Конран Ширли. Кружево

   — Не думай об этом. Вообще ни о чем не думай, — прошептал Пьер ей на ухо. Максина лежала и чувствовала, как по всему ее телу расходятся, заполняют его волны тепла. Потом она ощутила во всем теле какую-то непривычную дрожь, нарастающий трепет и вдруг инстинктивно начала отвечать на движения Пьера.
   Внезапно его движения стали более резкими и сильными. Он прогнулся кверху, издал приглушенный стон, как бы от боли, и упал на Максину. Вначале ей показалось, что Пьеру стало плохо; но через пару минут он проурчал, как урчат сытые и довольные щенята, и заснул.
   Кажется, все прошло хорошо. Или ей это только кажется? Максина испытывала облегчение от того, что все уже кончилось, что она перешла через этот рубеж и стала теперь настоящей женщиной. Но в ней теснились и другие, странные ощущения. Она чувствовала себя страшно уставшей, но спать ей абсолютно не хотелось. Мешала какая-то напряженность, и было просто неудобно лежать. Рука Пьера оказалась у нее под спиной, а поворачиваться она не хотела, боясь разбудить его. Очень медленно и осторожно она сползла немного ниже, так, что теперь рука Пьера оказалась у нее под шеей, а сама она спряталась под одеяло и лежала там, закрыв глаза и чувствуя себя совершенно одинокой. Ей страшно хотелось заплакать.
   И вот это — все?! Все, о чем они так много говорили в темноте после отбоя, о чем мечтали, на что намекалось в сотнях романов и журналов?! Сырая смятая простыня с пятном крови, непривычный запах потных тел и еще какой-то кислый запах, что-то мокрое и липкое, что стекало сейчас тонкими струйками у нее по бедрам.
   Единственное, чего ей сейчас хотелось, так это вымыться и лечь в собственную постель в собственной комнате и чтобы в окно, через кружевные занавески, светило бы Солнце. Больше всего на свете ей хотелось сейчас принять ванну.
   Наверное, она сделала что-то не так… Или же он не сделал чего-то, что должен был сделать.
   — Когда тренируешься, это одно. А когда тренировки кончились, совсем другое дело, — сонно пробормотал Пьер, поднимая голову и глядя на Максину. — Максина, у тебя удивительно красивые груди, — проговорил он и снова схватился за них с прежней целеустремленностью.
   Вскоре настроение у Максины улучшилось, она ожила, а потом по телу пошли волны радостного возбуждения. Тело непроизвольно, без какого-либо усилия со стороны Максины и даже помимо ее воли и желания задвигалось в нужном ритме, и она почувствовала, как вся словно растворяется в Пьере; а может быть, это он растворялся в ней?! Она обняла его руками, притянула к себе за сильные и твердые ягодицы. «Не останавливайся, не останавливайся, пожалуйста, не останавливайся!" — лихорадочно шептала она. Вначале она полностью сохраняла самообладание, лежа неподвижно и собранно, как застывший водопад; потом ее тело выгнулось, выгнулось снова и снова, и она ощутила необыкновенное, удивительное и поразительное удовольствие, точь-в-точь такое, о котором ей говорили. Нет, не такое — куда лучше.
   В дверь уже не стучали, а колотили изо всех сил. Максина резко открыла глаза, почувствовала рядом с собой теплое обнаженное тело и вскочила.
   — Макси! Макси! — Голос Пэйган звучал крайне обеспокоенно. Максина выбралась из кровати, на ощупь пробралась по незнакомой, освещенной лунным светом комнате к двери и осторожно открыла ее, стараясь не показать, что сама стоит вся голая.
   За дверью действительно оказалась Пэйган в своем зеленом, не по росту большом для нее твидовом пальто.
   — Ты знаешь, сколько[-времени?! Уже почти полночь! Ты говорила, что Пьер перед ужином проводит тебя назад, и мы не беспокоились, пока не погасили свет.
   — О боже, — перепугалась Максина. — Значит, в школе засекли, что меня нет?!
   — Нет. Когда сестра-хозяйка перед выключением света делала обход, Кейт сказала ей, что ты в ванне. Потом мы дождались, пока все улягутся, и бросили монетку, кому идти тебя искать. Выпало мне. Кейт меня проводила с фонариком до задней двери и выпустила, и она будет дожидаться и откроет, когда мы придем. Сигнал — четыре коротких стука в окно кухни. Ради бога, собирайся поживее !
   Вся дрожа, Максина натянула на себя лыжный костюм. Будить Пьера она не стала. Две девочки на цыпочках прокрались по коридору, спустились по скрипящей деревянной лестнице и вышли на улицу. Засунув руки в карманы и не говоря друг другу ни слова, они неуклюже, но изо всех сил побежали по снегу, то скользя на обледенелых участках, то сталкиваясь друг с другом.
   Когда они подходили к погруженному во мрак зданию школы, дорогу внезапно осветили фары приближающейся машины. Она медленно поравнялась с ними, внезапно остановилась, и, к ужасу девочек, включился полный свет. Теперь они были прекрасно видны. Окно в машине опустилось, и выглянувший оттуда мужчина весело проговорил:
   — По ночным клубам ходим, да?
   Это был Поль, шофер директора школы.
   — Забирайтесь назад, — приказал он им. Когда девочки забрались в машину, Поль повернулся к ним, положил одну руку на заднее сиденье и усмехнулся. Девочки сидели молча, смертельно бледные: они понимали, что теперь им грозит исключение. — А стоит сейчас возвращаться в школу? Хотите, я вас отвезу в настоящий ночной клуб? Я знаю один такой, где вас никто не узнает и где вы будете со мной в полной безопасности.
   — Нет, от этого нам только еще хуже будет, — пробормотала Максина, вспомнив, что Ник рассказывал им о Поле. Первой мыслью Пэйган, однако, было, что если она поедет с Полем, то он станет как бы их соучастником и не сможет нажаловаться на них Шардену. И тогда их не исключат из школы.
   Пэйган собрала все свое мужество:
   — Максине лучше остаться сейчас в школе, ее ждут. А я поеду. Только как я попаду назад в школу?
   — Ну у меня же есть ключ. Максина выбралась из машины, оглянулась, как будто что-то предчувствуя, но потом побежала по снегу к задней двери школы. Голубой «Ягуар» бесшумно отъехал.
   Но Поль не поехал к ночному клубу. Он проехал через весь городок, выехал из него и повел машину куда-то дальше. Наконец они подъехали к одинокому темному дому.
   — Эй, — спросила Пэйган, выпрямляясь на заднем сиденье, — это что, и есть ночной клуб, о котором ты говорил?
   — Нет, это мой дом, — ответил Поль. — Тут безопаснее, чем в ночном клубе. Выпьем по стаканчику, а потом я отвезу тебя назад в школу.
   Пэйган выглянула из машины. Огней Гштада не было видно, она не имела никакого представления о том, где находится, и потому послушно вошла вслед за Полем в небольшое шале. Внутри она с удивлением обнаружила, что оказалась в очень по-современному обставленной гостиной. Вдоль стен группками стояли низенькие стулья с хромированными спинками и ножками. На стенах в массивных серебряных рамах висело несколько абстрактных картин. На фоне черных стен выделялась большая светлая скульптура: мужской торс в натуральную величину.
   Пэйган заморгала, нервное напряжение у нее постепенно сменялось удивлением. Не снимая пальто, она молча стояла посреди комнаты, пока Поль готовил коктейль. Он потряс серебряный шейкер, налил смесь в стаканчик для вина и протянул его Пэйган. Коктейль отдавал мылом и стиральным порошком, хотя Поль сказал, что в нем бренди, водка и еще одна особенная добавка. Наверное, лучше держать себя с ним подружелюбнее, подумала Пэйган, но выпить это можно только залпом, в один глоток и не переводя дыхания. Так она и сделала. Она смогла только пробормотать что-то неразборчивое, затем почувствовала, что ноги у нее слабеют, и потеряла сознание.
 
   У Пэйган было ощущение, что ее вот-вот стошнит. Голова была такой тяжелой, что казалось, она не сможет поднять ее больше никогда в жизни. Она осторожно приоткрыла глаза, в лицо ей брызнул поток яркого света, и она снова зажмурилась. Ей было очень плохо, все куда-то плыло, и казалось, что она не может управлять ни руками, ни ногами. Тыльной стороной ладони она ощутила холод металла, затем услышала легкий щелчок… Что этот тип делает, черт возьми?!
   Поль защелкнул у нее на запястье наручник и пристегнул руку к столбику железной кровати.
   — А теперь другую руку. Вот так, мисс, чтобы вы случайно не сделали чего-нибудь неприличного.
   Пэйган была слишком слаба, чтобы думать. Она снова закрыла глаза, пытаясь понять, как ей лучше: с открытыми глазами или же когда они закрыты. Она почувствовала, что замерзает, и удивилась, поняв вдруг, что лежит совершенно голая. Она мучительно пыталась понять, что же происходит… только бы Поль оставил ее в покое… Да и что этот проклятый тип собирается делать?
   — Я тебя только немножко поглажу, и все. А потом отвезу назад в школу. Ты же не хочешь пока еще вставать, правда? И не хочешь, чтобы я перестал тебя гладить, верно? Да ты и не можешь ведь встать, так? И тебе нравится, как я тебя глажу, правда?
   Пэйган действительно нравились его мягкие, умиротворяющие, кошачьи прикосновения, когда он гладил ее по груди, по соскам, по животу. Она попыталась снова открыть глаза и увидела, что Поль, обнаженный, лежит с ней рядом на черных простынях. Его прилизанная голова покоилась на подвернутой руке, по лицу блуждала отрешенно-довольная улыбка. Поль поглаживал ее черным птичьим пером. Пэйган снова закрыла глаза. Потом Поль мягко соскользнул с кровати, и Пэйган ощутила нечто незнакомое, непривычное и возбуждающее, как будто у нее между бедер пробиралась змея.
   Она широко открыла глаза и впервые в жизни прямо перед собой увидела, что такое эрекция. Обнаженное тело Поля нависло прямо над ней, ноги у него были широко расставлены, а в руках… — нет, это же просто невозможно! Он мягко щекотал ее бедра кончиком черной кожаной плетки.
   — Делай в точности все так, как я скажу, — прошептал он, — у тебя нет никакого выбора.
   Пэйган снова закрыла глаза. Это было уже слишком. Да и голова у нее теперь просто раскалывалась от боли! Что-то ярко вспыхнуло, и тут Пэйган поняла, в чем дело.
   Ее только что сфотографировали.
   Потом Поль забрался на нее, и это оказалось вовсе не больно. Отталкивающе-отвратительно, но не больно.
   Затем Поль уселся на край кровати и закурил сигарету с какой-то травой. Пэйган узнала запах: она почувствовала его, едва войдя в шале. Некоторое время Поль не обращал на Пэйган никакого внимания; потом резко повернулся к ней, как-то беспомощно захихикал и бросил окурок на простыни. Это уже не на шутку встревожило и испугало Пэйган, и она стала думать, что же делать. Она не имела представления о времени, но понимала, что надо как-то избавиться от наручников, отыскать одежду и добраться до школы, пока этот проклятый тип не спалил весь дом.
   — Поль, милый, пожалуйста, отпусти меня, я хочу в туалет, — попросила она. Поль добрался до изголовья кровати и отстегнул наручники. Пэйган побрела в гостиную, пытаясь разыскать одежду. Подбирая ее, она вдруг увидела свое отражение в зеркале, оправленном в бронзовую раму. Лицо было опухшим, глаз почти не было видно; по-видимому, в какой-то момент она сильно ревела.
   Она вдруг увидела, что верхний ящик конторки, над которой висело зеркало, полуоткрыт. Глаза ее широко раскрылись, когда она увидела содержимое ящика.
   Пэйган молниеносно запустила руки внутрь.
   Когда Пэйган доползла до комнаты, уже светало.
   — Уже пять часов. И ты жутко выглядишь.
   — От тебя так воняет… Где ты была?
   — Что случилось?
   — Мы зашли в бар, и я здорово перебрала. А теперь отвалите все, ладно?! — простонала Пэйган. Она прополоскала рот дезинфицирующим раствором, умылась и свалилась в постель. К завтраку она не вышла, а когда сестра-хозяйка увидела ее опухшее лицо и тусклые, покрасневшие глаза, Пэйган был немедленно поставлен градусник. Температура оказалась нормальной, но Пэйган выглядела настолько больной, что ее на всякий случай поместили на пару дней в школьный изолятор.

5

   Через десять дней, однако, сила и жизнестойкость молодости взяли свое. Пэйган сумела убедить себя в том, что она забыла, выбросила из головы этот омерзительный случай и сможет теперь делать вид, будто ничего не было. Как ни странно, но происшедшее никак не повлияло на ее энергию и жизнерадостность, и как-то в воскресенье она подбила подруг взять на часок напрокат сани.
   Лошадь цокала копытами по обледеневшим и покрытым снегом булыжникам, причудливый снежный узор между которыми напоминал кружево, а сзади, в красных санях, под старым пологом из меха серебристой лисицы, тесно прижавшись друг к другу, наслаждались поездкой девочки. Трясясь под звон серебряных колокольчиков, прикрепленных к упряжи, они весело махали прохожим. Так они проехали через весь городок и вы-, ехали в поле в направлении Саанена. Когда возница сделал остановку, девочки по очереди садились на его место, брали в руки вожжи и кнут, а Пэйган снимала их своим фотоаппаратом,
   Вдруг Джуди, совершенно не умевшая править лошадьми, ни с того ни с сего натянула вожжи, крикнула: «Пошел!» — и щелкнула в воздухе кнутом. К несчастью, кончик кожаного кнута царапнул уже немолодую кобылу по уху. От испуга лошадь попятилась назад. Теперь испугалась Джуди: когда лошадь рванула с места легким галопом, мотая тяжелые сани вправо и влево, она бросила кнут и вцепилась в сиденье возницы. Лошадь, поднимая снег, мчалась вперед; Кейт и Максина бултыхались в санях, стараясь не вывалиться; а Пэйган и возница остались стоять позади на дороге, широко открыв рты.
   Впервые за все десять дней Пэйган действительно позабыла в этот момент о той отвратительной сцене. Она бросила фотоаппарат и устремилась вслед за санями, которые лошадь с непривычной для нее быстротой продолжала уносить вперед, мотая их по заснеженной дороге из стороны в сторону.
   Когда сани проносились мимо небольшой группы лыжников, один из них ухватился за вожжи и повис, стараясь удержать лошадь. Некоторое время она тащила его вперед, но постепенно замедлила свой бег, и, когда вконец запыхавшаяся Пэйган догнала сани, лыжник уже успокаивал дрожащую кобылу, похлопывая по потной шее и что-то говоря ей на непонятном Пэйган языке.
   — Как ты смеешь! — заорала Пэйган на перепуганную и бледную Джуди. — Как ты смеешь бить лошадь! Как ты смеешь заставлять ее мчаться галопом по льду! Марш назад, дура несчастная! — Голова у Пэйган была при этом откинута, ноздри раздувались от гнева, а ее прямой нос обрел властное и надменное выражение.
   Озабоченная только состоянием и судьбой лошади и ничем другим, Пэйган взяла из рук незнакомца вожжи, поблагодарила, даже не взглянув на него, и повела лошадь под уздцы назад, навстречу разозленному вознице, который повез их домой.
   На улице перед конюшней их дожидался темноволосый, одетый в лыжный костюм человек, выглядевший внешне как весьма уверенный в себе слуга хозяина, обладающего высоким положением. С лицом, на котором не было написано ничего, кроме легкого высокомерия, он подошел к Пэйган и слегка поклонился ей.
   — Мой хозяин, Его Королевское Высочество принц Абдулла, хотел бы пригласить вас встретиться с ним в гостинице «Империал».
   — А я — королева китайская, — ответила Пэйган, гнев которой все еще не остыл и которая в этот момент отвергала извинения Джуди, не желая даже слушать их.
   — Между прочим, Пэйган, Абдулла действительно живет в «Империале», — сказала Джуди. — Когда он приезжает в здешнюю школу, то всегда снимает там два «люкса», одни и те же. Сама я никогда его не видела, но этот человек похож на одного из его телохранителей. — Джуди концом своего бледно-голубого шарфа прикрыла подбородок. — Послушай, я должна идти, мне уже скоро пора быть в «Шезе». Но на твоем месте я бы всерьез отнеслась к этому приглашению. Тебя что, часто приглашают на чай члены королевской семьи? — С этими словами Джуди убежала, с трудом передвигая ноги в тяжелых сапогах.
   Помня о горькой истории с Полем, Пэйган не решалась принять приглашение. Она не хотела больше связываться ни с какими иностранцами.
   — Ничего не случится, если ты встретишься с ним внизу, в Большом зале, — уговаривали ее подруги. — Пэйган, ведь это же член королевской семьи, — добавила Кейт, пока они шли вслед за смуглым человеком в сторону «Империала».
   Принц Абдулла, одетый в белоснежный лыжный костюм, сидел, выпрямившись на стуле и горя от нетерпения, в углу Большого зала. Внешне он чем-то напоминал ястреба: такие же расходящиеся в стороны, как крылья, густые брови, зоркий и цепкий взгляд, глаза человека, привыкшего к тому, чтобы ему повиновались. Не поворачивая головы, он одними только глазами следил за приближающимися девочками, потом встал и вежливо произнес:
   — Очень рад, что вы пришли. Прекрасная погода сегодня, не правда ли? — Он говорил по-английски, проглатывая слова, но акцент чувствовался очень слабо.
   Принц указал рукой на бархатные стулья вокруг стола. Девочки расселись, и некоторое время разговор шел только о погоде, гостинице и лыжах. Прямая, как шомпол, спина принца, его самоуверенное и почти грозное спокойствие подчеркивали принадлежность к королевскому роду, но как-то странно выглядели у восемнадцатилетнего парня. Пэйган подумала, что, наверное, и сам он лучше и увереннее чувствует себя верхом на арабском скакуне, нежели здесь, в гостинице, на этих старых, обитых зеленым бархатом стульях. Она перевела разговор на лошадей, и принц впервые за все время улыбнулся.
   С этого момента двух других девочек для него как будто бы вовсе не существовало.
   На этот раз Пэйган ушла от Абдуллы раньше обычного. Но направилась не к выходу из гостиницы, а поднялась на лифте на самый верхний этаж, потом пробежала по последней лестнице и подошла к комнате Ника, в которой успели уже побывать все четыре подруги. Ей повезло, Ник только что сменился с дежурства и был у себя. Она постучала, Ник открыл дверь. Он был в рубашке с короткими рукавами.
   — Что, захотелось заглянуть и в трущобу? — холодно спросил он, когда Пэйган вместо приветствия потрепала его по щеке.
   — Нет, просто любопытно, почему ты терпеть не можешь Абдуллу. Не думаешь же ты, что мы, все четыре, станем уделять все свое внимание только тебе одному. Особенно когда знаем, что тебя интересует одна лишь Джуди. — Пэйган уселась на кровать, и пружины под ней громко заскрипели. Нику разговор на эту тему явно не доставлял удовольствия.
   — Ваша личная жизнь меня не касается.
   — Тогда в чем дело, Ник? Что, у Абди уже есть какая-то другая девочка?
   — Понятия не имею. И меня это в любом случае не интересует. К тому же даже если бы я что и знал, то тебе бы. не сказал… Но… мы вместе учились в школе, и я могу тебе поклясться, что эта скотина Абдулла — вовсе не то, чем он хочет казаться. Конечно, женщины считают его неотразимым. Да он и в самом деле красив.
   — Ну не только в этом дело, — с улыбкой сказала Пэйган.. — Интересно и то, как он себя преподносит. Все эти телохранители, развевающиеся балахоны, свирепые черные усы и… э-э-э… всякие предосторожности. — Ей вдруг пришел в голову вопрос, есть ли у Абдуллы официальное разрешение на ношение оружия в Швейцарии. Наверное, он ездит с дипломатическим паспортом и может делать что ему заблагорассудится. Пэйган вздохнула. — Понять не могу, как это я до сих пор в него не влюбилась. Но вот почему-то не влюбилась. Он занятен, но я от него вовсе не без ума. Не то что ты от Джуди.
   — Ну тогда тебе чертовски повезло, потому что Абдулла обращается с женщинами совсем не как джентльмен. Он ими просто пользуется. Я хочу сказать, что сами женщины его совершенно не интересуют. Он не обращал внимания ни на служанок, ни на сестер своих одноклассников, ни даже на их матерей.
   — Ник, но не хочешь же ты сказать, что?..
   — Я хочу сказать, что он как-то странно… утилитарен по отношению к женщинам. — Ник не мог найти нужных слов, чтобы показать, что по отношению к западным женщинам Абдулла был холодно-расчетлив. Он ими пользовался. Он у них учился. Но он занимался с ними любовью только для того, чтобы доказать свою власть над ними и свое превосходство над мужчинами из их собственного племени.
   — Ник, он подозревает абсолютно каждого. Подозревает, что его как-то используют, что его могут убить, и во всем прочем, что только приходит в голову этим принцам, — возразила Пэйган, решившая, что в Нике заговорила самая обыкновенная ревность.
   — Вот такое сочетание угрозы и способности очаровывать женщин и находят неотразимым, — расстроенно и с оттенком зависти произнес Ник.
   — Должна ли я понять тебя так, что, с твоей точки зрения, Абди нарочно играет со мной в кошки-мышки? Что он просто хочет заставить меня страдать?
   — Пэйган, забудь на минуту об этих дурацких любовных играх и послушай, что я тебе говорю.
   Вы мне очень нравитесь, все четыре, и ты знаешь, как я отношусь к Джуди. Но я твой друг. Я бы никогда не стал никого из вас как-то использовать. А Абдулла делает именно это. У него нет уважения к людям, он не понимает, что такое благородство, и он… не джентльмен.
   Пэйган откинула голову назад и расхохоталась.
   — Ник, дорогой, — сказала она, — ты рассуждаешь, как старая тетушка! Скажи еще, что я должна носить трусики не из эластика, а из колючей проволоки!
 
   Пригласит ли ее Абдулла на бал в День святого Валентина? Именно это больше всего волновало и Пэйган, и всю школу. Абдулла редко показывался на публике, особенно после того, как однажды в воскресенье он захотел покататься с Пэйган на санях и какой-то уличный фотограф заснял их во время этой прогулки. Негатив был немедленно продан журналу «Пари матч», и через сутки снимок появился в газетах всего мира.
   Раз в два дня Пэйган стали доставлять целую охапку высоких красных роз. Визитной карточки в букете никогда не было. "Ты же говорила, что красные розы — это вульгарно», — поддела ее как-то Кейт, за что в нее немедленно была запущена подушка. После того как в школу привезли третью подобную вязанку, Пэйган вызвали в кабинет директора, и там ей было сказано, что она не должна впредь принимать эти букеты. Месье Шарден был необычайно возбужден и говорил очень взволнованно. В половине статей, посвященных светской хронике, в газетах всех стран Европы упоминалась его школа. Реклама была ему полезна, но выразить свое неодобрение он все же считал себя обязанным.
   Через несколько дней, вечером, Пэйган снова вызвали в кабинет директора. Вернулась она оттуда в задумчивости.
   — Что случилось? — спросила Кейт, лежавшая в это время на кровати, задрав ногу вверх, пока Максина красила ей ногти.
   — Телефонный звонок.
   — От кого? — телефонные звонки всегда были в школе событием особой важности.
   — От Каспара, двоюродного брата. Он дипломат. Говорит, что прослышал о том, будто я часто встречаюсь с принцем Абдуллой, и звонит предупредить, что я должна вести себя в высшей степени осмотрительно. — Она нервно усмехнулась. — Каспар сказал также, что в Сидоне на женщин принято смотреть как на вещь, и если женщина осквернена, ее просто выбрасывают. Он говорит, что иногда их даже забивают камнями до смерти. Можете представить себе подобное?
   — Черт возьми, Кейт, лежи спокойно, не дергайся, — сказала Максина.
   Пэйган устроилась на соседней кровати.
   — Я его спросила, какое отношение ко мне имеют, оскверненные арабские женщины?
   — А старина Каспар заявил, что Абди вытолкнули к власти, когда он был еще очень мал, потому что его отец фанатично религиозен, слегка помешан и живет в полном уединении. Каспар говорит, что Абди не созрел для того, чтобы править страной в XX веке. И еще, что он становится очень опасен, когда думает, будто над ним смеются или его унижают. — Она усмехнулась. — Каспар долго убеждал меня, что в Абдулле живут одновременно как бы два человека: один, получивший европейское образование правитель, умеющий вести дипломатические переговоры с западными политиками, и другой, безжалостный и очень властный арабский вождь, слово которою — закон и который подчиняется только собственным животным инстинктам средневекового насильника.
   Она сбросила с ног турецкие шлепанцы, запрыгнула на кровать к Кейт, уселась там, подвернув под себя ноги, и добавила скороговоркой как бы невзначай:
   — Каспар сказал мне, что Абдулла обручен.
   — Что?! — Максина так и застыла на месте. — С кем?
   — С какой-то арабской принцессой, которой сейчас всего десять лет! Нет, вы себе это представляете?! Они должны пожениться, когда ей исполнится пятнадцать. — Пэйган старалась говорить как ни в чем не бывало, но голос у нее задрожал и сорвался, и она неуверенно произнесла: — Я рассмеялась, а Каспар рассердился и сказал, что позвонит маме.
   В этот момент свет в комнате внезапно погас — его, как всегда, выключили из квартиры директора, — и через кружевные занавеси на окне в комнату полился поток лунного света. Максина отбросила простыни, соскочила с кровати, подбежала к Пэйган и обняла ее:
   — Бедняжка, бедняжка ты моя! Он просто двуличный бабник, крыса противная, дерьмо!
   — Если это правда, то это действительно какое-то средневековье! — воскликнула Кейт.
   — Именно так и считает Каспар. Он говорит, что Абди — это не западный подросток из богатой семьи, который хочет казаться повидавшим мир человеком. Он скорее… безжалостный и очень властный вождь кочевников из пустыни. — Пэйган помолчала. — Наверное, именно это меня в нем больше всего и заинтересовало.
   — Но ему же нельзя верить, — сказала Максина. — Хотя, с другой стороны, вообще нельзя доверять ни одному мужчине.