Кренц Джейн Энн. Нежный огонь любви

   Зельда медленно поворачивала фигурку, восхищаясь широко распахнутыми раскосыми глазами, кошачьим профилем с изящным и явно очень чутким носом, губами и ушами. Трудно представить себе, какими были их тела: на всех изображениях божки облачены в сложные одеяния, которые, казалось, парили вокруг хрупких фигур.
   Но именно улыбка мгновенно сближала людей и инопланетян. Долгая, совершенно очаровательная,
   Милая улыбка блестела в их глазах и изгибала полные губы. Она была такой добродушной, что никто из людей не мог сомневаться в том, что эти создания должны были принадлежать к расе, с которой было бы легко установить контакт. Если бы призраки остались живы — и если эти фигурки действительно были их изображениями, — с ними можно было бы наладить общение и скорее всего достичь понимания
   — Так, значит, вы все-таки не считаете реликвии призраков хламом, а, Расчет? — рассмеялась Зельда, возвращая ему фигурку. — Когда вы начали их собирать?
   С абсолютно непроницаемым лицом он продолжал стоять на одном колене рядом с коробкой.
   — Я не начинал. Мой брат начал. После его смерти я ее сохранил. Изредка, когда мне попадается действительно хорошая фигурка, я ее покупаю.
   — Понятно.
   Зельда почувствовала, что снова вторгается в его личную жизнь, но на этот раз не испытала ни смущения, ни вины. Расчет сам вызвал ее на этот разговор. Зельда ощутила в нем некую раздвоенность, словно какая-то часть его существа хотела бы продолжить разговор о брате, тогда как другая не допускала такой откровенности. Зельда пыталась сообразить, как ей следует себя вести в такой странной ситуации. Может, спросить про его брата? Но Расчет вдруг захлопнул коробку. И тут Зельда выпалила свой вопрос:
   — Когда погиб ваш брат?
   — Два года назад.
   Интуиция подсказала ей следующий вопрос:
   — НаЧТД?
   Поднимаясь, Расчет зло посмотрел на нее:
   — Откуда ты знаешь? Она закусила губу:
   — Ваша картина заставила вас вспомнить про Смеющихся божков. А открыв коробку, вы заговорили
   О брате.
   — Да что ты говоришь? Надо полагать, сработала
   Голубиная интуиция.
   Зельда покраснела, но взгляда не отвела.
   — Извините, Расчет.
   — Извиняться не за что. А великолепная голубиная интуиция тебе больше ничего не подсказала? Например, как умер мой брат?
   — Нет, конечно же. Пожалуйста, Расчет, я не хотела вас обидеть. — Она наклонила голову. — Я очень сожалею, что так получилось. Больше я об этом упоминать не буду.
   — Забудь. В последнее время я легко срываюсь.
   — Я это заметила. Может, вам захочется сыграть после обеда еще одну партию в «Свободный рынок»?
   — Голуби небесные! Ты все время пытаешься успокоить дикого волка, да? Чего бы я после обеда хотел, так это еще одну бутылку «Розы Ренессанса».
   Он подкрепил свои слова делом. Когда Зельда вечером попыталась предложить ему сыграть, он довольно резко отказался.
   — У меня сегодня нет желания выигрывать у тебя очередную горку никому не нужного сардита. — Открыв бутылку эля, он отправился на свой привычный вечерний пост в слабо освещенной кабине у пульта управления. — Ложись спать, Зельда.
   Она хотела было возразить, что еще слишком рано, но, взглянув на него, промолчала. Она послушно выполнила приказ, обратив внимание, что Фред почему-то не занял своего привычного места на плече у Расчета. Скалоковрик заполз следом за ней в душ, путался у нее под ногами, пока она переодевалась в ночную одежду, а потом жалостно перекатывался волнами, пока она не забрала его с собой на верхнюю койку.
   — В чем дело? — шепотом спросила она. — Уж не хочешь ли ты мне сказать, что сегодня его боишься? Он просто немного взвинчен.
   Но похоже, ее слова не очень-то успокоили Фреда. Он прижался покрепче к Зельде и затих. Зельда закрыла глаза и с помощью нескольких серий медитаци-онных упражнений попыталась себя усыпить. Она не меньше Фреда ощущала необычную напряженность Расчета, и собственные слова ее мало успокоили.
   Она не знала, что именно разбудило ее несколько часов спустя. В безмолвной кабине все оставалось по-прежнему. Теплый скалоковрик все так же неподвижно лежал на ее ногах, свет оставался притушен… Открыв глаза, она увидела, что Расчет по-прежнему сидит в своем кресле. Рядом с ним — уже третья наполовину пустая бутылка крепкого эля. Посмотрев на своего капитана, Зельда заметила, что он больше не обременяет себя такой мелочью, как кружка. Он пил прямо из горлышка! Она сощурилась, чтобы разглядеть в полутьме часы. Прошло уже больше половины ночного периода, а Расчет так и не ложился.
   Зельда почувствовала прилив острой жалости. Она понимала, что ей следует заглушить в себе это чувство. Ей надо было бы снова заснуть и не думать о Тэйге Расчете, сидящем в темноте со своим элем. Но воспоминание о том, каким было сегодня днем его лицо во время разговора о брате, не давало ей покоя. И она поняла, что ей надо делать.
   Зельда соскользнула с койки. В течение четырех дней полета Расчет становился все более напряженным. Ей не хотелось даже думать о том, в каком настроении он будет к тому моменту, когда они прилетят на Ренессанс. Ему надо пить поменьше эля — и побольше отдыхать. И может быть, ему надо поговорить.
   Она босиком пошла к пульту. Ей казалось, что Расчет не заметил ее. Он даже не шевельнулся. Но когда до кресла, в котором он развалился, оставался всего один шаг, ее остановил его охрипший голос:
   — Отправляйся в постель, Зельда.
   Она колебалась. Он еще никогда не говорил с ней таким вот тоном — полным эля и предостережения. Но потом все же решительно шагнула к нему:
   — Вам тоже пора лечь, Расчет.
   — На борту корабля все решения принимаю я, не забыла?
   — Расчет, ну пожалуйста. Ради вас самого. Ложитесь спать.
   — Ради тебя самой забирайся обратно на свою койку. Я немало выпил, Зельда. И настроение у меня достаточно гадкое.
   — Это из-за брата, да? — мягко спросила она, кладя руку ему на плечо. Мышцы у Расчета были страшно напряжены. — Вы тут сидели и думали о нем. Может, вам станет легче, если вы поговорите?
   Он стремительно протянул руку и схватил Зельду за запястье, так что она не успела даже уловить его резкое движение. А когда он поднял голову, то в его глазах она увидела яростную жажду — жажду, которую видно было даже в полумраке, жажду, которая казалась даже более сильной благодаря темноте. Зельда откликнулась на нее непроизвольно: по ее телу пробежала дрожь. Секунду они оба оставались абсолютно неподвижными. Зельда не смогла бы пошевелиться, даже если захотела бы. Испещренная шрамами рука Расчета крепко прижала ее запястье к его плечу.
   — Похоже, этой ночью твоя интуиция тебе изменила, маленькая святоша. — Его хрипловатый голос наждаком прошелся по натянутым нервам Зельды. — Тебе следовало остаться в постели.
   — Да?
   Казалось, ее разум и тело вдруг стали самостоятельными. Зельда совершенно ясно понимала, что Расчет прав. Однако в голове была какая-то мешанина мыслей и чувств, так что больше всего она сейчас напоминала светорисовальный шар в руках у ребенка.
   Расчет не отрывал глаз от ее лица. Потом он вдруг отпустил ее руку.
   — Последний шанс. Иди, Зельда. Возвращайся на свою койку.
   Он отпустил ее пальцы, но ей почему-то по-прежнему казалось, будто он ее держит. Зельда отчаянно пыталась разобраться в противоречивых чувствах, бушевавших в ее душе. Какая-то частичка ее существа страстно рвалась утешить этого человека. Отчасти ей хотелось понять его через простое физическое прикосновение — хоть она и не понимала, как это возможно. А еще она замерла от непонятного жара, зародившегося у нее внизу живота и теперь разливавшегося по всему телу.
   Она не пошевелилась.
   — Расчет?
   Его пальцы снова сомкнулись на ее запястье, но их сильное прикосновение почему-то одновременно казалось нежным.
   — Ты упустила свой шанс, моя милая поддельная голубка. Иди сюда, посмотрим, сколько в тебе волчьей крови.
   Он притянул ее к себе, заставил сесть ему на колени. Не успела Зельда понять, что происходит, как губы Расчета прижались к ее губам.
   Первой мыслью Зельды было высвободиться. Это чисто инстинктивная реакция — она не привыкла к подобному обращению.
   Пока Расчет притягивал ее к себе, она изгибалась и упиралась ему в плечи, пыталась оттолкнуть его. Однако Расчет не обратил ни малейшего внимания на ее сопротивление. Он крепко прижал ее к себе, обхватив своими сильными руками ее плечо и бедро. Когда она попыталась вырваться, его руки только сильнее сжались, и пораженная Зельда ощутила ту огромную мощь, которую всегда подозревала в его поджаром теле.
   Но окончательно ее слабое сопротивление сломил его долгий, теплый, удивительно чувственный поцелуй. Зельду целовали и прежде — среди голубей родственники и друзья обменивались поцелуями в знак приветствия и выражая привязанность, — но те поцелуи были мимолетными прикосновениями губ к щеке. Их с трудом можно было бы назвать поцелуями.
   Этот поцелуй был непохож, совершенно непохож на все, что когда-либо испытывала Зельда. Она ощутила, как Расчет с агрессивной чувственностью заставляет ее приоткрыть рот, и обнаружила, что не может не ответить. Ей вдруг показалось, что нечто, загнанное глубоко внутрь нее, настойчиво рвется наружу. С ужасом она поняла, что, хотя никогда не испытывала подобного, всегда об этом знала. И это знание не имело ничего общего с тем, что ей всегда рассказывали о сексе.
   А Зельде, конечно, рассказывали о сексе — и родители, и учителя. Они объяснили ей, что это такое, — так же, как объясняли принципы поэтической кинетики или теории программирования. Но о чем никому не пришло в голову рассказать ей, так это о чувстве предвкушения и радостного ожидания. Никто не говорил, что ее тело вдруг станет теплым и ленивым и что внизу живота у нее запылает обжигающее, рвущееся наружу пламя. Она задрожала — и Расчет сразу же это заметил.
   — Под твоим голубиным одеянием прячется настоящая женщина, правда? Страстная женщина. — Слова Расчета, произнесенные у самых ее губ, были хриплыми и шероховатыми. — Зельда, мне нужна женщина.
   Зельда чувствовала, что напряженность Расчета не уменьшается. Скорее вся она сконцентрировалась на физическом контакте с нею. Его рука скользила по ее бедру, прослеживая под тканью ее формы. Она ощущала, как жар его тела расходится вокруг, словно желая
   Обхватить ее со всех сторон. Сильнее стиснув пальцы на ее плече, он принялся исследовать своим языком ее рот. Она попробовала вкус эля, который он только что пил…
   Зельда пыталась остановить это вторжение: ей нужно было время, чтобы справиться с водоворотом новых ощущений. Расчет глухо застонал. Обхватившая ее за плечи рука метнулась вверх, чтобы поймать ее голову и удержать ее на месте.
   — Позволь мне сегодня взять то, что мне так нужно. Я просто с ума схожу. Надо было предвидеть. Слишком много мыслей. Дьявольски много мыслей. Съедают человеку всю душу.
   Глубокое сострадание, заставившее Зельду спуститься со своей койки и подойти к нему, охватило ее с новой силой. Она нужна Расчету! За всю свою жизнь она еще ни разу не была кому-то так нужна. Голуби нуждались друг в друге, но не таким примитивным, первобытным образом. Человеческие потребности на Клеменции были совсем другими: там это был вопрос глубокого взаимопонимания, дружбы, интеллектуального общения… Зельда не могла войти в телепатический контакт, и для нее было недоступно голубиное общение. А сейчас Расчет хотел, чтобы она удовлетворила потребность совсем иного рода. Такая мысль была для нее странной — и безмерно притягательной.
   Ладони Зельды по-прежнему упирались в его плечи, но она перестала отталкивать его и расслабилась. Расчет почувствовал наступившую в ней перемену и
   Начал целовать ее еще крепче. Ее позолоченные ногти бессознательно впились сначала в ткань его рубашки, а потом скользнули вниз по гладкой коже, скрывавшей под собой тугие мускулы. Когда он со стоном произнес ее имя, она вся задрожала.
   Зельда чувствовала, как он пробует ее, смакует, словно она — эль. Его язык двигался внутри ее рта, прикасаясь к ее языку. Немного привыкнув к этой странной ласке, она испытала неодолимое желание ответить ему. Это вдруг стало яростной потребностью — и она подняла руки, обхватив ладонями его лицо. Ее прикосновение заставило Расчета резко втянуть в себя воздух, и Зельда почувствовала, что его тело задрожало от еще более сильного напряжения.
   Она прикоснулась к нему языком — осторожно, робко. Эта странная близость была дивной — и в то же время немного пугающей. Его сильная реакция оказалась неожиданно пьянящей, и ею трудно было бы не наслаждаться, даже если бы она и хотела сдерживать себя. Но Зельде хотелось, чтобы этот человек отвечал на каждое ее прикосновение все большей и большей страстью.
   Его рука снова шевельнулась, и на этот раз пальцы скользнули вниз. Когда он прикоснулся к ее груди, она на секунду застыла совершенно неподвижно.
   — Все хорошо, Зельда. Ты такая чудесная. Такая мягкая, сильная и хрупкая. Мне нравится тебя гладить.
   Подушечка его большого пальца лениво гладила ее сосок. Тончайший материал ее одеяния был слишком
   Ненадежным барьером. Его прикосновение странно дразнило ее, и в ответ все ее тело вдруг странно напряглось. Зельда вздрогнула, внезапно ощутив желание более полно почувствовать его прикосновение. Казалось, Расчет читает ее мысли: его рука целиком легла на ее грудь.
   Казалось, он читает ее мысли… Но, конечно, на самом деле он не мог этого делать. Так же, как она. Ощущение эмоциональной и интеллектуальной близости было всего лишь иллюзией. Это не было любовью — такой, какая существует между голубями. Это было волчьим сексом.
   Эта мелькнувшая случайно мысль стремительно пронеслась в закружившейся голове Зельды, внеся нотку тревоги в то, что до той поры оставалось мощной, властной волной чувственного наслаждения.
   — Нет…
   Видимо, Расчет ощутил ее внезапную неуверенность. Он крепче прижал ее к себе, а прикосновение к ее груди из дразнящего превратилось в жадное. Оторвавшись от ее губ, он быстро прошептал, касаясь губами ее шеи:
   — Успокойся, Зельда. Не надо паниковать, моя голубка. Я не причиню тебе боли.
   — Знаю.
   И она действительно была в этом совершенно уверена. Чувство полного, безграничного доверия заполняло всю ее душу. Его рука мягко, маняще коснулась ее груди — а потом его пальцы вдруг оказались под ее платьем, отыскав налившийся страстью бутон соска.
   Зельда вдруг ощутила своим бедром его рвущуюся к ней плоть и невольно ахнула. Расчет медленно убрал руку из-под ее платья и провел ладонью вниз по ее животу. Его теплая рука остановилась прямо на холмике ее женственности.
   — Я хочу только обнимать тебя, прикасаться к тебе. У меня была слишком длинная ночь. Слишком много длинных ночей.
   Слишком много длинных ночей, когда он вспоминал брата? При этой мысли Зельда ощутила прилив нежности.
   — Я понимаю, — прошептала она, проводя кончиками пальцев по его густым волосам. — Все хорошо, Расчет. Я понимаю. Но не думаю, чтобы это подарило вам тот душевный покой, который вам нужен, — печально добавила она.
   Его рука, гладившая ее тело, застыла на месте — и сам Расчет словно окаменел. Потом он медленно поднял голову и посмотрел на Зельду:
   — Я бы охотно попробовал. Немного душевного покоя мне не помешало бы.
   — Знаю, — мягко отозвалась она. — Я ощущаю в вас эту потребность. Но вы выбрали для этого неверный путь.
   Теперь его глаза ярко сверкнули.
   — Вот как
   Она кивнула, неуверенно улыбаясь. Какая-то частичка ее существа кричала ей, чтобы она промолчала и позволила ему получить от нее то, что он хочет. Однако это было бы эгоистично и опасно — и это не дало бы ей того, о чем она мечтала много лет. Они оба не получат настоящего умиротворения.
   — Вам надо обратиться к квалифицированному психотерапевту. С человеком, который подготовлен к работе с людьми, пережившими такую потерю, как ваша. Есть много докторов, и голубей и волков, которые могли бы вам помочь. Поговорите с ними, обсудите ваши чувства и мысли о брате. Если вы сегодня займетесь со мной сексом, то это принесет вам лишь временное облегчение.
   Несколько секунд он только изумленно смотрел на нее, а потом начал шепотом сыпать проклятиями:
   — Голуби чертовы! Ушам своим не верю! Что за бред ты несешь. Глупа, как торла! Она выпрямилась.
   — Ну вот, теперь вы рассердились!
   — Да уж, ты ловко отбила у меня всю охоту. Ты решила, что мне сегодня нужен специальный уход, чтобы забыть о Джеде?
   Зельда огорченно вздохнула. Ей вовсе не хотелось называть то, что могло произойти между нею и Расчетом, «специальным уходом». На жаргоне почтальонов так назывался случайный, бездумный сексуальный союз на самый короткий срок. Их отношения представились бы как поверхностные. И хотя Зельда понимала, что для волков сексуальные отношения значат совершенно иное, нежели для голубей, ей не хотелось бы рассматривать свою близость с Расчетом как специальный уход. Но кажется, именно так отнесся к этому сам Расчет.
   — Я решила, что вы тут сидите, предаваясь мрачным мыслям. Мы днем говорили о вашем брате — и к тому же вы сделали тот светорисунок… И в последнее время вы по вечерам так много пьете… — Она беспомощно пожала плечами. — Я подумала, что вам по-прежнему не дают покоя печальные воспоминания.
   Расчет с отвращением зажмурился.
   — Мне следовало бы сообразить, что нечего пытаться уложить в постель поддельную голубку. — Его глаза снова были ясными, будто он не брал в рот ни капли. — Изволь твердо усвоить одну вещь — хотя мне это объяснение уже не поможет. Я тут каждую ночь сижу и надираюсь не потому, что страдаю от страшной депрессии. Джед погиб уже больше двух лет назад. Я свыкся с этим. Если уж на то пошло, то я целый адов год провел на Ренессансе в качестве пре-миальника — учился жить с тем, что Джеда больше нет. Мне чертов психиатр не нужен. Моим психиатром был Ренессанс. Я не напиваюсь каждую ночь до обалдения, думая о Джеде.
   — Понятно.
   Зельда пыталась сообразить, кто такой «премиальник».
   — Ничего тебе не понятно, но я слишком пьян, чтобы тебе это растолковывать.
   Держа ее на руках, Расчет встал на ноги. При этом он несколько раз покачнулся, и у Зельды немного закружилась голова. Она попыталась вывернуться.
   — Бросьте, Расчет.
   — Мне бы следовало, — он направился к койкам, — мне бы следовало бросить тебя на мою кровать и любить тебя так, чтобы у тебя в голове ни одной мысли не осталось. Знаешь, ты слишком много думаешь, Зельда, — отсюда все твои проблемы. Голуби приучили тебя слишком много думать. Дали тебе слишком хорошее образование. Надо бы ввести закон, по которому фальшивых святош не учили бы думать. Психиатр!!! Голуби чертовы! Меньше всего мне сегодня был нужен психиатр.
   — Расчет?..
   Зельда поняла, что он не собирается ее отпускать. По мере их приближения к койкам она тревожилась все сильнее.
   — Я еще об этом пожалею. Это так же верно, как почта первого класса.
   Остановившись, он высоко поднял ее.
   — Расчет!
   Она не успела запротестовать: он бросил ее на верхнюю койку. Падая на свою постель, Зельда вынуждена была признать, что она его недооценивала. Чтобы поднять ее так высоко, необходимо было задействовать всю мускулатуру, которую он столь старательно накачивал на своем тренажере. А если вспомнить, что он уже несколько часов пил крепчайший эль, то это достижение выглядело еще более внушительным.
   Когда Зельда плюхнулась прямо на Фреда, тот вздрогнул и проснулся. Почувствовав его движение у себя под ногами, она испуганно ахнула: на секунду ей
   Стало страшно, что скалоковрик отреагирует чисто инстинктивно и отхватит у нее полноги. Но Фред только отполз в сторону, видимо, выражая таким образом свою глубокую обиду.
   Расчет смотрел на Зельду через край койки:
   — Были минуты, леди, когда никакие психиатры тебе и в голову не приходили! В эти минуты ты думать забыла по-голубиному. Пусть совсем недолго, но ты думала и действовала, как настоящая волчица. Как женщина. Интересно, что сказал бы твой благородный Мерсер, если бы увидел, как твои разукрашенные золотые ноготки впиваются волку в плечи.
   Зельда последовала примеру Фреда и быстро отодвинулась к самой стене.
   — Мерсер тут совершенно ни при чем!
   — Ты права. Он, конечно, не понял бы, что происходит, правда? Он бы не знал, что ты испытываешь, прижимаясь ко мне, словно чувственная грызокошечка. Но я-то это знаю, Зельда. Я чувствовал то же, что и ты.
   Его слова заставили Зельду покраснеть: она где-то читала, что грызокошки, которые водились на центральных плато главного континента Возлюбленной славятся тем, что практически все время готовы к спариванию.
   — Мне понятно, почему вы пытаетесь меня оскор бить, Расчет. Вы выбиты из колеи и слишком много выпили. Разумнее всего вам сейчас лечь и заснуть. Что до меня, то я не обязана говорить с вами на подобны темы. Если вы захотите поговорить со мной об это!
   Утром, когда успокоитесь и не будете так пьяны, то я буду готова все с вами обсудить. А пока я хочу спать. Уперев руки в бока, он с наигранным восторгом помотал головой.
   — Понимание, разумность и вежливость во всем! Да ты просто пример для всех нас, жалких смертных!
   — Спокойной ночи, Расчет.
   Зельда отвернулась к стене и натянула одеяло до самого подбородка. Ее трясло — но она понимала, что должна проявить твердость. Расчет сейчас будет цепляться к каждому ее слову. Ему явно хочется с ней поссориться. Теперь все накопившееся в нем напряжение пыталось вырваться на свободу другим способом. Сейчас это был волк, который искал себе противника.
   Зельда проходила курс психологии волков.
   — Зельда!
   Почувствовав, что он прикоснулся к ее плечу, она вздрогнула.
   — Пожалуйста, Расчет! Идите спать. Думаю, утром вам не захочется вспоминать об этом.
   — Наверное, ты права. — Он убрал руку. — Если повезет, то я и не вспомню.
   Обе койки подпрыгнули, Расчет с размаху бросился на свою. Кабину наполнила неестественная тишина. Широко раскрыв глаза, Зельда смотрела в переборку. Расчет не раз предупреждал ее, что кабина почтового корабля может стать очень тесной для двоих.
   — Надеюсь, — пробормотал Расчет с нижней полки, — что тебе сегодня будет очень трудно заснуть.
   Зельда несколько секунд не отвечала, вспоминая нахлынувшие на нее чувства, когда его руки прикасались к ней. Ей следовало бы не открывать рот, но вопрос у нее вырвался прежде, чем она успела остановиться.
   — Расчет? Откуда у вас на руках эти шрамы?
   — Ты когда-нибудь перестанешь задавать вопросы? — Он помолчал, а потом глубоко вздохнул. — Пришлось столкнуться с ткачом-убийцей. Не всем удается сохранить мягкие и гладкие руки как у тебя, Зельда.
   Зельде хотелось узнать все подробности этого столкновения, но здравый смысл наконец взял верх и заставил ее замолчать. Однако она долго лежала без сна, пытаясь разобраться в событиях последнего часа. Она многого не понимала, но одно было ясно: она откликнулась на ласки Расчета с пугающей страстностью. Ей надо было каким-то образом объяснить это открытие, потому что внезапно проснувшееся в ней желание ставило под угрозу все ее будущее.
   Шаг за шагом она мысленно вновь проследила за всеми своими действиями. Сначала она подошла к Расчету из сострадания. Прекрасно: это вполне понятно и даже похвально. Когда он ее обнял, она ощутила в нем острое желание, которое, как она решила, было вызвано стремлением забыться, не думать о брате. И ее ответ на поцелуй был опять-таки понятен — хотя и несколько выходил за нормальные рамки. Она инстинктивно хотела его утешить. Это стало естественным продолжением того сострадания, которое заставило ее подойти к Расчету.
   Но сострадание и Желание утешить слишком быстро превратилось в нечто иное — нечто опасное. С раннего детства Зельда приучалась сдерживать эмоции, которые выдавали ее волчью природу. Иначе она бы не смогла жить среди голубей.
   Расчету каким-то образом удалось нарушить то самообладание, которого она достигла с таким трудом, и этой ночью он сумел выпустить на свободу какую-то очень примитивную, очень волчью часть ее натуры.
   Зельда хладнокровно пыталась разобраться, что это означает. Она — волчица. Однако если ее поиск будет успешным, ей удастся подняться над собственным несовершенством. Пока же ей в жизни не миновать минут, когда она будет поступать не так, как голубь. Она знала об этом всегда. Сегодня ничего не изменилось. Она сможет решить эту проблему. И в некотором отношении ее сегодняшнее поведение можно считать вполне понятным. В конце концов, она не может не испытывать любопытства относительно некоторых сторон своей натуры. Любому мыслящему существу, будь это волк или голубь, необходимо узнать и понять свою сущность, характер. Это — признак зрелости.
   Зельда начала успокаиваться: она нашла зацепку, с помощью которой могла объяснить те странные чувства, которые испытала в объятиях Расчета. Нравится ей это или нет, но она пока еще оставалась волком. Эта часть ее личности заслуживает того, чтобы ее
   Исследовать, проанализировать, понять. В один прекрасный день, когда она найдет то устройство, которое стало целью ее поиска, она отбросит волчью часть своей личности. Вполне естественно стараться узнать эту часть, пока у нее есть для этого время. Никаким знанием нельзя пренебрегать. И она решительно сказала себе, что в объятиях Расчета искала только знания.