Корсунская Жанна. У кого как...

   — Решила остаться? — сестра проводит легкой рукой по моим волосам.
   — Ринат...
   — Что?
   — Он здесь.
   — Наконец-то! Ты согласна?
   — Да.
   ...Обычно я предвижу действия людей на два-три хода вперед и почти всегда знаю, что будет дальше. Эта способность помогает мне в бизнесе, но в целом делает жизнь печальной... Я хочу сероглазую блондинку с кубиком льда на ладони. Хочу, чтобы ее маленькие коготки вонзились в мою спину, когда оргазм заставит девочку биться и кричать. Вижу, как хозяйка клуба гладит ее по волосам. Не слышу слов, но уверен — разговор обо мне. Сейчас предложат цену, а через час я уже не буду хотеть ни ее пальчиков, ни ее оргазма. Я освобожусь от сжигающего меня желания и спокойно вернусь в Иерусалим. Эта физическая измена ничтожна, жена никогда не почувствует ее, как и я...
   ...Прохладные пальчики надевают презерватив. Опускаемся в теплую круглую ванну. Раздвигаю нежные ножки, чувствую пульсирующую плоть. Девушка вскрикивает, неистово обхватывает меня тонкими руками, стонет так страстно, словно кончает в ту же секунду, словно у нее давным-давно не было мужчины. Глупость! Проститутка! Максимум час назад кричала так же с кем-то другим! Какая разница!.. Пусть... Похоже, девчонка великолепная актриса. Хотя это совершенно неважно. Я зверски хочу ее! У меня есть полчаса.
   — Как тебя зовут? — прерывистый шепот щекочет ухо.
   — Зачем?
   — Скажи, умоляю!..
   — А тебя?
   — Синди. А тебя?!
   Меня никто не знает здесь. Я не хочу произносить свое имя. Оно не принадлежит ей даже на эти полчаса. Актриса нарушает правила игры!
   ...Синди страстно ласкает мои соски, не перестает шептать, словно в бреду:
   — Как тебя зовут?..
   — Ришар, — вдруг выдыхаю я первое, что приходит в голову. Ришар — так зовут моего французского компаньона по бизнесу.
   Полчаса пролетают быстрее падающей звезды. Отдаю Синди сто долларов, спускаюсь в зал. Мне хочется заплатить ей гораздо больше, но правила игры важнее денег. Сажусь возле стойки бара, заказываю виски... До свадьбы у меня был огромный опыт с женщинами, точнее, до того, как я стал религиозным евреем. Я был уверен, что познал все удовольствия. Был уверен...
   Синди подходит ко мне, садится рядом. Что это значит? Она снова нарушает правила игры. Сидит и сосредоточенно смотрит на мои руки. Не выдерживаю, провожу ладонью по ее теплой щеке, целую кончики пальцев.
   — Хочешь потанцевать?
   Согласно кивает. Едва успеваю опомниться, как вновь чувствую всю ее в своих объятиях. Синди разворачивается ко мне спиной, прижимается в такт музыке. Скольжу ладонью по ее тонкой белой кофточке, бедрам и вдруг понимаю, что девчонка не надела ни лифчика, ни трусиков, и лишь коротенькая юбочка прикрывает все то, чего я снова так страстно желаю... Малышка решила подзаработать этой ночью. Здесь много конкуренток, но маленькая развратница чувствует, что мне нужна сегодня лишь она. Говорю себе это, глядя в шелковистый затылок Синди, но девушка поворачивается, и ее восхищенные благодарные глаза срывают мои мысли, как ураган обрывки газет на мостовой, превращая их в пыль, в ничто... Ее глаза разрывают полумрак любовью, обожанием, магической страстью.
   — Ты придешь завтра? — шепчут ее губы, но я понимаю вопрос и без слов, раньше, чем она произносит слова.
   — Да... да...
   Синди счастливо откидывает голову и вдруг страстно целует меня в губы. Проститутки никогда не позволяют себе такого! Что происходит, в конце концов? Завтра утром мой рейс в Иерусалим... Я сяду в самолет и избавлюсь от этого наваждения. Завтра... Ее поцелуй так сладок, и нет сил оторваться от нежных губ... Все к черту!.. Меня никто не знает здесь. Пусть делает что хочет. Именно за этим я и прилетел в Будапешт — успокоить свою беснующуюся плоть.
   Открываю глаза, долго смотрю в стеклянную дверь лоджии. Яркое солнце пронзает верхушки сосен. Пахнет хвоей. Зимний день в разгаре — значит, мой самолет идет на посадку в Иерусалиме. Без меня... Знаю! Не полечу туда ни завтра, ни послезавтра. Проснулся с мыслью о Синди. Пытаюсь понять, в какой момент она завладела моей душой, в какой момент мне захотелось спросить ее настоящее имя, узнать прошлое, а главное — почему она стала проституткой. Я хочу вернуть девочку на путь истинный, сделать счастливой. Зачем мне все это нужно? Нетерпеливо жду вечера и занимаюсь самообманом. Что же так властно притягивает меня к ней?! Не дает подняться по трапу, оставить Будапешт?.. Прикрываю глаза — и вновь чувствую ее в своих объятиях. Идиот! Она обычная проститутка, жаждущая денег. А хоть бы и так?! Она получит деньги, освоит новую профессию и оставит свое непристойное ремесло навсегда. Ураган ее глаз сметает обрывки мыслей, превращая их в пыль, в ничто...
   Снег мягко опускается на праздничный Будапешт, превращая красные светящиеся буквы «У Ринат» в новогодние сюрпризы. Давно забытое мальчишеское волнение меняет ритм моего сердца. С удивлением сознаю, что едва выдержал двадцать часов нашей разлуки и если сейчас, сию минуту не увижу Синди, вряд ли справлюсь с чувством отчаяния. Снимаю снежный налет с каменного выступа здания, леплю ледяной шарик, и вдруг точно такой же попадает мне в щеку. Возмущенно поднимаю голову. Синди несется навстречу.
   — Извини! — целует меня, трет покрасневшее место. — Извини — промахнулась.
   — Ничего себе, промахнулась! Хотела в глаз, что ли, залепить?
   — Нет, в плечо...
   Смотрю в ее сверкающие глаза, перебираю холодные снежные волосы, не выдерживаю, прижимаю Синди к себе, и легкое безмятежное блаженство охватывает меня. Мы стоим обнявшись несколько мгновений или, может быть, целую вечность, и тут в мое сердце проникает щемящий страх потерять ее. Страх возвращает меня в реальность, ожесточает, и я слышу свои уничтожающие слова:
   — Проститутки не бросают снежками в клиентов.
   — У тебя большой опыт общения с ними?
   — Достаточный...
   Мне хочется, чтобы Синди сказала: «Я не проститутка», — но она отстраняется, смотрит холодно, насмешливо.
   — Сколько тебе заплатить, чтобы ты поехала со мной в отель на всю ночь?
   — Десять тысяч долларов...
   Останавливаю такси. Садимся на заднее сиденье, отрываю «дипломат», выписываю чек.
   — Твое настоящее имя?
   — Синди Коэн.
   Холодный пот мгновенно выступает на теле, словно омытом иерусалимским зимним ливнем. Сам Всевышний велит мне вывести на путь истинный эту заблудшую душу!
   — Коэн — девичья фамилия?
   — Да.
   — Значит, ты еврейка?
   — Да...
   Две тысячи лет назад ее праотцы служили в Святая Святых еврейского Храма, хранили Ковчег Завета, учили Торе, жертвовали собой ради бесценных свитков. Неужели Синди знает все это? Вряд ли. Почему она не вышла замуж? Почему оказалась на дне жизни, в грязном водовороте человеческих страстей?
   — А ты кто по национальности, Ришар? Француз?
   Отдаю Синди чек. Даже не взглянула на него, опустила в сумочку — и все. Мне не хочется говорить о себе.
   Я обдумываю предстоящую беседу, взвешиваю каждое слово. Я должен убедить эту девочку изменить свою жизнь. Водитель выключает свет в салоне такси. Вижу силуэт Синди. Мокрые волосы вспыхивают от придорожных огней, окружают лицо божественным нимбом. Синди берет мою руку, касается ее горячими губами. Страсть, будто лазерным лучом, пронзает меня и угасает в глубоких глазах девочки. Понимаю, что уже никогда не буду обладать ею. Заставляю себя убрать руку от нежных губ, обнимаю по-братски за плечи, чувствую мягкую кожу ее изящной курточки. Синди преданно прижимается ко мне и больше ни о чем не спрашивает...
   Как жаль, что у меня нет видеокамеры! Ужасно хочется снять на память восхищенные глаза Ринат. Этот чудесный момент, когда она, умирая от любопытства, разворачивает пеструю бумагу, видит розовую бархатную коробочку и почти задыхается от восхищения. Я подарила сестре бриллиантовый магендавид на тонкой золотой цепочке. Магический камешек притягивает к себе луч света, разбивает его на миллиарды сверкающих брызг.
   — Ты сумасшедшая, Синди!
   — Носи на здоровье! То есть на счастье.
   Ринат надевает украшение, и шестиконечная звездочка плавно опускается в мягкую ложбинку между грудей. Ровно в то место, где покоится ее душа... Покоится... Беспокоится...
   — Где ты его купила?
   — В ювелирном магазине в фойе отеля.
   — Там же для туристов! В два раза дороже, чем на окраине Будапешта.
   — Да? Я не знала. Неважно.
   — Синди, что происходит? Как ты оказалась в отеле?
   — Мы встретились вчера с Ришаром около твоего клуба. Он спросил, сколько мне нужно денег за всю ночь. Я сказала: десять тысяч долларов. Выписал чек, поехали в отель, а утром купила тебе бриллиант.
   — Десять тысяч долларов?!
   — Только, пожалуйста, постарайся мне не завидовать.
   — Постараюсь, тем более что твой подарок стоит примерно треть этой суммы.
   — Примерно треть.
   — Значит, ты провела с Ришаром всю ночь?
   — Да.
   — Было хорошо?
   — Чудесно!
   — Сказала ему, что ты не проститутка?
   — Нет...
   — Почему?
   — Полночи Ришар убеждал меня не заниматься этим. Не могла отказать себе в удовольствии выслушать его пылкие доводы.
   — Значит, пылкими на сей раз были только доводы? — Ринат насмешливо смотрит на меня из зеркала.
   Я счастлива, что сестре удалось справиться с завистью.
   — — Он очень странный человек...
   — Главное — богатый.
   — Ты опять за свое!
   — Нет, Синди, я хотела сказать, что ты вряд ли способна влюбиться в нормального человека.
   — Действительно... Давай поедем куда-нибудь, пообедаем.
   — Хочешь за пять оставшихся от отпуска дней растратить семь тысяч долларов?
   — Не знаю... Мне очень грустно.
   — Ришар втюрился по уши, ты, кажется, чувствуешь то же самое. Нет никаких поводов для грусти.
   — Откуда ты знаешь, что Ришар втюрился?
   — Дорогая, деньги — отличный барометр любви. Десять тысяч долларов за одну ночь — это симптом страсти на грани сумасшествия.
   — Самое страшное... Будь он бедным, я бы никогда с ним не встретилась.
   — Если бы ты родилась лягушкой, вы бы тоже никогда не встретились.
   — Почему лягушкой?
   — А почему бедным? Лучше скажи: у вас действительно ничего не было этой ночью?
   — Под утро я уснула у него на коленях...
   Сообщаю жене, что вернусь через неделю, отключаю телефон, задвигаю мягкие серебристые шторы, закуриваю сигару, опускаюсь в кресло и сразу вижу Синди — обнаженную, манящую, в круглой ванне с прозрачной водой. Меня возбуждает в ней буквально все: каждая частичка ее тела, каждый взгляд, жест... Зачем мне понадобилось возвращать ее на путь истинный? Я же приехал в Будапешт, чтобы предаться сексуальным утехам, а не спасать заблудшие души! Что дала мне прошедшая ночь? Что?.. Как старец Илиягу, рассказывал я Синди о еврейской религии, о тысячелетних традициях, которые сохранили народ и позволили ему вернуться в Иерусалим. О Боге. О счастье семейной жизни. Синди слушала очень внимательно, как ребенок, которому рассказывают таинственную сказку, но не ответила ни на один из моих вопросов. Сегодня я знаю о ней ровно столько, сколько знал вчера, то есть — ничего. Мои наставительные речи были прерваны трогательной просьбой Синди посидеть у меня на коленях. Я не смог отказать.
   Не знаю, сколько времени я сидел так... Час, два... Боялся пошевелиться, нарушить нечаянно ее сон... Никто и никогда не спал у меня на коленях... Я живу с женой десять лет. У нас нет детей. Такую огромную нежность, наверное, можно испытывать только к дочери. Глупости! Синди — не ребенок, она младше меня всего лет на десять. Господи! Даже о ее возрасте я не имею представления... Мягкий снег бился мохнатыми лапами в морозное окно, озарял комнату таинственным бледноватым светом...
   Наконец я решился встать, отнести Синди на кровать. Почувствовал вдруг зверскую усталость, словно всю ночь возводил каменную стену... Принял душ, надел махровый халат и рухнул рядом с Синди. Проснулся от ее страстных ласк. Она дрожала от возбуждения и так откровенно хотела меня, что было бы идиотизмом повторять себе байки о ее необыкновенном актерском даре и великолепном умении притворяться. Синди с трудом надела презерватив на мой окаменевший член, стремительно вонзила его в себя, разрывая предрассветное пространство неистовыми стенаниями. Чертовка! Она все же добилась своего. Ее магические чары оказались сильнее моих речей. Мне захотелось довести ее до безумия, до вершины развратного блаженства, до той вершины, на которой находился в тот момент сам...
   В девять утра зазвонил телефон — нам предложили завтрак. А еще через несколько минут, растерянный и наивный, я смотрел на свое фантастическое наваждение, с аппетитом уплетающее кусочки осетрины, и почти ничего не соображал. Я больше не чувствовал себя мудрым старцем, умеющим предсказывать поступки людей. Синди допила кофе, встала, нежно поцеловала меня в то место, куда несколько часов назад залепила снежком.
   — Когда увидимся?
   — Я позвоню...
   — Ты не знаешь номера.
   — Говори.
   Старательно вывела детским почерком несколько цифр на мягкой розовой салфетке, которая от одной капли воды превращается в ничто.
   — Не провожай меня, пожалуйста.
   Развернулась и спокойно поплыла между столиками к выходу. Я отмечал мужские взгляды, скользившие по ее стройной фигурке, золотистым локонам. Через стеклянную стену ресторана видел, как Синди вошла в лавку драгоценностей, что-то купила там и вышла из отеля. Мне хотелось сорваться с места, догнать ее, прижать к себе и не отпускать уже никогда, но свинцовая плита оцепенения будто придавила меня. Вдруг вспомнил, как пять лет назад тонул в Средиземном море, — отчаянно греб в сторону берега, но отдалялся от него все дальше и дальше...
   Румяный синеглазый малыш сосредоточенно катает зеленую пластмассовую машинку, которую только что вручил ему китаец-официант. Подарок к Кристмасу. Малыш надувает губки и что-то шепчет — наверное, изображает гудение мотора.
   Мы с Ринат заказали утку с ананасами, острые салаты и китайские пирожки в сладком соусе. Мне тоже хочется получить в подарок какую-нибудь маленькую игрушку. Сестра, кажется, поняла это, подозвала китайца и шепчется с ним по-английски. Наконец официант исчезает за бирюзовой стенкой огромного аквариума, украшенного елочными гирляндами, и Ринат произносит тоном Шерлока Холмса:
   — Итак, что тебе известно о Ришаре?
   — Немного. Я пыталась задавать ему вопросы, но он всегда уходил от ответа.
   — В роли проститутки у тебя нет права на вопросы к клиенту.
   — Теперь понимаю, почему любой мой вопрос вызывал в нем бурю протеста. Даже имя он не хотел мне назвать.
   — Имя его ты могла прочесть на чеке.
   — Действительно... Мне не пришло в голову.
   — Где чек?
   — Вложила сразу, как вышла из отеля.
   — Так срочно?
   — Боялась потерять.
   — Тебе должны были выдать квитанцию о вкладе чека.
   — Выдать должны был и...
   Долго роюсь в сумочке.
   — Синди, почему нельзя было сразу положить ее на место, аккуратно свернуть и спрятать в бумажник, например? Так просто.
   — В тот момент я думала совершенно о другом.
   — Об этом не нужно думать, Синди! Это должно делаться автоматически.
   Слова Ринат возвращают в детство. Я снова чувствую себя беспомощной, растерянной, а сестру — деспотичным командиром. Хочется швырнуть сумку в аквариум, на радость невозмутимым рыбам, и убежать к брату. Почему я не могу быть такой, как Ринат, — дисциплинированной, самостоятельной, собранной? Почему всю жизнь сознательно и интуитивно ищу себе защитника? Даже когда не от кого защищаться... Поднимаю глаза на сестру. Она, кажется, поняла мое состояние. На лице ее растерянность и грусть. Вдруг тихо произносит:
   — Извини, Синди... Прости...
   Китаец приносит маленькую резиновую куколку в пышном сиреневом платьице, в белых трусиках и туфельках. Глажу ее розовые щечки, все вокруг расплывается и сверкает от нахлынувших слез.
   — Синди, милая, что с тобой?
   — Я хочу позвонить Ришару.
   — Так позвони. У входа есть телефон.
   — И что сказать?
   — Мой совет вряд ли тебе подойдет.
   — Почему?
   — Мне не знакомы способы общения двух сумасшедших. Я могу посоветовать что-то очень примитивное. Например, позвонить и назначить встречу.
   — Разве проститутки назначают встречи?
   — Именно это они и делают. Скажи, что тебе необходимо серьезно поговорить, разговор не телефонный.
   — Я боюсь, он узнает, что я не проститутка, и больше не захочет со мной встречаться.
   — Почему, Синди?
   — Он одержим идеей спасения моей души, если эта идея рухнет, у Ришара не останется поводов для общения со мной.
   — Но зачем ему поводы?!
   — Ришар — религиозный еврей. Он приехал в Будапешт разрядиться. Отдохнуть от семьи. Приехал туда, где его никто не знает. Это серьезное нарушение заповеди, но в комментариях к Торе оно даже имеет оправдание. Там написано: «Надень черные одежды и иди туда, где тебя никто не знает».
   — А почему одежды должны быть черными?
   — Потому что в древности в черное облачались те, кто хотел спрятаться от посторонних взглядов.
   — Зачем идти туда, где все чужие?
   — Чтобы жена не узнала об измене, чтобы не причинить ей боль, не травмировать семью. Ведь семья — святое. Если муж испытывает физическую неудовлетворенность, он может в крайнем случае пойти к проститутке.
   — Это тебе все Ришар рассказал?
   — — Нет, я знакома с традициями еврейской религиозной семьи не хуже его.
   — Хорошо, что это все значит?
   — В роли проститутки, которую нужно возвращать на путь истинный, я его устраиваю, тем брлее проститутки, которая является еврейкой, да еще вдобавок потомком древних служителей Храма.
   — А в роли обычной незамужней девушки ты его не устраиваешь?
   — Нет...
   — Синди, по-моему, ты все усложняешь. Давай построим беседу иначе. Я, примитивная реалистка, буду задавать тебе вопросы, а ты будешь отвечать обыкновенными словами, без экскурсов в историю и философию. Только найди все же квитанцию.
   — Нашла.
   — Читай.
   — Эфраим Шапиро. Первый международный Израильский банк. Иерусалим...
   — Ситуация облегчается! Он, наверное, живет в двух метрах от тебя.
   — Может, в двух километрах... Иерусалим не такой уж маленький город. Невероятно... — растерянно смотрю в квитанцию. — Значит...
   — Ты любишь его?
   — Да...
   — Звони сейчас.
   — И что сказать?
   — Правду.
   — О себе или о нем?
   — Что нового ты можешь сказать ему о нем?
   — Он лжет себе. Это очень опасно. У него, наверное, пятеро детей... Или больше... Религиозным положено... Нет, Ринат, ничего не выйдет. Лучше остановиться сейчас... Еще не поздно, и все в моих руках.
   Достаю розовую салфетку с номером телефона, нажимаю зажигалку, задумчиво смотрю, как тонкий язычок пламени съедает синие цифры, потом буквы его ненастоящего имени.
   Ринат, кажется, едва сдерживается, чтобы не вырвать у меня из рук салфетку, но все же сидит неподвижно и, только когда тлеющая бумажка плавно опускается в пепельницу, отчаянно произносит:
   — Дура ты, Синди. Он мог бы быть сказочным любовником.
   — Для тебя — возможно, только не для меня.
   — Да, все в мире распределено по-дурацки!
   — Кто знает... Давай выпьем за первую половину нашего туннеля, за дружбу, взаимопонимание. Всего неделю назад ты бы сочла мое поведение идиотским, презирала бы меня за глупость, а сейчас понимаешь, что я просто не могу поступить иначе.
   — Понимаю — вряд ли, но чувствую — это так и есть.
   — Ну, скажи, как мне тебя развеселить?
   — Залезть под стол и прокукарекать пять раз, — предлагает сестра.
   — Может, я так прокукарекаю, сидя?
   — Иди к черту!..
   Складываю руки домиком, подставляю ко рту, кукарекаю на весь ресторан, как настоящий петух. Ринат замирает от смущения и вдруг заливается смехом, а вместе с ней другие посетители ресторана. Будапешт не так давно был социалистическим, а значит, полным запретов, поэтому люди, как и в России, приветствуют что-нибудь неординарное, любой повод почувствовать себя свободными, хотя бы и такой незначительный. Сестра поднимает бокал и громко произносит, обращаясь ко всем сразу, по-моему даже к рыбам в рождественских блестках:
   — С наступающим Новым годом!
   И люди, как заколдованные, повторяют за ней те же слова, поднимают бокалы с вином, колой, апельсиновым соком, и даже синеглазый малыш протягивает маленькую чашечку с клубничным нектаром.
   ...Светает... Брат покачивает деревянную лодку. Прозрачная озерная вода шелестит о потемневшие бока. Белые кувшинки беззвучно и плавно раскрывают ладони, жирные комарики устало затихают на мокрых стеблях ряски, робкие лучи солнца неуклюже пронзают головки лютиков, превращают их в желтые фонарики.
   — Зачем мы здесь?
   — Чтобы ты вспомнила гармонию.
   — Гармонию?..
   — Гармонию тишины.
   — Как на небесах у Бога?
   — Да. Предрассветная тишина наполнена сотнями звуков. Великий парадокс мироздания — сотни звуков рождают тишину... У нас осталось минут двадцать.
   — До чего?
   — До начала нового дня.
   — И что тогда?
   — Мы расстанемся.
   — Ненадолго. Только до следующего рассвета.
   — Синди, я тебя очень люблю.
   — Да, поэтому я никогда не бываю для тебя «слишком».
   — Что значит «слишком»?
   — Слишком красивой, слишком странной, слишком умной, слишком робкой или, наоборот, смелой. Тебя восхищает все, что есть во мне, все, что есть я.
   — Почему ты так говоришь?
   — Мне трудно жить. Каждый шаг требует невероятных усилий, передо мной масса преград. Ищу работу, встречаюсь с начальниками, и все они говорят мне это слово «слишком»: «Ты слишком красива, а я бы хотел серую мышку, чтобы не отвлекала от дела и не создавала проблем с женой». Другой сожалеет, что мое образование слишком прилично для той работы, что у него есть. Третий решает, что я слишком скромна и чересчур хорошо воспитанна, а ему нужна пантера, способная драть с людей три шкуры. Четвертый заявляет о моем неумении просто смотреть на вещи...
   — Это пройдет, Синди. Ты найдешь свое место в жизни.
   — Лучше возьми меня на небо.
   — Не могу... Скоро ты получишь в подарок якорь.
   — Опять! Не говори про него! Я не выживу без тебя! Нет! Нет! Ты не уйдешь от меня! Нет!..
   Кричу отчаянно, безумно, разрушая гармонию рассвета, и вместе с моим криком в озерное оцепенение врывается ослепительный июльский день. Пронзительные солнечные лучи закипают в горячих слезах, жгут глаза. Беснуюсь, размахиваю руками, пытаясь удержать брата, лодка качается, я теряю равновесие и падаю в озеро, в глубокую воду, холодеющую книзу из-за множества подземных фонтанчиков. Переворачиваюсь на спину, смотрю через колыхающуюся прозрачную массу на небо, на дно нашей лодки, опутанное зеленой тиной и пузырьками воздуха, на салатовые животики лягушек. Брат опускает лицо в воду. Утопаю в его синих глазах, длинных черных кудрях, расплывшихся по волнам.
   — Синди, любимая, ты всегда будешь «слишком», но однажды это принесет тебе счастье.
   Брат взмахивает руками, возносится над поверхностью воды. Ее толща разделяет нас навсегда. Я остаюсь на дне озера...
   ...Открываю глаза. Ринат сидит на моей кровати, уставшая, но очень радостная. Явно что-то хочет сообщить.
   — Доброе утро, сестренка!
   — Который час?
   — Шесть утра.
   — Ты только что вернулась из клуба?
   — Да.
   — Наверное, жутко устала?
   — Неважно, взгляни, пожалуйста, на свои пальчики. Поднимаю к глазам правую руку и почти теряю сознание.
   — Синди, что с тобой! Господи! Синди, не пугай меня!
   — Ничего... Все в порядке. Где ты взяла этот перстень?
   — Я все объясню, только, пожалуйста, успокойся. Умоляю...
   Сажусь на кровати, снимаю перстень с безымянного пальца, внимательно рассматриваю оправленную в серебро старинную монету. Сверху якорь — символ Александра Македонского, снизу буквы на иврите — знаки Маккавеев.
   — Эту монету сделал Иегуда Бецалель в триста двадцать седьмом году до нашей эры специально для меня.
   — А для меня он случайно ничего не сделал?
   Кажется, сестра уже привыкла к моим нестандартным высказываниям, даже не спрашивает, откуда мне известны такие невероятные подробности.
   — Где ты взяла перстень, Ринат?
   — Его купил тебе Ришар, то есть Эфраим.
   — Ясно, пришел к тебе в клуб и убедил...
   — Убедил, что любит тебя.
   — А еще он любит свою жену и пятерых детей.
   — У него нет детей!
   — Когда это было?
   — В тот же день, когда ты сожгла записку с его телефоном.
   — Вечером заявился к тебе в клуб?
   — Да пять ночей он приходил ко мне. Мы говорили с ним обо всем на свете.
   — И он очаровал тебя его мессианскими речами.
   — Конечно! Я так тебе завидую. Вы очень похожи с Эфраимом, но он намного понятнее.
   — Почему Ришар не вернулся в Иерусалим?
   — Он просил дать твой адрес здесь, в Будапеште, или в Израиле, но я объяснила, что не имею права сделать это без твоего разрешения.
   — Это верно.
   — Наша дружба дороже всего.
   — Спасибо, Ринат.
   — Но мне очень хотелось, чтобы вы встретились. И тогда Эфраим решил вернуться в Израиль твоим рейсом. Он поменял билет. А вчера пришел ко мне с этим перстнем. Хотел, чтобы я во сне надела кольцо тебе на палец, а утром ты бы сама заметила его... Но у меня не было сил ждать...
   — Что ты рассказала Ришару обо мне?
   — Все! И про туннель, и про наш дурацкий уговор, и про то, что ты странная...
   — Идиотка, короче.
   — Ну да, что-то вроде этого... Через несколько часов вы покинете меня. Мне будет так не хватать вас обоих!