Похоже, этот городок и впрямь никому не был нужен всерьез. Кроме Висенте Маньяни и самого Бергмана.
***
   То, что на самом деле судьба этого городка не интересует никого, кроме нее самой, Нэнси поняла на первом же допросе, когда попыталась поведать агенту ФБР об истинной роли Висенте Маньяни, какую он играл в городе.
   — Понимаете, он запугал уже всех жителей! — с жаром объясняла она.
   — Подождите, мэм. У вас есть конкретные обвинения в адрес мистера Маньяни? — вежливо поинтересовался агент.
   — А колумбийцы? — возмущалась Нэнси. — Он же на этих бедных людей настоящую охоту объявил!
   Агент криво улыбнулся.
   — Уверяю вас, мэм, так называемой колумбийской преступной группировкой занимается полиция, а вовсе не ваш новый мэр. Он только курирует возникающие вопросы.
   — А бойскауты? — возмущенно пыхнула Нэнси. — Вы посмотрите на этих мальчишек. Глаза навыкате, остекленевшие! Их эти братья Маньяни вообще всех задавили!
   И тут агент совершенно искренне, ничего не стесняясь, захохотал и, лишь отсмеявшись, вздохнул.
   — Эх, миссис Дженкинс… что вам сказать? Мальчишкам нравится дисциплина. Да если бы не бойскауты, кто бы демократию во Вьетнаме защищал? Вы об этом подумали?
   Поверьте мне, внучатые племянники вашего мэра хорошие ребята, настоящие американцы, и делают они большое, государственное дело…
   И вот тогда Нэнси как сломалась. Она механически, почти не задумываясь над своими показаниями, рассказала агенту все, что делала последние пару месяцев, честно ответила, что действительно время от времени бывает на психотерапевтических сеансах в Хьюстоне у доктора Левадовски, почти не обратив внимания на понимающий кивок следователя, подписала протокол допроса и, не различая дороги, вернулась домой. Глянула на застывших у телевизора, словно манекены, Джимми и Рональда и заплакала. Вся жизнь вокруг словно отвернулась от нее, и это было невыносимо.
***
   После того как господь отдал в его руки самого мэра, Салли серьезно задумался. Он безостановочно протирал стекла и подметал площадки, а сам, следуя великолепному совету мистера Левадовски, шаг за шагом разматывал клубок своей жизни, все глубже понимая божий замысел.
   Уже на второй день после показательной казни мэра до него дошло, что эта шлюха, жена полицейского и мать двоих детей, — на самом деле приз, который он сумеет заполучить, лишь когда исполнит все. Именно с ее помощью господь вел его все эти дни и недели, заставляя подниматься все выше и выше, к пониманию того, как этим почти библейским городком завладевает грех.
   Он искал Нэнси Дженкинс, а столкнулся с необходимостью карать сеющих грех проституток. Он гнался за ней, а в результате осознал, что ступенькой выше стоят истинные противники слова божьего — вроде как ни в чем не повинные сутенеры. Он хотел только ее, но господь и в этот раз вразумил его понять, что в основе всего этого греховного бизнеса лежат безобидные глянцевые журнальчики и якобы медицинские товары для удовлетворения ненасытных шлюх — розовые и мерзкие.
   Только благодаря своей жажде наказать ее Салли понял, что в конечном итоге грех по всей земле рассевают такие внешне приличные господа, как тележурналист Марвин Гессель. Только из-за нее он поднялся еще на одну ступеньку понимания и разглядел за Марвином — Висенте Маньяни, а за ним — истинного производителя греха — самого мэра Хьюго Тревиса.
   И не только разглядел; Салли его покарал!
   Волей господа эта как бы самая обычная шлюха вела его все выше и выше, и он уже чувствовал: еще немного, и он узнает, кто стоит над мэром. Только бы господь дал ему достаточно терпения и воли! А потому каждый вечер, окончив смену, Салли выезжал в город, ставил машину на стоянку, пешком подбирался к ее дому и часами лежал с биноклем в кустах, изучая каждый ее шаг, каждый жест, каждое движение бровей. Он уже чувствовал это мощное дыхание больших, по-настоящему больших перемен.
***
   В конце концов, отчаянно цепляясь за семью, Нэнси вызвала Джимми на серьезный разговор.
   — Это все Висенте, — прямо заявила она. — Я знаю.
   Джимми побледнел и с трудом проглотил ставший в горле колом кусок цыпленка.
   — Не говори ерунды. Это все твои болезненные фантазии.
   — Джимми, — покачала головой Нэнси, — мы не спим с тобой уже второй месяц. Это ненормально.
   — Ты же сама не хочешь, — густо покраснел муж.
   — Да, — охотно согласилась она. — Мне в последнее время не хочется, но я женщина, и с нами это бывает… Беда в том, что у тебя почти ничего не получается!
   Джимми, наливаясь яростью, побагровел и зло откусил шматок белого цыплячьего мяса.
   — Нет, я тебя не виню, — сразу же поправилась она. — Просто я думаю, что тебе стала вредна эта работа, особенно при этих Маньяни. Я не знаю, почему, но это так…
   Джимми поперхнулся, закашлялся, вскочил из-за стола и помчался к ванной, но на полпути остановился и, сверкая белыми от бешенства глазами, развернулся к ней.
   — Я не собираюсь все время слушать всякий бред! И вот что… давай-ка разведемся по-хорошему! Пока это еще возможно.
   По спине у Нэнси промчался огненный шквал.
   Господи! Как же он ей нравился таким — яростным и неукротимым! Она попыталась хоть как-то это выразить и даже начала что-то лепетать, но Джимми влетел в ванную и громко, на весь дом хлопнул дверью.
   «С Висенте пора кончать, — с болезненной ясностью осознала она, — непонятно, как, но пора… или никакой семьи у меня не будет!»
***
   Когда ей стало окончательно ясно, что никакой реакции на отправленное в Вашингтон письмо с признаниями покойного Хьюго Тревиса не будет, Нэнси пришла в колумбийский район и обратилась к первой же попавшейся проститутке.
   — Мне нужен Карлос.
   Проститутка оторопела.
   — А зачем вам Карлос, мэм?
   — Дело есть, — коротко ответила Нэнси.
   — Педро, — позвала проститутка одного из покуривающих неподалеку парней. — У мэм дело есть к Карлосу. Подойдешь?
   Парень выбросил сигарету, смачно сплюнул и вразвалочку подошел. Смерил Нэнси уничижающим взглядом и усмехнулся.
   — Не по адресу. Я таких не знаю.
   — А если я дам денег? — вытащила Нэнси из сумочки аккуратно сложенные пополам десять сотенных бумажек.
   Парень удивился, взял деньги, зачем-то их понюхал и довольно зажмурился.
   — Новенькие… где взяла? У мужа из зарплаты вычла?
   — Нет, — замотала головой Нэнси. — В оружейном магазине украла.
   Парень оторопел.
   — Так ты что — та самая девка, что в заложницах была?
   Нэнси кивнула.
   — И теперь мне нужен Карлос.
   Парень с полминуты молча жевал губами, а потом кивнул.
   — Я попробую. Приходи завтра сюда же. Но смотри, если копов на хвосте притащишь, пеняй на себя.
   Нэнси счастливо вздохнула. Это было хоть что-то.
***
   Она пришла, как сказали, на следующий день и на то же самое место, но ни парня, ни проститутки не увидела. С полчаса постояла, пытаясь сообразить, следят ли за ней агенты Бергмана, и, отмахиваясь от приставаний нагловатых латиноамериканских подростков, ушла и на следующий вечер пришла снова. Она ходила и ходила — день, два, три, пять, а на шестой один из тех же самых подростков произнес главное:
   — Завтра утром приходи на речку. Дикий пляж знаешь?
   Нэнси на секунду оторопела и тут же кивнула.
   — Вот туда и придешь. В семь утра. И чтоб не опаздывала.
   Нэнси разулыбалась.
   — Не опоздаю.
***
   Салли следил за ней неотступно. Все шесть дней невидимой тенью он находился где-нибудь рядом — то в машине за поворотом, то сидел в дешевом баре на другой стороне улицы. Дважды его обыскивали переодетые в штатское копы, дважды его приняли за полицейского стукача и едва не порезали. Один раз довольно крепко «поучили», выведя на задний двор бара и сунув для большего понимания мордой в помои. А потом ему просто повезло: даже не думая, что сегодня что-нибудь произойдет, Салли хорошенько обвалялся в пыли, испачкал брюки томатным соусом, немного выпил и заблаговременно засел, а точнее, залег в кустах неподалеку. И господь явил свою силу.
   «Приходи на дикий пляж завтра утром, — сказал подросток. — Ровно в семь…» — и Салли понял: это Знак.
***
   Нэнси провертелась без сна всю ночь. Она понимала, что семьдесят девять тысяч, которыми она располагала после выплаты за услугу сутенера, не такие уж и большие деньги для Карлоса. Но также она знала, что вряд ли все колумбийские проститутки, вместе взятые, зарабатывают за неделю больше. Все-таки это деньги, и неплохие.
   Она сотни раз прокрутила в голове все возможные варианты развития разговора, к утру совершенно извелась и все равно прибыла на пляж совершенно растерянной и неготовой к такому разговору.
   Некоторое время она просто сидела на прохладном с ночи песке, затем начала прогуливаться, а затем ее вдруг тронули за плечо.
   — Привет, малышка.
   Нэнси обернулась, и все внутри нее буквально заледенело: прямо за ней стоял тот самый мужчина, что выволок ее на крыльцо оружейного магазина и наглядно продемонстрировал копам, кто умрет первым в случае штурма.
   — Здравствуйте, Карл ос, — сказала она.
   — Что хочешь?
   — Убейте Висенте.
   Брови Карлоса взлетели вверх.
   — А ну-ка повтори…
   — Я хочу, чтобы вы убили Висенте Маньяни, — внятно повторила Нэнси. — И я готова за это заплатить.
   — И сколько?
   — Все, что взяла в магазине, — с готовностью выпалила она. — То есть, кроме одной тысячи.
   Карлос вдруг улыбнулся и полез в карман, и Нэнси напряглась.
   — Вот, держи твою тысячу, малышка…
   Она недоуменно посмотрела на деньги и узнала свою зеленую резиночку, которой неделю назад перетянула эту самую пачку. Протянула руку, взяла и тоже улыбнулась.
   — Тогда восемьдесят тысяч ровно.
   Карлос стремительно погрустнел.
   — Не выйдет, детка. Даже если бы меня не пасли копы; даже если бы ты сама не была женой копа; даже если бы ты предложила вдесятеро больше… ничего не выйдет.
   — Но почему?
   — Потому что раньше надо было думать, малыш, — печально усмехнулся Карлос. — А теперь что ни сделай, все будет хуже. Имей это в виду и прощай.
   — Но…
   — Все, я сказал! — резко осадил ее Карлос. — Конечно, за хороший заказ спасибо, но если бы я мог убить Висенте, я бы сделал это уже с месяц назад. А теперь поздно. Висенте стал мэром, и за ним теперь — закон.
   Он развернулся, медленно пошел к зарослям терна, а Нэнси стояла и остро ощущала, как с каждым его шагом уходят прочь и все ее надежды.
***
   Когда до Салли дошло, с кем разговаривает эта шлюха, его словно прошибло током. Только теперь он понял, что мэр города, как бы велик он ни был, — всего лишь орудие в руках тех, кто по-настоящему планирует расползание греха по всей божьей земле! И только теперь он понял, как мудро поступил господь, когда отвел его руку от Висенте Маньяни — фигуры гораздо более крупной, потому что его черед, как и черед Карлоса, наступал только сейчас.
   Он прикинул, куда отправился Карлос, и положил бинокль прямо в топкую, липкую грязь. Не слишком гибкой, но весьма настырной ящерицей прополз около двух сотен футов, выбрался к зарослям терновника, припал к земле и прислушался. Говорили совсем рядом, но Салли не понимал ни слова — говорили на испанском.
   Он прополз еще с полсотни футов и снова залег и прислушался. Голоса стали намного отчетливее, и после двух-трех минут Салли понял, что говорили трое. Один из них нападал, второй осаживал, а третий все время пытался их помирить.
   Трое за раз для него одного было многовато, и Салли вздохнул и даже подумал было, что здесь надо отступить. И это стало последней его мыслью, потому что уже через мгновение господь явил свою силу и поднял своего верного ангела мщения во весь рост.
***
   Весть о том, что Карлос убит, застигла весь городской совет врасплох. Собственно, это не был обычный городской совет, и отцы города собрались вместе вовсе не для того, чтобы обсудить проблемы с Карлосом и одобрить то, что предложит новый мэр. Слишком уж многим не нравились последние нововведения, и слишком уж многие планировали именно сегодня отказать исполняющему обязанности мэра Висенте Маньяни в поддержке на ближайших выборах.
   Конечно же, Висенте это чувствовал и именно потому тянул с этим заседанием, сколько мог. И тогда свое слово сказал Бергман.
   — Послушайте, мистер Маньяни, — прямо заявил при личной встрече старый пердун. — Вы не господь бог и не его помазанник. Вы даже пока еще не избранник народа. И я вам обещаю: если вы не явитесь на этот совет, я приложу все усилия к тому, чтобы об этом нарушении конституции штата узнал господин губернатор.
   — А ты не слишком зарываешься, Тедди? — побагровел Висенте.
   — Возможно, — кивнул Бергман. — И, тем не менее, будьте так добры, мистер Маньяни, почтите городской совет своим присутствием — там не последние люди сидят. Или вы на личном опыте убедитесь, как я умею держать слово. Решать вам.
   Мэр хотел было осадить старого идиота и… передумал.
   Разумеется, не один Бергман относился к затянувшемуся уклонению Висенте Маньяни от встречи с советом так нервно. И когда он все-таки пришел, всем сразу полегчало.
   Висенте прошел во главу стола, сел, строгим, взыскующим взглядом единственного отца города оглядел присутствующих, и в этот самый миг в двери скользнул дежурный офицер и склонился над Бергманом.
   — Что там еще у вас? — мстительно поинтересовался Висенте. — Сколько можно говорить, мистер Бергман: решайте свои дела на службе, а не успеваете, так не занимайте места…
   Бергман кивнул, но не ему — офицеру и, побледнев от решимости и в нарушение всяческого регламента, встал.
   — Извините меня, господа, но меня только что известили, что Карлос Эгуэрро убит.
   Совет, все двенадцать человек, как один, замерли. Воцарилась такая тишина, что стало слышно, как бьется о стекло мелкая мошкара, а во дворе под окнами вполголоса переговариваются клерки.
   — А ты не брешешь? — первым опомнился Висенте.
   Бергман не отвечал.
   — Господи! Кто? — наперебой зашумели члены совета. — Где? Когда?
   — Сегодня около семи утра у реки, — ответил Бергман. — Почерк тот же.
***
   Салли видел все: и как приехали люди Карлоса, и как окровавленные трупы загружали в машину, и как чертовы «латинос» выстроились цепью и, поводя автоматами, начали буквально выкашивать терновые заросли очередями. И — бог мой! — как же ему было страшно!
   Подвывая от ужаса и боли, зажимая порезы на груди ладонью, Салли полз и полз все дальше от этого ужасного места, и пули свистели над головой, осыпая его мелкими брызгами щепок, колючек и древесной шелухи.
   Нет, господь вывел его к цели совершенно точно. Салли в два счета уложил на месте обоих собеседников Карлоса, но вот сам Карлос оказался не из тех, что падает после трех-четырех ударов. И Салли дрогнул. Первым.
   Это и стало его единственной и главной ошибкой. Карлос перехватил инициативу и пошел на него, размахивая навахой, и если бы господь не вмешался и не подсунул Карлосу под ноги корягу, Салли, наверное, был бы уже не здесь.
   А потом были мучительно долгие футы пути прочь от этого места, и Салли, поливая собственной кровью кусты и топкую черную землю, отошел насколько хватило сил, а затем упал и пополз — уже через немоготу.
   В глазах двоилось, и от этого корни казались то людьми, то зверями, а небольшие, залитые солнцем проплешины в сплошных зарослях — то городскими площадями, то приглашающими прилечь больничными койками, то вообще черт знает чем — без названия и смысла.
   А потом там, позади, раздался вой полицейских сирен, а потом Салли начал терять сознание и в конце концов так и замер в обнимку с теплой болотной кочкой наедине со своими грезами.
***
   Колумбийцы были так ошарашены, что не оказали полиции ровным счетом никакого сопротивления. Возблагодарив господа за то, что фэбээровцы так и не стали объединять дело об убийстве Карлоса с делом об убийстве мэра в одно, Бергман тут же снял все отпечатки и взял, какой только возможно, материал для анализа. И уже через несколько часов начал получать первые результаты: убийца все тот же, отпечатки все те же, а главное, он ранен, — эксперты обнаружили множественные пятна крови, не совпадающие по группе ни с кровью Карлоса, ни с кровью двух его убитых охранников.
   Бергман взвился. Он лично обзвонил все больницы на триста миль вокруг и поручил агентам тщательно отслеживать каждого обратившегося к частным образом практикующим хирургам и врачам на пенсии. Эксперты утверждали: судя по обилию крови, ранения достаточно серьезны; с такими в сарае не отлежишься. А это означало, что у следствия впервые появился реальный шанс выйти на преступника. Если, конечно, не учитывать предстоящего допроса Нэнси Дженкинс: о ее настойчивых, но до самого последнего момента безуспешных попытках встретиться с ныне покойным Карлосом агенты сообщали Бергману все шесть дней подряд.
   Он быстро набрал знакомый номер.
   — Миссис Дженкинс? Это Бергман. Будьте добры, зайдите ко мне и лучше, если в течение часа. Увидите возле себя сопровождение, не пугайтесь — это мои люди.
***
   Нэнси пришла к Бергману спустя четверть часа после его звонка.
   — Присаживайтесь, миссис Дженкинс, — сухо кивнул начальник полиции, — только учтите: это допрос. Официальный.
   — Вы меня арестуете? — прикусила губу Нэнси.
   — За что, миссис Дженкинс? — устало пожал плечами Бергман. — За то, что назначали встречу Карлосу? Так это — не криминал. За то, что это вы, скорее всего, вынудили Тревиса написать явку с повинной? Так и это — не основание для ареста. За то, что после вашего визита в пиццерию убили официантку? Так вы в это время сидели в камере.
   — Но это ведь я разгромила аптечный офис, — растерянно возразила Нэнси. — И деньги в оружейном магазине взяла я: разве этого мало?
   Бергман болезненно поморщился. Ему и самому не нравилось, что не вовремя оказавшиеся у разгромленного офиса мальчишки теперь сидят в тюрьме — ни за что, но назад не повернешь.
   — Вам в жизни не доказать, что вы взяли в магазине Маньяни эти деньги, — обошел он неприятную тему стороной. — Вы главное поймите: то, что я знаю о вас, ни на шаг не приближает меня к закрытию дела. Ваше неучастие в самом главном — в убийствах слишком очевидно.
   Нэнси вдруг стало страшно. Так страшно, как не было даже тогда, когда ее взяли в заложницы.
   — Знаете, Теодор… — с трудом проговорила она. — Мне все время кажется, что я его чувствую.
   Бергман напрягся, но не прерывал.
   — Так, словно кто-то все время смотрит мне в спину, — выдохнула Нэнси. — А иногда… иногда мне кажется, что все это — дело рук Висенте Маньяни.
   Бергман сокрушенно покачал головой.
   — Вряд ли это организовал Маньяни. Спору нет, Висенте действительно заинтересован в большей части этих смертей, но ему незачем пристегивать к ним еще и вас, Нэнси. Это хоть вам понятно?
   Нэнси на секунду ушла в себя и неохотно кивнула.
   — Понятно. Но ведь это значит, что всех их убивает самый настоящий маньяк? Может быть, тот самый, чей фоторобот я помогала составлять?
   Бергман, не глядя ей в глаза, уклончиво кивнул.
   — Знаете, Нэнси, у меня к вам есть одна-единственная просьба — не исчезайте из дома так внезапно, как сделали это, когда пошли на встречу с Карлосом. А то моя агентура за вами не всегда поспевает.
   Нэнси на секунду оторопела, а Бергман как-то виновато улыбнулся и добавил:
   — Они, знаете ли, не слишком профессиональны… но других у меня нет, а вы все еще в опасности.
   По спине Нэнси промчался ледяной вихрь.
   — Значит, вы… все-таки думаете…
   — Да, — решительно кивнул Бергман. — Кто бы это ни был, но, в конечном счете, он охотится на вас. Так что я вас прошу… будьте осторожны.
   Нэнси растерянно кивнула и, не чуя под собой ног, отступила к двери.
   — Кстати, Нэнси! — остановил ее Бергман. — А зачем вы пытались встретиться с Карлосом?
   Нэнси обмерла.
   — Вероятно, это связано с вашими психологическими проблемами? — уверенно подсказал Бергман. — Пытались объяснить ему, что так жить нельзя?
   Нэнси сглотнула, а затем нервно рассмеялась и закивала. Предложенная Теодором совершенно психопатическая версия была до смешного правдоподобна. А потом дверь захлопнулась, и Бергман схватился за голову. Еще пару недель назад он и помыслить бы не мог держать эту милую женщину в качестве главной наживки — пусть и ценой правды о ее разговоре с Карлосом. Но теперь иного выхода он просто не видел. Карлос мертв, а тот, кто его убил, дышит в затылок всему городу.
***
   Салли прошел вдоль реки около двух миль, выбрался на дорогу и уже здесь, на стоянке, обнаружил жилой трейлер, а в нем — бинты и йод. Кое-как стянул края ран пластырем, сделал себе перевязку и прилег на откидную койку — немного отдохнуть. А когда очнулся и краем города, с долгими остановками добрался до автозаправки, то увидел возле своего автофургона две полицейские машины и четверых копов.
   Полицейские оживленно разговаривали с растерянно разводящим руками итальянцем и определенно интересовались стоящим на задах заправки автофургоном и его хозяином. Салли сокрушенно вздохнул и прилег за кустами. То, что возвращаться на работу не стоит, было слишком очевидно, но куда ему теперь идти и что делать, Салли не знал. Деньги остались в тайнике в фургоне, а из всего имущества у него только и было, что бог весть как оказавшаяся в руках после схватки толстая золотая цепь Карлоса.
   Некоторое время он так и лежал, а затем все так же, краем города побрел назад и уже в темноте добрался до церковной ночлежки, поел пресного, даже без мяса, бобового супа и улегся среди таких же, как он, — без жилья и каких-либо перспектив.
   Господь снова испытывал его веру и терпение, и посылал на него бедствия и язвы, словно на Иова, ставшего жертвой спора между богом и сатаной, но оставшегося верным господину своему, несмотря ни на что.
   Вот только сам Салли впервые за много-много дней не был уверен, что и на этот раз у него хватит сил подняться и продолжать свой путь в небеса. После всего пережитого он ужасно боялся взять на себя еще и Висенте — со всей его охраной. А утром их всех подняли и повели на службу, и пастор говорил так много и так хорошо, что Салли заплакал от стыда перед всевышним и плакал до тех пор, пока служба не завершилась.
   — Дитя мое, — подошел к нему священник, — что тебя тяготит?
   — Я не оправдываю доверия господа… — горестно всхлипнул Салли, — но у меня просто не хватает сил отдавать ему так много…
   Пастор улыбнулся.
   — Дающему вернется сторицей, дитя мое… попробуйте превозмочь уныние и давайте господу то, что можете.
   Салли всхлипнул и кивнул, и пастор снова стал говорить, а когда он закончил, Салли вытер глаза порезанным рукавом и сунул руку в карман.
   — Спасибо вам, отче, — протянул он священнику ту самую, бог весть как оказавшуюся у него в руках после жестокой схватки с Карлосом толстую золотую цепь. — Вот… возьмите.
   — Что это? — ошарашенно моргнул пастор.
   — Это жертва Иегове… как вы сказали: то, что могу.
   Пастор еще раз моргнул и… принял дар.
   — Ты достойный сын церкви, дитя мое, — дрогнувшим голосом сказал он. — И тебе обязательно воздастся.
***
   Вопреки ожиданиям Бергмана, городской совет поддержал Висенте Маньяни почти во всем. Нет, поначалу вопросы к нему были, и серьезные… но исполняющий обязанности мэра Висенте был так убедителен в своих аргументах, что постепенно всякое сопротивление сошло на нет. И на следующее же утро после совета город проснулся совершенно другим.
   В это утро вся местная пресса опубликовала новую программную речь нового мэра, где он четко и однозначно ставил несколько главных задач: избавиться от преступности и коррупции, для чего резко, в полтора раза — никак не меньше — увеличить бюджет муниципальной полиции, затем быстро модернизировать обе городские фабрики и «на десерт» — создать фонд имени павшего в борьбе с этническими преступными группировками мэра города Хьюго Тревиса. Предполагалось, что фонд будет помогать вдовам и сиротам погибших во Вьетнаме героев, а главное, щедро субсидировать патриотические молодежные организации.
   Статья имела совершенно ошеломляющий успех, и о Висенте заговорили сразу и везде: в клубах и школах, в офисах и цехах.
   — Вот увидите, этот Висенте им всем покажет! — радовались члены многочисленных мелких профсоюзов.
   — Вы все не так поняли! — возражали активисты общественных организаций. — Висенте прямо сказал, главное — это участие горожан!
   А кое-кто просто собирал соседей, вооружался бейсбольными битами и вот таким более чем убедительным составом навещал давно всем известные приторговывающие наркотиками точки — в первый и последний раз.
   И лишь Бергман понятия не имел, за что хвататься, и пока вместо того, чтобы вплотную заняться поискам маньяка, был вынужден посылать полицейские патрули разбираться с последствиями самосудов, а они приобретали совершенно угрожающие размеры.
   Только за одну неделю, прошедшую со дня выступления Висенте Маньяни, полицейское управление зафиксировало шесть поджогов, два десятка телесных повреждений средней тяжести, не говоря уже о четырех десятках групповых драк. Все камеры были хронически переполнены, и ему приходилось выпускать минимум половину под посильный денежный залог или на поруки, — естественно, по решению суда, опиравшегося на ходатайства все тех же клубов и профсоюзов. А на следующий день камеры снова оказывались забиты до отказа.