В эти дни наружка работала с двойной нагрузкой. Людей остро не хватало. Но Тихорецкий выполнял личное распоряжение господина Наумова, поэтому свободный экипаж нашелся. А сняли его с той заявки, которую дал Вадим Резаков на Бабуина.
Ждать разведчикам пришлось недолго, всего около часа.
Объект появился в дверях подъезда в восемь-десять.
— Вставай, проклятьем заклейменный, — сказал один разведчик другому. — Работа началась.
Его напарник сразу проснулся.
Обнорский в защитной натовской куртке остановился на ступеньках подъезда. Закурил. Несколько секунд задумчиво смотрел на свою «Ниву», затем махнул рукой и направился к перекрестку. Там и встал, протянув руку… Разведчики профессионально оценили некоторую припухлость лица и еле заметную неуверенность движений. Клиент приехал с Большого Бодуна (есть такой древний русский город), сделали они правильный вывод. Второй вывод был: объект действительно не профессионал. Он не сделал ни малейшей попытки провериться и сел в первую же остановившуюся возле него машину.
Дряхлый «Москвич» с Андреем Обнорским ехал в центр. Серая копейка следовала за ним, то сокращая расстояние до двух-трех автомобилей, то отпуская подальше. На набережной Фонтанки, напротив здания Лениздата, клиент расплатился и вышел. Все ясно, решили разведчики, прибыл на службу. Из установочных данных им было известно, что Обнорский, он же Серегин, работает в городской «молодежке».
Но объект повел себя странно. Глядя на серую громадину издательского комплекса на противоположном берегу, он выкурил сигарету, щелчком отправил окурок в черную воду и пешком направился обратно, в сторону Невского.
При всем своем опыте, умении анализировать и прогнозировать поступки людей разведчики никак не могли представить, что им придется более двух часов бесцельно болтаться по улицам. Объект двигался без какого-либо определенного маршрута, трижды заходил в питейные заведения. Минут двадцать простоял на набережной канала Грибоедова. Выкурил за это время три сигареты и выбросил пустую пачку из-под «Кэмэла».
Когда он двинулся дальше, один из разведчиков последовал за ним, а другой еще минут двадцать наблюдал за брошенной пачкой. Ею, однако, никто не заинтересовался. Разведчик нехотя вылез из салона и сам подобрал пустую пачку с верблюдом. Подобное поведение объекта, за которым ведется наблюдение, всегда настораживает. За внешней нелогичностью и бессмысленностью действий может скрываться желание срубить хвост или провести конспиративную встречу. Возможно — моменталку. Объект, однако, ни разу не пытался войти с кем-либо в контакт, как явный, так и скрытый. Ни разу не попытался хотя бы элементарно провериться. А возможностей для этого в центре города было полно…
В конечном итоге разведчики пришли к выводу: за бесцельным шатанием объекта ничего нет. Клиент просто прогуливается, вяло похмеляется и обдумывает какие-то свои проблемы. Судя по мрачному выражению лица — не особо веселые.
Разведчики были правы. Андрей Обнорский действительно шел без какой-либо определенной цели. Первоначальное намерение зайти в редакцию пропало, когда он оказался напротив комплекса Лениздата… а ведь раньше он любил саму атмосферу чумовой газетной жизни. Ее ритм, ее напряжение, непонятные непосвященному… Он выкурил сигарету на набережной Фонтанки и пошел прочь. Несколько раз он заходил в разливухи и понемногу выпивал. Андрей всматривался в пропитые лица питерских алкоголиков. Ни в одной стране мире вы не найдете таких лиц у пьяниц… Он шел по Санкт-Петербургу, и город уже не казался мертвым. Город продолжал оставаться великой загадкой. Иллюзией.
Неожиданно для себя Андрей оказался возле Главного штаба, у центрального переговорного пункта. Он колебался несколько секунд, потом решительно вошел. Ясновидец Обнорский не заметил, что вслед за ним вошел серый неприметный мужичок в поношенной джинсовой куртке. Он вообще ничего не замечал.
…Оба Катиных телефона молчали. Он набирал номера раз за разом… Гудки. Гудки. Гудки.
Андрей вышел из переговорного пункта, полез в карман за сигаретами. Из дверей переговорника вышел мужчина… Сигарет не было, и этот пустяк почему-то показался Андрею очень важным. Тревожным и неправильным… Нижний Тагил — он и есть Нижний Тагил. А при чем здесь Нижний Тагил?
— Скоро узнаешь, — засмеялся Леня Голубков голосом капитана Кукаринцева.
Андрей стоял на углу Невского и Большой Морской. Его толкали. Он не замечал. Как не замечал и внимательных глаз, наблюдающих за ним из салона серой копейки.
Он уже находился между огромными жерновами, которые перемалывают людей как зерна, но еще не знал об этом. Его толкнули, обозвали алкоголиком… Он засмеялся и повторил:
— Алкоголик. Шизанутый алкоголик… И двинулся к авиакассам на Малой Морской. Когда он вышел из помещения касс с билетом авиакомпании САС в руках, мужчина в серой копейке быстро переговорил с кем-то по мобильному. Он даже не знал, с кем говорит. Полковник Тихорецкий дал ему номер для экстренной связи на случай если объект попытается скрыться. Покупка авиабилетов под такой случай вполне подходила. Разведчик наружки доложил об этом неизвестному, которого звали Николай Иванович.
Жернова закрутились быстрее. Вместо муки из-под них текла человеческая кровь, хрустели ребра.
Обнорский поймал такси и поехал домой. Около подъезда его и встретили. Двое одинаковых мужчин одновременно шагнули к Андрею. Оба были в плащах, костюмах, при галстуках.
— Обнорский Андрей Викторович? — утвердительно сказал один из них.
— Похоже, комитетские за парнишечку взялись, — сказал разведчик своему напарнику в салоне серой копейки. Они наблюдали за этой сценой метров с семидесяти.
— Похоже, так, — скупо отозвался напарник. Он взял трубку и связался с Николаем Ивановичем. Выслушав доклад, Наумов ответил:
— Все в порядке. Я знаю. Наблюдение можно снимать.
Эту команду разведчики выполнили с облегчением. Если парнишечку Комитет к себе забирает, то уж лучше остаться в стороне. Тихорецкий, когда поручил им пасти объект, намекнул, что задание особое… трепаться не надо.
— Обнорский Андрей Викторович?
— Я. С кем имею честь? — ответил Андрей, уже начиная догадываться. В ответ он услышал именно то, что ожидал, и увидел красную с золотом книжечку.
— Федеральная служба контрразведки. Вам придется проехать с нами, Андрей Викторович. Есть некоторые вопросы.
Андрей пожал плечами и шагнул к серой «Волге». Он не знал, что удостоверение комитетчика — липа, а сам сотрудник ФСК не имеет к этой организации никакого отношения. Хотя когда-то он и служил в КГБ СССР. Но было это давно, в другой стране, в другой жизни… Уже более года бывший майор КГБ возглавлял службу безопасности банка «Инвестперспектива» и, по совместительству, личную контрразведку Наумова. Бог ведает, которая из сторон его деятельности была для майора более важной.
Обнорский сидел на заднем сиденье между двумя крепкими тренированными мужиками. «Волга» нырнула под Литейный мост, но, к удивлению Андрея, прошла прямо, дальше по набережной. Большой Дом остался сзади, слева, на противоположном берегу Невы. Шевельнулось нехорошее предчувствие.
— Куда мы едем? — спросил Андрей.
— Не волнуйтесь, Андрей Викторович, мы едем на конспиративную квартиру. Встреча носит неофициальный характер.
Противно заныло в затылке, вспомнилось предупреждение Никиты и собственный самоуверенный ответ: на меня у смерти все лимиты выбраны.
Свернули на Кантемировскую. У моста стояла милицейская машина, гаишник и двое омоновцев. А если…
— Бросьте, Обнорский. Глупости все это, — сказал один из комитетчиков, не поворачивая головы. — Раньше надо было думать.
У «Лесной» снова повернули. В глубине квартала возле неприметного здания со стальной дверью машина остановилась. Никаких вывесок, табличек, только телевизионная камера и переговорное устройство справа от двери. Щелкнул дистанционный замок, Андрея провели внутрь. «Волга» отъехала. Щелкнула, закрывшись, дверь за спиной.
— Извините, Андрей Викторович, — бесцветным голосом сказал сотрудник ФСК и сноровисто обыскал Обнорского. После этого он ушел куда-то в глубь коридора, а Андрей остался в просторном предбаннике под контролем второго комитетчика и охранника в камуфляже. Охранник сидел за столом с монитором и микрофоном. Вдоль другой стены стояли несколько стульев и стальной шкаф. Больше в помещении ничего не было.
Через минуту первый комитетчик вернулся и сказал:
— Вас ждут. Следуйте за мной.
По зеленому линолеуму Обнорский пошел вслед за ним мимо одинаковых коричневых стальных дверей без каких-либо надписей или номеров. Все они были закрыты. Андрею почему-то казалось, что в помещениях за этими дверьми пусто. Он ошибался — почти в каждом находились люди. Все они были заняты серьезной работой.
— Сюда, — сказал Обнорскому его сопровождающий. Или конвоир?
Андрей шагнул внутрь, охранник вошел следом и плотно прикрыл дверь. Из-за стола на Обнорского внимательно смотрел среднего роста мужчина лет сорока пяти. Он рассматривал Андрея несколько секунд.
— Здравствуйте, Андрей Викторович, — сказал, поднимаясь из рабочего кресла, хозяин кабинета. Обнорский смотрел на него с нескрываемым удивлением. — Что, не ожидали? Или не узнали?
— Признаться — не ожидал, — выговорил Андрей после некоторой паузы.
— А лучше бы не узнали, — сказал Наумов весело. — Примета есть: не узнанному богатым быть.
— Вы и так человек не бедный.
— Растяжимое понятие, Андрей Викторович, — живо ответил Наумов, обходя стол и протягивая руку. — Субъективное… Зависит не от реального финансового благополучия, а от вашего представления о нем… Давайте присядем. В ногах-то правды нет.
— В жопе тоже, — сказал Андрей грубовато.
— Не понял, — Наумов посмотрел внимательными умными глазами.
— Поясню. Вы говорите: в ногах правды нет, и предлагаете присесть. То бишь опуститься на задницу. Я полагаю, что и в ней нет правды.
Некоторое время Николай Иванович смотрел молча. Он пытался понять, что это: хамство или грубоватый журналистский юмор? Потом весело рассмеялся и показал на кожаный диван в углу кабинета:
— Давайте все-таки присядем. Они опустились на упругие подушки дивана. Лицо у хозяина было приятное, дружелюбное. Андрей внезапно вспомнил, как они познакомились. Он тогда только начинал работу в городской «молодежке». Время было странное… лопались дутые авторитеты, ломались стены запретов. Угарное было время, азартное. В начале девяносто второго Андрей с группой единомышленников организовали неформальное агентство журналистских расследований. О, эта была интересная работа! Да и поле лежало перед ними непаханное… Один из острых материалов той поры коснулся Николая Ивановича Наумова. Разумеется, молодые журналисты даже представить себе не могли истинной роли Наумова в негласной городской иерархии. В официальной же Николай Иванович был фигурой незаметной. Дай Бог, коли входил он в первую сотню власть имущих… А если и входил, то где-то в самом-самом конце. Однако по сравнению с начинающим журналистом господин Наумов был колосс. Вот этот-то колосс и пригласил (именно так! личным звонком) Обнорского для беседы. Андрей считал — для разноса. На встречу с Наумовым он ехал спокойно, даже с любопытством.
Их беседа продолжалась около полутора часов. Большой человек держался на равных. Легко и непринужденно. О критической статье в газете упомянул вскользь, шутя. Они проговорили полтора часа обо всем и ни о чем. Наумов подробно рассказывал о себе, живо расспрашивал Андрея о службе на Ближнем Востоке, о работе в газете. Об увлечениях, музыкальных пристрастиях… Общаться с ним было легко.
В завершение беседы Николай Иванович сказал:
— Я ведь и батюшку вашего неплохо знаю. Даже как-то выпивать вместе доводилось. Человек он достойный. От своры наших жополизов всегда дистанцировался. За что его многие и недолюбливают, мягко говоря. Уважают, побаиваются… но не любят. Вижу, Андрей, и вас он с теми же изъянами воспитал.
— Это почему же с изъянами? — искреннее удивился Андрей.
— Иметь принципы в нашем отечестве — большая роскошь, Андрей Викторович. За это платить надо. Дорогой ценой платить…
— Вы считаете — лучше жить бесхребетным пресмыкающимся?
— Отнюдь, — сказал Наумов. — Пресмыкающихся в русском языке, как вы знаете, называют гадами. Что ж хорошего быть гадом? Но чтобы прожить жизнь не сгибаясь… нужно быть готовым платить. Помните, у Гребенщикова: Мы стояли очень гордо. Мы платим вдвойне?
— Помню, — ответил Андрей. — А коли не секрет, Николай Иванович, зачем вы меня пригласили? Разговор у нас с вами получился интересный, но неконкретный.
— Помилуй Бог, Андрей Викторович… Просто хотел с вами пообщаться. Вы, молодые, очень мне интересны.
Наумов произнес эти слова совершенно серьезно. В тот раз Андрей так ничего и не понял.
…Они опустились на упругие подушки дивана.
— Вы извините, что я вас вот так, без предупреждения, сюда пригласил. Обстоятельства неординарные, к сожалению.
— Вы меня пригласили? — Андрей выделил последнее слово. — А я думал, арестовали.
— Э-э… научи дурака молиться — он лоб расшибет. Перестарались, значит. Извините. Однако обстоятельства действительно форс-мажорные. Я вас хотел видеть, чтобы поговорить о вашей судьбе и о судьбе Екатерины Дмитриевны.
Андрей почувствовал комок в горле. Сглотнул. Бешено забилось сердце, на лбу выступила испарина.
— Не понял, — сказал он глухо, понимая, что говорит ерунду. — Не понял… о какой судьбе? И о какой Екатерине Георгиевне?
Николай Иванович кивнул мужчине, который привел Обнорского, и тот вышел. Наумов испытующе посмотрел на Андрея.
— Андрей Викторович, вы же серьезный человек, а ведете себя… Дешевые приемы применяете. Зачем? Уж отчество-то очаровательной Кати вы знаете. А то — Георгиевна… Бросьте!
— А что, собственно, вам от меня нужно?
— Вот это разговор, — Наумов откинулся, посмотрел Андрею в глаза. — Коньяку хотите?
Андрею сильно хотелось выпить. Он покачал головой и ответил:
— Нет.
— Отлично. Тогда давайте перейдем к делу. Мне известно, что вдова Гончарова распоряжается очень значительными средствами. Которые ей не принадлежат. Их нужно вернуть настоящему владельцу. Вы понимаете?
— Нет, не понимаю, — сказал Андрей. — У меня после ранения некоторые проблемы с головой. И с памятью тоже.
Наумов взглянул скептически, усмехнулся:
— Зря вы такую позицию заняли. Тем более что память мы можем освежить. Для начала с помощью полиграфа.
— А вы знаете, что применение лай-детектора осуждено еще в пятьдесят восьмом году на семинаре ООН по проблеме прав человека в уголовном процессе?
Наумов рассмеялся и сказал весело:
— Нет, этого я не знал.
Обнорский тоже доброжелательно улыбнулся и добавил:
— Тем не менее это так. В резолюции применение полиграфа названо средневековым варварством и унижением человеческого достоинства.
— О-о-о, это серьезно, — сказал Наумов. — Мы с вами люди цивилизованные, живем в самом конце двадцатого века. Поэтому варварские средневековые методы нам не к лицу.
Андрей улыбнулся и кивнул головой. Зря отказался от коньяка, подумал он.
— Поэтому мы сразу перейдем к последним достижениям фармакологии. Всего одна инъекция стопроцентно восстанавливает память. Проверено.
…Зря отказался от коньяка. Зря не послушал Никиту. Не все, видно, лимиты у смерти исчерпаны…
— …но мне, честное слово, не хочется к этому прибегать. Выслушайте меня внимательно, Андрей Викторович. Я хочу чтобы вы поняли: ни к вам лично, ни к Екатерине Дмитриевне нет никаких претензий. Вопрос только в деньгах. Ваша… э-э… подруга владеет не принадлежащими ей деньгами. Если Екатерина Дмитриевна вернет шестьдесят миллионов долларов…
— Сколько? — переспросил Андрей изумленно.
— Шестьдесят миллионов, — повторил Наумов спокойно.
— Послушайте, Николай Иванович, да откуда такие деньги?
— Нет, это вы послушайте. Деньги реально существуют. Их происхождение для вас совершенно неважно. В силу ряда обстоятельств хранителем их был погибший муж Екатерины Дмитриевны. Он не имел права передавать их жене. Я даже предполагаю, что его смерть может быть именно с этим и связана. Но это только предположение. Денег, вероятно, больше. Не зря же Вадим-покойничек был связующим звеном с криминальными структурами.
— Между криминальными структурами и кем? — быстро спросил Обнорский.
— А вы действительно способный журналист, — задумчиво сказал Наумов. — Возможно, я смогу предложить вам хорошую работу.
— Спасибо, — отозвался Андрей с иронией. — Я подумаю.
— Ладно, мы отвлеклись. Итак, я полагаю, что у Вадима кое-что к рукам прилипало. И сумма, которой владеет драгоценная, — Николай Иванович усмехнулся, — во всех смыслах Катенька, может превышать обозначенные шестьдесят лимонов. Впрочем, меня это не интересует. Но шестьдесят нужно вернуть. Я даже готов пойти на то, чтобы выплатить вам, Андрей Викторович, премию в размере одного процента от суммы. Это составляет шестьсот тысяч бакинских. Согласитесь — немало?
— Да, немало, — кивнул Андрей.
— Я рад, что мы друг друга понимаем без фармакопеи. Вы, кстати, когда собираетесь лететь в Стокгольм?
— Я, собственно… — начал было Андрей, но Наумов перебил:
— Бросьте. У вас же билет в кармане. Обнорский мучительно размышлял. Он пытался найти какое-то разумное решение и понимал, что сделать это не в силах.
— Сегодня, — сказал он.
— Отлично, — отозвался Наумов. — Сегодня и полетите. Тянуть незачем, время — деньги.
— А какие, собственно…
— Условия? — живо отозвался Наумов. — Правильно, давайте обсудим. Я, разумеется, мог бы использовать вас без всяких предварительных условий. Вы же понимаете, что вам даже Палыч оказался не по зубам. А уж тягаться со мной… Короче, так: вы убеждаете свою королеву вернуть деньги. Получаете свой комиссионный процент, плюс вам с Катериной Дмитриевной остается то, что превышает шестьдесят лимонов. Плюс — не забывайте — я предлагаю вам работу. И интересную, и высокооплачиваемую. А самое главное — я отдаю команду Палычу вас не трогать. Ну, как?
Андрей сидел ошеломленный. Происходящее казалось совершенно фантастическим. Напоминало главку из детективного романа не очень высокого пошиба. Или бред. Или сон… Может быть, напряженно думал Андрей, у меня действительно не в порядке с головой?
— А какие вы даете гарантии? — хрипло спросил он.
— Да помилуйте, какие же тут могут быть гарантии?
Либо я принимаю их условия (Обнорский и Наумов разговаривали тет-а-тет, но Андрей почему-то воспринимал Наумова как часть какой-то невидимой организации) и получаю призрачный шанс вырваться. Либо… либо я отказываюсь, получаю укол тиопентала натрия. И тогда — все. Тогда уже точно все!
— Я согласен.
— Ну и ладушки, — весело сказал Наумов. — Я вообще-то и не сомневался. Два разумных человека всегда могут найти общий язык. И без всех этих киношных ужасов — детекторы, сыворотка правды… Отношения, построенные на взаимном доверии, гораздо более предпочтительны. Не так ли?
Наумов говорил что-то еще, но Андрей уже не слушал. Он ощущал странную пустоту внутри. Ощущал, что столкнулся с чем-то более страшным, чем Антибиотик. С организацией. Которая для решения своих задач может привлекать даже спецслужбы.
— Значит, сегодня же и летите, — сказал Наумов. — Чтобы вам было веселей, с вами полетят двое моих сотрудников.
Вот тебе и отношения, построенные на взаимном доверии, подумал Обнорский.
— Всегда рад приличной компании, — с иронией в голосе ответил Андрей. Он посмотрел на часы и добавил:
— До самолета не так уж много времени. Мне нужно привести себя в порядок, собрать вещи.
— Привести себя в порядок вы можете прямо здесь. За той дверью есть комната отдыха, душ и прочее. Вещи? Я думаю, что необходимый минимум: бритву, щетку и тому подобное — мы вам обеспечим. Так что прошу.
Наумов сделал широкий приглашающий жест в сторону двери в углу кабинета. Вот тебе и отношения, построенные на взаимном доверии. Андрей поднялся и прошел в комнату отдыха. По сути дела — в комфортабельную одиночную камеру. Наумов вошел вслед за Андреем, молча выдернул из розетки шнур телефона и взял его со стола.
— Через десять минут вам принесут бритву и необходимые туалетные принадлежности. Через сорок минут завтрак. Отдыхайте, Андрей Викторович.
Наумов вышел. Повернулся ключ в двери. Андрей обессиленно опустился в кресло.
Подполковник Кудасов уехал от Обнорского не в лучшем настроении. Да и было от чего. Неужели у Андрюхи поехала крыша? Или это у него от стресса и двухдневной пьянки?
Бог ведает. Человек-то творческий… а с этими творческими личностями всегда что-нибудь этакое. С другой стороны — Обнорский журналист. Причем работающий с криминальным материалом. Он привык мыслить трезво, конкретно, с уважением относиться к Его Величеству Факту. Обладает аналитическим складом ума. Такие люди в мистику не верят. Прозрение, ясновидение… чушь. И все же Андрей совершенно серьезно и искренне заявил о прозрении. Не слабо. Что ж, попробуем опираться на факты.
А факты таковы: к семи утра журналист Обнорский располагал секретной информацией, которую сам Никита получил накануне около полуночи. Вопрос: откуда? Ответ: совершенно непонятно… Хороший ответ. Ладно, сказал Кудасов сам себе. Попробуем по-другому. А не было ли это пьяным бредом? Кудасов задумался. Нет, сказал он себе несколько минут спустя, не похоже это на бред… Андрей точно указал место. Точно назвал орудия убийства. Количество трупов? Ну, это еще не факт… А заодно упомянул неких анонимных кавказцев. Тоже, конечно, не факт.
На утренней оперативке подполковник Кудасов сориентировал своих сотрудников на отработку кавказской версии.
— А что, есть какая-то зацепочка? — живо заинтересовался Резаков.
— Есть некоторая… агентурная информация, — сказал, отводя глаза, подполковник.
В Пулково-2 Обнорского отвезли на той же самой «Волге», на которой доставили к Наумову. Напоследок Николай Иванович пожал Андрею руку, пожелал успеха, богатства. Странно, но это у него получалось естественно, даже как-то легко, весело. Что ж, общаться с людьми ты умеешь, сделал заключение Обнорский. А потом… потом, глядя прямо в глаза, удерживая руку Андрея и продолжая улыбаться, Наумов сказал:
— Ну и, разумеется, вы помните, что все ваши родные — и родители, и брат — тоже с нетерпением ждут вашего возвращения… Присядем на дорожку?
Да, все у Наумова получалось легко и весело… Андрей резко высвободил руку. Через минуту он сидел в «Волге». Было противно. Было ощущение, что попал в капкан… На меня, Никита, у смерти все лимиты выбраны.
Водитель поставил на крышу машины мигалку — поехали.
Дорогу до аэропорта и то, как проходили таможню и паспортный контроль, Андрей почти не заметил. Он все делал автоматически, продолжая обдумывать свое положение. Он рассматривал его и так и этак, но вывод оставался неутешительным: капкан. Родители и брат — заложники. А сумма настолько велика, что можно оставить всякие иллюзии… Да и уровень Николая Ивановича… Кто он, этот Николай Иванович? Андрей не знал даже, подлинное это имя или нет? Возможно, подлинное. Уровень этого загадочного человека уже позволяет ему не скрывать ни свое лицо, ни свое имя. Не у всякого ходят в подручных офицеры ФСК, не всякий решится среди бела дня захватить и удерживать журналиста. Да и «Волга», на которой возили Андрея по городу, имела номера ГУВД. Плюс мигалку… Кто же вы, Николай Иванович?
Разумеется, Обнорский-Серегин слышал разговоры о том, что существует и у нас настоящая мафия. Но назвать конкретные фамилии, привести факты никто не мог. Некоторые события косвенно свидетельствовали о существовании некоей мощной структуры регионального уровня, но трактовать их можно было весьма широко… Андрей привык работать с фактами. А фактов-то не было. По крайней мере, до сегодняшнего дня.
Наконец он понял, что объем информации недостаточен и прийти к каким-то определенным выводам он еще не может. К тому времени, когда я соберу информацию, усмехнулся Андрей, выводы могут сделать за меня. Скорее всего, это будет резолюция товарища Токарева, или Макарова, или Калашникова. Как пишут в объявлениях о размене жилья: возможны варианты.
Подлетали к Стокгольму. Обнорский начал разглядывать своих попутчиков. Он пытался определить, кто же из них приставлен к нему в сопровождающие. И не смог. Мужчин подходящего возраста оказалось пятеро. Каждого из них Андрей представил в роли разведчика Николая Ивановича и быстро убедился: при желании черты тайного агента можно разглядеть даже в самом, по-видимому, безобидном человеке. Такова цена подозрительности. Ладно, сказал он себе, скоро разберемся… И оказался прав. На стоянке такси аэропорта Арланда к нему подошел один из его попутчиков. Андрей оценил скоординированность его движений. Очевидную уверенность в себе, неброскую внешность…
— Нам по пути, Андрей Викторович, — сказал незнакомец. Тут же подошел второй. Такой же незаметный, крепкий, уверенный, в приличном плаще.
Андрей промолчал.
— Меня зовут Виктор Ильич, — невозмутимо продолжил мужчина. — Сейчас мы возьмем такси и поедем к вашей знакомой.