Страница:
Молодой человек поднялся по резной, с балюстрадой, деревянной лестнице на второй этаж. Взгляд Супроновича остановился на баре с холодильником: он с утра ничего не ел, а было уже около пяти вечера. Скользнув равнодушным взглядом по трем модернистским картинам непонятного содержания на стенах, он вздохнул и откинулся на мягкую спинку резного кресла. Хотя колени и торчали перед глазами, сидеть было удобно.
Леонид Супронович мог считать себя счастливчиком: с риском для жизни перешел границу и снова в ФРГ, ему есть что сообщить хозяевам. Едва избежав пули пограничника, он дал себе клятву, что больше ни за какие коврижки не отправится в Россию. Марок он заработал за эту операцию достаточно, привезенные драгоценности надежно спрятаны в железобетонном бункере, сохранившемся с войны. Бункер, вернее, бомбоубежище находится на территории дома Маргариты в Бонне. Его и не видно из-за разросшихся кустов малины и крыжовника. Маргарита не знает, где тайник. Даже ей Леонид не доверяет. Есть у него подозрение, что, пока он рисковал своей шкурой в России, пышная рослая немка снюхалась с чиновником из муниципалитета. Иначе с какой стати он зачастил по субботам к ним на кофе? Когда прижал к стенке Маргариту, та заявила, что Эрнест – так звали этого проклятого чиновника – помог ей получить лицензию на открытие парфюмерного магазина. Может, и помог, но Леонид-то знает, что там ничего не делается даром…
По лестнице спустился в кремовом летнем костюме улыбающийся Бруно фон Бохов. Он был чисто выбрит, без усов, от него исходил запах хорошего одеколона. Леонид не особенно удивился, увидев разведчика, хотя молодой человек с военной выправкой, доставивший его сюда, и не сообщил, к кому они едут. Значит, эта великолепная загородная вилла принадлежит Бруно? Быстро же разведчик абвера акклиматизировался в Западной Германии! Он немец, ему легче, а вот сумеет ли он, Леонид Супронович, стать не зависимым ни от кого?..
– Со счастливым возвращением! – тряс ему руку Бруно. По-русски он говорил почти без акцента. – Далеко не каждому, Леонид Яковлевич, везет так, как тебе.
– Не чаял и живым сюда вернуться, – счел нужным заметить Супронович. – Меня там чуть не подстрелили.
– Как это говорят в России? – улыбался Бруно. – Береженого бог бережет?
Он бросил взгляд на дверь, ведущую в другие комнаты, и она, будто повинуясь его взгляду, распахнулась, на пороге показалась стройная белокурая женщина с блестящим подносом в руках. Поставив поднос на квадратный стол, вопросительно взглянула на Бруно васильковыми глазами.
– Спасибо, Петра, – сказал он по-немецки. – Поставь в холодильник еще бутылку водки. Наш гость предпочитает русскую…
Молодая женщина улыбнулась, показав белые зубы, и удалилась. По тому как она высоко держала белокурую голову, чувствовалось, что она не служанка в этом доме. «А у тебя губа не дура! – с завистью подумал Леонид. – Эта Петра не чета моей корове…»
– Петра – мой личный секретарь, – счел нужным пояснить Бруно.
Казалось, он насквозь видит Леонида. Взял с подноса запотевшую бутылку смирновской водки, налил в стакан гостю, а себе плеснул самую малость в толстую хрустальную, стопку. На тарелках разложены тонко нарезанная ветчина с зеленым горошком, белая рыба, копченая колбаса. Выступила испарина на нескольких красивых жестянках с пивом. Леонид с удовольствием подержал в руках холодную банку, но пока открывать не стал.
– За твой успех! – высоко поднял стопку и чокнулся с ним Бруно.
Леонид опрокинул в себя полстакана водки, хозяин отпил один глоток. Супронович, не стесняясь, налег на еду. Бруно потянул за блестящий язычок на банке, послышался легкий хлопок, янтарного цвета пиво с белоснежной шапкой пены наполнило высокий стакан. Потом Леонид протянул Бруно написанный им отчет. Бруно бегло прочел с десяток листков, перевел спокойный взгляд на гостя. Тот малость осоловел от выпитого; жуя бутерброд с рыбой, откинулся на спинку кресла и молча смотрел на Бохова.
– Ты неплохо поработал, Леонид Яковлевич, – похвалил тот. – А теперь все подробно расскажи о Карнакове и Игоре Найденове.
Леонид поведал о своей встрече с Ростиславом Евгеньевичем, поделился даже сомнениями, что он уже не тот, каким был раньше, – то ли сильно постарел, то ли разочаровался во всем. В общем, надеяться, что он разовьет для западной разведки активную деятельность, пожалуй, не стоит. Настроение у него упадническое, откровенно заявил, что не хотелось бы ему привлекать к делу Игоря Найденова.
– Не узнаю отца, – нахмурился Бруно и застучал пальцами по столешнице. – Конечно, возраст дает о себе знать, потом, поражение Германии в войне – все это, видно, подействовало на него. Столько лет его не беспокоили… Пожалуй, это ошибка. Агент, от которого не требуют активных действий, расхолаживается, становится инертным и даже трусливым.
– А Матвей Лисицын? – возразил Леонид. – Не выполнил ни одного вашего задания. Сразу кинулся в Андреевку, к своей бабе, детишкам… Сколько мне пришлось порыскать в лесу, чтобы его выковырять из-под земли и ликвидировать! Уверен, что он готов был пойти к властям с повинной. Боялся лишь вышки.
– Чего? – вскинул брови Бруно.
– Расстрела, – улыбнулся Супронович.
– Правильно, что убрал Лисицына, – согласился Бруно. – Я не советовал его туда посылать…
– А если бы Карнаков… – рискнул ввернуть Леонид. – Ну это… капитулировал?
– Тогда и его пришлось бы ликвидировать, – спокойно сказал Бруно.
И Леонид поразился сверкнувшему в его глазах холодному беспощадному блеску. Таких людей он уважал – сам ведь поднял руку на родного отца…
– Не думаю, чтобы Ростислав Евгеньевич когда-либо переметнулся к ним, – успокоил Леонид. – У него, как и у меня, нет пути назад. Как говорят, наша карта бита! И он это прекрасно понимает.
– Человек по своей натуре бывает слаб, – изрек Бруно. – Но разведчик никогда не должен поддаваться этому пороку. Слабость – наша погибель.
– Для таких, как я, погибель в России, – счел нужным вставить Супронович. – Там чекисты не дремлют!
– Мы тоже не лыком шиты, – улыбнулся Бруно. – Так, кажется, русские говорят? А твои заслуги будут отмечены.
«Как же мне от вас, таких хороших, вырваться? – мучительно думал Супронович. – Я бы даже от ваших марок отказался…»
Бруно, очевидно, незаметно нажал под столом кнопку, потому что, когда водка кончилась, дверь отворилась и снова возникла с другим подносом Петра. Кроме бутылки водки и острых закусок на нем были металлический кофейник и маленькие фарфоровые чашечки. Молодая белокурая женщина показалась Леониду еще более соблазнительной. Он проводил ее долгим взглядом: ничего не скажешь, фигура что надо, а чего стоит одна походка?..
Бруно чуть приметно улыбнулся.
– Я сказал Генриху, чтобы он пригласил сюда даму… в твоем вкусе, – сообщил Бруно. – Надеюсь, ты не откажешься переночевать здесь? Вилла и бар в твоем полном распоряжении, а мы с Петрой будем ночевать в своей городской квартире, сегодня в театре идет «Пер Гюнт» Ибсена.
Леонид не мог не ощутить, что Бруно невысокого мнения о его культуре, даже из простой вежливости не пригласил в театр. Разумеется, Леонид отказался бы ради возможности провести вечер и ночь с дамой. А Генрих, по-видимому, тот самый молодой человек, что привез его сюда. Леонид слышал, как за окном негромко зарокотал мотор «мерседеса», прошелестели по асфальту шины.
Охмелев, Супронович стал жаловаться Бруно на опасность своей работы: дескать, в СССР и народ помогает чекистам в розыске военных преступников, верой и правдой служивших Гитлеру. Сколько уже поймали и сурово осудили бывших полицаев, карателей! Советские люди и до второго пришествия не простят таких, как он, Леонид Супронович!.. Есть ведь и другая работа для него. Мог бы стать полицейским, наконец, обучать разведывательному делу молокососов. Как-никак он теперь владеет двумя языками – русским и немецким… В Бонне у него невеста, дом с магазинчиком – как-нибудь проживет…
– Да пойми ты, Бруно! – Он схватил поморщившегося хозяина за плечо. – Я просто чудом вырвался оттуда! Боялся собственной тени! Ночами пробирался по дорогам, вздрагивал от каждого косого взгляда. Спиной постоянно чувствовал опасность! Ну хочешь, я встану перед тобой на колени?!.. – Он даже пьяно всхлипнул.
– Никто тебя не собирается туда посылать, – успокоил Бруно.
– Я и здесь пригожусь, – бормотал Леонид. – Хотя бы полицейским – у меня и немой заговорит в застенке, если нужно!..
– Найдем тебе здесь подходящее дело.
– А туда, – он пьяно качнул головой в сторону камина, – больше ни ногой! Суну туда ряжку – из меня мусор сделают!..
Бруно удивленно вскинул голову, но не спросил, что это значит. Блатные словечки Супроновича иногда его озадачивали.
Генрих скоро привез откуда-то молодую полную немку с ярко накрашенным ртом и развязными манерами. Леонид, с трудом ворочая языком, лопотал с ней по-немецки. На столе появилось шампанское, пиво, водки ему больше не давали.
Утром проснулся на широкой тахте с сильной головной болью. Рядом спала обнаженная немка. К его радости, у изголовья стоял металлический столик на колесиках, а на нем бутылка водки, пиво, бутерброды с икрой и сыром… Мучительно вспоминая, как зовут немку, он осторожно сполз с тахты, влез в полосатый махровый халат, заботливо положенный на спинку стула, и схватил со столика бутылку.
3
Глава восьмая
1
Леонид Супронович мог считать себя счастливчиком: с риском для жизни перешел границу и снова в ФРГ, ему есть что сообщить хозяевам. Едва избежав пули пограничника, он дал себе клятву, что больше ни за какие коврижки не отправится в Россию. Марок он заработал за эту операцию достаточно, привезенные драгоценности надежно спрятаны в железобетонном бункере, сохранившемся с войны. Бункер, вернее, бомбоубежище находится на территории дома Маргариты в Бонне. Его и не видно из-за разросшихся кустов малины и крыжовника. Маргарита не знает, где тайник. Даже ей Леонид не доверяет. Есть у него подозрение, что, пока он рисковал своей шкурой в России, пышная рослая немка снюхалась с чиновником из муниципалитета. Иначе с какой стати он зачастил по субботам к ним на кофе? Когда прижал к стенке Маргариту, та заявила, что Эрнест – так звали этого проклятого чиновника – помог ей получить лицензию на открытие парфюмерного магазина. Может, и помог, но Леонид-то знает, что там ничего не делается даром…
По лестнице спустился в кремовом летнем костюме улыбающийся Бруно фон Бохов. Он был чисто выбрит, без усов, от него исходил запах хорошего одеколона. Леонид не особенно удивился, увидев разведчика, хотя молодой человек с военной выправкой, доставивший его сюда, и не сообщил, к кому они едут. Значит, эта великолепная загородная вилла принадлежит Бруно? Быстро же разведчик абвера акклиматизировался в Западной Германии! Он немец, ему легче, а вот сумеет ли он, Леонид Супронович, стать не зависимым ни от кого?..
– Со счастливым возвращением! – тряс ему руку Бруно. По-русски он говорил почти без акцента. – Далеко не каждому, Леонид Яковлевич, везет так, как тебе.
– Не чаял и живым сюда вернуться, – счел нужным заметить Супронович. – Меня там чуть не подстрелили.
– Как это говорят в России? – улыбался Бруно. – Береженого бог бережет?
Он бросил взгляд на дверь, ведущую в другие комнаты, и она, будто повинуясь его взгляду, распахнулась, на пороге показалась стройная белокурая женщина с блестящим подносом в руках. Поставив поднос на квадратный стол, вопросительно взглянула на Бруно васильковыми глазами.
– Спасибо, Петра, – сказал он по-немецки. – Поставь в холодильник еще бутылку водки. Наш гость предпочитает русскую…
Молодая женщина улыбнулась, показав белые зубы, и удалилась. По тому как она высоко держала белокурую голову, чувствовалось, что она не служанка в этом доме. «А у тебя губа не дура! – с завистью подумал Леонид. – Эта Петра не чета моей корове…»
– Петра – мой личный секретарь, – счел нужным пояснить Бруно.
Казалось, он насквозь видит Леонида. Взял с подноса запотевшую бутылку смирновской водки, налил в стакан гостю, а себе плеснул самую малость в толстую хрустальную, стопку. На тарелках разложены тонко нарезанная ветчина с зеленым горошком, белая рыба, копченая колбаса. Выступила испарина на нескольких красивых жестянках с пивом. Леонид с удовольствием подержал в руках холодную банку, но пока открывать не стал.
– За твой успех! – высоко поднял стопку и чокнулся с ним Бруно.
Леонид опрокинул в себя полстакана водки, хозяин отпил один глоток. Супронович, не стесняясь, налег на еду. Бруно потянул за блестящий язычок на банке, послышался легкий хлопок, янтарного цвета пиво с белоснежной шапкой пены наполнило высокий стакан. Потом Леонид протянул Бруно написанный им отчет. Бруно бегло прочел с десяток листков, перевел спокойный взгляд на гостя. Тот малость осоловел от выпитого; жуя бутерброд с рыбой, откинулся на спинку кресла и молча смотрел на Бохова.
– Ты неплохо поработал, Леонид Яковлевич, – похвалил тот. – А теперь все подробно расскажи о Карнакове и Игоре Найденове.
Леонид поведал о своей встрече с Ростиславом Евгеньевичем, поделился даже сомнениями, что он уже не тот, каким был раньше, – то ли сильно постарел, то ли разочаровался во всем. В общем, надеяться, что он разовьет для западной разведки активную деятельность, пожалуй, не стоит. Настроение у него упадническое, откровенно заявил, что не хотелось бы ему привлекать к делу Игоря Найденова.
– Не узнаю отца, – нахмурился Бруно и застучал пальцами по столешнице. – Конечно, возраст дает о себе знать, потом, поражение Германии в войне – все это, видно, подействовало на него. Столько лет его не беспокоили… Пожалуй, это ошибка. Агент, от которого не требуют активных действий, расхолаживается, становится инертным и даже трусливым.
– А Матвей Лисицын? – возразил Леонид. – Не выполнил ни одного вашего задания. Сразу кинулся в Андреевку, к своей бабе, детишкам… Сколько мне пришлось порыскать в лесу, чтобы его выковырять из-под земли и ликвидировать! Уверен, что он готов был пойти к властям с повинной. Боялся лишь вышки.
– Чего? – вскинул брови Бруно.
– Расстрела, – улыбнулся Супронович.
– Правильно, что убрал Лисицына, – согласился Бруно. – Я не советовал его туда посылать…
– А если бы Карнаков… – рискнул ввернуть Леонид. – Ну это… капитулировал?
– Тогда и его пришлось бы ликвидировать, – спокойно сказал Бруно.
И Леонид поразился сверкнувшему в его глазах холодному беспощадному блеску. Таких людей он уважал – сам ведь поднял руку на родного отца…
– Не думаю, чтобы Ростислав Евгеньевич когда-либо переметнулся к ним, – успокоил Леонид. – У него, как и у меня, нет пути назад. Как говорят, наша карта бита! И он это прекрасно понимает.
– Человек по своей натуре бывает слаб, – изрек Бруно. – Но разведчик никогда не должен поддаваться этому пороку. Слабость – наша погибель.
– Для таких, как я, погибель в России, – счел нужным вставить Супронович. – Там чекисты не дремлют!
– Мы тоже не лыком шиты, – улыбнулся Бруно. – Так, кажется, русские говорят? А твои заслуги будут отмечены.
«Как же мне от вас, таких хороших, вырваться? – мучительно думал Супронович. – Я бы даже от ваших марок отказался…»
Бруно, очевидно, незаметно нажал под столом кнопку, потому что, когда водка кончилась, дверь отворилась и снова возникла с другим подносом Петра. Кроме бутылки водки и острых закусок на нем были металлический кофейник и маленькие фарфоровые чашечки. Молодая белокурая женщина показалась Леониду еще более соблазнительной. Он проводил ее долгим взглядом: ничего не скажешь, фигура что надо, а чего стоит одна походка?..
Бруно чуть приметно улыбнулся.
– Я сказал Генриху, чтобы он пригласил сюда даму… в твоем вкусе, – сообщил Бруно. – Надеюсь, ты не откажешься переночевать здесь? Вилла и бар в твоем полном распоряжении, а мы с Петрой будем ночевать в своей городской квартире, сегодня в театре идет «Пер Гюнт» Ибсена.
Леонид не мог не ощутить, что Бруно невысокого мнения о его культуре, даже из простой вежливости не пригласил в театр. Разумеется, Леонид отказался бы ради возможности провести вечер и ночь с дамой. А Генрих, по-видимому, тот самый молодой человек, что привез его сюда. Леонид слышал, как за окном негромко зарокотал мотор «мерседеса», прошелестели по асфальту шины.
Охмелев, Супронович стал жаловаться Бруно на опасность своей работы: дескать, в СССР и народ помогает чекистам в розыске военных преступников, верой и правдой служивших Гитлеру. Сколько уже поймали и сурово осудили бывших полицаев, карателей! Советские люди и до второго пришествия не простят таких, как он, Леонид Супронович!.. Есть ведь и другая работа для него. Мог бы стать полицейским, наконец, обучать разведывательному делу молокососов. Как-никак он теперь владеет двумя языками – русским и немецким… В Бонне у него невеста, дом с магазинчиком – как-нибудь проживет…
– Да пойми ты, Бруно! – Он схватил поморщившегося хозяина за плечо. – Я просто чудом вырвался оттуда! Боялся собственной тени! Ночами пробирался по дорогам, вздрагивал от каждого косого взгляда. Спиной постоянно чувствовал опасность! Ну хочешь, я встану перед тобой на колени?!.. – Он даже пьяно всхлипнул.
– Никто тебя не собирается туда посылать, – успокоил Бруно.
– Я и здесь пригожусь, – бормотал Леонид. – Хотя бы полицейским – у меня и немой заговорит в застенке, если нужно!..
– Найдем тебе здесь подходящее дело.
– А туда, – он пьяно качнул головой в сторону камина, – больше ни ногой! Суну туда ряжку – из меня мусор сделают!..
Бруно удивленно вскинул голову, но не спросил, что это значит. Блатные словечки Супроновича иногда его озадачивали.
Генрих скоро привез откуда-то молодую полную немку с ярко накрашенным ртом и развязными манерами. Леонид, с трудом ворочая языком, лопотал с ней по-немецки. На столе появилось шампанское, пиво, водки ему больше не давали.
Утром проснулся на широкой тахте с сильной головной болью. Рядом спала обнаженная немка. К его радости, у изголовья стоял металлический столик на колесиках, а на нем бутылка водки, пиво, бутерброды с икрой и сыром… Мучительно вспоминая, как зовут немку, он осторожно сполз с тахты, влез в полосатый махровый халат, заботливо положенный на спинку стула, и схватил со столика бутылку.
3
Они тихо плыли на узкой лодке по самой середине озера. Хотя стоял ясный день, над бором бледно желтел изогнутый серп месяца. Игорь Найденов медленно опускал тяжелые весла в воду, слышно было, как с них срывались капли, шуршала вода вдоль черных бортов. На берегах сквозь редкие деревья виднелись деревянные постройки, на зеленом бугре празднично белела часовня с позолоченным куполом. Над ней кружились черные галки. Катя сидела на корме, сложив руки на коленях, задумчивый взгляд ее был устремлен на спокойную воду. Местечко, куда они выбрались в воскресенье, называлось Петруново, а озеро – Зеленое. В деревне, что за часовней, жила Катина бабушка. Она ничуть не удивилась, когда они утром заявились в избу с покосившимся палисадником. Напоила парным молоком, спросила про Катину мать и, оставив их одних, ушла в огород собирать огурцы. На смородиновых кустах чернели ягоды, у изгороди – куст крыжовника с рыжими сладкими ягодами. Катя сходила к соседу, рыболову, и взяла ключ от лодки.
Игорь без всякого желания поехал за город. У него на это воскресенье были другие планы, но неудобно было отказать Кате-Катерине, – она очень настаивала на этой поездке, мол, давно не была у бабушки. Девушка на день рождения подарила ему новенький фотоаппарат, а он ее ни разу еще не сфотографировал. Фотоаппарат на тонком ремешке висел у него на шее.
Опустив весла, Игорь несколько раз сфотографировал девушку. Катя пригладила ладонью темные волосы, улыбнулась, однако улыбка получилась грустной.
– Давай я тебя щелкну? – протянула она руку за камерой. – Ты сегодня такой красивый!
Игорь тоже пригладил пятерней густые русые волосы, повернулся к ней в профиль. Кто-то однажды заметил, что, дескать, в профиль он похож на знаменитого летчика Чкалова. Игорь специально отыскал в библиотеке книжку о Чкалове, но никакого сходства с героем не обнаружил.
– Посмотри на меня, – попросила Катя. Щелкнула затвором, перевела кадр. – Вид у тебя какой-то недовольный. Улыбнись хоть.
– По заказу не получается, – пробормотал он, глядя в объектив.
Катя вернула ему фотоаппарат. Он знал, что она с каждой зарплаты откладывала деньги на подарок. Таких ценных подарков он не получал еще ни от кого, если не считать отцовского «клада».
Девушка смотрела на него и улыбалась. Солнце заставляло ее прижмуривать карие глаза, морщить небольшой нос. На круглом колене пристроилась тоненькая синяя стрекоза. Он вытянул руку и дотронулся до колена. Катя положила на его руку свою ладонь. Он все сильнее стискивал ее колено, ожидая, что вот сейчас она оттолкнет его руку, но девушка молча терпела.
Лодка качнулась, и он отпустил ее. На белом колене девушки остались следы его пальцев.
– Давай еще покатаемся? – сказала она. – Хочешь, я сяду на весла?
– Ты ничего не чувствуешь? – хриплым голосом спросил он.
– А что я должна чувствовать? – Она быстро взглянула на него и тут же опустила глаза.
– Катя, кругом тихо, солнце, вода, ты и я…
– Вон ты о чем… Я сейчас выпрыгну из лодки, – пригрозила она, поняв его намерение.
Пристав к берегу, заросшему ивняком, Игорь вытащил до половины лодку, подал руку девушке. Стоя на усыпанной листьями и хвоей земле, она озиралась. Невольно поправила волосы, и Игорь заметил, что белые вмятины на ее колене исчезли. Он повесил фотоаппарат на гибкий ивовый сук, расстелил под деревом синюю куртку с капюшоном.
– А вдруг кто-нибудь увидит? – негромко сказала Катя.
Он властно обхватил ее за талию и стал жадно целовать, ее губы пахли лилиями.
– Ты меня любишь? – шептала она. Щеки ее вдруг побледнели, круглый подбородок задрожал.
– Люблю! Да, да! – отрывисто, задыхаясь, отвечал он, и верно, сейчас, тут, на диком берегу небольшого озера, он любил ее, как никогда. Ничего в мире не существовало, кроме нее. Катя что-то говорила, но он не слышал…
А потом он стоял, прислонившись спиной к толстой березе, и равнодушно смотрел, как она одевается. В полосах ее застряли травинки, на круглых щеках рдели два красных пятна, каждое с небольшое яблоко. Он смотрел на нее и мысленно сравнивал с Леной Быстровой, которая появилась у него с месяц назад.
Познакомились они в кинотеатре «Ударник». Игорь сразу обратил внимание на худенькую большеглазую блондинку, сидящую справа от него. Она тоже несколько раз оценивающе взглянула на него, ему даже показалось, что улыбнулась уголками подкрашенных губ. На подбородке и щеках у нее маленькие смешливые ямочки, ресницы длинные. И еще он заметил на ее пальце золотое обручальное кольцо, а в ушах маленькие жемчужные сережки.
Осмелившись, он впотьмах дотронулся до ее руки, она не оттолкнула. За полтора часа они не сказали друг другу ни одного слова, и если бы кто-нибудь попросил его рассказать содержание фильма, он вряд ли смог это сделать.
Игорь проводил ее до дома. Лена Быстрова – так звали женщину – рассказала, что ее муж, инженер, часто бывает в длительных командировках, ездит на дальние стройки. Замужем она всего два года, детей нет. Она еще молода и не спешит себя обременять семейными заботами. Иногда даже не готовит дома – ходит в ресторан… Они еще два раза встретились, посидели в кафе «Шоколадница», а потом она пригласила его к себе, на площадь Восстания. В высотном доме она жила с мужем в двухкомнатной квартире. Муж был на двадцать лет старше, относился к Лене очень хорошо, как говорится, на руках носил, но разве можно молодую неработающую жену так часто и надолго оставлять одну в большом городе?..
С Катей в эти дни он старался не встречаться, прикинулся больным, он и на самом деле выглядел, как после тяжелой болезни: осунулся, круги под глазами, на губах выступила простуда.
Он никогда не приходил к Лене без звонка. Однажды, как обычно, позвонил из автомата, ответил мужской голос. Игорь медленно повесил трубку и, в глубине души испытывая облегчение, пошел в общежитие, чтобы наконец как следует отоспаться. Потом он все-таки дозвонился до Лены, она сказала, чтобы он позвонил ей через месяц.
Игорь подозревал, что он у любвеобильной женщины не один. Он вспомнил, как однажды в ее квартире довольно поздно звонил телефон. Лена, не стесняясь Игоря, любезно болтала, обещала куда-то позвонить, встретиться, на вопрошающий взгляд любовника небрежно бросила: «Да это Толин знакомый!»
После десятилетки Лена закончила курсы машинописи и стенографии, два года была секретарем начальника отдела главка с каким-то очень длинным названием. Этим начальником и был сорокапятилетний Быстров Анатолий Степанович. Ослепленный поздней любовью, он бросил семью и женился на своей молоденькой секретарше, за что его понизили по службе и дали по партийной линии выговор. Теперь муж работает в этом же главке старшим инженером и ездит по командировкам. Лене запретил работать, пока не закончит вечернее отделение Полиграфического института, куда он ее уговорил поступить на экономический факультет. Лена уже перешла на второй курс. Игорь несколько раз провожал ее до старинного здания с колоннами, где помещалась больница Склифосовского, дальше Лена шла одна. В ее квартиру на одиннадцатом этаже они тоже никогда вдвоем в лифте не поднимались: сначала Лена, а немного погодя он, Игорь. Утром она рано будила его и, выглянув на лестничную клетку, быстро выпускала из квартиры. Она была очень осторожной, говорила, что разборки с мужем и вообще все эти «головные боли» ей совсем ни к чему…
… Когда Катя забралась в лодку и уселась на корму, Игорь столкнул старую посудину на воду, вскочил на высоко задравшийся нос сам.
– Что с тобой, Игорь? – спросила Катя.
Ее белая рука была опущена в воду, в волосах зеленела тонкая травинка. Нижняя губа обиженно оттопырена. Сейчас она уже не казалась Игорю красивой.
– Что-нибудь не так? – уронил он, отводя от нее взгляд.
– Ты сильно изменился за последнее время… избегаешь меня.
– Чепуха!
– Я ведь не слепая…
– Ну чего ты пристала? – вяло ответил он. – Все нормально.
– Ты считаешь нормальным так относиться ко мне?
– Как?
– Скажи уж честно: завел другую?
– Я тебе никогда не задаю таких вопросов…
– Потому что ты знаешь: кроме тебя, у меня никого нет и быть не может! – отчеканила Катя.
Значит, она заметила, что он изменился, не таким стал, каким был прежде. Вот только одного она никогда не поймет: прежним Игорь теперь уже не будет… До встречи с Леной Быстровой он смотрел на девушек и женщин с благоговением, каждая из них казалась ему загадкой, которую не так-то просто разгадать… А сейчас он смотрит на Катю и наперед знает, что она может сказать. И нет у него прежнего уважения к ней, хотя только что обнимал ее, целовал и искренне верил, что лучше ее нет никого на свете… Вот она толкует, что у нее никого нет, – выходит, он, Игорь, за это должен ей в ножки кланяться? Боготворить? А если ему наплевать?.. Его так и подмывало сказать ей правду и увидеть, какое у нее при этом будет лицо, но тогда он наверняка потеряет Катю, а ему пока этого не хотелось. Он понимал, что Лена Быстрова в любой момент может дать ему отставку. Месяц они не виделись, а она и попытки не сделала с ним встретиться. На днях он снова позвонил. Трубку сняла Лена; услышав голос Игоря, спокойно ледяным тоном произнесла: «Вы, товарищ, ошиблись номером». У него остался неприятный осадок, больше он не звонил. У Лены был записан телефон общежития, но вахтерша всякий раз говорила, что его никто не спрашивал.
– Я не думала, что ты такой жестокий, – негромко говорила Катя. Стрекоза села ей на плечо. – Равнодушный и жестокий. Иногда мне кажется, что тебе доставляет удовольствие мучить меня.
– Я воспитывался в детдоме, и у нас не приняты были телячьи нежности, – ответил он.
– Ты эгоист и думаешь только о себе, – продолжала она. – При чем здесь детдом? Тебе не приходило в голову поинтересоваться, как я себя чувствую? Меня по утрам тошнит, на лице – желтые пятна…
Он недоуменно взглянул на нее: на что это она намекает?
– Я беременна, Игорь, – совсем другим голосом произнесла она. И на глазах закипели долго сдерживаемые слезы. – А ты… ты бегал от меня, прятался, не подходил к телефону, когда я звонила…
– Я ничего не знал… – растерянно пробормотал он. Новость ошеломила его, он знал, что девушка не разыгрывает его. И верно, на лбу и у носа будто веснушки высыпали… В своих чувствах он еще не мог разобраться. Первая мысль – мол, вот вляпался! Вторая – придется, голубчик, жениться… И третья, подленькая, – ты тоже, подруга, не маленькая, надо было думать, что делаешь! Как это говорится, любишь кататься, люби и саночки возить. По-видимому, она все прочла по его глазам. Отвернулась, долго молчала. На белой щеке выделялось черное родимое пятнышко размером с золотую сережку, которую носит в ухе Лена Быстрова. И чего это в голову ему пришло такое сравнение?..
– Я тебя ни в чем таком не обвиняю, – вымученно улыбнулась девушка. – Ребенка у нас не будет, Игорь…
Он почувствовал облегчение, и опять она это заметила. Смахнула слезы, горько усмехнулась:
– Чего ты испугался? Даже если бы родился ребенок, я не предъявила бы к тебе никаких претензий, воспитала сама… Но я не хочу от тебя ребенка. Не хочу, чтобы появился на свет второй Найденов. Не обижайся, Игорь, но мне сдается, что ты плохой человек.
Хотя его и охватила радость, – мол, слава богу, все пронесло, – он с трудом удержался, чтобы не наорать на нее. То, что она сейчас сказала, сильно уязвило его.
– Чего же ты спуталась с подлецом?
– Я себя тоже не считаю хорошей…
– Выходит, мы два сапога пара? – нарочито весело хохотнул он.
– Не пара мы, Игорь, – грустно заметила она. – Жаль, что я это поздно поняла…
– Чем же я плох для тебя? – уязвленно осведомился он. Еще ни одна женщина не говорила ему таких слов.
– Понимаешь, ты какой-то ненастоящий, – будто для себя заговорила Катя. – Ненадежный. Говоришь ласковые слова, обнимаешь, целуешь, а глаза у тебя холодные. И думаешь ты не то, что говоришь… – Она умолкла, глядя на берег.
– Ну-ну, валяй, – подзадорил он. – Раздевай догола! Мне даже самому интересно: какой же я такой-сякой?
– Не принесешь ты счастья женщине, – прибавила она. – Да и сам вряд ли будешь счастлив.
– Дар-рогой, позолоти ручку? – деревянно рассмеялся он. – Заговорила, как цыганка на базаре.
– Я все сказала. – Катя зачерпнула пригоршней воду и медленно вылила ее между пальцев. Крупные капли звучно защелкали по днищу лодки.
– Навязываться не буду, – сказал Игорь, налегая на весла, но тут же снова отпустил их.
Ему вдруг пришла в голову настолько дикая мысль, что он растерялся: до мельчайших подробностей вспомнилась глава недавно прочитанной книги Теодора Драйзера «Американская трагедия» – там тоже было озеро, лодка, фотоаппарат на шее молодого человека и точно такая же ситуация: он – любовник, она – беременная и обманутая, и полная безысходность… Помнится, он дважды перечитал эту сильно написанную главу, но ему и в голову не пришло, что и сам когда-нибудь очутится в подобной ситуации. Игорь Найденов вдруг подумал: а мог бы он убить фотоаппаратом женщину? Размахнуться, трахнуть по голове и сбросить в озеро? Наверное, смог бы…
Он даже отвернулся, чтобы Катя не прочла его мысли. То, что она видит его насквозь, злило, вызывало неприязнь к ней. И все-таки он сумел взять себя в руки и бодро заговорить, что, мол, не нужно на все смотреть так мрачно. Она, Катя, ему нравится, неужели там, на берегу, не почувствовала это? Известие о ребенке, верно, ошеломило его, но будь кто другой на его месте… А все, что она наговорила про него, так это фантазии…
Он сам-то себя толком не знает, откуда же ей знать, что у него на душе? – «Ненастоящий, глаза холодные…» Чушь все это! Белиберда!.. Он говорил и видел, что глаза девушки постепенно теплели, а жесткая морщина у носа разглаживалась. А когда она улыбнулась и сказала, чтобы он не обижался на ее последние, может, и несправедливые слова, – ведь должен же он понять, что у нее творится на душе! – Игорь Найденов неожиданно открыл для себя: можно обмануть даже такую проницательную девушку, как Катю-Катерину! Вернее, помочь ей закрыть глаза на правду. Ведь все то, что она говорила, в общем-то справедливо. Значит, есть в натуре даже неглупой женщины нечто такое, что иногда делает се слепой, покорной…
Игорь развернул лодку к берегу и стал грести к тому самому месту, где они только что были.
Он уже не чувствовал к ней неприязни. Он с удовольствием поглядывал на нее, она ловила его взгляды и улыбалась. И оттого, что она беременна, он еще острее ощутил свое превосходство и откровенно смотрел на девушку светлыми глазами как на свою собственность. Пусть себе болтает что хочет! А будет всегда так, как он решит.
– Сумасшедший, – ласково сказала она.
– Катя-Катя-Катерина – нарисована картина, – рассмеялся он.
Игорь без всякого желания поехал за город. У него на это воскресенье были другие планы, но неудобно было отказать Кате-Катерине, – она очень настаивала на этой поездке, мол, давно не была у бабушки. Девушка на день рождения подарила ему новенький фотоаппарат, а он ее ни разу еще не сфотографировал. Фотоаппарат на тонком ремешке висел у него на шее.
Опустив весла, Игорь несколько раз сфотографировал девушку. Катя пригладила ладонью темные волосы, улыбнулась, однако улыбка получилась грустной.
– Давай я тебя щелкну? – протянула она руку за камерой. – Ты сегодня такой красивый!
Игорь тоже пригладил пятерней густые русые волосы, повернулся к ней в профиль. Кто-то однажды заметил, что, дескать, в профиль он похож на знаменитого летчика Чкалова. Игорь специально отыскал в библиотеке книжку о Чкалове, но никакого сходства с героем не обнаружил.
– Посмотри на меня, – попросила Катя. Щелкнула затвором, перевела кадр. – Вид у тебя какой-то недовольный. Улыбнись хоть.
– По заказу не получается, – пробормотал он, глядя в объектив.
Катя вернула ему фотоаппарат. Он знал, что она с каждой зарплаты откладывала деньги на подарок. Таких ценных подарков он не получал еще ни от кого, если не считать отцовского «клада».
Девушка смотрела на него и улыбалась. Солнце заставляло ее прижмуривать карие глаза, морщить небольшой нос. На круглом колене пристроилась тоненькая синяя стрекоза. Он вытянул руку и дотронулся до колена. Катя положила на его руку свою ладонь. Он все сильнее стискивал ее колено, ожидая, что вот сейчас она оттолкнет его руку, но девушка молча терпела.
Лодка качнулась, и он отпустил ее. На белом колене девушки остались следы его пальцев.
– Давай еще покатаемся? – сказала она. – Хочешь, я сяду на весла?
– Ты ничего не чувствуешь? – хриплым голосом спросил он.
– А что я должна чувствовать? – Она быстро взглянула на него и тут же опустила глаза.
– Катя, кругом тихо, солнце, вода, ты и я…
– Вон ты о чем… Я сейчас выпрыгну из лодки, – пригрозила она, поняв его намерение.
Пристав к берегу, заросшему ивняком, Игорь вытащил до половины лодку, подал руку девушке. Стоя на усыпанной листьями и хвоей земле, она озиралась. Невольно поправила волосы, и Игорь заметил, что белые вмятины на ее колене исчезли. Он повесил фотоаппарат на гибкий ивовый сук, расстелил под деревом синюю куртку с капюшоном.
– А вдруг кто-нибудь увидит? – негромко сказала Катя.
Он властно обхватил ее за талию и стал жадно целовать, ее губы пахли лилиями.
– Ты меня любишь? – шептала она. Щеки ее вдруг побледнели, круглый подбородок задрожал.
– Люблю! Да, да! – отрывисто, задыхаясь, отвечал он, и верно, сейчас, тут, на диком берегу небольшого озера, он любил ее, как никогда. Ничего в мире не существовало, кроме нее. Катя что-то говорила, но он не слышал…
А потом он стоял, прислонившись спиной к толстой березе, и равнодушно смотрел, как она одевается. В полосах ее застряли травинки, на круглых щеках рдели два красных пятна, каждое с небольшое яблоко. Он смотрел на нее и мысленно сравнивал с Леной Быстровой, которая появилась у него с месяц назад.
Познакомились они в кинотеатре «Ударник». Игорь сразу обратил внимание на худенькую большеглазую блондинку, сидящую справа от него. Она тоже несколько раз оценивающе взглянула на него, ему даже показалось, что улыбнулась уголками подкрашенных губ. На подбородке и щеках у нее маленькие смешливые ямочки, ресницы длинные. И еще он заметил на ее пальце золотое обручальное кольцо, а в ушах маленькие жемчужные сережки.
Осмелившись, он впотьмах дотронулся до ее руки, она не оттолкнула. За полтора часа они не сказали друг другу ни одного слова, и если бы кто-нибудь попросил его рассказать содержание фильма, он вряд ли смог это сделать.
Игорь проводил ее до дома. Лена Быстрова – так звали женщину – рассказала, что ее муж, инженер, часто бывает в длительных командировках, ездит на дальние стройки. Замужем она всего два года, детей нет. Она еще молода и не спешит себя обременять семейными заботами. Иногда даже не готовит дома – ходит в ресторан… Они еще два раза встретились, посидели в кафе «Шоколадница», а потом она пригласила его к себе, на площадь Восстания. В высотном доме она жила с мужем в двухкомнатной квартире. Муж был на двадцать лет старше, относился к Лене очень хорошо, как говорится, на руках носил, но разве можно молодую неработающую жену так часто и надолго оставлять одну в большом городе?..
С Катей в эти дни он старался не встречаться, прикинулся больным, он и на самом деле выглядел, как после тяжелой болезни: осунулся, круги под глазами, на губах выступила простуда.
Он никогда не приходил к Лене без звонка. Однажды, как обычно, позвонил из автомата, ответил мужской голос. Игорь медленно повесил трубку и, в глубине души испытывая облегчение, пошел в общежитие, чтобы наконец как следует отоспаться. Потом он все-таки дозвонился до Лены, она сказала, чтобы он позвонил ей через месяц.
Игорь подозревал, что он у любвеобильной женщины не один. Он вспомнил, как однажды в ее квартире довольно поздно звонил телефон. Лена, не стесняясь Игоря, любезно болтала, обещала куда-то позвонить, встретиться, на вопрошающий взгляд любовника небрежно бросила: «Да это Толин знакомый!»
После десятилетки Лена закончила курсы машинописи и стенографии, два года была секретарем начальника отдела главка с каким-то очень длинным названием. Этим начальником и был сорокапятилетний Быстров Анатолий Степанович. Ослепленный поздней любовью, он бросил семью и женился на своей молоденькой секретарше, за что его понизили по службе и дали по партийной линии выговор. Теперь муж работает в этом же главке старшим инженером и ездит по командировкам. Лене запретил работать, пока не закончит вечернее отделение Полиграфического института, куда он ее уговорил поступить на экономический факультет. Лена уже перешла на второй курс. Игорь несколько раз провожал ее до старинного здания с колоннами, где помещалась больница Склифосовского, дальше Лена шла одна. В ее квартиру на одиннадцатом этаже они тоже никогда вдвоем в лифте не поднимались: сначала Лена, а немного погодя он, Игорь. Утром она рано будила его и, выглянув на лестничную клетку, быстро выпускала из квартиры. Она была очень осторожной, говорила, что разборки с мужем и вообще все эти «головные боли» ей совсем ни к чему…
… Когда Катя забралась в лодку и уселась на корму, Игорь столкнул старую посудину на воду, вскочил на высоко задравшийся нос сам.
– Что с тобой, Игорь? – спросила Катя.
Ее белая рука была опущена в воду, в волосах зеленела тонкая травинка. Нижняя губа обиженно оттопырена. Сейчас она уже не казалась Игорю красивой.
– Что-нибудь не так? – уронил он, отводя от нее взгляд.
– Ты сильно изменился за последнее время… избегаешь меня.
– Чепуха!
– Я ведь не слепая…
– Ну чего ты пристала? – вяло ответил он. – Все нормально.
– Ты считаешь нормальным так относиться ко мне?
– Как?
– Скажи уж честно: завел другую?
– Я тебе никогда не задаю таких вопросов…
– Потому что ты знаешь: кроме тебя, у меня никого нет и быть не может! – отчеканила Катя.
Значит, она заметила, что он изменился, не таким стал, каким был прежде. Вот только одного она никогда не поймет: прежним Игорь теперь уже не будет… До встречи с Леной Быстровой он смотрел на девушек и женщин с благоговением, каждая из них казалась ему загадкой, которую не так-то просто разгадать… А сейчас он смотрит на Катю и наперед знает, что она может сказать. И нет у него прежнего уважения к ней, хотя только что обнимал ее, целовал и искренне верил, что лучше ее нет никого на свете… Вот она толкует, что у нее никого нет, – выходит, он, Игорь, за это должен ей в ножки кланяться? Боготворить? А если ему наплевать?.. Его так и подмывало сказать ей правду и увидеть, какое у нее при этом будет лицо, но тогда он наверняка потеряет Катю, а ему пока этого не хотелось. Он понимал, что Лена Быстрова в любой момент может дать ему отставку. Месяц они не виделись, а она и попытки не сделала с ним встретиться. На днях он снова позвонил. Трубку сняла Лена; услышав голос Игоря, спокойно ледяным тоном произнесла: «Вы, товарищ, ошиблись номером». У него остался неприятный осадок, больше он не звонил. У Лены был записан телефон общежития, но вахтерша всякий раз говорила, что его никто не спрашивал.
– Я не думала, что ты такой жестокий, – негромко говорила Катя. Стрекоза села ей на плечо. – Равнодушный и жестокий. Иногда мне кажется, что тебе доставляет удовольствие мучить меня.
– Я воспитывался в детдоме, и у нас не приняты были телячьи нежности, – ответил он.
– Ты эгоист и думаешь только о себе, – продолжала она. – При чем здесь детдом? Тебе не приходило в голову поинтересоваться, как я себя чувствую? Меня по утрам тошнит, на лице – желтые пятна…
Он недоуменно взглянул на нее: на что это она намекает?
– Я беременна, Игорь, – совсем другим голосом произнесла она. И на глазах закипели долго сдерживаемые слезы. – А ты… ты бегал от меня, прятался, не подходил к телефону, когда я звонила…
– Я ничего не знал… – растерянно пробормотал он. Новость ошеломила его, он знал, что девушка не разыгрывает его. И верно, на лбу и у носа будто веснушки высыпали… В своих чувствах он еще не мог разобраться. Первая мысль – мол, вот вляпался! Вторая – придется, голубчик, жениться… И третья, подленькая, – ты тоже, подруга, не маленькая, надо было думать, что делаешь! Как это говорится, любишь кататься, люби и саночки возить. По-видимому, она все прочла по его глазам. Отвернулась, долго молчала. На белой щеке выделялось черное родимое пятнышко размером с золотую сережку, которую носит в ухе Лена Быстрова. И чего это в голову ему пришло такое сравнение?..
– Я тебя ни в чем таком не обвиняю, – вымученно улыбнулась девушка. – Ребенка у нас не будет, Игорь…
Он почувствовал облегчение, и опять она это заметила. Смахнула слезы, горько усмехнулась:
– Чего ты испугался? Даже если бы родился ребенок, я не предъявила бы к тебе никаких претензий, воспитала сама… Но я не хочу от тебя ребенка. Не хочу, чтобы появился на свет второй Найденов. Не обижайся, Игорь, но мне сдается, что ты плохой человек.
Хотя его и охватила радость, – мол, слава богу, все пронесло, – он с трудом удержался, чтобы не наорать на нее. То, что она сейчас сказала, сильно уязвило его.
– Чего же ты спуталась с подлецом?
– Я себя тоже не считаю хорошей…
– Выходит, мы два сапога пара? – нарочито весело хохотнул он.
– Не пара мы, Игорь, – грустно заметила она. – Жаль, что я это поздно поняла…
– Чем же я плох для тебя? – уязвленно осведомился он. Еще ни одна женщина не говорила ему таких слов.
– Понимаешь, ты какой-то ненастоящий, – будто для себя заговорила Катя. – Ненадежный. Говоришь ласковые слова, обнимаешь, целуешь, а глаза у тебя холодные. И думаешь ты не то, что говоришь… – Она умолкла, глядя на берег.
– Ну-ну, валяй, – подзадорил он. – Раздевай догола! Мне даже самому интересно: какой же я такой-сякой?
– Не принесешь ты счастья женщине, – прибавила она. – Да и сам вряд ли будешь счастлив.
– Дар-рогой, позолоти ручку? – деревянно рассмеялся он. – Заговорила, как цыганка на базаре.
– Я все сказала. – Катя зачерпнула пригоршней воду и медленно вылила ее между пальцев. Крупные капли звучно защелкали по днищу лодки.
– Навязываться не буду, – сказал Игорь, налегая на весла, но тут же снова отпустил их.
Ему вдруг пришла в голову настолько дикая мысль, что он растерялся: до мельчайших подробностей вспомнилась глава недавно прочитанной книги Теодора Драйзера «Американская трагедия» – там тоже было озеро, лодка, фотоаппарат на шее молодого человека и точно такая же ситуация: он – любовник, она – беременная и обманутая, и полная безысходность… Помнится, он дважды перечитал эту сильно написанную главу, но ему и в голову не пришло, что и сам когда-нибудь очутится в подобной ситуации. Игорь Найденов вдруг подумал: а мог бы он убить фотоаппаратом женщину? Размахнуться, трахнуть по голове и сбросить в озеро? Наверное, смог бы…
Он даже отвернулся, чтобы Катя не прочла его мысли. То, что она видит его насквозь, злило, вызывало неприязнь к ней. И все-таки он сумел взять себя в руки и бодро заговорить, что, мол, не нужно на все смотреть так мрачно. Она, Катя, ему нравится, неужели там, на берегу, не почувствовала это? Известие о ребенке, верно, ошеломило его, но будь кто другой на его месте… А все, что она наговорила про него, так это фантазии…
Он сам-то себя толком не знает, откуда же ей знать, что у него на душе? – «Ненастоящий, глаза холодные…» Чушь все это! Белиберда!.. Он говорил и видел, что глаза девушки постепенно теплели, а жесткая морщина у носа разглаживалась. А когда она улыбнулась и сказала, чтобы он не обижался на ее последние, может, и несправедливые слова, – ведь должен же он понять, что у нее творится на душе! – Игорь Найденов неожиданно открыл для себя: можно обмануть даже такую проницательную девушку, как Катю-Катерину! Вернее, помочь ей закрыть глаза на правду. Ведь все то, что она говорила, в общем-то справедливо. Значит, есть в натуре даже неглупой женщины нечто такое, что иногда делает се слепой, покорной…
Игорь развернул лодку к берегу и стал грести к тому самому месту, где они только что были.
Он уже не чувствовал к ней неприязни. Он с удовольствием поглядывал на нее, она ловила его взгляды и улыбалась. И оттого, что она беременна, он еще острее ощутил свое превосходство и откровенно смотрел на девушку светлыми глазами как на свою собственность. Пусть себе болтает что хочет! А будет всегда так, как он решит.
– Сумасшедший, – ласково сказала она.
– Катя-Катя-Катерина – нарисована картина, – рассмеялся он.
Глава восьмая
1
Направляясь от метро «Площадь Восстания» к знакомому дому на Лиговке, Вадим Казаков думал о Василисе Прекрасной: неужели она до сих пор всерьез надеется, что вернется отец? Ведь ей рассказали о гибели Кузнецова. После окончания войны прошло столько лет, а она все не верит и ждет!
Уже в небе летали искусственные спутники Земли, была сфотографирована обратная сторона Луны, побывали в космосе собаки и обезьяны. Ребятишки забирались погожими вечерами на крыши многоэтажных зданий и выглядывали в звездном небе космических странников. Вадим и сам однажды видел, как меж звезд, пересекая млечный путь, неспешно проплыла искорка. Поговаривали, что скоро полетит в космос и человек.
Уже в небе летали искусственные спутники Земли, была сфотографирована обратная сторона Луны, побывали в космосе собаки и обезьяны. Ребятишки забирались погожими вечерами на крыши многоэтажных зданий и выглядывали в звездном небе космических странников. Вадим и сам однажды видел, как меж звезд, пересекая млечный путь, неспешно проплыла искорка. Поговаривали, что скоро полетит в космос и человек.