Страница:
«Приколю к пиджаку и завтра заявлюсь на работу с орденом, – подумал Грибов. – Что же ты мне, дорогой покойничек, ничего тогда про орден-то не рассказал? Наверное, и сам не знал… Воевал ты, видно, геройски, а вот в петле умер, как разбойник какой-нибудь!»
Не так бы хотелось доживать чужой или свой век Ростиславу Евгеньевичу Карнакову. Может, попросить, чтобы переправили на Запад? Не стоит… Видно, возраст сказывается, страшно испытывать свою судьбу… Да и кому он, старик, там нужен? По-немецки разучился говорить… Бруно и Гельмут – отрезанные ломти. Да и они сами теперь на разных берегах. Каменная стена их разделяет… Неужели все для него кончилось? И нет впереди никакого просвета? Уж тогда лучше всего вернуться примаком к Александре Волоковой…
Он отмахнулся от глупых, несерьезных мыслей и, расправив плечи, зашагал твердой походкой бывшего фронтовика к своему дому. Не хотелось ему чувствовать себя стариком, слава богу, здоровьишко еще есть, может, и впрямь два века проживет – чужой и свой?..
Глава десятая
1
2
Не так бы хотелось доживать чужой или свой век Ростиславу Евгеньевичу Карнакову. Может, попросить, чтобы переправили на Запад? Не стоит… Видно, возраст сказывается, страшно испытывать свою судьбу… Да и кому он, старик, там нужен? По-немецки разучился говорить… Бруно и Гельмут – отрезанные ломти. Да и они сами теперь на разных берегах. Каменная стена их разделяет… Неужели все для него кончилось? И нет впереди никакого просвета? Уж тогда лучше всего вернуться примаком к Александре Волоковой…
Он отмахнулся от глупых, несерьезных мыслей и, расправив плечи, зашагал твердой походкой бывшего фронтовика к своему дому. Не хотелось ему чувствовать себя стариком, слава богу, здоровьишко еще есть, может, и впрямь два века проживет – чужой и свой?..
Глава десятая
1
Вадим Казаков бесцельно брел по Невскому. Хотя кругом были люди – когда на Невском их не бывает? – он чувствовал себя, как никогда, одиноким. Удивительное это чувство: идешь, навстречу тысячи незнакомых лиц, тебя задевают локтями, легонько подталкивают на перекрестках у светофоров, ты слышишь реплики прохожих – и вместе с тем ты одинок, как в глухом лесу. И думается тебе свободно, не заметишь, как от Московского вокзала дотопаешь до Дворцовой площади, а там выйдешь на набережную – и смотри на Неву. Шелест проносящихся мимо машин напоминает ветер, путающийся в кронах деревьев, удары накатной волны в гранитный парапет вызывают в памяти черноморские пляжи.
Летний день был не слишком жарким, с Невы тянул свежий ветерок, он трепал прически женщин, хлопал полосатыми полотнищами торговых палаток, приткнувшихся к стенам зданий. Солнце позолотило чугунных клодтовских коней на Аничковом мосту, гигантской свечкой сиял Адмиралтейский шпиль. Над ним зависло пухлое белое облако.
Когда на душе становилось тоскливо, вот так, как нынче, Вадим уходил из дома и, выйдя на Невский, брел до набережной. Прекрасные здания да и вся архитектура Ленинграда настраивали его на философский лад. Вспоминались писатели, которые жили в Петербурге и тоже гуляли по Невскому проспекту. Каждый дворец имел свою историю. Когда-то ездил по Невскому в пролетке Александр Сергеевич Пушкин. Бывали в книжной лавке Вольфа Гончаров, Тургенев, Крылов, Некрасов… Сколько великих имен!..
Как-то дождливой осенью Вадим исходил все каменные дворы, описанные Достоевским, скоро откроют квартиру-музей великого русского писателя.
Здесь зачиналась Великая Октябрьская революция 1917 года, жил на подпольных квартирах Ленин: если перейти через Кировский мост, то выйдешь к дворцу Кшесинской, с балкона которого обратился к петроградцам Владимир Ильич со своими знаменитыми Апрельскими тезисами… Об этом недавно написал Вадим для АПН, ему сообщили, что статью напечатали во многих независимых странах Ближнего Востока.
Настроение в этот летний день было у Вадима испорчено: снова уж в который раз поругался с женой. Он предложил ей на месяц поехать в Андреевку – у него как раз отпуск, – а она заупрямилась: мол, поедем в середине августа, пойдут грибы, ягоды… Но Вадим не может перенести свой отпуск, а Ирина уперлась – и ни в какую! Видите ли, ей необходимо сдать иллюстрации к книжке Лескова к десятому августа, как будто нельзя закончить их в Андреевке!
Ефимья Андреевна так еще и не видела своего правнука, а ей уже за восемьдесят, может случиться и такое, что вообще не увидит Андрюшку. Вадим сказал, что завтра же с сыном уедет в Андреевку, а она как хочет. Ирина взвилась и заявила, что сына с ним не отпустит, да она тут с ума сойдет от беспокойства! Там собаки, быки, змеи, да мало ли что может случиться с пятилетним городским мальчишкой, впервые попавшим в деревню…
– Андреевка – рабочий поселок, а не деревня! – заорал ей в лицо Вадим. – И быки там по улицам не разгуливают, дура!
– Сам дурак, – отпарировала Ирина.
Хлопнув дверью, Вадим выскочил из дома и вот, как говорится, по воле волн плывет по Невскому в потоке прохожих. Из толпы влился в тоненький ручеек, устремившийся к Казанскому собору, вместе с экскурсантами долго бродил по залам и подвальным комнатушкам, где были выставлены орудия пыток инквизиции, а потом снова вынырнул из мрачного подземелья на божий свет и у Дома книги столкнулся с Викой Савицкой.
– Сегодня какой-то волшебный день! – засмеялась она. – Забежала в Лавку писателей просто так, без всякой надежды купить сборник Анны Ахматовой, и вот свершилось чудо! В букинистический отдел только что принесли этот потрепанный томик. Я гонялась за ним полгода! И купила без всякого блата. Только что подумала о тебе, рыцарь Печального Образа, и ты стоишь передо мной!
– Почему Печального Образа? – мрачно улыбнулся Вадим.
– Поругался со своей Иришкой, идешь в Неву топиться, – балагурила Вика. Она была рада встрече. – Хочешь надраться? – спросила она. – Я могу составить тебе компанию. Сколько мы не виделись? Целую вечность!
– Надраться? – усмехнулся он. – А знаешь, это идея!
– Я всегда тебе подкидывала хорошие идеи, а ты, неблагодарный, вот не ценишь.
– Ты мне «подкинула» Иринку? – грозно посмотрел на нее Вадим.
– О-о, дорогой! – протянула она. – У вас далеко зашло… Как говорит мой друг Вася Попков, тут без поллитры не разберешься…
Они сунулись в «Европейскую», но там все столы были зарезервированы для иностранных туристов, заглянули в «Кавказский» – очередь, в конце концов нашли на набережной «поплавок» и там обосновались на открытой террасе. Слышно было, как волна стучала в дерево, гудели буксиры, покрикивали чайки. Кроме них за столами сидели несколько парочек и одна компания пожилых людей. Наверное, отмечали чей-то юбилей.
Когда официант принес еду и вино, стало ясно, почему здесь мало народу: еда была невкусная, а вино теплое. Но Вика ничего не замечала, она весело тараторила, расспрашивала про семейную жизнь, про Андреевку, посетовала, что замужество разлучает даже близких подруг, – как Ирушка вышла замуж, так и перестали видеться: то занята, то мужа ждет, то у сынули коклюш…
Она права, он после женитьбы тоже стал реже видеться с друзьями-приятелями, целую вечность не был у Коли Ушкова, а тот вообще к ним не заходит, говорит, что семейный быт молодоженов отрицательно действует на его психику: то мелькает мысль отбить жену у друга, то самому на ком-нибудь жениться…
– А ты все одна? – спросил Вадим.
– Наверное, каждой женщине необходимо испытать «прелести» семейной жизни, завести ребенка, – задумчиво проговорила Вика. – Не минует сия чаша и меня.
– Ого! Как ты запела! – удивился Вадим. – Помнится, семейную жизнь ты называла «ослиным счастьем».
– А ты думаешь, что остался таким же чистым, невинным мальчиком, которого привез ко мне на дачу Коля Ушков? Все мы постоянно меняемся, Вадим!
– И все-таки почему «ослиное счастье»?
– Ты разве сейчас не чувствуешь себя ослом? – улыбнулась Вика.
– Ирка обозвала меня дураком.
– А меня никто никак не обзывает – вздохнула Вика. – А я хочу, чтобы на меня накричали, отругали… Я хочу видеть рядом человека, который бы имел на это право. Наверное, это и есть «ослиное счастье».
– Ты не такой человек, чтобы этим довольствоваться, – сказал Вадим и, заметив, что Вика нахмурилась, спросил: – Колю часто видишь?
– Коля не подходит для роли мужа, совершенно не приспособленный к семейной жизни товарищ. А день и ночь слушать его философские монологи – можно с ума сойти. Он сейчас обожает Альбера Камю, утверждает, что это самый великий писатель современности, после Фолкнера, конечно.
– Удивительное дело, мне и в голову не пришло зайти к нему сегодня, – заметил Вадим. – А я ведь не знал, куда деть себя.
– Он умный, хороший парень, но большой зануда, – улыбнулась Вика. – Знаешь, о каком я сейчас мечтаю муже? Ну, чтобы он прилично зарабатывал, дача необязательно, у меня своя есть, машину хотелось бы, но это тоже переживем, главное, чтобы каждый месяц в клюве приносил домой зарплату, таскал с рынка и из магазинов продукты и любил наших детей, если они будут.
– И все? – бросил на нее насмешливый взгляд Вадим.
– Чтобы не ревновал, предоставлял мне полную свободу…
– Носил на руках, – в тон ей продолжил Вадим.
– Мне нравится.
– Что?
– Когда меня носят на руках.
– Ты нарисовала образ идеального мужа, таких теперь днем с огнем не сыщешь.
– Я не спешу.
– Да-а, о каком это ты друге Васе Попкове толковала? – вспомнил Вадим. – И даже цитировала какое-то его пошлое высказывание насчет поллитры.
– Ты пил с ним у меня на даче, – небрежно ответила Вика. – Да ну его к черту! Расскажи лучше о себе.
– Ты знаешь, к какой мысли я пришел на шестом году своей семейной жизни? – доверительно заговорил Вадим. – Дело не в характере мужа или жены, – пусть он или она будут идеальными, – тут в силу вступает другой могучий фактор – время. Самый хороший муж или замечательная жена со временем теряют свою цену… Разве мало случаев, когда жена уходит от хорошего мужа к подонку? Или наоборот? То, что ценят другие в знакомых, не имеет цены у людей, годами живущих вместе. Человек ко всему привыкает – и к хорошему, и к плохому. А когда приходит привычка, значит, прощай любовь!
– Вадик! Ты никак надумал оставить Иришку? – округлила свои карие глаза Вика. – Лучше ты вовек не найдешь жены! Она была самая женственная и покладистая на курсе!
– Плохо ты знаешь свою подругу! – усмехнулся Вадим. – А вообще, выходи замуж. Даже за Васю Попкова… Ты права: Ирина – золотая жена, это я – лопух.
– Давай-давай, теперь займись самоедством! – подзадорила Вика.
– Я тебе говорил, что человек ко всему привыкает, – продолжал он, задумчиво глядя на белый с синим катер, несущийся по Неве. – Помню, в войну я жил в глухом лесу, в сырой землянке, с потолка капало, ну когда партизанил, так веришь, был счастлив там! Сидел у костра, чистил автомат, слушал разные истории, а после удачной вылазки к немцам в тыл радовался, как ребенок…
– Ты и был тогда ребенком, – вставила Вика.
– Не надо, Вика. Мы, мальчишки, были взрослыми, – нахмурившись, возразил Вадим. – И воевали, как взрослые.
– Я забыла, у тебя же медаль… Или орден?
– Так вот сейчас я не могу представить себя снова в душной землянке, испытывать каждодневный риск, ждать нападения на лагерь карателей, давить у костра вшей… Все это мне сейчас кажется диким, нереальным, а тогда это была настоящая жизнь, другой я и не знал. Трагедией было для меня уйти из отряда. Кстати, когда мой родной дядя хотел нас с Пашкой – моим двоюродным братом – отправить на Большую землю, мы удрали на болота и проторчали там до ночи, пока самолет с ранеными не улетел.
– Ты начал про свою семейную жизнь, – напомнила Вика.
– То, что поначалу нам кажется настоящим и единственно правильным решением, со временем становится ошибочным. Ты ведь, заядлая феминистка, теперь тоже заговорила по-другому. В рабство захотелось… Время – вот что руководит нами и диктует свои железные законы, а кто не хочет с ними считаться, тот безжалостно выбрасывается за борт жизни. Скажи, можно в пятнадцать лет по-настоящему влюбиться? – И сам ответил: – Можно, но ненадолго. В двадцать лет ты уже становишься другим, и детская любовь кажется такой глупой, наивной…
– Это ты у Коли Ушкова научился философствовать?
– Сама жизнь делает нас философами, – усмехнулся Вадим. – Да и вся эта моя философия примитивная, вот Коля – тот углубился в такие научные дебри, что я уже с трудом понимаю его.
– Я тоже, – согласилась Вика. Достала из замшевой сумки небольшую книжку в мягком переплете, полистала и негромко прочла:
– А ты не любишь?
– Ахматова мне нравится, – сказал он. – Хотя предпочитаю поэтов-мужчин.
Над Невой пролетел большой серебристый самолет, слюдянисто блеснули иллюминаторы, могучий рокочущий гул на миг обрушился на них. Одна чайка взмыла ввысь и поплыла вслед за лайнером. Серый, с белой трубой буксир тащил за собой две огромные баржи, от них широким веером расходились небольшие, с пенистыми гребешками волны. Сидящие на воде чайки плавно закачались.
– Как ты считаешь, Вадим, человек бывает абсолютно доволен? – отпивая из высокого бокала с розовой окаемкой белое вино, спросила Вика.
– По-моему, всем довольны лишь дураки, – ответил он.
– Выходит, дуракам живется легче на белом свете?
– Не знаю, как ты, а я себя умным не считаю, – вздохнул он. Вино наконец ударило в голову, потянуло покаяться перед Викой, будто он был в чем-то виноват. – Написал пятьдесят страниц для своей новой книжки, ну думаю, мир удивлю, а потом перечел – и все в печку!
– Где же ты в Ленинграде печку нашел? – с улыбкой посмотрела она на него.
– Знаешь, тебе бы быть редактором! – покачал он головой. – Ну не в печку, а в мусорную корзину. На помойку!
– И помоек в Ленинграде нет, лишь мусоропроводы и баки во дворах, – поддразнила Вика.
– Бедный Гоголь! – усмехнулся Вадим. – Родись он в наше время, не нашел бы печки, чтобы вторую книгу «Мертвых душ» сжечь.
– Надо было рукопись Ирише показать, она бы дала тебе добрый совет…
– Ирише? – наморщил он лоб. Действительно, почему не показал первые главы жене? Ему как-то это и в голову не пришло. Да и Ирина никогда не проявляла особенного интереса к его работе, кстати, и свои рисунки редко показывала. А ведь поначалу с каждым пустяком обращались друг к другу… Время-время, что же оно с нами делает?..
– Держись, Вадим, за Иришу, – продолжала Вика, глядя ему в глаза. – По твоей теории беспощадное время все равно сотрет чувства и к другой. Не лучше ли сосуществовать с человеком, которого ты хорошо знаешь, чем начинать все сызнова? Финал один и тот же?
– Может, Вика, мне нужно было на тебе жениться?
– А что бы изменилось? – насмешливо сказала она. – Ты сейчас сидел бы здесь с Иришей и жаловался ей на меня, твою надоевшую жену.
– Ты умная…
– Мужчины как раз умных баб не любят, мой милый! С дурами-то легче.
– И красивая… – глядя на нее, говорил Вадим. – Умная и красивая – это довольно редкое сочетание!
– Встретилась бы тебе нынче другая – ты и ей после бутылки пел бы то же самое.
– При чем тут другая? – Он стал искать глазами официанта, но Вика сказала:
– Довольно, Вадим, не хватало, чтобы я тебя, пьяного, тащила по улице домой.
– Зачем домой? – громко рассмеялся он. – Поедем к тебе на дачу?
– Ты заговариваешься, милый!
– Я думала, мне будет стыдно, – призналась она. – Ничего подобного, мне просто хорошо.
– Не мы же с тобой все это придумали? – сказал он. – Так в этом мире было, есть и будет… Стоит ли ковыряться в себе? Или, как ты говоришь, заниматься самоедством?
– Я не знаю, как посмотрю теперь Ирише в глаза…
– Посмотришь, – усмехнулся он. – И ничего не произойдет – все будет по-прежнему. Ирине никакого дела нет до того, что между нами произошло. Это наше с тобой личное дело. Я теперь не ее собственность. И не твоя. Я сам по себе…
– Я все чаще слышу в твоем голосе нотки Николая Ушкова, которые меня раздражали, – заметила она. – Разве обязательно все ставить на свои места?
– Вика, мне хорошо с тобой, – повернулся он к ней. Черные волосы спутались на лбу, светло-серые глаза были трезвыми. – Такое ощущение, будто мы все время были вместе иногда даже разговаривали друг с другом на расстоянии… Честное слово, это открытие для меня!
– Сейчас ты предложишь мне стать твоей женой.
– Нет, я не хочу все испортить.
– Я всегда ценила в тебе, Вадим, искренность, – сказала она. – Не надо было бы тебе этого говорить, но ты мне сразу понравился, помнишь, когда вы приехали в Комарове с Колей?
– Я тогда был дураком и боялся лишний раз на тебя посмотреть, чтобы не расстраивать влюбленного в тебя Колю.
– За это ты мне и понравился, – улыбнулась она, – Помнишь рыжего Мишу Бобрикова? Главного инженера станции технического обслуживания? Он приехал с Тасей Кругловой. Так Бобриков клялся мне в вечной любви! И знаешь где? За спиной своей девушки. А кинорежиссер Беззубов? Этот думал заманить меня в постель тем, что предложил эпизодическую роль в своем фильме! Его совсем не интересовало, что я не актриса.
– А Коля Ушков? – поддразнил Вадим. – Он что предлагал?
– Коля пространно толковал о Фрейде, уверял меня, что в отличие от многих людей, которые не умеют обуздывать свое первобытное «я», он запросто может… Твой любимый Коля никого не любит, кроме себя самого.
– Ну это ты слишком! – возразил он.
– Рано или поздно ты в этом убедишься, – улыбнулась она.
– Сейчас он – единственный мой друг, – задумчиво произнес Вадим. – Правда, мы давно не виделись… Сколько же? Месяцев пять…
– А почему? – сказала она. – Подумай над этим, и ты признаешь мою правоту.
– Остался еще писатель Витя Воробьев…
– Он оказался самым честным – ничего не просил и не приставал.
– Хороша же компания у тебя тогда собралась! – хмыкнул Вадим.
– Думаешь, ты лучше? – сбоку взглянула на него Вика.
– С умной женщиной опасно иметь дело… – смутился Вадим.
– Ты так красиво расписывал свою личную свободу, а теперь тебе хочется как-то оправдать себя в своих собственных глазах, – продолжала Вика. – Ты уж, пожалуйста, дорогой, займись этим без меня, ладно?
– Поехали со мной в Андреевку? – неожиданно предложил Вадим.
– Это на Лазурном берегу? – улыбнулась она. – Где-то возле Ниццы?
– Это самое прекрасное место на земле, – засмеялся он. – Там дед мой срубил первый дом, ему помогали строить избу медведи, зайцы путались под ногами, а жареные перепела сами садились на противень…
– Спасибо, милый, ничего не выйдет: я через неделю еду на машине в Ялту.
– С кем? – ревниво спросил он.
– Ты же знаешь, у меня много поклонников.
– С Беззубовым?
– Какое это имеет значение? – посмотрела она ему в глаза.
– Действительно, это не имеет никакого значения, – покорно согласился Вадим. – Не успев еще завоевать тебя, я уже предъявляю какие-то права.
– Во-первых, завоевала тебя я, – поправила Вика. – Во-вторых, вы, мужчины, собственники. Дело в том, что женщины тоже считают вас своей собственностью.
– А я думал, с рабством у нас давно покончено… – подпустил шпильку Вадим.
– В рабов потихоньку превращаетесь вы, мужчины, – с пафосом произнесла Вика. – Мы, женщины, берем реванш за все прошлые домостроевские притеснения.
– Бедные мужчины!.. – вздохнул Вадим.
Солнце зашло, на потолке, увядая, бледнела узкая багровая полоска, ветер с залива шевелил тяжелую портьеру, за окном шумели высоченные сосны, протяжно поскрипывал треснутый сук. Неподалеку монотонно лаяла собака: полает, полает и замолчит. Когда далеко проходила электричка, в хрустальной вазе тоненько дребезжала металлическая, с заостренной ручкой расческа. Вадим сбоку смотрел на лежащую рядом женщину. О чем она думает, глядя в потолок? Только что была такой близкой, родной, а сейчас уже далеко-далеко от него. Может быть, на берегу Черного моря… Когда Вадим в шутку грозился Ирине, что изменит ей, та смеялась, повторяя, что он не способен на такой «подвиг»! Почему жена была так уверена в нем? Он впервые ей изменил и не чувствует никакого раскаяния. Значит, это так просто? А если изменит Ириша?.. От этих мыслей ему стало не по себе, перехватило дыхание. Захотелось домой, к Ирине…
Удивительная женщина Вика! Кажется, Вадим не пошевелился, ни одним движением, ни взглядом не выдал обуревавших его мыслей, однако она неожиданно села на тахте, положила ему руки на плечи, пристально уставилась в глаза.
– Поезжай к ней, – шепотом произнесла она. – Не заставляй ее переживать. Я ведь знаю, ты никогда ей не изменял. Не считай и того, что было между нами, изменой. Не знаю, как ты, а я знала, что это случится, хотела этого… Пусть это будет случайным эпизодом в нашей жизни.
– Не говори так, – попросил он.
– Я не хочу, чтобы Ириша страдала, – настаивала Вика. – Поезжай, дорогой, я не обижусь.
Он вяло возражал, что Ирине безразлично, будет он дома ночевать или нет, но уже сам знал, что сейчас встанет, оденется и поедет в город. Больше того, если бы Вика стала удерживать, он рассердился бы на нее, но Вика Савицкая – тонкая, умная женщина, и она понимает его, Вадима, как никто до нее не понимал…
Вика проводила его до электрички. Было свежо, с залива дул ветер, по Выборгскому шоссе проносились машины, где-то на ближних дачах играла радиола, по дороге бродили отдыхающие. Донесся далекий гудок парохода. Светофор зеленел в прикрытой легкой дымкой дали. Вика была в синем плаще, ветер надувал за спиной капюшон, забрасывал волосы на глаза.
– Когда мы встретимся? – увидев огни приближающейся электрички, спросил Вадим. И сам почувствовал, как банально это прозвучало.
Она поцеловала его в щеку, – улыбнулась и сказала:
– Не думай об этом.
Тогда он взял ее за узкие плечи, близко придвинул к себе и, глядя в глаза, твердо проговорил:
– Это не случайный эпизод в нашей жизни, поняла, Вика?
– Не надо, ничего не говори.
Зашипел воздух, двери раскрылись, и он вошел в освещенный вагон. Мимо окон бледным размазавшимся пятном проплыло ее лицо, мелькнула надпись: «Комарово», нарастал шум быстро набирающей скорость электрички.
Когда он выключил свет ночника, довольная Ирина заметила:
– Белые ночи на тебя так подействовали?
– Как? – растерялся он.
– Ты сегодня такой же, как в наш медовый месяц!
– Разве тогда были белые ночи?..
– Я поеду с тобой в Андреевку, Вадим, – прижимаясь к нему, прошептала Ирина.
Летний день был не слишком жарким, с Невы тянул свежий ветерок, он трепал прически женщин, хлопал полосатыми полотнищами торговых палаток, приткнувшихся к стенам зданий. Солнце позолотило чугунных клодтовских коней на Аничковом мосту, гигантской свечкой сиял Адмиралтейский шпиль. Над ним зависло пухлое белое облако.
Когда на душе становилось тоскливо, вот так, как нынче, Вадим уходил из дома и, выйдя на Невский, брел до набережной. Прекрасные здания да и вся архитектура Ленинграда настраивали его на философский лад. Вспоминались писатели, которые жили в Петербурге и тоже гуляли по Невскому проспекту. Каждый дворец имел свою историю. Когда-то ездил по Невскому в пролетке Александр Сергеевич Пушкин. Бывали в книжной лавке Вольфа Гончаров, Тургенев, Крылов, Некрасов… Сколько великих имен!..
Как-то дождливой осенью Вадим исходил все каменные дворы, описанные Достоевским, скоро откроют квартиру-музей великого русского писателя.
Здесь зачиналась Великая Октябрьская революция 1917 года, жил на подпольных квартирах Ленин: если перейти через Кировский мост, то выйдешь к дворцу Кшесинской, с балкона которого обратился к петроградцам Владимир Ильич со своими знаменитыми Апрельскими тезисами… Об этом недавно написал Вадим для АПН, ему сообщили, что статью напечатали во многих независимых странах Ближнего Востока.
Настроение в этот летний день было у Вадима испорчено: снова уж в который раз поругался с женой. Он предложил ей на месяц поехать в Андреевку – у него как раз отпуск, – а она заупрямилась: мол, поедем в середине августа, пойдут грибы, ягоды… Но Вадим не может перенести свой отпуск, а Ирина уперлась – и ни в какую! Видите ли, ей необходимо сдать иллюстрации к книжке Лескова к десятому августа, как будто нельзя закончить их в Андреевке!
Ефимья Андреевна так еще и не видела своего правнука, а ей уже за восемьдесят, может случиться и такое, что вообще не увидит Андрюшку. Вадим сказал, что завтра же с сыном уедет в Андреевку, а она как хочет. Ирина взвилась и заявила, что сына с ним не отпустит, да она тут с ума сойдет от беспокойства! Там собаки, быки, змеи, да мало ли что может случиться с пятилетним городским мальчишкой, впервые попавшим в деревню…
– Андреевка – рабочий поселок, а не деревня! – заорал ей в лицо Вадим. – И быки там по улицам не разгуливают, дура!
– Сам дурак, – отпарировала Ирина.
Хлопнув дверью, Вадим выскочил из дома и вот, как говорится, по воле волн плывет по Невскому в потоке прохожих. Из толпы влился в тоненький ручеек, устремившийся к Казанскому собору, вместе с экскурсантами долго бродил по залам и подвальным комнатушкам, где были выставлены орудия пыток инквизиции, а потом снова вынырнул из мрачного подземелья на божий свет и у Дома книги столкнулся с Викой Савицкой.
– Сегодня какой-то волшебный день! – засмеялась она. – Забежала в Лавку писателей просто так, без всякой надежды купить сборник Анны Ахматовой, и вот свершилось чудо! В букинистический отдел только что принесли этот потрепанный томик. Я гонялась за ним полгода! И купила без всякого блата. Только что подумала о тебе, рыцарь Печального Образа, и ты стоишь передо мной!
– Почему Печального Образа? – мрачно улыбнулся Вадим.
– Поругался со своей Иришкой, идешь в Неву топиться, – балагурила Вика. Она была рада встрече. – Хочешь надраться? – спросила она. – Я могу составить тебе компанию. Сколько мы не виделись? Целую вечность!
– Надраться? – усмехнулся он. – А знаешь, это идея!
– Я всегда тебе подкидывала хорошие идеи, а ты, неблагодарный, вот не ценишь.
– Ты мне «подкинула» Иринку? – грозно посмотрел на нее Вадим.
– О-о, дорогой! – протянула она. – У вас далеко зашло… Как говорит мой друг Вася Попков, тут без поллитры не разберешься…
Они сунулись в «Европейскую», но там все столы были зарезервированы для иностранных туристов, заглянули в «Кавказский» – очередь, в конце концов нашли на набережной «поплавок» и там обосновались на открытой террасе. Слышно было, как волна стучала в дерево, гудели буксиры, покрикивали чайки. Кроме них за столами сидели несколько парочек и одна компания пожилых людей. Наверное, отмечали чей-то юбилей.
Когда официант принес еду и вино, стало ясно, почему здесь мало народу: еда была невкусная, а вино теплое. Но Вика ничего не замечала, она весело тараторила, расспрашивала про семейную жизнь, про Андреевку, посетовала, что замужество разлучает даже близких подруг, – как Ирушка вышла замуж, так и перестали видеться: то занята, то мужа ждет, то у сынули коклюш…
Она права, он после женитьбы тоже стал реже видеться с друзьями-приятелями, целую вечность не был у Коли Ушкова, а тот вообще к ним не заходит, говорит, что семейный быт молодоженов отрицательно действует на его психику: то мелькает мысль отбить жену у друга, то самому на ком-нибудь жениться…
– А ты все одна? – спросил Вадим.
– Наверное, каждой женщине необходимо испытать «прелести» семейной жизни, завести ребенка, – задумчиво проговорила Вика. – Не минует сия чаша и меня.
– Ого! Как ты запела! – удивился Вадим. – Помнится, семейную жизнь ты называла «ослиным счастьем».
– А ты думаешь, что остался таким же чистым, невинным мальчиком, которого привез ко мне на дачу Коля Ушков? Все мы постоянно меняемся, Вадим!
– И все-таки почему «ослиное счастье»?
– Ты разве сейчас не чувствуешь себя ослом? – улыбнулась Вика.
– Ирка обозвала меня дураком.
– А меня никто никак не обзывает – вздохнула Вика. – А я хочу, чтобы на меня накричали, отругали… Я хочу видеть рядом человека, который бы имел на это право. Наверное, это и есть «ослиное счастье».
– Ты не такой человек, чтобы этим довольствоваться, – сказал Вадим и, заметив, что Вика нахмурилась, спросил: – Колю часто видишь?
– Коля не подходит для роли мужа, совершенно не приспособленный к семейной жизни товарищ. А день и ночь слушать его философские монологи – можно с ума сойти. Он сейчас обожает Альбера Камю, утверждает, что это самый великий писатель современности, после Фолкнера, конечно.
– Удивительное дело, мне и в голову не пришло зайти к нему сегодня, – заметил Вадим. – А я ведь не знал, куда деть себя.
– Он умный, хороший парень, но большой зануда, – улыбнулась Вика. – Знаешь, о каком я сейчас мечтаю муже? Ну, чтобы он прилично зарабатывал, дача необязательно, у меня своя есть, машину хотелось бы, но это тоже переживем, главное, чтобы каждый месяц в клюве приносил домой зарплату, таскал с рынка и из магазинов продукты и любил наших детей, если они будут.
– И все? – бросил на нее насмешливый взгляд Вадим.
– Чтобы не ревновал, предоставлял мне полную свободу…
– Носил на руках, – в тон ей продолжил Вадим.
– Мне нравится.
– Что?
– Когда меня носят на руках.
– Ты нарисовала образ идеального мужа, таких теперь днем с огнем не сыщешь.
– Я не спешу.
– Да-а, о каком это ты друге Васе Попкове толковала? – вспомнил Вадим. – И даже цитировала какое-то его пошлое высказывание насчет поллитры.
– Ты пил с ним у меня на даче, – небрежно ответила Вика. – Да ну его к черту! Расскажи лучше о себе.
– Ты знаешь, к какой мысли я пришел на шестом году своей семейной жизни? – доверительно заговорил Вадим. – Дело не в характере мужа или жены, – пусть он или она будут идеальными, – тут в силу вступает другой могучий фактор – время. Самый хороший муж или замечательная жена со временем теряют свою цену… Разве мало случаев, когда жена уходит от хорошего мужа к подонку? Или наоборот? То, что ценят другие в знакомых, не имеет цены у людей, годами живущих вместе. Человек ко всему привыкает – и к хорошему, и к плохому. А когда приходит привычка, значит, прощай любовь!
– Вадик! Ты никак надумал оставить Иришку? – округлила свои карие глаза Вика. – Лучше ты вовек не найдешь жены! Она была самая женственная и покладистая на курсе!
– Плохо ты знаешь свою подругу! – усмехнулся Вадим. – А вообще, выходи замуж. Даже за Васю Попкова… Ты права: Ирина – золотая жена, это я – лопух.
– Давай-давай, теперь займись самоедством! – подзадорила Вика.
– Я тебе говорил, что человек ко всему привыкает, – продолжал он, задумчиво глядя на белый с синим катер, несущийся по Неве. – Помню, в войну я жил в глухом лесу, в сырой землянке, с потолка капало, ну когда партизанил, так веришь, был счастлив там! Сидел у костра, чистил автомат, слушал разные истории, а после удачной вылазки к немцам в тыл радовался, как ребенок…
– Ты и был тогда ребенком, – вставила Вика.
– Не надо, Вика. Мы, мальчишки, были взрослыми, – нахмурившись, возразил Вадим. – И воевали, как взрослые.
– Я забыла, у тебя же медаль… Или орден?
– Так вот сейчас я не могу представить себя снова в душной землянке, испытывать каждодневный риск, ждать нападения на лагерь карателей, давить у костра вшей… Все это мне сейчас кажется диким, нереальным, а тогда это была настоящая жизнь, другой я и не знал. Трагедией было для меня уйти из отряда. Кстати, когда мой родной дядя хотел нас с Пашкой – моим двоюродным братом – отправить на Большую землю, мы удрали на болота и проторчали там до ночи, пока самолет с ранеными не улетел.
– Ты начал про свою семейную жизнь, – напомнила Вика.
– То, что поначалу нам кажется настоящим и единственно правильным решением, со временем становится ошибочным. Ты ведь, заядлая феминистка, теперь тоже заговорила по-другому. В рабство захотелось… Время – вот что руководит нами и диктует свои железные законы, а кто не хочет с ними считаться, тот безжалостно выбрасывается за борт жизни. Скажи, можно в пятнадцать лет по-настоящему влюбиться? – И сам ответил: – Можно, но ненадолго. В двадцать лет ты уже становишься другим, и детская любовь кажется такой глупой, наивной…
– Это ты у Коли Ушкова научился философствовать?
– Сама жизнь делает нас философами, – усмехнулся Вадим. – Да и вся эта моя философия примитивная, вот Коля – тот углубился в такие научные дебри, что я уже с трудом понимаю его.
– Я тоже, – согласилась Вика. Достала из замшевой сумки небольшую книжку в мягком переплете, полистала и негромко прочла:
– Счастливые люди, кто любит поэзию, – усмехнулся Вадим. – У поэтов на все случаи жизни есть готовый ответ.
Мне с тобою пьяным весело —
Смысла нет в твоих рассказах.
Осень ранняя развесила
Флаги желтые на вязах.
Оба мы в страну обманную
Забрели и горько каемся,
Но зачем улыбкой странною
И застывшей улыбаемся?
Мы хотели муки жалящей
Вместо счастья безмятежного…
Не покину я товарища
И беспутного и нежного.
– А ты не любишь?
– Ахматова мне нравится, – сказал он. – Хотя предпочитаю поэтов-мужчин.
Над Невой пролетел большой серебристый самолет, слюдянисто блеснули иллюминаторы, могучий рокочущий гул на миг обрушился на них. Одна чайка взмыла ввысь и поплыла вслед за лайнером. Серый, с белой трубой буксир тащил за собой две огромные баржи, от них широким веером расходились небольшие, с пенистыми гребешками волны. Сидящие на воде чайки плавно закачались.
– Как ты считаешь, Вадим, человек бывает абсолютно доволен? – отпивая из высокого бокала с розовой окаемкой белое вино, спросила Вика.
– По-моему, всем довольны лишь дураки, – ответил он.
– Выходит, дуракам живется легче на белом свете?
– Не знаю, как ты, а я себя умным не считаю, – вздохнул он. Вино наконец ударило в голову, потянуло покаяться перед Викой, будто он был в чем-то виноват. – Написал пятьдесят страниц для своей новой книжки, ну думаю, мир удивлю, а потом перечел – и все в печку!
– Где же ты в Ленинграде печку нашел? – с улыбкой посмотрела она на него.
– Знаешь, тебе бы быть редактором! – покачал он головой. – Ну не в печку, а в мусорную корзину. На помойку!
– И помоек в Ленинграде нет, лишь мусоропроводы и баки во дворах, – поддразнила Вика.
– Бедный Гоголь! – усмехнулся Вадим. – Родись он в наше время, не нашел бы печки, чтобы вторую книгу «Мертвых душ» сжечь.
– Надо было рукопись Ирише показать, она бы дала тебе добрый совет…
– Ирише? – наморщил он лоб. Действительно, почему не показал первые главы жене? Ему как-то это и в голову не пришло. Да и Ирина никогда не проявляла особенного интереса к его работе, кстати, и свои рисунки редко показывала. А ведь поначалу с каждым пустяком обращались друг к другу… Время-время, что же оно с нами делает?..
– Держись, Вадим, за Иришу, – продолжала Вика, глядя ему в глаза. – По твоей теории беспощадное время все равно сотрет чувства и к другой. Не лучше ли сосуществовать с человеком, которого ты хорошо знаешь, чем начинать все сызнова? Финал один и тот же?
– Может, Вика, мне нужно было на тебе жениться?
– А что бы изменилось? – насмешливо сказала она. – Ты сейчас сидел бы здесь с Иришей и жаловался ей на меня, твою надоевшую жену.
– Ты умная…
– Мужчины как раз умных баб не любят, мой милый! С дурами-то легче.
– И красивая… – глядя на нее, говорил Вадим. – Умная и красивая – это довольно редкое сочетание!
– Встретилась бы тебе нынче другая – ты и ей после бутылки пел бы то же самое.
– При чем тут другая? – Он стал искать глазами официанта, но Вика сказала:
– Довольно, Вадим, не хватало, чтобы я тебя, пьяного, тащила по улице домой.
– Зачем домой? – громко рассмеялся он. – Поедем к тебе на дачу?
– Ты заговариваешься, милый!
* * *
Они лежали на широкой тахте, заходящее солнце высветило багровыми красками большой натюрморт на стене, золотистая от загара рука Вики нежно гладила его по груди, глаза ее были устремлены на облицованный деревянными панелями потолок с матовым плафоном. У Вадима пересохло в горле, он, стараясь не мешать ей, протянул руку и взял с низкого столика бутылку боржоми, отпил прямо из горлышка, протянул Вике. Она пить не стала, поставила бутылку на пол.– Я думала, мне будет стыдно, – призналась она. – Ничего подобного, мне просто хорошо.
– Не мы же с тобой все это придумали? – сказал он. – Так в этом мире было, есть и будет… Стоит ли ковыряться в себе? Или, как ты говоришь, заниматься самоедством?
– Я не знаю, как посмотрю теперь Ирише в глаза…
– Посмотришь, – усмехнулся он. – И ничего не произойдет – все будет по-прежнему. Ирине никакого дела нет до того, что между нами произошло. Это наше с тобой личное дело. Я теперь не ее собственность. И не твоя. Я сам по себе…
– Я все чаще слышу в твоем голосе нотки Николая Ушкова, которые меня раздражали, – заметила она. – Разве обязательно все ставить на свои места?
– Вика, мне хорошо с тобой, – повернулся он к ней. Черные волосы спутались на лбу, светло-серые глаза были трезвыми. – Такое ощущение, будто мы все время были вместе иногда даже разговаривали друг с другом на расстоянии… Честное слово, это открытие для меня!
– Сейчас ты предложишь мне стать твоей женой.
– Нет, я не хочу все испортить.
– Я всегда ценила в тебе, Вадим, искренность, – сказала она. – Не надо было бы тебе этого говорить, но ты мне сразу понравился, помнишь, когда вы приехали в Комарове с Колей?
– Я тогда был дураком и боялся лишний раз на тебя посмотреть, чтобы не расстраивать влюбленного в тебя Колю.
– За это ты мне и понравился, – улыбнулась она, – Помнишь рыжего Мишу Бобрикова? Главного инженера станции технического обслуживания? Он приехал с Тасей Кругловой. Так Бобриков клялся мне в вечной любви! И знаешь где? За спиной своей девушки. А кинорежиссер Беззубов? Этот думал заманить меня в постель тем, что предложил эпизодическую роль в своем фильме! Его совсем не интересовало, что я не актриса.
– А Коля Ушков? – поддразнил Вадим. – Он что предлагал?
– Коля пространно толковал о Фрейде, уверял меня, что в отличие от многих людей, которые не умеют обуздывать свое первобытное «я», он запросто может… Твой любимый Коля никого не любит, кроме себя самого.
– Ну это ты слишком! – возразил он.
– Рано или поздно ты в этом убедишься, – улыбнулась она.
– Сейчас он – единственный мой друг, – задумчиво произнес Вадим. – Правда, мы давно не виделись… Сколько же? Месяцев пять…
– А почему? – сказала она. – Подумай над этим, и ты признаешь мою правоту.
– Остался еще писатель Витя Воробьев…
– Он оказался самым честным – ничего не просил и не приставал.
– Хороша же компания у тебя тогда собралась! – хмыкнул Вадим.
– Думаешь, ты лучше? – сбоку взглянула на него Вика.
– С умной женщиной опасно иметь дело… – смутился Вадим.
– Ты так красиво расписывал свою личную свободу, а теперь тебе хочется как-то оправдать себя в своих собственных глазах, – продолжала Вика. – Ты уж, пожалуйста, дорогой, займись этим без меня, ладно?
– Поехали со мной в Андреевку? – неожиданно предложил Вадим.
– Это на Лазурном берегу? – улыбнулась она. – Где-то возле Ниццы?
– Это самое прекрасное место на земле, – засмеялся он. – Там дед мой срубил первый дом, ему помогали строить избу медведи, зайцы путались под ногами, а жареные перепела сами садились на противень…
– Спасибо, милый, ничего не выйдет: я через неделю еду на машине в Ялту.
– С кем? – ревниво спросил он.
– Ты же знаешь, у меня много поклонников.
– С Беззубовым?
– Какое это имеет значение? – посмотрела она ему в глаза.
– Действительно, это не имеет никакого значения, – покорно согласился Вадим. – Не успев еще завоевать тебя, я уже предъявляю какие-то права.
– Во-первых, завоевала тебя я, – поправила Вика. – Во-вторых, вы, мужчины, собственники. Дело в том, что женщины тоже считают вас своей собственностью.
– А я думал, с рабством у нас давно покончено… – подпустил шпильку Вадим.
– В рабов потихоньку превращаетесь вы, мужчины, – с пафосом произнесла Вика. – Мы, женщины, берем реванш за все прошлые домостроевские притеснения.
– Бедные мужчины!.. – вздохнул Вадим.
Солнце зашло, на потолке, увядая, бледнела узкая багровая полоска, ветер с залива шевелил тяжелую портьеру, за окном шумели высоченные сосны, протяжно поскрипывал треснутый сук. Неподалеку монотонно лаяла собака: полает, полает и замолчит. Когда далеко проходила электричка, в хрустальной вазе тоненько дребезжала металлическая, с заостренной ручкой расческа. Вадим сбоку смотрел на лежащую рядом женщину. О чем она думает, глядя в потолок? Только что была такой близкой, родной, а сейчас уже далеко-далеко от него. Может быть, на берегу Черного моря… Когда Вадим в шутку грозился Ирине, что изменит ей, та смеялась, повторяя, что он не способен на такой «подвиг»! Почему жена была так уверена в нем? Он впервые ей изменил и не чувствует никакого раскаяния. Значит, это так просто? А если изменит Ириша?.. От этих мыслей ему стало не по себе, перехватило дыхание. Захотелось домой, к Ирине…
Удивительная женщина Вика! Кажется, Вадим не пошевелился, ни одним движением, ни взглядом не выдал обуревавших его мыслей, однако она неожиданно села на тахте, положила ему руки на плечи, пристально уставилась в глаза.
– Поезжай к ней, – шепотом произнесла она. – Не заставляй ее переживать. Я ведь знаю, ты никогда ей не изменял. Не считай и того, что было между нами, изменой. Не знаю, как ты, а я знала, что это случится, хотела этого… Пусть это будет случайным эпизодом в нашей жизни.
– Не говори так, – попросил он.
– Я не хочу, чтобы Ириша страдала, – настаивала Вика. – Поезжай, дорогой, я не обижусь.
Он вяло возражал, что Ирине безразлично, будет он дома ночевать или нет, но уже сам знал, что сейчас встанет, оденется и поедет в город. Больше того, если бы Вика стала удерживать, он рассердился бы на нее, но Вика Савицкая – тонкая, умная женщина, и она понимает его, Вадима, как никто до нее не понимал…
Вика проводила его до электрички. Было свежо, с залива дул ветер, по Выборгскому шоссе проносились машины, где-то на ближних дачах играла радиола, по дороге бродили отдыхающие. Донесся далекий гудок парохода. Светофор зеленел в прикрытой легкой дымкой дали. Вика была в синем плаще, ветер надувал за спиной капюшон, забрасывал волосы на глаза.
– Когда мы встретимся? – увидев огни приближающейся электрички, спросил Вадим. И сам почувствовал, как банально это прозвучало.
Она поцеловала его в щеку, – улыбнулась и сказала:
– Не думай об этом.
Тогда он взял ее за узкие плечи, близко придвинул к себе и, глядя в глаза, твердо проговорил:
– Это не случайный эпизод в нашей жизни, поняла, Вика?
– Не надо, ничего не говори.
Зашипел воздух, двери раскрылись, и он вошел в освещенный вагон. Мимо окон бледным размазавшимся пятном проплыло ее лицо, мелькнула надпись: «Комарово», нарастал шум быстро набирающей скорость электрички.
* * *
Обнимая и целуя жену, он видел перед собой насмешливые глаза Вики, слышал ее мягкий грудной голос. Это было какое-то наваждение, он боялся назвать жену Викой.Когда он выключил свет ночника, довольная Ирина заметила:
– Белые ночи на тебя так подействовали?
– Как? – растерялся он.
– Ты сегодня такой же, как в наш медовый месяц!
– Разве тогда были белые ночи?..
– Я поеду с тобой в Андреевку, Вадим, – прижимаясь к нему, прошептала Ирина.
2
Игорь Найденов в третью встречу подробно рассказал Родиону Яковлевичу Изотову про ЗИЛ, про своих знакомых, выделяя среди них Алексея Листунова, с которым уже много лет поддерживал дружеские отношения. С Семеном Линдиным они почти не разговаривали – тот так и не простил Игорю, что он увел Катю Волкову. Впрочем, Найденова это мало волновало: Линдин ему никогда не нравился. Родион Яковлевич особенно заинтересовался Листуновым после того, как Игорь вспомнил, что у Алексея отец в войну пропал без вести. Скорее всего, попал в плен и погиб в концентрационном лагере, по крайней мере, так считал сам Алексей.
В это воскресное утро Игорь договорился с Алексеем встретиться на Белорусском вокзале у газетного киоска – они решили съездить за грибами, которые этой теплом и дождливой осенью щедро высыпали в подмосковных лесах. Белые, подосиновики, подберезовики грибники возили целыми корзинами. Когда Игорь вышел из метро, Листунов с рюкзаком и прутяной корзинкой в руке уже ждал его. Он был в болотных сапогах, зеленой брезентовой куртке с капюшоном, на голове серая вязаная шапочка.
– Опаздываешь, коллега, – упрекнул Алексей.
На вокзальных часах было десять минут восьмого.
– Еле в автобус влез, – улыбнулся Игорь. – Думаешь, мы одни такие умные? Посмотри, какое нашествие. И все за грибами.
Из дверей метро валила густая толпа грибников – их можно было узнать по одежде, корзинкам, некоторые несли в руках пустые ведра. Все направлялись к электричкам. Приятели втиснулись в вагон, заняли два последних свободных места у самого входа. Автоматические двери со стуком закрылись, и вагон бесшумно поплыл, оставляя за собой перрон, станционные строении.
– Вчера у свояка крепко поддали, думал, не встану утром, – кисло улыбнулся Алексей. – Пара кружечек «Жигулевского» на помешала бы!
В рюкзаке у Игоря бутылка «столичной», хорошая закуска, банка шпрот. У окна двое мужчин уже потягивали из горлышка вермут. Алексей с завистью посмотрел на них. А те пили без закуски, с серьезным видом, отхлебнет один, передаст бутылку другому.
– Еще магазины закрыты, а они уже где-то разжились… – вздохнул Листунов.
– На природе похмелье быстро вытягивает, – заметил Игорь.
В это воскресное утро Игорь договорился с Алексеем встретиться на Белорусском вокзале у газетного киоска – они решили съездить за грибами, которые этой теплом и дождливой осенью щедро высыпали в подмосковных лесах. Белые, подосиновики, подберезовики грибники возили целыми корзинами. Когда Игорь вышел из метро, Листунов с рюкзаком и прутяной корзинкой в руке уже ждал его. Он был в болотных сапогах, зеленой брезентовой куртке с капюшоном, на голове серая вязаная шапочка.
– Опаздываешь, коллега, – упрекнул Алексей.
На вокзальных часах было десять минут восьмого.
– Еле в автобус влез, – улыбнулся Игорь. – Думаешь, мы одни такие умные? Посмотри, какое нашествие. И все за грибами.
Из дверей метро валила густая толпа грибников – их можно было узнать по одежде, корзинкам, некоторые несли в руках пустые ведра. Все направлялись к электричкам. Приятели втиснулись в вагон, заняли два последних свободных места у самого входа. Автоматические двери со стуком закрылись, и вагон бесшумно поплыл, оставляя за собой перрон, станционные строении.
– Вчера у свояка крепко поддали, думал, не встану утром, – кисло улыбнулся Алексей. – Пара кружечек «Жигулевского» на помешала бы!
В рюкзаке у Игоря бутылка «столичной», хорошая закуска, банка шпрот. У окна двое мужчин уже потягивали из горлышка вермут. Алексей с завистью посмотрел на них. А те пили без закуски, с серьезным видом, отхлебнет один, передаст бутылку другому.
– Еще магазины закрыты, а они уже где-то разжились… – вздохнул Листунов.
– На природе похмелье быстро вытягивает, – заметил Игорь.