— Ну как жизнь, победитель дэггеров?
   — Хорошо, — прошептал Арнис.
   — Давай посмотрим, что у нас сегодня почки скажут, — Сириэла настроила сканер. Занялась обследованием, внимательно глядя на экран. Ильгет больше интересовало лицо врача. Сириэла то хмурилась, покусывая губы, то сосредоточенно замирала, вглядываясь в понятные только ей разводы на экране.
   Потом она откинула одеяло, провела обычный осмотр, проверила, как работают суставы.
   — Все хорошо, — объявила наконец Сириэла, — гимнастику продолжаем, и вводим комплекс В для рук.
   — Уже В, — недовольно сказал Арнис.
   — А что, с трудом справляешься? Ничего, терпи, солдат — а что же делать? На волю хочешь — работай. Так у тебя все хорошо... биохимия твоя мне уже нравится. Иммунная система на высоте.
   Она поднялась. Посмотрела на Ильгет и глазами показала в сторону коридора. Ильгет утвердительно качнула головой.
   Сириэла нагнулась к раненому, слегка погладила его по голове, еще закрытой повязками.
   — Ну все, друг... поправляйся. В случае чего — звоните.
   Она вышла, Ильгет, бросив взгляд на Арниса, двинулась за ней. В коридоре Сириэла остановилась, повернулась к ней, держа руки по-мальчишечьи в карманах.
   — Ильгет, что у него в психологическом плане? Депрессии нет?
   — Вы знаете, все как-то очень хорошо стало, — сказала Ильгет, — я даже удивляюсь.
   — Хорошо? — Сириэла сощурилась, — я бы не сказала...
   — Вы просто не знали, что было раньше. Вот до этой акции — да, была депрессия. Да и на Анзоре... а сейчас — мне кажется, он стал прежним. Ну может быть, вы правы, он не такой уж жизнерадостный. Да ведь он еще очень болен. Но... у меня такое ощущение, что ему лучше.
   Сириэла слегка пожала плечами.
   — Тебе виднее, Иль. Может быть, все-таки вызвать психотерапевта... ведь это, в общем-то нонсенс, лечить человека после встречи с дэггером, и никакой психокоррекции.
   — Ну... почему бы и не вызвать? — согласилась Ильгет, — хуже ведь от этого не будет.
   Сириэла кивнула.
   — Иль, только наблюдай за ним внимательно. Сейчас многое зависит от его психического состояния. Если будет страдать, выздоровление надолго затянется. И посетители пусть не сидят подолгу, это просто кошмар какой-то, ему же покой нужен время от времени.
   — Хорошо, — согласилась Ильгет, — только как их выставишь... И потом, ему так лучше. Он вчера даже смеялся. Я уже полгода не слышала, как он смеется. Нет, больше даже.
 
 
   Она вернулась в палату. Арнис снова занимался гимнастикой. Минут через десять он закончил комплекс, отдышался, посмотрел на Ильгет.
   — Опять мне косточки перемывали?
   — Ну а как же? — ответила Ильгет весело, — надо же нам было посплетничать... по-женски так, знаешь...
   Она села рядом с Арнисом.
   — Иль, ты сама-то ела уже?
   — А... да знаешь, я дома поем. Успеется. Родной мой, — улыбнулась Ильгет, — хочешь почитать что-нибудь? Или фильм тебе поставить?
   — Нет, Иль. Просто посиди тут, ладно? Я с тобой хочу... А то ведь ты скоро уйдешь, вот тогда и почитаю.
   — Ну, к тебе ведь мама придет.
   — Ну мама — это хорошо, но я с тобой хочу.
   — Ладно, — Ильгет пересела прямо на кровать, взяла в свои руки беспомощные, малоподвижные кисти Арниса, стянутые рубцами пальцы.
   — Я посижу вот так с тобой, родной. Сколько ты хочешь... Я ведь люблю тебя. Ты даже не представляешь, как я люблю тебя.
   — Представляю, Иль, — прошептал он, — потому что я тоже люблю тебя.
   — Кажется, это можно до бесконечности говорить, правда? И сидеть вот так до бесконечности.
   — А может, это и есть бесконечность? Может, и времени-то уже никакого нет? — спросил Арнис.
   Она нагнулась к нему, покрыла поцелуями лицо.
   — У тебя глаза очень красивые.
   — Я как раз тебе это же хотел сказать. Но у тебя и все лицо очень красивое. Я вот смотрю на тебя — как на шедевр... можно всю жизнь смотреть и не отрываться.
   Они смотрели друг на друга. Серые, чистые, как осеннее небо глаза — в глаза тепло-карие, янтарные, горящие внутренним темным огнем.
   Дверь скрипнула, Ильгет обернулась. В дверях стояла Белла, окруженная выводком детей.
   Их детей.
   Старшие бывали здесь частенько. А вот малышек привели всего второй раз. Первый — Арнис спал тогда после операции, дочки с ним не смогли и поговорить. Ильгет показалось, что Арли сильно испугал вид отца, лицо его, затянутое повязками. И что девочка постаралась скрыть этот испуг, словно сама его стыдясь. А вот Дара отнеслась ко всему с абсолютным спокойствием.
   Как Арли воспримет лицо Арниса БЕЗ повязок? Ильгет вдруг испугалась, но менять что-либо было поздно.
   Анри и Лайна подбежали первыми. Мальчик вскарабкался прямо на кровать. Арнис, улыбаясь, смотрел в лицо Андорина. Сына. Как ни крути — теперь ведь у нас есть сын.
   Пусть даже он нас и не называет мамой и папой...
   Дети, преодолев момент смущения, затрещали наперебой. Ильгет взяла на руки Дару, сразу бросившуюся к ней. Посмотрела на Арли, замершую в отдалении.
   Белла наклонилась к девочке, что-то ей прошептала.
   — Папа болеет, — сказала Дара. Ильгет поцеловала ее в прохладную атласную щечку.
   — Да, маленькая, папа болеет.
   — Дара тоже... Дара тоже, — малышка стала закатывать штанину, продемонстрировала ссадину на коленке, — бо-бо! — пожаловалась она.
   — А у нас уже планер готов, — рассказывал Анри с гордостью, — фюзеляж мы сделали такой желтый, и на нем дракон, потому что у нас ведь «Огненный дракон» команда...
   — Здорово! А конструкцию вам дали? — деловито спросил Арнис.
   — Да... только, наверное, летать будет Сим, он здорово летает, — с обидой сказал мальчик, — но нам всем дадут сначала.
   — Арнис... Арнис... — Лайна, чтобы привлечь к себе внимание, осторожно похлопывала его по плечу. Когда Арнис посмотрел на нее, девочка сказала с гордостью:
   — Анри на той неделе перейдет в шестую группу по математике.
   — О, здорово! Математика у тебя идет, как я вижу, — обрадовался Арнис, — Лайна, а как у тебя с лошадками?
   Лайна училась вольтижировке.
   — Я буду участвовать в осеннем Большом Танце, — сказала она с гордостью. Арнис кивнул.
   — Значит, уже хорошо получается?
   — Ну не очень, — самокритично сказала Лайна, — я же не солировать буду.
   — Ничего, все еще впереди. Научишься.
   — А у нас новая кобыла, — по-деловому рассказала девочка, — Тамика, ее привезли с Северного. Она каурая, и у нее такие уши смешные! Как у зайца. У нее будет жеребеночек скоро.
   Белла забрала младшенькую у Ильгет. Арли робко подошла к отцу, встала сбоку, внимательно глядя в его лицо. Арнис ласково посмотрел на нее. Хотел улыбнуться, но подумал, что улыбка может напугать девочку еще больше.
   — Привет, Арли.
   — Привет, — прошептала малышка.
   — Ну что, страшный я стал?
   Арли покачала головой.
   — Правильно, — сказал Арнис, — это у меня просто сверху кожа такая. Знаешь, как у короля-лягушки. Потом я превращусь обратно и стану красивым.
   Лицо девочки слегка оживилось.
   — Папа, — сказала она шепотом, — а кто тебе это сделал?
   — Это такое страшилище, робот такой, называется дэггер. Но я его убил.
   — Тебе больно было? — спросила Арли.
   — Нет, — ответил Арнис, — я ничего не чувствовал. Когда дерешься, то ведь не чувствуешь, что больно. А потом, когда он уже умирал, и меня ударил, я сразу сознание потерял. Это как будто засыпаешь сразу, и все.
   Арли кивнула, будто с каким-то облегчением. Белла сказала громко, перекрывая галдеж.
   — Ну все, Иль, забирай этих бандитов, иди... А то мы сейчас замучаем человека окончательно.
   — Дети, — скомандовала Ильгет, — слезайте с отца, сейчас домой пойдем. Ботинки свои надевайте!
   Она подошла к Арнису, поцеловала его, попрощалась. Вышла со своим выводком в коридор. Сквозь прозрачное до невидимости окно светилось бледно-синее предосеннее небо.
   День обещал быть чудесным.
 
 
   Ильгет пообещала детям верховую прогулку по лесу. Но для начала — домой...
   Все-таки тесновата у нас квартира, в который раз подумала Ильгет, глядя на раскиданные в холле игрушки. Дэцин обещал хорошую премию... надо будет поговорить с Арнисом насчет жилья. А может быть, купить свое собственное? Все-таки дети...
   Премия-то хорошая, но на нее еще и жить надо. Неопределенно долго. Да... и тут проблемы. Ладно, неважно это все.
   — Дети, вы завтракали?
   — Да! — завопили старшие. Но тут же выяснилось, что все они уже снова хотят есть. Ильгет отправилась на кухню. Разложила по вазочкам сиккаргу, помыла ягоды из собственного садика, для Анри сделала его любимый рыбный паштет.
   Едва дети расселись за стол, раздался звонок. Ильгет под громкие предположения Анри и Лайны о том, кто это звонит, включила шаровой экран циллоса.
   — Айре... — сказала она озадаченно, увидев Иволгу. Подруга почему-то не любила никакие технические средства коммуникации и звонила крайне редко.
   — Айре, птица. Ну что, — сказала Иволга, улыбаясь (опять же, непривычно как-то), — банкет будешь устраивать?
   — В честь чего? — удивилась Ильгет, — Арнис вроде пока не того... Еще недели две пролежит.
   — Ну ладно, ладно... в гробу я видела таких скромниц. Уж не выпендривайся. Знаменитость!
   — Ты про что? Да тихо вы! — прикрикнула на детей Ильгет.
   — Так ты что... новости вообще не смотришь?
   — Ну а когда мне, Иволга? Я только из больницы. А что случилось-то?
   — Ладно. Смотри сама. Только учти, что я тебя уже поздравляю.
   Иволга, таинственно улыбаясь, исчезла с экрана.
   — А что тетя Иволга сказала? — стала допытываться Лайна. Ильгет озадаченно покрутила головой.
   — Если б я знала... к чему бы это... новости, — она собралась было отдать команду, но тут снова раздался звонок. Это была Магда.
   — Иль! — воскликнула она, улыбаясь безудержно, — я так и знала, честное слово! Я тебя поздравляю! Ты даже не представляешь, как я рада! И горжусь... вот сейчас всем рассказываю вокруг, что я с тобой знакома.
   — Подожди, — сказала Ильгет, — я что-то ничего не понимаю... а что случилось-то?
   — Ну ладно, Иль... все-таки это приятно, верно? Ты шути, сколько угодно, но согласись, ведь все равно приятно? А я знала, что так и будет. Когда я еще только отрывки из твоего романа читала, было такое предчувствие...
   — Ну подожди! — взмолилась Ильгет, — я ничего не понимаю... роман? Мой роман?
   — Так ты что, правда ничего не знаешь? — поразилась Магда.
   — Не-ет...
   — И что вчера итоговая конференция была — не знаешь?
   — Ну, Магда... я же сейчас не работаю в СИ. И не слежу... мне не до того сейчас. И что — кто выиграл в этом году?
   — Да ты же и выиграла...
   Вилка выпала из пальцев Ильгет. Несколько секунд она, раскрыв рот, смотрела на подругу. Арли в это время дергала ее за рукав и монотонно повторяла «мама... мама... мама».
   — Сейчас, Арли... ты что, Магда, это серьезно? Я в пятерке?
   — Да ты не только в пятерке, ты первая!
   — Ой... подожди, я тебе перезвоню. Что, Арли?
   Магда отключилась. Арли начала говорить о том, что в садик залетела стрекоза с большими крыльями, и что ее надо немедленно поймать.
   — Не надо ее ловить, Арли, пусть живет... подождите, дети! — Ильгет выбрала в циллосе новости.
   Да...
   — Мама, это ты! — завопила Арли. Дети вылезли из-за стола и возбужденно запрыгали. Ильгет, совершенно ничего не понимая, смотрела на свое собственное изображение... Все-таки страшненькая рожа у меня. Бледная такая, как поганка, острая.
   Кажется, это похоже на правду. Роман Ильгет «Время идущих» занял первое место в общепланетном рейтинге.
 
 
 
   Ильгет в первое время не нравилась рейтинговая система, существующая на Квирине, все это казалось не вполне справедливым. Но со временем она привыкла и даже поняла, что устройство это логично.
   Все дело в том, что на Квирине не было профессиональных писателей (как, впрочем, и профессиональных художников, музыкантов, журналистов, кутюрье...) Но писали прозу или стихи очень и очень многие, практически, по статистике, каждый третий квиринец.
   Это вполне естественно для общества интеллектуалов, где у всех детей с раннего детства развивают творческие способности, умение выразить себя, умение владеть словом.
   Конечно, пишут все в разной степени. Кто-то — 2-3 рассказа в год. Кто-то лишь публицистику изредка. А для кого-то писательство — зов души, работа на износ, без выходных, пронизывающая всю жизнь. Призвание.
   И, что еще усложняет ситуацию, степень таланта у всех также разная. Да и невозможно вынести объективное суждение о чьем-то таланте. Сегодня что-то считается посредственным, завтра гениальным. Еще чаще бывает наоборот.
   На Ярне, где выросла Ильгет, вопрос этот — кому из пишущих стать профессионалом — разрешался простым рыночным путем. То есть те, кто умение писать и трудоспособность сочетал с предпринимательской жилкой, умудрялись пробиться, свои произведения напечатать, создать рекламу и спрос, таким образом зарабатывали на жизнь любимым делом.
   На Квирине же профессионалов просто не было. Точнее, были — но крайне мало.
   И определялись они рейтинговым путем. Каждый год подводились итоги читательского рейтинга. То есть произведение выставлялось в сеть, в соответствующий подраздел, его рекламировали, читали, о нем писали аннотации и обзоры. Потом за определенный промежуток времени подсчитывалось количество читателей — реальных, не просто тех, кто случайно заглянул, а прочитавших и оставивших в сети метку о прочтении (распечатке на микропленку). Учитывалась и читательская оценка (была и такая возможность), и количество комментариев, и их содержание.
   Наконец, учитывался объем произведения. То есть в итоговом рейтинге участвовали только вещи определенного объема. Если рассказы — то только сборник рассказов. Или один роман. Или большой сборник стихов. А вот по жанрам никаких подразделений не было. Учитывались только качество произведения и его популярность, а не то, в каком жанре оно было написано.
   Хотя, как известно, самый популярный и любимый на Квирине жанр — это моделирование (научное, социальное, мистическое, психологическое), то, что на Ярне называлось фантастикой и относилось к литературе второго сорта. Однако самый презираемый банальный реализм мог оказаться на верхушке рейтинга, если произведение того стоило.
   Машина выделяла от 5 до 20 произведений определенного объема, набравших за известное время наибольшее количество читателей, отзывов, наилучшие оценки. Окончательное решение о победе в рейтинге принимала Итоговая Конференция СИ.
   Выигрывала «пятерка» — пять писателей, и выигрыш этот означал не только утеху честолюбия. Лидеры рейтинга получали денежную премию от государства — по сути, оплату своего литературного труда. Причем эта премия была очень большой, и позволяла какое-то время не работать нигде и заниматься только творчеством. Для лидера рейтинга — лет пять, для десятого места — полгода.
   Обычно те, кто ощущал писательство как главное призвание, делали своей основной профессией — для заработка — нечто, не требующее больших затрат времени, сил, интеллекта. Такими профессиями были, например, многие эстарговские... Курьеры, пилоты пассажирского и грузового транспорта, бортинженеры и прочая обслуга на транспорте, дежурные наблюдатели баз, и так далее, и тому подобное. Даже напряженная работа спасателей или ско оставляла довольно много времени и в самих патрулях — рутинный полет по обычным трассам не требовал большого внимания, и в довольно больших отпусках на Квирине (четыре месяца работы — четыре отдыха).
   Таким образом времени для творчества всегда оставалось достаточно.
   Существовали и наземные профессии, оставлявшие немало свободного времени — те же биоинженеры, например.
   Само собой разумеется, такие же рейтинги существовали и для певцов, актеров, режиссеров, художников, композиторов — определяя тех из них, кому предстоит заниматься делом профессионально.
   Для тех, кто не попадал в рейтинг, не было никаких оснований считать себя неполноценными. Ведь популярность — в конце концов, далеко не единственный критерий таланта. Поэтому «непрофессиональные» писатели были вполне счастливы, занимаясь творчеством в свободное время и вынося плоды на суд в свободную Сеть.
   Так довольно долго жила Ильгет.
   Даже более того, жизнь ее на Квирине была настолько напряженной, что никогда не оставалось времени на окололитературные какие-то размышления или действия. Ильгет не участвовала ни в каких литературных клубах, никогда не задумывалась над конкурсами и рейтингами, не таила честолюбивых мечтаний... ей писать-то было некогда. Она по сути вырывала у жизни каждую возможность немного позаниматься творчеством (с Арнисом это стало почему-то гораздо легче!) Нет, кто-кто, а Ильгет меньше всего думала о возможности попасть когда-нибудь в жизни хоть в «пятерку»... да что там, хоть в «десятку» или «двадцатку» — не получивших денежной премии, но почетных лидеров.
 
 
   Арнис, выслушав Ильгет, прикрыл глаза.
   На лице его разлилась безудержная, счастливая улыбка.
   — Я знал, — выдохнул он наконец. Глаза его светились. Ильгет улыбнулась в ответ... так странно... кажется, он радуется больше, чем она сама.
   — Этот твой роман... я чувствовал — это что-то совершенно особое. Знаешь... он войдет в историю Квирина. Он очень надолго. Не только для сегодняшнего дня.
   — Ну все, хватит, — сказала Ильгет, — меня уже и так хвалят, хвалят... скоро зазнаюсь. И вот что интересно — ведь до победы это был тот же самый роман. Но его так не хвалили, а многие, так и критиковали. А сейчас... Хотя это не про тебя, — тут же поправилась она, — ты-то всегда был в восторге. А вообще — это тебе надо спасибо сказать. Ну, он тебе и посвящен... Но по-хорошему, я писала это все для тебя. Это все, что я тебе хочу сказать. Рассказать.
   — Иль, — вздохнул Арнис, — я знаю, ты любишь меня... только зря, наверное. Я часто жалел... в последнее время... что так получилось. Ты видишь во мне только хорошее, видишь меня с хорошей стороны, а ведь я не такой, я страшный... я сам себе страшен. Я даже не просто монстр, каким меня лервенцы видели. Если бы я был садистом, ну ладно, все люди грешны... так ведь нет. Я холодный, рассуждающий монстр. А ты... ты — сама любовь. Само совершенство. Это просто несправедливо, по-хорошему, что ты со мной...
   — Арнис! — вскрикнула Ильгет, взяла его руки в свои, прижала к груди, в глазах ее блеснула влага, — перестань! Как ты можешь такое говорить о себе... На тебе просто крест — больше, чем у меня, больше, может, чем у всех нас. Ты все время... по тропинке над пропастью идешь. Чуть качнешься — побольше доброты, слабости — упадешь в одну сторону. Больше жестокости, чем нужно — в другую сторону упадешь. Но ведь ты же не падаешь! Ты удерживаешься... нельзя на войне быть чистым и добреньким. Но и зверем нельзя быть, надо человеком оставаться. Так ведь ты остаешься! Господи, Арнис... а ты еще говоришь обо мне — да я дитя по сравнению с тобой. Я и жизни-то не знаю... Мне легко быть добренькой, так я разве добрая, как бы не так... я-то уж о себе много чего знаю. А ты... нет, Арнис, это я недостойна рядом с тобой быть.
   — Ну успокойся, Иль, — сказал Арнис, — и прости... я о твоем романе хотел, а получилось, опять на ту же тему. Прости, ведь праздник же... Как жаль, что мне еще лежать надо! Слушай, а давай ребят сюда пригласим, а? И устроим предварительный вечер для избранных... а потом уже по-настоящему отметим.
   — Хорошая мысль... насчет предварительного вечера, — согласилась Ильгет, — но вообще-то мне сейчас покоя не дадут. Ужас. Во-первых, поздравлениями замучили, у меня, оказывается, пол-Коринты знакомых, я и не знала. Во-вторых, уже три приглашения. Послезавтра торжественный литературный вечер, вручений премий... Потом два моих личных авторских вечера. И это, говорят, еще не все! С ума сойти... и кто только на все эти вечера ходит? Я вот даже не подозревала о том, что такое бывает. И как я туда без тебя пойду — не представляю.
   — Ну, Иль... не съедят же тебя там! Не к дэггеру же в пасть...
   — Все равно, Арнис. Ты пойми, когда тебя рядом нет — я сквозняк ощущаю. Ладно еще дома, там дети, и вообще там все тобой пахнет. А где-то совсем в чужом месте...
 
 
 
 
   Вечернее платье из бордового бархата, фанки на шее поверх цепочки крестика, волосы пришлось подкрасить, омолаживать некогда, а седых уже опять слишком много.
   У Ильгет были опасения, что в зале сразу накинется толпа искателей автографов и просто поклонников. Но похоже, они не оправдывались. Никто не обращал внимания на Ильгет. Несколько странно — ведь портреты ее были вывешены в сети, в Новостях, ее даже просто на Набережной стали узнавать. Но и слава Богу!
   Ильгет вовсе не хотелось никакой популярности. Единственное, что ее радовало — это положенные деньги, вот они были очень кстати. А то, что никто не узнает — и замечательно.
   Можно спокойно осмотреться. Ильгет приткнулась в уголке зала и с любопытством наблюдала за происходящим.
   Зал был огромным, потолок, как дома в гостиной — прозрачный, очень высоко, казалось, что его и нет вовсе, и над головой — звездное небо с мерцающими неподвижными огоньками звезд, и разноцветными, летящими — кораблей. Монументальные стены светлого мрамора просверкивали хрустальными полосами панелей освещения. Повсюду в зале стояли столики, кресла и диваны — беспорядочно, и почти все уже было занято галдящими литераторами и любителями литературы. Впереди, в туманной дали высилась эстрада, отделенная от зала рядом пологих ступенек, что-то вроде неясного, высокого Олимпа, и там, где-то за столом, покрытым красным бархатом, восседали боги, готовые милостиво пролить дары на достойных...
   Богов Ильгет видела смутно — какие-то дяди и тети, совершенно ей незнакомые. Хороших писателей Ильгет знала в лицо, в сети мелькали их портреты. Ярких критиков — тоже. Интересно, почему именно вот эти люди сидят там за столом, в выси, и они же распределяют призы... впрочем, они не распределяют, лишь выдают, не надо об этом забывать.
   Над каждым столиком висел небольшой шар, в котором можно было видеть эстраду и происходящее на ней в желаемом ракурсе с любым увеличением.
   Где-то негромко звучало простое фортепиано. Его не слушали. Повсюду велись жаркие беседы... правда, в основном не на литературные темы. Справа от Ильгет коренастый мужчина рассказывал о способах ловли тунца на приманку, несколько коллег жадно внимали ему. Слева за столиком сидела компания, где царила яркая зеленоглазая женщина с очень красивыми обнаженными белыми плечами. Время от времени женщина изрекала что-нибудь, и вся компания оживлялась, то хохоча, то начиная обсуждать очередное высказывание.
   Ильгет покосилась на своих двух соседок, обе были чем-то похожи, в черных вечерних платьях, с короткими прическами. Обсуждали какого-то Радуя и его личные качества. Ильгет не стала вслушиваться. Вдруг от столика донеслось.
   — А эта первая премия... как обухом по голове... никому не известная, как бишь ее...
   — Ильгет Кейнс, — подсказал кто-то услужливый.
   — Да, кажется, — продолжала красавица, — я даже не знаю, кто она? Первый раз эту фамилию слышу. И вы знаете... давайте откровенно... я этот роман просмотрела — надо знать все же. Очень простая вещь. Стиль настолько прост, что его не видно. Сюжет примитивен. Словом, этакая лубочная феерия, еще и христианством приправленная, безвкусица полная...
   Ильгет прикусила губу. И чего тебе так обидно? — удивилась она самой себе. Дама же, между прочим, абсолютно права. Я и сама-то удивляюсь, как такая ерунда вдруг завоевала первое место...
   Неважно. Главное, получить свою премию. За Анзору им обоим заплатили всего по 15 тысяч. За весь этот кошмар, за раны Арниса, ужас, смерть, грохот, постоянный риск, за того лервенца, убитого в лесном схроне...
   А тут — сразу столько денег!
   — Ну, господа, — говорил кто-то у столика, — мы же понимаем, как все это делается! Мы все уже давно это знаем...
   А как все это делается? — молчаливо удивилась Ильгет. Может, он думает, что я по какому-то блату заняла это место?
   Да ведь я здесь совершенно никого не знаю. И меня — никто. Какой может быть блат?
   Да неважно все это, подумала Ильгет. Она помолилась про себя, нервное напряжение уменьшилось. Неважно. И похвалы эти несущественны — я что, ради них писала? Пусть говорят, что хотят. И уж конечно, неважна эта ругань. Может, завидуют люди... Хотя и неприятно, конечно, что такое отношение недоброжелательное.
   Лучше бы я осталась сегодня с Арнисом, подумала она. Вдруг вспомнилась больничная палата, такая уютная. Полутьма. Лицо Арниса на белой подушке. Ласковый, внимательный взгляд. Сидели бы сейчас и разговаривали. Можно чаек было бы заказать.
   Ильгет смотрела на лица вокруг... И вдруг одно показалось ей знакомым. Да нет, не знала она этого парня. Просто — что-то родное промелькнуло. Парень молодой еще, лет двадцати пяти, и даже непонятно что — взгляд? Уверенные, точные движения? Какая-то будто чужеродность среди всей здешней толпы? Что-то выдавало в нем эстарга. Ильгет отметила это лицо, смуглое, кареглазое, с вихрами темных волос надо лбом.
   Торжество все не начиналось. А чего я сижу? — подумала Ильгет. Ведь не ужинала сегодня. Почему бы не поесть? Она подошла к свободному столику, взяла лист меню, сделала заказ. По крайней мере, если не удастся пообщаться с людьми, так хоть пожрать по-человечески. Она заказала себе и вина — для храбрости.
   Вскоре официантка (здесь были люди-официанты, неслыханный шик) принесла поднос с ужином и бутылочкой красного цергинского ву. Ильгет принялась рассеянно поглощать креветки с салатом. Тем временем высокая тощая дама, завернутая в алое полотнище, вещала с эстрады томным протяжным грудным голосом.