Страница:
Он поднял свою пациентку и отнес ее в кровать. Негоже княжеской невесте валяться на полу, пусть даже и центре магической пентаграммы. Потом как смог стер эти самые пентаграммы, убрал треногу жертвенника и раскрыл окно, чтобы проветрить комнату. От сожженных курений в спальне висел тяжелый душный аромат, забивающийся в ноздри и волосы, как смола, пропитывающий одежду.
Пациентка зашевелилась во сне, застонала и забормотала что-то на незнакомом Будиану языке. Он сел с ней рядом, положил руку на лоб, успокаивая, и наклонился над ее лицом, пытаясь расслышать, что она говорит.
Неожиданно сквозь густой запах пропитанной благовониями комнаты на него повеяло тонким, свежим, похожим на аромат фиалки, запахом княжеской невесты. Будиан растерялся и сделал вдох. И вместе с воздухом проглотил волну нежности и женственности, этот давно и прочно забытый запах матери.
У него закружилась голова, и он резко отпрыгнул от кровати.
Это всего лишь запах! — Попытался успокоить он себя. — Только запах, и больше ничего. Так вот что так привлекает к ней мужчин! Всего лишь запах!
На всякий случай он отошел подальше. Обет целомудрия пока еще никто не отменял.
То ли от его резкого движения, то ли оттого, что время пришло, но его пациентка проснулась. Она вздрогнула и села на кровати, озираясь по сторонам. Взгляд ее наткнулся на стоящего возле окна Будиана.
— Вы кто? — В ее голосе звучал не просто страх. Ужас.
Странно, но теперь, даже несмотря на явно продемонстрированную неприязнь, она не показалась ему некрасивой. Он поклонился.
— Я ваш доктор, ваше высочество.
— Разве я была больна?
— Да, но теперь вы идете на поправку.
Она потерла виски ладонями.
— А где я?
— Во дворце. Простите, ваше высочество, но вам лучше поговорить обо всем со своим женихом.
— С кем?!
— Еще раз простите.
Будиан поклонился и быстро вышел из комнаты. Пусть князь сам думает, как ей лучше соврать, а Будиан все-таки монах, и не нанимался брать лишние грехи на душу.
Отчего-то его совесть, до сего момента пребывавшая в полудреме, сейчас вдруг ни с того ни с сего решила проснуться и подать голос. И обмануть эту воровскую шлюху королевских кровей, которая молча сидела на кровати и сжимала ладонями свою голову так, как будто она вот-вот разлетится вдребезги, показалось Будиану примерно таким же грехом, как, например, ударить ребенка.
Князь, сильно осунувшийся и побледневший, открыл дверь сразу, едва Будиан в нее постучал. Значит, не спал! Губы монаха едва заметно искривила улыбка.
— Ну, как она?
— Все в порядке, ваше высочество. — Не стал мучить его Будиан. Он чувствовал себя слишком усталым для каких-либо игр. — Она здорова, но ничего не помнит. Все прошло удачно.
Князь решительно обогнул Будиана и направился к двери.
— Ваше высочество! — Решил поумерить его прыть монах. — Вы ведь знаете, как называл ее тот, кого она любила? — Брови князя великолепным, тщательно отрепетированным жестом взлетели вверх. Получилось очень высокомерно. Чего, собственно и добивались. Но уставшего Будиана этот театр не впечатлил, и он спокойно уточнил: — Ну, этот ее любовник-изгой?
Лицо князя потемнело.
— Послушайте, вы…
— Только не надо снова пугать меня пыточной! — Слегка поморщился монах, понимая при этом, что играет с огнем. — Вы хотите, чтобы она к вам хорошо относилась, или нет? Ну, так вот, если хотите, то придумайте ей имя, похожее на то, каким называл ее он.
Князь был, конечно, вспыльчивым, но далеко не дураком.
— Ее полное имя Арилика, а он звал ее Рил. Но я не могу называть ее грандарским именем, меня не поймут.
— А что, если взять сигурийское Ирила? Тогда можно сократить до Рила, или даже Рил, вопросов это не вызовет. Да и по внешности она сойдет за сигурийку, они там все светлые.
— Пожалуй. — Нехотя согласился князь. — Хотя, я бы предпочел… нечто более ольрийское. Сигурия — это… не совсем то…
— Я знаю. Но, поверьте, так будет лучше. И еще. Вы не думали о том, чтобы сохранить в тайне потерю памяти вашей невесты? Люди подозрительно относятся к таким вещам.
— Я уже распорядился. — Слегка раздраженно ответил князь. — Вы думаете, что только у вас есть голова на плечах?
— Простите, ваше высочество! — Будиан склонился в низком поклоне. — Усталость играет со мной злые шутки.
— В таком случае, извольте идти отдыхать и перестаньте меня задерживать!
— Как будет угодно вашему высочеству!
Богер влетел в спальню своей теперь уже точно невесты на крыльях любви.
— Рил, родная моя!
Она посмотрела на него круглыми от удивления глазами и начала поспешно отодвигаться на другой край кровати.
— Рил, солнышко, ты, что, боишься меня? — Он медленно протянул к ней руку. — Не надо, милая, я не сделаю тебе ничего плохого! Ну, же! Дай мне руку!
Она смотрела по-прежнему недоверчиво и руку протягивать не спешила. Тогда он присел на край кровати и тихо и неторопливо, по опыту зная, что это лучше всего действует на испуганных людей, начал рассказывать ей кто она и как сюда попала. Он был абсолютно уверен, что это именно то, что ее сейчас больше всего интересует. И действительно, Рил слушала внимательно, и, по крайней мере, не шарахалась от своего будущего мужа.
По его словам выходило, что встретил и полюбил ее давно, но она была в рабстве, и выкупить ее не удавалось, какие бы деньги он за нее не предлагал. Но к ней там плохо относились, она заболела, и ему пришлось силой отбить ее у хозяев. Он понимает, что поступок не очень хороший, бросающий тень и на него, и на нее, но другого выхода у него не было. Откуда она родом он не знает, но подозревает, что из Сигурии, так как зовут ее типично сигурийским именем Ирила, да и ее внешность говорит сама за себя. По всей видимости она из хорошей семьи, но вернуться домой она не сможет, потому что в рабство ее продали ее родственники, и возвращаться ей некуда. Что же касается ее болезни, то теперь уже все в порядке и никаких проблем со здоровьем у нее больше нет, за исключением потери памяти. Но доктор заверил, что она непременно восстановится, и, возможно, очень скоро. Так что свадьбу откладывать не стоит, равно как и ставить в известность подданных об этом досадном недоразумении (они должны думать, что их правители всегда полны сил и здоровья, и только и делают, что пекутся о благе своего народа — не стоит их разочаровывать!).
— А для того, чтобы ты пришла в себя, я отвезу тебя в нашу летнюю резиденцию в Кадовец. Там тихо, красиво, тебе понравится. Отдохнешь, успокоишься. Отправлю туда портних, пусть готовят наряды, зачем время зря терять?
Совершенно огорошенную этим монологом Рил хватило только на то, чтобы робко возразить:
— Может, не стоит так торопиться со свадьбой?
На что получила резонный ответ:
— А разве мы торопимся? До нее еще почти целый месяц! Раньше никак не получится. Надо пригласить родню из других стран, хотя бы близких, да и подготовка займет немало времени.
В своей звенящей от пустоты голове Рил не нашла ничего, что дало бы ей повод для отказа, но и оснований для согласия там тоже не было. Поэтому она промолчала, что и было истолковано ее женихом в свою пользу.
На другой день ее в сопровождении одной-единственной служанки под усиленной охраной отвезли в летнюю резиденцию.
В Кадовце Рил, как и следовало ожидать, ничего не вспомнила. Если бы она смогла сравнивать свой прошлый опыт по потере памяти с нынешним, она бы поразилась тому, насколько тогда ей было легче. На этот же раз все проходило очень сложно.
Окруженная всей возможной роскошью, а также заботами влюбленного жениха вкупе с целой армией слуг, она медленно сходила с ума от тоски. Бледная и потерянная она, как тень, бродила по старинному замку, в котором проводили жаркие летние месяцы несколько поколений княжеских предков. Ее прежняя жизнь предала ее, растворившись в сером мареве беспамятства, и даже сны, которые она видела по ночам, терялись в нем, не давая ей никакой возможности хоть с чем-то соотнести себя в этой реальности.
Взявший на себя обязанности ее духовника старенький монах, всю жизнь прослуживший княжеской семье, как мог, старался отвлечь невесту князя от мрачных мыслей, но это у него плохо получалось. Рил покорно выслушивала его рассказы о деяниях Богини, о ее доброте и милосердии, еще покорнее — наставления о том, как должна вести себя любая порядочная женщина, и княгиня в особенности, но никакого личного интереса ни к религии, ни к порядочности не проявляла. Равно как и к этикету, которому ее спешно обучали две специально приглашенные родственницы князя. Разве что танцы, которым ее тоже обучали, заставляли ее ненадолго оживиться, но после них тоска становилась еще горше, хотя, по мнению окружающих, для нее не было никаких оснований. Ее жених окружал ее таким вниманием, что грех было вообще на что-то жаловаться.
Она и не жаловалась, и даже честно пыталась радоваться, когда он дарил ей очередной подарок, но губы помимо воли растягивались в дежурной улыбке, в которой не было ничего искреннего.
К князю у нее было двойственное отношение. Когда он улыбался ей и называл ее Рил, на сердце у нее заметно теплело, но стоило ему прикоснуться хотя бы к ее руке, как все ее тело натягивалось, как струна, и Рил казалось, что она сейчас зазвенит от невозможности происходящего.
Все когда-нибудь заканчивается, закончился и этот месяц. Рил так и не пришла в себя, но ни для кого, и для князя в первую очередь, это не стало причиной для того, чтобы отложить свадьбу.
Торжественный день настал, и Рил в роскошном платье и не менее роскошных драгоценностях прибыла в храм в сопровождении своего жениха.
Сначала на площади перед храмом Бога-Отца при большом стечении народа она подтвердила свое право на престол, прикоснувшись к красному кристаллу, ради такого случая со всеми почестями вынесенного из храма. Камень вспыхнул таким ярким светом, что, несмотря на солнечный день, от него стало больно глазам. Рил недовольно зажмурилась и убрала руку.
Несколько мгновений стояла полная тишина. А потом площадь взорвалась радостными воплями. Люди словно в одночасье сошли с ума, они кричали, смеялись, обнимали друг друга. Молодой князь, наверное, от избытка чувств, встал перед ней на колени, чем смутил свою невесту так, что она не знала, куда деваться.
К счастью, неловкая для нее ситуация не затянулась, жених снова взял ее под руку и, явно торопясь, повел в храм Богини-Матери. Это было несколько невежливо по отношению к подданным, но на этот раз никто его не осудил.
.
Церемония венчания привела невесту в крайне подавленное состояние. В конце его, по освященному веками ритуалу, она должна была подать руку князю, но она только смотрела на него затравленным взглядом и не смогла этого сделать. Пришлось самому князю, сцепив зубы, взять ее за руку и провести вокруг статуи богини. Их брак стал действительным. Весь город ликовал, на улицах выставили угощение и выпивку. Повсюду звучала музыка, люди танцевали и веселились. Только Рил было не до смеха — предстояла брачная ночь, и она, притихшая, сидела в уголке открытого экипажа, пока князь приветствовал толпу подданных.
В этот день еще одному человеку было не до веселья. Таш, который еще не оправился от своих ран, лежал на своей постели, отвернувшись к стене и хотел умереть. Внизу хлопнула дверь — это вернулись с праздника Самконг и его беременная супруга. Немного погодя раздались шаги на лестнице, ведущей в его комнату. Значит, есть новости.
Они вошли, оба нарядные и красивые, и от их вида Ташу стало еще хуже. Он не хотел выставлять себя идиотом, задавая вопросы, но это было сильнее его.
— Ну, как она? — Безразличным тоном, который никого не мог обмануть, спросил он присевшую рядом с ним Пилу, по опыту зная, что Самконга спрашивать бесполезно, он все равно не ответит.
И правда, Самконг выругался и отвернулся, а Пила начала рассказывать.
— Выглядела она великолепно, как впрочем, и всегда. Только похудела немного, но ей даже идет. Такая аристократическая бледность… А платье, о богиня, какое на ней было платье! — Не удержавшись, Пила закатила глаза.
Таш мрачнел с каждым словом, и Самконг перебил выбравшую неподходящее для восторгов время супругу.
— Пила, хватит! Эта предательница действительно была разряжена как кукла, князь вился около нее, как кот вокруг горшка со сметаной, а народ на площади просто бесился от радости! — И с горечью добавил, намекая на раны Таша, которые все никак не хотели заживать. — Жаль, что ты всего этого не видел! — А потом снова вызверился, вспомнив о причине всех их неприятностей. — Все, Таш, это — все! Теперь все кончено! Забудь про нее, или я перестану тебя уважать!
Теперь настала очередь Пилы заткнуть ему рот.
— Милый, замолчи! Если бы это было так просто, он бы уже это сделал!
Самконг в бешенстве начал мерить шагами комнату.
— Я не могу видеть, как мой друг умирает из-за дрянной девчонки, которая предала людей, которые до конца защищали ее! И из-за чего? Из-за горсти блестящих камешков?! Или из-за этого придурка, который нам всем устроил веселую жизнь?!! Почему она тогда так рьяно отказывалась от него раньше? Объясни мне, Пила, я не понимаю! Мы десять, нет, сто раз могли вытащить ее из этого треклятого дворца, я рисковал столькими людьми ради нее, но она каждый раз заявляла, что она нас вообще не знает! Какая наглость, вы только подумайте! Нет, Таш, зря ты не разрешил утащить ее оттуда силой, по крайней мере, мы заставили бы ее объяснить всю эту ерунду!!
Таш не стал комментировать свое тогдашнее решение, потому что, по его мнению, оно в комментариях не нуждалось. Кто Богер? Князь. Кто он сам? Изгой. А кто Рил, не считая того, что она самая прекрасная в мире женщина и свет в окошке для старого клейменого грешника? Вот то-то и оно. И кто из них сможет дать ей нормальную жизнь, в которой не страшно будет рожать детей?
Самконг молча отвернулся к окну, заметив, что его доводы, как всегда, не произвели на его друга должного впечатления.
Пила осторожно взяла Таша за руку.
— Не сердись на него, — мягко попросила она. — Он только кричит так, а на самом деле, приложил столько усилий, чтобы мы сегодня были на площади! Столько денег выбросил на ветер за какой-то обшарпанный балкон! И знаешь, о чем там шушукался народ на площади после церемонии? Она не подала ему руку. Представляешь, невеста перед обходом статуи не подала руку! Князю самому пришлось это сделать, но жрецы промолчали, и брак посчитали свершившимся. — Она немного помолчала, а потом повернулась к мужу. — Я знаю, что ты будешь сердиться, милый, но я все равно скажу. Таш, она не по своей воле с ним. Чует мое сердце, не по своей! Когда после церемонии князь повел ее к экипажу, вид у нее был какой-то… не такой, как будто это и не Рил вовсе…ее даже наши закорючинцы не узнали, решили, что просто похожа, я слышала, как они кучкой собрались и обсуждали! Ты представляешь, князь объявил, что выкупил ее из рабства где-то на севере, и ее с нами вообще никто не связывает! И потом… — она не смогла продолжить, потому что Самконг обнял ее и повел вниз со словами:
— Ну все, хватит ему голову забивать всякой ерундой! Чем быстрее он забудет ее, тем лучше! Пойдем, пускай отдыхает.
Таш слушал, как они спускаются по скрипучей лестнице, и первый раз за эти черные дни почувствовал себя живым. Сквозь безысходность и отчаяние в его сердце стали появляться ростки надежды. Он выпростал из-под одеяла правую руку и левой рукой и зубами начал распутывать узел на бинтах. Это было тяжело и неудобно, Заген вязал узлы, как заправский моряк, но звать на помощь он никого не собирался. Наконец, Свигров узел прекратил свое существование, и Таш начал торопливо избавляться от пропитанных мазью бинтов, открывая большой ожог на внутренней стороне правой руки.
Он повернул руку и попытался сжать ее в кулак. От боли потемнело в глазах и накатила дурнота. Этот подарок от вандейцев он получил, когда они, собравшись в кучу, оттеснили его туда, где коридор уже напоминал раскрытую пасть горящей печи. Как ему удалось тогда вывернуться, он не понимал до сих пор, да это было уже и неважно. Зато его клеймо изгоя, эта печать отверженности и позорного рождения, оказалась надежно спрятанной под этим благословенным ожогом, обещающим со временем превратиться в шрам.
И только самый отъявленный идиот мог заподозрить Таша в том, что он прижег самого себя нарочно, для того, чтобы замаскировать клеймо. Конечно, потом оно опять вылезет, да и любой жрец со временем легко сможет его увидеть, но это только если дать повод. А Таш никому никакого повода давать не собирался, потому что на кону в этой игре стояла Рил.
Немного погодя он встал с кровати и поковылял вниз. Ему предстояло много работы.
Глава 14
Пациентка зашевелилась во сне, застонала и забормотала что-то на незнакомом Будиану языке. Он сел с ней рядом, положил руку на лоб, успокаивая, и наклонился над ее лицом, пытаясь расслышать, что она говорит.
Неожиданно сквозь густой запах пропитанной благовониями комнаты на него повеяло тонким, свежим, похожим на аромат фиалки, запахом княжеской невесты. Будиан растерялся и сделал вдох. И вместе с воздухом проглотил волну нежности и женственности, этот давно и прочно забытый запах матери.
У него закружилась голова, и он резко отпрыгнул от кровати.
Это всего лишь запах! — Попытался успокоить он себя. — Только запах, и больше ничего. Так вот что так привлекает к ней мужчин! Всего лишь запах!
На всякий случай он отошел подальше. Обет целомудрия пока еще никто не отменял.
То ли от его резкого движения, то ли оттого, что время пришло, но его пациентка проснулась. Она вздрогнула и села на кровати, озираясь по сторонам. Взгляд ее наткнулся на стоящего возле окна Будиана.
— Вы кто? — В ее голосе звучал не просто страх. Ужас.
Странно, но теперь, даже несмотря на явно продемонстрированную неприязнь, она не показалась ему некрасивой. Он поклонился.
— Я ваш доктор, ваше высочество.
— Разве я была больна?
— Да, но теперь вы идете на поправку.
Она потерла виски ладонями.
— А где я?
— Во дворце. Простите, ваше высочество, но вам лучше поговорить обо всем со своим женихом.
— С кем?!
— Еще раз простите.
Будиан поклонился и быстро вышел из комнаты. Пусть князь сам думает, как ей лучше соврать, а Будиан все-таки монах, и не нанимался брать лишние грехи на душу.
Отчего-то его совесть, до сего момента пребывавшая в полудреме, сейчас вдруг ни с того ни с сего решила проснуться и подать голос. И обмануть эту воровскую шлюху королевских кровей, которая молча сидела на кровати и сжимала ладонями свою голову так, как будто она вот-вот разлетится вдребезги, показалось Будиану примерно таким же грехом, как, например, ударить ребенка.
Князь, сильно осунувшийся и побледневший, открыл дверь сразу, едва Будиан в нее постучал. Значит, не спал! Губы монаха едва заметно искривила улыбка.
— Ну, как она?
— Все в порядке, ваше высочество. — Не стал мучить его Будиан. Он чувствовал себя слишком усталым для каких-либо игр. — Она здорова, но ничего не помнит. Все прошло удачно.
Князь решительно обогнул Будиана и направился к двери.
— Ваше высочество! — Решил поумерить его прыть монах. — Вы ведь знаете, как называл ее тот, кого она любила? — Брови князя великолепным, тщательно отрепетированным жестом взлетели вверх. Получилось очень высокомерно. Чего, собственно и добивались. Но уставшего Будиана этот театр не впечатлил, и он спокойно уточнил: — Ну, этот ее любовник-изгой?
Лицо князя потемнело.
— Послушайте, вы…
— Только не надо снова пугать меня пыточной! — Слегка поморщился монах, понимая при этом, что играет с огнем. — Вы хотите, чтобы она к вам хорошо относилась, или нет? Ну, так вот, если хотите, то придумайте ей имя, похожее на то, каким называл ее он.
Князь был, конечно, вспыльчивым, но далеко не дураком.
— Ее полное имя Арилика, а он звал ее Рил. Но я не могу называть ее грандарским именем, меня не поймут.
— А что, если взять сигурийское Ирила? Тогда можно сократить до Рила, или даже Рил, вопросов это не вызовет. Да и по внешности она сойдет за сигурийку, они там все светлые.
— Пожалуй. — Нехотя согласился князь. — Хотя, я бы предпочел… нечто более ольрийское. Сигурия — это… не совсем то…
— Я знаю. Но, поверьте, так будет лучше. И еще. Вы не думали о том, чтобы сохранить в тайне потерю памяти вашей невесты? Люди подозрительно относятся к таким вещам.
— Я уже распорядился. — Слегка раздраженно ответил князь. — Вы думаете, что только у вас есть голова на плечах?
— Простите, ваше высочество! — Будиан склонился в низком поклоне. — Усталость играет со мной злые шутки.
— В таком случае, извольте идти отдыхать и перестаньте меня задерживать!
— Как будет угодно вашему высочеству!
Богер влетел в спальню своей теперь уже точно невесты на крыльях любви.
— Рил, родная моя!
Она посмотрела на него круглыми от удивления глазами и начала поспешно отодвигаться на другой край кровати.
— Рил, солнышко, ты, что, боишься меня? — Он медленно протянул к ней руку. — Не надо, милая, я не сделаю тебе ничего плохого! Ну, же! Дай мне руку!
Она смотрела по-прежнему недоверчиво и руку протягивать не спешила. Тогда он присел на край кровати и тихо и неторопливо, по опыту зная, что это лучше всего действует на испуганных людей, начал рассказывать ей кто она и как сюда попала. Он был абсолютно уверен, что это именно то, что ее сейчас больше всего интересует. И действительно, Рил слушала внимательно, и, по крайней мере, не шарахалась от своего будущего мужа.
По его словам выходило, что встретил и полюбил ее давно, но она была в рабстве, и выкупить ее не удавалось, какие бы деньги он за нее не предлагал. Но к ней там плохо относились, она заболела, и ему пришлось силой отбить ее у хозяев. Он понимает, что поступок не очень хороший, бросающий тень и на него, и на нее, но другого выхода у него не было. Откуда она родом он не знает, но подозревает, что из Сигурии, так как зовут ее типично сигурийским именем Ирила, да и ее внешность говорит сама за себя. По всей видимости она из хорошей семьи, но вернуться домой она не сможет, потому что в рабство ее продали ее родственники, и возвращаться ей некуда. Что же касается ее болезни, то теперь уже все в порядке и никаких проблем со здоровьем у нее больше нет, за исключением потери памяти. Но доктор заверил, что она непременно восстановится, и, возможно, очень скоро. Так что свадьбу откладывать не стоит, равно как и ставить в известность подданных об этом досадном недоразумении (они должны думать, что их правители всегда полны сил и здоровья, и только и делают, что пекутся о благе своего народа — не стоит их разочаровывать!).
— А для того, чтобы ты пришла в себя, я отвезу тебя в нашу летнюю резиденцию в Кадовец. Там тихо, красиво, тебе понравится. Отдохнешь, успокоишься. Отправлю туда портних, пусть готовят наряды, зачем время зря терять?
Совершенно огорошенную этим монологом Рил хватило только на то, чтобы робко возразить:
— Может, не стоит так торопиться со свадьбой?
На что получила резонный ответ:
— А разве мы торопимся? До нее еще почти целый месяц! Раньше никак не получится. Надо пригласить родню из других стран, хотя бы близких, да и подготовка займет немало времени.
В своей звенящей от пустоты голове Рил не нашла ничего, что дало бы ей повод для отказа, но и оснований для согласия там тоже не было. Поэтому она промолчала, что и было истолковано ее женихом в свою пользу.
На другой день ее в сопровождении одной-единственной служанки под усиленной охраной отвезли в летнюю резиденцию.
В Кадовце Рил, как и следовало ожидать, ничего не вспомнила. Если бы она смогла сравнивать свой прошлый опыт по потере памяти с нынешним, она бы поразилась тому, насколько тогда ей было легче. На этот же раз все проходило очень сложно.
Окруженная всей возможной роскошью, а также заботами влюбленного жениха вкупе с целой армией слуг, она медленно сходила с ума от тоски. Бледная и потерянная она, как тень, бродила по старинному замку, в котором проводили жаркие летние месяцы несколько поколений княжеских предков. Ее прежняя жизнь предала ее, растворившись в сером мареве беспамятства, и даже сны, которые она видела по ночам, терялись в нем, не давая ей никакой возможности хоть с чем-то соотнести себя в этой реальности.
Взявший на себя обязанности ее духовника старенький монах, всю жизнь прослуживший княжеской семье, как мог, старался отвлечь невесту князя от мрачных мыслей, но это у него плохо получалось. Рил покорно выслушивала его рассказы о деяниях Богини, о ее доброте и милосердии, еще покорнее — наставления о том, как должна вести себя любая порядочная женщина, и княгиня в особенности, но никакого личного интереса ни к религии, ни к порядочности не проявляла. Равно как и к этикету, которому ее спешно обучали две специально приглашенные родственницы князя. Разве что танцы, которым ее тоже обучали, заставляли ее ненадолго оживиться, но после них тоска становилась еще горше, хотя, по мнению окружающих, для нее не было никаких оснований. Ее жених окружал ее таким вниманием, что грех было вообще на что-то жаловаться.
Она и не жаловалась, и даже честно пыталась радоваться, когда он дарил ей очередной подарок, но губы помимо воли растягивались в дежурной улыбке, в которой не было ничего искреннего.
К князю у нее было двойственное отношение. Когда он улыбался ей и называл ее Рил, на сердце у нее заметно теплело, но стоило ему прикоснуться хотя бы к ее руке, как все ее тело натягивалось, как струна, и Рил казалось, что она сейчас зазвенит от невозможности происходящего.
Все когда-нибудь заканчивается, закончился и этот месяц. Рил так и не пришла в себя, но ни для кого, и для князя в первую очередь, это не стало причиной для того, чтобы отложить свадьбу.
Торжественный день настал, и Рил в роскошном платье и не менее роскошных драгоценностях прибыла в храм в сопровождении своего жениха.
Сначала на площади перед храмом Бога-Отца при большом стечении народа она подтвердила свое право на престол, прикоснувшись к красному кристаллу, ради такого случая со всеми почестями вынесенного из храма. Камень вспыхнул таким ярким светом, что, несмотря на солнечный день, от него стало больно глазам. Рил недовольно зажмурилась и убрала руку.
Несколько мгновений стояла полная тишина. А потом площадь взорвалась радостными воплями. Люди словно в одночасье сошли с ума, они кричали, смеялись, обнимали друг друга. Молодой князь, наверное, от избытка чувств, встал перед ней на колени, чем смутил свою невесту так, что она не знала, куда деваться.
К счастью, неловкая для нее ситуация не затянулась, жених снова взял ее под руку и, явно торопясь, повел в храм Богини-Матери. Это было несколько невежливо по отношению к подданным, но на этот раз никто его не осудил.
.
Церемония венчания привела невесту в крайне подавленное состояние. В конце его, по освященному веками ритуалу, она должна была подать руку князю, но она только смотрела на него затравленным взглядом и не смогла этого сделать. Пришлось самому князю, сцепив зубы, взять ее за руку и провести вокруг статуи богини. Их брак стал действительным. Весь город ликовал, на улицах выставили угощение и выпивку. Повсюду звучала музыка, люди танцевали и веселились. Только Рил было не до смеха — предстояла брачная ночь, и она, притихшая, сидела в уголке открытого экипажа, пока князь приветствовал толпу подданных.
В этот день еще одному человеку было не до веселья. Таш, который еще не оправился от своих ран, лежал на своей постели, отвернувшись к стене и хотел умереть. Внизу хлопнула дверь — это вернулись с праздника Самконг и его беременная супруга. Немного погодя раздались шаги на лестнице, ведущей в его комнату. Значит, есть новости.
Они вошли, оба нарядные и красивые, и от их вида Ташу стало еще хуже. Он не хотел выставлять себя идиотом, задавая вопросы, но это было сильнее его.
— Ну, как она? — Безразличным тоном, который никого не мог обмануть, спросил он присевшую рядом с ним Пилу, по опыту зная, что Самконга спрашивать бесполезно, он все равно не ответит.
И правда, Самконг выругался и отвернулся, а Пила начала рассказывать.
— Выглядела она великолепно, как впрочем, и всегда. Только похудела немного, но ей даже идет. Такая аристократическая бледность… А платье, о богиня, какое на ней было платье! — Не удержавшись, Пила закатила глаза.
Таш мрачнел с каждым словом, и Самконг перебил выбравшую неподходящее для восторгов время супругу.
— Пила, хватит! Эта предательница действительно была разряжена как кукла, князь вился около нее, как кот вокруг горшка со сметаной, а народ на площади просто бесился от радости! — И с горечью добавил, намекая на раны Таша, которые все никак не хотели заживать. — Жаль, что ты всего этого не видел! — А потом снова вызверился, вспомнив о причине всех их неприятностей. — Все, Таш, это — все! Теперь все кончено! Забудь про нее, или я перестану тебя уважать!
Теперь настала очередь Пилы заткнуть ему рот.
— Милый, замолчи! Если бы это было так просто, он бы уже это сделал!
Самконг в бешенстве начал мерить шагами комнату.
— Я не могу видеть, как мой друг умирает из-за дрянной девчонки, которая предала людей, которые до конца защищали ее! И из-за чего? Из-за горсти блестящих камешков?! Или из-за этого придурка, который нам всем устроил веселую жизнь?!! Почему она тогда так рьяно отказывалась от него раньше? Объясни мне, Пила, я не понимаю! Мы десять, нет, сто раз могли вытащить ее из этого треклятого дворца, я рисковал столькими людьми ради нее, но она каждый раз заявляла, что она нас вообще не знает! Какая наглость, вы только подумайте! Нет, Таш, зря ты не разрешил утащить ее оттуда силой, по крайней мере, мы заставили бы ее объяснить всю эту ерунду!!
Таш не стал комментировать свое тогдашнее решение, потому что, по его мнению, оно в комментариях не нуждалось. Кто Богер? Князь. Кто он сам? Изгой. А кто Рил, не считая того, что она самая прекрасная в мире женщина и свет в окошке для старого клейменого грешника? Вот то-то и оно. И кто из них сможет дать ей нормальную жизнь, в которой не страшно будет рожать детей?
Самконг молча отвернулся к окну, заметив, что его доводы, как всегда, не произвели на его друга должного впечатления.
Пила осторожно взяла Таша за руку.
— Не сердись на него, — мягко попросила она. — Он только кричит так, а на самом деле, приложил столько усилий, чтобы мы сегодня были на площади! Столько денег выбросил на ветер за какой-то обшарпанный балкон! И знаешь, о чем там шушукался народ на площади после церемонии? Она не подала ему руку. Представляешь, невеста перед обходом статуи не подала руку! Князю самому пришлось это сделать, но жрецы промолчали, и брак посчитали свершившимся. — Она немного помолчала, а потом повернулась к мужу. — Я знаю, что ты будешь сердиться, милый, но я все равно скажу. Таш, она не по своей воле с ним. Чует мое сердце, не по своей! Когда после церемонии князь повел ее к экипажу, вид у нее был какой-то… не такой, как будто это и не Рил вовсе…ее даже наши закорючинцы не узнали, решили, что просто похожа, я слышала, как они кучкой собрались и обсуждали! Ты представляешь, князь объявил, что выкупил ее из рабства где-то на севере, и ее с нами вообще никто не связывает! И потом… — она не смогла продолжить, потому что Самконг обнял ее и повел вниз со словами:
— Ну все, хватит ему голову забивать всякой ерундой! Чем быстрее он забудет ее, тем лучше! Пойдем, пускай отдыхает.
Таш слушал, как они спускаются по скрипучей лестнице, и первый раз за эти черные дни почувствовал себя живым. Сквозь безысходность и отчаяние в его сердце стали появляться ростки надежды. Он выпростал из-под одеяла правую руку и левой рукой и зубами начал распутывать узел на бинтах. Это было тяжело и неудобно, Заген вязал узлы, как заправский моряк, но звать на помощь он никого не собирался. Наконец, Свигров узел прекратил свое существование, и Таш начал торопливо избавляться от пропитанных мазью бинтов, открывая большой ожог на внутренней стороне правой руки.
Он повернул руку и попытался сжать ее в кулак. От боли потемнело в глазах и накатила дурнота. Этот подарок от вандейцев он получил, когда они, собравшись в кучу, оттеснили его туда, где коридор уже напоминал раскрытую пасть горящей печи. Как ему удалось тогда вывернуться, он не понимал до сих пор, да это было уже и неважно. Зато его клеймо изгоя, эта печать отверженности и позорного рождения, оказалась надежно спрятанной под этим благословенным ожогом, обещающим со временем превратиться в шрам.
И только самый отъявленный идиот мог заподозрить Таша в том, что он прижег самого себя нарочно, для того, чтобы замаскировать клеймо. Конечно, потом оно опять вылезет, да и любой жрец со временем легко сможет его увидеть, но это только если дать повод. А Таш никому никакого повода давать не собирался, потому что на кону в этой игре стояла Рил.
Немного погодя он встал с кровати и поковылял вниз. Ему предстояло много работы.
Глава 14
С момента нападения прошло не так много времени, но изгои уже почти оправились от нанесенного им ущерба. Усадьба Самконга, конечно, сгорела, и ее не вернуть, но людей они потеряли все-таки намного меньше, чем могли бы. Как нападавшим удалось нагнать на них сон, неизвестно, но уже потом, анализируя ситуацию, они поняли, что их пробуждения никто не ожидал. И это самое пробуждение им следует считать самой большой удачей в своей жизни, потому что иначе их всех перерезали бы, как щенков.
Конечно, потерь было много. У каждого из «семьи» погибли свои люди, у кого-то больше, у кого-то меньше. Таш, по сравнению с остальными, потерял немного — всего четырнадцать человек, но, учитывая, сколько сил и времени он потратил на каждого из них, и то, что любой из этих ребят был "штучным товаром" — для него это было очень ощутимо. Много погибших было среди слуг. Прибившиеся к Самконгу местные, получившие у него работу и защиту, стояли во время нападения до конца, даже женщины (и, особенно женщины!), а княжьи дружинники старательно выполняли полученный приказ и не щадили никого.
От самой «семьи» тоже почти ничего не осталось. В той ночной схватке погиб Валдей, и был тяжело ранен Крок. Их, а также предателей Бадана и Лайру, предстояло кем-то заменить. О судьбе Лайры они узнали почти сразу: подкупленные дворцовые слуги рассказывали, что она умерла в страшных мучениях, а ее тело изменилось после смерти до неузнаваемости. Не склонный жалеть предательницу, Самконг прорычал:
— Собаке — собачья смерть! — И сразу же стал искать ей замену. Немного поразмыслив, он предложил эту должность тетушке Уме — той самой, у которой был лучший публичный дом в Олгене. Она была хоть и немолода, но расторопна, умна и дело свое знала, как никто, потому что сама начинала с самых низов. Несмотря на это, она не обозлилась на жизнь, как многие другие, и даже умудрилась сохранить кое-какие понятия о честности и порядочности, а потому девочек своих зазря не обижала и другим не давала. Они с Самконгом быстро нашли общий язык, который ему никак не удавалось найти с Лайрой. (Она всю жизнь называла его остолопом, а он ее — змеевой куклой!). Таким образом, одна проблема была решена. С такой же легкостью была решена и другая проблема — место Валдея занял его ученик Граб, молодой, но способный. Вместо Крока, пока тот не выздоровеет, стал его брат Брок, намного более красивый. А вот замену Бадану найти было сложно, очень уж он был хорош. Талантливой молодежи было много, но никто не дотягивал. Решили пока с этим повременить, и объявили что-то вроде конкурса на замещение вакантной должности.
Всех вандейцев, которых Таш не добил у дверей Самконга, после нападения почти сразу же отправили к Свигру. Самконг долго казнился, что не сделал этого раньше, скольких проблем удалось бы избежать! Не хотел рисоваться, старый дурак! Но он не был бы собой, если бы не сделал из этого выводы, которые помогли ему избежать подобных проблем в будущем. Он отослал в Ванген письмо и попросил оставшихся там друзей распространить его среди заинтересованных лиц как можно быстрее. Это послание состояло всего из нескольких фраз, в которых говорилось, что любому сыскарю, решившемуся приехать в Ольрию и поступить на службу к ольрийскому князю, Самконг лично обещает быструю и бесславную кончину, о чем считает нужным предупредить заранее, чтобы потом не было ненужных обид.
За две недели, прошедшие после свадьбы Рил, Таш практически поправился. Он, конечно, еще не набрал прежнюю форму, но записываться в покойники уже не собирался. Он проводил много времени на тренировочной площадке, радуя своей энергией Самконга, хотя небольшая хромота все еще доставляла ему беспокойство. Таш советовался с Загеном, но тот успокоил: через некоторое время все пройдет. От того нападения ему на память, кроме хромоты и шрама на руке, остался еще рваный шрам на левой щеке. (Все остальные — так, по мелочи.) Иногда, рассматривая себя в зеркале, он пытался представить, как Рил отреагирует на его вид. Может, и видеть не захочет, раз он теперь выглядит почти как Крок. Впрочем, для того, что он задумал, этот шрам был как нельзя более кстати.
Вскоре после праздника, устроенного по случаю переезда в новый дом, Самконг застал Таша, который переехал вместе с ними, за странным занятием — он большими ножницами срезал свои длинные волосы. На возмущенный вопль мужа прибежала Пила и увидела, что Таш, не обращая никакого внимания на крики своего друга, намылил оставшиеся волосы и стал сбривать их остро отточенной бритвой. Та же участь постигла и его усы. У Пилы сжалось сердце. Она молча наблюдала, как он это делает, и молила богиню, чтобы ее догадка оказалась неверна. Когда он закончил, Самконг уже исчерпал весь запас ругательств по этому поводу. Таш молча взял с полки банку с мазью, и щедро намазал сначала лицо, потом руки, потом обнаженный по случаю бритья торс. Закончив, он посмотрел сначала в зеркало, потом на друзей. Усмехнулся на их растерянность. Перед ними стоял темно-коричневый, отливающий медью полукровка, полуграндарец-полузимриец, имевший вид типичного наемника, и, судя по прическе, вернее полном ее отсутствии, долгое время живший в Вандее. Узнать в этом человеке Таша было очень сложно. Разве что по улыбке, да и то из-за шрама она стала получаться кривоватой.
Выругавшись в очередной раз, Самконг протянул руку к банке.
— Повернись, бестолочь!
Таш, усмехнувшись, молча повернулся к другу спиной. Тот зачерпнул мазь и начал мазать ему спину. Закончив, ехидно поинтересовался.
— Ниже не надо помазать?
Таш отобрал у него банку.
— Ниже я уже!
— Вот… дрянь! — Опять выругался Самконг, пытаясь вытереть ладони. — Теперь неделю руки не отмоешь!
— Ничего, — «утешил» его Таш. — Зато через неделю само сойдет!
— Таш, может, не пойдешь? — Жалобно спросила Пила, по привычке держа руку на уже сильно выпирающем животе. — Это опасно и для тебя, и для нее.
Таш ласково глянул на нее, вынимая из уха неизменную серьгу, заботливо заворачивая ее и пряча в потайной карман.
— Надо идти, Пила.
Самконгу, все эти две недели старательно закрывавшему глаза на очевидное, его слова очень не понравились, но спорить с уперевшимся рогами в землю другом было бесполезно.
Когда мазь впиталась, Таш переоделся, окончательно превратившись в ищущего работу наемника, взял приготовленные заранее оружие и мешок с вещами и ушел, оставив Самконга проклинать эту Свигрову любовь, из-за которой его друг добровольно лезет в петлю.
В кабинете отца Вигория все казалось пропитанным запахом ожидания. Нет, его не трясло, как его предшественника от одной мысли о скором визите непосредственного начальства, но и у него нервы были далеко не железные. И заметно сдали после их последнего разговора.
Его светлость материализовался почти вместе с порталом, как всегда стремительный и рассыпающий вокруг себя голубоватые искры. Он выглядел вполне спокойным, и у отца Вигория слегка отлегло от сердца. Белый жрец обошел стол и уселся в кресло настоятеля, предоставив самому настоятелю занять место просителя. Отца Вигория это совсем не покоробило, он был слишком умен, чтобы обращать внимание на подобные мелочи. Если начальство желает самоутверждаться, подчиненному ни в коем случае не следует ему мешать.
— Ну, что вы мне расскажете? — Поинтересовался его светлость. — Ваш доклад я получил, но мне хотелось бы услышать все от вас лично. Все действительно прошло настолько хорошо?
— Мы сами не ожидали этого, ваша светлость! Это было невероятно! Просто мистика какая-то!
— Вот это-то меня и настораживает. — Задумчиво проговорил белый жрец, полностью игнорируя восторги подчиненного. — Слишком все гладко. Скажите, этот ваш монашек, который проводил обряд — он знает, что он сделал?
— Да, я счел нужным рассказать ему. Но при условии, что князь ничего не узнает об изменении ее личности. Эти влюбленные бывают такими непредсказуемыми! А Будиан очень неглуп, и сможет присмотреть за ней.
Его светлость встал и подошел к окну.
— Вот… Свигр!! — Выругался он после непродолжительного молчания. — Никогда не прощу себе, что не сделал этого раньше!
Отец Вигорий секунду поколебался, но потом, сочтя, что начальство желает услышать этот вопрос, все-таки спросил. Негромко.
Конечно, потерь было много. У каждого из «семьи» погибли свои люди, у кого-то больше, у кого-то меньше. Таш, по сравнению с остальными, потерял немного — всего четырнадцать человек, но, учитывая, сколько сил и времени он потратил на каждого из них, и то, что любой из этих ребят был "штучным товаром" — для него это было очень ощутимо. Много погибших было среди слуг. Прибившиеся к Самконгу местные, получившие у него работу и защиту, стояли во время нападения до конца, даже женщины (и, особенно женщины!), а княжьи дружинники старательно выполняли полученный приказ и не щадили никого.
От самой «семьи» тоже почти ничего не осталось. В той ночной схватке погиб Валдей, и был тяжело ранен Крок. Их, а также предателей Бадана и Лайру, предстояло кем-то заменить. О судьбе Лайры они узнали почти сразу: подкупленные дворцовые слуги рассказывали, что она умерла в страшных мучениях, а ее тело изменилось после смерти до неузнаваемости. Не склонный жалеть предательницу, Самконг прорычал:
— Собаке — собачья смерть! — И сразу же стал искать ей замену. Немного поразмыслив, он предложил эту должность тетушке Уме — той самой, у которой был лучший публичный дом в Олгене. Она была хоть и немолода, но расторопна, умна и дело свое знала, как никто, потому что сама начинала с самых низов. Несмотря на это, она не обозлилась на жизнь, как многие другие, и даже умудрилась сохранить кое-какие понятия о честности и порядочности, а потому девочек своих зазря не обижала и другим не давала. Они с Самконгом быстро нашли общий язык, который ему никак не удавалось найти с Лайрой. (Она всю жизнь называла его остолопом, а он ее — змеевой куклой!). Таким образом, одна проблема была решена. С такой же легкостью была решена и другая проблема — место Валдея занял его ученик Граб, молодой, но способный. Вместо Крока, пока тот не выздоровеет, стал его брат Брок, намного более красивый. А вот замену Бадану найти было сложно, очень уж он был хорош. Талантливой молодежи было много, но никто не дотягивал. Решили пока с этим повременить, и объявили что-то вроде конкурса на замещение вакантной должности.
Всех вандейцев, которых Таш не добил у дверей Самконга, после нападения почти сразу же отправили к Свигру. Самконг долго казнился, что не сделал этого раньше, скольких проблем удалось бы избежать! Не хотел рисоваться, старый дурак! Но он не был бы собой, если бы не сделал из этого выводы, которые помогли ему избежать подобных проблем в будущем. Он отослал в Ванген письмо и попросил оставшихся там друзей распространить его среди заинтересованных лиц как можно быстрее. Это послание состояло всего из нескольких фраз, в которых говорилось, что любому сыскарю, решившемуся приехать в Ольрию и поступить на службу к ольрийскому князю, Самконг лично обещает быструю и бесславную кончину, о чем считает нужным предупредить заранее, чтобы потом не было ненужных обид.
За две недели, прошедшие после свадьбы Рил, Таш практически поправился. Он, конечно, еще не набрал прежнюю форму, но записываться в покойники уже не собирался. Он проводил много времени на тренировочной площадке, радуя своей энергией Самконга, хотя небольшая хромота все еще доставляла ему беспокойство. Таш советовался с Загеном, но тот успокоил: через некоторое время все пройдет. От того нападения ему на память, кроме хромоты и шрама на руке, остался еще рваный шрам на левой щеке. (Все остальные — так, по мелочи.) Иногда, рассматривая себя в зеркале, он пытался представить, как Рил отреагирует на его вид. Может, и видеть не захочет, раз он теперь выглядит почти как Крок. Впрочем, для того, что он задумал, этот шрам был как нельзя более кстати.
Вскоре после праздника, устроенного по случаю переезда в новый дом, Самконг застал Таша, который переехал вместе с ними, за странным занятием — он большими ножницами срезал свои длинные волосы. На возмущенный вопль мужа прибежала Пила и увидела, что Таш, не обращая никакого внимания на крики своего друга, намылил оставшиеся волосы и стал сбривать их остро отточенной бритвой. Та же участь постигла и его усы. У Пилы сжалось сердце. Она молча наблюдала, как он это делает, и молила богиню, чтобы ее догадка оказалась неверна. Когда он закончил, Самконг уже исчерпал весь запас ругательств по этому поводу. Таш молча взял с полки банку с мазью, и щедро намазал сначала лицо, потом руки, потом обнаженный по случаю бритья торс. Закончив, он посмотрел сначала в зеркало, потом на друзей. Усмехнулся на их растерянность. Перед ними стоял темно-коричневый, отливающий медью полукровка, полуграндарец-полузимриец, имевший вид типичного наемника, и, судя по прическе, вернее полном ее отсутствии, долгое время живший в Вандее. Узнать в этом человеке Таша было очень сложно. Разве что по улыбке, да и то из-за шрама она стала получаться кривоватой.
Выругавшись в очередной раз, Самконг протянул руку к банке.
— Повернись, бестолочь!
Таш, усмехнувшись, молча повернулся к другу спиной. Тот зачерпнул мазь и начал мазать ему спину. Закончив, ехидно поинтересовался.
— Ниже не надо помазать?
Таш отобрал у него банку.
— Ниже я уже!
— Вот… дрянь! — Опять выругался Самконг, пытаясь вытереть ладони. — Теперь неделю руки не отмоешь!
— Ничего, — «утешил» его Таш. — Зато через неделю само сойдет!
— Таш, может, не пойдешь? — Жалобно спросила Пила, по привычке держа руку на уже сильно выпирающем животе. — Это опасно и для тебя, и для нее.
Таш ласково глянул на нее, вынимая из уха неизменную серьгу, заботливо заворачивая ее и пряча в потайной карман.
— Надо идти, Пила.
Самконгу, все эти две недели старательно закрывавшему глаза на очевидное, его слова очень не понравились, но спорить с уперевшимся рогами в землю другом было бесполезно.
Когда мазь впиталась, Таш переоделся, окончательно превратившись в ищущего работу наемника, взял приготовленные заранее оружие и мешок с вещами и ушел, оставив Самконга проклинать эту Свигрову любовь, из-за которой его друг добровольно лезет в петлю.
В кабинете отца Вигория все казалось пропитанным запахом ожидания. Нет, его не трясло, как его предшественника от одной мысли о скором визите непосредственного начальства, но и у него нервы были далеко не железные. И заметно сдали после их последнего разговора.
Его светлость материализовался почти вместе с порталом, как всегда стремительный и рассыпающий вокруг себя голубоватые искры. Он выглядел вполне спокойным, и у отца Вигория слегка отлегло от сердца. Белый жрец обошел стол и уселся в кресло настоятеля, предоставив самому настоятелю занять место просителя. Отца Вигория это совсем не покоробило, он был слишком умен, чтобы обращать внимание на подобные мелочи. Если начальство желает самоутверждаться, подчиненному ни в коем случае не следует ему мешать.
— Ну, что вы мне расскажете? — Поинтересовался его светлость. — Ваш доклад я получил, но мне хотелось бы услышать все от вас лично. Все действительно прошло настолько хорошо?
— Мы сами не ожидали этого, ваша светлость! Это было невероятно! Просто мистика какая-то!
— Вот это-то меня и настораживает. — Задумчиво проговорил белый жрец, полностью игнорируя восторги подчиненного. — Слишком все гладко. Скажите, этот ваш монашек, который проводил обряд — он знает, что он сделал?
— Да, я счел нужным рассказать ему. Но при условии, что князь ничего не узнает об изменении ее личности. Эти влюбленные бывают такими непредсказуемыми! А Будиан очень неглуп, и сможет присмотреть за ней.
Его светлость встал и подошел к окну.
— Вот… Свигр!! — Выругался он после непродолжительного молчания. — Никогда не прощу себе, что не сделал этого раньше!
Отец Вигорий секунду поколебался, но потом, сочтя, что начальство желает услышать этот вопрос, все-таки спросил. Негромко.