Страница:
Король ничего не слышал и не видел. В кипящей пене и плещущих брызгами гребнях волн ему чудились острия копий, лезвия мечей, летящие по ветру плащи (плащи поверх доспехов – это неудобно и невероятно, зато красиво, поэтому такое можно видеть лишь на турнире) и края нарамников,[4] накинутых поверх доспеха. А потому, когда шторм немного успокоился, а из-за выглянувшего вдали островка вынырнули три побитых штормом корабля, Ричард нисколько не удивился. Казалось, он ждал чего-то подобного.
За спиной государя испуганно закричали матросы, среди которых были и французы, и англичане:
– A pirate! Pirate![5] Ah, diable![6]
Судя по обводам, один из этих кораблей когда-то построили в Венеции, второй – на Сицилии, а третий, самый потрепанный, – во Франции. Несмотря на сбитые надстройки и переделанные реи, – чтобы можно было растянуть более широкие паруса, а значит, быстрее двигаться, – опытному глазу было видно, что это бывшие торговцы. Судя по всему, суда были захвачены и кое-как переделаны в боевые. Такие довольно тихоходны, неповоротливы, но зато куда устойчивее на волне – наверное, потому и уцелели во время бури.
На лице короля Английского появилось хищное выражение. Он смотрел на приближающихся пиратов так, словно целился в них из лука, но в то же время был благодарен им за внезапное появление. Теперь Ричарду было с кем сразиться.
– К оружию! – приказал государь. – Монтгомери, неси мои доспехи! Монтгомери, где тебя черти носят?
– Государь, граф Монтгомери при смерти, – с надлежащей сдержанностью и скорбью произнес один из ближайших матросов – тот, что посмелее. Скорбная маска словно прилипла к разудалому и хитрому лицу.
– Кто ему разрешил? – возмутился Ричард. – Эй, кто там есть! Что мне, самому идти за своей кольчугой и шлемом?
В сундуке, закрытом плотнее других, обнаружилась сухая одежда, и кольчугу не пришлось натягивать поверх насквозь мокрого подкольчужника. Король снарядился быстрее, чем иная дама успевает зашнуровать платье, и скомандовал атаку.
Команды пиратских кораблей были ошеломлены: они привыкли, что от них всегда спасаются бегством и приходится долго гнаться за добычей, чтобы набить себе карман. А здесь жертва, кажется, хотела сама превратиться в охотника. Впрочем, знай пираты, что это боевые суда короля Английского, известного своей свирепостью, они, возможно, и задумались бы, не попытаться ли удрать. Но пока двое оруженосцев искали королевский стяг, да потом отжимали из него воду, да разыскивали веревки, с помощью которых полотнище можно было поднять на мачту, – корабли почти сошлись борт к борту.
Из– за фальшбортов и с той и с другой стороны выглянули лучники и осыпали врага стрелами. Кто-то с воплем полетел на палубу, а кто-то и вовсе за борт. Ветер подгонял суда, и скоро скрип бортов возвестил начало рукопашной. На палубы бывших торговцев полезли прекрасно вооруженные воины, озверевшие от страха во время бури и теперь жаждущие на ком-нибудь отыграться. Одновременно с этим на мачту наконец взметнулось мокрое, жалкое, но еще сохранившее следы былой роскоши полотнище королевского флага: львы и шитые серебром мелкие цветы и узкие листья planta genista, ветки дрока – символа дома Плантагепетов.
Как только с корабля на корабль перекинули мостки, по ним, тяжело ступая подкованными сапогами, спустился Ричард. По знаменитому шлему и знакам, вышитым на сюрко,[7] его, конечно, узнали – и дрогнули. Иметь дело с профессиональными воинами пираты совершенно не желали, тем более что на три их корабля у Ричарда было четыре – все, что осталось у него от огромной армады, разбросанной штормом. Бог весть, где находились остальные суда, в каких уголках Адриатики они искали своего короля.
Пиратам захотелось поскорее оказаться как можно дальше отсюда. Это был разношерстный сброд, по большей части состоящий из рыбаков, по тем или иным причинам лишенных возможности забрасывать сети. Были, конечно, и бывшие наемники, но совсем мало – подобный люд предпочитает, оставшись без твердой руки хозяина, щедро оплачивающей их услуги, бродить отрядами по твердой земле, где привычнее и всегда есть чем поживиться. Стоять насмерть они не умели, да и не видели смысла. Но и умирать не желали, конечно.
Схватка заняла равно столько времени, чтобы Ричард успел утолить зуд в ладонях, стиснувших меч, и вспомнить, что главная добродетель хорошего правителя – умение договариваться. В мгновение ока он сообразил, какая может быть выгода от пиратов. Конечно, их всех стоило бы повесить, но они промышляли в водах Двух Сицилий и Италии, не во французских, не в Английских водах – то есть у государя английского к ним нет и не может быть претензий. А значит…
– Ну что, довольно вам? – прогудел его величество.
Битва прекратилась, как только воины Ричарда поняли, что королю хочется поговорить, и отступили. Пиратам подобная передышка была только в радость – они тоже сделали шаг назад. Подумав, прогудели согласно: мол, вполне хватит.
– А теперь давайте-ка поговорим.
Разговор не затянулся. Ричарду до тошноты надоели светские любезности, а пираты болтать попусту не привыкли. И тот и другие разговаривали только о деле. Кроме того, морские разбойники – в большинстве своем итальянцы – с трудом понимали то, что говорил король Английский и переводил на местное наречие его капеллан, отец Ансельм. Священник был полиглотом, прекрасно знал и латынь, и итальянский, и английский, но на любом языке говорил с таким ужасающим французским акцентом, что понять его можно было с трудом.
Итальянцы решили, что умирать им ни к чему, и согласились помочь знаменитому государю. А за самую символическую плату капитан пиратского корабля вызвался скрытно провести английские корабли в любой уголок Адриатики… В Венецию? Нет-нет, рядом с Республикой лучше не появляться. С тех пор как тамошние долей забрали такую силу, у Венеции замечательный флот. Там пиратов не любят…
– Тогда можно в Градо – это не Венеция, это уже Верона.
– Верона в союзе с Республикой. Их корабли ходят вместе.
– Вот как? – Ричард задумался. – Что ж, пусть будет Истрийская марка. Сможете?
– С легкостью. Я же сказал – любой уголок Адриатики. Какой город?
Король Английский покосился на капитана своего корабля, который заодно служил здесь лоцманом. Капеллан бегом принес карты, и после долгого обсуждения решили, что берег между Капо д'Истрия и Паренцо подойдет как нельзя лучше.
Еще в Сирии, обдумывая возвращение на родину, Ричард впервые в жизни вспомнил о том, сколько у него врагов.
А врагов было много. Родившись знатным и сильным, Ричард не снисходил до слабостей окружающих, не старался избежать конфликтов и лишь теперь понял, что не так просто будет ему найти монарха, расположенного к нему по-дружески. На жалких четырех кораблях, к тому же здорово пострадавших от непогоды, нечего и думать добраться до Англии. Так или иначе, но придется приставать к берегу. Где? На Сицилии? Вряд ли Танкред де Лечче уже успел забыть, как качественно его ободрали англичане. Священная Римская империя? Там правит Генрих VI, отпрыск Фридриха Барбароссы, женатый на Констанции Гвискар. Он до сих пор глотку Ричарду готов перегрызть, что не сумел получить наследство своей жены – королевство Двух Сицилии. Он помогать не станет.
Франция? Там люди Филиппа-Августа. Кроме того, там Раймон Тулузский, с которым у короля Англии вышла ссора в последние дни сирийской войны. И повод-то пустяковый, но граф ударился в амбиции, стал чего-то требовать – словом, вел себя неподобающе. Пришлось его осадить. А Раймон сразу вспомнил какие-то пустые ссоры, произошедшие в давние времена между старым графом и королем Генрихом, еще до похода на Восток, в Аквитании. Этим злопамятным графам и герцогам палец в рот не клади – мигом найдут, к чему прицепиться. Дело-то наверняка в том, что Раймон передумал получать Вель от Ричарда и решил получить его от Филиппа-Августа.
Вольному воля, они еще сквитаются.
Также отпадает и Арль, Южная Галлия, потому что в большинстве своем бароны Прованса не любили Ричарда – с тех пор, как его обвинили в убийстве Конрада де Монферра. Лишь теперь он вспомнил слова Монтгомери о том, что нехорошо, если его, властителя Англии, обвинят в этом. Да уж… Но, впрочем, уже поздно. Вся знать Европы в той или иной степени состоит в родстве, а в Провансе родичей Конрада особенно много, поскольку его отец оттуда родом.
А до Испании не добраться. Даже если и удалось бы – через Испанию не пройти. Это все равно что в одиночестве тащиться через Сирию.
В состав Священной Римской империи входила Австрия, довольно большое герцогство, где правил Леопольд. Вот уж кто не любил Ричарда, и надо признать, было за что… Плантагенсту быстро надоело считать.
Что же ему оставалось? Очевидно – пытаться пробраться по этим землям скрытно. Тем более теперь, когда от его флота осталось только четыре корабля, а отряд, который он мог сплотить вокруг себя, вовсе ничего не стоил.
И король Английский приказал своим людям отправиться в Англию на кораблях – как только он сам и несколько его слуг сойдут на Истрийский берег. Государю никто не противоречил – тот, кто мог бы встать на его пути, граф Эдмер Монтгомери, лежал в трюме на вонючей подстилке, едва дыша от боли в сломанных ребрах, и неизвестно было, выживет он или нет. Со своим сюзереном вызвались идти Балдуин Бэтюнский, Вильгельм Этангский, пара оруженосцев, капелланы Филипп и Ансельм, да еще несколько слуг, которых, впрочем, никто не спрашивал.
На берег сгрузили небогатый (сравнительно, конечно) скарб его величества, коней и провизию, после чего корабли развернулись и растаяли в голубоватой морской дымке.
А король отправился в глубь враждебной ему страны, стремясь пересечь границу и оказаться в другой, не менее враждебной стране… Впрочем, выбора у него не оставалось…
Глава 3
За спиной государя испуганно закричали матросы, среди которых были и французы, и англичане:
– A pirate! Pirate![5] Ah, diable![6]
Судя по обводам, один из этих кораблей когда-то построили в Венеции, второй – на Сицилии, а третий, самый потрепанный, – во Франции. Несмотря на сбитые надстройки и переделанные реи, – чтобы можно было растянуть более широкие паруса, а значит, быстрее двигаться, – опытному глазу было видно, что это бывшие торговцы. Судя по всему, суда были захвачены и кое-как переделаны в боевые. Такие довольно тихоходны, неповоротливы, но зато куда устойчивее на волне – наверное, потому и уцелели во время бури.
На лице короля Английского появилось хищное выражение. Он смотрел на приближающихся пиратов так, словно целился в них из лука, но в то же время был благодарен им за внезапное появление. Теперь Ричарду было с кем сразиться.
– К оружию! – приказал государь. – Монтгомери, неси мои доспехи! Монтгомери, где тебя черти носят?
– Государь, граф Монтгомери при смерти, – с надлежащей сдержанностью и скорбью произнес один из ближайших матросов – тот, что посмелее. Скорбная маска словно прилипла к разудалому и хитрому лицу.
– Кто ему разрешил? – возмутился Ричард. – Эй, кто там есть! Что мне, самому идти за своей кольчугой и шлемом?
В сундуке, закрытом плотнее других, обнаружилась сухая одежда, и кольчугу не пришлось натягивать поверх насквозь мокрого подкольчужника. Король снарядился быстрее, чем иная дама успевает зашнуровать платье, и скомандовал атаку.
Команды пиратских кораблей были ошеломлены: они привыкли, что от них всегда спасаются бегством и приходится долго гнаться за добычей, чтобы набить себе карман. А здесь жертва, кажется, хотела сама превратиться в охотника. Впрочем, знай пираты, что это боевые суда короля Английского, известного своей свирепостью, они, возможно, и задумались бы, не попытаться ли удрать. Но пока двое оруженосцев искали королевский стяг, да потом отжимали из него воду, да разыскивали веревки, с помощью которых полотнище можно было поднять на мачту, – корабли почти сошлись борт к борту.
Из– за фальшбортов и с той и с другой стороны выглянули лучники и осыпали врага стрелами. Кто-то с воплем полетел на палубу, а кто-то и вовсе за борт. Ветер подгонял суда, и скоро скрип бортов возвестил начало рукопашной. На палубы бывших торговцев полезли прекрасно вооруженные воины, озверевшие от страха во время бури и теперь жаждущие на ком-нибудь отыграться. Одновременно с этим на мачту наконец взметнулось мокрое, жалкое, но еще сохранившее следы былой роскоши полотнище королевского флага: львы и шитые серебром мелкие цветы и узкие листья planta genista, ветки дрока – символа дома Плантагепетов.
Как только с корабля на корабль перекинули мостки, по ним, тяжело ступая подкованными сапогами, спустился Ричард. По знаменитому шлему и знакам, вышитым на сюрко,[7] его, конечно, узнали – и дрогнули. Иметь дело с профессиональными воинами пираты совершенно не желали, тем более что на три их корабля у Ричарда было четыре – все, что осталось у него от огромной армады, разбросанной штормом. Бог весть, где находились остальные суда, в каких уголках Адриатики они искали своего короля.
Пиратам захотелось поскорее оказаться как можно дальше отсюда. Это был разношерстный сброд, по большей части состоящий из рыбаков, по тем или иным причинам лишенных возможности забрасывать сети. Были, конечно, и бывшие наемники, но совсем мало – подобный люд предпочитает, оставшись без твердой руки хозяина, щедро оплачивающей их услуги, бродить отрядами по твердой земле, где привычнее и всегда есть чем поживиться. Стоять насмерть они не умели, да и не видели смысла. Но и умирать не желали, конечно.
Схватка заняла равно столько времени, чтобы Ричард успел утолить зуд в ладонях, стиснувших меч, и вспомнить, что главная добродетель хорошего правителя – умение договариваться. В мгновение ока он сообразил, какая может быть выгода от пиратов. Конечно, их всех стоило бы повесить, но они промышляли в водах Двух Сицилий и Италии, не во французских, не в Английских водах – то есть у государя английского к ним нет и не может быть претензий. А значит…
– Ну что, довольно вам? – прогудел его величество.
Битва прекратилась, как только воины Ричарда поняли, что королю хочется поговорить, и отступили. Пиратам подобная передышка была только в радость – они тоже сделали шаг назад. Подумав, прогудели согласно: мол, вполне хватит.
– А теперь давайте-ка поговорим.
Разговор не затянулся. Ричарду до тошноты надоели светские любезности, а пираты болтать попусту не привыкли. И тот и другие разговаривали только о деле. Кроме того, морские разбойники – в большинстве своем итальянцы – с трудом понимали то, что говорил король Английский и переводил на местное наречие его капеллан, отец Ансельм. Священник был полиглотом, прекрасно знал и латынь, и итальянский, и английский, но на любом языке говорил с таким ужасающим французским акцентом, что понять его можно было с трудом.
Итальянцы решили, что умирать им ни к чему, и согласились помочь знаменитому государю. А за самую символическую плату капитан пиратского корабля вызвался скрытно провести английские корабли в любой уголок Адриатики… В Венецию? Нет-нет, рядом с Республикой лучше не появляться. С тех пор как тамошние долей забрали такую силу, у Венеции замечательный флот. Там пиратов не любят…
– Тогда можно в Градо – это не Венеция, это уже Верона.
– Верона в союзе с Республикой. Их корабли ходят вместе.
– Вот как? – Ричард задумался. – Что ж, пусть будет Истрийская марка. Сможете?
– С легкостью. Я же сказал – любой уголок Адриатики. Какой город?
Король Английский покосился на капитана своего корабля, который заодно служил здесь лоцманом. Капеллан бегом принес карты, и после долгого обсуждения решили, что берег между Капо д'Истрия и Паренцо подойдет как нельзя лучше.
Еще в Сирии, обдумывая возвращение на родину, Ричард впервые в жизни вспомнил о том, сколько у него врагов.
А врагов было много. Родившись знатным и сильным, Ричард не снисходил до слабостей окружающих, не старался избежать конфликтов и лишь теперь понял, что не так просто будет ему найти монарха, расположенного к нему по-дружески. На жалких четырех кораблях, к тому же здорово пострадавших от непогоды, нечего и думать добраться до Англии. Так или иначе, но придется приставать к берегу. Где? На Сицилии? Вряд ли Танкред де Лечче уже успел забыть, как качественно его ободрали англичане. Священная Римская империя? Там правит Генрих VI, отпрыск Фридриха Барбароссы, женатый на Констанции Гвискар. Он до сих пор глотку Ричарду готов перегрызть, что не сумел получить наследство своей жены – королевство Двух Сицилии. Он помогать не станет.
Франция? Там люди Филиппа-Августа. Кроме того, там Раймон Тулузский, с которым у короля Англии вышла ссора в последние дни сирийской войны. И повод-то пустяковый, но граф ударился в амбиции, стал чего-то требовать – словом, вел себя неподобающе. Пришлось его осадить. А Раймон сразу вспомнил какие-то пустые ссоры, произошедшие в давние времена между старым графом и королем Генрихом, еще до похода на Восток, в Аквитании. Этим злопамятным графам и герцогам палец в рот не клади – мигом найдут, к чему прицепиться. Дело-то наверняка в том, что Раймон передумал получать Вель от Ричарда и решил получить его от Филиппа-Августа.
Вольному воля, они еще сквитаются.
Также отпадает и Арль, Южная Галлия, потому что в большинстве своем бароны Прованса не любили Ричарда – с тех пор, как его обвинили в убийстве Конрада де Монферра. Лишь теперь он вспомнил слова Монтгомери о том, что нехорошо, если его, властителя Англии, обвинят в этом. Да уж… Но, впрочем, уже поздно. Вся знать Европы в той или иной степени состоит в родстве, а в Провансе родичей Конрада особенно много, поскольку его отец оттуда родом.
А до Испании не добраться. Даже если и удалось бы – через Испанию не пройти. Это все равно что в одиночестве тащиться через Сирию.
В состав Священной Римской империи входила Австрия, довольно большое герцогство, где правил Леопольд. Вот уж кто не любил Ричарда, и надо признать, было за что… Плантагенсту быстро надоело считать.
Что же ему оставалось? Очевидно – пытаться пробраться по этим землям скрытно. Тем более теперь, когда от его флота осталось только четыре корабля, а отряд, который он мог сплотить вокруг себя, вовсе ничего не стоил.
И король Английский приказал своим людям отправиться в Англию на кораблях – как только он сам и несколько его слуг сойдут на Истрийский берег. Государю никто не противоречил – тот, кто мог бы встать на его пути, граф Эдмер Монтгомери, лежал в трюме на вонючей подстилке, едва дыша от боли в сломанных ребрах, и неизвестно было, выживет он или нет. Со своим сюзереном вызвались идти Балдуин Бэтюнский, Вильгельм Этангский, пара оруженосцев, капелланы Филипп и Ансельм, да еще несколько слуг, которых, впрочем, никто не спрашивал.
На берег сгрузили небогатый (сравнительно, конечно) скарб его величества, коней и провизию, после чего корабли развернулись и растаяли в голубоватой морской дымке.
А король отправился в глубь враждебной ему страны, стремясь пересечь границу и оказаться в другой, не менее враждебной стране… Впрочем, выбора у него не оставалось…
Глава 3
– Да, – протянула Серпиана, глядя в огонь. – Бревнышко почти прогорело, пламя угасало, колода рассыпалась углями, дающими устойчивый и сильный жар. Девушка пристроила в центр кострища котелок с остатками похлебки. – Только откуда ты это узнал?
– Из Франции в Тир прибыл гонец. Он был на одном из этих кораблей и, понятное дело, видел все сам. Я прочел его память.
– Ты уже многому научился… Еще год назад смотрел на меня растерянно, когда надо было мысли читать, а тут – память… А что еще ты узнал?
Дик пожал плечами:
– Только то, что король в плену. Гонец ведь и сам узнал об этом из третьих рук.
– И что ты собираешься делать? – спросила она опасливо.
Молодой рыцарь слегка улыбнулся:
– Я буду выручать из плена своего короля.
Девушка долго молчала. Она помешивала остатки похлебки в котелке, потом придвинула его к себе и стала есть медленно и церемонно, словно на приеме у короля.
– А зачем тебе это нужно? – наконец спросила она.
– В каком смысле?
– Зачем тебе нужно спасать Ричарда?
– Как зачем? Он мой король.
Еще одна пауза, уже покороче. Серпиана придвинула ему котелок, в котором вот-вот должно было показаться дно, протянула ложку.
– Ты ничем не привязан к этому миру, Дик, – сказала она тихо. – Мы с тобой можем уйти туда, где твой король просто не сумеет дотянуться до тебя. В иной мир он и носа не сунет, куда уж ему. Там мы с тобой обретем новую родину. Что тебя здесь держит?
– Я ничем не привязан к своему миру? – воскликнул он. – А ты? Разве ты не мечтаешь вернуться к себе на родину?
– Мечтаю, – прошептала она. – Но раз речь зашла о родине, то я повторю вопрос: при чем здесь король? Зачем его спасать? Пусть выкарабкивается сам, как хочет.
– Он – мой король. Я приносил ему присягу.
– Разве ты лично ему приносил присягу? Ты клялся любому королю, который будет сидеть на его месте. Ты клялся трону. А затруднения короля – дело самого короля.
– Я клялся…
– Он – очень плохой король! Просто отвратительный.
Дик поскреб подбородок. Он не брился уже больше недели, – а где здесь, в глуши, найдешь хотя бы сносного цирюльника? – и уже успел отрастить маленькую бородку.
– Возможно. Но – не самый плохой. Впрочем, даже это не имеет значения. Он – мой отец.
Серпиана поджала губы.
– Хорош отец. Он даже не знает об этом, не так ли? И матушку твою он не спрашивал, хочет ли она от него рожать. У меня на родине подобное поведение не одобряется. А виновному потом всю душу выматывают. Или делают что-нибудь похуже.
– Кто выматывает?
– Родственники.
– У Алисы Уэбо, урожденной Эшлии, не было таких родственников, которые могли бы вымотать душу сыну короля, – мрачно ответил Дик. – А у Этельвольда Уэбо и вовсе нет никаких родственников. Но это не имеет значения. Мне плевать, какой Ричард отец и король. Я клялся, и выполнить клятву нужно не кому-то, а мне. Мне самому. Только это имеет значение.
Она опустила глаза, больше не смея возражать. На миг ей показалось, что из его глаз на нее взглянул отец, глава Дома Живого Изумруда, который был и остался для нее самым лучшим в мире мужчиной… Впрочем, не только в мире – во вселенной. Она никогда не думала, что встретит человека, который станет для нее так же дорог, как отец, которого она будет так же уважать и так же любить…
Глава рода всегда говорил ей: «Неважно, что думают остальные. Главное – всегда поступать так, как требует твое сердце. Только совесть – твой судья. Клятву нужно сдерживать всегда и везде, но не потому, что кто-нибудь может узнать о твоем бесчестье. А потому, что иначе и быть не может».
Она все-таки взглянула ему в глаза.
– Да, конечно. – Голос девушки звучал устало. – Если так, то, конечно, ты должен спасти своего короля. Если я смогу чем-то помочь тебе…
– Я надеюсь на твою помощь.
– Итак, что же ты решил? Отправляемся в Италию?
– Сперва на Кипр. По твоему совету искупаюсь в источнике и приведу себя в порядок. Как я понимаю, если б не этот источник, я не смог бы справиться с Далханом?
– Само собой. Источник напитал тебя силой, а поскольку ты в первую очередь проводник, то есть способен накапливать в себе больше энергии, чем любой другой маг, тебе было чем сопротивляться.
– Значит, надо обновить запас. Потом заглянем на Италийскую Сицилию. А потом, пожалуй, мы с тобой отправимся в Истрийскую марку. Это не сама Италия, это рядом. Владение, граничащее с Венецианской республикой и Веронской маркой. Думаю, там мы сможем добыть самые свежие новости.
– Надеюсь…
– А теперь ложимся. Утром на Кипр отбывает корабль. – За последние несколько дней манеры Дика изменились, он стал похож на знатного человека, привыкшего распоряжаться и встречать повиновение. Его спутница не возражала. – Надо с утра пораньше успеть договориться с капитаном. Ты же не бросишь своего скакуна?
Серпиана дотянулась и погладила жеребца по храпу.
– Ни за что, – улыбаясь, сказала она.
– Кстати, – раскладывая плащ на песчаном полупещеры, припомнил молодой рыцарь. – Давно хотел тебя спросить…
– Да?
– Как тебя зовут на самом деле? Не Серпиана же, я прав?
Девушка рассмеялась:
– Что ж… Живем бок о бок уже почти три года. Самое время наконец узнать, а как же зовут девушку, с которой давно спишь…
– Ладно, Ана, я виноват. Признаю. Но теперь-то ты мне скажешь? У тебя ведь есть настоящее имя?
– Конечно, есть. – Она улыбалась и медлила. – Только оно длинное.
– Ну так назови. Уверен, я заучу с первого раза.
– Ну смотри… Ингреи Эмдей Иерел, Геалва Белая.
– Хм… Не так уж длинно. Постараюсь запомнить.
– Это неполное, – улыбнулась она. – Я назвала только личное. А есть еще родовое и два семейных – по матери и по отцу. – Девушка не выдержала и расхохоталась, глядя в его ошеломленное лицо. – Не трудись. Если захочешь, я тебе потом все растолкую.
– Но называть-то тебя как?
– Называй Серпианой. Или, если угодно, Йерел. Мне так привычнее.
– М-да… Где уж освоить все это за один раз. Я, пожалуй, буду сбиваться. Мне Серпиана удобнее.
– Серпиана тоже хорошо, – тихо сказала она. – Потому что я – последняя в своем роду. Таких оборотней, как я, больше не осталось. Все были на том поле.
Она поскучнела и, повернувшись спиной, улеглась отдыхать. Он чувствовал, что девушка на него нисколько не обиделась, но между ними появилась некоторая напряженность, она леденила его, словно холодный северный ветер.
Наутро они пустились в путь к акрской гавани, оттуда и должен был уйти в море корабль под флагом с огромным красным крестом тамплиеров. Договориться с моряками удалось быстро и сравнительно недорого. Дик назвал свое настоящее имя, и к нему отнеслись, как ко всем рыцарям Креста, возвращающимся на родину, с пониманием и снисходительно. А благодаря кладу Килани и былой щедрости короля Ричарда молодой граф и его спутница могли ни в чем себя не стеснять. На Кипре все еще распоряжались тамплиеры, хотя уже год, как остров по соглашению был передан во владение Ги де Лузиньяна. Возможно, дело было в том, что бывший король Иерусалимский никак не мог набрать денег на выкуп. Тамплиеры его не торопили – остров был богатый, а после показательного подавления мятежа налоги стали платить все.
О бунте и его подавлении все, кто не был коренным киприотом и не испытал этого на себе, говорили с восхищением. Рассказывали, как против огромных толп разъяренных жителей, вооруженных чем попало, без колебаний выступила одна-единственная сотня рыцарей Тампля – больше их на острове и не было. Закованные в железо, великолепно обученные и вооруженные, они строем пронеслись сквозь толпу. И крестьяне побежали. После этого несложно было справиться с остатками мятежа.
В Лимассоле все ничего не изменилось, разве что с берегов были убраны временные укрепления да пристань надстроена в длину. Здесь грузилось и разгружалось множество торговых кораблей, на ярмарках города вовсю шел торг, жителям было куда нести плоды своего труда, и если б не налоги и подати, они, наверное, даже были бы счастливы.
За деньги здесь, как в любом торговом городе, можно было получить что угодно. Купцы с удовольствием выкачивали из воинов Креста все награбленные ими ценности, словно волновались, как бы в Англию не попало слишком много золота. Дик и Серпиана сняли комнатушку в таверне, и девушка, едва захлопнув за слугой дверь, с облегчением принялась переодеваться в платье – последнее сохранившееся во вьюке.
Жених подшучивал над нею:
– Помнится, ты говорила, что в штанах чувствуешь себя лучше.
– Все хорошо в меру, – ответила она.
Вечером они оба покинули город и углубились в сады расположенные к востоку от людских жилищ, и примыкающие к лесу у подножия горы. Оттуда уже можно было докарабкаться до вершины. Шли пешком, оставив коней на конюшне при постоялом дворе.
В садах – одичавших, должно быть, давно лишенных ухода, – бесновалась поздняя весна. Солнце еще не село за горизонт, и в красноватом свете ароматная метель, состоявшая из яблоневых и грушевых цветков, казалась чем-то неправдоподобно-прекрасным. Затаив дыхание, смотрел молодой рыцарь, как его невеста, изящно подобрав подол, ступает по бело-розовой земле, овеваемая ветром, несущим тысячи душистых лепестков, как оборачивается и вопросительно улыбается в ответ на его ошеломленный взгляд. Она походила на принцессу из легенды, от красоты которой останавливается сердце, мутится взор, одного слова которой достаточно, чтобы покорить, одним взглядом способную погубить мужчину – но он все равно жаждет этого взгляда… Почему похожа? Дик задохнулся. Она и есть принцесса. Она так прекрасна, что у него кружится голова и слабеют ноги…
Молодой рыцарь бросился к ней, взрывая ногами груды невесомых лепестков, крепко обнял, словно боясь, что она сейчас улетит, прижал к себе и стал целовать. Серпиана покачнулась – и они вместе полетели на кучу сухих листьев, оставшихся с осени.
Девушка увернулась и, когда они повалились на землю, оказалась не под ним, а рядом. Дик больно ушиб локоть о камень, но отметил сей факт лишь краем сознания. Он ожидал, что Серпиана даст ему пощечину за столь грубое нападение – характер у девушки был независимый, это давно уже стало понятно, – но вместо этого она гибкой, подвижной рыбкой приникла к нему, обняла и стала ласково гладить по лицу и плечам.
– Я тебя тоже люблю, – прошептала она, хотя рыцарь-маг не произнес ни слова. Он молча целовал ее глаза.
– Ты не обиделась? – тихо спросил он чуть погодя.
– Нисколько. – Серпиана покосилась на него с вызывающей улыбкой. – Я знаю: вы, мужчины, по-другому не умеете выражать любовь… – Она помолчала. – Может, все-таки пойдем?
Сквозь тонкие, как кружево, ветви деревьев с неба просачивалась ночь. Она сгустила туман, наползающий с далекой реки, принесла с моря прохладу, которую привыкшие к местной жаре люди могли бы, пожалуй, счесть холодом. В глубине души Дик тосковал по Корнуоллу, по расцветающим весной яблоням и вишням, по запахам распаханных полей и вкусу хлеба, смолотого па каменных жерновах мельницы, что была лишь десять лет назад построена в Уэбо. Украдкой поглядывая на Серпиану, бесшумно пробирающуюся по чахлому леску в двух шагах от него, он представлял ее, поднимающуюся по корнуолльским скалам, собирающую вишни в плетенную из лозы корзинку или пекущую хлеб в огромной печи, поставленной рядом с донжоном… Впрочем, если это будет донжон герефордского замка, то хлеб будут печь служанки, а она – лишь присматривать.
Границы источника начинались у подножия горы. Здесь уже мерцал воздух, наполненный энергией больше, чем обычно, чахли деревья и неохотно росла трава. Только мох по-прежнему покрывал серые скалы плотным зеленым ковром; его, пожалуй, стало даже больше, чем раньше. Но, как известно, мох да еще грибы охотнее всего впитывают в себя чужую энергию. Дик наклонился, потрогал его ладонью и с улыбкой сказал Серпиане:
– Его теперь можно использовать как артефакт.
– Кого?
– Мох.
– Хм… Разве что очень слабенький артефакт, – ответила изумленная необычной идеей девушка. – Да и зачем?
– Низачем. Я просто так сказал.
Он шел, вспоминая, как в первый раз поднимался сюда магической тропой, сократившей путь до одного шага. Трагерна, молодого ученика Гвальхира, который теперь обретается неизвестно где, всегда тянуло к масштабный действиям. Это по его настоянию тогда Дик ненадолго остановил время – чтобы успеть сделать друиду посох и вернуться к берегу, к спрятанному в кустах кораблю. Теперь, кое-что узнав и поняв, Дик осознал, что поступать так не следовало. Но, впрочем, было поздно. Своим деянием он оповестил всех магов своего мира и всех окружающих миров, что стоит на вершине горы близ Лимассольской бухты, на собственном источнике, и собирается шалить дальше.
«Ты же и тогда это понимал, – упрекнул он сам себя, но сразу поправился: – Почти понимал. Не понимал, но чувствовал. И хотел спровоцировать Далхана. Думал, что это правильнее, чем каждую минуту ждать нападения из-за спины. Ну дождался. Спровоцировал. Лучше тебе стало?» Молодой рыцарь долго размышлял над этим вопросом, но потом все-таки пришел к выводу, что да, лучше.
Не зря говорят, что практика – самая надежная форма обучения. После гонки по мирам и настоящей, без поблажек, схватки с врагом Дик многому, очень многому научился. Он чувствовал, насколько увеличились его силы, сколь многое он понял, на что сделался способен – и заодно как он слаб по сравнению с Далханом, по сравнению с тем, на что он будет способен когда-нибудь. И как много ему еще предстоит освоить и выучить.
Он с готовностью пообещал себе, что уж теперь возьмется за дело всерьез.
Серпиана скользила по склону горы с легкостью лунного луча. Не раз она останавливалась и поджидала мужчину, обдирающего колени о неустойчивый камень или выступ скалы. В какой-то момент ей это надоело, она вынула из-за пояса моток веревки, развернула его – и обратилась в змею. Здоровенное пресмыкающееся зажало конец веревки во рту и заскользило по склону. Вверх.
Дик мгновенно потерял ее из виду. Но через несколько минут девушка как ни в чем не бывало поднялась над выступом далеко вверху и махнула ему рукой.
«Поднимайся, – понял он. В тишине ночи девушка не стала бы кричать. – Все в порядке».
Когда он вскарабкался на уступ, Серпианы там уже не было, но веревка скоро перекочевала выше, и так далее. Они почти не обсуждали этот путь, но Дику было понятно, что демонстрировать силу и снова призывать на свою голову неприятности он не хочет. Серпиана ни о чем его не спрашивала. Она просто принялась помогать ему.
До вершины горы они добрались к рассвету. Небо посерело, потом порозовело на горизонте, края облаков украсились изысканными узорами, в которых можно было рассмотреть и завитки листков, и венчики цветов, и гибкие лианы. Казалось, что весна, изукрасив землю, решила добраться до небес и там тоже зацвели сады. Облачный многоцветный узор менялся каждую минуту, и красотой его нельзя было вдоволь насладиться, как нельзя до дна испить чашу радостей самой жизни. Полюбовавшись морем, постепенно расцветающим под прикосновениями солнца, Дик отвернулся и присел на корточки возле магического источника.
– Из Франции в Тир прибыл гонец. Он был на одном из этих кораблей и, понятное дело, видел все сам. Я прочел его память.
– Ты уже многому научился… Еще год назад смотрел на меня растерянно, когда надо было мысли читать, а тут – память… А что еще ты узнал?
Дик пожал плечами:
– Только то, что король в плену. Гонец ведь и сам узнал об этом из третьих рук.
– И что ты собираешься делать? – спросила она опасливо.
Молодой рыцарь слегка улыбнулся:
– Я буду выручать из плена своего короля.
Девушка долго молчала. Она помешивала остатки похлебки в котелке, потом придвинула его к себе и стала есть медленно и церемонно, словно на приеме у короля.
– А зачем тебе это нужно? – наконец спросила она.
– В каком смысле?
– Зачем тебе нужно спасать Ричарда?
– Как зачем? Он мой король.
Еще одна пауза, уже покороче. Серпиана придвинула ему котелок, в котором вот-вот должно было показаться дно, протянула ложку.
– Ты ничем не привязан к этому миру, Дик, – сказала она тихо. – Мы с тобой можем уйти туда, где твой король просто не сумеет дотянуться до тебя. В иной мир он и носа не сунет, куда уж ему. Там мы с тобой обретем новую родину. Что тебя здесь держит?
– Я ничем не привязан к своему миру? – воскликнул он. – А ты? Разве ты не мечтаешь вернуться к себе на родину?
– Мечтаю, – прошептала она. – Но раз речь зашла о родине, то я повторю вопрос: при чем здесь король? Зачем его спасать? Пусть выкарабкивается сам, как хочет.
– Он – мой король. Я приносил ему присягу.
– Разве ты лично ему приносил присягу? Ты клялся любому королю, который будет сидеть на его месте. Ты клялся трону. А затруднения короля – дело самого короля.
– Я клялся…
– Он – очень плохой король! Просто отвратительный.
Дик поскреб подбородок. Он не брился уже больше недели, – а где здесь, в глуши, найдешь хотя бы сносного цирюльника? – и уже успел отрастить маленькую бородку.
– Возможно. Но – не самый плохой. Впрочем, даже это не имеет значения. Он – мой отец.
Серпиана поджала губы.
– Хорош отец. Он даже не знает об этом, не так ли? И матушку твою он не спрашивал, хочет ли она от него рожать. У меня на родине подобное поведение не одобряется. А виновному потом всю душу выматывают. Или делают что-нибудь похуже.
– Кто выматывает?
– Родственники.
– У Алисы Уэбо, урожденной Эшлии, не было таких родственников, которые могли бы вымотать душу сыну короля, – мрачно ответил Дик. – А у Этельвольда Уэбо и вовсе нет никаких родственников. Но это не имеет значения. Мне плевать, какой Ричард отец и король. Я клялся, и выполнить клятву нужно не кому-то, а мне. Мне самому. Только это имеет значение.
Она опустила глаза, больше не смея возражать. На миг ей показалось, что из его глаз на нее взглянул отец, глава Дома Живого Изумруда, который был и остался для нее самым лучшим в мире мужчиной… Впрочем, не только в мире – во вселенной. Она никогда не думала, что встретит человека, который станет для нее так же дорог, как отец, которого она будет так же уважать и так же любить…
Глава рода всегда говорил ей: «Неважно, что думают остальные. Главное – всегда поступать так, как требует твое сердце. Только совесть – твой судья. Клятву нужно сдерживать всегда и везде, но не потому, что кто-нибудь может узнать о твоем бесчестье. А потому, что иначе и быть не может».
Она все-таки взглянула ему в глаза.
– Да, конечно. – Голос девушки звучал устало. – Если так, то, конечно, ты должен спасти своего короля. Если я смогу чем-то помочь тебе…
– Я надеюсь на твою помощь.
– Итак, что же ты решил? Отправляемся в Италию?
– Сперва на Кипр. По твоему совету искупаюсь в источнике и приведу себя в порядок. Как я понимаю, если б не этот источник, я не смог бы справиться с Далханом?
– Само собой. Источник напитал тебя силой, а поскольку ты в первую очередь проводник, то есть способен накапливать в себе больше энергии, чем любой другой маг, тебе было чем сопротивляться.
– Значит, надо обновить запас. Потом заглянем на Италийскую Сицилию. А потом, пожалуй, мы с тобой отправимся в Истрийскую марку. Это не сама Италия, это рядом. Владение, граничащее с Венецианской республикой и Веронской маркой. Думаю, там мы сможем добыть самые свежие новости.
– Надеюсь…
– А теперь ложимся. Утром на Кипр отбывает корабль. – За последние несколько дней манеры Дика изменились, он стал похож на знатного человека, привыкшего распоряжаться и встречать повиновение. Его спутница не возражала. – Надо с утра пораньше успеть договориться с капитаном. Ты же не бросишь своего скакуна?
Серпиана дотянулась и погладила жеребца по храпу.
– Ни за что, – улыбаясь, сказала она.
– Кстати, – раскладывая плащ на песчаном полупещеры, припомнил молодой рыцарь. – Давно хотел тебя спросить…
– Да?
– Как тебя зовут на самом деле? Не Серпиана же, я прав?
Девушка рассмеялась:
– Что ж… Живем бок о бок уже почти три года. Самое время наконец узнать, а как же зовут девушку, с которой давно спишь…
– Ладно, Ана, я виноват. Признаю. Но теперь-то ты мне скажешь? У тебя ведь есть настоящее имя?
– Конечно, есть. – Она улыбалась и медлила. – Только оно длинное.
– Ну так назови. Уверен, я заучу с первого раза.
– Ну смотри… Ингреи Эмдей Иерел, Геалва Белая.
– Хм… Не так уж длинно. Постараюсь запомнить.
– Это неполное, – улыбнулась она. – Я назвала только личное. А есть еще родовое и два семейных – по матери и по отцу. – Девушка не выдержала и расхохоталась, глядя в его ошеломленное лицо. – Не трудись. Если захочешь, я тебе потом все растолкую.
– Но называть-то тебя как?
– Называй Серпианой. Или, если угодно, Йерел. Мне так привычнее.
– М-да… Где уж освоить все это за один раз. Я, пожалуй, буду сбиваться. Мне Серпиана удобнее.
– Серпиана тоже хорошо, – тихо сказала она. – Потому что я – последняя в своем роду. Таких оборотней, как я, больше не осталось. Все были на том поле.
Она поскучнела и, повернувшись спиной, улеглась отдыхать. Он чувствовал, что девушка на него нисколько не обиделась, но между ними появилась некоторая напряженность, она леденила его, словно холодный северный ветер.
Наутро они пустились в путь к акрской гавани, оттуда и должен был уйти в море корабль под флагом с огромным красным крестом тамплиеров. Договориться с моряками удалось быстро и сравнительно недорого. Дик назвал свое настоящее имя, и к нему отнеслись, как ко всем рыцарям Креста, возвращающимся на родину, с пониманием и снисходительно. А благодаря кладу Килани и былой щедрости короля Ричарда молодой граф и его спутница могли ни в чем себя не стеснять. На Кипре все еще распоряжались тамплиеры, хотя уже год, как остров по соглашению был передан во владение Ги де Лузиньяна. Возможно, дело было в том, что бывший король Иерусалимский никак не мог набрать денег на выкуп. Тамплиеры его не торопили – остров был богатый, а после показательного подавления мятежа налоги стали платить все.
О бунте и его подавлении все, кто не был коренным киприотом и не испытал этого на себе, говорили с восхищением. Рассказывали, как против огромных толп разъяренных жителей, вооруженных чем попало, без колебаний выступила одна-единственная сотня рыцарей Тампля – больше их на острове и не было. Закованные в железо, великолепно обученные и вооруженные, они строем пронеслись сквозь толпу. И крестьяне побежали. После этого несложно было справиться с остатками мятежа.
В Лимассоле все ничего не изменилось, разве что с берегов были убраны временные укрепления да пристань надстроена в длину. Здесь грузилось и разгружалось множество торговых кораблей, на ярмарках города вовсю шел торг, жителям было куда нести плоды своего труда, и если б не налоги и подати, они, наверное, даже были бы счастливы.
За деньги здесь, как в любом торговом городе, можно было получить что угодно. Купцы с удовольствием выкачивали из воинов Креста все награбленные ими ценности, словно волновались, как бы в Англию не попало слишком много золота. Дик и Серпиана сняли комнатушку в таверне, и девушка, едва захлопнув за слугой дверь, с облегчением принялась переодеваться в платье – последнее сохранившееся во вьюке.
Жених подшучивал над нею:
– Помнится, ты говорила, что в штанах чувствуешь себя лучше.
– Все хорошо в меру, – ответила она.
Вечером они оба покинули город и углубились в сады расположенные к востоку от людских жилищ, и примыкающие к лесу у подножия горы. Оттуда уже можно было докарабкаться до вершины. Шли пешком, оставив коней на конюшне при постоялом дворе.
В садах – одичавших, должно быть, давно лишенных ухода, – бесновалась поздняя весна. Солнце еще не село за горизонт, и в красноватом свете ароматная метель, состоявшая из яблоневых и грушевых цветков, казалась чем-то неправдоподобно-прекрасным. Затаив дыхание, смотрел молодой рыцарь, как его невеста, изящно подобрав подол, ступает по бело-розовой земле, овеваемая ветром, несущим тысячи душистых лепестков, как оборачивается и вопросительно улыбается в ответ на его ошеломленный взгляд. Она походила на принцессу из легенды, от красоты которой останавливается сердце, мутится взор, одного слова которой достаточно, чтобы покорить, одним взглядом способную погубить мужчину – но он все равно жаждет этого взгляда… Почему похожа? Дик задохнулся. Она и есть принцесса. Она так прекрасна, что у него кружится голова и слабеют ноги…
Молодой рыцарь бросился к ней, взрывая ногами груды невесомых лепестков, крепко обнял, словно боясь, что она сейчас улетит, прижал к себе и стал целовать. Серпиана покачнулась – и они вместе полетели на кучу сухих листьев, оставшихся с осени.
Девушка увернулась и, когда они повалились на землю, оказалась не под ним, а рядом. Дик больно ушиб локоть о камень, но отметил сей факт лишь краем сознания. Он ожидал, что Серпиана даст ему пощечину за столь грубое нападение – характер у девушки был независимый, это давно уже стало понятно, – но вместо этого она гибкой, подвижной рыбкой приникла к нему, обняла и стала ласково гладить по лицу и плечам.
– Я тебя тоже люблю, – прошептала она, хотя рыцарь-маг не произнес ни слова. Он молча целовал ее глаза.
– Ты не обиделась? – тихо спросил он чуть погодя.
– Нисколько. – Серпиана покосилась на него с вызывающей улыбкой. – Я знаю: вы, мужчины, по-другому не умеете выражать любовь… – Она помолчала. – Может, все-таки пойдем?
Сквозь тонкие, как кружево, ветви деревьев с неба просачивалась ночь. Она сгустила туман, наползающий с далекой реки, принесла с моря прохладу, которую привыкшие к местной жаре люди могли бы, пожалуй, счесть холодом. В глубине души Дик тосковал по Корнуоллу, по расцветающим весной яблоням и вишням, по запахам распаханных полей и вкусу хлеба, смолотого па каменных жерновах мельницы, что была лишь десять лет назад построена в Уэбо. Украдкой поглядывая на Серпиану, бесшумно пробирающуюся по чахлому леску в двух шагах от него, он представлял ее, поднимающуюся по корнуолльским скалам, собирающую вишни в плетенную из лозы корзинку или пекущую хлеб в огромной печи, поставленной рядом с донжоном… Впрочем, если это будет донжон герефордского замка, то хлеб будут печь служанки, а она – лишь присматривать.
Границы источника начинались у подножия горы. Здесь уже мерцал воздух, наполненный энергией больше, чем обычно, чахли деревья и неохотно росла трава. Только мох по-прежнему покрывал серые скалы плотным зеленым ковром; его, пожалуй, стало даже больше, чем раньше. Но, как известно, мох да еще грибы охотнее всего впитывают в себя чужую энергию. Дик наклонился, потрогал его ладонью и с улыбкой сказал Серпиане:
– Его теперь можно использовать как артефакт.
– Кого?
– Мох.
– Хм… Разве что очень слабенький артефакт, – ответила изумленная необычной идеей девушка. – Да и зачем?
– Низачем. Я просто так сказал.
Он шел, вспоминая, как в первый раз поднимался сюда магической тропой, сократившей путь до одного шага. Трагерна, молодого ученика Гвальхира, который теперь обретается неизвестно где, всегда тянуло к масштабный действиям. Это по его настоянию тогда Дик ненадолго остановил время – чтобы успеть сделать друиду посох и вернуться к берегу, к спрятанному в кустах кораблю. Теперь, кое-что узнав и поняв, Дик осознал, что поступать так не следовало. Но, впрочем, было поздно. Своим деянием он оповестил всех магов своего мира и всех окружающих миров, что стоит на вершине горы близ Лимассольской бухты, на собственном источнике, и собирается шалить дальше.
«Ты же и тогда это понимал, – упрекнул он сам себя, но сразу поправился: – Почти понимал. Не понимал, но чувствовал. И хотел спровоцировать Далхана. Думал, что это правильнее, чем каждую минуту ждать нападения из-за спины. Ну дождался. Спровоцировал. Лучше тебе стало?» Молодой рыцарь долго размышлял над этим вопросом, но потом все-таки пришел к выводу, что да, лучше.
Не зря говорят, что практика – самая надежная форма обучения. После гонки по мирам и настоящей, без поблажек, схватки с врагом Дик многому, очень многому научился. Он чувствовал, насколько увеличились его силы, сколь многое он понял, на что сделался способен – и заодно как он слаб по сравнению с Далханом, по сравнению с тем, на что он будет способен когда-нибудь. И как много ему еще предстоит освоить и выучить.
Он с готовностью пообещал себе, что уж теперь возьмется за дело всерьез.
Серпиана скользила по склону горы с легкостью лунного луча. Не раз она останавливалась и поджидала мужчину, обдирающего колени о неустойчивый камень или выступ скалы. В какой-то момент ей это надоело, она вынула из-за пояса моток веревки, развернула его – и обратилась в змею. Здоровенное пресмыкающееся зажало конец веревки во рту и заскользило по склону. Вверх.
Дик мгновенно потерял ее из виду. Но через несколько минут девушка как ни в чем не бывало поднялась над выступом далеко вверху и махнула ему рукой.
«Поднимайся, – понял он. В тишине ночи девушка не стала бы кричать. – Все в порядке».
Когда он вскарабкался на уступ, Серпианы там уже не было, но веревка скоро перекочевала выше, и так далее. Они почти не обсуждали этот путь, но Дику было понятно, что демонстрировать силу и снова призывать на свою голову неприятности он не хочет. Серпиана ни о чем его не спрашивала. Она просто принялась помогать ему.
До вершины горы они добрались к рассвету. Небо посерело, потом порозовело на горизонте, края облаков украсились изысканными узорами, в которых можно было рассмотреть и завитки листков, и венчики цветов, и гибкие лианы. Казалось, что весна, изукрасив землю, решила добраться до небес и там тоже зацвели сады. Облачный многоцветный узор менялся каждую минуту, и красотой его нельзя было вдоволь насладиться, как нельзя до дна испить чашу радостей самой жизни. Полюбовавшись морем, постепенно расцветающим под прикосновениями солнца, Дик отвернулся и присел на корточки возле магического источника.