Красавина Екатерина. Кофе с перцем

   — Эй, — услышала она, — красотка, садись, прокачу!
   Лариса повернула голову. Опустив окно черного «Мерседеса», на нее смотрел молодой человек с бритым затылком и мощным подбородком.
   — Красотка, не слышишь, что ли, садись ко мне! Я два раза не повторяю. — Он широко улыбнулся. Между его передними зубами была выщербинка. — Как зовут тебя?
   — Никак, — бросила Лариса, ускоряя шаг.
   — А ты еще и грубишь! Непорядок!
   — До свидания, мы с вами не знакомы.
   — Так давай познакомимся!
   Лариса вздохнула: похоже, этот тип отставать от нее не собирался.
   — Вам что от меня надо? — устало спросила она.
   — Познакомиться!
   — А если я не хочу?
   — А кто тебя спрашивает? Зато хочу я! Меня зовут Витя Соболь. Меня тут всякий знает. Спроси любого, кто такой Витя Соболь, тебе каждый ответит.
   Лариса вспомнила: действительно, это имя было ей знакомо. Бандит и мерзавец.
   — Я… тороплюсь домой.
   Внимательно, без тени улыбки, молодой человек какое-то время смотрел на девушку, потом поднял стекло машины и резко рванул мимо нее. В душе у Ларисы зашевелился страх. Липкий, холодный. Лариса почему-то подумала, что на этом история не закончится. К сожалению, ее опасения оправдались. Витя Соболь стал обхаживать ее со всех сторон. Он разузнал, где она живет. Стал присылать со своими «гонцами» букеты роз, подарки. И каждый раз присылал записку с предложением поужинать в любом ресторане, в каком она захочет. Лариса все отсылала обратно. Она думала, что бандиту надоест безответное ухаживание и он рано или поздно прекратит осаду. Но она жестоко ошиблась.
   Через месяц после настойчивых ухаживаний Витя Соболь прислал записку следующего содержания: «Сегодня я в последний раз приглашаю тебя в ресторан. Больше этого не будет. Но ты пожалеешь». При этом слова «в последний раз» были подчеркнуты жирной линией. Ларису прошиб холодный пот. Что делать, она не знала. Обо всей этой истории не ведала ни одна живая душа. Ей даже не с кем было посоветоваться. Она написала ответную записку: «Оставьте меня в покое. Пожалуйста. Лариса». Ночью она не сомкнула глаз. Ей было безумно страшно. И не у кого попросить помощи. Одно время она думала рассказать все Николаю Степановичу. Но это показалось ей неудобным. Это была история личного характера. И Лариса должна была разобраться с ней сама. И что, в самом деле, она могла сказать своему Учителю? «За мной ухаживает бандит и я прошу вас оградить меня от него»? А что мог сделать Учитель? Он один, а у Вити Соболя — своя банда. Чего доброго, она втравила бы в неприятности невиновного человека. Учитель мог пострадать во всей этой переделке. И серьезно. Что для этих бандюхаев человеческая жизнь? Пустое место!
   На нее напали среди бела дня в пяти метрах от дома. Набросились сзади, закрыли рот и впихнули в машину. Она даже не успела ничего понять, настолько быстро все произошло. Пришла она в себя уже в машине. Лариса тряхнула волосами и огляделась. Справа и слева от нее сидели двое незнакомых молодых людей и держали ее за руки. Прямо перед собой она видела затылок шофера. А вот человека, сидевшего рядом с шофером, она знала. Это был Витя Соболь, который со странной улыбкой смотрел на нее. В его глазах была ледяная безжалостность, а губы улыбались. Он явно наслаждался ситуацией и тем, что должно последовать за ней. Он знал, что будет. А Лариса — нет. И страх неизвестности наполнял ее ужасом и тошнотворным бессилием. Она внезапно почувствовала, как ее ноги и руки стали беспомощно-ватными. Как у куклы. Она пыталась вспомнить уроки Учителя и сосредоточиться на своих ощущениях, внушить себе чувство уверенности, чтобы принять правильные решения и суметь найти выход из расставленной ловушки. Но внезапно обнаружила, что это невозможно. Тело отказывалось слушаться ее приказов. Она была бессильна против своих врагов, потому что не могла контролировать себя. Ее сердце билось со скоростью сто ударов в минуту. А мысли разбегались в разные стороны, как пугливые кролики.
   — Ну что, коза, допрыгалась? — весело спросил Витя Соболь. — Говорил же, предупреждал. Нет — решила свой гонор показать. И кому? Мне — Вите Соболю! — Он поднял вверх указательный палец. — Смешно!
   Как бы в подтверждение его слов молодчики, сидевшие около Ларисы, радостно загоготали. Ее же прошиб холодный пот. Неизвестность постепенно начала приобретать жуткие очертания. И было непонятно, что лучше — страх неведомого или кошмар предстоящего. Лариса закусила губы.
   — Я не хотела вас обидеть.
   — Нет, вы посмотрите, она еще выражается так культурно! Прямо культур-мультур! Из пансиньона благородных девиц… Мне так еще больше нравится. — И Соболь подмигнул ей.
   Лариса закрыла глаза. В голове вертелись обрывки из прошлой жизни: уютный абажур, звонкий смех матери, отец в парке с коляской и молодой женой, руки Эмилии Григорьевны, глаза Учителя… «Стоп-стоп, — скомандовала себе Лариса. — Я должна немедленно успокоиться. Немедленно. Во что бы то ни стало!» Она принялась считать до десяти, но ее прервали самым бесцеремонным образом: дернули за волосы.
   — Глаза открой! — скомандовал Соболь. — Я хочу видеть твои гляделки.
   Лариса подняла голову вверх. На глазах выступили слезы, и ей очень хотелось, чтобы их никто не видел. Тем более — этот подонок.
   — Голову еще задирает! Ничего, и не таких обламывал.
   Остаток пути они проехали в молчании. Машина была с затемненными окнами, и девушка не видела, куда они едут. Время от времени Витя Соболь поворачивался к ней и весело подмигивал, отпуская реплики типа: «Потерпи, красотка, еще немного», «До чего же мне нравятся покорные и тихие», «Ну что, поняла: со мной шутки плохи!» Наконец машина остановилась. Соболь обернулся к Ларисе:
   — Вот и приехали! Вылезай!
   Ларису подхватили под руки и чуть ли не силой выпихнули из машины. От резких движений она едва не упала и вцепилась в руку парня, стоявшего от нее справа. У него было вытянутое бесцветное лицо с белыми бровями и ресницами.
   — Уже на ногах не стоишь! — заржал Соболь. — Рановато! — Они приехали за город. Высокий забор ограждал от посторонних глаз двухэтажный особняк с островерхой крышей. — Хороша хатка? Мне тоже нравится. Пошли!
   Они шли в следующем порядке. Впереди — Соболь. В белой рубашке с короткими рукавами и черных брюках. В первые майские дни было по-летнему жарко. За ним — Лариса, которую вели под руки. Она была в черной юбке до колен, трикотажной розовой кофточке и легкой курточке до пояса. Но в этот момент она поняла, что замерзает. Ей хотелось обхватить себя руками и согреться. Но это было невозможно.
   Ларису провели в маленькую комнату, похожую на кладовку. В углах стояли коробки, свежеструганые доски, какие-то металлические детали. Она села в углу на корточки и уперлась ладонями в колени. В голове была ноющая пустота, а в груди неприятно кололо. Время словно замедлило свой ход. Минуты растягивались до часов. Лариса сглатывала слюну и ощущала, какая она горькая.
   Дверь каморки открылась. Перед ней стоял уже знакомый альбинос. Он рывком приподнял ее и поволок за шкирку, как котенка. Лариса пыталась сопротивляться, но он с силой встряхнул ее, и она прекратила свои попытки. Вскоре девушка оказалась в просторной комнате без окон. В ней почти не было мебели: только пара стульев и одно большое кресло у стены.
   Посередине комнаты стояли кучкой бандюхаи и вполголоса переговаривались. При появлении Ларисы все притихли. А через минуту она почувствовала, как по группе людей словно пробежала волна. Они все повернули головы к входной двери. В комнату вошел Витя Соболь. Теперь он уже был не в белой рубашке и черных брюках. А в темно-синем тренировочном костюме с белыми лампасами. Увидев Ларису, он ощерился в улыбке:
   — Привет, красавица! Ну как, было время подумать?
   — Над чем? — выдавила Лариса.
   — Над своим поведением.
   — Я… раскаиваюсь.
   — Поздно. Раньше надо было думать. Соболь сел в кресло и вздернул вверх подбородок.
   — Сейчас мы увидим маленькое представление, как я вам и обещал. Перед нами — целка, которую мы сейчас протараним. По очереди. У Ларисы застучали зубы.
   — Сними для начала курточку. Тебе что, холодно?
   — Н-нет.
   — Ну так сними. Не стесняйся. Мы же свои люди. Бандюхаи заржали.
   — Снимите с нее курточку. Девушка стесняется! — приказал Соболь.
   Темноволосый парень с приплюснутым носом подошел к ней и сорвал куртку.
   — Ну как, прочувствовала момент?
   Лариса молчала. Ей хотелось упасть в обморок, потерять сознание. Она чувствовала, как все лица сливаются перед ней в одно неразличимое месиво. У нее закружилась голова.
   — Давайте по очереди, раздевайте.
   И тут Лариса закричала. Она не узнала собственного голоса, потому что от крика у нее заложило уши. В тот момент она вспомнила все приемы айкидо, которым ее учили. Но она была одна. Против всех. И ей было некуда бежать. Последнее, что она помнила, — это искаженное от ярости лицо Соболя, который что-то кричал своим мордоворотам.
   Потом она провалилась в темноту с редкими проблесками света. Она как будто бы тонула, время от времени выныривая из воды и судорожно глотая воздух, чтобы через минуту опять погрузиться в черный мрак.
   Всхлип. Резкая боль внизу живота. Как будто бы там ворочают осколками стекла.
   Удар — и тьма.
   Она открывает глаза. На нее наваливается кто-то черный, страшный. Глыба придавливает ее. Трудно дышать. Стон — и погружение во тьму.
   В нос ударяет запах перегара и гнилых зубов.
   Она дергает головой. Ее хватают за волосы. Опять — мрак.
   Перед глазами — красная пелена. Ее тошнит. Выворачивает кишки. Она не чувствует собственного тела. Сплошная боль.
   — М-мм, — стонет кто-то рядом. Это ее голос или нет? Она еще жива или мертва?
   Лариса открыла глаза и поняла, что она опять в каморке. Тишина. Она лежит на полу, прикрытая какой-то мешковиной. Абсолютно голая. Лариса почувствовала, как ее знобит. Она крикнула, но из горла вырвался лишь хрип. Это был конец. Она закрыла глаза и снова забылась сном.
   Очнулась она от того, что ее куда-то несли. На руках. Потом был знакомый голос. Из другой жизни.
   — Ну что, красавица? Проснулась?
   Она находилась в той самой комнате, где ее по очереди насиловали бандиты. Ее посадили на стул напротив кресла, где развалился Витя Соболь. Лариса перевела взгляд на свое тело. Ее одели в темно-серое платье, которое было ей велико, а на ноги надели стоптанные белые шлепанцы. Лариса встретилась глазами с Соболем и увидела в них неприкрытое торжество. Злорадство. Такой взгляд бывает у стервятников, когда они когтят свою добычу.
   — Язык, что ли, проглотила? Поговори со мной, не брезгуй! А то я могу и язык отрезать. Я ведь многое могу! Жалко, что ты этого раньше не поняла. Целей была бы. Гонор — он никому не нужен.
   «Он еще мне нотации читает, — мелькнуло в голове у Ларисы. — Уму-разуму учит!»
   — Ты смеешься? — В голосе Соболя послышалась угроза. — Ты еще смеешься?
   «Я должна показать, что раздавлена и сломлена. Иначе меня пустят по второму кругу».
   — Нет. Вам показалось.
   — В самом деле?
   Соболь неотрывно смотрел на нее.
   — Получила удовольствие?
   — Я… жалею…
   — Ой ты господи! Сподобилась! Мозги вправились? — Витя Соболь, наверное, только что поел, потому что у него на подбородке застыла ярко-желтая капля.
   — Я решил тебя простить. Мне ты теперь не нужна. Все. Ты свободна. Иди на все четыре стороны. Помни Витю Соболя! — Он достал из кармана сотовый и позвонил кому-то: — Зайди ко мне. Отвезешь сейчас одну телку. Я скажу куда.
   Ларису вывели из дома и впихнули в машину. А выкинули около входа в парк.
   — Дальше иди пешком, — добродушно сказал бандит. Это был симпатичный парень лет двадцати. Блондин с ярко-голубыми глазами.
   Она с трудом вышла из машины и, не оглядываясь, пошла вперед. Дорога через парк, знакомый с детских лет, казалась бесконечной. Она часто останавливалась и присаживалась на скамейки. Она даже не знала, какое сегодня число. И долго ли она пробыла за городом. День? Два? Неделю?
   Она села на скамейку около молодой женщины с мальчиком лет трех. Он играл в мячик. Кидал его как можно дальше, а потом бежал за ним, заливаясь смехом.
   — Простите, пожалуйста, какой сегодня день?
   Хорошо одетая женщина с темными, гладко зачесанными назад волосами, скользнула по Ларисе равнодушным взглядом.
   — Среда.
   — А число?
   — Пятое.
   Пятое мая! Она была в бандитском плену ровно три дня! А ей казалось — целую вечность. Ларисе не хотелось идти домой. Там ее никто не ждал. Да и что она скажет матери? Та и так считает, что она шлюха. А теперь? Кем она будет считать свою дочь теперь? Но если не домой, то куда Лариса может пойти? Подруг у нее нет. К Эмилии Григорьевне? Стыдно. Хотя та была добрейшей души человек, все равно — Лариса не могла предстать перед ней в таком виде. Николай Степанович? Да, это — выход. Она расскажет ему все и попросится пожить какое-то время в спортивном зале. Там есть маленькая комнатка с диванчиком. Она может несколько дней побыть там. Но для этого надо пойти домой, позвонить ему… Но домой ноги не шли. Они словно впечатались в землю. Намертво. Женщина с ребенком уже ушли, а Лариса все сидела на скамейке и смотрела прямо перед собой невидящим взглядом. Наконец она решилась, поднялась со скамьи и направилась к дому. К счастью, матери в квартире не было. Лариса с отвращением стянула с себя чужое платье, сняла белые шлепанцы. Она кинула их в полиэтиленовый пакет, который собиралась выкинуть в ближайший мусоропровод. Дома у Николая Степановича никого не было. Она звонила несколько раз, но безрезультатно. Придется идти в спортивную школу. Наверняка он там.
   Ларисе очень хотелось принять душ, но она боялась, что в любой момент может прийти мать, и тогда придется что-то говорить, лгать, оправдываться… У нее не было ни сил, ни желания это делать. Лариса переоделась, взяла из ящика пятьсот рублей и собиралась уже выйти из комнаты, как случайно бросила на себя взгляд в зеркало. И ужаснулась. Ее лицо было каким-то чужим, странным. Она смотрела на себя — и не узнавала. Это была не она, Лариса Марголина, а какая-то другая девушка, очень похожая на нее, но все-таки не она. Под глазами — синяки, правую щеку пересекала длинная красная царапина. А на левой скуле был огромный кровоподтек. Но главное — изменилось выражение глаз. Она смотрела как хищная затравленная кошка: настороженно, испуганно. Лариса провела по зеркалу рукой, словно желая стереть увиденное. Но отражение никуда не делось. Лариса резко повернулась спиной к зеркалу и вышла из комнаты.
   Увидев ее, Учитель ничего не сказал. Он отвел ее в комнату, служившую ему кабинетом, и посадил на диван. Сел рядом. Накинул на ее плечи плед. Несмотря на теплую погоду, Ларису знобило. Он подал девушке стакан горячего чая. Лариса сделала глоток-другой. И тут ее прорвало. Она говорила и не могла остановиться. Она рассказывала о случившемся сухо, отстраненно, как будто бы читала чужой закадровый текст. Когда она закончила свой рассказ, то услышала:
   — Почему ты не обратилась ко мне?
   — Мне… было стыдно.
   — Чего? Чего ты стыдилась? Эта история стара как мир! Красотой хотят обладать все, особенно те, кому она недоступна.
   — Теперь уже поздно об этом говорить.
   — Да. Это — прошлое. А что ты думаешь делать сейчас? Сегодня и завтра?
   — Я была дома…
   — Понятно. Оставайся здесь. В этой комнате ты можешь жить, сколько тебе угодно.
   — Скоро школьные экзамены, — сказала Лариса — и сама удивилась, что она может после всего случившегося думать о таких обыденных и прозаичных вещах. — Я, наверное, несу страшную чушь! Как я могу еще говорить об экзаменах? В такую минуту…
   — Все правильно. Это нормально — думать о жизни, о ее проблемах. Зачем тебе зацикливаться на том, что уже осталось позади? Думай о будущем.
   Позади? — Лариса скинула с себя плел и засмеялась истеричным смехом. — Да я теперь никогда не смогу жить так, как раньше! Я чувствую себя подстилкой, о которую вытерли ноги.
   — Так, как раньше, естественно, уже никогда не станет. Ты стала другим человеком. Познала жесткий опыт жизни. Но все случившееся надо выкинуть из головы. Навсегда! Иначе ты не сможешь жить дальше.
   — Но как? — Лариса подняла к Учителю заплаканное лицо. — Как?
   — Я помогу тебе. Но чуть позже. Сейчас тебе надо принять душ и поспать.
   — Спасибо, — Лариса запнулась. — Я хочу вас… спросить о…
   — О чем? Спрашивай!
   — Почему я растерялась? Почему я не вспомнила в момент опасности все то, чему вы меня учили? Не смогла применить приемы, взять себя в руки? Сосредоточиться и стать хладнокровной? Почему? Я оказалась плохой ученицей?
   — Нет, — Николай Степанович взял Ларисину руку и погладил ее. — Нет. Просто… ты еще не сталкивалась с реальной угрозой. Теория — это одно, а практика — другое. Многие при первом столкновении с опасностью теряются. Так бывает. К сожалению. В другой раз… — здесь Учитель осекся. — Надеюсь, что следующего раза не будет. Никогда. Отдыхай…
   Стоя под душем, Лариса чувствовала, как прохладные струи воды смывают с нее грязь, чужую слюну, запах пота, разгоряченных тел. Ей казалось, что она буквально покрыта коростой грязи, которая постепенно отламывается от нее кусками и растворяется в воде. Она подумала, что завтра зайдет домой и заберет свои вещи. И останется здесь. До самого своего отъезда в Москву.
 
   Следующие два дня Надин отказывала Паше в рандеву, ссылаясь на сумасшедшую усталость и занятость. Паша изо всех сил изображал из себя пылкого влюбленного: горячо дышал в трубку, делал длительные паузы, испускал страдальческие вздохи.
   — Мне так хочется тебя видеть, Надин, — говорил он, многозначительно понижая голос.
   — Я едва хожу, — слышал он в ответ, — у нас такая запарка.
   — Я буду носить тебя на руках, — бормотал Паша. — Подам еду в постель.
   — Паша, нет, сегодня — никак.
   — Я умираю по тебе, а ты!
   — Отложи похороны на несколько дней, — иронично говорила Надин. — Потерпи еще немного.
   — Сколько? — «делал» грустный голос Паша, перекатывая во рту шоколадную конфету.
   — Немного, совсем чуть-чуть.
   — Не откладывай надолго нашу встречу. Я не выдержу…
   — Хорошо, постараюсь…
   На работе ему приходилось выполнять идиотское поручение по рекламе музыкальных ночных горшков, памперсов и т. д. Более дебильное задание трудно было себе представить. Паша скрипел зубами и разражался про себя гомерическим хохотом. Знала бы, например, Надин, чем он занимается! Сразу бы потеряла к нему уважение. Но злость, очевидно, неплохо влияет на умственные способности. Потому что Паша довольно быстро сочинил рекламный стишок следующего содержания:
 
   Горшок музыкальный — отличный!
   Он создан для вашей малышки.
   Сидеть ей на нем так приятно!
   Ребенок приучен к порядку.
 
   Отпечатав «шедевр» на принтере, Паша понес его Константину Борисовичу. Он мариновался в приемной полчаса, потом шеф вызвал его. И Паша протянул ему лист бумаги со своим текстом.
   Константин Борисович прочитал его, потом посмотрел на Пашу с благожелательной улыбкой.
   — Молодец, Ворсилов, стараешься. Вот что значит — вовремя высказанная легкая критика. Вас, молодых, оставлять без внимания нельзя. Надо постоянно наставлять, учить. Иначе вы дров наломаете. Но ты, Ворсилов, человек восприимчивый, обучаемый. — Паша ощутил себя подопытной обезьянкой, которую ловко дрессируют, а потом в награду гладят по головке. — Сумел сделать выводы из промахов… — Далее шеф сел на своего любимого конька и стал рассуждать о пользе и смысле рекламы. Паша отключился полностью. Наконец стало тихо, и он смутно понял, каким-то шестым чувством, что ему задали вопрос и ждут ответа.
   — Стараюсь, — сказал Паша.
   — Что — стараешься? — добродушно рассмеялся Константин Борисович. — Я тебе говорю, что в прошлый раз ты в рабочее время младенцев разрисовывал. А ты мне — «Стараюсь!». Это у тебя, Ворсилов, юмор такой? Все, иди. Работай. Трудись.
   Когда Павел проходил к своему рабочему месту, Лидочка Макарова посмотрела на него насмешливым взглядом и спросила:
   — Дали нагоняй?
   — Напротив. Похвалили.
   — Неужели? Паша ничего не ответил. Он старался общаться с Лидочкой как можно меньше, потому что боялся, что даже простой разговор она истолкует как знак внимания и возобновит свои настойчивые атаки.
   Наконец Надин решила осчастливить Пашу и назначила свидание. В восемь вечера. Под конец рабочего дня Паша сидел и думал: он влез в шкуру влюбленного, сгорающего от страсти. Надо продолжить эту игру и дальше. Иначе Надин заподозрит, что он рвется к ней не от большой любви, а по каким-то иным мотивам. А этого допустить было нельзя. Но как сыграть роль пылкого любовника, Паша не знал. И на ум ничего не шло. В голове вертелись только знойные красавцы с лихо закрученными усами и распевающие во все горло серенады под окнами своих возлюбленных. Это — в кино, а в жизни… Может, купить охапку цветов? Пожалуй, это неплохой вариант! Вот только хватит ли денег? Паша пересчитал свою наличку: восемьсот рублей. На цветы и бутылку вина должно хватить.
   Едва дождавшись окончания работы, Паша понесся сломя голову к Надин. Но предварительно забежал домой и захватил свой ноутбук. Чтобы потом не приходить за ним. И не терять драгоценного времени. Дома была одна бабушка.
   — Где мама? Будет позже? — задал вопрос Паша, уже стоя одной ногой за дверью.
   — Ей внезапно стало плохо, и она уехала на несколько дней в горы.
   У матери была какая-то редкая форма астмы. Иногда приступы удушья внезапно настигали ее, и она все бросала и уезжала в горы.
   — Да? — Паша остановился. — А почему мне ничего не сказали?
   — Она не захотела звонить тебе на работу. Ниночка сказала, что у тебя и так неприятности.
   Паша удивился. В эти дни они с матерью разговаривали мало, и он ни словом не обмолвился ей о своих служебных проблемах. Но тем не менее она как-то поняла, что у него на работе не все гладко. Паша потоптался в коридоре.
   — Ну ладно, я пошел!
   — Даже не поел… — проворчала бабушка.
   — Не хочу.
   — К Надин?
   — Да. Я скоро приду. Паша подумал, что надо подарить не совсем обычный букет. А с выдумкой и фантазией. Чтобы Надин удивилась и растрогалась. Он вспомнил, что недалеко от метро есть магазин «Флора-дизайн». Может, обратиться туда? Там опытные флористы подберут роскошный букет. Это будет не хухры-мухры, а настоящее произведение искусства!
   Во «Флора-дизайне» все было, как в оранжерее. На всех полках стояли всевозможные растения, от которых у Паши зарябило в глазах. Высокие, низкие, шарообразные, свисающие, ползущие, обвивающие. Паша потянул носом. Запах плыл просто обалденный. Казалось, что за кадками притаился кто-то невидимый и разбрызгивал в воздухе из пульверизатора цветочные ароматы.
   В глубине зала имелся прилавок. Паша подошел к нему. Знойная брюнетка с подведенными «а-ля Клеопатра» глазами уставилась на него со скучающим видом.
   — Я хотел бы заказать у вас букет. Она медленно достала из-под прилавка лист бумаги и ручку.
   — Кому? Маме? Бабушке? Сестре? Невесте? Жене? Любимой девушке?
   Паша замялся.
   — Любимой девушке.
   — Сколько ей лет?
   — А это обязательно?
   — Молодой человек, у нас научный подход к составлению букетов! Это вам не рынок, где вам сунут цветы, которые через полчаса завянут.
   Паша задумался. Надин, наверное, около двадцати пяти лет. Хотя иногда ему казалось, что она старше.
   — э…
   — Понятно. Давайте пойдем по возрастной шкале. Ей от двадцати до тридцати? Или от тридцати до сорока?
   — Первое. От двадцати до тридцати. Продавщица в фирменном темно-зеленом халате что-то черкнула на листе бумаги.
   — Где она работает?
   Паша вздохнул. Черт его дернул сунуться в эту фирму, где букеты составляют на основе социологического опроса!
   — В сфере культуры.
   — Сколько лет вы знакомы?
   — Год.
   — Какого цвета у нее волосы?
   — Светлые.
   — Глаза?
   — Тоже.
   — Характер: спокойный, взрывной, флегматичный?
   Паше стало смешно.
   — Спокойный с элементами взрывного. Если ее рассердить.
   — Ваши отношения меня не касаются. Вы отвечайте на вопросы.
   — Я и отвечаю, — буркнул Павел.
   — Вы хотите преподнести ей букет в знак вашей симпатии, благодарности или раскаяния?
   — В чем?
   — Что — в чем?
   — В чем я должен раскаиваться?
   — Мужчина, откуда я знаю: в чем? Я просто спрашиваю.
   — В знак симпатии.
   — И последний вопрос…
   — Неужели? — пробормотал Паша.
   — Вы что-то сказали?
   — Нет. Я речь репетирую.
   Продавщица посмотрела на него, как на придурка, но Паша лишь смущенно улыбнулся в ответ.
   — К какому типу личности относится ваша девушка? Она — романтик, кокетка, реалист, экстремалка?
   — Реалист, — ответил Павел.
   Продавщица с именем «Мадлена», как было указано на золотистой карточке, приколотой к нагрудному карману халата, сделала на листе последний росчерк и протянула лист Паше.
   — Вот. Распишитесь здесь. — И указала своим пальцем с ярко-красным ногтем место внизу.
   Паша поставил подпись.
   — Через полчаса все будет готово.