Вадим Петрович Гончаров, он же гражданин Канады Пьер Даллет, встал и протянул руку управляющему банком. Он с отвращением ощущал следы дактилоскопической краски — эти банковские крысы затеяли повторную проверку. Ощущение было ложным — после сличения дактилокарты он тщательно вымыл руки.
— Благодарю вас, господин Зелински, — сказал Пьер Даллет на приличном немецком.
— Напротив, херр Даллет, для нас была честь работать со столь солидным клиентом. Уже сегодня ваш вклад и вклад господина Фегельзанга будут оформлены и в Канаде, и в Швейцарии. Нам, право, жаль, что вы не можете далее продолжать сотрудничество с нами. Тем не менее банк «Австрийский кредит» всегда к вашим услугам.
Управляющий обернулся к Кате:
— Фрау Даллет…
Катя улыбнулась. «Сказочно красивая женщина», — подумал управляющий. — «Кем ей приходится этот старик: муж или отец?»
— Благодарю вас, господин Зелински, — сказала Катя.
Пьер Даллет подхватил кейс, в котором лежали пять миллионов австрийских шиллингов[27].
— Вы уверены что вам не нужна охрана? Фирма предоставит ее бесплатно.
— Нет, — сухо ответил Пьер. — Нам не нужна охрана.
Управляющий покачал головой. Клиент казался ему безумцем. Сопровождаемый управляющим, Вадим Петрович пересек холл и вышел из вращающейся двери банка «Австрийский кредит». Дитер сидел в кафе с непокрытой головой… порядок!
— Двадцать пять, — негромко сказал в салоне «фольксвагена» капитан Кравцов. И тут же услышал в небольшом микрофончике, вставленном в правое ухо:
— Плюс пять.
Резо увидел седого пожилого человека в дверях банка. Светло-серый костюм, кейс в левой руке. Человек посмотрел по сторонам и поправил узел галстука. Кавказец стиснул зубы: он узнал этот жест! Гончаров повернулся направо и пошел в сторону пассажа. Резо узнал эту походку!
Он взял с подоконника черную мыльницу радиостанции.
— Вадым вышел, — сказал он напряженно. — Идет к пассажу… Двое — за ним. Не вздумайте его упустить. Один ждет Катьку.
Вадим Петрович поправил узел галстука, повернул направо и пошел в сторону пассажа. Ноги в мягких кожаных туфлях легко ступали по красноватой брусчатке. Он ощущал вес кейса с миллионом долларов в руке. А еще он ощущал, что помолодел на десять лет. А может быть — на двадцать. Вадим — Пьер Гончаров — Даллет вошел в пассаж. На противоположной улице — осталось пройти всего какие-то шестьдесят метров — его уже ждет загодя заказанное такси. Через минуту он подъедет к дверям банка, заберет Катю и…
Кате было зябко. Она обхватила ладонями, локти и подошла к огромному стеклу в холле банка. Элегантная, стального цвета сумочка с договорами — их и Дитера — висела на левой руке. Солидная, с водяными знаками бумага стоила пятьдесят миллионов долларов. Там стояло ее имя и имя Вадима — Пьера Даллета. Второй, десятимиллионный счет, открыт на имя Дитера Фегельзанга. Почти невесомая сумочка оттягивала руку. Катя ощущала легкий озноб. За поляризованным бронестеклом шли по улице люди. На противоположной стороне стояла надменная, респектабельная гостиница «Роза и лев». Катя подняла глаза к окнам номера, в котором она встретила погибшего шесть лет назад мужа… Катя подняла глаза и ощутила странное беспокойство. Нет, не так… не беспокойство. И даже не страх. Что-то другое. Большее, способное парализовать… Она перевела взгляд выше — и увидела Резо. Катя отшатнулась. Понимая разумом, что кавказец не может ее видеть, она все же отшатнулась. Тот вечер, когда Резо с отморозками пришел за долгом Вадима, она не сможет забыть никогда.
Напрочь забыв о запрете выходить из банка, пока Вадим не подъедет на такси, Катя рванулась на улицу.
— Появилась баба, — бросил Резо в радиостанцию. — Не выпускать ее. Фургон ко второму выходу из пассажа. Работаем основной вариант.
Внешне кавказец был спокоен, но внутреннего спокойствия не было. Он ощущал какую-то пока неясную еще опасность. Мотнул головой, пытаясь отогнать это чувство.
— Передвиньтесь на Кертнерштрассе, ко второму выходу из пассажа, — сказал Кравцов. — Похоже, брать объект придется там. У него на хвосте двое.
— Принято, — ответили консультанты. Минивэн плавно тронулся и скрылся за углом.
Когда двое клерков резко, как по команде, повернулись и двинулись вслед за Гончаровым, Дитер Фегельзанг положил на столик купюру в пятьдесят шиллингов. Он всегда придерживался принципа оставлять на чай десять процентов от счета. Сейчас ждать сдачи было некогда. Старый адвокат встал, подхватил со стола газеты. Но забыл взять шляпу. Официант удивленно посмотрел на пятидесятишиллинговую купюру, на забытую шляпу.
— Господин, — крикнул он. — Господин, вы забыли свою шляпу.
Не оборачиваясь, Фегельзанг пересек улицу в месте, неположенном для перехода… Официант мог бы догнать его, мог бы еще раз окликнуть. Он не стал этого делать: он понял — старику не нужна его шляпа. Очень странный старик!
Вадим Петрович Гончаров легко шагал по мраморному полу пассажа. Слегка светились матовые стекла свода над головой. Блестел мрамор под ногами, искрились со всех сторон десятки ярких витрин. Улыбались неживыми улыбками манекены. Гончаров шел не спеша, помахивая миллионным кейсом… негромко звучала музыка Моцарта. Он ни разу не оглянулся назад… Двое клерков шли позади Гончарова. Они как бы конвоируют Вадима к выходу, где уже ждет его фургончик «Пицца Хат»… Продавщица цветов в огромном кринолине, корсаже и белом парике с улыбкой протянула букет фиалок одному из клерков. Кавказец отодвинул ее рукой. Девушка недоуменно и слегка обиженно смотрит вслед мощной фигуре в хорошем костюме.
Потом она оборачивается и встречается глазами с прямым, как доска, пожилым господином. В глазах у старика плещется смерть. Сверкают витрины печально поет скрипка… Быстрым стаккато врывается в нежную мелодию Моцарта стук каблуков па мрамору.
— Вадим! — хотела крикнуть Катя… и не смогла. Прошептала.
Эхо отразилось от стеклянной крыши пассажа. Тревожное эхо прошелестело над мраморным полом. Седой мужчина с кейсом в руках уже почти дошел до выхода… Вадим! — ударило в спину, и он обернулся… Замерли клерки… Приостановился на полсекунды седой старик с газетами в руках.
Один из клерков быстро сунул руку под пиджак. Раз в неделю он бывал в тире, тренировался в интуитивной стрельбе… он неплохо стрелял и был уверен в себе.
Ворохом рассыпались газеты, выпав из рук старомодного старичка. Обнажился вороненый ствол «вальтера», губы адвоката тронула мимолетная улыбка. Выстрел! Девятимиллиметровая пуля пробила голову специалиста по интуитивной стрельбе и покалечила манекен с лицом Мэрилин Монро. Рот почти обнаженной голливудской дивы, рекламирующей нижнее белье, ощерился раскрошенным пластиком. Фрагмент ярко накрашенных губ упал к ногам продавщицы фиалок. Девушка пронзительно закричала.
Вскрикнула Катя. Гортанно заорал второй клерк. Он пытался выдернуть пистолет и, не отрываясь, смотрел на выплеск крови и мозга на блестящем мраморном полу.
— Беги, Вадим! — по-русски закричал цюрихский адвокат Дитер Фегельзанг и перевел пистолет на клерка. Гончаров сделал неуверенный шаг к двери. Клерк наконец справился со своей пушкой. Адвокат спокойно нажал на спуск, и кавказец схватился за плечо. Венгерский фроммер образца двадцать девятого года упал на пол. Визжит продавщица, сверкающее нутро пассажа наполняется криком и грохотом. Бессмысленно пялится левой, сохранившейся половиной лица Мэрилин Монро.
С двух сторон в пассаж вбегают люди.
— Беги, Вадим! — снова кричит адвокат. Сзади гремят выстрелы. Стоя на одном колене, молодой жгучий брюнет стреляет короткими очередями из огромной «беретты-93р». Пули мечутся по залу, разнося витрины, рикошетируя от пола и колонн. Падает на прилавок с цветами продавщица, из простреленного корсажа бьет струйка крови. На противоположном конце зала, в пятидесяти метрах от стрелка с «береттой», взмахивает руками и безвольно, кулем оседает гражданин Канады Пьер Даллет. Горячие гильзы звенят, ударяясь о мраморный пол.
А «беретта» все выплевывает и выплевывает пули. С разбегу бросаются на пол вбежавшие в пассаж с дальнего конца мужчины с кавказской внешностью. Рядом с ними две пули вонзаются, чмокая, в тело мертвого Гончарова. Человеку, объявившему себя мертвецом, нет места в мире живых. Один из кавказцев протягивает руку к кейсу мертвеца… рикошетирующая пуля отбрасывает чемоданчик в сторону. Дитер Фегельзанг с равнодушным лицом трижды стреляет в голову кавказца с бешеной «береттой» в руках. Становится тихо. В тишине отчетливо слышен стук Катиных каблуков да хриплое дыхание раненой продавщицы фиалок.
Сверху льется нежная музыка Моцарта. Старый адвокат сильными, нестариковскими пальцами берет Катю за локоть и разворачивает к выходу.
— Иди отсюда. Катя. Беги, — говорит он, и Катя, послушно кивнув головой, идет к выходу.
А герр Фегельзанг медленно идет в другую сторону. Туда, где лежит мертвый Вадим. Туда, где все еще продолжается охота на мертвеца. «Вальтер» в правой руке смотрит стволом в пол. Хрустит битое стекло под ногами. Развратно улыбается левой стороной лица Монро в черном кружевном белье на совершенной пластмассовой плоти. Хрустит стекло под ногами немецкого солдата, который начал свой путь в разведшколе Кенигсберга, продолжил среди подпольщиков Варшавы, потом в Сибири. Потом в советской разведшколе под Киевом, потом…
…Кавказец схватил кейс мертвеца. Натан Когль ударил его кастетом по затылку и выхватил у него из рук плоский, с вмятинкой от пули в боку, мини-сейф Гончарова. Другой кавказец отшатнулся в испуге. Ринулся к своему фургону. Второй консультант нанес ему короткий удар сбоку в челюсть, и горец распластался рядом с Гончаровым.
Дитер Фегельзанг все еще шел через пассаж, через свою странную жизнь, в которой не было ни счастья, ни родины. Он медленно поднимал пистолет. Они с Вадимом никогда не были друзьями… Дитер Фегельзанг поднимал «вальтер». Ему хотелось отомстить за русского номенклатурного чиновника, у которого тоже не было ни счастья, ни родины.
…Майор Андреев легко выбил пистолет из руки бывшего обер-лейтенанта немецкой и подполковника Советской армии. Кравцов пшикнул Дитеру в лицо из аэрозольного баллончика. Через несколько секунд обмякшее тело немца впихнули в минивэн. Урча мотором, «шевроле» уносил двух консультантов и цюрихского адвоката в сторону Дунайского канала. Следом ехал в невзрачном фолькгсвагене гражданин Израиля Натан Когль. На заднем сиденье лежал кейс с пятью миллионами австрийских шиллингов.
Дитер Фегельзанг медленно открыл глаза. Веки казались непомерно тяжелыми, болела голова. Как будто с похмелья, хотелось пить. Но он не мог быть с похмелья! Вот уже несколько лет герр Фегельзанг выпивал только глоток мозельского в Рождество. И глоток русской водки в годовщину смерти Вареньки.
— Как вы себя чувствуете, герр Фегельзанг? — спросил сбоку кто-то невидимый. Человек говорил по-немецки правильно, без акцента, но Дитер сразу понял, что немецкий — его неродной язык. Он не ответил и попытался повернуть голову к говорившему. Сразу накатила боль, потемнело в глазах.
— Как вы себя чувствуете? — повторил человек чуть громче.
— Где я? — спросил старик.
— Среди друзей, — ответил человек. Старик разглядел крашеный дощатый потолок над головой. На краске проступали пятна плесени. Он собрался с силами и повернул голову. Он увидел лицо говорившего — и сразу все вспомнил! И привычную отдачу «вальтера», и, гортанный голос кавказца, и мертвое лицо Вадима. Старик застонал.
— У нас мало времени, Валя, — сказал кто-то рядом, и старик понял, что говорят по-русски.
— Суки! — выдохнул он.
— О, запел землячок! — произнес человек, который интересовался его самочувствием. — Значит можно разговаривать. Так, герр Фегельзанг? Или мне лучше называть вас товарищ полковник?
Он снова не ответил. Страшно хотелось пить. Его подхватили под мышки и рывком посадили. В голове вспыхнула чудовищная боль. Рядом о чем-то говорили. Он выхватывал только отдельные слова, обрывки фраз: не хер чикаться… нельзя, помрет… накроет полиция… И еще что-то… Потом все разом замолчали.
Боль потихоньку отступала. Дитер осмотрелся. Помещение было маленьким, тесным, грязным. Слева, в слабом свете двух электрических фонарей, он разглядел задраенный иллюминатор. Вот оно что! Значит, я на каком-то катере или барже. На Дунае… Видимо, здесь у них берлога.
Он сидел на старой панцирной кровати без матраца, прислонившись спиной к стене. Двое мужчин расположились на сломанных стульях. Третий сидел на верстаке с ржавыми тисками. Рядом лежал кейс Вадима.
В глаза старику ударил луч карманного фонаря. Он прикрыл веки. Накатывала апатия. Старый разведчик уже понял, что эти люди — кто бы они ни были — в живых его не оставят. Но это уже не имело значения. Жизнь, состоявшая из одних потерь, подошла к концу.…Сначала он верил в фюрера и в Рейх. Нет ни Рейха, ни фюрера. Потом он поверил Варе. Вареньке-Варваре. И захотел, как она, любить Союз Советских Социалистических Республик. И дело Ленина-Сталина. И он честно работал на Союз и на дело Ленина-Сталина… А потом Варю убили. И у него не осталось ничего… Ни Рейха, ни фюрера, ни великого и нерушимого Союза вместе с делом Ленина-Сталина… У Вареньки даже могилы нет. Когда воскрес Вадим, старому адвокату показалось, что есть в жизни какая-то тайная справедливость. Может быть, она в том, что очаровательная Рахиль (ах, как она на Вареньку похожа!) не останется одинокой… Выстрелы в венском пассаже оборвали и эту надежду.
— Герр Фегельзанг, — произнес негромкий голос, — выслушайте меня внимательно. Мы не знаем, кто вы, мы только догадываемся… Это, в принципе, не важно. И вам не обязательно знать, кто мы. Вы согласны?
— Дайте воды, — тихо сказал Дитер.
— Вот черт! Нет воды… Можем зачерпнуть из реки. Устроит?
— Да…
— Коля, сделай, — сказал невидимый человек. Потом оба фонаря погасли, скрипнула дверь, показался на миг сумеречный проем с блеснувшей водой и огнями вдали. Дверь закрылась, и один фонарь снова вспыхнул.
— Давайте продолжим, — сказал человек. — Меня зовут Натан.
Дитер Фегельзанг усмехнулся, но тот, кто назвался Натаном, сделал вид, что этого не заметил.
— Ситуация такова: несколько часов назад вы, Дитер Фегельзанг, совершили убийство двух человек в присутствии большого количества свидетелей. Если мы сдадим вас полиции, остаток жизни вы проведете в тюрьме.
Раздался стук в дверь, и фонарь погас. Снова блеснула вода и огни вдали. Дверь закрылась, вспыхнул свет. В желтом зыбком конусе появилась откровенно грязная пивная кружка с водой.
— Спасибо, Коля, — выговорил с издевкой старик и припал к грязной кружке. Он уже сто лет не пил воды из реки. Она показалась ему сказочно вкусной. Трое мужчин терпеливо ждали, пока Дитер Фегельзанг напьется. Все молчали. Вздрагивал в такт глоткам кадык на морщинистом стариковском горле. Он выпил почти всю воду и поставил кружку рядом с собой.
— Ну? — сказал он с вызовом.
— Нам очень жаль, что погиб Гончаров, — отозвался Натан.
— Да, конечно… вам очень жаль.
— Не хочу на вас давить, — сказал Натан, — но нам позарез нужна информация о финансовых делах Вадима Петровича. Куда и на какие счета переведены деньги со счета N 164'355 ZARIN?
— А если я не буду отвечать на ваши вопросы?
— Мы сдадим вас полиции. Вы адвокат и отлично понимаете перспективы.
Фегельзанг рассмеялся. Он смеялся хриплым, каркающим смехом. Смех отдавался болью в висках и затылке.
— Нет, мужики… в полицию вы меня не сдадите. Вам нужны деньги Вадима. Какая же тут полиция?
— Ну что ж, — отозвался Натан после короткой паузы, — вы правы. Наши дальнейшие шаги вы, как профессионал, можете предугадать.
Фегельзанг равнодушно пожал плечами. Натан Когль сказал:
— Зря, честное слово, зря. Мне бы очень не хотелось…
— Мне тоже, — отозвался старик.
— Так в чем же дело? Вы отдаете нам эти счета. Взамен получаете свободу и деньги. Здесь (Натан кивнул на кейс Гончарова) пять миллионов шиллингов.
— Мне не нужны деньги, молодой человек. А свобода… никакой свободы на самом-то деле нет. Свобода — это миф. Это мечта. Вы молоды, и вам этого не понять.
— Хватит, — сказал кто-то жестко. — Не хер нам выслушивать его бред, Валя. Вся австрийская полиция на ушах. Давайте начинать, пока не спалились…
— Мне очень жаль, — повторил Натан и добавил: — Начинайте.
Сильные руки быстро и аккуратно сняли с адвоката плащ и пиджак. Каждое движение отдавалось болью в голове. Где-то вдали послышался шум дизеля. Фегельзангу закатали рукав рубашки на левой руке. Тонко хрустнуло стекло отламываемой горловинки ампулы.
— А я ведь могу помереть, ничего вам не сказавши, — ехидно произнес старик. — Все эти препараты дают парадоксальные побочные эффекты. Бац — и помер! Вот вы огорчитесь.
Звук дизеля нарастал. Трое мужчин молчали.
— Запросто помру, — продолжал издеваться Дитер. — Я ведь уже очень старый.
Блеснул шприц. Сильная рука схватила старика за плечо.
— Тут и вен-то ни хрена не найти, — сказал Коля, разглядывая бледную кожу руки.
Игла воткнулась. Фегельзанг почти не почувствовал боли.
— Есть, — сказал Коля и потихоньку начал давить на поршень. Он вводил десятипроцентный раствор барбамила очень медленно, то и дело заглядывая в глаза старику.
— Готово, — сказал он через две минуты и выдернул шприц. Фегельзангу показалось, что прошел час. Звук дизеля стал громче. Посудинку слегка качнуло, и старик подумал: что это — волна от проходящего судна или уже начинает действовать наркотик? Он боялся потерять контроль над реальностью.
Старенькую баржу качнуло еще раз, потом еще. Дунайская вода лизнула ржавый борт. Заскрипели кранцы между бортом и заброшенным бетонным причалом. Плескалась черная вода в полузатопленном трюме. Дитер Фегельзанг почувствовал тепло, приятный сухой жар, идущий изнутри. Коля еще раз заглянул ему в глаза и отошел в сторону, в горячую темноту. Натан Когль переставил шатающийся стул и сел на него верхом напротив Дитера. «Начинается», — подумал старик. — «Надо зацепиться за что-то. Надо привязаться к какому-то реальному объекту, пока сознание не растворилось в наркотике».
Самым реальным предметом в этой грязной дыре оказались ржавые тиски, привинченные к верстаку. Дитер впился в них расширившимися зрачками. Он все сильнее ощущал жар, на лбу выступила испарина. Гортань была шершавой, сухой и горячей. Тиски! Смотреть на тиски. Вставить руку в разинутую ржавую пасть и начать вращать рычаг.
— Давайте поговорим, герр Фегельзанг… Оборот рычага по часовой стрелке. Челюсти тисков сдвинулись на несколько миллиметров.
— Кто была эта элегантная дама в пассаже? Еще оборот… стальные пластины с насечкой коснулись кожи. Они коснулись тонкой кожи еврейского мальчика в Варшавском гетто. Как его звали? Не помню…
— Кто она? Как ее имя?
Жарко… очень жарко… миндалевидные иудейские глаза расширились от ужаса. Штурмбаннфюрер Беккер улыбнулся и слегка нажал на рычаг тисков… Как звали этого мальчика?
— Она любовница Гончарова? Секретарша? Как ее фамилия? Говорите, герр Фегельзанг! Вам хочется говорить. Верно?
Рудольф Беккер снова нажал на рычаг тисков. Раздался ржавый скрип. Еврейский мальчик прикусил нижнюю губу. Руди улыбнулся улыбкой истинного арийца.
— Номер счета, господин адвокат! Шепните мне номер счета.
Бледный луч фонаря стал ярче, он резал глаза, вспыхивал тысячами искорок на белоснежном снегу. Смотреть на тиски! Только на тиски! Там, за бьющим в лицо прожектором, должны стоять тиски…
— Кто эта женщина? Отвечайте! Дитер попытался сосредоточиться. Это ржавое пятно в углу — тиски? Да, это тиски с зажатой в них рукой еврейского мальчика. Штурмбаннфюрер Беккер повернул рычаг еще на одну восьмую оборота… Прекрати, Руди… Я только начал. Самое интересное впереди, Дитер. Скоро этот жиденыш будет визжать, как свинья.
— Где вы должны встретиться, герр Фегельзанг?
— В Варшаве, — простонал старик. — Это было в Варшаве.
— Хорошо, — быстро сказал Натан Когль. — А что было в Варшаве?
Огромные черные глаза еврейского мальчика и бледно-голубые прищуренные глаза Руди… Еще на одну восьмую… сдавленный стон из плотно сжатых детских губ.
— Вы встречаетесь в Варшаве? Когда? Где?
— Нет, в Квебеке…
Дитер Фегельзанг не мог видеть, как переглянулись между собой консультанты. В кейсе Гончарова помимо денег они обнаружили канадский паспорт. Клиент поплыл… Бывают, конечно, кремни, которым удается выстоять даже под сывороткой правды. Но таких единицы. Старик хорошо держался. На удивление хорошо. Но все же поплыл. Натан Когль закурил сигарету.
…Руди закурил сигарету. Еще одна восьмая поворота тисков, и у тебя, юде, захрустят кости. Понял? Ты запоешь, как твои братья! Мальчик судорожно сжал челюсти. И улыбнулся. И выплюнул на верстак гаража что-то розовое.
— Значит, в Квебеке… Когда? Где? Кто эта женщина?
Спасибо за науку, несломленный еврейский мальчик!
Благополучный цюрихский адвокат Дитер Фегельзанг с силой сжал зубы. Он победил! Он улыбнулся и вытолкнул изо рта блеклый старческий кусочек плоти.
— Что это? — спросил Коля ошеломленно.
— Язык, Николай Сергеич, — ответил Кравцов. — Язык.
На потном лице старого немца играла улыбка. Пузырилась кровавая пена. Шимон, — вспомнил он. — Мальчика звали Шимон.
— Во блядь! — ругнулся консультант Коля. — Инструктора никогда не говорили о судорогах. Как же так?
— Это не судороги, — ответил Кравцов сухо. — Это личная парадоксальная реакция товарища Фегельзанга.
— Ты хочешь сказать, что он сознательно?
Кравцов ничего не ответил. По лицу старого немца тек пот и кровь. Беззвучно шевелились белые губы… Старик выиграл свой последний бой.
Губы шевельнулись раз, другой… Замерли. Глаза с огромными зрачками смотрели на тиски из глубины Варшавского гетто.
Спустя десять минут черная вода голубого Дуная приняла тело Дитера Фегельзанга. К правой ноге цюрихского адвоката была привязана половинка ржавых тисков.
Консультанты молча курили в кубрике брошенной баржи. Изредка мимо проходили какие-то суда, в борт плескала волнишка, баржа покачивалась. Над центральной Европой стояла глубокая ночь. Сотни венских полицейских и сотрудников государственной безопасности проводили проверки отелей, пансионатов, притонов и кварталов, где обитали выходцы из Турции, Югославии, ближнего Востока. Кровавая перестрелка в самом центре Вены вызвала у общественности шок.
Вечером Президент Австрийской республики вызвал к себе руководителей полиции и госбезопасности. Разговор был, мягко говоря, не очень приятный. Всем им предстоял веселый уик-энд!
— Давайте помянем старика, — сказал Кравцов, доставая из кейса покойного Гончарова плоскую фляжку.
— Не о том думаешь, — резко сказал консультант Коля. — Нам теперь нужно думать, как выбраться отсюда.
Валентин помолчал, сделал глоток виски. Балдантайн, — определил он и протянул флягу Николаю.
— Выберемся, — сказал он. — Не в первый раз.
Николай скептически хмыкнул, тоже сделал глоток и передал фляжку третьему консультанту.
Над Европой висела теплая сентябрьская ночь. В грязном кубрике брошенной баржи у правого берега Дуная пили виски трое бывших сотрудников одной из служб аппарата ЦК КПСС. В нескольких метрах от них лежал на илистом дне старик с откушенным языком и половинкой ржавых тисков, привязанных к ноге. В морге госпиталя святой Терезы лежали тела двух кавказцев и двух русских. В боксах из нержавеющей стали они были уже неопасны. В камере следственного изолятора полицай-президиума спал арестованный в гостинице «Старый мельник» Александр Берг. Он чудовищно устал после одиннадцатичасового допроса. После стрельбы в пассаже взялись за него крепко.
В одном из баров лондонского аэропорта Хитроу сидела стройная зеленоглазая блондинка. Она пила русскую водку. В изящной сумочке стального цвета лежали банковские документы, подтверждающие, что госпожа Рахиль Даллет является владелицей счета в 50'000'000 долларов.
…Виски из кейса мертвеца пришлось как нельзя кстати. Нервное напряжение отпустило. Все понимали, что ненадолго, но, тем не менее, это была какая-никакая разрядка.
Кравцов даже начал тихонечко насвистывать песенку о бедном Августине. Получалось довольно фальшиво.
— Слушай, Валя, — сказал Николай, — а какие там дальше-то слова в этой песенке? Я, кроме первой строчки, ничего не знаю.
— Слова-то? Да простые слова… А ты вообще историю этого Августина знаешь?
Николай покачал головой. Через два дня, при попытке нелегального перехода венгерско-молдавской границы, он будет убит молоденьким пограничником. Кравцов закурил и сказал:
— Августин жил в семнадцатом веке. Был он пьянь, трактирный певец и бродяга. Бомж, по-нашему… Однажды он напился так, что его приняли за жмурика и сбросили в яму к помершим от чумы. Но он проспался и наутро вылез жив-живехонек. Только что с похмела.
— Наш человек. А слова-то все же какие?
— А-а, слова… Простые слова. Ох, ты милый Августин, Августин, Августин. Все пропало. Деньги пропали, люди пропали. Ох, ты милый Августин, все пропало!
Часть вторая. Арестант