Страница:
В Кельне, к своему удивлению, король Английский встретился со своими сторонниками. Трое баронов из Нормандии жили здесь с осени – они пытались нанять отряд наемников побольше, но пока не могли сойтись на том, кто станет платить. В Кельне, как в любом портовом городе, было неимоверное количество всякой рвани, толпы головорезов, готовых за деньги на что угодно. Были и такие, что давно уже опьянели от запаха крови и не видели себя нигде, кроме как на войне. Таких на свете жило немало, и с их легкой руки войны на землях Европы не прекращались никогда.
Сейчас жители Германии, Италии, Венгрии и многих других королевств могли успокоиться: все отребье перебиралось во Францию, где два короля повздорили из-за земли.
Бароны пришли в восторг, увидев своего обожаемого монарха на свободе, и мгновенно образовали вокруг него личную гвардию, слегка оттеснив Герефорда. Теперь уже не вставал вопрос, кто будет платить наемникам: бароны справедливо решили, что король заплатит за все. Тот не возражал. Желание Ричарда набрать армию поскорее и побольше было так неодолимо, что он не скупился на обещания. И сам он, и наемники – все понимали, что большая часть обещаний останется невыполненной. Но то, что оставалось после «большей части», вполне удовлетворяло наемников, готовых добирать недополученное жалованье грабежами.
К этому привыкли все – и солдаты, и знать, которая их нанимала, и даже местные жители, которых грабили.
Постепенно в Кельн стягивались французские вассалы английской короны со всех окрестностей. А оттуда расползались слухи. Когда столько человек знают, кто именно скрывается в портовом городе под личиной обычного лангедокского барона, ничто не может удержать эту информацию в тайне. Известие о том, что Ричард в Кельне, добралось до императора со скоростью курьера, ночующего в седле.
Император, разумеется, испытал только облегчение. Пленник сбежал, тем самым унизив пленителя, заключившего его в свою лучшую крепость и приставившего лучшую стражу. Чтобы получить за него хоть какие-то деньги, пленника теперь требовалось изловить и водворить обратно.
Но все оказалось не так просто. О собирающемся на окраинах Кельна отряде, который должен был снова захватить короля, Ричарду стало известно очень быстро.
В плен он больше не хотел.
Предыдущая неудача многому его научила.
Миновал декабрь, отпраздновали Рождество, и начался новый, 1194 год (хотя тогда люди еще не отмеряли время от Рождества Христова). Король перебрался из Кельна в Утрехт, а оттуда – в Антверпен. Император знал об этом, но толком ничего не мог предпринять. Его люди не успевали за английским государем, а гвардия Ричарда росла так стремительно, что это начинало внушать Генриху VI опасения. Плантагенет еще не набрал армию, которой хватило бы на то, чтобы воздать принцу Иоанну по заслугам, но уже спокойнее укладывался по вечерам в постель, не боясь, что проснется пленником. С собой в комнате он оставлял только Дика. Тот спал когда на тюфяке в углу, когда на охапке соломы, когда и вовсе на голом полу, но не жаловался и никому не уступал этой обременительной чести.
Да и король никого другого не желал видеть рядом с собой.
Они почти не разговаривали друг с другом.
В Антверпене импровизированный английский двор задержался, потому что ни один капитан по-прежнему не решался пересечь Ла-Манш. Стояла отвратительная погода, такая же, что некогда не давала Вильгельму Бастарду возможности спустить на воду свои корабли, чтобы добраться до Гастингса. А теперь природа делала все более опасным положение прямого потомка Вильгельма.
– Государь, слухи, которые доходят до нас, слишком настораживают, – однажды не выдержал Герефорд. – Надо как можно скорее покинуть империю, иначе позже нам могут просто не позволить сделать это.
– Отлично, ты не подскажешь мне как? – с раздражением осведомился король. – Вплавь? Плавание по-собачьи несовместимо с королевским достоинством.
– Вам надо лишь приказать, – холодно ответил Дик. – Прикажите – и я все улажу.
– А что, без приказа ты не можешь?
– Вы же не отпускаете меня от себя ни на мгновение.
– Ладно, отправляйся.
Молодой рыцарь спустился в порт. У пристаней, как всегда, стояло больше десятка кораблей. Среди них имелись самые разные. Приземистые, остойчивые рыбачьи суда, на которые легко затянуть сеть, полную рыбы, но которым в бурю лучше и носа из бухты не показывать. Торговые когти с вместительным трюмом и высокими бортами (для купцов, и это не секрет, главное – довести до места товар, красота – дело десятое). Даже два военных корабля, правда, маленьких – должно быть, сторожевых.
Неторопливо проходя мимо каждого, Дик внимательно оглядывал корпуса «торговцев», оценивая их крепость, новизну дерева, такелаж и даже матросов, которые кишели на каждом борту. Выросший в Корнуолле, с трех сторон окруженном морем, молодой рыцарь прекрасно разбирался в судах. Он знал, что неказистые и неуклюжие на вид «торговцы», если не нагружены товаром до рей, легче всего переносят бурю. В пустом трюме такого корабля проще будет разместить лошадей, и капитан, зная о надежности своего судна, за впечатляющее вознаграждение скорее всего согласится отвезти кого угодно почти куда угодно.
Молодой рыцарь выбрал судно покрепче, взошел на борт по сходням и спросил капитана. Дожидаясь его, он лениво следил за моряками, перекладывающими с места на место тюки. Такелаж на корабле оказался по большей части новым, кое-где на палубе виднелись свежие доски, видимо, положенные недавно. Хорошо – значит, корабль обкатанный, но не изношенный.
Капитан выбрался из каютки на корме с большим трудом. Дверные проемы на кораблях были узкие, а у капитана в плечах была косая сажень. Одет он был ярко и грязно, но взгляд оказался ясным и очень пронзительным. Мореход был совершенно трезв.
– Что угодно? – спросил он на хорошем французском. Нормандское наречие, определил Дик.
– Угодно в Англию.
– По такой погоде? – Капитан хмыкнул. – Мессир не понимает, что говорит.
– Мессир понимает так, что бесшабашная храбрость оплачивается высоко.
Герефорд запустил пальцы за пояс и вытащил единственный камень из клада Килани, который хранил при себе еще с тех пор, как воевал на Кипре. Густо-багряный красивый рубин, очень ценный.
Сперва нормандец даже не понял, что ему показывают. Но, как опытный торговец, он разбирался сразу во множестве вещей. Осторожно взяв камешек размером со среднюю виноградину двумя пальцами, капитан корабля поднес его сперва к правому, потом к левому глазу. Поскреб пальцем. Камень был огранен неровно, но в этой корявости, допущенной, скорей всего, из-за работы «на глазок», крылась какая-то необычная прелесть и затейливая игра рубина.
Нормандец неохотно вернул драгоценность Герефорду.
– Ладно, – сказал он. – Завтра выходим, раз так. Меня зовут Ален Траншмер. Я купец.
– Из Нормандии?
– Да. Шербур. Сколько вас будет?
– Не знаю. Человек двадцать и лошади. Немного, штук пять.
– Плата вперед.
– Плата в море. На полпути.
– Идет.
На следующий день король Ричард, три его барона, двенадцать солдат и граф Герефорд с тремя конями отплыли из Антверпена, опередив людей императора, задумавших нападение, лишь на несколько часов. Слуги Генриха не смогли преследовать английского государя на море.
Должно быть, у них не нашлось подходящего рубина.
Глава 10
Сейчас жители Германии, Италии, Венгрии и многих других королевств могли успокоиться: все отребье перебиралось во Францию, где два короля повздорили из-за земли.
Бароны пришли в восторг, увидев своего обожаемого монарха на свободе, и мгновенно образовали вокруг него личную гвардию, слегка оттеснив Герефорда. Теперь уже не вставал вопрос, кто будет платить наемникам: бароны справедливо решили, что король заплатит за все. Тот не возражал. Желание Ричарда набрать армию поскорее и побольше было так неодолимо, что он не скупился на обещания. И сам он, и наемники – все понимали, что большая часть обещаний останется невыполненной. Но то, что оставалось после «большей части», вполне удовлетворяло наемников, готовых добирать недополученное жалованье грабежами.
К этому привыкли все – и солдаты, и знать, которая их нанимала, и даже местные жители, которых грабили.
Постепенно в Кельн стягивались французские вассалы английской короны со всех окрестностей. А оттуда расползались слухи. Когда столько человек знают, кто именно скрывается в портовом городе под личиной обычного лангедокского барона, ничто не может удержать эту информацию в тайне. Известие о том, что Ричард в Кельне, добралось до императора со скоростью курьера, ночующего в седле.
Император, разумеется, испытал только облегчение. Пленник сбежал, тем самым унизив пленителя, заключившего его в свою лучшую крепость и приставившего лучшую стражу. Чтобы получить за него хоть какие-то деньги, пленника теперь требовалось изловить и водворить обратно.
Но все оказалось не так просто. О собирающемся на окраинах Кельна отряде, который должен был снова захватить короля, Ричарду стало известно очень быстро.
В плен он больше не хотел.
Предыдущая неудача многому его научила.
Миновал декабрь, отпраздновали Рождество, и начался новый, 1194 год (хотя тогда люди еще не отмеряли время от Рождества Христова). Король перебрался из Кельна в Утрехт, а оттуда – в Антверпен. Император знал об этом, но толком ничего не мог предпринять. Его люди не успевали за английским государем, а гвардия Ричарда росла так стремительно, что это начинало внушать Генриху VI опасения. Плантагенет еще не набрал армию, которой хватило бы на то, чтобы воздать принцу Иоанну по заслугам, но уже спокойнее укладывался по вечерам в постель, не боясь, что проснется пленником. С собой в комнате он оставлял только Дика. Тот спал когда на тюфяке в углу, когда на охапке соломы, когда и вовсе на голом полу, но не жаловался и никому не уступал этой обременительной чести.
Да и король никого другого не желал видеть рядом с собой.
Они почти не разговаривали друг с другом.
В Антверпене импровизированный английский двор задержался, потому что ни один капитан по-прежнему не решался пересечь Ла-Манш. Стояла отвратительная погода, такая же, что некогда не давала Вильгельму Бастарду возможности спустить на воду свои корабли, чтобы добраться до Гастингса. А теперь природа делала все более опасным положение прямого потомка Вильгельма.
– Государь, слухи, которые доходят до нас, слишком настораживают, – однажды не выдержал Герефорд. – Надо как можно скорее покинуть империю, иначе позже нам могут просто не позволить сделать это.
– Отлично, ты не подскажешь мне как? – с раздражением осведомился король. – Вплавь? Плавание по-собачьи несовместимо с королевским достоинством.
– Вам надо лишь приказать, – холодно ответил Дик. – Прикажите – и я все улажу.
– А что, без приказа ты не можешь?
– Вы же не отпускаете меня от себя ни на мгновение.
– Ладно, отправляйся.
Молодой рыцарь спустился в порт. У пристаней, как всегда, стояло больше десятка кораблей. Среди них имелись самые разные. Приземистые, остойчивые рыбачьи суда, на которые легко затянуть сеть, полную рыбы, но которым в бурю лучше и носа из бухты не показывать. Торговые когти с вместительным трюмом и высокими бортами (для купцов, и это не секрет, главное – довести до места товар, красота – дело десятое). Даже два военных корабля, правда, маленьких – должно быть, сторожевых.
Неторопливо проходя мимо каждого, Дик внимательно оглядывал корпуса «торговцев», оценивая их крепость, новизну дерева, такелаж и даже матросов, которые кишели на каждом борту. Выросший в Корнуолле, с трех сторон окруженном морем, молодой рыцарь прекрасно разбирался в судах. Он знал, что неказистые и неуклюжие на вид «торговцы», если не нагружены товаром до рей, легче всего переносят бурю. В пустом трюме такого корабля проще будет разместить лошадей, и капитан, зная о надежности своего судна, за впечатляющее вознаграждение скорее всего согласится отвезти кого угодно почти куда угодно.
Молодой рыцарь выбрал судно покрепче, взошел на борт по сходням и спросил капитана. Дожидаясь его, он лениво следил за моряками, перекладывающими с места на место тюки. Такелаж на корабле оказался по большей части новым, кое-где на палубе виднелись свежие доски, видимо, положенные недавно. Хорошо – значит, корабль обкатанный, но не изношенный.
Капитан выбрался из каютки на корме с большим трудом. Дверные проемы на кораблях были узкие, а у капитана в плечах была косая сажень. Одет он был ярко и грязно, но взгляд оказался ясным и очень пронзительным. Мореход был совершенно трезв.
– Что угодно? – спросил он на хорошем французском. Нормандское наречие, определил Дик.
– Угодно в Англию.
– По такой погоде? – Капитан хмыкнул. – Мессир не понимает, что говорит.
– Мессир понимает так, что бесшабашная храбрость оплачивается высоко.
Герефорд запустил пальцы за пояс и вытащил единственный камень из клада Килани, который хранил при себе еще с тех пор, как воевал на Кипре. Густо-багряный красивый рубин, очень ценный.
Сперва нормандец даже не понял, что ему показывают. Но, как опытный торговец, он разбирался сразу во множестве вещей. Осторожно взяв камешек размером со среднюю виноградину двумя пальцами, капитан корабля поднес его сперва к правому, потом к левому глазу. Поскреб пальцем. Камень был огранен неровно, но в этой корявости, допущенной, скорей всего, из-за работы «на глазок», крылась какая-то необычная прелесть и затейливая игра рубина.
Нормандец неохотно вернул драгоценность Герефорду.
– Ладно, – сказал он. – Завтра выходим, раз так. Меня зовут Ален Траншмер. Я купец.
– Из Нормандии?
– Да. Шербур. Сколько вас будет?
– Не знаю. Человек двадцать и лошади. Немного, штук пять.
– Плата вперед.
– Плата в море. На полпути.
– Идет.
На следующий день король Ричард, три его барона, двенадцать солдат и граф Герефорд с тремя конями отплыли из Антверпена, опередив людей императора, задумавших нападение, лишь на несколько часов. Слуги Генриха не смогли преследовать английского государя на море.
Должно быть, у них не нашлось подходящего рубина.
Глава 10
После благополучного прибытия в Сандвич Плантагенет задержался в приморском городке ненадолго. Он узнал, что королева Альенор с пятью кораблями, кучей солдат и частью выкупа ждет его в Дувре. У слухов длинные ноги, и то, что Ричард Львиное Сердце сбежал из плена и объявился в одном из портовых городов Германии, стало известно повсюду. Королева Альенор, только заслышав о том, что, возможно, выкуп платить будет и не за кого, торопливо повернула корабли с полдороги. Принц Иоанн, почувствовав, что под ним начинает гореть земля, почел за лучшее сбежать из Англии во Францию, надеясь затеряться там.
Но старшему брату было не до младшего – он торопился в Дувр. Ален Траншмер, получивший свой рубин и уже прикинувший, где и за сколько он его сбудет, охотно согласился еще немного прокатить короля Английского, тем более что от Сандвича до Дувра – меньше суток пути по морю. Наверное, купец рассчитывал на награду.
Первым, что государь, загодя пристроившийся на носу корабля, увидел в дуврской гавани, оказались несколько знакомых ему кораблей. Подаренные Генрихом II своей молодой супруге в день свадьбы, они так и остались при ней, и Альенор Аквитанская всегда выходила в море на одном из них.
Когда Ричард Львиное Сердце взошел на борт ее корабля, королева грациозно преклонила пред ним колено. Она была уже немолода, по меркам своего времени – старуха, но на старуху нисколько не походила. Альенор прятала поседевшие волосы под вдовьим покрывалом, но зато выставляла напоказ нежные белые руки с длинными тонкими пальцами, почти не тронутыми временем. Она двигалась почти так же легко, как юная дева, и, несмотря на свои семьдесят лет, сохранила редкостную красоту. Королева была прекрасна, словно демон. Бешеный блеск ее глаз таил в себе страсть, и, утонув в ее взгляде, мужчина редко обращал внимание на морщины или суховатую кожу щек.
Альенор Аквитанская принадлежала к числу тех женщин, что остаются женщинами до самой смерти. А это значит, что в любом возрасте она одним взглядом могла послать смертельную стрелу в сердце мужчины и лишить его покоя.
Сын нежно любил мать, и странно было вспоминать о сотнях перебитых пленных и десятках взятых городов, глядя, с каким уважением он предложил ей руку, чтобы помочь подняться. Королева встала и тут же произнесла заготовленную речь о том, как она рада видеть своего сына и короля, счастливо спасшегося из плена.
– За это, матушка, – усмехнулся Ричард, – благодарите моего верного вассала, графа Герефорда.
Дик удержался и не покраснел. Подобное публичное признание заслуги было великой монаршей милостью. В ответ следовало шагнуть вперед и поклониться, чтобы весь двор видел, кого же это король изволил выделить из общего числа придворных. Королева Альенор окинула молодого рыцаря оценивающим взглядом, и тот ощутил неприятную щекотку в горле. Взгляд был слишком откровенным. «Везет мне на Альенор, – невольно подумал он. – Как моему отцу на Алис». О короле как об отце подумалось неожиданно легко, и Дик тут же успокоился. Он низко поклонился.
– Благодарю, рыцарь, – елейным голосом произнесла королева. – Уверена, награда не заставит себя долго ждать. – И многозначительно улыбнулась.
Дик не ответил ей. Он отступил на свое место и отвернулся.
Улыбка застыла на губах Альенор Аквитанской.
«Что я, притягиваю их, что ли?» – с досадой подумал Герефорд. Он никогда не считал себя привлекательным мужчиной и не полагал, что в него должны влюбляться все женщины.
Но он считал себя удачливым.
Он чувствовал это сам, и словно усыпанные звездами крылья распахнулись у него за спиной – их стали видеть и женщины.
Успех мужчины влечет к себе женщину, как муху – мед. Возносящийся к вершинам славы и власти мужчина увлекает за собой и ту, что держится рядом. А любая женщина мечтает воспарить.
Но Дик мог представить рядом с собой только Серпиану. И дело даже не в том, что королева оставила свою юность далеко позади, в прошлом, – немало нашлось бы молодых рыцарей, которые и теперь восприняли бы благосклонность королевы как удачу.
Пир, который считалось необходимым устроить по случаю возвращения короля (а как же без пира?), стали готовить прямо на бортах трех накрепко счаленных кораблей. А тем временем королева повела сына показывать ему деньги, которые теперь не нужно было никому отдавать.
Ричард обернулся к молодому рыцарю:
– Герефорд, не хочешь ли взглянуть на шестьдесят тысяч фунтов? Небось и суммы-то такой себе не представляешь?
Тот с равнодушным видом последовал за его величеством.
В трюме стояли сундуки. Король выдернул из ушек штырь, служивший своеобразным «засовом», с усилием поднял тяжелую крышку и поднес факел поближе.
Внутри лежали серебряные монеты.
Впрочем, нет, не только монеты – и куски серебра, и украшения, и проволока, и даже обломки посуды. На некоторых кусках еще были видны отпечатки находившихся в оправе камней, которые выковыряли для того, чтобы не сбивать с толку слугу императора, который будет все это взвешивать. Должно быть, сборщики, прошедшиеся частым гребнем по всей Англии, не брезговали ни домашней утварью богачей, ни плодами трудов бедноты, которые можно продать за звонкую монету. Король открыл другой сундук – его наполняло золото.
Ричард захохотал. В его смехе звучала и отеческая радость, и наслаждение любовника, и восторг дитяти перед новой игрушкой, и страстное вожделение демона – не к человеческой женщине, но к возможности сотворить нечто неестественное, противное мировым законам, нечто злое по своей сути. В смехе короля скоро не осталось ничего человеческого, и Дик поймал себя на том, что мысленно читает молитву.
Черты лица Альенор смягчились, она чуть ли не помолодела лет на двадцать и стала чарующей и поистине неотразимой. Королева с нежностью смотрела на золото, и лишь Господь мог угадать, о чем она думала. А потом развернулась и покинула трюм.
Король извлек откуда-то мешочек и стал набивать его золотом. Мешочек оказался довольно велик, и туда уместилось много монет самого разного размера и происхождения. Государь черпал ладонью, не разбирая. Набив огромный кошелек, он затянул завязки и протянул его Дику:
– Бери. Пусть все знают, как я щедр к верным мне людям.
– Не надо, ваше величество. – Молодой рыцарь отстранился от золота как от чего-то нечистого – он еще не забыл выражения, появившегося на лице Ричарда, когда тот любовался содержимым сундуков. Конечно, металл не был виноват ни в чем, но неприятный осадок остался.
– Что случилось?
– Ваше величество, эти деньги собраны вам на выкуп.
– Выкуп теперь платить не надо.
– Ну вот, значит, деньги можно вернуть тем, с кого их собрали. Например, тем, что победнее.
Ричард посмотрел на Дика с недоумением. Да тот и сам понял, что сморозил глупость, которая просто не уместится у короля в сознании.
– Ну например, – постарался исправиться он, – например, что-то построить. Что-то, что послужит вящей вашей славе. Увеличить подачки. Милостыню.
– Какую ерунду ты говоришь! Деньги уже собраны. Они мои. Никому из пейзан не нужно знать, что выкуп останется у меня. Я найду, куда пристроить эти деньги. – Львиное Сердце покачал головой. – Ты умный мальчик, Герефорд, но тебе еще учиться и учиться. Запомни: смердов жалеть нельзя. И нельзя, чтобы они становились слишком сытыми. Будучи голодными, они тратят все свои силы на то, чтобы изыскать способы пропитания. Насытившись же, они начинают требовать странного – свободы и даже, черт побери, равенства. Это уже ересь. Ты, как образованный человек… Ведь ты грамотный, даже, кажется, латынь знаешь, я прав?
– Знаю.
– Вот, образованный. Ты должен знать, что свобода и равенство – это ересь. А первая задача господина какова? Правильно, заботиться о своих слугах. У них в головах не должно появляться ни единой мысли, способной загубить их душу. – Король любовно огладил крышку сундука. – Кроме того, они привыкли платить налоги. Их удивит, если с них не потребуют денег на войну с Францией, на празднование возвращения короля. Пейзанам вредно удивляться.
Дик нагнулся и поднял мешочек с золотом. Он был тяжелый, как корабельный якорь.
– Государь, не надо денег. Я хочу просить вас о другой награде.
– Какой?
– Отпустите меня.
Брови правителя Англии поползли наверх, под самую челку, неровно обрезанную антверпенским цирюльником.
– С чего это вдруг? Хочешь заняться своим графством? Я прикажу своим людям все сделать за тебя, не волнуйся. Даже доходы станешь получать. Не с этого года, но со следующего.
– Ваше величество, дело не в доходах. Дело в том, что мой враг похитил мою невесту. Я должен спасти ее.
Ричард усмехнулся в бороду. В усмешке была доля высокомерия и снисходительности старшего к младшему, еще ничего не понимающему в жизни. Но не только это. Очень глубоко в душе Плантагенета дремал тот мальчишка, который заслушивался историями об Артуре, короле Британии, и рыцарях Круглого стола. Прежнее увлечение не прошло даром. В глубине души короля вместе с чувством справедливости дремало восхищение рыцарскими принципами и красотой рыцарских подвигов. Числу женщин, которых Ричард попробовал за свою жизнь, он потерял счет так давно, что далее не помнил, вел ли его. Но следы романтических представлений о рыцарской любви и верности даме остались.
Он немного подумал:
– А не проще будет выбрать другую невесту?
– Другая мне не нужна.
– Кто ее похитил? Требуют выкуп? Может, я смогу уладить это дело?
– Нет, государь. Это не кто-то из сильных мира сего и не из-за выкупа. Я и сам не знаю, из-за чего.
– Да знаешь, наверное. – Львиное Сердце снова усмехнулся, на этот раз понимающе. – Я помню, какая она у тебя красавица. Вот увидишь, когда ты ее найдешь, она уже будет чьей-нибудь женой. Приданое у нее богатое?
– Ну как посмотреть.
– Но есть? Хоть какое-то?
– Какое-то… Есть.
– Ну вот.
– Государь…
– Ладно, ладно… Ну что ж, посмотрю, как Англия подчинится моей законной власти, и, глядишь, в самом деле отпущу тебя. Но смотри, чтобы вернулся!
– Да, государь.
Пир на кораблях получился бедноватым – готовили в спешке. Подавая на стол, слуги то и дело обнаруживали, что не хватает того, сего, но ничего уже не могли поделать. Сеньорам пришлось обходиться без горчицы, свежих карпов и розовых лепестков, которые добавлялись в воду для омовения рук. Знатные господа сперва ворчали, но, приняв по два полных кубка вина, забыли об отсутствии таких мелочей.
Король усадил Герефорда поближе к себе, и природным графам и герцогам пришлось примириться с тем, что выскочка так обласкан. Король ясно выразился – он желал почествовать верного слугу. А если король чего-то желал, спорить с ним было опасно. Никто и не спорил. С Диком пытались беседовать о походе на Восток. Молодой рыцарь отвечал неохотно, и его скоро оставили в покое. Молчание королевского любимчика устраивало всех.
Пожалованный мешочек Львиное Сердце так и не забрал назад. Он считал золото самой главной в жизни вещью и потому стоял на своем: нет лучшего способа вознаградить своего вассала, коль скоро сделать это очень хочется. Дик отнес раздувшийся кошель к своим вещам и перед пиром заглянул внутрь. Ему стоило большого труда пересчитать имеющиеся там деньги, но в результате его усилий получилась совершенно запредельная сумма в две с половиной тысячи золотых. Пришлось пересчитывать. Вторая цифра отличалась от первой только на три монеты, так что Герефорд бросил это бестолковое занятие и запихнул золото обратно в мешок.
Даже если он подсчитал неверно, подаренного золота хватит, чтобы собрать целую армию наемников и взять пожалованное графство силой, коль скоро законный владелец не смирится с решением короля и не захочет его отдавать… Дик покачал головой.
Но тем лучше. Если его невесту увез к себе Далхан, вряд ли удастся обойтись без армии. А где армия, там нужно золото. Золото – оно везде ценится, что бы ни было отчеканено на металлических кругляшках. Молодой рыцарь слегка воспрянул духом и покосился на короля. Но тот, уплетая жареного поросенка, не обратил внимания на взгляд своего любимчика. Отпускать его сейчас и немедленно он не собирался.
Отпраздновав, король скупой рукой одарил своих баронов и купца Алена Траншмера (довольный и тем, что ему перепало, торговец поспешил отплыть) и, окружив себя жиденькой армией – прибывшие с ним, гвардия его матери да несколько лесничих из Сандвича и Дувра, – отправился в глубь страны. Он уже прикидывал, как будет выстраивать свою пехоту из полусотни разрозненных гвардейцев, как поставит в засаду в ближайшем леске свою конницу – Двадцать одного рыцаря, а сзади армию будут поддерживать лучники – целых восемь.
Ричард Львиное Сердце был уверен, что даже в этом случае сможет показать себя.
Правда, блеснуть военным искусством ему не пришлось. Гарнизон первой же крепости Уэйверстоун оказался не готов к отражению атаки. Солдаты, валяясь на траве у ворот или занимаясь своими делами в кустах и на склонах рва, сперва просто с недоумением смотрели на приближающееся воинство, а потом стали оглядываться в поисках своих десятников, чтобы те подсказали им, как поступить. Тем временем король успел подняться на холм и, едва шевелясь в неудобных для него, но зато черненых – на его вкус – доспехах, приказал знаменосцу развернуть знамя, а гарнизону замка – сдать Уэйверстоун.
Гарнизон не возражал. Когда люди Ричарда разместились в маленьком покосившемся донжоне замка, местные наконец отыскали коменданта – он как раз пребывал в объятиях пышной дочки кузнеца – и спросили, как именно им поступать. Комендант был не дурак и понял, чем ему в этой ситуации грозит принятие стороны принца Иоанна.
Он, естественно, изъявил полную покорность законному королю и присоединился к его армии.
Так повторилось еще три раза. Все эти маленькие замки остались Ричарду I в наследство от королей Британии, которых он не мог считать своими предками, – от Эгберта, Этельвольфа и Альфреда Великого,[22] знаменитого в том числе и строительством множества «бургов» – небольших прибрежных фортов. Все эти форты занимали сторонники Иоанна де Мортена, но, говоря откровенно, пламенных и искренних сторонников среди них было не много. Большинство исходило из того, что служить надо тому, у кого сейчас в руках сила.
И потому они очень охотно складывали оружие, едва завидев развернутый стяг короля Ричарда.
Да и то сказать, он – законный король, а Иоанн – так, правитель на случай, хоть и поспешил короноваться. Принц бросил своих сторонников и, спасаясь от гнева вспыльчивого брата, сбежал во Францию, так почему они теперь должны класть за него головы? Порой очередной гарнизон присоединялся к разбухающей армии Ричарда раньше, чем государь предлагал сдать замок… Что ж, репутация короля Английского была всем хорошо известна: за измену или неповиновение он всегда карал смертью.
Народ, изнуренный поборами, как ни странно, приветствовал Львиное Сердце восторженно. Но это легко можно было объяснить. Ведь государь отсутствовал в Англии, когда со всех и каждого сдирали огромные суммы в дополнение к освященным столетиями податям. Он сидел в тюрьме, и это придавало королю-крестоносцу ореол мученика. Сознание крестьянина было слишком прямолинейным, чтобы связать находящегося в плену правителя и деньги, которые собирают по всей стране ему на выкуп. Простолюдина больше занимали дожди, урожай зерна, приплод у любимой коровы, а его ненависть была направлена – вот на этого гнилозубого сборщика налогов, вот на этого шерифа, который сажает недоплативших в тюрьму, вот на этого толстобрюхого монаха, болтающего о Божьей благодати, когда дома жрать нечего.
Но теперь король вернулся, и в душе каждого, кто его приветствовал, дремала надежда – вот приехал государь, уж он разберется. Уж он уймет беспокойных сборщиков, уж он поможет беднякам, которым деньги брать неоткуда. Что королю, скорее всего, не до таких мелочей, как чьи-то пенсы и шиллинги и чья-то разбитая жизнь, в сознании уже не умещалось.
Ричард принимал восторженный прием как должное. Он то и дело оглядывался на Дика, неизменно державшегося поблизости, и многозначительно кивал: мол, помнишь, что я тебе говорил? Молодой рыцарь не реагировал никак, и его величество остался в приятной убежденности, что сумел наставить графа Герефорда на путь истинный. А Дик думал лишь о том, что его отец совсем не знает настоящей жизни – лишь вершки, то есть то, что можно разглядеть с высоты трона.
До Лондона отряды короля добирались две недели. От замка к замку, от городка к городку армия все росла, и скоро улыбки крестьян стали кривоваты – по прежней памяти они, чествуя государя, прикидывали, во что им обойдется один постой этой оравы, где все требуют еды и питья. Его величество ничего не хотел знать. Он не слишком-то любил Англию, предпочитая пологим холмам и рощам дубов и тиса равнины и леса Франции. Ибо хоть и родился тридцать шесть лет назад именно в Англии, в Оксфорде, но вырос на материке. Он почти не знал английского, зато прекрасно владел добрым десятком французских наречий и чувствовал себя настоящим французом.
Плантагенет являлся в свое королевство только за деньгами.
И теперь, несмотря на перехваченный выкуп, он собирался содрать с Англии сколько сможет. Его внутреннему вожделеющему взору уже открывались целые груды золота, в которое он погрузит руки до локтя, а потом потратит его по своему усмотрению – и на корабли, и на доспехи, и на оружие, и на лучших воинов – и, конечно, на предметы роскоши. Как же без этого? Какой король без золотой посуды, без драгоценных тканей, без фавориток, увешанных ожерельями и браслетами?
Лондон встретил своего короля гирляндами, связанными из еловых и сосновых веток. Зимой неоткуда взять цветы, но купцы, надеясь на снисхождение вернувшегося государя, раскрыли двери своих хранилищ и отдали сотни ярких лент и десятки кусков цветастой ткани. И то и другое ненадолго превратило серый, угнетенный туманами и дождями город в место праздника.
Но старшему брату было не до младшего – он торопился в Дувр. Ален Траншмер, получивший свой рубин и уже прикинувший, где и за сколько он его сбудет, охотно согласился еще немного прокатить короля Английского, тем более что от Сандвича до Дувра – меньше суток пути по морю. Наверное, купец рассчитывал на награду.
Первым, что государь, загодя пристроившийся на носу корабля, увидел в дуврской гавани, оказались несколько знакомых ему кораблей. Подаренные Генрихом II своей молодой супруге в день свадьбы, они так и остались при ней, и Альенор Аквитанская всегда выходила в море на одном из них.
Когда Ричард Львиное Сердце взошел на борт ее корабля, королева грациозно преклонила пред ним колено. Она была уже немолода, по меркам своего времени – старуха, но на старуху нисколько не походила. Альенор прятала поседевшие волосы под вдовьим покрывалом, но зато выставляла напоказ нежные белые руки с длинными тонкими пальцами, почти не тронутыми временем. Она двигалась почти так же легко, как юная дева, и, несмотря на свои семьдесят лет, сохранила редкостную красоту. Королева была прекрасна, словно демон. Бешеный блеск ее глаз таил в себе страсть, и, утонув в ее взгляде, мужчина редко обращал внимание на морщины или суховатую кожу щек.
Альенор Аквитанская принадлежала к числу тех женщин, что остаются женщинами до самой смерти. А это значит, что в любом возрасте она одним взглядом могла послать смертельную стрелу в сердце мужчины и лишить его покоя.
Сын нежно любил мать, и странно было вспоминать о сотнях перебитых пленных и десятках взятых городов, глядя, с каким уважением он предложил ей руку, чтобы помочь подняться. Королева встала и тут же произнесла заготовленную речь о том, как она рада видеть своего сына и короля, счастливо спасшегося из плена.
– За это, матушка, – усмехнулся Ричард, – благодарите моего верного вассала, графа Герефорда.
Дик удержался и не покраснел. Подобное публичное признание заслуги было великой монаршей милостью. В ответ следовало шагнуть вперед и поклониться, чтобы весь двор видел, кого же это король изволил выделить из общего числа придворных. Королева Альенор окинула молодого рыцаря оценивающим взглядом, и тот ощутил неприятную щекотку в горле. Взгляд был слишком откровенным. «Везет мне на Альенор, – невольно подумал он. – Как моему отцу на Алис». О короле как об отце подумалось неожиданно легко, и Дик тут же успокоился. Он низко поклонился.
– Благодарю, рыцарь, – елейным голосом произнесла королева. – Уверена, награда не заставит себя долго ждать. – И многозначительно улыбнулась.
Дик не ответил ей. Он отступил на свое место и отвернулся.
Улыбка застыла на губах Альенор Аквитанской.
«Что я, притягиваю их, что ли?» – с досадой подумал Герефорд. Он никогда не считал себя привлекательным мужчиной и не полагал, что в него должны влюбляться все женщины.
Но он считал себя удачливым.
Он чувствовал это сам, и словно усыпанные звездами крылья распахнулись у него за спиной – их стали видеть и женщины.
Успех мужчины влечет к себе женщину, как муху – мед. Возносящийся к вершинам славы и власти мужчина увлекает за собой и ту, что держится рядом. А любая женщина мечтает воспарить.
Но Дик мог представить рядом с собой только Серпиану. И дело даже не в том, что королева оставила свою юность далеко позади, в прошлом, – немало нашлось бы молодых рыцарей, которые и теперь восприняли бы благосклонность королевы как удачу.
Пир, который считалось необходимым устроить по случаю возвращения короля (а как же без пира?), стали готовить прямо на бортах трех накрепко счаленных кораблей. А тем временем королева повела сына показывать ему деньги, которые теперь не нужно было никому отдавать.
Ричард обернулся к молодому рыцарю:
– Герефорд, не хочешь ли взглянуть на шестьдесят тысяч фунтов? Небось и суммы-то такой себе не представляешь?
Тот с равнодушным видом последовал за его величеством.
В трюме стояли сундуки. Король выдернул из ушек штырь, служивший своеобразным «засовом», с усилием поднял тяжелую крышку и поднес факел поближе.
Внутри лежали серебряные монеты.
Впрочем, нет, не только монеты – и куски серебра, и украшения, и проволока, и даже обломки посуды. На некоторых кусках еще были видны отпечатки находившихся в оправе камней, которые выковыряли для того, чтобы не сбивать с толку слугу императора, который будет все это взвешивать. Должно быть, сборщики, прошедшиеся частым гребнем по всей Англии, не брезговали ни домашней утварью богачей, ни плодами трудов бедноты, которые можно продать за звонкую монету. Король открыл другой сундук – его наполняло золото.
Ричард захохотал. В его смехе звучала и отеческая радость, и наслаждение любовника, и восторг дитяти перед новой игрушкой, и страстное вожделение демона – не к человеческой женщине, но к возможности сотворить нечто неестественное, противное мировым законам, нечто злое по своей сути. В смехе короля скоро не осталось ничего человеческого, и Дик поймал себя на том, что мысленно читает молитву.
Черты лица Альенор смягчились, она чуть ли не помолодела лет на двадцать и стала чарующей и поистине неотразимой. Королева с нежностью смотрела на золото, и лишь Господь мог угадать, о чем она думала. А потом развернулась и покинула трюм.
Король извлек откуда-то мешочек и стал набивать его золотом. Мешочек оказался довольно велик, и туда уместилось много монет самого разного размера и происхождения. Государь черпал ладонью, не разбирая. Набив огромный кошелек, он затянул завязки и протянул его Дику:
– Бери. Пусть все знают, как я щедр к верным мне людям.
– Не надо, ваше величество. – Молодой рыцарь отстранился от золота как от чего-то нечистого – он еще не забыл выражения, появившегося на лице Ричарда, когда тот любовался содержимым сундуков. Конечно, металл не был виноват ни в чем, но неприятный осадок остался.
– Что случилось?
– Ваше величество, эти деньги собраны вам на выкуп.
– Выкуп теперь платить не надо.
– Ну вот, значит, деньги можно вернуть тем, с кого их собрали. Например, тем, что победнее.
Ричард посмотрел на Дика с недоумением. Да тот и сам понял, что сморозил глупость, которая просто не уместится у короля в сознании.
– Ну например, – постарался исправиться он, – например, что-то построить. Что-то, что послужит вящей вашей славе. Увеличить подачки. Милостыню.
– Какую ерунду ты говоришь! Деньги уже собраны. Они мои. Никому из пейзан не нужно знать, что выкуп останется у меня. Я найду, куда пристроить эти деньги. – Львиное Сердце покачал головой. – Ты умный мальчик, Герефорд, но тебе еще учиться и учиться. Запомни: смердов жалеть нельзя. И нельзя, чтобы они становились слишком сытыми. Будучи голодными, они тратят все свои силы на то, чтобы изыскать способы пропитания. Насытившись же, они начинают требовать странного – свободы и даже, черт побери, равенства. Это уже ересь. Ты, как образованный человек… Ведь ты грамотный, даже, кажется, латынь знаешь, я прав?
– Знаю.
– Вот, образованный. Ты должен знать, что свобода и равенство – это ересь. А первая задача господина какова? Правильно, заботиться о своих слугах. У них в головах не должно появляться ни единой мысли, способной загубить их душу. – Король любовно огладил крышку сундука. – Кроме того, они привыкли платить налоги. Их удивит, если с них не потребуют денег на войну с Францией, на празднование возвращения короля. Пейзанам вредно удивляться.
Дик нагнулся и поднял мешочек с золотом. Он был тяжелый, как корабельный якорь.
– Государь, не надо денег. Я хочу просить вас о другой награде.
– Какой?
– Отпустите меня.
Брови правителя Англии поползли наверх, под самую челку, неровно обрезанную антверпенским цирюльником.
– С чего это вдруг? Хочешь заняться своим графством? Я прикажу своим людям все сделать за тебя, не волнуйся. Даже доходы станешь получать. Не с этого года, но со следующего.
– Ваше величество, дело не в доходах. Дело в том, что мой враг похитил мою невесту. Я должен спасти ее.
Ричард усмехнулся в бороду. В усмешке была доля высокомерия и снисходительности старшего к младшему, еще ничего не понимающему в жизни. Но не только это. Очень глубоко в душе Плантагенета дремал тот мальчишка, который заслушивался историями об Артуре, короле Британии, и рыцарях Круглого стола. Прежнее увлечение не прошло даром. В глубине души короля вместе с чувством справедливости дремало восхищение рыцарскими принципами и красотой рыцарских подвигов. Числу женщин, которых Ричард попробовал за свою жизнь, он потерял счет так давно, что далее не помнил, вел ли его. Но следы романтических представлений о рыцарской любви и верности даме остались.
Он немного подумал:
– А не проще будет выбрать другую невесту?
– Другая мне не нужна.
– Кто ее похитил? Требуют выкуп? Может, я смогу уладить это дело?
– Нет, государь. Это не кто-то из сильных мира сего и не из-за выкупа. Я и сам не знаю, из-за чего.
– Да знаешь, наверное. – Львиное Сердце снова усмехнулся, на этот раз понимающе. – Я помню, какая она у тебя красавица. Вот увидишь, когда ты ее найдешь, она уже будет чьей-нибудь женой. Приданое у нее богатое?
– Ну как посмотреть.
– Но есть? Хоть какое-то?
– Какое-то… Есть.
– Ну вот.
– Государь…
– Ладно, ладно… Ну что ж, посмотрю, как Англия подчинится моей законной власти, и, глядишь, в самом деле отпущу тебя. Но смотри, чтобы вернулся!
– Да, государь.
Пир на кораблях получился бедноватым – готовили в спешке. Подавая на стол, слуги то и дело обнаруживали, что не хватает того, сего, но ничего уже не могли поделать. Сеньорам пришлось обходиться без горчицы, свежих карпов и розовых лепестков, которые добавлялись в воду для омовения рук. Знатные господа сперва ворчали, но, приняв по два полных кубка вина, забыли об отсутствии таких мелочей.
Король усадил Герефорда поближе к себе, и природным графам и герцогам пришлось примириться с тем, что выскочка так обласкан. Король ясно выразился – он желал почествовать верного слугу. А если король чего-то желал, спорить с ним было опасно. Никто и не спорил. С Диком пытались беседовать о походе на Восток. Молодой рыцарь отвечал неохотно, и его скоро оставили в покое. Молчание королевского любимчика устраивало всех.
Пожалованный мешочек Львиное Сердце так и не забрал назад. Он считал золото самой главной в жизни вещью и потому стоял на своем: нет лучшего способа вознаградить своего вассала, коль скоро сделать это очень хочется. Дик отнес раздувшийся кошель к своим вещам и перед пиром заглянул внутрь. Ему стоило большого труда пересчитать имеющиеся там деньги, но в результате его усилий получилась совершенно запредельная сумма в две с половиной тысячи золотых. Пришлось пересчитывать. Вторая цифра отличалась от первой только на три монеты, так что Герефорд бросил это бестолковое занятие и запихнул золото обратно в мешок.
Даже если он подсчитал неверно, подаренного золота хватит, чтобы собрать целую армию наемников и взять пожалованное графство силой, коль скоро законный владелец не смирится с решением короля и не захочет его отдавать… Дик покачал головой.
Но тем лучше. Если его невесту увез к себе Далхан, вряд ли удастся обойтись без армии. А где армия, там нужно золото. Золото – оно везде ценится, что бы ни было отчеканено на металлических кругляшках. Молодой рыцарь слегка воспрянул духом и покосился на короля. Но тот, уплетая жареного поросенка, не обратил внимания на взгляд своего любимчика. Отпускать его сейчас и немедленно он не собирался.
Отпраздновав, король скупой рукой одарил своих баронов и купца Алена Траншмера (довольный и тем, что ему перепало, торговец поспешил отплыть) и, окружив себя жиденькой армией – прибывшие с ним, гвардия его матери да несколько лесничих из Сандвича и Дувра, – отправился в глубь страны. Он уже прикидывал, как будет выстраивать свою пехоту из полусотни разрозненных гвардейцев, как поставит в засаду в ближайшем леске свою конницу – Двадцать одного рыцаря, а сзади армию будут поддерживать лучники – целых восемь.
Ричард Львиное Сердце был уверен, что даже в этом случае сможет показать себя.
Правда, блеснуть военным искусством ему не пришлось. Гарнизон первой же крепости Уэйверстоун оказался не готов к отражению атаки. Солдаты, валяясь на траве у ворот или занимаясь своими делами в кустах и на склонах рва, сперва просто с недоумением смотрели на приближающееся воинство, а потом стали оглядываться в поисках своих десятников, чтобы те подсказали им, как поступить. Тем временем король успел подняться на холм и, едва шевелясь в неудобных для него, но зато черненых – на его вкус – доспехах, приказал знаменосцу развернуть знамя, а гарнизону замка – сдать Уэйверстоун.
Гарнизон не возражал. Когда люди Ричарда разместились в маленьком покосившемся донжоне замка, местные наконец отыскали коменданта – он как раз пребывал в объятиях пышной дочки кузнеца – и спросили, как именно им поступать. Комендант был не дурак и понял, чем ему в этой ситуации грозит принятие стороны принца Иоанна.
Он, естественно, изъявил полную покорность законному королю и присоединился к его армии.
Так повторилось еще три раза. Все эти маленькие замки остались Ричарду I в наследство от королей Британии, которых он не мог считать своими предками, – от Эгберта, Этельвольфа и Альфреда Великого,[22] знаменитого в том числе и строительством множества «бургов» – небольших прибрежных фортов. Все эти форты занимали сторонники Иоанна де Мортена, но, говоря откровенно, пламенных и искренних сторонников среди них было не много. Большинство исходило из того, что служить надо тому, у кого сейчас в руках сила.
И потому они очень охотно складывали оружие, едва завидев развернутый стяг короля Ричарда.
Да и то сказать, он – законный король, а Иоанн – так, правитель на случай, хоть и поспешил короноваться. Принц бросил своих сторонников и, спасаясь от гнева вспыльчивого брата, сбежал во Францию, так почему они теперь должны класть за него головы? Порой очередной гарнизон присоединялся к разбухающей армии Ричарда раньше, чем государь предлагал сдать замок… Что ж, репутация короля Английского была всем хорошо известна: за измену или неповиновение он всегда карал смертью.
Народ, изнуренный поборами, как ни странно, приветствовал Львиное Сердце восторженно. Но это легко можно было объяснить. Ведь государь отсутствовал в Англии, когда со всех и каждого сдирали огромные суммы в дополнение к освященным столетиями податям. Он сидел в тюрьме, и это придавало королю-крестоносцу ореол мученика. Сознание крестьянина было слишком прямолинейным, чтобы связать находящегося в плену правителя и деньги, которые собирают по всей стране ему на выкуп. Простолюдина больше занимали дожди, урожай зерна, приплод у любимой коровы, а его ненависть была направлена – вот на этого гнилозубого сборщика налогов, вот на этого шерифа, который сажает недоплативших в тюрьму, вот на этого толстобрюхого монаха, болтающего о Божьей благодати, когда дома жрать нечего.
Но теперь король вернулся, и в душе каждого, кто его приветствовал, дремала надежда – вот приехал государь, уж он разберется. Уж он уймет беспокойных сборщиков, уж он поможет беднякам, которым деньги брать неоткуда. Что королю, скорее всего, не до таких мелочей, как чьи-то пенсы и шиллинги и чья-то разбитая жизнь, в сознании уже не умещалось.
Ричард принимал восторженный прием как должное. Он то и дело оглядывался на Дика, неизменно державшегося поблизости, и многозначительно кивал: мол, помнишь, что я тебе говорил? Молодой рыцарь не реагировал никак, и его величество остался в приятной убежденности, что сумел наставить графа Герефорда на путь истинный. А Дик думал лишь о том, что его отец совсем не знает настоящей жизни – лишь вершки, то есть то, что можно разглядеть с высоты трона.
До Лондона отряды короля добирались две недели. От замка к замку, от городка к городку армия все росла, и скоро улыбки крестьян стали кривоваты – по прежней памяти они, чествуя государя, прикидывали, во что им обойдется один постой этой оравы, где все требуют еды и питья. Его величество ничего не хотел знать. Он не слишком-то любил Англию, предпочитая пологим холмам и рощам дубов и тиса равнины и леса Франции. Ибо хоть и родился тридцать шесть лет назад именно в Англии, в Оксфорде, но вырос на материке. Он почти не знал английского, зато прекрасно владел добрым десятком французских наречий и чувствовал себя настоящим французом.
Плантагенет являлся в свое королевство только за деньгами.
И теперь, несмотря на перехваченный выкуп, он собирался содрать с Англии сколько сможет. Его внутреннему вожделеющему взору уже открывались целые груды золота, в которое он погрузит руки до локтя, а потом потратит его по своему усмотрению – и на корабли, и на доспехи, и на оружие, и на лучших воинов – и, конечно, на предметы роскоши. Как же без этого? Какой король без золотой посуды, без драгоценных тканей, без фавориток, увешанных ожерельями и браслетами?
Лондон встретил своего короля гирляндами, связанными из еловых и сосновых веток. Зимой неоткуда взять цветы, но купцы, надеясь на снисхождение вернувшегося государя, раскрыли двери своих хранилищ и отдали сотни ярких лент и десятки кусков цветастой ткани. И то и другое ненадолго превратило серый, угнетенный туманами и дождями город в место праздника.