Страница:
В этом была вся мать. С ней можно было нормально разговаривать, шутить, иронизировать, но в любой момент она могла одернуть тебя и мгновенно превратиться в великосветскую леди с королевскими манерами, которую пытается унизить какое-то ничтожество и пустое место.
— Да я просто так сказал, — стушевался Паша.
— Ну, как Стамбул? Вчера нам не удалось толком поговорить. Был у девушки, — пояснила мать Юлии Кирилловне. Та понимающе кивнула головой. Секретарша колдовала над чашкой, наливая кофе.
Паша хотел вздохнуть, но тут же испугался, что его вздох будет расценен как недовольство. В конце концов, мать сделала ему такой подарок — поездку в Стамбул, а он, вместо того чтобы восторгаться и благодарить, будет вздыхать.
— Отлично! Так красиво! Просто прелесть! Стамбул — это очаг древней цивилизации. Архитектура города формировалась под влиянием… — бойко начал Паша.
— Я была в Турции, — вставила Юлия Кирилловна, — но не в Стамбуле. В Анталии.
— И как? — спросил из вежливости Паша. Он был страшно рад, что ему не надо вдаваться в подробное описание Стамбула.
Юлия Кирилловна пожала плечами:
— Хорошо. Солнце, море.
— Отдыхать — не работать, — с улыбкой заключила мать.
— Да, ты напомнила о моей завтрашней работе, — скорчил недовольную мину Паша.
— Так скоро?
— Наш не любит давать своим сотрудникам длительные отпуска.
— Особенно незаменимым. — Сегодня у матери, судя по всему, было прекрасное настроение. Такой веселой Паша ее видел редко.
— Может, еще кофе? — спросила его мать.
— Можно.
— Юлечка!
— Ты кого-нибудь еще ждешь? — спросил Павел.
— Почему ты так решил?
— Ты в белом халате и не снимаешь его. Мать рассмеялась.
— Это уже как моя вторая кожа. Прилипла намертво. Но ко мне действительно должны прийти.
— А этот, чиновник из Минкульта… Какие у него проблемы?
— А что? С каких это пор ты, Паша, стал интересоваться моими делами? Ты всегда говорил, что никогда не стал бы психиатром. Представляешь, Юль, в детстве он говорил, что я работаю психом!
Женщины рассмеялись и посмотрели на Пашу. Он почувствовал себя круглым дураком.
— Это было давно…
— А сейчас ты работаешь в рекламном агентстве и составляешь дурацкие тексты. И еще говоришь, что коллектив у вас сволочной, а начальник — козел.
Это была неинтересная тема. И Паша понял: пора уходить. Кроме того, такой разговор задевал его мужское самолюбие. Его размазывают по стенке, а он что, должен терпеть?
— Ладно, я пошел. — Паша поднялся с кресла, обиженно засопев.
— Не кипятись. Я любя.
— От такой любви вешаются, — пробурчал Паша.
— Вот мужчины — какой народ! Любят, чтобы их по шерстке гладили.
— Ну, хотя бы не трепали.
— А что, нельзя потрепать собственного сына? Подойди сюда, — скомандовала мать.
Паша покорно приблизился к ней.
— Наклонись!
Он наклонился. И тут материнские руки стали трепать его волосы.
— Ой, больно! — притворно охнул Паша. Но она еще крепче запустила пальцы в волосы и стала с силой теребить их.
— Терпи!
Паша невольно бросил взгляд в зеркало, висевшее около двери приемной. Мать прижимала его голову к себе и трепала волосы. Она напоминала большую кошку, схватившую свою добычу. Мать была среднего роста, но очень сильная. Не толстая и не худая. Плотно сбитая. Поджарая. Она уделяла внимание своей форме и ходила, когда выпадало свободное время, в спортивные клубы и фитнес-Центры. А дома у них стояло два тренажера.
— Все, меня полностью скальпировали. Юлия Кирилловна — вы свидетель этого безобразия, — заявил Павел.
— Юля на моей стороне, так что поддержки от нее не жди.
— Я так и знал. Вы тут — одна команда. Полный матриархат.
Внезапно мать посмотрела на наручные часы и слегка нахмурилась:
— Я должна отдать тебе ключи.
— А я уже забыл про них, — признался Паша.
— В кого ты у меня такой растяпа?
— Сам не знаю. Надо на досуге подумать. Мать встала и пошла в кабинет. Оттуда она вышла с черной сумочкой.
— На, бери ключи. Бабушка сегодня придет поздно. Она у подруги.
— А ты?
— Еще не знаю.
— Все. Гуд-бай. До свидания, Юлия Кирилловна.
Паша ехал в метро и думал, что завтра — ненавистная работа. Которая ему осточертела. Мать права: дурацкие тексты, начальник — козел, коллектив — сволочной. Павел неоднократно жаловался ей на это. Но ничего другого на горизонте пока не было. Так что приходилось терпеть.
Дома Паша наскоро поужинал макаронами с ветчиной и, вымыв посуду, пошел к себе в комнату. Перед тем как лечь спать, он включил ноутбук. Полюбоваться на Ларису. На прекрасные, чистые линии ее лица. Паша смотрел, смотрел на Ларису, пока не почувствовал, что его глаза слипаются. Тогда он выключил компьютер и пошел спать. Завтра начинается первый трудовой день.
Начальник был не просто дураком, а дураком в квадрате. Или в кубе. Как кому понравится. Константин Борисович, бывший военный, а ныне — директор рекламного агентства «Квадро», считал себя непревзойденным профессионалом. А каждого, кто сомневался в этом, готов был стереть с лица земли. Причем — буквально. Маленького роста, похожий на Колобка, он зорко взирал на все вокруг и контролировал своих сотрудников даже в мелочах. С этой целью он установил в рабочих комнатах видеокамеры. И смотрел, как используют драгоценное рабочее время его подчиненные. Нужно ли говорить, что переговаривались они исключительно шепотом и кратко. Целый день сотрудники сидели за своими столами с прямыми спинами, как истуканы, и стучали по клавишам компьютеров.
Паша шел на работу с чувством непреходящей тоски. Он считал, что его на работе откровенно притесняют. И делает это некая сволочь по фамилии Бартков, правая рука директора, его любимчик, гад и стукач. Он, как нарочно, уводил у Паши из-под носа самые хорошие и выгодные заказы, а взамен подсовывал всякую мелочевку и мутотень, от которой у Паши сводило челюсти. Он неплохо работал с потенциальными заказчиками, долго и кропотливо вникал в их пожелания, а потом узнавал, что договор уже подписан, но сама работа отдана другому. Не ему. И от этого Паше хотелось поговорить с Бартковым начистоту. По-мужски. Набить тому морду! Но он понимал, что после этого ему придется писать заявление об уходе. Паша подумывал о смене работы и временами просматривал интернетовские сайты. Но ничего подходящего там не было. Либо работа не та, либо зарплата — мизер. Паша мечтал об интересной работе — составлении качественной рекламы, эффектной, запоминающейся. И что? Вместо этого он сидел и составлял тексты, Рекламирующие журнал «Юридическое право» или «Финансы и бухучет». Он тонул в длинных нудных текстах, присланных заказчиками в качестве отправного материала, пытаясь найти в них некую изюминку. Выворачивал мозги и так, и эдак. И, наконец, махнув на все рукой, выдавал рекламу, от которой его самого тошнило.
Но накануне поездки в Стамбул ему наконец-то поручили интересное задание. Составить ударный рекламный слоган, как выразился Константин Борисович, для нового универмага «Малиновский», который собирался в конце октября провести свою презентацию. Реклама должна бить не в бровь, а в глаз, подчеркнул шеф. Он надеется, что молодой перспективный сотрудник Павел Ворсилов справится с порученным ему делом. Он работает у них уже второй год, но пока себя ничем не проявил. При этих словах Паша стиснул зубы. Ему дается шанс показать себя, продемонстрировать свои способности и умение, разглагольствовал шеф. «Потому что Бартков в отпуске», — добавил про себя Паша. Еще десять минут Константин Борисович полоскал ему мозги, а потом со словами: «Иди и работай» — отпустил, махнув рукой.
Паша почувствовал, как у него приятно екнуло в сердце. Может быть, это его звездный час! И Паше захотелось выдать все, на что он способен, составить такую рекламу, чтобы все ахнули. Даже Бартков. Реклама должна быть просто убойной. Паша ломал голову и в конце концов сложил такие строчки:
В универмаге «Малиновский»
Вы свой вопрос решите ловко:
Вы все накупите вперед
Своей семье на целый год.
Проходя мимо рабочего места Павла, одна из сотрудниц, Лидочка Макарова, рыженькая, смешливая девушка, глянула на экран компьютера:
— Ну как, получается? — спросила она, кокетливо поведя глазами.
— Да так, — буркнул Паша. Его бросило в жар.
Он ощущал себя первооткрывателем. Колумбом. И ему не хотелось, чтобы кто-то совал нос в его дела.
— Понятно. Лавров жаждешь? — хихикнула Лидочка.
Когда он только пришел работать в «Квадро», Лидочка изо всех сил пыталась взять его в оборот. Но Паша оказался упрямым орешком, и Лидочке пришлось отступить. Он тогда еще подумал, что ему нужно повесить себе плакаты на грудь и на спину. С одной стороны написать: «В браке не нуждаюсь». А с другой — «Интим не предлагать». И таким образом обезопасить себя от всех охотниц за обручальными кольцами и штампом в паспорте.
И вот теперь Паша представлял, как его вызовут к начальству. Константин Борисович встанет из-за стола, подойдет к нему. И пожмет руку. И выпишет премию. И его, Пашина, реклама будет красоваться на всех плакатах, нацепленных на фасад универмага «Малиновский». И он в первый раз почувствует удовлетворение от проделанной работы. И легкий привкус славы.
Но все это оказалось дутой мечтой. Лопнувшей, как мыльный пузырь. Всю первую половину рабочего дня Паша сидел как на иголках. Он ожидал, что начальство вот-вот вызовет его к себе. Но секретарша шефа позвонила только после обеденного перерыва и попросила его зайти в приемную. Полный радужных ожиданий, Паша переступил порог кабинета Константина Борисовича. Однако вместо похвалы Паша услышал следующее:
— Ворсилов, ты знаешь первую заповедь нашего агентства? Первый пункт Устава?
Это была задумка шефа: написать Устав «Квадро» и раздать его всем сотрудникам. Устав должен был непременно находиться на рабочем месте. Под Рукой, чтобы в любой момент можно было заглянуть в него и почерпнуть оттуда бесценные заповеди шефа. Устав был напечатан на мелованной бумаге с золотым тиснением. На это денег было не жалко. Первые десять пунктов Устава директор «Квадро» обязал своих подчиненных выучить наизусть. И горе было тому, кто посмел бы нарушить царскую волю. Его могли уволить, понизить в должности, лишить премии.
— Первый пункт? — Паша наморщил лоб. — Ну, конечно! «Реклама должна удовлетворять интересы заказчика и способствовать дальнейшему процветанию его дела».
— Точно, Ворсилов, точно! Память тебя не подвела. Ну а ты… Что делаешь ты?
— В смысле? — не понял Паша.
Константин Борисович откинулся назад в черном кресле. И, задрав вверх голову, обвел взглядом стены кабинета. Паша невольно сделал то же самое. Шеф был невероятно тщеславен. Все стены кабинета были увешаны фотографиями, где директор «Квадро» был запечатлен с разного рода знаменитостями. Кого там только не было! И артисты, и политики, и чиновники мэрии, и бизнесмены. И на каждом снимке красовался Константин Борисович — с неизменной улыбкой прожженного дельца, только что впарившего своим клиентам второсортный товар по первосортной цене.
— В смысле, что ты режешь на корню будущую прибыль универмага «Малиновский»!
— Каким образом? — Паша внезапно почувствовал себя бандитом с большой дороги, обворовавшим всю кассу несчастного универмага.
Таким, Ворсилов, таким. Ты подрываешь главную стратегию бизнеса. — Паша даже вспотел. Он стоял перед Константином Борисовичем навытяжку, а тот даже не предложил ему сесть, что являлось показателем особой немилости. — А главная стратегия бизнеса состоит в непрерывном обороте капитала. А что предлагаешь ты? Прийти в универмаг всего один раз, накупить товара на целый год и больше туда не казать и носа!
— Это образная метафора, Константин Борисович! Поэтический оборот…
— Это не оборот, а элементарная халтура! Я недоволен тем, как ты выполнил порученное тебе задание.
— Мне переделывать?
— Нет. Я поручу это кому-нибудь другому. Ты у нас отдохнул. Повеселился в кварталах Стамбула. Теперь пора и за дело браться. Не все же в гаремах прохлаждаться. — И Константин Борисович рассмеялся, довольный своей остротой. Как и большинство руководителей, он считал, что обладает тонким чувством юмора. — Вот тебе новый материал. Новое задание. Фирма «Нежный аист» производит детские товары самого различного назначения. Им нужна хорошая реклама, — сделал шеф ударение на слове «хорошая», — для продвижения своего брэнда на рынке. Необходимые материалы тебе передаст Бартков. У тебя, Ворсилов, есть возможность исправить свой промах с рекламой «Малиновского». Все, разговор окончен. Иди работай.
Паша покинул кабинет шефа с чувством досады на себя. Вместо того чтобы красиво и достойно ответить начальнику, он стоял и мекал, как баран в загоне. Неудивительно, что ему поручают самые отстойные задания и вытирают об него ноги при каждом удобном случае. Он не может держать удар, вот в чем проблема.
Взяв у Барткова материалы, Паша вернулся на свое рабочее место. Развернул переданную ему папку. На него смотрели розовощекие младенцы, пускающие слюни и бессмысленно таращившие глаза, пеленальные столики, влаговпитывающие матрацы, ночные горшки с музыкальной подсветкой. Паше захотелось взять папку и швырнуть ее на пол или еще лучше: подкинуть ее в воздух, и пусть себе эти листы плавно опускаются на плечи и головы сотрудников. Что за материалы ему постоянно подсовывают! Неужели он так всю жизнь и прогорбатится в этой конторе на третьих ролях? Пашу охватила злость, которую надо было срочно на ком-то выместить. И жертвой его паршивого настроения пали ни в чем не повинные младенцы. Паша взял ручку и стал старательно подрисовывать младенцам усы, бороды, рожки, покрывать их головы буйной растительностью. Он вошел в азарт и рисовал, рисовал, ничего не видя и не слыша вокруг. Очнулся он от звенящей тишины. Паша мгновенно понял: тут что-то не так. Он повернул голову вправо и увидел рядом с собой Константина Борисовича, смотревшего на его художества. Пашу бросило в жар.
— Да… Ворсилов, — только и сказал шеф. — Это на вас так Стамбул повлиял, восточные наложницы или что-то другое? Например, неурядицы в личной жизни?
— Извините, — буркнул Паша. Ему было невыносимо стыдно.
— До конца рабочего дня, между прочим, пятнадцать минут. А вы используете служебное время явно не по назначению. Вы считаете, что я должен платить вам зарплату за красивые глаза?
Паше хотелось сказать, как маленькому, что он больше не будет, но шеф снисходительно бросил:
— На этот раз я вас прощаю. Но если такое повторится, считайте, что вы уволены. Вы поняли, Ворсилов?
— Да.
— Думаю, вы сделаете из нашего разговора определенные выводы.
Домой Паша пришел в крайне растрепанных чувствах. Вместо похвалы ему устроили выволочку — раз. Подсунули идиотское задание — рекламировать детские товары — два!
Вон Артем Лебедев занимается любимым делом. Оформляет сайты, посвященные «мистической» тематике. «Заказов хватает?» — поинтересовался однажды Паша. «Не так чтобы много, но есть. Главное — я делаю то, что мне нравится», — ответил Артем.
А он, Павел Ворсилов, занимается черт-те чем. А чем? «Чем мне тогда заниматься, — подумал Паша. — Чего бы я хотел? Никакой мечты у меня никогда не было. Всю жизнь я плыл по течению. Окончил школу. Поступил в коммерческий вуз на отделение рекламы. И ни разу я не задал себе вопрос: это действительно то, что я хочу? Это мне надо? Я всегда был примерным мальчиком и старался не огорчать мать и бабушку. А жить своей жизнью у меня не хватило смелости».
Паша отказался от ужина, несмотря на аппетитные запахи, плывшие из кухни. Пахло тушеным мясом и жареной картошкой. Матери дома еще не было. Паша включил ноутбук и полюбовался лицом Ларисы Марголиной. Он вдруг поймал себя на мысли, что это лицо стало для него спасательным кругом в водовороте мерзкой жизни, где правят бал Бартков и иже с ним. И вдруг Паша понял, что ему нужно делать. Найти Ларису! Для начала надо еще раз поговорить с Надин. Он набрал номер ее мобильника.
— Это я, Паша, — сказал он, когда она взяла трубку.
— Я это поняла.
— Ты занята?
— Да.
— Надолго?
Я тебе перезвоню, — сказала Надин.
— Я хотел только узнать: можно к тебе сегодня в гости?
— Сегодня? — Надин задумалась. — Хорошо. Приходи. Только не раньше девяти.
— Отлично! Красное или белое?
— Красное.
В трубке раздались частые гудки. Надин было некогда долго разговаривать.
— Ларочка, — прошептал Паша, — я тебя найду. Я обещаю тебе это!
ГЛАВА 4
— Да я просто так сказал, — стушевался Паша.
— Ну, как Стамбул? Вчера нам не удалось толком поговорить. Был у девушки, — пояснила мать Юлии Кирилловне. Та понимающе кивнула головой. Секретарша колдовала над чашкой, наливая кофе.
Паша хотел вздохнуть, но тут же испугался, что его вздох будет расценен как недовольство. В конце концов, мать сделала ему такой подарок — поездку в Стамбул, а он, вместо того чтобы восторгаться и благодарить, будет вздыхать.
— Отлично! Так красиво! Просто прелесть! Стамбул — это очаг древней цивилизации. Архитектура города формировалась под влиянием… — бойко начал Паша.
— Я была в Турции, — вставила Юлия Кирилловна, — но не в Стамбуле. В Анталии.
— И как? — спросил из вежливости Паша. Он был страшно рад, что ему не надо вдаваться в подробное описание Стамбула.
Юлия Кирилловна пожала плечами:
— Хорошо. Солнце, море.
— Отдыхать — не работать, — с улыбкой заключила мать.
— Да, ты напомнила о моей завтрашней работе, — скорчил недовольную мину Паша.
— Так скоро?
— Наш не любит давать своим сотрудникам длительные отпуска.
— Особенно незаменимым. — Сегодня у матери, судя по всему, было прекрасное настроение. Такой веселой Паша ее видел редко.
— Может, еще кофе? — спросила его мать.
— Можно.
— Юлечка!
— Ты кого-нибудь еще ждешь? — спросил Павел.
— Почему ты так решил?
— Ты в белом халате и не снимаешь его. Мать рассмеялась.
— Это уже как моя вторая кожа. Прилипла намертво. Но ко мне действительно должны прийти.
— А этот, чиновник из Минкульта… Какие у него проблемы?
— А что? С каких это пор ты, Паша, стал интересоваться моими делами? Ты всегда говорил, что никогда не стал бы психиатром. Представляешь, Юль, в детстве он говорил, что я работаю психом!
Женщины рассмеялись и посмотрели на Пашу. Он почувствовал себя круглым дураком.
— Это было давно…
— А сейчас ты работаешь в рекламном агентстве и составляешь дурацкие тексты. И еще говоришь, что коллектив у вас сволочной, а начальник — козел.
Это была неинтересная тема. И Паша понял: пора уходить. Кроме того, такой разговор задевал его мужское самолюбие. Его размазывают по стенке, а он что, должен терпеть?
— Ладно, я пошел. — Паша поднялся с кресла, обиженно засопев.
— Не кипятись. Я любя.
— От такой любви вешаются, — пробурчал Паша.
— Вот мужчины — какой народ! Любят, чтобы их по шерстке гладили.
— Ну, хотя бы не трепали.
— А что, нельзя потрепать собственного сына? Подойди сюда, — скомандовала мать.
Паша покорно приблизился к ней.
— Наклонись!
Он наклонился. И тут материнские руки стали трепать его волосы.
— Ой, больно! — притворно охнул Паша. Но она еще крепче запустила пальцы в волосы и стала с силой теребить их.
— Терпи!
Паша невольно бросил взгляд в зеркало, висевшее около двери приемной. Мать прижимала его голову к себе и трепала волосы. Она напоминала большую кошку, схватившую свою добычу. Мать была среднего роста, но очень сильная. Не толстая и не худая. Плотно сбитая. Поджарая. Она уделяла внимание своей форме и ходила, когда выпадало свободное время, в спортивные клубы и фитнес-Центры. А дома у них стояло два тренажера.
— Все, меня полностью скальпировали. Юлия Кирилловна — вы свидетель этого безобразия, — заявил Павел.
— Юля на моей стороне, так что поддержки от нее не жди.
— Я так и знал. Вы тут — одна команда. Полный матриархат.
Внезапно мать посмотрела на наручные часы и слегка нахмурилась:
— Я должна отдать тебе ключи.
— А я уже забыл про них, — признался Паша.
— В кого ты у меня такой растяпа?
— Сам не знаю. Надо на досуге подумать. Мать встала и пошла в кабинет. Оттуда она вышла с черной сумочкой.
— На, бери ключи. Бабушка сегодня придет поздно. Она у подруги.
— А ты?
— Еще не знаю.
— Все. Гуд-бай. До свидания, Юлия Кирилловна.
Паша ехал в метро и думал, что завтра — ненавистная работа. Которая ему осточертела. Мать права: дурацкие тексты, начальник — козел, коллектив — сволочной. Павел неоднократно жаловался ей на это. Но ничего другого на горизонте пока не было. Так что приходилось терпеть.
Дома Паша наскоро поужинал макаронами с ветчиной и, вымыв посуду, пошел к себе в комнату. Перед тем как лечь спать, он включил ноутбук. Полюбоваться на Ларису. На прекрасные, чистые линии ее лица. Паша смотрел, смотрел на Ларису, пока не почувствовал, что его глаза слипаются. Тогда он выключил компьютер и пошел спать. Завтра начинается первый трудовой день.
Начальник был не просто дураком, а дураком в квадрате. Или в кубе. Как кому понравится. Константин Борисович, бывший военный, а ныне — директор рекламного агентства «Квадро», считал себя непревзойденным профессионалом. А каждого, кто сомневался в этом, готов был стереть с лица земли. Причем — буквально. Маленького роста, похожий на Колобка, он зорко взирал на все вокруг и контролировал своих сотрудников даже в мелочах. С этой целью он установил в рабочих комнатах видеокамеры. И смотрел, как используют драгоценное рабочее время его подчиненные. Нужно ли говорить, что переговаривались они исключительно шепотом и кратко. Целый день сотрудники сидели за своими столами с прямыми спинами, как истуканы, и стучали по клавишам компьютеров.
Паша шел на работу с чувством непреходящей тоски. Он считал, что его на работе откровенно притесняют. И делает это некая сволочь по фамилии Бартков, правая рука директора, его любимчик, гад и стукач. Он, как нарочно, уводил у Паши из-под носа самые хорошие и выгодные заказы, а взамен подсовывал всякую мелочевку и мутотень, от которой у Паши сводило челюсти. Он неплохо работал с потенциальными заказчиками, долго и кропотливо вникал в их пожелания, а потом узнавал, что договор уже подписан, но сама работа отдана другому. Не ему. И от этого Паше хотелось поговорить с Бартковым начистоту. По-мужски. Набить тому морду! Но он понимал, что после этого ему придется писать заявление об уходе. Паша подумывал о смене работы и временами просматривал интернетовские сайты. Но ничего подходящего там не было. Либо работа не та, либо зарплата — мизер. Паша мечтал об интересной работе — составлении качественной рекламы, эффектной, запоминающейся. И что? Вместо этого он сидел и составлял тексты, Рекламирующие журнал «Юридическое право» или «Финансы и бухучет». Он тонул в длинных нудных текстах, присланных заказчиками в качестве отправного материала, пытаясь найти в них некую изюминку. Выворачивал мозги и так, и эдак. И, наконец, махнув на все рукой, выдавал рекламу, от которой его самого тошнило.
Но накануне поездки в Стамбул ему наконец-то поручили интересное задание. Составить ударный рекламный слоган, как выразился Константин Борисович, для нового универмага «Малиновский», который собирался в конце октября провести свою презентацию. Реклама должна бить не в бровь, а в глаз, подчеркнул шеф. Он надеется, что молодой перспективный сотрудник Павел Ворсилов справится с порученным ему делом. Он работает у них уже второй год, но пока себя ничем не проявил. При этих словах Паша стиснул зубы. Ему дается шанс показать себя, продемонстрировать свои способности и умение, разглагольствовал шеф. «Потому что Бартков в отпуске», — добавил про себя Паша. Еще десять минут Константин Борисович полоскал ему мозги, а потом со словами: «Иди и работай» — отпустил, махнув рукой.
Паша почувствовал, как у него приятно екнуло в сердце. Может быть, это его звездный час! И Паше захотелось выдать все, на что он способен, составить такую рекламу, чтобы все ахнули. Даже Бартков. Реклама должна быть просто убойной. Паша ломал голову и в конце концов сложил такие строчки:
В универмаге «Малиновский»
Вы свой вопрос решите ловко:
Вы все накупите вперед
Своей семье на целый год.
Проходя мимо рабочего места Павла, одна из сотрудниц, Лидочка Макарова, рыженькая, смешливая девушка, глянула на экран компьютера:
— Ну как, получается? — спросила она, кокетливо поведя глазами.
— Да так, — буркнул Паша. Его бросило в жар.
Он ощущал себя первооткрывателем. Колумбом. И ему не хотелось, чтобы кто-то совал нос в его дела.
— Понятно. Лавров жаждешь? — хихикнула Лидочка.
Когда он только пришел работать в «Квадро», Лидочка изо всех сил пыталась взять его в оборот. Но Паша оказался упрямым орешком, и Лидочке пришлось отступить. Он тогда еще подумал, что ему нужно повесить себе плакаты на грудь и на спину. С одной стороны написать: «В браке не нуждаюсь». А с другой — «Интим не предлагать». И таким образом обезопасить себя от всех охотниц за обручальными кольцами и штампом в паспорте.
И вот теперь Паша представлял, как его вызовут к начальству. Константин Борисович встанет из-за стола, подойдет к нему. И пожмет руку. И выпишет премию. И его, Пашина, реклама будет красоваться на всех плакатах, нацепленных на фасад универмага «Малиновский». И он в первый раз почувствует удовлетворение от проделанной работы. И легкий привкус славы.
Но все это оказалось дутой мечтой. Лопнувшей, как мыльный пузырь. Всю первую половину рабочего дня Паша сидел как на иголках. Он ожидал, что начальство вот-вот вызовет его к себе. Но секретарша шефа позвонила только после обеденного перерыва и попросила его зайти в приемную. Полный радужных ожиданий, Паша переступил порог кабинета Константина Борисовича. Однако вместо похвалы Паша услышал следующее:
— Ворсилов, ты знаешь первую заповедь нашего агентства? Первый пункт Устава?
Это была задумка шефа: написать Устав «Квадро» и раздать его всем сотрудникам. Устав должен был непременно находиться на рабочем месте. Под Рукой, чтобы в любой момент можно было заглянуть в него и почерпнуть оттуда бесценные заповеди шефа. Устав был напечатан на мелованной бумаге с золотым тиснением. На это денег было не жалко. Первые десять пунктов Устава директор «Квадро» обязал своих подчиненных выучить наизусть. И горе было тому, кто посмел бы нарушить царскую волю. Его могли уволить, понизить в должности, лишить премии.
— Первый пункт? — Паша наморщил лоб. — Ну, конечно! «Реклама должна удовлетворять интересы заказчика и способствовать дальнейшему процветанию его дела».
— Точно, Ворсилов, точно! Память тебя не подвела. Ну а ты… Что делаешь ты?
— В смысле? — не понял Паша.
Константин Борисович откинулся назад в черном кресле. И, задрав вверх голову, обвел взглядом стены кабинета. Паша невольно сделал то же самое. Шеф был невероятно тщеславен. Все стены кабинета были увешаны фотографиями, где директор «Квадро» был запечатлен с разного рода знаменитостями. Кого там только не было! И артисты, и политики, и чиновники мэрии, и бизнесмены. И на каждом снимке красовался Константин Борисович — с неизменной улыбкой прожженного дельца, только что впарившего своим клиентам второсортный товар по первосортной цене.
— В смысле, что ты режешь на корню будущую прибыль универмага «Малиновский»!
— Каким образом? — Паша внезапно почувствовал себя бандитом с большой дороги, обворовавшим всю кассу несчастного универмага.
Таким, Ворсилов, таким. Ты подрываешь главную стратегию бизнеса. — Паша даже вспотел. Он стоял перед Константином Борисовичем навытяжку, а тот даже не предложил ему сесть, что являлось показателем особой немилости. — А главная стратегия бизнеса состоит в непрерывном обороте капитала. А что предлагаешь ты? Прийти в универмаг всего один раз, накупить товара на целый год и больше туда не казать и носа!
— Это образная метафора, Константин Борисович! Поэтический оборот…
— Это не оборот, а элементарная халтура! Я недоволен тем, как ты выполнил порученное тебе задание.
— Мне переделывать?
— Нет. Я поручу это кому-нибудь другому. Ты у нас отдохнул. Повеселился в кварталах Стамбула. Теперь пора и за дело браться. Не все же в гаремах прохлаждаться. — И Константин Борисович рассмеялся, довольный своей остротой. Как и большинство руководителей, он считал, что обладает тонким чувством юмора. — Вот тебе новый материал. Новое задание. Фирма «Нежный аист» производит детские товары самого различного назначения. Им нужна хорошая реклама, — сделал шеф ударение на слове «хорошая», — для продвижения своего брэнда на рынке. Необходимые материалы тебе передаст Бартков. У тебя, Ворсилов, есть возможность исправить свой промах с рекламой «Малиновского». Все, разговор окончен. Иди работай.
Паша покинул кабинет шефа с чувством досады на себя. Вместо того чтобы красиво и достойно ответить начальнику, он стоял и мекал, как баран в загоне. Неудивительно, что ему поручают самые отстойные задания и вытирают об него ноги при каждом удобном случае. Он не может держать удар, вот в чем проблема.
Взяв у Барткова материалы, Паша вернулся на свое рабочее место. Развернул переданную ему папку. На него смотрели розовощекие младенцы, пускающие слюни и бессмысленно таращившие глаза, пеленальные столики, влаговпитывающие матрацы, ночные горшки с музыкальной подсветкой. Паше захотелось взять папку и швырнуть ее на пол или еще лучше: подкинуть ее в воздух, и пусть себе эти листы плавно опускаются на плечи и головы сотрудников. Что за материалы ему постоянно подсовывают! Неужели он так всю жизнь и прогорбатится в этой конторе на третьих ролях? Пашу охватила злость, которую надо было срочно на ком-то выместить. И жертвой его паршивого настроения пали ни в чем не повинные младенцы. Паша взял ручку и стал старательно подрисовывать младенцам усы, бороды, рожки, покрывать их головы буйной растительностью. Он вошел в азарт и рисовал, рисовал, ничего не видя и не слыша вокруг. Очнулся он от звенящей тишины. Паша мгновенно понял: тут что-то не так. Он повернул голову вправо и увидел рядом с собой Константина Борисовича, смотревшего на его художества. Пашу бросило в жар.
— Да… Ворсилов, — только и сказал шеф. — Это на вас так Стамбул повлиял, восточные наложницы или что-то другое? Например, неурядицы в личной жизни?
— Извините, — буркнул Паша. Ему было невыносимо стыдно.
— До конца рабочего дня, между прочим, пятнадцать минут. А вы используете служебное время явно не по назначению. Вы считаете, что я должен платить вам зарплату за красивые глаза?
Паше хотелось сказать, как маленькому, что он больше не будет, но шеф снисходительно бросил:
— На этот раз я вас прощаю. Но если такое повторится, считайте, что вы уволены. Вы поняли, Ворсилов?
— Да.
— Думаю, вы сделаете из нашего разговора определенные выводы.
Домой Паша пришел в крайне растрепанных чувствах. Вместо похвалы ему устроили выволочку — раз. Подсунули идиотское задание — рекламировать детские товары — два!
Вон Артем Лебедев занимается любимым делом. Оформляет сайты, посвященные «мистической» тематике. «Заказов хватает?» — поинтересовался однажды Паша. «Не так чтобы много, но есть. Главное — я делаю то, что мне нравится», — ответил Артем.
А он, Павел Ворсилов, занимается черт-те чем. А чем? «Чем мне тогда заниматься, — подумал Паша. — Чего бы я хотел? Никакой мечты у меня никогда не было. Всю жизнь я плыл по течению. Окончил школу. Поступил в коммерческий вуз на отделение рекламы. И ни разу я не задал себе вопрос: это действительно то, что я хочу? Это мне надо? Я всегда был примерным мальчиком и старался не огорчать мать и бабушку. А жить своей жизнью у меня не хватило смелости».
Паша отказался от ужина, несмотря на аппетитные запахи, плывшие из кухни. Пахло тушеным мясом и жареной картошкой. Матери дома еще не было. Паша включил ноутбук и полюбовался лицом Ларисы Марголиной. Он вдруг поймал себя на мысли, что это лицо стало для него спасательным кругом в водовороте мерзкой жизни, где правят бал Бартков и иже с ним. И вдруг Паша понял, что ему нужно делать. Найти Ларису! Для начала надо еще раз поговорить с Надин. Он набрал номер ее мобильника.
— Это я, Паша, — сказал он, когда она взяла трубку.
— Я это поняла.
— Ты занята?
— Да.
— Надолго?
Я тебе перезвоню, — сказала Надин.
— Я хотел только узнать: можно к тебе сегодня в гости?
— Сегодня? — Надин задумалась. — Хорошо. Приходи. Только не раньше девяти.
— Отлично! Красное или белое?
— Красное.
В трубке раздались частые гудки. Надин было некогда долго разговаривать.
— Ларочка, — прошептал Паша, — я тебя найду. Я обещаю тебе это!
ГЛАВА 4
Самое первое и неразрывно связанное с детством впечатление — река Клязьма. Ее темная вода, желтые кувшинки, обманчивое чувство покоя. Потому что там, на глубине, происходила своя таинственная жизнь, невидимая сверху. Там били ключи, затягивали воронки и цепляли коряги, которые были похожи на диковинных живых существ из другого мира. Она любила купаться в реке до посинения, до тех пор, пока бабушка не кричала: «Лариса, иди домой, вылезай из воды. Сколько можно там бултыхаться?» Но Лариса делала вид, что не слышит этих слов. Ей нравилось плыть по реке, лежа на спине и прищурив глаза. Летнее солнце пробивалось сквозь ресницы, и весь мир становился трепетно-золотистым, наполненным солнечными бликами, ласково скользившими по лицу, воде, склоненным деревьям…
Каждое лето она отдыхала у бабушки под Владимиром. В деревне. И с нетерпением ждала летних каникул весь год. Эти дни вырывали ее из привычной обстановки и были наполнены какой-то странной таинственностью.
Здесь ей нравилось все: ранние крики петухов, старые вишни за домом, вкус колодезной воды, хождение босиком по пыльной дороге… Но особенно — Клязьма. Купанье в реке. Однажды соседский мальчишка сказал ей, что очень здорово прыгать в воду с обрыва. «А где это?» — спросила Лариса. Сашка оттопырил нижнюю губу и почесал в затылке. «Надо немного пройти. За деревню, — пояснил он. — Минут двадцать. Там и будет обрыв». — «Я тоже хочу пойти с тобой», — сказала Лариса. «А тебя отпустят?» — засомневался сосед. «Я даже спрашивать не стану, пойду, и все». — «Смотри, как бы потом не выпороли». — «Не выпорют, я аккуратно», — пообещала Лариса. «Если что — я не виноват». — «По рукам», — согласилась она.
Сашка привел ее к обрыву, как они и договаривались. Когда Лариса глянула вниз, у нее захватило дух. Ей показалось, что река где-то далеко внизу. С непривычки кружилась голова и подкашивались ноги. Лариса сглотнула слюну. «Ну как, слабо?» — усмехнулся Сашка. Она посмотрела на него таким взглядом, как будто видела впервые. «Ничего подобного, — ответила она. — Не слабо». — «Ну тогда — прыгай!» Она снова посмотрела вниз. «Сейчас». Она сняла платье и аккуратно сложила его. Поставила рядом шлепанцы. Теперь она осталась в одном купальнике.
Она подошла к краю обрыва, сжала руки в кулачки и сложила их на груди. Крест-накрест. Зажмурила глаза. Было страшно. По-настоящему. Она открыла глаза и шагнула вперед. Когда она падала в воду, то раскинула руки, как крылья. И тут ее охватило чувство дикого восторга. Волшебного полета! Она что-то кричала от радости, а в следующее мгновение поняла, что она уже — в воде. Стремительно идет ко дну. Лариса изо всех сил спружинила вверх и, вынырнув на поверхность реки, тряхнула волосами. Темные волны волос разлетелись в Разные стороны. Она посмотрела наверх. Сашка смотрел на нее. Она помахала ему рукой. И подняла вверх большой палец. Она вдруг поняла, что самое ценное и трудное в жизни — победа над собственными страхами и трусостью. Но зато когда ты совершаешь поступок, то понимаешь: тебе подвластно все.
Ей было тогда десять лет, но ощущение победы и восторга осталось с ней навсегда.
Постепенно Лариса поняла и другую важную вещь. Очень трудно быть самой собой. Все вокруг хотят, чтобы ты была похожа на кого-то. Только не на себя.
Даже ее внешность выпадала из общего ряда. Она была какой-то необычной и странной. Мать называла ее хорошенькой. Отец — «моя куколка», многие девчонки в классе — воображалой. А ей было просто трудно сойтись с кем-то, делиться своими секретами, сплетничать. За это ее часто называли дикаркой. Мать с беспокойством отмечала, что Лариса часто замыкается в себе, растет молчаливой и необщительной. Мать работала врачом в детской поликлинике и очень боялась, что в подростковом возрасте ее дочь будет испытывать различные комплексы и поэтому легко попадет под влияние дурной компании. С этой целью она часто проводила с дочерью педагогические беседы, которые Лариса слушала вполуха, но делала вид, что со всем согласна. Сама мать была полной противоположностью Ларисе. Веселая и оживленная, она так задорно смеялась, что отец неоднократно говорил: «Я влюбился в Галочку за ее веселость и легкомыслие». Отец работал инженером на заводе, у него всегда был озабоченный вид, и он очень редко улыбался. С работы он приходил поздно, когда Лариса уже спала. Поэтому она видела отца в основном только по выходным. Если была хорошая погода, они шли гулять в парк, если плохая, то оставались дома, и отец проверял у нее уроки. Или они смотрели телевизор. Отец был таким же молчаливым, как и дочь. Поэтому им было хорошо друг с другом и комфортно. А с другой стороны, Ларисе очень хотелось, чтобы отец поговорил с ней. По-взрослому, и что-нибудь рассказал. Но этого никогда не происходило.
Мать решила не ждать, когда переломный возраст заявит о себе в полный голос, а принять до этого самые кардинальные меры. То есть воспитывать в Ларисе общительность. Любыми методами и способами. С этой целью она записала дочь в драмкружок при Дворце молодежи. И здесь случилось непредвиденное. Лариса влюбилась в театр. Это было окно в другой мир. Настолько непохожий на тот, который окружал ее, что он казался почти нереальным. Но весь фокус состоял в том, что этот нереальный мир на самом деле был для нее более живым, ярким и реальным, чем настоящий, тот, в котором она жила.
Лариса перестала узнавать себя. Она словно раздвоилась. Внешне она оставалась той же самой молчаливой девочкой. Но когда приходила в драмкружок, то становилась совершенно другой. Раскованной и веселой. Она пристрастилась к чтению, брала книги из школьной библиотеки и читала запоем. Особенно ей нравились исторические романы и пьесы. Александр Дюма, Вальтер Скотт, Виктор Гюго… Эмилия Григорьевна, руководительница драмкружка, статная шестидесятилетняя дама, со следами былой красоты на лице и безукоризненной осанкой, говорила, что чтение помогает прочувствовать настроение других эпох. А это очень важно для актеров. Чувствовать эпоху изнутри: ее вкус, аромат, детали. Конечно, добрейшая Эмилия Григорьевна совсем не собиралась делать из своих воспитанников профессиональных актеров, но она формировала в них эстетический вкус и любовь к театру. Хотя Для Ларисы все было очень серьезно. Так серьезно, Что до поры она и сама не догадывалась об этом.
Эти два года были самыми счастливыми в ее жизни. Потому что потом наступил настоящий кошмар. Перевернувший ее жизнь вверх дном.
Все началось с того, что отец поменял работу. Он вместе со своим старым другом Толей Марамзиным основал кооператив по торговле автомобильными запчастями. Дела пошли успешно. В семье появились деньги. Они купили дачу недалеко от города и перевезли туда бабушку, заставив ее продать дом в деревне. К новому месту бабушка так и не привыкла и через полгода умерла от сердечного приступа. После дачи родители стали копить деньги на новую квартиру. Но этим планам не суждено было сбыться. Через год после смерти бабушки отец ушел из семьи, женившись на собственной секретарше, симпатичной блондинке, которая была всего на пять лет старше Ларисы. Мир дал трещину. А потом — разлетелся вдребезги. То, что казалось незыблемым, превратилось в пыль и прах.
И тогда Лариса усвоила еще один урок. Никогда ни в чем нельзя быть уверенной. В любой момент все может измениться на сто восемьдесят градусов. И к этому надо быть готовой.
Ее мать к переменам в собственной жизни не была готова. Она поседела за неделю, осунулась, и от ее былой смешливости не осталось и следа. Наоборот, она стала ходить опустив голову, погруженная в себя, и перестала обращать внимание на происходящее вокруг. Даже на родную дочь.
Мать стала ходить в церковь. В доме появились церковные книги, дешевые иконы (на дорогие не было денег). Отныне мать одевалась во все темное и при каждом удобном случае говорила Ларисе, что ее отец — подонок, но она, как истинная христианка, его прощает. С бывшей семьей отец не общался. Просто присылал алименты, которые, как утверждала ее мать, составляли пять процентов от его зарплаты. Денег катастрофически не хватало. Лариса училась в девятом классе и одновременно подрабатывала уборщицей в одном офисе. Утром и вечером. Чтобы как-то свести концы с концами. Но драмкружок она не бросала. Хотя время для занятий выкраивала с трудом.
Однажды Лариса увидела отца в парке. Он шествовал довольный, счастливый и катил перед собой детскую коляску. Рядом с ним шла молодая жена. В красивом ярко-голубом костюме и туфлях на шпильке. Позволить себе одеться так, как она, Лариса не могла. Ей приходилось экономить буквально на всем. В растерянности Лариса отступила назад. На боковую тропинку. Ей не хотелось сталкиваться с отцом. После этой встречи у Ларисы в душе остался горький осадок. От обиды. Матери она ничего не рассказала. Впрочем, мать все больше отдалялась от дочери. Она регулярно ходила на церковную службу, соблюдала все посты и православные праздники. Их жизнь текла в неперекрещивающихся плоскостях. Параллельно.
Каждое лето она отдыхала у бабушки под Владимиром. В деревне. И с нетерпением ждала летних каникул весь год. Эти дни вырывали ее из привычной обстановки и были наполнены какой-то странной таинственностью.
Здесь ей нравилось все: ранние крики петухов, старые вишни за домом, вкус колодезной воды, хождение босиком по пыльной дороге… Но особенно — Клязьма. Купанье в реке. Однажды соседский мальчишка сказал ей, что очень здорово прыгать в воду с обрыва. «А где это?» — спросила Лариса. Сашка оттопырил нижнюю губу и почесал в затылке. «Надо немного пройти. За деревню, — пояснил он. — Минут двадцать. Там и будет обрыв». — «Я тоже хочу пойти с тобой», — сказала Лариса. «А тебя отпустят?» — засомневался сосед. «Я даже спрашивать не стану, пойду, и все». — «Смотри, как бы потом не выпороли». — «Не выпорют, я аккуратно», — пообещала Лариса. «Если что — я не виноват». — «По рукам», — согласилась она.
Сашка привел ее к обрыву, как они и договаривались. Когда Лариса глянула вниз, у нее захватило дух. Ей показалось, что река где-то далеко внизу. С непривычки кружилась голова и подкашивались ноги. Лариса сглотнула слюну. «Ну как, слабо?» — усмехнулся Сашка. Она посмотрела на него таким взглядом, как будто видела впервые. «Ничего подобного, — ответила она. — Не слабо». — «Ну тогда — прыгай!» Она снова посмотрела вниз. «Сейчас». Она сняла платье и аккуратно сложила его. Поставила рядом шлепанцы. Теперь она осталась в одном купальнике.
Она подошла к краю обрыва, сжала руки в кулачки и сложила их на груди. Крест-накрест. Зажмурила глаза. Было страшно. По-настоящему. Она открыла глаза и шагнула вперед. Когда она падала в воду, то раскинула руки, как крылья. И тут ее охватило чувство дикого восторга. Волшебного полета! Она что-то кричала от радости, а в следующее мгновение поняла, что она уже — в воде. Стремительно идет ко дну. Лариса изо всех сил спружинила вверх и, вынырнув на поверхность реки, тряхнула волосами. Темные волны волос разлетелись в Разные стороны. Она посмотрела наверх. Сашка смотрел на нее. Она помахала ему рукой. И подняла вверх большой палец. Она вдруг поняла, что самое ценное и трудное в жизни — победа над собственными страхами и трусостью. Но зато когда ты совершаешь поступок, то понимаешь: тебе подвластно все.
Ей было тогда десять лет, но ощущение победы и восторга осталось с ней навсегда.
Постепенно Лариса поняла и другую важную вещь. Очень трудно быть самой собой. Все вокруг хотят, чтобы ты была похожа на кого-то. Только не на себя.
Даже ее внешность выпадала из общего ряда. Она была какой-то необычной и странной. Мать называла ее хорошенькой. Отец — «моя куколка», многие девчонки в классе — воображалой. А ей было просто трудно сойтись с кем-то, делиться своими секретами, сплетничать. За это ее часто называли дикаркой. Мать с беспокойством отмечала, что Лариса часто замыкается в себе, растет молчаливой и необщительной. Мать работала врачом в детской поликлинике и очень боялась, что в подростковом возрасте ее дочь будет испытывать различные комплексы и поэтому легко попадет под влияние дурной компании. С этой целью она часто проводила с дочерью педагогические беседы, которые Лариса слушала вполуха, но делала вид, что со всем согласна. Сама мать была полной противоположностью Ларисе. Веселая и оживленная, она так задорно смеялась, что отец неоднократно говорил: «Я влюбился в Галочку за ее веселость и легкомыслие». Отец работал инженером на заводе, у него всегда был озабоченный вид, и он очень редко улыбался. С работы он приходил поздно, когда Лариса уже спала. Поэтому она видела отца в основном только по выходным. Если была хорошая погода, они шли гулять в парк, если плохая, то оставались дома, и отец проверял у нее уроки. Или они смотрели телевизор. Отец был таким же молчаливым, как и дочь. Поэтому им было хорошо друг с другом и комфортно. А с другой стороны, Ларисе очень хотелось, чтобы отец поговорил с ней. По-взрослому, и что-нибудь рассказал. Но этого никогда не происходило.
Мать решила не ждать, когда переломный возраст заявит о себе в полный голос, а принять до этого самые кардинальные меры. То есть воспитывать в Ларисе общительность. Любыми методами и способами. С этой целью она записала дочь в драмкружок при Дворце молодежи. И здесь случилось непредвиденное. Лариса влюбилась в театр. Это было окно в другой мир. Настолько непохожий на тот, который окружал ее, что он казался почти нереальным. Но весь фокус состоял в том, что этот нереальный мир на самом деле был для нее более живым, ярким и реальным, чем настоящий, тот, в котором она жила.
Лариса перестала узнавать себя. Она словно раздвоилась. Внешне она оставалась той же самой молчаливой девочкой. Но когда приходила в драмкружок, то становилась совершенно другой. Раскованной и веселой. Она пристрастилась к чтению, брала книги из школьной библиотеки и читала запоем. Особенно ей нравились исторические романы и пьесы. Александр Дюма, Вальтер Скотт, Виктор Гюго… Эмилия Григорьевна, руководительница драмкружка, статная шестидесятилетняя дама, со следами былой красоты на лице и безукоризненной осанкой, говорила, что чтение помогает прочувствовать настроение других эпох. А это очень важно для актеров. Чувствовать эпоху изнутри: ее вкус, аромат, детали. Конечно, добрейшая Эмилия Григорьевна совсем не собиралась делать из своих воспитанников профессиональных актеров, но она формировала в них эстетический вкус и любовь к театру. Хотя Для Ларисы все было очень серьезно. Так серьезно, Что до поры она и сама не догадывалась об этом.
Эти два года были самыми счастливыми в ее жизни. Потому что потом наступил настоящий кошмар. Перевернувший ее жизнь вверх дном.
Все началось с того, что отец поменял работу. Он вместе со своим старым другом Толей Марамзиным основал кооператив по торговле автомобильными запчастями. Дела пошли успешно. В семье появились деньги. Они купили дачу недалеко от города и перевезли туда бабушку, заставив ее продать дом в деревне. К новому месту бабушка так и не привыкла и через полгода умерла от сердечного приступа. После дачи родители стали копить деньги на новую квартиру. Но этим планам не суждено было сбыться. Через год после смерти бабушки отец ушел из семьи, женившись на собственной секретарше, симпатичной блондинке, которая была всего на пять лет старше Ларисы. Мир дал трещину. А потом — разлетелся вдребезги. То, что казалось незыблемым, превратилось в пыль и прах.
И тогда Лариса усвоила еще один урок. Никогда ни в чем нельзя быть уверенной. В любой момент все может измениться на сто восемьдесят градусов. И к этому надо быть готовой.
Ее мать к переменам в собственной жизни не была готова. Она поседела за неделю, осунулась, и от ее былой смешливости не осталось и следа. Наоборот, она стала ходить опустив голову, погруженная в себя, и перестала обращать внимание на происходящее вокруг. Даже на родную дочь.
Мать стала ходить в церковь. В доме появились церковные книги, дешевые иконы (на дорогие не было денег). Отныне мать одевалась во все темное и при каждом удобном случае говорила Ларисе, что ее отец — подонок, но она, как истинная христианка, его прощает. С бывшей семьей отец не общался. Просто присылал алименты, которые, как утверждала ее мать, составляли пять процентов от его зарплаты. Денег катастрофически не хватало. Лариса училась в девятом классе и одновременно подрабатывала уборщицей в одном офисе. Утром и вечером. Чтобы как-то свести концы с концами. Но драмкружок она не бросала. Хотя время для занятий выкраивала с трудом.
Однажды Лариса увидела отца в парке. Он шествовал довольный, счастливый и катил перед собой детскую коляску. Рядом с ним шла молодая жена. В красивом ярко-голубом костюме и туфлях на шпильке. Позволить себе одеться так, как она, Лариса не могла. Ей приходилось экономить буквально на всем. В растерянности Лариса отступила назад. На боковую тропинку. Ей не хотелось сталкиваться с отцом. После этой встречи у Ларисы в душе остался горький осадок. От обиды. Матери она ничего не рассказала. Впрочем, мать все больше отдалялась от дочери. Она регулярно ходила на церковную службу, соблюдала все посты и православные праздники. Их жизнь текла в неперекрещивающихся плоскостях. Параллельно.