Страница:
Найдя после долгих блужданий тот дом, который был ей нужен, Джуди вошла в похожий на тесную клетку лифт и поднялась наверх, в контору, где было нечем дышать и где с ней беседовал какой-то вычурный низкорослый толстяк, который неотрывно смотрел в пол и всякий раз, когда задавал вопрос, отряхивал свой левый рукав. Здесь ее не взяли, и Джуди пошла по второму адресу, потом по следующему… В таких хождениях по совершенно одинаково выглядевшим обшарпанным конторам она провела в общей сложности полторы недели. Все эти конторы были выкрашены в серый или бежевый цвета, пропахли пылью и высохшим печеньем, повсюду на столах громоздились горы картонных папок, одинаково светло-коричневых, одинаково забитых до отказа, с торчащими в разные стороны бумажками и одинаково мятых. В конце концов Джуди вынудили согласиться на меньшую зарплату, чем та, которую запросило агентство по найму, и взяли в качестве временной секретарши в фирму, занимавшуюся импортом тканей. Владельцем этой фирмы был крупный человек среднего возраста, лицо которого чем-то напоминало серое яйцо с нарисованными на нем черными, свисающими вниз усами. Он диктовал письма на французском языке. Если было необходимо, Джуди переводила их на английский или немецкий, потом печатала, а затем мучительно заполняла многочисленные таможенные формуляры, без которых невозможно было доставить в Париж твид из Шотландии или полотно из Дублина, как нельзя было и отправить в Нью-Йорк шелк из Лиона или кружева из Валенсии. Ее наниматель видел в Джуди машину, способную лишь ходить, говорить и печатать, и ни разу не сделал ни малейшей попытки о чем-либо заговорить с ней, ограничиваясь ежедневным «B'jour, mademoiselle».
— Вчера я надела на бал твое изумительное шелковое платье, танцевала каждый танец с разными молодыми людьми, а в результате чуть не умерла от скуки и захромала, — мрачно пожаловалась Максима тетушке Гортензии. Они сидели в небольшой, отделанной кленовыми панелями библиотеке парижской квартиры тетушки. Максина, попросившая об этой встрече, была внутренне в напряжении, но говорила решительно и целеустремленно. — Я совершенно не могу поговорить об этом с родителями без того, чтобы дело не кончилось скандалом. Такое впечатление, будто мы живем не в 1950 году, а в 1850-м! Мама не может понять, что я не хочу ходить на все нужные вечера, танцевать с нужными людьми, чтобы в итоге выйти за одного из них замуж. Я не хочу выходить за этого героя снежных склонов Пьера и вести потом точно такую же комфортабельную и скучную жизнь, какую вела моя мама.
Тетушка Гортензия, сидевшая в огромной соломенной шляпке, украшенной зеленой лентой, приподняла под ее полями густые кустистые брови, повела костлявым крупным носом и фыркнула. В отличие от Джуди Максина немного побаивалась своей тетки. Но сейчас та помолчала немного, а потом кивнула, ничего не сказав. Приняв это за признак одобрения, Максина продолжала:
— Конечно же, я люблю своих родителей, всю свою семью, но я не хочу больше вести эту жизнь. Как будто живешь в детском саду. Я хочу от них уехать и жить собственной жизнью. «Но ты и будешь жить собственной жизнью, если выйдешь за младшего Бурселя», — вот что мне говорит мамочка. — Максина передразнила раздраженный голос матери. — Знаешь, тетя, Пьер уже поговорил с папой. Но, когда я прихожу к его родителям, в эту квартиру на улице Георга V, единственное, чего мне хочется, это удрать оттуда как можно скорее. Я себя там чувствую как в ловушке, я ее просто боюсь, этой квартиры. Правда, она намного больше, чем наша, вся в белом мраморе и с черными служанками. Но его мать живет точно такой же жизнью, что и моя. Единственная разница в том, что она и по дому расхаживает в выходных туалетах. Я не хочу выходить замуж за Пьера, потому что не хочу вести такую жизнь. — Максина сердито закусила ноготь, хотя обгрызать на нем было уже почти нечего. — Но есть и еще одна причина, более важная. Пьера по-настоящему интересуют только лыжи. Я понимаю, что это звучит странно и что ты сейчас скажешь мне, что со временем это пройдет. Но мне кажется, когда этот интерес пройдет, на его место у такого человека, как Пьер, не придет никакой другой. Он богат, и ему нравится кататься на лыжах, вот и все. Но ему совершенно не нравится работать, и нет никакой причины, которая бы заставляла его работать. — Максина умоляюще посмотрела на тетушку. — Я же не могу выйти за богатого бездельника, помешанного на лыжах. Я этого не вынесу, особенно когда он начнет превращаться в стареющего богача, помешанного на лыжах. Поэтому я собираюсь отказать Пьеру. А потом я бы хотела на некоторое время уехать из Парижа. Я знаю Париж, я прожила тут всю свою жизнь. Я хочу посмотреть другие города — Лондон и Рим.
Тетушка Гортензия снова медленно кивнула, давая тем самым себе время обдумать услышанное. В таком возрасте многие девушки рассуждают точно так же, как сейчас Максина; но она необычайно взволнована и явно старается добиться того, чего хочет. Слишком явно. Со временем Максина научится добиваться своего медленно и осторожно, не ввязываясь в такой прямолинейный и агрессивный спор, как сейчас. Спор, в котором совершенно очевидно, что свою роль в нем она отрепетировала заранее. Научится, за кого бы она ни вышла замуж.
— А чего именно ты хочешь? — спросила тетушка Гортензия.
— Я хочу поехать в Лондон, чтобы выучиться там на специалиста по интерьерам. А потом вернуться в Париж и открыть здесь собственную фирму. Ты сама привила мне интерес к этому: брала меня с собой покупать одежду, антиквариат, водила по музеям. У тебя есть свой собственный стиль. Я тоже хочу, чтобы у меня был мой собственный стиль., Французские модельеры и дизайнеры делают сейчас все то же самое, что они делали и до войны. Расфуфыренные, разукрашенные, чересчур дорогие интерьеры. Я хочу делать другое. — Она бросила на тетушку прямой взгляд из-под ресниц. — Я хочу попросить папу, чтобы он разрешил мне поучиться два года в Лондоне. И я хочу, чтобы ты помогла мне его в этом убедить. Одна я не смогу, а ты, я знаю, сможешь.
Тетушка Гортензия опять кивнула, как делала всегда, когда полагала более уместным промолчать.
Вдохновленная этим кивком, Максина продолжала дальше:
— Пэйган, моя подруга, говорит, что лучший дизайнер в Лондоне — Джеймс Партридж. Он только что отделал квартиру ее матери. Она говорит, что у него великолепное чувство цвета и понимание старинных вещей. Пэйган с ним уже поговорила и спросила, сможет ли он найти для меня работу.
Тетушка Гортензия кивнула в очередной раз. Мысль об учебе в Лондоне показалась ей не такой уж глупой. Во всяком случае, это поможет девочке удачно выйти замуж и, безусловно, разовьет ее вкус. А если она к тому же начнет еще и сама зарабатывать деньги — что ж, тем меньше придется на нее тратить.
Поэтому тетушка Гортензия пригласила родителей Максины на один из устраиваемых ею торжественных ужинов — такой, где гостей было не очень много, зато сам ужин был великолепнее, чем обычно. Отца Максины она усадила между актрисой, в меру известной и в меру склонной пофлиртовать, и симпатичной маленькой графиней, оставшейся в прошлом году вдовой, но, по слухам, давно уже утешившейся. Отец Максины чувствовал себя на седьмом небе и расплывался от удовольствия и собственного великолепия. После ужина, когда все гости собрались в библиотеке, попивая бренди и кофе, сестра отвела отца в сторону и заявила ему:
— Хочу поговорить с тобой, Луи, насчет моей крестницы. Мне кажется, что здесь, в Париже, посреди этой светской жизни, Максина только попусту тратит время. Ей пора уже заняться продолжением своего образования.
— Ну, мы полагаем, что она выйдет за сына Бурселей…
— Только не это! Неужели ты этого хочешь для своей дочери?! Она такая умница, а он же полный идиот! Девочка только-только окончила школу, и ты хочешь, чтобы она сразу же выходила замуж за подобного безмозглого болвана?! Ну что ты, в самом деле! По-моему, Максина так похожа на тебя: такая же умная и в ней явно есть художественный вкус и артистический дар. Мне кажется, ей бы стоило серьезно заняться искусством.
— Быть может, ты и права, Гортензия, — сказал отец Максины, которому на самом-то деле было достаточно безразлично, чем станет заниматься его дочь до замужества, лишь бы ее занятия не обходились ему чересчур дорого. — Спрошу у жены, какие есть подходящие курсы.
— Прекрасная мысль, Луи. Да, и вот еще что. Мне кажется, у нее не очень хороший английский язык. Во всяком случае, тут ей далеко до тебя. Она говорит по-английски примерно так же, как Уинстон Черчилль — по-французски: execrable![30] Мне бы очень хотелось, чтобы она поехала года на два в Лондон и позанималась бы там у какого-нибудь очень хорошего декоратора. На реальном деле всегда учишься быстрее, чем когда просто долбишь учебник, ведь так?
— В Лондон?! На два года?! Да ты с ума сошла, Гортензия, мать ее никогда не отпустит. Ты что, забыла, что ей всего девятнадцать лет?!
— Ты сам только что сказал, что она достаточно взрослая, чтобы выходить замуж. А кроме того, у нее в Лондоне есть друзья. Вспомни, Луи, какая у нас была безрадостная юность. Твоя Максина такая талантливая! Быть женой — это серьезное, а часто еще и утомительное и скучное дело. Пока Максина за него еще не взялась, надо дать ей возможность расправить крылышки. И ты должен помочь в этом бедному ребенку.
Они оба помолчали немного, потом отец Максины спросил:
— А если я отпущу ее в Лондон, то к кому там она поедет?
— Естественно, к самому лучшему декоратору, какой есть в Лондоне, — решительно произнесла тетушка Гортензия. — Это некий месье Партридж. Я не знаю, есть ли у него сейчас в фирме свободное место и берет ли он какую-нибудь плату за обучение, но я могу ему завтра позвонить и все это выяснить. Нет, нет, Луи, не возражай! В таком деле я буду рада выполнить все твои пожелания.
Она проводила его обратно в библиотеку, вполне довольная собой. Просто поразительно, как легко покормить с ложечки лестью взрослого мужчину и добиться от него всего, чего хочешь.
Спустя какое-то время Максина расцеловалась на прощание с Джуди и уселась в идущую в Лондон «Золотую стрелу». На вокзале Виктория в Лондоне ее встречали Кейт и Пэйган. Кейт уже успела снять квартирку для себя и Максины в Челси. В квартирке были только две темные комнаты, и располагалась она в полуподвале, но зато на одной из самых очаровательных улиц Челси — Уолтон-стрит, сплошь застроенной маленькими домиками XIX века.
Каждый вечер в шесть часов Джуди торопилась из навевавшей на нее уныние конторы, где она работала, к себе, в запущенную комнату пансионата «Лондон», стены в которой были оклеены обоями с изображением гигантского размера роз. Окно комнаты выходило во внутренний двор, который был постоянно наполнен событиями и чем-то напоминал театр или балаган. Занавески на окнах закрывать было не принято, и потому можно было видеть и слышать происходившие в других квартирах семейные скандалы, любовные сцены; из квартир на противоположной стороне двора доносились даже кухонные запахи.
По мере того как коллекция Ги пополнялась, жить в его собственной комнате становилось все невозможнее, поэтому после работы он поднимался на два этажа выше, в комнату к Джуди, чтобы выпить стаканчик вина и услышать слова сочувствия. Джуди, сидевшая во время таких посещений обычно на подушке кровати, скрестив под собой ноги, благодаря этим встречам быстро постигала мир французских ателье мод.
— Целый день угробил на то, чтобы подобрать нужные пуговицы, и на примерки, — простонал как-то Ги, плюхаясь на краешек возле задней стенки кровати. — Как же мне хочется шить для модных магазинов!
— А что тебе это даст?
— Массовые заказы, дорогуша. Массовое производство, без всяких этих проклятых примерок. Когда что-то шьют на заказ, то положены три примерки. Это пустая трата времени, но священный ритуал. А для модного магазина шьется готовая одежда, сериями и стандартных размеров. Ес ли необходимо, покупатель сам подгоняет ее, как ему нужно, или для него это делает магазин.
Джуди наклонилась, достала из-под кровати бутылку вина и наполнила два стаканчика.
— Мне всегда казалось, что тебе нравятся твои клиенты.
— Только потому, что они мне необходимы. Но шить на заказ могут себе позволить лишь очень немногие женщины. Все эти женщины избалованы и испорчены, и большинство из них непостоянны. Почти все они, кроме тех, что одеваются дороже всех, не верны своему портному и салону, а постоянно перебегают от одних к другим. — Он медленно отпил глоток вина и продолжал: — Важные клиентки часто берут бальные платья напрокат, на один вечер, и возвращают их грязными, иногда даже порванными, и без единого слова благодарности. Ужас! Я не хочу растрачивать мою жизнь на прихоти нескольких богатых сук, которые свою жизнь проводят лишь в размышлениях о том, как им одеться к коктейлю. — Внезапно он выпрямился на кровати и показал пальцем под умывальник. — Nom d'un nom[31], а это что такое? — Там на полоске линолеума стояла корзина для бумаг, верхняя часть которой была обернута алюминиевой фольгой, и в этой фольге, как в гнезде, лежал перевернутый вверх ногами электрический утюг.
— Это моя печка. Я купила маленькую сковородку и готовлю на днище утюга. Это совсем новый утюг, с терморегулятором. Когда мне надо сварить яйцо или поджарить тост, я его ставлю на «полотно», а если потушить что-нибудь, то на «шерсть».
Ги выкатил глаза.
— Но это же жутко опасно! Ты же можешь сгореть! Как ты вообще еще до сих пор жива?! В пансионате не разрешают готовить в комнатах. Тебя отсюда выгонят.
— Мне не по карману питаться все время в ресторанах. Поэтому в чемодане, под кроватью, я держу продукты.
— У тебя же тут мыши и тараканы разведутся.
— Нет, у меня все в банках и коробках. — Она вытащила чемодан, чтобы показать ему. — Хочешь, сварю яйцо?
— Ради бога, не надо. — Хоть Ги и не одобрял изобретения Джуди, он тем не менее был заинтригован и сказал: — Вы, американцы, страшно изобретательны. Я это вижу по вашей швейной промышленности. В производстве, сбыте, да и в специализации вы на десять лет впереди нас. Во Франции одна и та же фирма предлагает своим клиентам все, от нижних юбок до бальных платьев. В Штатах так не делают. Если фирма шьет юбки по цене от десяти до двадцати долларов за штуку, то она уже и слышать не желает о юбках от сорока до пятидесяти долларов. В моде, если специализируешься на чем-нибудь, легче зарабатывать.
Вспомнив о собственной тоскливой работе, Джуди вздохнула:
— Наверное, работа модельера дает огромное удовольствие.
Они помолчали.
— Да нет, пожалуй, — мрачно произнес Ги. Он вернулся от умывальника и снова уселся на краешек кровати. — Извини, я сегодня в плохом настроении. Хандрю. Устал, масса всяких волнений. Да еще вместо того, чтобы заниматься важной работой, целый день был занят всякой чепухой: тут на четверть дюйма отпустить, там на четверть дюйма подобрать.
— Ты хандришь просто потому, что устал и в ^плохом настроении. А завтра снова будешь влюблен в свое дело.
— Да. Но повторяю, я не хочу растратить всю свою жизнь, работая на нескольких богатых женщин. Я хочу делать такую одежду, в которой бы тысячи женщин чувствовали себя королевами. — Он вздохнул, и вздох этот выражал отчаяние. — Сейчас женщины хотят выглядеть самими собой, и я хочу им в этом помочь. — Он фыркнул. — Работа на заказ — это исчезающий рынок. С каждым годом становится все меньше богатых клиентов.
— Давай помассирую тебе спину, — предложила Джуди, поворачиваясь к нему от окна. — Это поможет тебе расслабиться.
Он устало поднялся и начал расстегивать синюю хлопковую рубашку, все еще продолжая размышлять вслух:
— А еще один недостаток работы на заказ в том, что все модели у нас постоянно воруют швейные фирмы всего мира. Так что получается, что в конечном счете мы все равно фактически работаем на них, только бесплатно.
Джуди сняла с кровати подушки, расправила покрывало, положила сверху чистое полотенце и засучила рукава. Ги сел на край кровати, скинул ботинки и лег лицом вниз.
— …Но на массовом производстве имени себе не сделаешь, имя можно сделать, только если шьешь на заказ, — договорил он, уткнувшись лицом в постель, и Джуди стала массировать ему позвоночник, начиная снизу и идя вверх, сильно нажимая пальцами. Когда она перешла на плечо, он почувствовал облегчение, задышал глубже и снова заговорил: — Хочешь, расскажу тебе о своих планах? Я хочу сделать кое-что новое: заняться массовым производством очень высококачественной одежды. Она будет не такой дорогой, как та, что шьется на заказ. Но не будет такой дешевой, как основная часть массовой одежды. Со временем я бы хотел обзавестись фирмой, которая бы производила по моим моделям и фасонам, под моим именем, а цены были бы где-то посередине между стоимостью нынешней массовой одежды и заказной.
Джуди перешла уже на шею, сильными движениями своих пальцев снимая накопившееся там напряжение и усталость.
— М-м-м-м… уже хорошо… Я хочу делать изящную готовую одежду, которая по фасону, покрою и качеству ткани не уступала бы сшитой на заказ, но которая шилась бы без личных примерок. Такая одежда должна быть очень хорошо сконструирована, чтобы она легко поддавалась подгонке, переделке. Я начинаю сейчас работать над коллекцией из отдельных предметов, в основном из шерсти джерси… у-у-ух, как здорово!
— Теперь перевернись и ляг лицом к окну, а то я не достаю до левой стороны как следует, — скомандовала Джуди. — Послушай-ка, мировое светило, а когда будут готовы те костюмы, над которыми ты сейчас работаешь? И что ты тогда станешь с ними делать?
— Полный комплект образцов будет готов в июле. Тогда я сниму «люкс» в какой-нибудь гостинице и покажу коллекцию магазинам и салонам. Если повезет, магазины мне что-нибудь закажут. Тогда одежду по их заказам станет шить небольшая фабрика в Фашоне.
Джуди легонько шлепнула его рукой по спине и сказала:
— Ну вот, теперь ты новый человек! Ги встал и натянул рубашку.
— Спасибо. — Он наклонился вперед и покрутил локон ее новой прически, сделанной под куличного мальчишку. — Послушай, Джуди, мне действительно очень жаль, что я сегодня был в таком отвратительном настроении, но у меня весь день пошел прахом. Хосе, швея, отсутствует целую неделю, потому что растянула кисть, и из-за этого мы здорово выбились из графика. Мне приводится заниматься всем, даже доставкой необходимого, черт возьми.
— Приглашаю тебя на ужин, — сказала Джуди.
— Джуди, ты ангел, но это совершенно невозможно. Завтра мне надо выплачивать зарплату, а перед этим я должен еще все просчитать. Бухгалтерия меня с ума сводит: на нее уходит всего час в неделю, но этого часа почему-то всегда не хватает.
— Если хочешь и если это на самом деле всего лишь час в неделю, я могу тебе в этом помочь, — предложила Джуди. — Расплатишься, когда сможешь. Я на работе занимаюсь заказами и инвойсами. А если я чего-то не пойму, то смогу спросить у Денизы, нашей бухгалтерши. Я могла бы заниматься этим по четвергам.
— Ты ангел! Хочешь, я тебе вместо аванса сошью костюм? Из голубого шелка, с низким вырезом? Сможешь по вечерам носить его прямо так, ничего не поддевая. Только с ниткой жемчуга.
9
— Вчера я надела на бал твое изумительное шелковое платье, танцевала каждый танец с разными молодыми людьми, а в результате чуть не умерла от скуки и захромала, — мрачно пожаловалась Максима тетушке Гортензии. Они сидели в небольшой, отделанной кленовыми панелями библиотеке парижской квартиры тетушки. Максина, попросившая об этой встрече, была внутренне в напряжении, но говорила решительно и целеустремленно. — Я совершенно не могу поговорить об этом с родителями без того, чтобы дело не кончилось скандалом. Такое впечатление, будто мы живем не в 1950 году, а в 1850-м! Мама не может понять, что я не хочу ходить на все нужные вечера, танцевать с нужными людьми, чтобы в итоге выйти за одного из них замуж. Я не хочу выходить за этого героя снежных склонов Пьера и вести потом точно такую же комфортабельную и скучную жизнь, какую вела моя мама.
Тетушка Гортензия, сидевшая в огромной соломенной шляпке, украшенной зеленой лентой, приподняла под ее полями густые кустистые брови, повела костлявым крупным носом и фыркнула. В отличие от Джуди Максина немного побаивалась своей тетки. Но сейчас та помолчала немного, а потом кивнула, ничего не сказав. Приняв это за признак одобрения, Максина продолжала:
— Конечно же, я люблю своих родителей, всю свою семью, но я не хочу больше вести эту жизнь. Как будто живешь в детском саду. Я хочу от них уехать и жить собственной жизнью. «Но ты и будешь жить собственной жизнью, если выйдешь за младшего Бурселя», — вот что мне говорит мамочка. — Максина передразнила раздраженный голос матери. — Знаешь, тетя, Пьер уже поговорил с папой. Но, когда я прихожу к его родителям, в эту квартиру на улице Георга V, единственное, чего мне хочется, это удрать оттуда как можно скорее. Я себя там чувствую как в ловушке, я ее просто боюсь, этой квартиры. Правда, она намного больше, чем наша, вся в белом мраморе и с черными служанками. Но его мать живет точно такой же жизнью, что и моя. Единственная разница в том, что она и по дому расхаживает в выходных туалетах. Я не хочу выходить замуж за Пьера, потому что не хочу вести такую жизнь. — Максина сердито закусила ноготь, хотя обгрызать на нем было уже почти нечего. — Но есть и еще одна причина, более важная. Пьера по-настоящему интересуют только лыжи. Я понимаю, что это звучит странно и что ты сейчас скажешь мне, что со временем это пройдет. Но мне кажется, когда этот интерес пройдет, на его место у такого человека, как Пьер, не придет никакой другой. Он богат, и ему нравится кататься на лыжах, вот и все. Но ему совершенно не нравится работать, и нет никакой причины, которая бы заставляла его работать. — Максина умоляюще посмотрела на тетушку. — Я же не могу выйти за богатого бездельника, помешанного на лыжах. Я этого не вынесу, особенно когда он начнет превращаться в стареющего богача, помешанного на лыжах. Поэтому я собираюсь отказать Пьеру. А потом я бы хотела на некоторое время уехать из Парижа. Я знаю Париж, я прожила тут всю свою жизнь. Я хочу посмотреть другие города — Лондон и Рим.
Тетушка Гортензия снова медленно кивнула, давая тем самым себе время обдумать услышанное. В таком возрасте многие девушки рассуждают точно так же, как сейчас Максина; но она необычайно взволнована и явно старается добиться того, чего хочет. Слишком явно. Со временем Максина научится добиваться своего медленно и осторожно, не ввязываясь в такой прямолинейный и агрессивный спор, как сейчас. Спор, в котором совершенно очевидно, что свою роль в нем она отрепетировала заранее. Научится, за кого бы она ни вышла замуж.
— А чего именно ты хочешь? — спросила тетушка Гортензия.
— Я хочу поехать в Лондон, чтобы выучиться там на специалиста по интерьерам. А потом вернуться в Париж и открыть здесь собственную фирму. Ты сама привила мне интерес к этому: брала меня с собой покупать одежду, антиквариат, водила по музеям. У тебя есть свой собственный стиль. Я тоже хочу, чтобы у меня был мой собственный стиль., Французские модельеры и дизайнеры делают сейчас все то же самое, что они делали и до войны. Расфуфыренные, разукрашенные, чересчур дорогие интерьеры. Я хочу делать другое. — Она бросила на тетушку прямой взгляд из-под ресниц. — Я хочу попросить папу, чтобы он разрешил мне поучиться два года в Лондоне. И я хочу, чтобы ты помогла мне его в этом убедить. Одна я не смогу, а ты, я знаю, сможешь.
Тетушка Гортензия опять кивнула, как делала всегда, когда полагала более уместным промолчать.
Вдохновленная этим кивком, Максина продолжала дальше:
— Пэйган, моя подруга, говорит, что лучший дизайнер в Лондоне — Джеймс Партридж. Он только что отделал квартиру ее матери. Она говорит, что у него великолепное чувство цвета и понимание старинных вещей. Пэйган с ним уже поговорила и спросила, сможет ли он найти для меня работу.
Тетушка Гортензия кивнула в очередной раз. Мысль об учебе в Лондоне показалась ей не такой уж глупой. Во всяком случае, это поможет девочке удачно выйти замуж и, безусловно, разовьет ее вкус. А если она к тому же начнет еще и сама зарабатывать деньги — что ж, тем меньше придется на нее тратить.
Поэтому тетушка Гортензия пригласила родителей Максины на один из устраиваемых ею торжественных ужинов — такой, где гостей было не очень много, зато сам ужин был великолепнее, чем обычно. Отца Максины она усадила между актрисой, в меру известной и в меру склонной пофлиртовать, и симпатичной маленькой графиней, оставшейся в прошлом году вдовой, но, по слухам, давно уже утешившейся. Отец Максины чувствовал себя на седьмом небе и расплывался от удовольствия и собственного великолепия. После ужина, когда все гости собрались в библиотеке, попивая бренди и кофе, сестра отвела отца в сторону и заявила ему:
— Хочу поговорить с тобой, Луи, насчет моей крестницы. Мне кажется, что здесь, в Париже, посреди этой светской жизни, Максина только попусту тратит время. Ей пора уже заняться продолжением своего образования.
— Ну, мы полагаем, что она выйдет за сына Бурселей…
— Только не это! Неужели ты этого хочешь для своей дочери?! Она такая умница, а он же полный идиот! Девочка только-только окончила школу, и ты хочешь, чтобы она сразу же выходила замуж за подобного безмозглого болвана?! Ну что ты, в самом деле! По-моему, Максина так похожа на тебя: такая же умная и в ней явно есть художественный вкус и артистический дар. Мне кажется, ей бы стоило серьезно заняться искусством.
— Быть может, ты и права, Гортензия, — сказал отец Максины, которому на самом-то деле было достаточно безразлично, чем станет заниматься его дочь до замужества, лишь бы ее занятия не обходились ему чересчур дорого. — Спрошу у жены, какие есть подходящие курсы.
— Прекрасная мысль, Луи. Да, и вот еще что. Мне кажется, у нее не очень хороший английский язык. Во всяком случае, тут ей далеко до тебя. Она говорит по-английски примерно так же, как Уинстон Черчилль — по-французски: execrable![30] Мне бы очень хотелось, чтобы она поехала года на два в Лондон и позанималась бы там у какого-нибудь очень хорошего декоратора. На реальном деле всегда учишься быстрее, чем когда просто долбишь учебник, ведь так?
— В Лондон?! На два года?! Да ты с ума сошла, Гортензия, мать ее никогда не отпустит. Ты что, забыла, что ей всего девятнадцать лет?!
— Ты сам только что сказал, что она достаточно взрослая, чтобы выходить замуж. А кроме того, у нее в Лондоне есть друзья. Вспомни, Луи, какая у нас была безрадостная юность. Твоя Максина такая талантливая! Быть женой — это серьезное, а часто еще и утомительное и скучное дело. Пока Максина за него еще не взялась, надо дать ей возможность расправить крылышки. И ты должен помочь в этом бедному ребенку.
Они оба помолчали немного, потом отец Максины спросил:
— А если я отпущу ее в Лондон, то к кому там она поедет?
— Естественно, к самому лучшему декоратору, какой есть в Лондоне, — решительно произнесла тетушка Гортензия. — Это некий месье Партридж. Я не знаю, есть ли у него сейчас в фирме свободное место и берет ли он какую-нибудь плату за обучение, но я могу ему завтра позвонить и все это выяснить. Нет, нет, Луи, не возражай! В таком деле я буду рада выполнить все твои пожелания.
Она проводила его обратно в библиотеку, вполне довольная собой. Просто поразительно, как легко покормить с ложечки лестью взрослого мужчину и добиться от него всего, чего хочешь.
Спустя какое-то время Максина расцеловалась на прощание с Джуди и уселась в идущую в Лондон «Золотую стрелу». На вокзале Виктория в Лондоне ее встречали Кейт и Пэйган. Кейт уже успела снять квартирку для себя и Максины в Челси. В квартирке были только две темные комнаты, и располагалась она в полуподвале, но зато на одной из самых очаровательных улиц Челси — Уолтон-стрит, сплошь застроенной маленькими домиками XIX века.
Каждый вечер в шесть часов Джуди торопилась из навевавшей на нее уныние конторы, где она работала, к себе, в запущенную комнату пансионата «Лондон», стены в которой были оклеены обоями с изображением гигантского размера роз. Окно комнаты выходило во внутренний двор, который был постоянно наполнен событиями и чем-то напоминал театр или балаган. Занавески на окнах закрывать было не принято, и потому можно было видеть и слышать происходившие в других квартирах семейные скандалы, любовные сцены; из квартир на противоположной стороне двора доносились даже кухонные запахи.
По мере того как коллекция Ги пополнялась, жить в его собственной комнате становилось все невозможнее, поэтому после работы он поднимался на два этажа выше, в комнату к Джуди, чтобы выпить стаканчик вина и услышать слова сочувствия. Джуди, сидевшая во время таких посещений обычно на подушке кровати, скрестив под собой ноги, благодаря этим встречам быстро постигала мир французских ателье мод.
— Целый день угробил на то, чтобы подобрать нужные пуговицы, и на примерки, — простонал как-то Ги, плюхаясь на краешек возле задней стенки кровати. — Как же мне хочется шить для модных магазинов!
— А что тебе это даст?
— Массовые заказы, дорогуша. Массовое производство, без всяких этих проклятых примерок. Когда что-то шьют на заказ, то положены три примерки. Это пустая трата времени, но священный ритуал. А для модного магазина шьется готовая одежда, сериями и стандартных размеров. Ес ли необходимо, покупатель сам подгоняет ее, как ему нужно, или для него это делает магазин.
Джуди наклонилась, достала из-под кровати бутылку вина и наполнила два стаканчика.
— Мне всегда казалось, что тебе нравятся твои клиенты.
— Только потому, что они мне необходимы. Но шить на заказ могут себе позволить лишь очень немногие женщины. Все эти женщины избалованы и испорчены, и большинство из них непостоянны. Почти все они, кроме тех, что одеваются дороже всех, не верны своему портному и салону, а постоянно перебегают от одних к другим. — Он медленно отпил глоток вина и продолжал: — Важные клиентки часто берут бальные платья напрокат, на один вечер, и возвращают их грязными, иногда даже порванными, и без единого слова благодарности. Ужас! Я не хочу растрачивать мою жизнь на прихоти нескольких богатых сук, которые свою жизнь проводят лишь в размышлениях о том, как им одеться к коктейлю. — Внезапно он выпрямился на кровати и показал пальцем под умывальник. — Nom d'un nom[31], а это что такое? — Там на полоске линолеума стояла корзина для бумаг, верхняя часть которой была обернута алюминиевой фольгой, и в этой фольге, как в гнезде, лежал перевернутый вверх ногами электрический утюг.
— Это моя печка. Я купила маленькую сковородку и готовлю на днище утюга. Это совсем новый утюг, с терморегулятором. Когда мне надо сварить яйцо или поджарить тост, я его ставлю на «полотно», а если потушить что-нибудь, то на «шерсть».
Ги выкатил глаза.
— Но это же жутко опасно! Ты же можешь сгореть! Как ты вообще еще до сих пор жива?! В пансионате не разрешают готовить в комнатах. Тебя отсюда выгонят.
— Мне не по карману питаться все время в ресторанах. Поэтому в чемодане, под кроватью, я держу продукты.
— У тебя же тут мыши и тараканы разведутся.
— Нет, у меня все в банках и коробках. — Она вытащила чемодан, чтобы показать ему. — Хочешь, сварю яйцо?
— Ради бога, не надо. — Хоть Ги и не одобрял изобретения Джуди, он тем не менее был заинтригован и сказал: — Вы, американцы, страшно изобретательны. Я это вижу по вашей швейной промышленности. В производстве, сбыте, да и в специализации вы на десять лет впереди нас. Во Франции одна и та же фирма предлагает своим клиентам все, от нижних юбок до бальных платьев. В Штатах так не делают. Если фирма шьет юбки по цене от десяти до двадцати долларов за штуку, то она уже и слышать не желает о юбках от сорока до пятидесяти долларов. В моде, если специализируешься на чем-нибудь, легче зарабатывать.
Вспомнив о собственной тоскливой работе, Джуди вздохнула:
— Наверное, работа модельера дает огромное удовольствие.
Они помолчали.
— Да нет, пожалуй, — мрачно произнес Ги. Он вернулся от умывальника и снова уселся на краешек кровати. — Извини, я сегодня в плохом настроении. Хандрю. Устал, масса всяких волнений. Да еще вместо того, чтобы заниматься важной работой, целый день был занят всякой чепухой: тут на четверть дюйма отпустить, там на четверть дюйма подобрать.
— Ты хандришь просто потому, что устал и в ^плохом настроении. А завтра снова будешь влюблен в свое дело.
— Да. Но повторяю, я не хочу растратить всю свою жизнь, работая на нескольких богатых женщин. Я хочу делать такую одежду, в которой бы тысячи женщин чувствовали себя королевами. — Он вздохнул, и вздох этот выражал отчаяние. — Сейчас женщины хотят выглядеть самими собой, и я хочу им в этом помочь. — Он фыркнул. — Работа на заказ — это исчезающий рынок. С каждым годом становится все меньше богатых клиентов.
— Давай помассирую тебе спину, — предложила Джуди, поворачиваясь к нему от окна. — Это поможет тебе расслабиться.
Он устало поднялся и начал расстегивать синюю хлопковую рубашку, все еще продолжая размышлять вслух:
— А еще один недостаток работы на заказ в том, что все модели у нас постоянно воруют швейные фирмы всего мира. Так что получается, что в конечном счете мы все равно фактически работаем на них, только бесплатно.
Джуди сняла с кровати подушки, расправила покрывало, положила сверху чистое полотенце и засучила рукава. Ги сел на край кровати, скинул ботинки и лег лицом вниз.
— …Но на массовом производстве имени себе не сделаешь, имя можно сделать, только если шьешь на заказ, — договорил он, уткнувшись лицом в постель, и Джуди стала массировать ему позвоночник, начиная снизу и идя вверх, сильно нажимая пальцами. Когда она перешла на плечо, он почувствовал облегчение, задышал глубже и снова заговорил: — Хочешь, расскажу тебе о своих планах? Я хочу сделать кое-что новое: заняться массовым производством очень высококачественной одежды. Она будет не такой дорогой, как та, что шьется на заказ. Но не будет такой дешевой, как основная часть массовой одежды. Со временем я бы хотел обзавестись фирмой, которая бы производила по моим моделям и фасонам, под моим именем, а цены были бы где-то посередине между стоимостью нынешней массовой одежды и заказной.
Джуди перешла уже на шею, сильными движениями своих пальцев снимая накопившееся там напряжение и усталость.
— М-м-м-м… уже хорошо… Я хочу делать изящную готовую одежду, которая по фасону, покрою и качеству ткани не уступала бы сшитой на заказ, но которая шилась бы без личных примерок. Такая одежда должна быть очень хорошо сконструирована, чтобы она легко поддавалась подгонке, переделке. Я начинаю сейчас работать над коллекцией из отдельных предметов, в основном из шерсти джерси… у-у-ух, как здорово!
— Теперь перевернись и ляг лицом к окну, а то я не достаю до левой стороны как следует, — скомандовала Джуди. — Послушай-ка, мировое светило, а когда будут готовы те костюмы, над которыми ты сейчас работаешь? И что ты тогда станешь с ними делать?
— Полный комплект образцов будет готов в июле. Тогда я сниму «люкс» в какой-нибудь гостинице и покажу коллекцию магазинам и салонам. Если повезет, магазины мне что-нибудь закажут. Тогда одежду по их заказам станет шить небольшая фабрика в Фашоне.
Джуди легонько шлепнула его рукой по спине и сказала:
— Ну вот, теперь ты новый человек! Ги встал и натянул рубашку.
— Спасибо. — Он наклонился вперед и покрутил локон ее новой прически, сделанной под куличного мальчишку. — Послушай, Джуди, мне действительно очень жаль, что я сегодня был в таком отвратительном настроении, но у меня весь день пошел прахом. Хосе, швея, отсутствует целую неделю, потому что растянула кисть, и из-за этого мы здорово выбились из графика. Мне приводится заниматься всем, даже доставкой необходимого, черт возьми.
— Приглашаю тебя на ужин, — сказала Джуди.
— Джуди, ты ангел, но это совершенно невозможно. Завтра мне надо выплачивать зарплату, а перед этим я должен еще все просчитать. Бухгалтерия меня с ума сводит: на нее уходит всего час в неделю, но этого часа почему-то всегда не хватает.
— Если хочешь и если это на самом деле всего лишь час в неделю, я могу тебе в этом помочь, — предложила Джуди. — Расплатишься, когда сможешь. Я на работе занимаюсь заказами и инвойсами. А если я чего-то не пойму, то смогу спросить у Денизы, нашей бухгалтерши. Я могла бы заниматься этим по четвергам.
— Ты ангел! Хочешь, я тебе вместо аванса сошью костюм? Из голубого шелка, с низким вырезом? Сможешь по вечерам носить его прямо так, ничего не поддевая. Только с ниткой жемчуга.
9
— Стой тихо и вдохни, — приказала Джуди, застегивая «молнию». — А теперь, ради бога, не выдыхай.
Одна из четырех манекенщиц подвела их, и потому показ своей самой первой коллекции Ги вынужден был проводить только с тремя. Легкие занавески колыхались под слабым дуновением ветра, но даже здесь, в «Плаза Атенэ», июльская жара была почти невыносима. Ги в очередной раз проверял, не забыто ли что-нибудь необходимое, и размещал отдельные вещи на трех раскладных столах, предоставленных ему гостиницей на этот день вместо обычно находившихся в номере двухспальных кроватей, которые по случаю представления коллекции были убраны. Они разослали триста приглашений и ожидали, что человек тридцать из приглашенных все-таки придут.
Ги, который проработал напряженно и без отдыха все четыре последних месяца, был сейчас серым от усталости и испытывал вполне понятное напряжение. Он должен был сегодня смотреть за манекенщицами. Джуди, взявшая недельный отпуск, обязана была встречать гостей, рассаживать их, а также объявлять каждую модель. Большая часть из ведущих парижских салонов мод уже провела к этому времени показы своих коллекций. Подготовленные ими модели были, как всегда, красивы, но неудобны: с широкими, в многочисленных складках, юбками, жесткими корсетами. Подкладки и набивные детали на плотно облегающих фигуру жакетах практически уничтожали грудь, прижимая ее к телу. На этом фоне простые и удобные модели, подготовленные Ги, должны были обратить на себя внимание. Каждый вечер Джуди бегала за газетами, отыскивала в них отчеты о состоявшихся за день показах и читала их Ги, который после этого садился за телефон и лихорадочно названивал в разные места, стараясь раздобыть какую-нибудь дополнительную информацию.
Первой на пороге золоченых двойных дверей появилась мать Ги с несколькими своими подругами, потом стали подходить по одной некоторые его постоянные клиентки. Тетушка Гортензия заговорщицки подмигнула Джуди и прошептала:
«Готовьте вашу книгу заказов. Я возьму две вещи, даже если он выставит на показ похоронный саван». Подошли также пара друзей Ги по студии Жака Фэта. Прессы, однако, не было совсем, а из всех приглашенных торговцев пришли только представители трех небольших магазинчиков.
Из прихожей в комнату вошла первая манекенщица. На ней был надет костюм гранатового цвета с короткой и прямой жакеткой и юбкой в крупную клетку, черная, под матросскую бескозырку, шапочка, сдвинутая на самый затылок, а в руке она держала светло-коричневый плащ. Манекенщица широко улыбнулась, как будто перед ней была многотысячная аудитория, походкой нервничающей скаковой лошади прошла на середину комнаты, а потом медленно обошла ее по кругу, часто останавливаясь и поворачиваясь. Поскольку одной манекенщицы недоставало, показ каждой модели нужно было затягивать как можно дольше, чтобы другие девушки успевали переодеться.
Оказавшись в смежной комнате, где происходила подготовка к выходу, манекенщицы действовали с невероятной быстротой. Швея уже держала для них наготове следующее платье, закройщик подхватывал то, которое они сбрасывали с себя, а Ги, стоявший около двери с секундомером и засекавший время выхода предыдущей манекенщицы, вручал выходящей необходимые аксессуары и украшения.
Когда демонстрация всей коллекции завершилась, присутствующие вежливо похлопали. Затем официант, которому была дана строжайшая инструкция, что все бокалы должны быть полны до краев, обнес всех шампанским. В задней комнате Ги наличными расплатился с манекенщицами, как это было принято в подобных случаях, а двое его помощников убирали туалеты в коробки. Постоянные клиенты Ги заказали по одной вещи. Мать Ги выжидала, возьмет кто-нибудь или нет кремового цвета шерстяной костюм, пиджак которого чем-то напоминал по фасону униформу. Его не взяли: своеобразный фасон явно не подходил для фигур женщин среднего возраста, и тогда мать Ги купила этот костюм. Тетушка Гортензия приобрела светло-коричневый плащ, вельветовый пиджак с короткой юбкой и длинную юбку с подходящей по цвету шифоновой блузкой, но отказалась от брюк, штанины которых были похожи на канализационные трубы. Постоянные клиентки разошлись, на прощание еще раз поаплодировав и высказав слова одобрения и поддержки.
Как только последняя из них распрощалась и ушла, Ги упал в светло-голубое парчовое кресло и обхватил голову руками: «Ни от кого ни одного заказа! Только от друзей!»
Когда они снова оказались в пансионате «Лондон», в комнате Джуди, он тяжело опустился на край кровати и в отчаянии уставился на большие аляповатые розы на противоположной стене. «Ляг полежи, а я пока приготовлю чай», — сказала Джуди, легонько подтолкнув его, чтобы он прилег. Но, когда поставленная на утюг вода закипела, Ги уже спал. Джуди сняла с него ботинки и — как пьяного или мертвого — сдвинула его на кровати, а потом легла рядом. Она тоже устала до изнеможения. Увы, подумала она, много возиться с заказами не придется…
На следующий день телефонный звонок разбудил их, когда было уже позднее утро. Звонила снизу, из мастерской, Хосе. Представитель магазина «Галери Лафайетт» интересовался, когда Ги мог бы показать ему свою коллекцию.
Пять недель спустя Ги влетел в комнату Джуди, вскочил на кровать и стал прыгать на ней, издавая воинственные крики индейцев.
— Вначале я не знал, как справиться с неудачами, а теперь — как быть с успехом, — завопил он. — Мы распродали полностью всю зимнюю коллекцию, и сверх этого я еще вынужден был отказаться от предложений на два миллиона франков — это сколько, что-то около восьми тысяч долларов, да? Заказы буквально текут рекой! Я в панике, потому что у меня нет денег, чтобы финансировать такой большой оборот. А оказаться в кризисе наличности я тоже не хочу. Отец говорит, что, если расширяешь дело слишком быстро, чаще всего именно это и происходит.
Одна из четырех манекенщиц подвела их, и потому показ своей самой первой коллекции Ги вынужден был проводить только с тремя. Легкие занавески колыхались под слабым дуновением ветра, но даже здесь, в «Плаза Атенэ», июльская жара была почти невыносима. Ги в очередной раз проверял, не забыто ли что-нибудь необходимое, и размещал отдельные вещи на трех раскладных столах, предоставленных ему гостиницей на этот день вместо обычно находившихся в номере двухспальных кроватей, которые по случаю представления коллекции были убраны. Они разослали триста приглашений и ожидали, что человек тридцать из приглашенных все-таки придут.
Ги, который проработал напряженно и без отдыха все четыре последних месяца, был сейчас серым от усталости и испытывал вполне понятное напряжение. Он должен был сегодня смотреть за манекенщицами. Джуди, взявшая недельный отпуск, обязана была встречать гостей, рассаживать их, а также объявлять каждую модель. Большая часть из ведущих парижских салонов мод уже провела к этому времени показы своих коллекций. Подготовленные ими модели были, как всегда, красивы, но неудобны: с широкими, в многочисленных складках, юбками, жесткими корсетами. Подкладки и набивные детали на плотно облегающих фигуру жакетах практически уничтожали грудь, прижимая ее к телу. На этом фоне простые и удобные модели, подготовленные Ги, должны были обратить на себя внимание. Каждый вечер Джуди бегала за газетами, отыскивала в них отчеты о состоявшихся за день показах и читала их Ги, который после этого садился за телефон и лихорадочно названивал в разные места, стараясь раздобыть какую-нибудь дополнительную информацию.
Первой на пороге золоченых двойных дверей появилась мать Ги с несколькими своими подругами, потом стали подходить по одной некоторые его постоянные клиентки. Тетушка Гортензия заговорщицки подмигнула Джуди и прошептала:
«Готовьте вашу книгу заказов. Я возьму две вещи, даже если он выставит на показ похоронный саван». Подошли также пара друзей Ги по студии Жака Фэта. Прессы, однако, не было совсем, а из всех приглашенных торговцев пришли только представители трех небольших магазинчиков.
Из прихожей в комнату вошла первая манекенщица. На ней был надет костюм гранатового цвета с короткой и прямой жакеткой и юбкой в крупную клетку, черная, под матросскую бескозырку, шапочка, сдвинутая на самый затылок, а в руке она держала светло-коричневый плащ. Манекенщица широко улыбнулась, как будто перед ней была многотысячная аудитория, походкой нервничающей скаковой лошади прошла на середину комнаты, а потом медленно обошла ее по кругу, часто останавливаясь и поворачиваясь. Поскольку одной манекенщицы недоставало, показ каждой модели нужно было затягивать как можно дольше, чтобы другие девушки успевали переодеться.
Оказавшись в смежной комнате, где происходила подготовка к выходу, манекенщицы действовали с невероятной быстротой. Швея уже держала для них наготове следующее платье, закройщик подхватывал то, которое они сбрасывали с себя, а Ги, стоявший около двери с секундомером и засекавший время выхода предыдущей манекенщицы, вручал выходящей необходимые аксессуары и украшения.
Когда демонстрация всей коллекции завершилась, присутствующие вежливо похлопали. Затем официант, которому была дана строжайшая инструкция, что все бокалы должны быть полны до краев, обнес всех шампанским. В задней комнате Ги наличными расплатился с манекенщицами, как это было принято в подобных случаях, а двое его помощников убирали туалеты в коробки. Постоянные клиенты Ги заказали по одной вещи. Мать Ги выжидала, возьмет кто-нибудь или нет кремового цвета шерстяной костюм, пиджак которого чем-то напоминал по фасону униформу. Его не взяли: своеобразный фасон явно не подходил для фигур женщин среднего возраста, и тогда мать Ги купила этот костюм. Тетушка Гортензия приобрела светло-коричневый плащ, вельветовый пиджак с короткой юбкой и длинную юбку с подходящей по цвету шифоновой блузкой, но отказалась от брюк, штанины которых были похожи на канализационные трубы. Постоянные клиентки разошлись, на прощание еще раз поаплодировав и высказав слова одобрения и поддержки.
Как только последняя из них распрощалась и ушла, Ги упал в светло-голубое парчовое кресло и обхватил голову руками: «Ни от кого ни одного заказа! Только от друзей!»
Когда они снова оказались в пансионате «Лондон», в комнате Джуди, он тяжело опустился на край кровати и в отчаянии уставился на большие аляповатые розы на противоположной стене. «Ляг полежи, а я пока приготовлю чай», — сказала Джуди, легонько подтолкнув его, чтобы он прилег. Но, когда поставленная на утюг вода закипела, Ги уже спал. Джуди сняла с него ботинки и — как пьяного или мертвого — сдвинула его на кровати, а потом легла рядом. Она тоже устала до изнеможения. Увы, подумала она, много возиться с заказами не придется…
На следующий день телефонный звонок разбудил их, когда было уже позднее утро. Звонила снизу, из мастерской, Хосе. Представитель магазина «Галери Лафайетт» интересовался, когда Ги мог бы показать ему свою коллекцию.
Пять недель спустя Ги влетел в комнату Джуди, вскочил на кровать и стал прыгать на ней, издавая воинственные крики индейцев.
— Вначале я не знал, как справиться с неудачами, а теперь — как быть с успехом, — завопил он. — Мы распродали полностью всю зимнюю коллекцию, и сверх этого я еще вынужден был отказаться от предложений на два миллиона франков — это сколько, что-то около восьми тысяч долларов, да? Заказы буквально текут рекой! Я в панике, потому что у меня нет денег, чтобы финансировать такой большой оборот. А оказаться в кризисе наличности я тоже не хочу. Отец говорит, что, если расширяешь дело слишком быстро, чаще всего именно это и происходит.