Страница:
– Согласен. Тогда в чем проблема?
– Все в том же. В печати, наложенной на одну из энергетических составляющих этого мира. Ты уже знаешь, что весь комплекс энергий, включая магическую, является питательной средой, в которой существует человеческая душа. И если лишить духовный мир одной из энергий, то плохо станет не только духу, но и телу. Согласен?
– Пожалуй, да.
– Есть пример с обратной связью – если лишить тело одной из конечностей, духу будет плохо. Из-за собственной ущербности. Но к повреждениям тела, в конце концов, можно относиться по-разному. Можно убиваться, можно смириться – и больше не страдать. А вот с повреждениями энергетической структуры, то есть души, мириться нельзя. И знаешь почему?
– Нет.
– Я сейчас скажу кое-что, способное нанести удар по твоим представлениям. Так вот. Когда человек рождается, вместе с ним рождается душа. Вечное существование с самого начала не заложено ни для тела, ни для души. Понимаешь?
– Признаться, нет.
– Душа изначально не бессмертна.
– Чего? – Дик на мгновение забыл, что надо быть вежливым. – Что ты такое говоришь?
– Это правда. Дух связан своим существованием с телом и миром вокруг него. Долго рассказывать, как он существует, как развивается и как умирает – когда вместе с телом, когда и раньше. Чтобы дух обрел силу вечного существования, нужны усилия самого человека, а также энергетическая основа… Одной из важнейших составляющих которой является магия.
– Ты хочешь сказать, если я не сниму печать, люди в этом мире станут смертны? – с ужасом спросил Дик. Он не поверил тому, что услышал, но сама возможность чего-то подобного повергла его в шок. – А как же… как же учение Церкви?
– О! Ты ухватил самую суть. Христианская религия (как и любая другая) направляет человека на путь духовного бессмертия. Существуют иные пути к нему, они трудны и доступны очень немногим. Если на магии будет лежать печать, у каждого в этом мире, конечно, останется шанс подарить своей душе вечную жизнь (а ведь это элемент божественности, заметь!), но достичь ее станет во много раз труднее. Во много раз.
– Как-то смутно во все это верится.
– Согласен, поверить трудно. Когда-нибудь ты сам поймешь, что я прав. Для того чтобы принять какую-то мировую истину, до нее, образно говоря, надо дорасти. Не обижайся.
– Не знаю, дорос я или нет, – ответил слегка уязвленный Дик, – но в последние дни я все больше и больше сомневаюсь, а стоит ли возвращать в этот мир магию. Слишком мощная сила. В руках неопытного человека она опасна.
– Есть и другие мощные силы, опасные в руках неопытного, злобного или просто недалекого человека. Невозможно удержать человечество на грани, когда ничто, созданное им, не будет способно превратиться в страшное оружие. В этом противоречивость человеческой натуры: порой возникает впечатление, что цель человеческой расы – уничтожение самой себя.
Дик пожал плечами. Он вспомнил Акру и почти полторы тысячи убитых сарацин. Иногда ему казалось, что инстинкт убийства в окружающих его людях не менее силен, чем инстинкт самосохранения. Не раз и не два солдаты, с которыми он ел из одного котла, – отличные ребята, всегда готовые протянуть товарищу руку помощи, – признавались, что в бою, когда их меч входит в грудь врага, испытывают ни с чем не сравнимое ощущение, скорее сладостное, чем неприятное.
– Я не знаю, правда ли то, что ты говорить, – сказал он иерофанту.
– Допусти на мгновение, что это так, – предложил Кервален. – Тогда, думаю, тебе захочется непременно снять печать. Я прав?
– Конечно.
– Теперь предположи, что это не так. Что ты теряешь? Если мир наполнится магией, человечество пойдет по одному пути развития. Если нет – по другому. И в том и в другом случае время от времени будут появляться люди, изобретающие новые способы расправляться с окружающими, и люди, которые с удовольствием будут применять эти способы. Если б ты мог заглянуть в будущее, оба пути показались бы тебе опасными. Но та дорога, на которой, как ни крути, власть человека и его способность уничтожать себе подобных зависит от его собственной души, все-таки немного более привлекательна. Именно потому, что в этом случае человека сдерживает кольцо естественных ограничений. На втором пути таких скреп нет.
Дик задумчиво теребил край пояса.
– А ты способен заглянуть в будущее?
– До определенной степени, – улыбнулся иерофант. – Потом, когда ты полностью овладеешь собственной магией и разовьешь внутренние силы, сможешь сам увидеть оба пути. Но тогда будет уже поздно. Решать нужно сейчас.
– Я подумаю, – помедлив, ответил рыцарь-маг.
Глава 23
– Все в том же. В печати, наложенной на одну из энергетических составляющих этого мира. Ты уже знаешь, что весь комплекс энергий, включая магическую, является питательной средой, в которой существует человеческая душа. И если лишить духовный мир одной из энергий, то плохо станет не только духу, но и телу. Согласен?
– Пожалуй, да.
– Есть пример с обратной связью – если лишить тело одной из конечностей, духу будет плохо. Из-за собственной ущербности. Но к повреждениям тела, в конце концов, можно относиться по-разному. Можно убиваться, можно смириться – и больше не страдать. А вот с повреждениями энергетической структуры, то есть души, мириться нельзя. И знаешь почему?
– Нет.
– Я сейчас скажу кое-что, способное нанести удар по твоим представлениям. Так вот. Когда человек рождается, вместе с ним рождается душа. Вечное существование с самого начала не заложено ни для тела, ни для души. Понимаешь?
– Признаться, нет.
– Душа изначально не бессмертна.
– Чего? – Дик на мгновение забыл, что надо быть вежливым. – Что ты такое говоришь?
– Это правда. Дух связан своим существованием с телом и миром вокруг него. Долго рассказывать, как он существует, как развивается и как умирает – когда вместе с телом, когда и раньше. Чтобы дух обрел силу вечного существования, нужны усилия самого человека, а также энергетическая основа… Одной из важнейших составляющих которой является магия.
– Ты хочешь сказать, если я не сниму печать, люди в этом мире станут смертны? – с ужасом спросил Дик. Он не поверил тому, что услышал, но сама возможность чего-то подобного повергла его в шок. – А как же… как же учение Церкви?
– О! Ты ухватил самую суть. Христианская религия (как и любая другая) направляет человека на путь духовного бессмертия. Существуют иные пути к нему, они трудны и доступны очень немногим. Если на магии будет лежать печать, у каждого в этом мире, конечно, останется шанс подарить своей душе вечную жизнь (а ведь это элемент божественности, заметь!), но достичь ее станет во много раз труднее. Во много раз.
– Как-то смутно во все это верится.
– Согласен, поверить трудно. Когда-нибудь ты сам поймешь, что я прав. Для того чтобы принять какую-то мировую истину, до нее, образно говоря, надо дорасти. Не обижайся.
– Не знаю, дорос я или нет, – ответил слегка уязвленный Дик, – но в последние дни я все больше и больше сомневаюсь, а стоит ли возвращать в этот мир магию. Слишком мощная сила. В руках неопытного человека она опасна.
– Есть и другие мощные силы, опасные в руках неопытного, злобного или просто недалекого человека. Невозможно удержать человечество на грани, когда ничто, созданное им, не будет способно превратиться в страшное оружие. В этом противоречивость человеческой натуры: порой возникает впечатление, что цель человеческой расы – уничтожение самой себя.
Дик пожал плечами. Он вспомнил Акру и почти полторы тысячи убитых сарацин. Иногда ему казалось, что инстинкт убийства в окружающих его людях не менее силен, чем инстинкт самосохранения. Не раз и не два солдаты, с которыми он ел из одного котла, – отличные ребята, всегда готовые протянуть товарищу руку помощи, – признавались, что в бою, когда их меч входит в грудь врага, испытывают ни с чем не сравнимое ощущение, скорее сладостное, чем неприятное.
– Я не знаю, правда ли то, что ты говорить, – сказал он иерофанту.
– Допусти на мгновение, что это так, – предложил Кервален. – Тогда, думаю, тебе захочется непременно снять печать. Я прав?
– Конечно.
– Теперь предположи, что это не так. Что ты теряешь? Если мир наполнится магией, человечество пойдет по одному пути развития. Если нет – по другому. И в том и в другом случае время от времени будут появляться люди, изобретающие новые способы расправляться с окружающими, и люди, которые с удовольствием будут применять эти способы. Если б ты мог заглянуть в будущее, оба пути показались бы тебе опасными. Но та дорога, на которой, как ни крути, власть человека и его способность уничтожать себе подобных зависит от его собственной души, все-таки немного более привлекательна. Именно потому, что в этом случае человека сдерживает кольцо естественных ограничений. На втором пути таких скреп нет.
Дик задумчиво теребил край пояса.
– А ты способен заглянуть в будущее?
– До определенной степени, – улыбнулся иерофант. – Потом, когда ты полностью овладеешь собственной магией и разовьешь внутренние силы, сможешь сам увидеть оба пути. Но тогда будет уже поздно. Решать нужно сейчас.
– Я подумаю, – помедлив, ответил рыцарь-маг.
Глава 23
Авалон оказался удивительным местом. Кольцо скал окружало долину, где скрывалась лесная чаща, такая дикая, что казалось, здесь и вовсе никогда не ступала нога человека. Этот девственный лес был прекраснее любого леса, который Дик видел в своей жизни, потому что на самом деле друиды принимали живейшее участие в его существовании. По сути, чаща представляла собой огромную священную рощу. Здесь расчищались завалы, немедленно гасились начинающиеся лесные пожару, а на прогалинах, образовавшихся по тем или иным причинам, высаживались молодые саженцы. В том числе и дубы.
Дик знал, что дуб не любит соседства. Как господин леса, он требует себе больше места, а остальные деревья, словно свита при короле, держатся в отдалении. Спросив Гвальхира, почему так, он ожидал какого-нибудь возвышенного рассказа в духе друидов: мол, дуб – священное дерево, почти одушевленное, и ему нужно одиночество для раздумий. Но старый друид объяснил рыцарю-магу, что любой взрослый дуб насыщает почву вокруг себя дубильными веществами, которых не переносят молодые дубки и все другие деревья. Так он расчищает себе пространство для жизни. Оттого он всегда одинок.
– Но почему же тогда дуб считается деревом друидов? – опешил Дик.
Гвальхир слегка улыбнулся:
– Этим дуб так похож на человека, ты не находишь?
Герефорд не нашел, что сказать в ответ.
Зато он обнаружил, что всей душой наслаждается обществом друидов. С этими людьми, в подавляющем большинстве очень умными и образованными, ему всегда было о чем поговорить и даже поспорить. Дик устал от однообразной болтовни при дворе короля – война, охота, деньги, положение в свете и женщины, больше ничего. Приятно было в саду или в заклинательном покое обсудить с кем-нибудь множественность миров, своеобразие энергетических структур обычного человека и опытного мага, преимущество портальных врат перед лесным коридором… По вечерам рыцарь-маг отправлялся в кузницу к Маддоку и там с удовольствием махал молотом в добрых двадцать фунтов весом, а позже упражнялся с кузнецом на мечах.
Поздними вечерами они с Серпианой выбирались на вершину горы полюбоваться закатом. Сидя на траве, они наблюдали за тем, как солнце все больше наливается неопасным для глаза багряно-бронзовым огнем, окунается в море, глубже и глубже погружаясь в воду, словно девушка, решившая искупаться, как разливается по небу полосами многоцветья. А неподалеку от молодых супругов обязательно сидел кто-нибудь, настроенный достаточно романтично, чтобы петь.
Рыцарь-маг покосился на Серниану – та смотрела не на закат, а на девушку. Губы его молодой жены чуть кривились, в их движении он прочел смесь сочувствия и насмешки. Ощутив взгляд мужа, она повернула к нему голову.
– Женщина мечтает о любви, так ведь? – шепнул он ей на ухо.
«Ох уж эти женщины, – подумал Герефорд, глядя на залившееся легкой краской личико супруги. – Им бы только любовь». Но промолчал. Видно, женское естество все-таки победило Хейзел. Была у нее магическая сила, но не было простых женских радостей – мужа, детей… Так, что ли? Теперь она не казалась такой гордой, такой неприступной, как раньше.
Дик приобнял Серпиану за талию, но жена отстранилась, словно прочитав его мысли, не слишком лестные для прекрасной половины человечества.
– Ох уж эти мужчины, – сказала она. – Вы думаете, что мир вертится вокруг вас. Но для женщины любовь – символ всего того, к чему она может стремиться. Женщины живут для любви, но не для мужчин, вот как. А то, чего желаешь, никогда не дается в руки. Грустный закон бытия…
Дик лишь пожал плечами. У него было другое мнение – прорывайся к своей цели, хватай ее обеими руками и наслаждайся.
– Вам, женщинам, лишь бы все усложнить.
Серпиана фыркнула и промолчала.
Слова иерофанта запали ему в душу, хотя он не сразу отдал себе в этом отчет. Просто через несколько дней все чаще стал думать о том, что нужно бы вернуться в Сирию и попытаться снять печать. Очарование родного мира Серпианы и местечка, облюбованного Далханом Рэил, конечно, накрепко запомнилось ему. Рыцарю-магу очень хотелось, чтобы его родной мир был похож на какой-нибудь из них – хорошенькие аккуратные домики в зелени садов, чистенькие города и величественные замки, где столы застилают скатертями, а мясо едят ножом и вилкой.
Были ли они такими из-за магии, царствующей вокруг, или по иным причинам – неважно. Главное, что наличие магии явно не повредило ни мирам, ни их населению. Объяснения Кервалена всерьез испугали Дика. А что, если старик-друид прав? Он – опытный маг, способный рассмотреть суть явления, да и зачем ему лгать? Что, если все сказанное – правда?
Дик задумался: что произойдет, если в его родной мир вернется магия? Вряд ли он окажется самым сильным магом Европы, но одним из самых сильных – возможно. Тогда, может статься, король Ричард сочтет выгодным объявить его своим наследником… «А тебе это надо? – мысленно спросил себя рыцарь-маг и стал вспоминать жизнь отца. – Нет, пожалуй, ни к чему. Лучше уж пусть мое положение остается таким, как есть».
На престол всегда найдется сколько угодно претендентов. Сняв печать, он может попросту собраться и исчезнуть в мире Живого Изумруда. Там, во владениях жены, ему уютно. Иногда можно будет наведываться в родной Корнуолл, видеться с родственниками, их потомками и потомками их потомков. В другой мир можно будет забрать и матушку… Если, конечно, не станет возражать Серпиана.
– Ты не станешь возражать против того, чтобы моя матушка и твоя свекровь жила с нами? – спросил он у жены.
– О чем ты говоришь? – удивилась она. – Как я могу возражать? Я же с ней еще не жила одним домом. Даже не представляю, какова она как свекровь.
– Но мы же прожили в Уэбо почти месяц!
– То в Уэбо. Там она мне понравилась.
– Значит, не возражаешь.
Дик успокоился. Он очень любил свою матушку и надеялся, что, если она все время будет при нем, он сможет продлить ее жизнь. Мысль, что он будет жить долго-долго, как друиды Авалона, а его родственники, друзья и знакомые умрут, а потом скончаются их дети и внуки, впервые показалась ему тягостной. Он задумался о том, что у длинной жизни есть и свои недостатки.
Трагерна он смог увидеть лишь через несколько дней после прибытия на Авалон. В подземелья, где, как рассказал Гвальхир, держали неудачника-друида, попавшего под сокрушительный удар слуги Темного Ангела, Дика не пускали. Авалонские целители объяснили, что едва успели спасти Трагерну жизнь. Одно неверное движение – и разойдутся швы, даст о себе знать смертельная рана, и последствия едва ли устроят их. Потому его приводили в себя лишь ненадолго – чтобы проверить, правильно ли идет исцеление.
– А правда, что в подземельях Авалона стоит хрустальный гроб? – едва сдерживая дурацкую ухмылку, поинтересовался рыцарь-маг у Гвальхира.
– Трагерн рассказал? А? Вообще-то гробом эту конструкцию назвать трудно. Ее так называют ученики, которых только-только начинают учить целительству.
– Зачем она вообще нужна?
– Ну как бы тебе попроще объяснить… Чтобы спасать смертельно раненых или уже почти умерших людей. И даже только что умерших – порой получается.
– Это возможно?
– Конечно. Когда я добрался с Трагерном до подземелий Авалона, он был уже мертв. Но его, как видишь, удалось спасти.
– Еще не вижу.
– Увидишь. Завтра же.
Когда Трагерн выбрался на свет (его вели под руки двое друидов, а Гвальхир шел сзади с таким лицом, словно готовился подхватить бывшего ученика на руки), он был бледен до синевы и пошатывался, даже когда стоял. Когда Дик подскочил обнять его, Трагерн качнулся к нему и просто повис на друге.
– Привет, – горестно всхлипнул он. – А я совсем расклеился.
– Оно и видно. – Рыцарь-маг смотрел на своего бывшего оруженосца с сочувствием и заботой. – Может, тебе прилечь? Может, тебе вредно на ногах?
– Пусть, пусть двигается, – оборвал его Гвальхир. – Нечего лентяйничать. Иначе никогда не придешь в норму… Ну, оболтус, не сумел отбиться – расплачивайся теперь.
– Вам легко говорить, учитель.
Слушая перебранку двух друидов, Дик покатился со смеху. Обиженное лицо Трагерна и лукавое – Гвальхира одновременно повернулись к нему. Но если молодой друид был, кажется, всерьез обижен, что к его бедам относятся так легкомысленно, то старик больше изображал суровость и недовольство.
– Путешествия – школа жизни, – произнес рыцарь-маг. – Тебя же предупреждали. Никто силком в приключения не втягивал.
– Сказал бы я тебе!… – огрызнулся Трагерн. – Ты все думаешь, как от меня избавиться. Зря думаешь, я не отстану. Вот приду немного в себя – и снова с тобой в походы. Я, между прочим, так до сих пор и не увидел мира, где родилась твоя невеста. А хотел бы посмотреть.
– Не невеста, а жена.
– Ну наконец-то… Э, а я даже на свадьбе не погулял…
Англичанин снова расхохотался:
– Ничего, не огорчайся. Отметишь с нами столетнюю годовщину нашей семейной жизни.
Странно, но Серпиана, услышав эти слова, смерила мужа довольно холодным и в чем-то оценивающим взглядом. Словно решала, а стоит ли задерживаться в браке с ним на целых сто лет. Ее выразительные взгляды и вспышки – как нежности, так и раздражения – были непредсказуемы, но за эту непредсказуемость Дик лишь больше любил жену. Теперь она взглядом дала ему попять, что не стоит быть таким самоуверенным. В ответ он бросил на супругу взгляд, обещающий доказательства, что его уверенность имеет свои основания.
Трагерн приходил в себя очень медленно. Он тяготился чужой помощью, пытался делать все сам, но время от времени закатывал глаза и прислонялся к чему-нибудь спиной или плечом, ожидая, пока пройдет приступ дурноты. Не удержавшись, Дик оглядел его магическим взором и понял, в чем дело: следы чужого заклинания виднелись всюду, но убрать их – он чувствовал – было крайне тяжело. Чтобы удержать Герефорда от попыток вмешательства, Гвальхир объяснил ему, что вместо помощи он может случайно нанести вред.
– Чтобы лечить, нужен опыт. – объяснил старый друид.
– Не спорю, – буркнул Дик, уже привыкший верить, что в его силах сотворить любое колдовство. В том числе и целительское.
Авалон был прекрасен, но не прошло и месяца, как англичанин заскучал. Сперва он едва замечал, как бегут дни. Какая-то тайна скрывалась здесь – тайна, которая заставляла всем сердцем ощущать красоту этого места и наслаждаться ею. Немудрено было не заметить, как бежит здесь время. То и дело рыцарь-маг ощущал прикосновение неведомой силы, которая так и манила забыться и просто наслаждаться жизнью на острове друидов.
Иерофант на вопрос англичанина о загадочном явлении ответил, что это свойство чародейского пространства, созданного на Острове яблок, впрочем, вполне преодолимое для любого обладающего магическими способностями. Чары были наложены его предшественниками-иерофантами и, как предполагалось, служили чем-то вроде защиты от любопытства смертных. В какой-то мере они стали побочным действием защитных заклинаний, которые вывели остров из пространства земного мира.
Если гостю эти чары мешают, он может не стесняться и делать все, чтобы преодолеть их действие.
Дик пожал плечами и ответил, что стесняться и так не собирался, а от чар острова друидов защищается как может. И теперь точно знает, почему путешественники, умудрившие добраться сюда, больше па родину никогда не возвращались.
– Что вы их, коллекционировали, что ли? – спросил он, недоумевая. – Зачем вам разнообразные рыцари и воины? Почему было не отпустить восвояси? Крестьянские легенды, знаешь ли, увеличивают количество жертв Острова яблок во много раз.
На моей памяти посторонние люди добирались к нам сюда дважды, причем оба были колдунами. И оба явились с единственной целью – посмотреть, а нельзя ли чем поживиться. С чего нам было отпускать их?
– Значит, рыцари не приплывали? Ну вот, самая чудесная сказка моего детства обращается в пыль… Скажи, а Артур и правда здесь похоронен? Или это тоже ложь?
– Это не ложь. Но и не правда. Это легенда. Красивая. Артур был королем Британии, и похоронили его в Мерсии. Хороший он был король. Мудрый. Он слушал и христиан, и друидов, а потом сам решал, как поступить. Всегда делал по-своему.
– Приятно, что хоть кто-то считает правильной чужую точку зрения.
Кервален расхохотался и на мгновение показался Дику совсем молодым.
– Я считаю хорошим королем не того, который всегда принимает правильные решения, – это невозможно, – а того, кто имеет смелость нести ответственность за свои поступки. Кто понимает, чем именно рискует, и старается не ошибаться.
Дику нравился иерофант, нравился остров, нравились леса, сады и домики, нравились заклинательные покои и обширнейшая библиотека, где имелись даже «книги» первых друидов, представлявшие собой длинные доски, покрытые огамиче-скими рунами, вырезанными па всех четырех кромках деревяшек. Их Дик не умел читать, его больше заинтересовали более поздние книги, написанные на пергаменте и странном материале, который друиды назвали папирусом, на латыни. Латынь англичанин с горем пополам понимал.
Ему интересно было разбирать трактаты, написанные тысячу и две тысячи лет назад руками друидов, немногие из которых были еще живы. Интересно было обсуждать вопросы магии, пространственные и стихиальные заклинания.
Но, несмотря на все это, Дик заскучал. Он странным образом чувствовал не то чтобы враждебность этого места, а скорее собственное несоответствие ему. Все-таки Остров яблок был миром друидов. Воин здесь казался лишним.
Он немного помаялся, а потом, удивившись сам себе (мол, было бы из-за чего мучиться – не нравится тебе здесь, так отправляйся куда-нибудь еще), нашел в целительских покоях Гвальхира и сказал ему, что хотел бы покинуть Авалон. Конечно, добавил он, если Трагерну непременно нужно еще немного времени, чтобы восстановиться, он готов подождать до конца осени. Коль скоро уж молодой друид так рвется идти с ним…
Гвальхир, слушая Герефорда, задумчиво пощипывал подбородок.
– До конца какой осени ты готов здесь задержаться?
– Как какой? Этой.
– Сейчас в Англии самое начало марта.
– Что? Как?… А где снег?
– Снега на Авалоне не бывает. Тебе следовало раньше сказать.
– Но… Но мне показалось, что прошло не так много времени.
– На Авалоне время течет несколько иначе. Я тебе говорил об этом.
– Ладно. Пусть. В таком случае я хотел бы, что бы меня и мою жену переправили в Англию. Да, и Олхаура, конечно, тоже. Боюсь, я уже несколько запоздал.
– Тебе следовало предупредить меня, что ты куда-то торопишься. На Острове яблок недели сливаются в дни, а месяцы – в недели. Но мне кажется, что тебе стоит задержаться здесь. Нигде больше наши мастера чар не смогут обучить тебя всему необходимому так быстро.
– Быстро? Да я не заметил, как прошла зима!
– Конечно, не заметил. Но если ты вспомнишь, сколь многому успел обучиться, то поймешь, что времени действительно прошло немало.
Дик ненадолго задумался. Он взвешивал все «за» и «против», вспоминал прочитанные книги, обсуждения заклинаний и стихиальных сил и в конце концов был принужден согласиться – изучить все это за два-три месяца невозможно. Он и в самом деле не заметил, как прошло время. Пожалуй, это неприятнее всего. Значит, магия друидов настолько мощна и неназойлива, что он не способен ей сопротивляться.
– Да, согласен. Получается, я и так задержался здесь дольше, чем собирался. Я должен возвращаться во Францию. К своему королю.
– Верность – вещь достойная, но надо и о себе думать. О своем образовании.
– Я считаю себя достаточно образованным.
– Вот как? В самом деле? – Гвальхир слегка улыбнулся.
Дик зло сжал губы:
– Не надо смеяться надо мной. Да, готов согласиться, что я знаю недостаточно.
– И думаю, ты понимаешь, что знаний всегда недостаточно. Подумай еще раз: ты уверен, что тебе именно сейчас надо покинуть Авалон?
– Почему ты так настаиваешь на том, чтобы я остался? Я могу исполнить свой долг в отношении короля и вернуться. Тогда и научусь всему, чему сумею.
Гвальхир слегка передернул плечами, словно у него затекла спина. Провел рукой по лицу. В вечернем свете – они стояли у одного из окон бесконечных галерей Авалона: у того, что выходило на запад, – старик казался усталым и гораздо старше, чем обычно. Хотя, что уж говорить, его возраст перешел все мыслимые границы, которые Дик мог себе вообразить. Он помнил рассказы старого друида о римлянах, уходивших с Британских островов, о временах, когда только строился Вал Адриана. В год, когда родился Христос, Гвальхир уже был друидом.
– Мне почему-то кажется, что ты больше не придешь на Авалон, – сказал старик. – А я привык доверять своим чувствам. Знаешь, моя мать была ясновидящей. Я кое-что унаследовал от нее. Друиды не развивают подобных способностей, даже если они есть, но мои ощущения слишком часто оказываются верны. Ты мне веришь?
– Верю. Но сделаю по-своему.
Гвальхир помолчал.
– Почему? – осторожно спросил он. – Ты считаешь, что наши знания тебе не нужны?
– Считаю, что нужны. Но король Ричард превратился в настоящий камень преткновения между мной и всеми, с кем я общаюсь более или менее тесно. Я не меньше двух раз спорил из-за короля с супругой и никогда не уступал ей. Согласись, оскорблением для нее станет, если я уступлю тебе.
– Да уж – Гвальхир фыркнул, и улыбка мгновенно омолодила его. Теперь он был похож на пятидесятилетнего мужчину, которому, пожалуй, не заказано думать и о женитьбе. – Ну что ж… Вольному воля. Я хотел бы подарить тебе кое-что. Но сперва должен спросить: ты будешь пытаться снять печать еще раз?
– А что, от моего ответа зависит, будет ли сделан подарок или нет?
– Не совсем так. Просто, если ты делать этого не собираешься, подарок тебе ни к чему.
– Как интересно… Положим, собираюсь.
– В таком случае прошу тебя: будь осторожен. Благоприятный момент упущен. Кроме того, первая попытка наверняка насторожила хранителей печати.
– У печати есть хранители?
– Конечно. А ты как думал? Они не появляются в гроте в дни полнолуний – но лишь потому, что как раз в это время печать скрыта от глаз любого мага или жреца. Я уже объяснял, почему ты способен видеть основу этого заклинания именно в полнолуние. Теперь хранители будут начеку и не оставят печать ни на час. – Гвальхир запустил пальцы за пояс и вынул серп. – Возьми.
Дик осторожно взял. Вещица была маленькая, она вся уместилась бы в женской руке. Мерцание металла, из которого изготовили игрушку, было мягким, белым, но на серебро он не походил. В кончик был вставлен маленький искрящийся сапфир, зубчики усажены такими мелкими камушками, что невозможно было угадать, что же это за камни, а ручка оказалась выточена из отполированной кости. Впрочем, за ручку можно было взяться разве что двумя пальцами, даже женская ладонь на нее не легла бы.
– Что это такое?
– Серп. – улыбнулся Гвальхир. – Ну-ну… Не кипятись. Эта вещица может стать опасным оружием, но лучше всего рассекать ею узелок.
– Что за металл?
– Белое золото.
– Я и не знал, что золото бывает белым.
– Ричард, золото не бывает белым. Так называют сплав золота и платины.
– Что такое платина?
– Такой металл. Это неважно. Вещице, которую ты держишь, больше трех тысяч лет. Можешь не осторожничать с ней, – сказал Гвальхир, заметив опасливый взгляд, который Дик невольно бросил на артефакт. – Штука выдержала многое. Однажды, помнится, она даже противостояла мечу. Тяжелому нормандскому одноручному.
– Кто на нем дрался? – У Дика вспыхнули глаза.
Старый друид лукаво прищурился:
– Отгадай.
– Кервален?
– Надо же, отгадал. Я поражен.
Дик знал, что дуб не любит соседства. Как господин леса, он требует себе больше места, а остальные деревья, словно свита при короле, держатся в отдалении. Спросив Гвальхира, почему так, он ожидал какого-нибудь возвышенного рассказа в духе друидов: мол, дуб – священное дерево, почти одушевленное, и ему нужно одиночество для раздумий. Но старый друид объяснил рыцарю-магу, что любой взрослый дуб насыщает почву вокруг себя дубильными веществами, которых не переносят молодые дубки и все другие деревья. Так он расчищает себе пространство для жизни. Оттого он всегда одинок.
– Но почему же тогда дуб считается деревом друидов? – опешил Дик.
Гвальхир слегка улыбнулся:
– Этим дуб так похож на человека, ты не находишь?
Герефорд не нашел, что сказать в ответ.
Зато он обнаружил, что всей душой наслаждается обществом друидов. С этими людьми, в подавляющем большинстве очень умными и образованными, ему всегда было о чем поговорить и даже поспорить. Дик устал от однообразной болтовни при дворе короля – война, охота, деньги, положение в свете и женщины, больше ничего. Приятно было в саду или в заклинательном покое обсудить с кем-нибудь множественность миров, своеобразие энергетических структур обычного человека и опытного мага, преимущество портальных врат перед лесным коридором… По вечерам рыцарь-маг отправлялся в кузницу к Маддоку и там с удовольствием махал молотом в добрых двадцать фунтов весом, а позже упражнялся с кузнецом на мечах.
Поздними вечерами они с Серпианой выбирались на вершину горы полюбоваться закатом. Сидя на траве, они наблюдали за тем, как солнце все больше наливается неопасным для глаза багряно-бронзовым огнем, окунается в море, глубже и глубже погружаясь в воду, словно девушка, решившая искупаться, как разливается по небу полосами многоцветья. А неподалеку от молодых супругов обязательно сидел кто-нибудь, настроенный достаточно романтично, чтобы петь.
Дик оглянулся и узнал девушку, что пела, аккомпанируя себе на небольшой арфе. Хейзел, белокурая Хейзел, которая в Озерном Крае все пыталась убедить его, что нет ничего почетнее удела друида или мага. Ее профиль на фоне белесого неба казался вышедшим из-под инструмента античного резчика камей – так он был четок и совершенен. Она не обращала внимания ни на кого вокруг, тем более на Дика, который вместе со своей спутницей сидел чуть позади. Белокурыми волосами Хейзел играл ветер. Он отбрасывал их назад, и они походили на чей-то необычный стяг.
Я смотрю на свет из тени.
Вижу блики на ступенях.
Я мечтаю. Тщетно. Знаю.
Мои мысли – о любви.
Блик на камни лег – но все же
Его в руку не возьмешь же.
Так и то, о чем мечтаю,
Не становится моим.
Не упрямство, а надежда
Укрепляет мое сердце.
Но я вижу – бесполезно.
Это счастье – не по мне.
Отчего все так – не знаю.
Не искать – любить желаю…
Жаль, что это невозможно,
Словно свет держать в руке.
Рыцарь-маг покосился на Серниану – та смотрела не на закат, а на девушку. Губы его молодой жены чуть кривились, в их движении он прочел смесь сочувствия и насмешки. Ощутив взгляд мужа, она повернула к нему голову.
– Женщина мечтает о любви, так ведь? – шепнул он ей на ухо.
«Ох уж эти женщины, – подумал Герефорд, глядя на залившееся легкой краской личико супруги. – Им бы только любовь». Но промолчал. Видно, женское естество все-таки победило Хейзел. Была у нее магическая сила, но не было простых женских радостей – мужа, детей… Так, что ли? Теперь она не казалась такой гордой, такой неприступной, как раньше.
Дик приобнял Серпиану за талию, но жена отстранилась, словно прочитав его мысли, не слишком лестные для прекрасной половины человечества.
– Ох уж эти мужчины, – сказала она. – Вы думаете, что мир вертится вокруг вас. Но для женщины любовь – символ всего того, к чему она может стремиться. Женщины живут для любви, но не для мужчин, вот как. А то, чего желаешь, никогда не дается в руки. Грустный закон бытия…
Дик лишь пожал плечами. У него было другое мнение – прорывайся к своей цели, хватай ее обеими руками и наслаждайся.
– Вам, женщинам, лишь бы все усложнить.
Серпиана фыркнула и промолчала.
Слова иерофанта запали ему в душу, хотя он не сразу отдал себе в этом отчет. Просто через несколько дней все чаще стал думать о том, что нужно бы вернуться в Сирию и попытаться снять печать. Очарование родного мира Серпианы и местечка, облюбованного Далханом Рэил, конечно, накрепко запомнилось ему. Рыцарю-магу очень хотелось, чтобы его родной мир был похож на какой-нибудь из них – хорошенькие аккуратные домики в зелени садов, чистенькие города и величественные замки, где столы застилают скатертями, а мясо едят ножом и вилкой.
Были ли они такими из-за магии, царствующей вокруг, или по иным причинам – неважно. Главное, что наличие магии явно не повредило ни мирам, ни их населению. Объяснения Кервалена всерьез испугали Дика. А что, если старик-друид прав? Он – опытный маг, способный рассмотреть суть явления, да и зачем ему лгать? Что, если все сказанное – правда?
Дик задумался: что произойдет, если в его родной мир вернется магия? Вряд ли он окажется самым сильным магом Европы, но одним из самых сильных – возможно. Тогда, может статься, король Ричард сочтет выгодным объявить его своим наследником… «А тебе это надо? – мысленно спросил себя рыцарь-маг и стал вспоминать жизнь отца. – Нет, пожалуй, ни к чему. Лучше уж пусть мое положение остается таким, как есть».
На престол всегда найдется сколько угодно претендентов. Сняв печать, он может попросту собраться и исчезнуть в мире Живого Изумруда. Там, во владениях жены, ему уютно. Иногда можно будет наведываться в родной Корнуолл, видеться с родственниками, их потомками и потомками их потомков. В другой мир можно будет забрать и матушку… Если, конечно, не станет возражать Серпиана.
– Ты не станешь возражать против того, чтобы моя матушка и твоя свекровь жила с нами? – спросил он у жены.
– О чем ты говоришь? – удивилась она. – Как я могу возражать? Я же с ней еще не жила одним домом. Даже не представляю, какова она как свекровь.
– Но мы же прожили в Уэбо почти месяц!
– То в Уэбо. Там она мне понравилась.
– Значит, не возражаешь.
Дик успокоился. Он очень любил свою матушку и надеялся, что, если она все время будет при нем, он сможет продлить ее жизнь. Мысль, что он будет жить долго-долго, как друиды Авалона, а его родственники, друзья и знакомые умрут, а потом скончаются их дети и внуки, впервые показалась ему тягостной. Он задумался о том, что у длинной жизни есть и свои недостатки.
Трагерна он смог увидеть лишь через несколько дней после прибытия на Авалон. В подземелья, где, как рассказал Гвальхир, держали неудачника-друида, попавшего под сокрушительный удар слуги Темного Ангела, Дика не пускали. Авалонские целители объяснили, что едва успели спасти Трагерну жизнь. Одно неверное движение – и разойдутся швы, даст о себе знать смертельная рана, и последствия едва ли устроят их. Потому его приводили в себя лишь ненадолго – чтобы проверить, правильно ли идет исцеление.
– А правда, что в подземельях Авалона стоит хрустальный гроб? – едва сдерживая дурацкую ухмылку, поинтересовался рыцарь-маг у Гвальхира.
– Трагерн рассказал? А? Вообще-то гробом эту конструкцию назвать трудно. Ее так называют ученики, которых только-только начинают учить целительству.
– Зачем она вообще нужна?
– Ну как бы тебе попроще объяснить… Чтобы спасать смертельно раненых или уже почти умерших людей. И даже только что умерших – порой получается.
– Это возможно?
– Конечно. Когда я добрался с Трагерном до подземелий Авалона, он был уже мертв. Но его, как видишь, удалось спасти.
– Еще не вижу.
– Увидишь. Завтра же.
Когда Трагерн выбрался на свет (его вели под руки двое друидов, а Гвальхир шел сзади с таким лицом, словно готовился подхватить бывшего ученика на руки), он был бледен до синевы и пошатывался, даже когда стоял. Когда Дик подскочил обнять его, Трагерн качнулся к нему и просто повис на друге.
– Привет, – горестно всхлипнул он. – А я совсем расклеился.
– Оно и видно. – Рыцарь-маг смотрел на своего бывшего оруженосца с сочувствием и заботой. – Может, тебе прилечь? Может, тебе вредно на ногах?
– Пусть, пусть двигается, – оборвал его Гвальхир. – Нечего лентяйничать. Иначе никогда не придешь в норму… Ну, оболтус, не сумел отбиться – расплачивайся теперь.
– Вам легко говорить, учитель.
Слушая перебранку двух друидов, Дик покатился со смеху. Обиженное лицо Трагерна и лукавое – Гвальхира одновременно повернулись к нему. Но если молодой друид был, кажется, всерьез обижен, что к его бедам относятся так легкомысленно, то старик больше изображал суровость и недовольство.
– Путешествия – школа жизни, – произнес рыцарь-маг. – Тебя же предупреждали. Никто силком в приключения не втягивал.
– Сказал бы я тебе!… – огрызнулся Трагерн. – Ты все думаешь, как от меня избавиться. Зря думаешь, я не отстану. Вот приду немного в себя – и снова с тобой в походы. Я, между прочим, так до сих пор и не увидел мира, где родилась твоя невеста. А хотел бы посмотреть.
– Не невеста, а жена.
– Ну наконец-то… Э, а я даже на свадьбе не погулял…
Англичанин снова расхохотался:
– Ничего, не огорчайся. Отметишь с нами столетнюю годовщину нашей семейной жизни.
Странно, но Серпиана, услышав эти слова, смерила мужа довольно холодным и в чем-то оценивающим взглядом. Словно решала, а стоит ли задерживаться в браке с ним на целых сто лет. Ее выразительные взгляды и вспышки – как нежности, так и раздражения – были непредсказуемы, но за эту непредсказуемость Дик лишь больше любил жену. Теперь она взглядом дала ему попять, что не стоит быть таким самоуверенным. В ответ он бросил на супругу взгляд, обещающий доказательства, что его уверенность имеет свои основания.
Трагерн приходил в себя очень медленно. Он тяготился чужой помощью, пытался делать все сам, но время от времени закатывал глаза и прислонялся к чему-нибудь спиной или плечом, ожидая, пока пройдет приступ дурноты. Не удержавшись, Дик оглядел его магическим взором и понял, в чем дело: следы чужого заклинания виднелись всюду, но убрать их – он чувствовал – было крайне тяжело. Чтобы удержать Герефорда от попыток вмешательства, Гвальхир объяснил ему, что вместо помощи он может случайно нанести вред.
– Чтобы лечить, нужен опыт. – объяснил старый друид.
– Не спорю, – буркнул Дик, уже привыкший верить, что в его силах сотворить любое колдовство. В том числе и целительское.
Авалон был прекрасен, но не прошло и месяца, как англичанин заскучал. Сперва он едва замечал, как бегут дни. Какая-то тайна скрывалась здесь – тайна, которая заставляла всем сердцем ощущать красоту этого места и наслаждаться ею. Немудрено было не заметить, как бежит здесь время. То и дело рыцарь-маг ощущал прикосновение неведомой силы, которая так и манила забыться и просто наслаждаться жизнью на острове друидов.
Иерофант на вопрос англичанина о загадочном явлении ответил, что это свойство чародейского пространства, созданного на Острове яблок, впрочем, вполне преодолимое для любого обладающего магическими способностями. Чары были наложены его предшественниками-иерофантами и, как предполагалось, служили чем-то вроде защиты от любопытства смертных. В какой-то мере они стали побочным действием защитных заклинаний, которые вывели остров из пространства земного мира.
Если гостю эти чары мешают, он может не стесняться и делать все, чтобы преодолеть их действие.
Дик пожал плечами и ответил, что стесняться и так не собирался, а от чар острова друидов защищается как может. И теперь точно знает, почему путешественники, умудрившие добраться сюда, больше па родину никогда не возвращались.
– Что вы их, коллекционировали, что ли? – спросил он, недоумевая. – Зачем вам разнообразные рыцари и воины? Почему было не отпустить восвояси? Крестьянские легенды, знаешь ли, увеличивают количество жертв Острова яблок во много раз.
На моей памяти посторонние люди добирались к нам сюда дважды, причем оба были колдунами. И оба явились с единственной целью – посмотреть, а нельзя ли чем поживиться. С чего нам было отпускать их?
– Значит, рыцари не приплывали? Ну вот, самая чудесная сказка моего детства обращается в пыль… Скажи, а Артур и правда здесь похоронен? Или это тоже ложь?
– Это не ложь. Но и не правда. Это легенда. Красивая. Артур был королем Британии, и похоронили его в Мерсии. Хороший он был король. Мудрый. Он слушал и христиан, и друидов, а потом сам решал, как поступить. Всегда делал по-своему.
– Приятно, что хоть кто-то считает правильной чужую точку зрения.
Кервален расхохотался и на мгновение показался Дику совсем молодым.
– Я считаю хорошим королем не того, который всегда принимает правильные решения, – это невозможно, – а того, кто имеет смелость нести ответственность за свои поступки. Кто понимает, чем именно рискует, и старается не ошибаться.
Дику нравился иерофант, нравился остров, нравились леса, сады и домики, нравились заклинательные покои и обширнейшая библиотека, где имелись даже «книги» первых друидов, представлявшие собой длинные доски, покрытые огамиче-скими рунами, вырезанными па всех четырех кромках деревяшек. Их Дик не умел читать, его больше заинтересовали более поздние книги, написанные на пергаменте и странном материале, который друиды назвали папирусом, на латыни. Латынь англичанин с горем пополам понимал.
Ему интересно было разбирать трактаты, написанные тысячу и две тысячи лет назад руками друидов, немногие из которых были еще живы. Интересно было обсуждать вопросы магии, пространственные и стихиальные заклинания.
Но, несмотря на все это, Дик заскучал. Он странным образом чувствовал не то чтобы враждебность этого места, а скорее собственное несоответствие ему. Все-таки Остров яблок был миром друидов. Воин здесь казался лишним.
Он немного помаялся, а потом, удивившись сам себе (мол, было бы из-за чего мучиться – не нравится тебе здесь, так отправляйся куда-нибудь еще), нашел в целительских покоях Гвальхира и сказал ему, что хотел бы покинуть Авалон. Конечно, добавил он, если Трагерну непременно нужно еще немного времени, чтобы восстановиться, он готов подождать до конца осени. Коль скоро уж молодой друид так рвется идти с ним…
Гвальхир, слушая Герефорда, задумчиво пощипывал подбородок.
– До конца какой осени ты готов здесь задержаться?
– Как какой? Этой.
– Сейчас в Англии самое начало марта.
– Что? Как?… А где снег?
– Снега на Авалоне не бывает. Тебе следовало раньше сказать.
– Но… Но мне показалось, что прошло не так много времени.
– На Авалоне время течет несколько иначе. Я тебе говорил об этом.
– Ладно. Пусть. В таком случае я хотел бы, что бы меня и мою жену переправили в Англию. Да, и Олхаура, конечно, тоже. Боюсь, я уже несколько запоздал.
– Тебе следовало предупредить меня, что ты куда-то торопишься. На Острове яблок недели сливаются в дни, а месяцы – в недели. Но мне кажется, что тебе стоит задержаться здесь. Нигде больше наши мастера чар не смогут обучить тебя всему необходимому так быстро.
– Быстро? Да я не заметил, как прошла зима!
– Конечно, не заметил. Но если ты вспомнишь, сколь многому успел обучиться, то поймешь, что времени действительно прошло немало.
Дик ненадолго задумался. Он взвешивал все «за» и «против», вспоминал прочитанные книги, обсуждения заклинаний и стихиальных сил и в конце концов был принужден согласиться – изучить все это за два-три месяца невозможно. Он и в самом деле не заметил, как прошло время. Пожалуй, это неприятнее всего. Значит, магия друидов настолько мощна и неназойлива, что он не способен ей сопротивляться.
– Да, согласен. Получается, я и так задержался здесь дольше, чем собирался. Я должен возвращаться во Францию. К своему королю.
– Верность – вещь достойная, но надо и о себе думать. О своем образовании.
– Я считаю себя достаточно образованным.
– Вот как? В самом деле? – Гвальхир слегка улыбнулся.
Дик зло сжал губы:
– Не надо смеяться надо мной. Да, готов согласиться, что я знаю недостаточно.
– И думаю, ты понимаешь, что знаний всегда недостаточно. Подумай еще раз: ты уверен, что тебе именно сейчас надо покинуть Авалон?
– Почему ты так настаиваешь на том, чтобы я остался? Я могу исполнить свой долг в отношении короля и вернуться. Тогда и научусь всему, чему сумею.
Гвальхир слегка передернул плечами, словно у него затекла спина. Провел рукой по лицу. В вечернем свете – они стояли у одного из окон бесконечных галерей Авалона: у того, что выходило на запад, – старик казался усталым и гораздо старше, чем обычно. Хотя, что уж говорить, его возраст перешел все мыслимые границы, которые Дик мог себе вообразить. Он помнил рассказы старого друида о римлянах, уходивших с Британских островов, о временах, когда только строился Вал Адриана. В год, когда родился Христос, Гвальхир уже был друидом.
– Мне почему-то кажется, что ты больше не придешь на Авалон, – сказал старик. – А я привык доверять своим чувствам. Знаешь, моя мать была ясновидящей. Я кое-что унаследовал от нее. Друиды не развивают подобных способностей, даже если они есть, но мои ощущения слишком часто оказываются верны. Ты мне веришь?
– Верю. Но сделаю по-своему.
Гвальхир помолчал.
– Почему? – осторожно спросил он. – Ты считаешь, что наши знания тебе не нужны?
– Считаю, что нужны. Но король Ричард превратился в настоящий камень преткновения между мной и всеми, с кем я общаюсь более или менее тесно. Я не меньше двух раз спорил из-за короля с супругой и никогда не уступал ей. Согласись, оскорблением для нее станет, если я уступлю тебе.
– Да уж – Гвальхир фыркнул, и улыбка мгновенно омолодила его. Теперь он был похож на пятидесятилетнего мужчину, которому, пожалуй, не заказано думать и о женитьбе. – Ну что ж… Вольному воля. Я хотел бы подарить тебе кое-что. Но сперва должен спросить: ты будешь пытаться снять печать еще раз?
– А что, от моего ответа зависит, будет ли сделан подарок или нет?
– Не совсем так. Просто, если ты делать этого не собираешься, подарок тебе ни к чему.
– Как интересно… Положим, собираюсь.
– В таком случае прошу тебя: будь осторожен. Благоприятный момент упущен. Кроме того, первая попытка наверняка насторожила хранителей печати.
– У печати есть хранители?
– Конечно. А ты как думал? Они не появляются в гроте в дни полнолуний – но лишь потому, что как раз в это время печать скрыта от глаз любого мага или жреца. Я уже объяснял, почему ты способен видеть основу этого заклинания именно в полнолуние. Теперь хранители будут начеку и не оставят печать ни на час. – Гвальхир запустил пальцы за пояс и вынул серп. – Возьми.
Дик осторожно взял. Вещица была маленькая, она вся уместилась бы в женской руке. Мерцание металла, из которого изготовили игрушку, было мягким, белым, но на серебро он не походил. В кончик был вставлен маленький искрящийся сапфир, зубчики усажены такими мелкими камушками, что невозможно было угадать, что же это за камни, а ручка оказалась выточена из отполированной кости. Впрочем, за ручку можно было взяться разве что двумя пальцами, даже женская ладонь на нее не легла бы.
– Что это такое?
– Серп. – улыбнулся Гвальхир. – Ну-ну… Не кипятись. Эта вещица может стать опасным оружием, но лучше всего рассекать ею узелок.
– Что за металл?
– Белое золото.
– Я и не знал, что золото бывает белым.
– Ричард, золото не бывает белым. Так называют сплав золота и платины.
– Что такое платина?
– Такой металл. Это неважно. Вещице, которую ты держишь, больше трех тысяч лет. Можешь не осторожничать с ней, – сказал Гвальхир, заметив опасливый взгляд, который Дик невольно бросил на артефакт. – Штука выдержала многое. Однажды, помнится, она даже противостояла мечу. Тяжелому нормандскому одноручному.
– Кто на нем дрался? – У Дика вспыхнули глаза.
Старый друид лукаво прищурился:
– Отгадай.
– Кервален?
– Надо же, отгадал. Я поражен.