– Это сделали люди Дома Живого Изумруда. Пять лет назад. Давно уже.
   – А где они теперь? – оживился Дик.
   – Бог их знает, – довольно безмятежно ответил хозяин. – Где-то прячутся. Или не прячутся. Когда появится новый лорд, назначенный Советом, или кровный родственник Дома Изумруда, они будут служить ему верой и правдой. А если нет, он их переловит и перевешает. А сейчас они держатся неподалеку от метрополии Дома.
   – Это где? – Молодой рыцарь был озадачен. Он не знал, что такое «метрополия», но спрашивать было неловко.
   Трактирщик и все посетители стали объяснять ему дорогу, но поскольку англичанин не знал местных рек, лесов, деревень и городов, то ориентировался в основном на жесты. И утром, позавтракав и набив торока овсом, который ему согласился продать проезжий купец, Дик отправился в ту сторону, куда махали особенно настойчиво.
   Дорога, по которой он ехал, была непривычно хороша. По сторонам то и дело встречались села, большие и маленькие, ухоженные и не очень. Все они поражали Дика своей обустроенностью. На его родине деревеньки все норовили спрятаться от посторонних глаз да выглядеть победнее, чтобы у сборщиков налогов не возникло предположение, будто тут есть что брать.
   В родном мире Серпианы никто ничего не боялся. Домики выглядели нарядно, ладно, был заметен достаток. От крестьянина, с которым он в первый день ехал к трактиру, Дик уже знал, что больше половины урожая земледельцы должны отдавать в казну и своему лорду. Но что-то все равно оставалось, и этого «чего-то» хватало и на прожитье, и на продажу.
   И потому задачей хорошего хозяина стало не спрятать денежки в кубышку, зарытую как можно глубже, а показать свой достаток, похвалиться умением распоряжаться в своем хозяйстве. Похвалиться хочет каждый человек. Поразмыслив, Дик решил, что это, скорей всего, признак благосостояния, то есть нормальной жизни обитателей любой страны любого мира. Судя по этому признаку, легко догадаться, что благосостояния в Англии нет с тех пор, как существуют короли с их налогами.
   Местность постепенно становилась все каменистее и холмистее. Через три дня пути вдалеке, возносясь над древесными кронами, стали видны бледно-туманные голубые горы. Дорога взбиралась на холмы, потом ныряла в долину и снова карабкалась вверх. Холмы были очень пологие, где-то они густо заросли кустарником и лесом, где-то – лишь травой и мхом.
   Ехать пришлось долго, не один день. Первую ночь Дик провел в лесной чаще, забравшись поглубже в заросли от возможных бандитов, а вторую, плюнув, переночевал прямо у дороги. Никто на него не нападал, даже интереса особенно не проявлял. Несколько раз этой же дорогой проезжали телеги, груженые и порожние, иногда попадались верховые, гнавшие коней изо всех сил, – должно быть, гонцы. Попадались и пешие.
   Как ни странно, чем дальше, тем больше становилось попутчиков. Рыцарь-маг был уверен, что после гибели Дома принадлежащий ему замок и земли пришли в запустение. Но не похоже, чтобы твердыня Живого Изумруда, или как она там называется, пустовала, решил Дик. Наверное, поблизости от нее много деревень, туда и направляются телеги с поклажей и без.
   В какой-то момент дорога сделала поворот и вознеслась на вершину холма. Лес расступился, и англичанин увидел замок.
   Он думал, что после крепости Далхана его ничто уже не может удивить, но ошибся. Увиденное поразило его до глубины души. Перед ним на расстоянии двух или двух с половиной миль возносился над кронами деревьев огромный замок. Причем внимание на себя обращала не столько высота стен и башен, сколько их ширина. Стены, ненамного ниже, чем в замке Рэил, казались самыми обычными, потому что от ворот простирались в каждую сторону на добрую милю. Соотношение длины и ширины было гармоничным, и можно было подумать, что эта крепость – самая обычная, только построена неведомыми гигантами для своих надобностей. Одно удивляло – почему эти гиганты прорубили в стенах такие маленькие окошки и возвели такие узкие башни?
   За стенами этого замка, наверное, без труда поместился бы целый Лондон или любой другой известный Дику город и еще осталось бы чуток места.
   Англичанин не представлял себе, кому понадобилось строить подобную громаду. Внутри могла бы поместиться уйма народу. Потом рыцарь-маг вспомнил рассказы невесты о клане – что маги и всякого рода нелюди (оборотни, как ни крути, имеют в жилах долю нелюдской крови) живут намного дольше обычных людей. И соответственно умирают реже. Может, в этом Доме просто было очень много людей? Все потомки главы Дома, да их потомки, да их… Да прислуга. Да солдаты. Да офицеры. Да приживальщики… Нет, все равно не получается. Даже всем этим народом не населить крепость размером с город.
   И потом, ведь этого каменного монстра надо защищать. Сколько же понадобится воинов? Сколько еды для них, питья, жилья… Сколько с ними возни…
   Неудивительно, что Дом Живого Изумруда погиб.
   Дик покачал головой. Ехать к запертым воротам замка-громады не хотелось. Но потом ему пришло в голову объехать гигантскую крепость кругом, осмотреть лес. Может быть, в округе найдется что-нибудь интересное или полезное.
   Вряд ли замок по-прежнему принадлежит людям Дома. Вряд ли там вообще кто-нибудь живет. Остаткам войска не под силу содержать и охранять такую махину. Если они хоть что-то соображают, то укроются где-нибудь в лесах, но поблизости – все-таки Дом для них не пустой звук.
   Дик заставил коня повернуть в лес.
   Лесок был редкий, без бурелома, с пышными купами папоротников вперемешку с длинными, похожими на листовидные наконечники копий ростками ландышей. Судя по всему, цветы отцвели давненько, раз листья успели лечь на землю. Англичанин поглядывал по сторонам и выбирал путь полегче, чтобы коню было проще передвигаться.
   Жеребцу лес скоро перестал нравиться. Он фыркал, принюхивался, а в какой-то момент принялся артачиться. Похлопав коня по шее, молодой рыцарь успокоил его и прислушался. Вокруг царила тишина, ветерок едва шевелил листья на ветвях деревьев, где-то очень далеко противным голосом крикнула птица и тут же замолчала.
   Рыцарь-маг призвал свою силу и приготовился читать заклинание магического зрения, решив, что конь почуял какие-то чары и надо бы все проверить, прежде чем соваться туда.
   – Стой, – прозвучал из ниоткуда негромкий голос, и Дик немедленно натянул поводья.
   Жеребец с явным облегчением встал как вкопанный.
   Англичанин старался не шевелиться, полагая, что и в грудь, и в спину, и даже, пожалуй, в лицо ему сейчас смотрят стрелы. Возможно, они магические и от них не спасет даже кольчуга лорда Мейдаля.
   – Эй, маг, ну-ка спешивайся.
   – Ты кто такой? – спросил Дик, не торопясь выбираться из седла.
   – Спешивайся – или придется тебя спешить.
   Молодой рыцарь решил, что, пожалуй, арабского жеребца жалко гораздо более, чем его самого, и послушно спрыгнул на землю.
   – Убери руку от оружия.
   Дик подчинился. Потом он почувствовал, что кто-то едва слышно подобрался сзади. Рыцарь ожидал, что у него заберут оружие, но его лишь коснулось что-то щекотное и легкое, как собачий обнюхивающий нос, но при этом ощутимое даже сквозь кольчугу, прошлось по его спине, плечам – и отодвинулось.
   – Магических вещиц нет, – негромко сказал кто-то сзади.
   В следующий миг англичанин обнаружил, что из-за деревьев появилось множество людей. Казалось, все они прятались за стволами, хотя стволы были слишком тонкими, чтобы за ними можно было укрыться. В один миг молодой рыцарь оказался окружен десятками вооруженных людей. Кто-то из них держал мечи, кто-то – луки или самострелы. Они были одеты в серое и черное, но оттенки цвета были таковы, что совершенно терялись на фоне леса.
   – Кто ты такой? – спросил Дика один из неизвестных, одетый так же скромно, как остальные, но с серебряным ожерельем, напоминающим барму, на шее и плечах. Меч из ножен он не вынимал, лука в руках у него не было.
   – Что вас интересует? – настороженно спросил Дик. – Имя?
   – Для начала имя.
   – Ричард Уэбо, граф Герефорд.
   Мужчины переглянулись.
   – Странное имя.
   – Это имя и титул, – объяснил англичанин. – Я издалека.
   – Откуда? – осведомился все тот же воин с серебряной бармой.
   – Из Англии. С Британских островов.
   – Никогда не слышал о таких.
   – Еще бы, – решился Дик. – Это в другом мире.
   Незнакомцы переглянулись.
   – Ты из другого мира?
   – Да.
   – А что тогда здесь делаешь? Искатель приключений?
   – Не совсем. Я ищу людей Дома Живого Изумруда. Тех, что остались верны Дому. Тех, кто помнит о клятве верности. – Молодой рыцарь бил наугад. Он и сам чувствовал, что говорит по-дурацки напыщенно, но эти слова первыми пришли ему в голову.
   И он изумился тому, как отреагировали на сказанное окружающие. Они зашевелились, запереглядывались, в дальних рядах зашептались, но о чем – англичанин не расслышал. В их реакции не чувствовалось злости или раздражения, как он опасался. Скорее ожидание – мол, что еще скажет этот чужак-чудак?
   – Зачем тебе люди Дома Живого Изумруда? – спросил воин с бармой. Он жестом успокоил мужчин, и Дик убедился: это предводитель.
   – Хотел спросить их кое о чем.
   – О чем?
   – Вы – эти люди? – спросил молодой рыцарь, хотя уже сам все понял.
   Воин с бармой, помедлив, кивнул.
   – Меня зовут Нарроен Идилин, – сказал он. – Я – сын телохранителя главы Дома, Тангайра Ийелана Алхэда. Если хочешь что-то сказать остаткам людей Дома, говори мне.
   – Я хотел узнать, насколько простирается ваша верность, – сказал Дик. – И поможете ли вы мне спасти последнюю из рода Живого Изумруда?
   Долгое молчание было ему ответом. Предводитель смотрел на него в упор, и от этого неподвижного взгляда англичанину стало не по себе.
   – Ты знаешь, чужак из другого мира, что от рода Живого Изумруда никого не осталось?
   – Ошибочное утверждение. Я знаю, что… как же ее… Эмдей… Нет. Ингрен Эмдей Йерел, Геалва Белая – так, кажется – еще жива.
   Движение было таким стремительным, что смазалось в пространстве исполненного покоя и сонных ароматов лесного воздуха. Миг назад воин с серебряной бармой на плечах еще стоял в двух шагах от Дика – и вот он уже замер в полушаге, пышущим яростью взглядом впившись в лицо собеседника. Рука англичанина против воли дернулась к мечу. Он пожалел, что вообще куда-то пошел. На что он надеялся? Надо было пробираться в замок Далхаыа и вытягивать Серпиану собственными силами. Если его сейчас убьют, ей уже никто не поможет.
   – Леди Йерел Геалва Эгемиан Ийелана Белая погибла на поле боя. Я сам видел, как это произошло.
   – Так, а когда хоронили погибших, ее тело нашли? – невозмутимо спросил Дик. Безвыходность ситуации его на изумление успокоила – а куда он теперь денется? Да никуда. Так чего нервничать?
   Предводитель задумался:
   – Нет, не нашли.
   – Потому и не нашли, что ее еще рано хоронить.
   – Где она? – вырвалось у предводителя. Лицо его дрогнуло. – Как ты можешь доказать это?
   Дик медленно повернулся к вьюкам у седла, опасаясь, что в ответ на любое резкое движение кто-нибудь из окружающих воинов выстрелит в него из лука. Англичанин сунул руки в сумку и, нашарив кинжал Серпианы, осторожно вытянул его наружу.
   Выражение лица предводителя неуловимо изменилось. Он смотрел на кинжал, как умирающий от жажды мог бы смотреть на чашу чистой родниковой воды. Не глядя и не обращая внимания на Дика, он шагнул вперед, осторожно коснулся кинжала пальцами. Руки его задрожали. Англичанин позволил ему взять оружие, и воин с бармой бережно принял кинжал. Минуту рассматривал его, потом прижал к губам и упал на колени.
   Несколько ошеломленный, Дик, которому внезапно кинулись под ноги – или в ноги, – невольно отступил на шаг. Воин, назвавшийся Нарроеном Идилином, казалось, не заметил его движения, не стали реагировать и остальные. Они вслед за своим предводителем тоже преклонили колена.
   – Это ее кинжал, – глухо сказал Нарроен Идилин и вскинул голову. – Откуда он у тебя?
   Он поднялся на ноги, вслед за ним – остальные.
   – Сама ли леди тебе его отдала?
   – Она оставила кинжал в седельном вьюке. Мы путешествовали вместе, и когда ее похитили…
   – Кто ее похитил?
   – Некто Далхан Рэил. В своих владениях он известен как Мор Аогел.
   Судя по выражению лица предводителя отряда, это имя он слышал впервые. Помолчав (наверное, пытался вспомнить), он бесстрастно спросил:
   – Кто он?
   – Служитель Ангела Зла. Кажется, Сер… Йерел называла Ангела богом Зла. Или Тьмы… Не помню…
   – Этот Далхан – служитель Темного Бога? Зачем ему миледи? Уж не желает ли он принести ее в жертву?
   – Если бы я знал… Но я даже не видел, как все произошло. Я отсутствовал. А когда вернулся, мой друг… и заодно оруженосец… Он все мне рассказал. Объяснил, что похитил ее именно Рэил. При этом, насколько я понимаю, ничего не сказал. Не потребовал. Просто забрал – и исчез.
   – Где этот твой друг? Может, нам он расскажет о случившемся более толково?
   – Его нет. Сейчас… Он… Как бы это объяснить… Его лечат. Дело в том, что Далхан прибил его колом к дереву.
   – А-а…
   Нарроен покачал головой. Оглянулся на своих людей, все еще ждавших со стрелами на тетивах, и сделал знак убрать оружие. Посмотрел на Дика более доброжелательно:
   – Присаживайся. Думаю, тебе надо рассказать нам все, и как можно более подробно.

Глава 13

   В углах большой комнаты с высоким сводчатым потолком лежали густые тени, и Серпиане постоянно хотелось спрятаться там, обратившись в змею. Но это было бессмысленно, поскольку тень дала бы ей лишь иллюзию убежища. А к чему ей иллюзия?
   Чувствуя себя неловко в чересчур роскошном платье, она, выпрямив спину, сидела на самом краешке удобного глубокого кресла и читала. Книга была интересная, посвящена вопросам переработки энергий, но сегодня девушка почему-то не могла сосредоточиться на чтении. Она и сама не понимала, что ей мешает, но в который раз уже обнаружила, что впустую пробегает глазами строчки, и опять вернулась в начало страницы. Попробовала снова.
   Перед ее внутренним взором вставали образы то Дика, то отца. Их лица и то, что она думала о них обоих, не имело никакого отношения к проблеме переработки энергий, и Серпиана сбивалась, теряла нить рассуждений. Наконец, осознав, что сегодня ей не почитать, швырнула книгу на столик и сердито уставилась в камин.
   Камин был роскошный, как и все в комнате. Отделанный черным и белым мрамором, он распахивал огромный зев, выполненный в виде чьей-то белозубой пасти, и с удовлетворением демонстрировал свое содержимое – сложенную пирамидкой растопку и изящный кованый таганок. По сторонам камина, поближе к решетке, стояли два уютных кресла, где хотелось бездумно свернуться клубком и подремать. Между ними – низенький столик, чуть дальше – стол, за которым, сидя на обитом бархатом высоком стуле, Серпиана каждый день ужинала и обедала. Дальше, на возвышении, стояла под огромным балдахином широкая кровать со столбиками и резной спинкой, которая до сих пор вызывала у девушки нервную дрожь. Настолько, что примерно половину ночей она проводила на кушетке или даже в одном из кресел.
   В дверь осторожно постучались, и, поскольку ответа не последовало, дверь приоткрылась.
   – Можно? – спросил Далхан.
   – Если я скажу, что нельзя, разве ты не войдешь? – спросила девушка.
   – Я подожду снаружи, пока ты оденешься.
   – А если я вообще не хочу тебя видеть?
   Не отвечая, он вошел в комнату и аккуратно прикрыл за собой дверь.
   Он был опять облачен во что-то длинное, светло-серое, лежащее ровными складками, и это очень его красило. Он отличался высоким ростом, прекрасным сложением и истинно мужской красотой. У него были правильные черты лица, ясные глаза и дивного рисунка бледные губы. Густые темные волосы волнами ложились на плечи и достигали бы лопаток, если б не завивались кольцами на кончиках. На этого мужчину можно любоваться, подумала Серпиана и со вздохом опустила глаза.
   – Как спалось? – спросил он, встав рядом и таким изящным жестом кладя руку на спинку незанятого кресла, что у девушки что-то сжалось под ложечкой.
   – Отвратительно.
   – Что-то не так?
   – Все не так. И будет не так, пока ты держишь меня взаперти.
   – Если тебе захотелось прогуляться, можешь выйти в садик. Я тебя не ограничиваю.
   – А за ворота тоже можно?
   – Нет. За ворота нельзя. Но ты должна понимать, как опасно оказаться в одиночестве в незнакомом месте. Я беспокоюсь о тебе, только и всего.
   Она покачала головой. Поднесла руку к тщательно, очень красиво уложенным волосам и выдернула одну из шпилек. Каждое утро в комнату к Серпиане являлась девушка и делала ей прически, всякий раз новые. Делала отлично, но порой заколки или шпильки начинали докучать, и Серпиана выдергивала их. Прически ей было не жалко ни капельки.
   – Твоя забота вызывает неприятное ощушение неправдоподобия. И сомнение. Что тебе до моей без опасности?
   – Я уже отвечал тебе на этот вопрос, но если хочешь, отвечу снова. Я тебя люблю. И хочу добиться взаимности.
   Девушка-оборотень покосилась на резную кровать, и ее передернуло.
   – Так в чем же дело? Если так хочешь… Вот кровать, вот отличные столбики. Веревка найдется?
   Далхан посмотрел на свою пленницу укоризненно:
   – Уж кто-кто, а женщина должна понимать разницу между любовью и скотской похотью. Не собираюсь брать силой то, что, полученное насильно, не имеет ни смысла, ни цены.
   – Какая любовь, если ты приволок меня сюда и держишь в плену? – закричала она. – Это – любовь?!
   Он едва слышно вздохнул и присел в кресло.
   – Послушай меня, Йерел. Послушай и постарайся поверить. Ты просто не понимаешь, что происходит. Пойми, твой бывший жених – монстр, который себя не понимает и понять не может. Он обладает чудовищной силой, но управлять ею неспособен. Обучаться тоже, похоже, не собирается. Тебе не при ходило в голову, что он может стать опасен?
   Далхан говорил искренне и был очень убедителен. Серпиана смотрела на него молча. Ее взгляд был непроницаем, лицо замкнуто, словно она ничего не слышала. Ее точеное лицо показалась ему совершенным. Он поднялся с места и шагнул к ней.
   Но в следующий момент опомнился, взял себя в руки и отступил.
   – Я прошу тебя попытаться представить себе, что будет, когда твой молодой человек обретет полную силу. Он неуправляем, как и его отец. И, что самое худшее, в отличие от него одержим идеями справедливости. Поверь мне, нет ничего страшнее людей, уверенных в своей правоте и стремящихся ко всеобщему благу. Именно они обычно заливают мир кровью. Тем, кто трезво смотрит на жизнь и понимает, что всеобщее счастье недостижимо, это не нужно.
   – Почему ты говоришь мне все это?
   – Ты помнишь, что говорил король Ричард? «Мы ничего не можем поделать с тем, что поступаем как дьяволы». Он таков, каким его сделала природа, – результат того, что в жилы человеческого существа оказалась влита кровь нелюдей. Но когда человек по природе злобный пытается поступать как добродушный, в итоге выходит нечто ужасное. Идти против себя нельзя никому.
   – И ты хочешь уверить меня, что Дик – злобная тварь. Так?
   – Он – всего лишь сын своего отца. И внук своего деда. Наследник своего рода. Я не говорю, что он в этом виноват. Стремления его рода дремлют в нем, и рано или поздно они пробудятся. Он ничего не сможет с этим сделать.
   – Ерунда.
   – Ты помнишь легенду о Мелюзине, альвийке леса Коломбье, которая стала праматерью графов де Лузиньян?
   – Я ее не знаю.
   – Я тебе расскажу. Мелюзина стала супругой Раймона Форезского, первого графа де Лузиньяна. Родила ему десятерых детей, и все они, кроме двоих младших, были уродами. То есть каждый имел какое-нибудь врожденное внешнее уродство. Но не только… У каждого из них такое же уродство было в душе. Многие дети Раймона поражали отца и окружающих своей природной жестокостью и бесчинствами. У двоих или троих из них не было и вовсе ничего святого. Например, у Жоффруа Большезубого, который увенчал свою блистательную карьеру насильника и убийцы тем, что спалил дотла целый монастырь, где укрылся его родной брат Фромонт. Как понимаешь, вместе с братом Большегубого в огне погибли и все монахи, но Жоффруа это не обеспокоило. Граф упрекал во всем свою супругу, но, по правде говоря, они оба были виноваты. Человеческую и нелюдскую кровь ни в коем случае нельзя соединять.
   – И что же?
   – Твой бывший жених не виноват. Он – лишь наследник первых детей альвийки и смертного. Он стал средоточием всего наследия, всей неестественности, всей чудовищности потомков Мелюзины.
   – Я тебе не верю.
   Серпиана смотрела на него спокойно, даже равнодушно. Далхан едва заметно пожал плечами:
   – Зря.
   – Зачем ты мне все это говоришь?
   – Я хочу, чтобы ты знала. И чтобы поняла: рядом с Диком Плантагенетом тебе находиться опасно. А я тебя люблю. Я хочу оградить тебя от опасности.
   – Я тебя об этом не просила.
   – Порой любимые даже не понимают, какой опасности они подвергаются. Тогда их приходится ограждать насильно.
   – Хватит. – Она поднялась с кресла. – Неужели ты сам не слышишь, как по-идиотски все это звучит?
   – Я говорю правду, – возразил Далхан.
   – Допустим. Но я все равно не верю. Ты просто хочешь сделать так, чтобы я обратила на тебя внимание.
   – В том числе. Но не только… Йерел, он одержим и для достижения своей цели не считается ни с чем!
   – Ты похитил меня только для того, чтобы использовать как наживку. Чтобы Дик пришел в твою ловушку, разве нет?
   Он улыбнулся и покачал головой. Поневоле Серпиана обратила внимание на то, как обворожительна его улыбка, как белы и ровны зубы. Что ж, женщина не может не оценивать мужчину с точки зрения внешней привлекательности, точно так же, как мужчина поневоле любуется высокой грудью и крутыми бедрами проходящей мимо красотки, даже если он влюблен в другую. На вкус Серпианы, черты лица Далхана были слишком правильны, а красота – чересчур совершенна. «Но он, пожалуй, вполне способен поразить воображение, – подумала она. – Даже мое. Или влюбить в себя». Она поджала губы. «Тебе это надо? Нет, не надо. Значит, держи себя в руках».
   – Поверь, это не так. Я подозреваю, что он может попытаться добыть тебя из моего замка. Но, пожалуй, если он этого делать не станет, я смогу допустить, что был не прав в отношении него. Явиться сюда – настоящее самоубийство. Согласись, только одержимый может сунуть голову под топор, не имея и шанса на победу. Только человек, не способный адекватно оценивать ситуацию.
   – Я не желаю тебя слушать.
   Но тоска мгновенно сжала ее сердце. Она помнила, как выглядят стены этого замка, хотя никогда не видела их снаружи. В последние несколько дней Далхан позволял ей подниматься на крепостные стены и внутреннего, и внешнего круга обороны, и от взгляда вниз со стены ей становилось дурно. Зачем Рэил понадобилось строить такие высокие стены, она не понимала. Однако, видя, как много в замке стражи и как он неприступен, девушка отдавала себе отчет в том, что ее жениху едва ли удастся проникнуть сюда и спасти ее из плена.
   В первые дни после похищения она думала только о себе. Однажды пережив плен, Серпиана до обморока боялась повторения. Она держала себя в руках настолько, чтобы не устроить истерику, но сперва закрывалась руками даже от взгляда Далхана, не только от его попыток прикоснуться к ней.
   А потом поняла, что он не собирается ей ничего делать. По крайней мере, пока.
   Он поселил ее в удобных покоях, приставил с десяток служанок, роскошно одевал. Он обращался с нею как с любимой женой, но от подобного обращения было даже страшнее. Если б ее бросили в темную сырую камеру, это, по крайней мере, выглядело бы естественно. Объяснимо. Но теперь она не понимала, чего жрец Великого Зла от нее хочет.
   Ответ Далхана Серпиану не успокоил и ни в чем не убедил. Рэил заявил, что хочет добиться ее любви, потому собирается ухаживать. Она перепугалась до полусмерти, но ничего страшного не последовало. Он и в самом деле принялся ухаживать – дарил подарки, ужинал с нею при свечах, говорил комплименты и совершенно не торопился. Должно быть, знал цену своей внешности и хотел дать ей время осознать, как он красив и обходителен.
   Но за ворота не выпускал. Впрочем, жены и дочери знатных лордов редко покидали пределы замков – это было небезопасно, и внешне все выглядело благопристойно. Только у Серпианы никогда не возникало сомнений в том, что она – пленница.
   А теперь это. Приятно ли слушать о своем женихе подобные вещи?
   Она очень скоро поняла, что отчаянно скучает по Дику Уэбо. Он снился ей почти каждую ночь – его спокойный взгляд, ласка, его любовь, которую в последние месяцы она чувствовала всем своим существом. Он и в самом деле любит ее – она была в этом уверена. Конечно, то, как Дик поступил в самом начале… Когда Серпиана поняла, что он тогда сотворил, спасая ей жизнь, она готова была убить его собственными руками. Может ли быть что-то более ужасное, чем служить покорной игрушкой чьих-то желаний и побуждений, быть не живой и не мертвой, а так, одушевленным предметом?
   Но вместе с яростью она ощущала внутреннюю необходимость признать, что, напортив, он сам все исправил. Мир, прежде казавшийся ей похожим на тщательно раскрашенную картинку, теперь стал настоящим, осязаемым, живым. Она наслаждалась разноцветьем оттенков, нежными и резкими запахами, приятным ласкающим ветерком и даже болью – все это было настоящим, неподдельным, не одной лишь реакцией тела, но и духа.