обрадовался, но, поразмыслив, сказал, что он сначала должен проводить Харитонова и неизвестно, сколько времени пробудет с ним в штабе фронта.
- Справедливость требует, чтобы я оставался с ним, пока не разберутся в его деле!
- Э, милый, чего захотел! Справедливости! - протяжно проговорил Гущин. - Знаешь, сколько людей на этом свихнулось! Я тоже когда-то этим болел, но эта корь, слава богу, прошла. Их, правдоискателей, много по Руси шаталось. С посохом через наше село брели, от шавок отбивались...
Шпаго уже не раз слышал такие речи от так называемых "мудрых" людей. И всякий раз с ужасом думал, "Неужели и я с годами стану таким? Но вот уже мне тридцать лет, а я по-прежнему невосприимчив к этой "мудрости". Только если раньше я протестовал, оспаривал, переубеждал таких "мудрецов", то теперь я понимаю, что не всегда это уместно".
- Да пойми ты, - продолжал Гущин, - ты же не его человек.
К нему был назначен отделом кадров. А если ты покажешь излишнюю к нему приверженность, к тебе будут относиться с недоверием при новом. И мне уже тебя взять не придется. Ну, в общем, решай!..
Гущин сел в машину. Мотор затарахтел, и вездеход начал разворачиваться.
- Товарищ полковник! - с волнением заговорил Шпаго. - Возьмите к себе мой конный взвод... Жаль, если его расформируют...
Вы знаете, какие там люди, а лошади какие!..
- Стой! - резко остановил Гущин шофера. - Это надо обмозговать... Это дело стоящее!
Когда Шпаго вошел в палатку и молча остановился у входа, Харитонов некоторое время не замечал адъютанта.
Увидев его, нахмурил брови и, не поднимая глаз, глухо проговорил:
- Ну вот, капитан, мы с тобой уже не командуем армией...
Пусть Миша готовит машину в Шандриголово. Давай простимся.
- Я вас не оставлю, товарищ генерал! - воскликнул Шпаго.
Харитонов недовольно поморщился.
- К чему это? - с досадой проговорил он. - Ты адъютант командующего армией, а не мой личный адъютант. Мне теперь адъютант не положен. Знаешь, что меня ждет?
- Что бы вас ни ожидало, я поеду с вами. Провожу вас! - настойчиво повторил Шпаго. - Я, правда, небольшого звания человек, но я коммунист, и с моим мнением не могут не посчитаться.
Честь ваша будет восстановлена!
- Ты думаешь? - оживился Харитонов.
Лицо его, -мгновенно просветлев, снова нахмурилось.
- Слушай, капитан, если на то пошло, буду с тобой откровенен, как всегда. Мне не безразлично, в каком звании бить врага.
Мизинцем или кулаком. Но ты видишь, что кулаком я не справился. Давай распорядись отъездом. А я пойду прощусь с сослуживцами.
Прощание было недолгим, Харитонов, ничем не выдавая своего волнения, держался просто. Он сказал, что и при новом командующем каждый должен отдавать свои силы и способности на разгром врага, как и при нем.
- Служим Родине, а не лицам... - напомнил он. - Честь Девятой армии должна быть восстановлена. Всю ответственность за это поражение беру на себя. Вам выражаю благодарность за честную службу. Как бы ни решилась моя судьба, одного права своего не уступлю-права защищать Родину в любом звании, пока бьется в груди сердце, пока голова на плечах!
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
В Шандриголове, где располагался в это время штаб Южного фронта, Харитонов, избегая встреч с бывшими сослуживцами, проехал прямо к коменданту и, позвонив от него в приемную командующего фронтом, доложил с своем прибытии. Старший офицер для поручений при командующем сказал, что о его прибытии будет доложено и о.дне приема он будет извещен. Шпаго тем временем договорился о квартире. Это был домик на окраине села с большим яблоневым садом. Легкие пушинки носились в жарко нагретом воздухе, перелетали с яблонь в степь. Дети обступили машину.
Харитонов, разостлав бурку на траве под яблоней, принялся развлекать их. Достав цветные карандаши "Тактика" и несколько пустых коробок от папирос "Аэлита", он живо набрасывал на внутренней стороне коробок красочные эскизы.
Ночь он провел без сна, обдумывая предстоящее объяснение с командующим фронтом. Но чем больше он думал, тем сбивчивее становились его мысли. Он вдруг почувствовал, как начало покалывать и нестерпимо ныть сердце. Он пробовал зажать его рукой, прижать к подушке, но оно не унималось. Боль сделалась невыносимой.
Лишь утренний короткий сон немного освежил его.
Поднявшись в обычный час, Харитонов приступил к утренней зарядке. Проделав несколько сложных упражнений, он растерся влажным полотенцем, выпил стакан крепкого чая и, решительно отогнав назойливые мысли, снова занялся с детьми, с минуты на минуту ожидая, что за ним пришлют. Но от командующего никто не появлялся. В нетерпеливом ожидании провел он весь следующий день-опять никто не явился. Дни проходили, а вызова все не было. Шпаго с утра куда-то исчезал, приказав Мише никуда не отлучаться от командующего. И Миша придумывал себе все новые и новые занятия по уходу за машиной.
Однажды Харитонов застал Мишу в расстроенных чувствах.
- Ты что? - участливо спросил Харитонов.
Миша долго колебался, прежде чем поведать генералу свою досаду. Оказывается, жена Миши прислала ему письмо, в котором она жаловалась на председателя колхоза и дружка Миши-Дениса. В детстве Денис упал с лошади, сломал ногу, в армию его не взяли, и он никуда не выезжал из родного села. Даша, жена Миши, поспорила с Денисом и в споре пустила самую, как ей казалось, острую, неотразимую стрелу: "Твоей Марине хорошо, когда у нее ты дома. А каково мне, когда мой на фронте кровь проливает?" Денис, нимало не смущаясь, срезал Дашу: "И без твоего мужика Красная Армия справится!"
Эти слова задели Мишу. Первым и самым понятным его чувством после прочтения письма было осадить Дениску. Даша именно за то- и предпочла Мишу другим ухажерам, что, будучи остра на язык, нередко терялась в споре, как выразился Миша, от недостатка образования. А он, Миша, умело отражал всех возражателей в любом споре.
Ответить на укол Дениса в первую минуту после прочтения письма представлялось Мише делом самым легким. Но каждая следующая минута ослабляла его задор.
Справится или не справится без него Красная Армия? "А вдруг и в самом деле справится?" - подумал он.
И чем больше думал, получалось не в его пользу.
"Но тогда что же такое я? Зачем меня оторвали от Даши? Зачем со мной разговаривают, как если бы я что-то значил? А медаль "За отвагу"? А то, что мне доверили жизнь генерала? Если бы не я, Харитонов мог попасть в лапы фашистов еще в Колларовке!
Кет, тут что-то не так!"
Он уже собрался было отписать Даше в таком духе. Но, поразмыслив, решил, что такое письмо нельзя посылать. Названия мест, где отличился в боях, писать нельзя-цензура не пропустит.
А так-кто же поверит! Бахвальство не к лицу сержанту и кандидату партии.
"Так как же написать?"
Долго думал он и решил написать так:
"А что касается, что без твоего мужика Красная Армия справится, ты Денису скажи, что, если б без твоего мужика Красная Армия справилась, его бы в армию не взяли, с тобой и малыми детьми не разлучили, так долго в армии не держали, и спал бы он с тобой на пуховой постели, как Денис с Мариной. А без него справляемся и просим об одном - чтоб наших жен не обижал, а помогал им давать фронту все необходимое для окончательной победы над врагом".
Харитонов с улыбкой слушал рассказ Миши. "Миша не только за себя ответил. Он за всех бойцов ответил. Если его призвали, - значит, без него не справятся. Не так ли и я должен решить этот вопрос? Я должен драться за свое место а строю!"
Другое чувство, вызванное в его душе рассказом Миши, относилось к жене.
Она писала, что вернулась в Москву, но встретились затруднения с постоянной пропиской. Она просила прислать адъютанта, чтобы уладить этот вопрос. Он ей ответил, что высылать адъютанта по такому делу считает неудобным, да и незаконным.
В следующем письме она написала слово "муж" в кавычках.
Он не понял, чему следовало приписать ее обиду.
"Благодарю за искренность, - писал он, - но для меня непонятно, почему ты слово "муж" написала в кавычках. Я считаю себя твоим мужем без кавычек. Как и-прежде, мои мысли только с тобой. Напиши, в чем дело. У меня дела идут не совсем гладко. Затерло на одной из очень важных операций. Потерял всякую человеческую норму сна и отдыха. Прилагаю все усилия, энергию и способности, но успеха желаемого пока не добился".^
Это он писал в конце марта, когда не ладилась операция под Славянском.
В следующем письме она сетовала на то, что он не отвечает на ее письма. Выражала опасение: получает ли он их? Жив ли он?
"Если ты занят, - писала она, - и не можешь отвечать сразу, поручи это адъютанту!"
Он снова должен был ей разъяснить:
"Письма и открытки получаю регулярно. Бессчетно благодарю, но отвечать на каждое не хватает времени. Ты на это не сердись.
Мой адъютант всегда со мной и временем располагает таким же.
Ему достается не меньше, чем мне, так что я не могу его утруждать. Решу задачу, высплюсь и отвечу так, как я привык писать тебе. Не односложно: "жив, здоров", а все, что накопилось в душе".
В следующем письме она объясняла, что значит "муж" в кавычках. Но это письмо пришло в день отстранения его от должности, и он на него до сих пор не ответил. Он был теперь в таком же положении, как Миша. Обыкновенной почтой невозможно было сообщить Наде о том, что произошло. К тому же он чувствовал себя не вправе огорчать ее таким известием. Но теперь, после беседы с'Мишей, Харитонов засел за письмо.
"Надюша! Ты пишешь, что для некоторых твоих соседок мужья в лепешку разбиваются. А я якобы слишком скромен, а скромность иногда бывает неуместна. Скромность никогда не мешает.
Для тебя я рад все сделать. Но больше того, что в моих силах, я не могу. Сейчас у меня дела далеко не веселые. Враг решил мстить за Ростов. Зезать нельзя. Прозевал-вывалишься из тележки с треском. Думаю, что меня еще хватит для того, чтобы покончить с фашизмом, если какая-нибудь случайная пуля или бомба не оборвет мое желание. Совсем недавно я чудом остался жив после одной из бомбардировок. Почему остался жив, когда несколько любимых друзей, бывших со мной, тяжело ранены, - и сам не знаю. Чудом вырвался из-под обломков и пламени разрушенного дома. Но это ничего. На то война. Здесь не у тещи на блинах!"
Харитонов снова вспомнил обе бомбежки узла связи. И мысли о тяжело раненных друзьях овладели им с новой силой.
Он вспомнил ординарца. Вспомнил, как Айдаров по-своему понимал геройство. Однажды Айдаров, находясь в кавалерийском взводе охраны штаба, заарканил и увел немецкого мотоциклиста.
Харитонов похвалил его за геройство. "Это не геройство, товарищ генерал, - возразил Айдаров, - арканить лошадей меня отец в горах выучил. Геройство, если я сам сообразил. Был у меня такой случай. В бою выбыла из строя моя рота, я присоединился к другой. Кончили бой ночью, подходим к полевой кухне с котелками.
Повар всем наливает, а мне не дает. "Ты не нашей роты. На тебя нет продуктов!" - "'Но я же воевал, кушать хочу, дай!" Повар свое:
"Я своих бойцов знаю, кто как воюет, а ты, может, в кустах прятался и к ужину поспел!" Вот тут и нужно было мне проявить геройство, сообразить, товарищ генерал! Пошел, принес повару воды, нарубил сухих веток. Он меня за это накормил. Я не лег спать голодный. Этому уже меня никто не учил. Сам догадался!"
"Где он теперь? - подумал Харитонов. - В каком госпитале?
Где Краевич, Зина?"
Послышался легкий стук в дверь и голос адъютанта:
- Можно, товарищ генерал?
- Войди! - ответил Харитонов.
- Товарищ генерал, - начал Шпаго, - мы с Мишей обедаем.
А вы что, святым духом жить хотите?
- Не святым духом, а сухим пайком!
- Как хотите, товарищ генерал, сегодня жэ пойдете в генеральскую столовую, - решительно произнес Шпаго,
- Ладно! - не желая ссоры, согласился Харитонов.
Генеральская столовая помещалась в красивом одноэтажном доме под черепицей. Высокое крыльцо вело в коридор. Дверь направо-в зал, другая.раскрыта настежь, во двор. Там была кухня.
В большой светлой комнате стояло несколько овальных столиков, покрытых свеженакрахмаленныдли скатертями. Ветер надувал палевые занавески у раскрытых окон. Харитонов выбрил самый крайний столик слева от входной двери и сел спиной к окнам, чтобы люди, входя в зал, не сразу обратили на него внимание. Он заказал окрошку и с аппетитом, впервые за эти несколько дней, принялся за еду. В коридоре послышались шаги и недовольный голос Казанского.
"Надо полагать, пройдет в конец зала и займет стол ближе к окну, чтобы никто не ходил мммо", - подумал Харитонов. Но он ошибся. Шаги Казанского направились в его сторону, послышался шум отодвигаемого стула. Харитонов опустил глаза в тарелку.
- Вы почему не показыв-эетесь? - спросил Казанский.
- Жду вызова! - глухо ответил Харитонов.
- К кому?
- К командующему.
- Вы полагаете, что он вправе отменить приказ Главкома?..
С расследованием вашего дела, пожалуй, лучше повременить, пока Ставка как следует разберется в обстановке!
- Тем более я нигде появляться не буду. Всякий разговор мой по этому вопросу может быть истолкован как попытка повлиять на разбор дела...
- Это, пожалуй, верно! - согласился Казанский. - В таком деле советую не торопиться... Вы что брали на первое?
- Окрошку.
- Ну как она сегодня?
- Хороша!
Казанский быстрым движением руки вскинул очки на переносицу и пробежал глазами меню.
"Нет, больше не пойду в эту столовую!" - выговаривал себе Харитонов, возвращаясь домой, стараясь не думать о совете Казанского. Всякое бездействие, оттяжка, неизвестность органически претили ему.
Ночью он не мог уснуть. Снова болело сердце. Когда боль сделалась невыносимой, он не спеша оделся и вышел в сад. Светил полный месяц. Тени от деревьев падали на траву, неровные, причудливые. Со стороны дома выступила человеческая фигура.
Харитонов узнал адъютанта.
- Ты зачем встал? - недовольно спросил Харитонов.
- Встал по своей надобности! А вы что не спите, товарищ генерал?
- Знаю, какая это надобность! - резко сказал Харитонов. - Ну что ж! Следи! Только не хитри! Не бойся, не сбегу!
- Вам не стыдно, товарищ генерал? - с обидой в голосе проговорил Шпаго.
- Обиделся, что я о тебе так подумал? - удивился Харитонов--Так что тут обидного? Разве я тебя осуждаю?.. Тон, может быть, резковат... Извини... Нервы шалят!
- Вы меня не осуждаете, но я вас осуждаю, товарищ генерал! проникновенно сказал Шпаго. - Зачем пистолет взяли? Кто же из нас хитрит?
-Молчи! - с сердцем сказал Харитонов. - Знаю! Про Павла Корчагина начнешь. Но это не тот случай. Лучше бы я был искалечен, но не лишен доверия!.. Без доверия нельзя жить!
- Товарищ генерал! - с чувством продолжал Шпаго. - Я тут время не теряю... Кое-что узнал... И насчет доверия к вам... В Политуправлении фронта вы доверия не лишены... Бригадный комиссар свое мнение высказал... Я так рассуждаю, товарищ генерал, что и вы со своей стороны должны дать телеграмму в Ставку с просьбой разобраться глубже!
Харитонов отрицательно покачал головой:
- Нельзя, капитан! Я подчиняюсь Главкому направления. А кроме того, поймх: в телеграмме всего не скажешь. Да и отправить ее нельзя без согласия штаба...
- Товарищ генерал, - решительно сказал Шпаго, - завтра придет следователь прокуратуры, вы должны помочь глубже разобраться в деле... Неужели у вас не хватит мужества отстоять правду? Ведь это дело касается не только вас, но и меня, и всей Девятой армии!
Харитоноз слушал не шевелясь.
- Следователь?.. Ты это точно знаешь? Завтра?
- Точно,товарищ генерал!
На другой день пришел следователь, человек средних, лет с непроницаемым лицом.
Харитонов говорил с ним не как подследственный, а как командующий армией на- разборе боевой операции, но следователь из всего, что говорил Харитонов, удерживал в памяти лишь то, что подтверждало обвинительную версию. И так как сам Харитонов был настроен по отношению к себе критически, он облегчал задачу следователя.
Харитонов говорил, что он плохо знал противника, имея в виду то, что он вовремя не разгадал замысел врага. Он не подчеркивал то, мог ли он это сделать, в его ли это было силах. Следователя не устраивало такое слишком общее признание вины. Он это истолковал так, что Харитонов не уделял внимания разведке.
Харитонов .рассказывал, что он в момент наступления неприятеля потерял управление армией - был выведен из строя узел связи. Следователь, переводя это на свой язык, сделал вывод, что Харитонов бросил свои войска и оставил их без руководства.
Харитонов никогда не был под следствием. Он был членом бю-' ро горкома партии, ему приходилось участвовать в разборе персональных дел.
Ведение следствия по его делу удивляло и оскорбляло его.
То, что он считал своими недостатками, на языке следователя называлось преступлениями. Это не укладывалось в сознании Харитонова, противоречило его убеждениям, но он был совершенно неискушен в судопроизводстве. Он пытался объяснить это, но лицо следователя оставалось все таким же непроницаемым.
Когда следствие закончилось, следователь неожиданно сказал:
- Эта папка, - указал он на исписанные листы, - дает лишь самое поверхностное, неполное, скажу более, искаженное представление о вашем деле. Как коммунист вы доверия не лишены...
Мне это дали понять в Политуправлении... и я вам советую как коммунист коммунисту... Дайте телеграмму в Ставку, ибо там теперь располагают данными о действительных масштабах нового немецкого наступления. Вина, которую вы на себя берете, выяснится в другом свете. Она не будет обособлена от целого ряда причин, от вас не зависящих!..
Следователь собрал листы, сложил их в папку и, пристально взглянув на Харитонова, молча удалился.
Теперь, когда в душе Харитонова уже не оставалось сомнения в том, что надо написать в Ставку, когда окрепло нравственное оправдание такому шагу, текст телеграммы сложился сам собой.
Проводив следователя, Харитонов присел к столу и написал:
"В деле не разобрались прошу разобраться глубже.
Харитонов"
"Но как отправить телеграмму? Начальник связи не отправит ее без визы начальника штаба. А тот не решится дать визу без согласия командующего!"
На помощь явился Шпаго.
- Товарищ генерал! - решительно сказал он. - Дайте мне!
Взяв телеграмму, он отправился к начальнику связи фронта.
В кратких и сильных выражениях описал он душевное состояние Харитонова.
- Он не решается просить вас, не хочет подводить... Но разве он подводит вас, товарищ генерал? Он не жалуется, а просит глубже разобраться в деле. Неужели не отправите?
Начальник связи несколько минут в раздумье глядел на телеграмму.
- Пройдемте вместе к начальнику штаба! - пригласил он.
Когда они вошли в кабинет начальника штаба, там находился Казанский.
- У вас что? Срочное? - спросил начальник штаба, подняв глаза от бумаг, и посмотрел на начальника связи, потом перевел взгляд на Шпаго, как бы желая угадать, какое дело могло их привести к нему.
- Очень срочное! - с чувством сказал Шпаго, выступив вперед.
- А вы кто? - удивился начальник штаба.
- Я адъютант Харитонова!
Казанский мельком взглянул ка вошедших с таким видом, будто говорил: "Меня это не касается, у меня своих дел достаточно".
Начальник связи положил на стол телеграмму. Начальник штаба, пробежав глазами текст, передал листок Казанскому. Тот, быстрым движением руки сбросив и посадиз очки на переносицу, с недовольным видом прочел.
- Я б такую телеграмму не задерживал, - сказал он, - но какие правила существуют на этот счет, вам виднее!
- Смотря как рассматривать, - размышляя вслух, проговорил начальник штаба. - Если это жалоба...
- Не жалоба, а просьба помочь разобраться в очень серьезном деле! сухо сказал Казанский. - Текст телеграммы не оставляет сомнения в том, что именно этим руководствовался генералмайор Харитонов.
Вдруг отец дернул его за рукав и отчитал:
- Ишь, тоже нашел чем куражиться! Рубаху за стихи получил!
Поэт Некрасов сочинил, а ты только наизусть выучил!
Отец повел его по мглистому берегу Волги и привел к большому ржавому котлу, откуда доносился стук многих молотков.
- Лезь! - сказал отец.
Он влез, его оглушило таким грохотом, что он хотел было податься назад, но отец подтолкнул его и, подав молоток, сказал:
- "Бей!.."
* * *
- ...Товарищ генерал, приехал командующий фронтом.
Это уже был голос Шпаго, и не во сне, а наяву. Харитонов вскочил, плеснул на руки и. лицо воды из фляги, утерся носовым платком, расчесал волосы, надел фуражку и приготовился отдать рапорт командующему фронтом.
Выйдя из шатра и не увидев никого, кроме часового, он с недоумением посмотрел на адъютанта.
- Командующий фронтом ждет вас у палатки оперативного отдела!
Возле палатки оперативного отдела, заложив руки за спину, ни на кого не глядя, мерил шагами землю высокий генерал в кожаном пальто. Харитонов начал отдавать рапорт. Командующий фронтом не остановился и не взглянул на Харитонова. Было такое впечатление, что командующему фронтом в этот момент представлялось более важным отсчитывать свои шаги. Он то надвигался на Харитонова, то резко поворачивался к нему спиной с сомкнутыми за спиной руками.
Вдруг он остановился и, не размыкая рук, едва слышно проговорил:
- Потери?
Харитонов ответил, что потери его велики.
- Откуда БЫ это знаете? - рассердился командующий. - Сидите тут, как запорожец за Дунаем... Отсыпаетесь... Маевничаете...
Харитонов хотел было сказать, что у него тяжело ранен начальник штаба, выведен из строя узел связи, что сам он еще не оправился от контузии... что офицеры штаба, посланные в войска, не вернулись... что оборону его лишили глубины и маневренности...
и что удар Клейста во фланг нашей ударной группировке можно было упредить, если бы разведотдел фронта учел сведения, полученные от партизан... И еще о чем-то очень важном хотел он сказать, но удержался: он не любил жаловаться на объективные причины, кроме.того, он понимал, что командующий сейчас не станет их выслушивать.
Командующий фронтом снова повернулся и стал мерить шагом землю. Затем он начал отдавать распоряжения штабным офицерам, как если бы Харитонова тут не было.
- Дайте сюда карту! - обратился командующий фронтом к начальнику оперативного отдела.
Тот подал карту.
Командующий развернул ее на плоской крыше своего автомобиля, начал сличать со своей. Затем он возвратил карту и, садясь в машину, не глядя на Харитонова, проговорил:
- Во исполнение приказа Главкома Юго-Западного направления я отстраняю вас от должности. Сегодня же сдайте дела и выезжайте в Шандриголово!
Когда машина командующего фронтом скрылась между деревьями, Харитонов молча удалился к себе. Шпаго понимал, что Федор Михайлович должен некоторое время остаться наедине со своими мыслями. Прежде чем пойти к Харитонову, он долго одиноко бродил по лесу.
Меньше всего он думал о своей личной судьбе. Должность адъютанта только в его глазах была высокой должностью, а для многих людей, он это знал, такая должность была связана с представлением о человеке небоевом, угодливом и расторопном. "Да, это одно из тех тепленьких местечек, говорили фронтовики, - где человек может, не рискуя жизнью, пользоваться всеми благами, которыми и сам начальник не пользуется!"
Сознавая всю важность своей работы, Шпаго мысленно не раз ловил себя на том, что его тянет в полк, на строевую должность.
Строевая служба была его призванием, да и командование щедро награждало строевых офицеров, а он, Шпаго, за десять месяцев войны не удостоился ни одной боевой награды. Что же он скажет жене и дочкам, когда разыщет их после войны, если он и они останутся в живых? Как сумеет все это объяснить им? "Ты плохо воевал, - скажут они, - раз у тебя нет наград!"
Теперь ему открывалась возможность уйти в полк.
Шпаго представил себе Харитонова, вся жизнь которого была у него на виду. Представил себе, как Харитонов одиноко садится в машину и уезжает один.
"Нет, не могу его оставить, провожу до штаба фронта. Буду с ним, пока все выяснят и разберут!"
Незаметно для себя он вышел на тропу, которая вела в кавалерийский взвод. Лошади стояли под навесом. Шпаго подошел к своей. Она так кротко посмотрела, так ласково дотронулась губами до его руки, что ему сделалось не по себе. Этот кавалерийский взвод был в армии сверхштатным. Шпаго сформировал его из отличившихся бойцов, после того как штаб дважды подвергся внезапному нападению. Взвод, конечно, расформируют. Шпаго не решался сказать об этом кавалеристам. Поговорив о самых обыкновенных вещах, он направился к Харитонову.
По дороге он увидел запыленный вездеход Гущина. Комдив сделал знак шоферу остановиться и, выйдя из машины, справился о здоровье Харитонова. Шпаго отвечал в обычном тоне. Комдив начал издалека вводить Шпаго в курс тех вопросов, с которыми он намерен был обратиться к командующему армией.
- Вам, товарищ полковник, лучше приехать в другой раз и поговорить с новым! - огорошил его Шпаго.
На багровом лице Гущина выразилось сначала недоумение, потом почти одновременно сожаление и озабоченность.
- Ну что ж, капитан, спасибо, что предупредил! - тоном человека, привыкшего к превратностям судьбы, сказал комдив и, помолчав, добавил:-У меня в третьем хозяйстве нет начальника штаба... Давай оформляйся! Если повезет, так через год командовать полком будешь!
Шпаго было обрадовался, но, поразмыслив, сказал, что он сначала должен проводить Харитонова и неизвестно, сколько времени пробудет с ним в штабе фронта.
- Справедливость требует, чтобы я оставался с ним, пока не разберутся в его деле!
- Э, милый, чего захотел! Справедливости! - протяжно проговорил Гущин. - Знаешь, сколько людей на этом свихнулось! Я тоже когда-то этим болел, но эта корь, слава богу, прошла. Их, правдоискателей, много по Руси шаталось. С посохом через наше село брели, от шавок отбивались...
Шпаго уже не раз слышал такие речи от так называемых "мудрых" людей. И всякий раз с ужасом думал, "Неужели и я с годами стану таким? Но вот уже мне тридцать лет, а я по-прежнему невосприимчив к этой "мудрости". Только если раньше я протестовал, оспаривал, переубеждал таких "мудрецов", то теперь я понимаю, что не всегда это уместно".
- Да пойми ты, - продолжал Гущин, - ты же не его человек.
К нему был назначен отделом кадров. А если ты покажешь излишнюю к нему приверженность, к тебе будут относиться с недоверием при новом. И мне уже тебя взять не придется. Ну, в общем, решай!..
Гущин сел в машину. Мотор затарахтел, и вездеход начал разворачиваться.
- Товарищ полковник! - с волнением заговорил Шпаго. - Возьмите к себе мой конный взвод... Жаль, если его расформируют...
Вы знаете, какие там люди, а лошади какие!..
- Стой! - резко остановил Гущин шофера. - Это надо обмозговать... Это дело стоящее!
Когда Шпаго вошел в палатку и молча остановился у входа, Харитонов некоторое время не замечал адъютанта.
Увидев его, нахмурил брови и, не поднимая глаз, глухо проговорил:
- Ну вот, капитан, мы с тобой уже не командуем армией...
Пусть Миша готовит машину в Шандриголово. Давай простимся.
- Я вас не оставлю, товарищ генерал! - воскликнул Шпаго.
Харитонов недовольно поморщился.
- К чему это? - с досадой проговорил он. - Ты адъютант командующего армией, а не мой личный адъютант. Мне теперь адъютант не положен. Знаешь, что меня ждет?
- Что бы вас ни ожидало, я поеду с вами. Провожу вас! - настойчиво повторил Шпаго. - Я, правда, небольшого звания человек, но я коммунист, и с моим мнением не могут не посчитаться.
Честь ваша будет восстановлена!
- Ты думаешь? - оживился Харитонов.
Лицо его, -мгновенно просветлев, снова нахмурилось.
- Слушай, капитан, если на то пошло, буду с тобой откровенен, как всегда. Мне не безразлично, в каком звании бить врага.
Мизинцем или кулаком. Но ты видишь, что кулаком я не справился. Давай распорядись отъездом. А я пойду прощусь с сослуживцами.
Прощание было недолгим, Харитонов, ничем не выдавая своего волнения, держался просто. Он сказал, что и при новом командующем каждый должен отдавать свои силы и способности на разгром врага, как и при нем.
- Служим Родине, а не лицам... - напомнил он. - Честь Девятой армии должна быть восстановлена. Всю ответственность за это поражение беру на себя. Вам выражаю благодарность за честную службу. Как бы ни решилась моя судьба, одного права своего не уступлю-права защищать Родину в любом звании, пока бьется в груди сердце, пока голова на плечах!
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
В Шандриголове, где располагался в это время штаб Южного фронта, Харитонов, избегая встреч с бывшими сослуживцами, проехал прямо к коменданту и, позвонив от него в приемную командующего фронтом, доложил с своем прибытии. Старший офицер для поручений при командующем сказал, что о его прибытии будет доложено и о.дне приема он будет извещен. Шпаго тем временем договорился о квартире. Это был домик на окраине села с большим яблоневым садом. Легкие пушинки носились в жарко нагретом воздухе, перелетали с яблонь в степь. Дети обступили машину.
Харитонов, разостлав бурку на траве под яблоней, принялся развлекать их. Достав цветные карандаши "Тактика" и несколько пустых коробок от папирос "Аэлита", он живо набрасывал на внутренней стороне коробок красочные эскизы.
Ночь он провел без сна, обдумывая предстоящее объяснение с командующим фронтом. Но чем больше он думал, тем сбивчивее становились его мысли. Он вдруг почувствовал, как начало покалывать и нестерпимо ныть сердце. Он пробовал зажать его рукой, прижать к подушке, но оно не унималось. Боль сделалась невыносимой.
Лишь утренний короткий сон немного освежил его.
Поднявшись в обычный час, Харитонов приступил к утренней зарядке. Проделав несколько сложных упражнений, он растерся влажным полотенцем, выпил стакан крепкого чая и, решительно отогнав назойливые мысли, снова занялся с детьми, с минуты на минуту ожидая, что за ним пришлют. Но от командующего никто не появлялся. В нетерпеливом ожидании провел он весь следующий день-опять никто не явился. Дни проходили, а вызова все не было. Шпаго с утра куда-то исчезал, приказав Мише никуда не отлучаться от командующего. И Миша придумывал себе все новые и новые занятия по уходу за машиной.
Однажды Харитонов застал Мишу в расстроенных чувствах.
- Ты что? - участливо спросил Харитонов.
Миша долго колебался, прежде чем поведать генералу свою досаду. Оказывается, жена Миши прислала ему письмо, в котором она жаловалась на председателя колхоза и дружка Миши-Дениса. В детстве Денис упал с лошади, сломал ногу, в армию его не взяли, и он никуда не выезжал из родного села. Даша, жена Миши, поспорила с Денисом и в споре пустила самую, как ей казалось, острую, неотразимую стрелу: "Твоей Марине хорошо, когда у нее ты дома. А каково мне, когда мой на фронте кровь проливает?" Денис, нимало не смущаясь, срезал Дашу: "И без твоего мужика Красная Армия справится!"
Эти слова задели Мишу. Первым и самым понятным его чувством после прочтения письма было осадить Дениску. Даша именно за то- и предпочла Мишу другим ухажерам, что, будучи остра на язык, нередко терялась в споре, как выразился Миша, от недостатка образования. А он, Миша, умело отражал всех возражателей в любом споре.
Ответить на укол Дениса в первую минуту после прочтения письма представлялось Мише делом самым легким. Но каждая следующая минута ослабляла его задор.
Справится или не справится без него Красная Армия? "А вдруг и в самом деле справится?" - подумал он.
И чем больше думал, получалось не в его пользу.
"Но тогда что же такое я? Зачем меня оторвали от Даши? Зачем со мной разговаривают, как если бы я что-то значил? А медаль "За отвагу"? А то, что мне доверили жизнь генерала? Если бы не я, Харитонов мог попасть в лапы фашистов еще в Колларовке!
Кет, тут что-то не так!"
Он уже собрался было отписать Даше в таком духе. Но, поразмыслив, решил, что такое письмо нельзя посылать. Названия мест, где отличился в боях, писать нельзя-цензура не пропустит.
А так-кто же поверит! Бахвальство не к лицу сержанту и кандидату партии.
"Так как же написать?"
Долго думал он и решил написать так:
"А что касается, что без твоего мужика Красная Армия справится, ты Денису скажи, что, если б без твоего мужика Красная Армия справилась, его бы в армию не взяли, с тобой и малыми детьми не разлучили, так долго в армии не держали, и спал бы он с тобой на пуховой постели, как Денис с Мариной. А без него справляемся и просим об одном - чтоб наших жен не обижал, а помогал им давать фронту все необходимое для окончательной победы над врагом".
Харитонов с улыбкой слушал рассказ Миши. "Миша не только за себя ответил. Он за всех бойцов ответил. Если его призвали, - значит, без него не справятся. Не так ли и я должен решить этот вопрос? Я должен драться за свое место а строю!"
Другое чувство, вызванное в его душе рассказом Миши, относилось к жене.
Она писала, что вернулась в Москву, но встретились затруднения с постоянной пропиской. Она просила прислать адъютанта, чтобы уладить этот вопрос. Он ей ответил, что высылать адъютанта по такому делу считает неудобным, да и незаконным.
В следующем письме она написала слово "муж" в кавычках.
Он не понял, чему следовало приписать ее обиду.
"Благодарю за искренность, - писал он, - но для меня непонятно, почему ты слово "муж" написала в кавычках. Я считаю себя твоим мужем без кавычек. Как и-прежде, мои мысли только с тобой. Напиши, в чем дело. У меня дела идут не совсем гладко. Затерло на одной из очень важных операций. Потерял всякую человеческую норму сна и отдыха. Прилагаю все усилия, энергию и способности, но успеха желаемого пока не добился".^
Это он писал в конце марта, когда не ладилась операция под Славянском.
В следующем письме она сетовала на то, что он не отвечает на ее письма. Выражала опасение: получает ли он их? Жив ли он?
"Если ты занят, - писала она, - и не можешь отвечать сразу, поручи это адъютанту!"
Он снова должен был ей разъяснить:
"Письма и открытки получаю регулярно. Бессчетно благодарю, но отвечать на каждое не хватает времени. Ты на это не сердись.
Мой адъютант всегда со мной и временем располагает таким же.
Ему достается не меньше, чем мне, так что я не могу его утруждать. Решу задачу, высплюсь и отвечу так, как я привык писать тебе. Не односложно: "жив, здоров", а все, что накопилось в душе".
В следующем письме она объясняла, что значит "муж" в кавычках. Но это письмо пришло в день отстранения его от должности, и он на него до сих пор не ответил. Он был теперь в таком же положении, как Миша. Обыкновенной почтой невозможно было сообщить Наде о том, что произошло. К тому же он чувствовал себя не вправе огорчать ее таким известием. Но теперь, после беседы с'Мишей, Харитонов засел за письмо.
"Надюша! Ты пишешь, что для некоторых твоих соседок мужья в лепешку разбиваются. А я якобы слишком скромен, а скромность иногда бывает неуместна. Скромность никогда не мешает.
Для тебя я рад все сделать. Но больше того, что в моих силах, я не могу. Сейчас у меня дела далеко не веселые. Враг решил мстить за Ростов. Зезать нельзя. Прозевал-вывалишься из тележки с треском. Думаю, что меня еще хватит для того, чтобы покончить с фашизмом, если какая-нибудь случайная пуля или бомба не оборвет мое желание. Совсем недавно я чудом остался жив после одной из бомбардировок. Почему остался жив, когда несколько любимых друзей, бывших со мной, тяжело ранены, - и сам не знаю. Чудом вырвался из-под обломков и пламени разрушенного дома. Но это ничего. На то война. Здесь не у тещи на блинах!"
Харитонов снова вспомнил обе бомбежки узла связи. И мысли о тяжело раненных друзьях овладели им с новой силой.
Он вспомнил ординарца. Вспомнил, как Айдаров по-своему понимал геройство. Однажды Айдаров, находясь в кавалерийском взводе охраны штаба, заарканил и увел немецкого мотоциклиста.
Харитонов похвалил его за геройство. "Это не геройство, товарищ генерал, - возразил Айдаров, - арканить лошадей меня отец в горах выучил. Геройство, если я сам сообразил. Был у меня такой случай. В бою выбыла из строя моя рота, я присоединился к другой. Кончили бой ночью, подходим к полевой кухне с котелками.
Повар всем наливает, а мне не дает. "Ты не нашей роты. На тебя нет продуктов!" - "'Но я же воевал, кушать хочу, дай!" Повар свое:
"Я своих бойцов знаю, кто как воюет, а ты, может, в кустах прятался и к ужину поспел!" Вот тут и нужно было мне проявить геройство, сообразить, товарищ генерал! Пошел, принес повару воды, нарубил сухих веток. Он меня за это накормил. Я не лег спать голодный. Этому уже меня никто не учил. Сам догадался!"
"Где он теперь? - подумал Харитонов. - В каком госпитале?
Где Краевич, Зина?"
Послышался легкий стук в дверь и голос адъютанта:
- Можно, товарищ генерал?
- Войди! - ответил Харитонов.
- Товарищ генерал, - начал Шпаго, - мы с Мишей обедаем.
А вы что, святым духом жить хотите?
- Не святым духом, а сухим пайком!
- Как хотите, товарищ генерал, сегодня жэ пойдете в генеральскую столовую, - решительно произнес Шпаго,
- Ладно! - не желая ссоры, согласился Харитонов.
Генеральская столовая помещалась в красивом одноэтажном доме под черепицей. Высокое крыльцо вело в коридор. Дверь направо-в зал, другая.раскрыта настежь, во двор. Там была кухня.
В большой светлой комнате стояло несколько овальных столиков, покрытых свеженакрахмаленныдли скатертями. Ветер надувал палевые занавески у раскрытых окон. Харитонов выбрил самый крайний столик слева от входной двери и сел спиной к окнам, чтобы люди, входя в зал, не сразу обратили на него внимание. Он заказал окрошку и с аппетитом, впервые за эти несколько дней, принялся за еду. В коридоре послышались шаги и недовольный голос Казанского.
"Надо полагать, пройдет в конец зала и займет стол ближе к окну, чтобы никто не ходил мммо", - подумал Харитонов. Но он ошибся. Шаги Казанского направились в его сторону, послышался шум отодвигаемого стула. Харитонов опустил глаза в тарелку.
- Вы почему не показыв-эетесь? - спросил Казанский.
- Жду вызова! - глухо ответил Харитонов.
- К кому?
- К командующему.
- Вы полагаете, что он вправе отменить приказ Главкома?..
С расследованием вашего дела, пожалуй, лучше повременить, пока Ставка как следует разберется в обстановке!
- Тем более я нигде появляться не буду. Всякий разговор мой по этому вопросу может быть истолкован как попытка повлиять на разбор дела...
- Это, пожалуй, верно! - согласился Казанский. - В таком деле советую не торопиться... Вы что брали на первое?
- Окрошку.
- Ну как она сегодня?
- Хороша!
Казанский быстрым движением руки вскинул очки на переносицу и пробежал глазами меню.
"Нет, больше не пойду в эту столовую!" - выговаривал себе Харитонов, возвращаясь домой, стараясь не думать о совете Казанского. Всякое бездействие, оттяжка, неизвестность органически претили ему.
Ночью он не мог уснуть. Снова болело сердце. Когда боль сделалась невыносимой, он не спеша оделся и вышел в сад. Светил полный месяц. Тени от деревьев падали на траву, неровные, причудливые. Со стороны дома выступила человеческая фигура.
Харитонов узнал адъютанта.
- Ты зачем встал? - недовольно спросил Харитонов.
- Встал по своей надобности! А вы что не спите, товарищ генерал?
- Знаю, какая это надобность! - резко сказал Харитонов. - Ну что ж! Следи! Только не хитри! Не бойся, не сбегу!
- Вам не стыдно, товарищ генерал? - с обидой в голосе проговорил Шпаго.
- Обиделся, что я о тебе так подумал? - удивился Харитонов--Так что тут обидного? Разве я тебя осуждаю?.. Тон, может быть, резковат... Извини... Нервы шалят!
- Вы меня не осуждаете, но я вас осуждаю, товарищ генерал! проникновенно сказал Шпаго. - Зачем пистолет взяли? Кто же из нас хитрит?
-Молчи! - с сердцем сказал Харитонов. - Знаю! Про Павла Корчагина начнешь. Но это не тот случай. Лучше бы я был искалечен, но не лишен доверия!.. Без доверия нельзя жить!
- Товарищ генерал! - с чувством продолжал Шпаго. - Я тут время не теряю... Кое-что узнал... И насчет доверия к вам... В Политуправлении фронта вы доверия не лишены... Бригадный комиссар свое мнение высказал... Я так рассуждаю, товарищ генерал, что и вы со своей стороны должны дать телеграмму в Ставку с просьбой разобраться глубже!
Харитонов отрицательно покачал головой:
- Нельзя, капитан! Я подчиняюсь Главкому направления. А кроме того, поймх: в телеграмме всего не скажешь. Да и отправить ее нельзя без согласия штаба...
- Товарищ генерал, - решительно сказал Шпаго, - завтра придет следователь прокуратуры, вы должны помочь глубже разобраться в деле... Неужели у вас не хватит мужества отстоять правду? Ведь это дело касается не только вас, но и меня, и всей Девятой армии!
Харитоноз слушал не шевелясь.
- Следователь?.. Ты это точно знаешь? Завтра?
- Точно,товарищ генерал!
На другой день пришел следователь, человек средних, лет с непроницаемым лицом.
Харитонов говорил с ним не как подследственный, а как командующий армией на- разборе боевой операции, но следователь из всего, что говорил Харитонов, удерживал в памяти лишь то, что подтверждало обвинительную версию. И так как сам Харитонов был настроен по отношению к себе критически, он облегчал задачу следователя.
Харитонов говорил, что он плохо знал противника, имея в виду то, что он вовремя не разгадал замысел врага. Он не подчеркивал то, мог ли он это сделать, в его ли это было силах. Следователя не устраивало такое слишком общее признание вины. Он это истолковал так, что Харитонов не уделял внимания разведке.
Харитонов .рассказывал, что он в момент наступления неприятеля потерял управление армией - был выведен из строя узел связи. Следователь, переводя это на свой язык, сделал вывод, что Харитонов бросил свои войска и оставил их без руководства.
Харитонов никогда не был под следствием. Он был членом бю-' ро горкома партии, ему приходилось участвовать в разборе персональных дел.
Ведение следствия по его делу удивляло и оскорбляло его.
То, что он считал своими недостатками, на языке следователя называлось преступлениями. Это не укладывалось в сознании Харитонова, противоречило его убеждениям, но он был совершенно неискушен в судопроизводстве. Он пытался объяснить это, но лицо следователя оставалось все таким же непроницаемым.
Когда следствие закончилось, следователь неожиданно сказал:
- Эта папка, - указал он на исписанные листы, - дает лишь самое поверхностное, неполное, скажу более, искаженное представление о вашем деле. Как коммунист вы доверия не лишены...
Мне это дали понять в Политуправлении... и я вам советую как коммунист коммунисту... Дайте телеграмму в Ставку, ибо там теперь располагают данными о действительных масштабах нового немецкого наступления. Вина, которую вы на себя берете, выяснится в другом свете. Она не будет обособлена от целого ряда причин, от вас не зависящих!..
Следователь собрал листы, сложил их в папку и, пристально взглянув на Харитонова, молча удалился.
Теперь, когда в душе Харитонова уже не оставалось сомнения в том, что надо написать в Ставку, когда окрепло нравственное оправдание такому шагу, текст телеграммы сложился сам собой.
Проводив следователя, Харитонов присел к столу и написал:
"В деле не разобрались прошу разобраться глубже.
Харитонов"
"Но как отправить телеграмму? Начальник связи не отправит ее без визы начальника штаба. А тот не решится дать визу без согласия командующего!"
На помощь явился Шпаго.
- Товарищ генерал! - решительно сказал он. - Дайте мне!
Взяв телеграмму, он отправился к начальнику связи фронта.
В кратких и сильных выражениях описал он душевное состояние Харитонова.
- Он не решается просить вас, не хочет подводить... Но разве он подводит вас, товарищ генерал? Он не жалуется, а просит глубже разобраться в деле. Неужели не отправите?
Начальник связи несколько минут в раздумье глядел на телеграмму.
- Пройдемте вместе к начальнику штаба! - пригласил он.
Когда они вошли в кабинет начальника штаба, там находился Казанский.
- У вас что? Срочное? - спросил начальник штаба, подняв глаза от бумаг, и посмотрел на начальника связи, потом перевел взгляд на Шпаго, как бы желая угадать, какое дело могло их привести к нему.
- Очень срочное! - с чувством сказал Шпаго, выступив вперед.
- А вы кто? - удивился начальник штаба.
- Я адъютант Харитонова!
Казанский мельком взглянул ка вошедших с таким видом, будто говорил: "Меня это не касается, у меня своих дел достаточно".
Начальник связи положил на стол телеграмму. Начальник штаба, пробежав глазами текст, передал листок Казанскому. Тот, быстрым движением руки сбросив и посадиз очки на переносицу, с недовольным видом прочел.
- Я б такую телеграмму не задерживал, - сказал он, - но какие правила существуют на этот счет, вам виднее!
- Смотря как рассматривать, - размышляя вслух, проговорил начальник штаба. - Если это жалоба...
- Не жалоба, а просьба помочь разобраться в очень серьезном деле! сухо сказал Казанский. - Текст телеграммы не оставляет сомнения в том, что именно этим руководствовался генералмайор Харитонов.