Но Володя не мог не воспринимать письма в целом. По мере того как он читал и переводил, ему открылся односложный мир чувств, резко отличающийся от душевного склада советских людей.
- Господи! - вздохнула старуха. - До чего душа низведена!
Она и ее Карлик, и больше ничего!
Фашизм представился Володе с новой стороны - таким, каким он был у себя в Германии. Какое-то еще не совсем осознанное ощущение, что то, что сделали фашисты с немецким народом, так же ужасно, как и то, что они делали ъ чужих странах, охватило Володю.
"Да, это не менее ужасно, - сказал он себе, - потому что... - он остановился, подыскивая слова, - потому что... у немцев отняли душу!.. Страдания сотен тысяч людей их не тревожат... Одно только у них на уме: он и она!"
- Ну, давай, корреспондент, заканчивай! Поедешь с нами! - заторопил Шпаго. - Да, вот еще, - сказал он, передавая Володе смятый блокнот. - Это записная книжка Карташова. Надо написать о нем в газету!
Володя, быстро проглядев блокнот, бережно положил его в планшет.
Возле хаты уже стояли машина командующего и вездеход Климова. В вездеходе сидел обер-лейтенант, опасливо оглядываясь по сторонам.
- Садись с ним, а я с шофером! - сказал Шпаго.
Когда вездеход тронулся, Шпаго некоторое время молчал, потом, не оборачиваясь, сказал Володе:
- Спроси у него, как ему понравилась Украина. А то как-то неприлично ехать и молчать!
Обер-лейтенант сказал, что Украина ему очень понравилась.
Он уже оолюбовал себе одно чудное местечко на берегу Буга.
Обер-лейтенант глубоко вздохнул:
- И... такое несчастье!..
- Ну-ну, пусть не расстраивается! - утешил Шпаго. - Спроси, какое село. Как называется.
Обер-лейтенант назвал село.
- Мое родное село! - вспыхнул Шпаго. - Хорошо, что я не сижу рядом с ним.
- Капитан чем-то недоволен? - с тревогой в голосе спросил обер-лейтенант,
- Да! Немножко! - объяснил Володя. - Он удивлен, что вы без его приглашения решили расположиться в его селе, как у себя дома!
Обер-лейтенант опасливо поглядел на спину капитана и заговорил в тоне философской покорности:
- Да, конечно... Но теперь вы видите, что я наказан... Я получил плохую отметку за незнание обычаев этих мест...
- А вдруг победит Гитлер? - шутливо сказал Шпаго. - Тогда не только дом, но и все наше село будет принадлежать обер-лейтенанту. Это надо учесть. Спроси, даст ли он мне работу, если приду к нему наниматься?
- Капитан говорит, что судьба этой войны еще не известна.
И если хозяином в селе окажетесь вы... то вы оцените его сегодняшнюю деликатность? Не правда ли? - перевел Володя.
- О да! - оживился обер-лейтенант. - Капитан судит здраво.
Умный человек во всех случаях должен извлекать пользу для себя и для своей семьи. У капитана есть дети?
- Двое!
- Это хорошо! - Обер-лейтенант задумался и, тяжело вздохнув, сказал:-Да, господа, культивировать этот край будет нелегко.
Для капитана найдется работа. Будем надеяться, что война долго не продлится. Уровень германской техники таков, что война не затянется. Все будет хорошо, господа! Я немного устал от пережитого сегодня. Но теперь я вижу, что люди есть люди, всегда можно сговориться!..
Обер-лейтенант зевнул, умолк, и вскоре послышался его нервный, вздрагивающий храп. Володя перевел последние слова оберлейтенанта, когда тот уже спал. Шпаго покачал головой и недоуменно пожал плечами.
- Черт знает, откуда только все это берется? Неужели все это на самом деле, а не представление в театре? Как ты думаешь, шутил он или всерьез?
- Видимо, всерьез! - сказал Володя.
- Я тоже так думаю. Вроде человек, а на поверку выходит, что и нет!
И, запахнувшись в бурку, капитан умолк, отдавшись каким-то своим мыслям.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Отдельный легкий артиллерийский дивизион, который, по словам Шикова, направлялся в 30-ю дивизию, на самом деле был придан 136-й дивизии.
Это была та самая дивизия, где Харитонов до войны был начальником штаба и которую так неожиданно для него направил к нему командующий фронтом. В этой дивизии Харитонов знал людей. Они его понимали, и он понимал, что можно поручить любому из них. Дивизией командовал боевой полковник Василенко.
В товарищеской встрече с друзьями Харитонов высказал свой замысел. Главное, что им требовалось доказать, было то, что пехотинец может поражать танк, а наши пехотные дивизии могут побить Клейста.
Возвратившись к себе после этой встречи, Харитонов был в приподнятом.настроении. Он писал жене:
"В нашу армию прибыла дивизия, в которой я служил. Встретил своих питомцев в дни самых суровых схваток. Прибыл к ним на участок и был рад с ними встретиться. Они тоже обрадовались, и несколько минут шла горячая дружеская беседа. Они поклялись, что не пропустят ни одного танка, сколько бы их ни было!"
Это было уже третье письмо, которое он писал жене и отсылал с оказией. А от нее он получил пока только одно. Жена сообщала, что переехала в Рыбинск, живет у родных.
В этом письме была вся она, его спутница, офицерская жена, делившая с ним все невзгоды и неурядицы от частых переездов, всякий раз хлопотливо устраивавшая гнездо то в Рязани, то в Орле, то в Горьком, наконец в Москве.
Ни разу не пожаловалась она на эту кочевую жизнь.
Удивительное искусство этой женщины так устроить быт, чтобы он располагал к труду, было непостижимо для Харитонова.
Харитонов извлек из бокового кармана кителя фотографию жены и долго рассматривал ее. Для всякого другого ничего не говорили это" полное лицо, покатые плечи, мягкая, блуждающая, как бы незаконченная улыбка, забранные кверху волосы, открытый лоб, но для него все это дышало жизнью, все было освещено изнутри.
Он знал это лицо в радости, в печали, в гневе, в страсти, помнил, как оно сердилось и как выражало признательность, как в нем отражались сомнение, тревога, испуг, надежда, восторг. Оно было и доброе и сердитое, озабоченное и беспечное, но всегда притягивающее...
- Начальник штаба! - доложил Шпаго.
Харитонов убрал фотографию жены и неоконченное письмо.
Он как бы не торопился окончить разговор с женой и только прекратил "тот разговор для более важных дел, как это он имел обыкновение делать дома. Жена никогда не сердилась на него за это.
Дом был дополнением к службе, а не служба была средством содержать дом. Разговор с женой в вечерние часы давал мгновенную разрядку нервам и сделался привычкой Харитонова.
Он привык читать до поздней ночи в ее присутствии, любуясь ею, ее трудолюбием, находчивостью, умением сказать вовремя острое словцо, привык к тому, что она быстро понимала его, с интересом слушала, как он читал, или сама читала ему.
Мысленный разговор с женой и теперь не только не уводил его от главного, чем он жил, но как- бы освежал и прибавлял сил.
Начальник штаба пришел по его вызову. Надо было поговорить о том, что будет представлять собой Дьяковский оборонительный рубеж.
После того как этот вопрос был обсужден, начальник штаба доложил, что местные организации приступили к изготовлению противотанковых бутылок, трофейные танки ремонтируются и будут доставлены в Горьковскую дивизию для учебных целей.
Отпустив начальника штаба, Харитонов позвонил начальнику отдела комплектования и попросил его перевести в Горьковскую дивизию нескольких бывалых воинов из запасного полка. При этом он назвал фамилии отличившихся бойцов.
Только он положил трубку и принялся дописывать письмо жеие, как в трубке затрещало. Он взял ее. Говорил член Военного совета.
- К нам в армию из Москвы приехал писатель Подлесков.
Приезд Подлескова обрадовал Харитонова. Когда-то он сам мечтал быть поэтом, печатался в губернской комсомольской газете.
- Ну что ж! Пусть едет завтра прямо в район учений. Там поговорим. А как он устроился? Машина у него есть? - поинтересовался Харитонов и, получив ответ, что обо всем уже позаботился редактор, снова вынул фотографию жены и принялся дописывать письмо.
Настольные часы показывали третий час ночи.
"Надюша, - писал он, - не горюй и не кручинься! Главное, не теряй надежды, верь в силы русского народа. Меня враги помнить будут долго. Злобятся против меня крепко. Ты, наверно, читала их брехню, писали об этом в "Красной звезде" от 11.10 1941 г. Мои войска, дравшиеся в окружении около пяти дней, вышли все, прорвавшись через вражеские полки.
Прости, Надюша, что надоедаю боевыми рассказами. Мысли иной нету, в голове одно: как хитрее и сильнее нанести удар по врагу. И только вот когда выкраиваю время, чтобы написать тебе, воскрешаю в памяти нашу с тобой жизнь, и как-то легче становится на душе. Беру твою фотографию и долго смотрю на мою старушку, всю жизнь как на ладони воспроизвожу в сознании, и это несколько успокаивает нервы".
Закончив письмо, Харитонов вложил его в конверт и лег, но он не мог уснуть. Вспоминая жену, он вспоминал себя в разные периоды своей жизни.
Харитонов был родом из села Васильевского, расположенного на берегу Волги, возле Рыбинска. Родился он в 1899 году.
Окончив Рыбинское четырехклассное городское училище, пятнадцатилетний мальчик поступил на изразцовый завод табельщиком.
Владелец завода купец Аксенов платил ему сорок копеек в день.
Однажды Федя не снял шапку во время крестного хода. За это он был уволен с завода.
Первая мировая война резко изменила жизнь Рыбинска. В Рыбинск эвакуировались заводы из Прибалтики. Федя снова поступил на завод. Но это был уже вагоностроительный завод "Феникс".
Здесь Федя Харитонов впервые приобщился к революционной борьбе и получил первые понятия о классовой солидарности рабочих.
Когда произошла Февральская революция 1917 года, казалось, все рыбинцы ликовали, все были опьянены волнующими словами "свобода, равенство и братство". Везде виднелись алые флаги, произносились речи, устраивались шествия и митинги, распевались "Марсельеза" и "Варшавянка". Но фабрики и заводы по-прежнему находились в руках капиталистов. Земля по-прежнему принадлежала помещикам. В селе Васильевском организовал Федор культурно-просветительный кружок. В сарае местного судовладельца Жеребцова поставил пьесу "Бедность не порок".
Исполняя роль Мити, Федор выражал свои собственные чувства к дочери механика канатной фабрики, расположенной невдалеке от Васильевского. Девушку звали Надей. С нею он учился одну зиму в сельской школе.
На больших переменах, когда школьники резвились, она, усевшись на подоконник, вся уходила в чтение. Эта девочка с красивыми чертами задумчивого личика, светловолосая, с длинными косами, уже тогда притягивала к себе десятилетнего мальчишку. Он то и дело подкрадывался к ней и, дернув за косу, скрывался в толпе школьников. Однажды он поцеловал ее. Она убежала домой.
Кто-то наябедничал, и Федю исключили из школы.
Надя, узнав об этом, заявила, что убежала вовсе не из-за Феди.
Мальчика восстановили в школе.
Он очень огорчился, когда на следующую зиму не увидел ее в классе. Надя поступила в Рыбинскую женскию гимназию. И они перестали видеться.
В Октябрьские дни Федор был в числе рыбинских красногвардейцев. А когда партия призвала молодежь на Колчака, Федор Харитонов был зачислен рядовым бойцом в Ярославский рабочий полк. Небольшого роста, смуглый, энергичный, он поражал бойцов выносливостью и отвагой. В часы отдыха не было среди красноармейцев более веселого и остроумного товарища.
Спеть ли песню, сочинить ли частушку про белых гадов, высмеять ли трусливого или неряшливого бойца, пересказать ли прочитанное произведение-на все это он был горазд.
Запомнилось ему недолгое пребывание их полка в Чапаевской дивизии. Бой за станицу Дергачевскую. В полку был комсомольский батальон. Увлекшись преследованием вражеской пехоты, красные орлята, оторвались от своей части. На них в конном строю ринулись белоказаки. В это время прискакал в батальон Чапаев.
Велел одной шеренге стрелять лежа, д"ругой с колена, третьей стоя.
- При таком построении конь бойцу не страшен, - объяснил Чапаев. - Конь топчет бегущего, а на такой уступ его никакой всадник не заставит идти!
И верно: конная атака захлебнулась. Всадники ретировались.
Вспомнился последний бой под Уральском. Ранение. Госпиталь.
Приезд в Рыбинск.
В исполкоме увидел он Надю.
Она работала инспектором в отделе народного образования.
Он стал весело шутить с сотрудницами, сидевшими с ней в одной комнате. Искренний, веселый нрав, начитанность, умение подмечать живые жизненные черточки делали общение с ним легким и непринужденным.
Вскоре он достиг того, что Надя, как ни старалась быть серьезной, стала улыбаться, слушая его.
Как-то она даже похвалила его стихи, напечатанные в комсомольской газете.
Наконец Федор решил пригласить девушку в театр. Этот вечер навсегда остался в его памяти. Провожая ее домой по темным улицам родного города, Федор в полушутливой форме описал ей свое первое детское горе, когда На я перешла в гимназию.
Она молча, не глядя на него, вся как бы устремившись вперед, торопливо стуча каблучками по тротуару, выслушивала его испо ведь.
И снова фронт. Город Александровск (ныне Запорожье). Федор зампредревкома и командир кавалерийского отряда особого назначения при штабе 13-й армии. Борьба с бандами зеленых и вылезшим из Крыма Врангелем. Ранение и контузия под Мелитополем. Опять госпиталь и отпуск в Рыбинск.
Объяснение с Надей, ставшей его женой.
Рыбинский уездный военный комиссар Федор Харитонов подает рапорт о зачислении на курсы переподготовки комсостава. Выпущен комбатом, но вскоре получил полк в Орле.
Когда его перевели в Горький на должность начальника штаба дивизии, Надя стала председателем совета жен командиров.
Однажды она сказала Федору, что на детском утреннике некому представлять Деда-Мороза. Федор Михайлович неожиданно сказал:
- Не понимаю, из-за чего тут огорчаться: Деда-Мороза буду представлять я!
И он действительно отлично разыграл эту роль. Более того, истратил все свои личные сбережения на подарки детям.
Нередко он просил Надю навестить семью того или иного Командира. Бывало, командир и не жаловался на свои домашние обстоятельства, но Харитонов чувствовал семейный разлад по тому, как он отражался на работе подчиненных.
После окружных маневров он был направлен на курсы высшего начальствующего состава при академии Генерального штаба. Все вечера были отданы учебе. Если приходил приятель, Харитонов говорил:
- Я дал слово учиться на "отлично". И я должен свое слово сдержать! Так что извини, засиживаться не могу, хотя поговорить охота?
По окончании курсов Харитонов некоторое время командовал воздушно-десантным корпусом в Московском военном округе, а затем был переведен в штаб округа на должность начальника отдела боевой подготовки.
Когда началась Великая Отечественная война, Харитонов в звании генерал-майора был назначен заместителем начальника штаба Южного фронта и постоянно находился там, где складывалась исключительно опасная для наших войск обстановка.
Чудесное, невиданное лето, выпало в тот год на юге Украины Пшеница и кукуруза, орошаемые теплыми короткими грозовыми ливнями, сулили небывалый урожай. На фоне этого могучего расцвета всех жизненных сил родной земли особенно тяжело было глядеть, как двигались бесконечным потоком по шоссе старики женщины и дети.
В июле танковая группа Клейста, прорвав фронт у Белой Церкви, устремилась к Умани. Харитонов привел в порядок разрозненные отходящие части, прикрыл Уманское направление с севера приостановил продвижение Клейста во фланг и тыл армиям Юмно'- го фронта. Затем он, умело организовав оборону на рубеже Умань-Христиновка, десять дней руководил боями и приостановил стремительное продвижение Клейста на юг. А когда неприятель прорвался к Запорожью, где находился штаб Южного фронта, Харитонову было поручено приостановить отход дивизии, оборонявшей Запорожский плацдарм, не сдать город врагу. Противник успел переправить артиллерию на остров Хортица.
Нужно было уничтожить артиллерию противника на острове.
"Каким образом установить месторасположение неприятельских пушек и осветить их так, чтобы наши тяжелые бомбардировщики в непроницаемой ночной тьме их точно накрыли? Если переправлять разведчиков на лодках, немцы всполошатся!" - напряженно думал Харитонов.
Остров Хортица, где некогда находилась Запорожская Сечь, порос густым лесом. Оттуда хорошо виден город, но сам остров просматривается с трудом. Там несколько деревянных строений, которые, надо полагать, заняты немцами. Поджечь одно из них?
Но это сопряжено с риском. Разведчиков накроют. Оставалось одно-зажечь в разных местах костры. Плыть порознь, чтобы немцы не заметили. Но кто укажет, где лучше выбраться на остров? Где самые укромные, неведомые немцам места, в которых можно скрытно развести костры?
Размышляя, Харитонов увидел на берегу Днепра парнишку с трофейным маузером.
Худенький хлопец с черными, как сливы, глазами, загорелый до черноты, поразил Харитонова своей серьезностью.
Маузер отвис у него на ремне и, видимо, порядочно отягощал парнишку, но он делал вид, что оружие его нисколько не обременяет.
- Откуда это у тебя? - спросил Харитонов.
- Оттуда! - хитро подмигнул мальчик в сторону Хортицы. - Я там рыбу удил, а там вдруг немцы объявились... Понаставили пушек, а сами к реке-купаться. Ну, я, пока они купались, облюбовал себе эту штуку!
- Тебя как зовут? - спросил Харитонов.
- Сашка.
- А сколько тебе лет?
- Тринадцать.
- Плавать умеешь?
- Сейчас -только оттуда приплыл! Ждал, когда стемнеет
- И говоришь, видел, где у них стоят пушки?
- Ага!
- Ну, ты герой!
- Пока нет, но буду!
- Пионер?
- Звеньевой!
- Ну вот что, Сашка, хочешь ты Красной Армии помочь? Приведи ребят, только таких, кто хорошо знает остров и плавать умеет.
Глаза Сашки блеснули.
Спустя некоторое время Сашка привел пионеров. Харитонов объяснил мальчикам задачу:
- Надо переплыть Днепр с нашими разведчиками и указать им, где можно наиболее скрытно выбраться на остров. Плыть надо по двое, на большой дистанции. Ну как, справитесь?
- А то нет! - обиженно сказал Сашка.
- Да ширина-то какая! - недоверчиво сказал Харитонов.
- А то мы будто не знаем! - снова обиделся Сашка.
- Плыть надо в шапках. Под шапки положить спички и сухие щепки. Одежду завязать узлом, чтобы сухая была. Ну, как заметят вас, когда будете плыть или там попадетесь?
- Да вы что! - уже совсем рассердился Сашка и, махнув рукой, зашептался с ребятами.
Была темная ночь. Небо заволокло тучами. Сашка построил ребят. Харитонов сказал:
- Пионеры, к борьбе за Советскую Родину будьте готовы!
- Всегда готовы! - послышался ответ, и несколько пар босых ног зашлепали к реке.
Примерно через час вспыхнули костры. Наши бомбардировщики успешно выполнили задание. Разведчики и их юные помощники вернулись невредимы.
Уничтожение фашистской артиллерии на острове Хортица приостановило продвижение неприятеля.
В начале сентября противник форсировал Днепр. Войска нашей 9-й армии трое суток вели непрерывные бои, но не удержали Каховку. В это именно время Харитонов был назначен командующим 9-й армией.
Сначала он, движимый боевым задором, попытался вернуть Каховку. Но оказалось, что лихим ударом возвратить город нельзя.
Штык и граната, с которыми он сроднился в годы' гражданской войны, конь и шашка, воспетые в народной песне, личная отвага, удаль, храбрость, молодечество в рукопашных схватках-все это жило в нем, искало встречи с врагом, а врага не было видно. Был виден только шквал огня. Каждая лихая атака выводила из строя такое количество людей, что бой в том виде, как его любили воспевать поэты и вспоминать старые бойцы, оказывался выгоден врагу.
Восхищала Харитонова отвага молодых бойцов разных национальностей Советского Союза. Той молодежи, что вдали от родных мест проходила свою военную службу в мирное время. В одной из рот 176-й дивизии выбыли из строя командиры. Раненый сержант Курбан Дурды, комсомолец-туркмен, поднял над головой окровавленную руку и повел в контратаку уцелевших бойцов. Харитонов представил его к званию Героя Советского Союза.
Под Каховкой Харитонов применил военную хитрость, о которой с восхищением рассказывал высокий пожилой сержант в колонне пополнения.
Заставил две фашистские пехотные дивизии передраться, а сам тем временем укрепился на новом рубеже.
Распоряжение командующего фронтом отвести войска к Мелитополю, переданное по радио, было тяжело воспринято Харитоновым.
- Видимо, не верят, что я здесь устою. А тем более что верну Каховку! с горечью сказал он.
Выслушав отрывисто-недовольную речь Харитонова, член Военного совета Корняков молча посмотрел на часы и, спохватившись заметил: '
- Пора обедать!
За обедом как бы невзначай сказал:
- Для такого распоряжения есть, видимо, причины посерьезнее, чем недоверие или сомнение...
Как сеятель, взрыхлив землю, роняет в борозду зерно и тут же укрывает его мягким слоем земли, давая зерну взрасти, так и Корняков, как бы невзначай обронив мысль, тотчас переводил речь на другой предмет, давая своей мысли естественным путем взрасти в другой душе. Дельные его советы, как бы невзначай поданные и в самом деле обладали удивительной всхожестью.
Харитонов отдал приказ дивизиям отходить к Мелитополю в армию его вливались люди из районов, занятых врагом Степной рельеф местности не позволял здесь развернуть партизанские отряды. Пробираясь к Харитонову, люди приносили сведения о том что делается по ту сторону фронта.
Перед Харитоновым стояли две немецкие пехотные дивизии и две бригады кавалерии. Танковых частей не было. Рассказы вол новали бойцов.
- До каких же пор будем отступать? Мы уже в глаза бабам глядеть не можем! Они нас за мужчин не признают. В какую н войдешь хату, глаза отводят! Попробуй объясни ей, что тут Se не в физической силе и не в храбрости, а в технике! РазвепТве рят? - так говорили бойцы, так чувствовал и Харитонов.
Как-то он остановился на шоссе и, пока шофер Миша исправлял машину, пошел вместе с адъютантом по дороге. Навстречу шел старик. "Как живешь, дедушка?" - спросил Харитонов. Старик гневно на него взглянул и, тыча палкой в сторону сожженного села, над которым еще продолжал виться черный дым, сердито проворчал: "Дывись, як живу!"
Харитонов промолчал. Мысль, что он 'может контратаковать врага и возвратить Каховку, постепенно снова завладела им. Разведка боем придала ему еще больше уверенности. Это послужило началом для решительных действий. Разгромив 72-ю немецкую пехотную дивизию и две бригады кавалерии, армия Харитонова освободила более 80 сел, захватила пленных и трофеи.
Контрудар Харитонова доказывал простую истину, что без танковой брони фашистский солдат не может устоять в бою против советского солдата.
Был ранний час холодного октябрьского дня. Харитонов вышел на крыльцо без кителя, с сапожной щеткой в руке. Вдруг утреннюю тишину потряс звук выстрела. Отлетел угол здания, на крыльце которого стоял Харитонов.
К селу Колларовка, где находился штаб Харитонова, прорвались танки Клейста. Части Харитонова находились далеко от штаба. При нем были подразделения охраны штаба-стрелковый батальон, кавалерийский эскадрон, батарея артиллерии, рота танков, батальон связи, автомобильная рота.
11 октября газета "Красная звезда" опубликовала разговор своего корреспондента с Харитоновым об этом событии.
"ШТАБ ГИТЛЕРА ПОЙМАН С ПОЛИЧНЫМ
Фашистские брехуны пустили в свет по радио очередную лживую выдумку. Штаб Гитлера в официальной сводке громогласно объявил, что будто бы немцами захвачен в плен штаб 9-й советской армии, а ее командующий бежал на самолете. Какова цена выдумке гитлеровских подручных, можно судить по разговору, который вел наш корреспондент с командующим 9-й армией генерал-майором Харитоновым. Свое сообщение штаб Гитлера передавал 7 и 8 октября.
Вчера, 9 октября, в половине девятого вечера состоялся следующий разговор по прямому проводу.
Корреспондент. Здравствуйте, товарищ Харитонов. Немцы распространяют сообщение, что захватили ваш штаб, а вы лично бежали на самолете. Прошу вас сообщить с положении на вашем участке.
Харитонов. Наш разговор с вами по прямому проводу из штаба моей армии сам по себе является достаточно убедительным ответом на брехню немецкого штаба. Мы никогда не были и не будем в плену у фашистов. Весь мой штаб и управление армии со мной и продолжают руководить нашими частями. Фашисты обозлены против нашей армии за мелитопольское мордобитие, когда они недосчитались двух кавалерийских бригад и 72-й немецкой пехотной дивизии. Они желали бы расправиться прежде всего с нами.
Действительно, немцам удалось бросить в тыл нашей армии свои части. Но этим они никого не испугали. Наши войска сражались мужественно, отважно, нанесли врагу большие потери и не дали себя окружить.
Насчет себя скажу так. Конечно, фашистам лестно было бы захватить в плен командарма, но это им не удастся никогда. Люди у меня боевые, и с ними я могу смело драться против врага, вдвойне и втройне превосходящего силами. Из того пункта, где был атакован мой штаб, я выехал тогда, когда увезли из-под носа фашистов последний телеграфный аппарат. Не на. самолете, а на машине.
Так обстояло дело вопреки желаниям фашистов.
- Господи! - вздохнула старуха. - До чего душа низведена!
Она и ее Карлик, и больше ничего!
Фашизм представился Володе с новой стороны - таким, каким он был у себя в Германии. Какое-то еще не совсем осознанное ощущение, что то, что сделали фашисты с немецким народом, так же ужасно, как и то, что они делали ъ чужих странах, охватило Володю.
"Да, это не менее ужасно, - сказал он себе, - потому что... - он остановился, подыскивая слова, - потому что... у немцев отняли душу!.. Страдания сотен тысяч людей их не тревожат... Одно только у них на уме: он и она!"
- Ну, давай, корреспондент, заканчивай! Поедешь с нами! - заторопил Шпаго. - Да, вот еще, - сказал он, передавая Володе смятый блокнот. - Это записная книжка Карташова. Надо написать о нем в газету!
Володя, быстро проглядев блокнот, бережно положил его в планшет.
Возле хаты уже стояли машина командующего и вездеход Климова. В вездеходе сидел обер-лейтенант, опасливо оглядываясь по сторонам.
- Садись с ним, а я с шофером! - сказал Шпаго.
Когда вездеход тронулся, Шпаго некоторое время молчал, потом, не оборачиваясь, сказал Володе:
- Спроси у него, как ему понравилась Украина. А то как-то неприлично ехать и молчать!
Обер-лейтенант сказал, что Украина ему очень понравилась.
Он уже оолюбовал себе одно чудное местечко на берегу Буга.
Обер-лейтенант глубоко вздохнул:
- И... такое несчастье!..
- Ну-ну, пусть не расстраивается! - утешил Шпаго. - Спроси, какое село. Как называется.
Обер-лейтенант назвал село.
- Мое родное село! - вспыхнул Шпаго. - Хорошо, что я не сижу рядом с ним.
- Капитан чем-то недоволен? - с тревогой в голосе спросил обер-лейтенант,
- Да! Немножко! - объяснил Володя. - Он удивлен, что вы без его приглашения решили расположиться в его селе, как у себя дома!
Обер-лейтенант опасливо поглядел на спину капитана и заговорил в тоне философской покорности:
- Да, конечно... Но теперь вы видите, что я наказан... Я получил плохую отметку за незнание обычаев этих мест...
- А вдруг победит Гитлер? - шутливо сказал Шпаго. - Тогда не только дом, но и все наше село будет принадлежать обер-лейтенанту. Это надо учесть. Спроси, даст ли он мне работу, если приду к нему наниматься?
- Капитан говорит, что судьба этой войны еще не известна.
И если хозяином в селе окажетесь вы... то вы оцените его сегодняшнюю деликатность? Не правда ли? - перевел Володя.
- О да! - оживился обер-лейтенант. - Капитан судит здраво.
Умный человек во всех случаях должен извлекать пользу для себя и для своей семьи. У капитана есть дети?
- Двое!
- Это хорошо! - Обер-лейтенант задумался и, тяжело вздохнув, сказал:-Да, господа, культивировать этот край будет нелегко.
Для капитана найдется работа. Будем надеяться, что война долго не продлится. Уровень германской техники таков, что война не затянется. Все будет хорошо, господа! Я немного устал от пережитого сегодня. Но теперь я вижу, что люди есть люди, всегда можно сговориться!..
Обер-лейтенант зевнул, умолк, и вскоре послышался его нервный, вздрагивающий храп. Володя перевел последние слова оберлейтенанта, когда тот уже спал. Шпаго покачал головой и недоуменно пожал плечами.
- Черт знает, откуда только все это берется? Неужели все это на самом деле, а не представление в театре? Как ты думаешь, шутил он или всерьез?
- Видимо, всерьез! - сказал Володя.
- Я тоже так думаю. Вроде человек, а на поверку выходит, что и нет!
И, запахнувшись в бурку, капитан умолк, отдавшись каким-то своим мыслям.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Отдельный легкий артиллерийский дивизион, который, по словам Шикова, направлялся в 30-ю дивизию, на самом деле был придан 136-й дивизии.
Это была та самая дивизия, где Харитонов до войны был начальником штаба и которую так неожиданно для него направил к нему командующий фронтом. В этой дивизии Харитонов знал людей. Они его понимали, и он понимал, что можно поручить любому из них. Дивизией командовал боевой полковник Василенко.
В товарищеской встрече с друзьями Харитонов высказал свой замысел. Главное, что им требовалось доказать, было то, что пехотинец может поражать танк, а наши пехотные дивизии могут побить Клейста.
Возвратившись к себе после этой встречи, Харитонов был в приподнятом.настроении. Он писал жене:
"В нашу армию прибыла дивизия, в которой я служил. Встретил своих питомцев в дни самых суровых схваток. Прибыл к ним на участок и был рад с ними встретиться. Они тоже обрадовались, и несколько минут шла горячая дружеская беседа. Они поклялись, что не пропустят ни одного танка, сколько бы их ни было!"
Это было уже третье письмо, которое он писал жене и отсылал с оказией. А от нее он получил пока только одно. Жена сообщала, что переехала в Рыбинск, живет у родных.
В этом письме была вся она, его спутница, офицерская жена, делившая с ним все невзгоды и неурядицы от частых переездов, всякий раз хлопотливо устраивавшая гнездо то в Рязани, то в Орле, то в Горьком, наконец в Москве.
Ни разу не пожаловалась она на эту кочевую жизнь.
Удивительное искусство этой женщины так устроить быт, чтобы он располагал к труду, было непостижимо для Харитонова.
Харитонов извлек из бокового кармана кителя фотографию жены и долго рассматривал ее. Для всякого другого ничего не говорили это" полное лицо, покатые плечи, мягкая, блуждающая, как бы незаконченная улыбка, забранные кверху волосы, открытый лоб, но для него все это дышало жизнью, все было освещено изнутри.
Он знал это лицо в радости, в печали, в гневе, в страсти, помнил, как оно сердилось и как выражало признательность, как в нем отражались сомнение, тревога, испуг, надежда, восторг. Оно было и доброе и сердитое, озабоченное и беспечное, но всегда притягивающее...
- Начальник штаба! - доложил Шпаго.
Харитонов убрал фотографию жены и неоконченное письмо.
Он как бы не торопился окончить разговор с женой и только прекратил "тот разговор для более важных дел, как это он имел обыкновение делать дома. Жена никогда не сердилась на него за это.
Дом был дополнением к службе, а не служба была средством содержать дом. Разговор с женой в вечерние часы давал мгновенную разрядку нервам и сделался привычкой Харитонова.
Он привык читать до поздней ночи в ее присутствии, любуясь ею, ее трудолюбием, находчивостью, умением сказать вовремя острое словцо, привык к тому, что она быстро понимала его, с интересом слушала, как он читал, или сама читала ему.
Мысленный разговор с женой и теперь не только не уводил его от главного, чем он жил, но как- бы освежал и прибавлял сил.
Начальник штаба пришел по его вызову. Надо было поговорить о том, что будет представлять собой Дьяковский оборонительный рубеж.
После того как этот вопрос был обсужден, начальник штаба доложил, что местные организации приступили к изготовлению противотанковых бутылок, трофейные танки ремонтируются и будут доставлены в Горьковскую дивизию для учебных целей.
Отпустив начальника штаба, Харитонов позвонил начальнику отдела комплектования и попросил его перевести в Горьковскую дивизию нескольких бывалых воинов из запасного полка. При этом он назвал фамилии отличившихся бойцов.
Только он положил трубку и принялся дописывать письмо жеие, как в трубке затрещало. Он взял ее. Говорил член Военного совета.
- К нам в армию из Москвы приехал писатель Подлесков.
Приезд Подлескова обрадовал Харитонова. Когда-то он сам мечтал быть поэтом, печатался в губернской комсомольской газете.
- Ну что ж! Пусть едет завтра прямо в район учений. Там поговорим. А как он устроился? Машина у него есть? - поинтересовался Харитонов и, получив ответ, что обо всем уже позаботился редактор, снова вынул фотографию жены и принялся дописывать письмо.
Настольные часы показывали третий час ночи.
"Надюша, - писал он, - не горюй и не кручинься! Главное, не теряй надежды, верь в силы русского народа. Меня враги помнить будут долго. Злобятся против меня крепко. Ты, наверно, читала их брехню, писали об этом в "Красной звезде" от 11.10 1941 г. Мои войска, дравшиеся в окружении около пяти дней, вышли все, прорвавшись через вражеские полки.
Прости, Надюша, что надоедаю боевыми рассказами. Мысли иной нету, в голове одно: как хитрее и сильнее нанести удар по врагу. И только вот когда выкраиваю время, чтобы написать тебе, воскрешаю в памяти нашу с тобой жизнь, и как-то легче становится на душе. Беру твою фотографию и долго смотрю на мою старушку, всю жизнь как на ладони воспроизвожу в сознании, и это несколько успокаивает нервы".
Закончив письмо, Харитонов вложил его в конверт и лег, но он не мог уснуть. Вспоминая жену, он вспоминал себя в разные периоды своей жизни.
Харитонов был родом из села Васильевского, расположенного на берегу Волги, возле Рыбинска. Родился он в 1899 году.
Окончив Рыбинское четырехклассное городское училище, пятнадцатилетний мальчик поступил на изразцовый завод табельщиком.
Владелец завода купец Аксенов платил ему сорок копеек в день.
Однажды Федя не снял шапку во время крестного хода. За это он был уволен с завода.
Первая мировая война резко изменила жизнь Рыбинска. В Рыбинск эвакуировались заводы из Прибалтики. Федя снова поступил на завод. Но это был уже вагоностроительный завод "Феникс".
Здесь Федя Харитонов впервые приобщился к революционной борьбе и получил первые понятия о классовой солидарности рабочих.
Когда произошла Февральская революция 1917 года, казалось, все рыбинцы ликовали, все были опьянены волнующими словами "свобода, равенство и братство". Везде виднелись алые флаги, произносились речи, устраивались шествия и митинги, распевались "Марсельеза" и "Варшавянка". Но фабрики и заводы по-прежнему находились в руках капиталистов. Земля по-прежнему принадлежала помещикам. В селе Васильевском организовал Федор культурно-просветительный кружок. В сарае местного судовладельца Жеребцова поставил пьесу "Бедность не порок".
Исполняя роль Мити, Федор выражал свои собственные чувства к дочери механика канатной фабрики, расположенной невдалеке от Васильевского. Девушку звали Надей. С нею он учился одну зиму в сельской школе.
На больших переменах, когда школьники резвились, она, усевшись на подоконник, вся уходила в чтение. Эта девочка с красивыми чертами задумчивого личика, светловолосая, с длинными косами, уже тогда притягивала к себе десятилетнего мальчишку. Он то и дело подкрадывался к ней и, дернув за косу, скрывался в толпе школьников. Однажды он поцеловал ее. Она убежала домой.
Кто-то наябедничал, и Федю исключили из школы.
Надя, узнав об этом, заявила, что убежала вовсе не из-за Феди.
Мальчика восстановили в школе.
Он очень огорчился, когда на следующую зиму не увидел ее в классе. Надя поступила в Рыбинскую женскию гимназию. И они перестали видеться.
В Октябрьские дни Федор был в числе рыбинских красногвардейцев. А когда партия призвала молодежь на Колчака, Федор Харитонов был зачислен рядовым бойцом в Ярославский рабочий полк. Небольшого роста, смуглый, энергичный, он поражал бойцов выносливостью и отвагой. В часы отдыха не было среди красноармейцев более веселого и остроумного товарища.
Спеть ли песню, сочинить ли частушку про белых гадов, высмеять ли трусливого или неряшливого бойца, пересказать ли прочитанное произведение-на все это он был горазд.
Запомнилось ему недолгое пребывание их полка в Чапаевской дивизии. Бой за станицу Дергачевскую. В полку был комсомольский батальон. Увлекшись преследованием вражеской пехоты, красные орлята, оторвались от своей части. На них в конном строю ринулись белоказаки. В это время прискакал в батальон Чапаев.
Велел одной шеренге стрелять лежа, д"ругой с колена, третьей стоя.
- При таком построении конь бойцу не страшен, - объяснил Чапаев. - Конь топчет бегущего, а на такой уступ его никакой всадник не заставит идти!
И верно: конная атака захлебнулась. Всадники ретировались.
Вспомнился последний бой под Уральском. Ранение. Госпиталь.
Приезд в Рыбинск.
В исполкоме увидел он Надю.
Она работала инспектором в отделе народного образования.
Он стал весело шутить с сотрудницами, сидевшими с ней в одной комнате. Искренний, веселый нрав, начитанность, умение подмечать живые жизненные черточки делали общение с ним легким и непринужденным.
Вскоре он достиг того, что Надя, как ни старалась быть серьезной, стала улыбаться, слушая его.
Как-то она даже похвалила его стихи, напечатанные в комсомольской газете.
Наконец Федор решил пригласить девушку в театр. Этот вечер навсегда остался в его памяти. Провожая ее домой по темным улицам родного города, Федор в полушутливой форме описал ей свое первое детское горе, когда На я перешла в гимназию.
Она молча, не глядя на него, вся как бы устремившись вперед, торопливо стуча каблучками по тротуару, выслушивала его испо ведь.
И снова фронт. Город Александровск (ныне Запорожье). Федор зампредревкома и командир кавалерийского отряда особого назначения при штабе 13-й армии. Борьба с бандами зеленых и вылезшим из Крыма Врангелем. Ранение и контузия под Мелитополем. Опять госпиталь и отпуск в Рыбинск.
Объяснение с Надей, ставшей его женой.
Рыбинский уездный военный комиссар Федор Харитонов подает рапорт о зачислении на курсы переподготовки комсостава. Выпущен комбатом, но вскоре получил полк в Орле.
Когда его перевели в Горький на должность начальника штаба дивизии, Надя стала председателем совета жен командиров.
Однажды она сказала Федору, что на детском утреннике некому представлять Деда-Мороза. Федор Михайлович неожиданно сказал:
- Не понимаю, из-за чего тут огорчаться: Деда-Мороза буду представлять я!
И он действительно отлично разыграл эту роль. Более того, истратил все свои личные сбережения на подарки детям.
Нередко он просил Надю навестить семью того или иного Командира. Бывало, командир и не жаловался на свои домашние обстоятельства, но Харитонов чувствовал семейный разлад по тому, как он отражался на работе подчиненных.
После окружных маневров он был направлен на курсы высшего начальствующего состава при академии Генерального штаба. Все вечера были отданы учебе. Если приходил приятель, Харитонов говорил:
- Я дал слово учиться на "отлично". И я должен свое слово сдержать! Так что извини, засиживаться не могу, хотя поговорить охота?
По окончании курсов Харитонов некоторое время командовал воздушно-десантным корпусом в Московском военном округе, а затем был переведен в штаб округа на должность начальника отдела боевой подготовки.
Когда началась Великая Отечественная война, Харитонов в звании генерал-майора был назначен заместителем начальника штаба Южного фронта и постоянно находился там, где складывалась исключительно опасная для наших войск обстановка.
Чудесное, невиданное лето, выпало в тот год на юге Украины Пшеница и кукуруза, орошаемые теплыми короткими грозовыми ливнями, сулили небывалый урожай. На фоне этого могучего расцвета всех жизненных сил родной земли особенно тяжело было глядеть, как двигались бесконечным потоком по шоссе старики женщины и дети.
В июле танковая группа Клейста, прорвав фронт у Белой Церкви, устремилась к Умани. Харитонов привел в порядок разрозненные отходящие части, прикрыл Уманское направление с севера приостановил продвижение Клейста во фланг и тыл армиям Юмно'- го фронта. Затем он, умело организовав оборону на рубеже Умань-Христиновка, десять дней руководил боями и приостановил стремительное продвижение Клейста на юг. А когда неприятель прорвался к Запорожью, где находился штаб Южного фронта, Харитонову было поручено приостановить отход дивизии, оборонявшей Запорожский плацдарм, не сдать город врагу. Противник успел переправить артиллерию на остров Хортица.
Нужно было уничтожить артиллерию противника на острове.
"Каким образом установить месторасположение неприятельских пушек и осветить их так, чтобы наши тяжелые бомбардировщики в непроницаемой ночной тьме их точно накрыли? Если переправлять разведчиков на лодках, немцы всполошатся!" - напряженно думал Харитонов.
Остров Хортица, где некогда находилась Запорожская Сечь, порос густым лесом. Оттуда хорошо виден город, но сам остров просматривается с трудом. Там несколько деревянных строений, которые, надо полагать, заняты немцами. Поджечь одно из них?
Но это сопряжено с риском. Разведчиков накроют. Оставалось одно-зажечь в разных местах костры. Плыть порознь, чтобы немцы не заметили. Но кто укажет, где лучше выбраться на остров? Где самые укромные, неведомые немцам места, в которых можно скрытно развести костры?
Размышляя, Харитонов увидел на берегу Днепра парнишку с трофейным маузером.
Худенький хлопец с черными, как сливы, глазами, загорелый до черноты, поразил Харитонова своей серьезностью.
Маузер отвис у него на ремне и, видимо, порядочно отягощал парнишку, но он делал вид, что оружие его нисколько не обременяет.
- Откуда это у тебя? - спросил Харитонов.
- Оттуда! - хитро подмигнул мальчик в сторону Хортицы. - Я там рыбу удил, а там вдруг немцы объявились... Понаставили пушек, а сами к реке-купаться. Ну, я, пока они купались, облюбовал себе эту штуку!
- Тебя как зовут? - спросил Харитонов.
- Сашка.
- А сколько тебе лет?
- Тринадцать.
- Плавать умеешь?
- Сейчас -только оттуда приплыл! Ждал, когда стемнеет
- И говоришь, видел, где у них стоят пушки?
- Ага!
- Ну, ты герой!
- Пока нет, но буду!
- Пионер?
- Звеньевой!
- Ну вот что, Сашка, хочешь ты Красной Армии помочь? Приведи ребят, только таких, кто хорошо знает остров и плавать умеет.
Глаза Сашки блеснули.
Спустя некоторое время Сашка привел пионеров. Харитонов объяснил мальчикам задачу:
- Надо переплыть Днепр с нашими разведчиками и указать им, где можно наиболее скрытно выбраться на остров. Плыть надо по двое, на большой дистанции. Ну как, справитесь?
- А то нет! - обиженно сказал Сашка.
- Да ширина-то какая! - недоверчиво сказал Харитонов.
- А то мы будто не знаем! - снова обиделся Сашка.
- Плыть надо в шапках. Под шапки положить спички и сухие щепки. Одежду завязать узлом, чтобы сухая была. Ну, как заметят вас, когда будете плыть или там попадетесь?
- Да вы что! - уже совсем рассердился Сашка и, махнув рукой, зашептался с ребятами.
Была темная ночь. Небо заволокло тучами. Сашка построил ребят. Харитонов сказал:
- Пионеры, к борьбе за Советскую Родину будьте готовы!
- Всегда готовы! - послышался ответ, и несколько пар босых ног зашлепали к реке.
Примерно через час вспыхнули костры. Наши бомбардировщики успешно выполнили задание. Разведчики и их юные помощники вернулись невредимы.
Уничтожение фашистской артиллерии на острове Хортица приостановило продвижение неприятеля.
В начале сентября противник форсировал Днепр. Войска нашей 9-й армии трое суток вели непрерывные бои, но не удержали Каховку. В это именно время Харитонов был назначен командующим 9-й армией.
Сначала он, движимый боевым задором, попытался вернуть Каховку. Но оказалось, что лихим ударом возвратить город нельзя.
Штык и граната, с которыми он сроднился в годы' гражданской войны, конь и шашка, воспетые в народной песне, личная отвага, удаль, храбрость, молодечество в рукопашных схватках-все это жило в нем, искало встречи с врагом, а врага не было видно. Был виден только шквал огня. Каждая лихая атака выводила из строя такое количество людей, что бой в том виде, как его любили воспевать поэты и вспоминать старые бойцы, оказывался выгоден врагу.
Восхищала Харитонова отвага молодых бойцов разных национальностей Советского Союза. Той молодежи, что вдали от родных мест проходила свою военную службу в мирное время. В одной из рот 176-й дивизии выбыли из строя командиры. Раненый сержант Курбан Дурды, комсомолец-туркмен, поднял над головой окровавленную руку и повел в контратаку уцелевших бойцов. Харитонов представил его к званию Героя Советского Союза.
Под Каховкой Харитонов применил военную хитрость, о которой с восхищением рассказывал высокий пожилой сержант в колонне пополнения.
Заставил две фашистские пехотные дивизии передраться, а сам тем временем укрепился на новом рубеже.
Распоряжение командующего фронтом отвести войска к Мелитополю, переданное по радио, было тяжело воспринято Харитоновым.
- Видимо, не верят, что я здесь устою. А тем более что верну Каховку! с горечью сказал он.
Выслушав отрывисто-недовольную речь Харитонова, член Военного совета Корняков молча посмотрел на часы и, спохватившись заметил: '
- Пора обедать!
За обедом как бы невзначай сказал:
- Для такого распоряжения есть, видимо, причины посерьезнее, чем недоверие или сомнение...
Как сеятель, взрыхлив землю, роняет в борозду зерно и тут же укрывает его мягким слоем земли, давая зерну взрасти, так и Корняков, как бы невзначай обронив мысль, тотчас переводил речь на другой предмет, давая своей мысли естественным путем взрасти в другой душе. Дельные его советы, как бы невзначай поданные и в самом деле обладали удивительной всхожестью.
Харитонов отдал приказ дивизиям отходить к Мелитополю в армию его вливались люди из районов, занятых врагом Степной рельеф местности не позволял здесь развернуть партизанские отряды. Пробираясь к Харитонову, люди приносили сведения о том что делается по ту сторону фронта.
Перед Харитоновым стояли две немецкие пехотные дивизии и две бригады кавалерии. Танковых частей не было. Рассказы вол новали бойцов.
- До каких же пор будем отступать? Мы уже в глаза бабам глядеть не можем! Они нас за мужчин не признают. В какую н войдешь хату, глаза отводят! Попробуй объясни ей, что тут Se не в физической силе и не в храбрости, а в технике! РазвепТве рят? - так говорили бойцы, так чувствовал и Харитонов.
Как-то он остановился на шоссе и, пока шофер Миша исправлял машину, пошел вместе с адъютантом по дороге. Навстречу шел старик. "Как живешь, дедушка?" - спросил Харитонов. Старик гневно на него взглянул и, тыча палкой в сторону сожженного села, над которым еще продолжал виться черный дым, сердито проворчал: "Дывись, як живу!"
Харитонов промолчал. Мысль, что он 'может контратаковать врага и возвратить Каховку, постепенно снова завладела им. Разведка боем придала ему еще больше уверенности. Это послужило началом для решительных действий. Разгромив 72-ю немецкую пехотную дивизию и две бригады кавалерии, армия Харитонова освободила более 80 сел, захватила пленных и трофеи.
Контрудар Харитонова доказывал простую истину, что без танковой брони фашистский солдат не может устоять в бою против советского солдата.
Был ранний час холодного октябрьского дня. Харитонов вышел на крыльцо без кителя, с сапожной щеткой в руке. Вдруг утреннюю тишину потряс звук выстрела. Отлетел угол здания, на крыльце которого стоял Харитонов.
К селу Колларовка, где находился штаб Харитонова, прорвались танки Клейста. Части Харитонова находились далеко от штаба. При нем были подразделения охраны штаба-стрелковый батальон, кавалерийский эскадрон, батарея артиллерии, рота танков, батальон связи, автомобильная рота.
11 октября газета "Красная звезда" опубликовала разговор своего корреспондента с Харитоновым об этом событии.
"ШТАБ ГИТЛЕРА ПОЙМАН С ПОЛИЧНЫМ
Фашистские брехуны пустили в свет по радио очередную лживую выдумку. Штаб Гитлера в официальной сводке громогласно объявил, что будто бы немцами захвачен в плен штаб 9-й советской армии, а ее командующий бежал на самолете. Какова цена выдумке гитлеровских подручных, можно судить по разговору, который вел наш корреспондент с командующим 9-й армией генерал-майором Харитоновым. Свое сообщение штаб Гитлера передавал 7 и 8 октября.
Вчера, 9 октября, в половине девятого вечера состоялся следующий разговор по прямому проводу.
Корреспондент. Здравствуйте, товарищ Харитонов. Немцы распространяют сообщение, что захватили ваш штаб, а вы лично бежали на самолете. Прошу вас сообщить с положении на вашем участке.
Харитонов. Наш разговор с вами по прямому проводу из штаба моей армии сам по себе является достаточно убедительным ответом на брехню немецкого штаба. Мы никогда не были и не будем в плену у фашистов. Весь мой штаб и управление армии со мной и продолжают руководить нашими частями. Фашисты обозлены против нашей армии за мелитопольское мордобитие, когда они недосчитались двух кавалерийских бригад и 72-й немецкой пехотной дивизии. Они желали бы расправиться прежде всего с нами.
Действительно, немцам удалось бросить в тыл нашей армии свои части. Но этим они никого не испугали. Наши войска сражались мужественно, отважно, нанесли врагу большие потери и не дали себя окружить.
Насчет себя скажу так. Конечно, фашистам лестно было бы захватить в плен командарма, но это им не удастся никогда. Люди у меня боевые, и с ними я могу смело драться против врага, вдвойне и втройне превосходящего силами. Из того пункта, где был атакован мой штаб, я выехал тогда, когда увезли из-под носа фашистов последний телеграфный аппарат. Не на. самолете, а на машине.
Так обстояло дело вопреки желаниям фашистов.