Крузи Дженнифер. Без ума от тебя

   — Я отнесу это вниз, — сказал он, как только Куинн занялась ночными рубашками, и, схватив два мешка, бегом спустился по лестнице и швырнул их в кузов. Потом он стоял на холоде, пытаясь собраться с мыслями и понять, что с ним происходит. Кэти с упреком взирала на него из кабины.
   Куинн — его друг, и ничего более.
   Да, она самый близкий его друг, если не считать Макса, и он любит ее — любит по-дружески, но и только. Откуда взялись эти похотливые мысли? Должно быть, он сходит с ума.
   «И это не впервые», — сказал себе Ник, вспомнив о том, как девятнадцать лет назад они с Зоей вернулись в родной город, поскольку их семейная жизнь окончательно разладилась. За три месяца, минувшие со времени свадьбы, они осознали, что их единственная сходная черта — вспыльчивость. Но в эти же три месяца Куинн сильно изменилась. Когда Ник уезжал, это была застенчивая семнадцатилетняя девчонка в голубом шифоновом платье подружки невесты. Она сделала все, чтобы спасти положение, когда ее сестра «передумала» на полпути к алтарю. «Я все улажу», — сказала Куинн, и все уладила, пока Ник сидел, кипя от злости и раздумывая, а хочется ли ему в самом деле жениться на Зое. Но когда он вернулся три месяца спустя, Куинн выскочила из машины в шортах и облегающей майке и обняла сестру. Зоя бросилась ей на шею с еще большей радостью — и у Ника отпала челюсть. Изумленный, стыдясь своего вожделения, он таращился на Куинн, которая со смехом покачивала Зою из стороны в сторону, такая округлившаяся, уверенная в себе, счастливая и чертовски соблазнительная. «Проклятие, я выбрал не ту сестру!» — подумал он тогда с пылкостью девятнадцатилетнего юнца.
   Едва Зоя оглянулась и перехватила его взгляд, Ник отвернулся к машине и начал вытаскивать вещи. Вечером того же дня Зоя притиснула его спиной к белому металлическому шкафу на кухне матери и, приставив разделочный нож к горлу, сказала: «Ей шестнадцать лет, сукин ты сын».
   При воспоминании об этом Ник поморщился. Господи, Куинн всего шестнадцать лет, а он раздевает ее взглядом. Но тогда ему было девятнадцать, и с тех пор он изменился.
   Ник представил себе Куинн в том золотом леопардовом лифчике, который она запихнула в мешок. Да, он повзрослел.
   «Если ты изменишь мне, Ник Зейглер, — сказала тогда Зоя, — я всего лишь перееду тебя машиной. Но если ты хотя бы прикоснешься к моей сестре, я выпущу тебе кишки маникюрными ножницами, а уж затем перееду машиной». И поскольку Зоя никогда не бросала слов на ветер, Ник вообще перестал смотреть на Куинн. В ту пору его брак пришел в плачевное состояние — не хватало только Куинн и маникюрных ножниц. Еще через три месяца Зоя бросила Ника, к его громадному облегчению. Это несколько удивило Ника, но за четыре года армейской службы он совершенно забыл о Зое, о Куинн и о Тиббете, а солдатское жалованье дало ему возможность окончить бизнес-колледж. Вторым предметом у него была английская поэзия, убойное средство для улещивания девиц. Именно благодаря девицам он легко запихнул сестер Маккензи в самый дальний уголок своего сознания. К тому времени, когда Ник вернулся домой, Куинн уже преподавала прикладные искусства, встречалась с хорошим парнем Грегом (как бишь его фамилия?), и этого оказалось достаточно, покуда Ник продолжал читать Донна и Марвелла удивленным, но очарованным тиббетским женщинам. Маникюрные ножницы постепенно отошли в область смутных воспоминаний.
   Его мысли вернулись к Куинн в леопардовом лифчике. Почему-то Нику казалось, что Билл воспримет известие о ее уходе с куда меньшим облегчением, нежели то, которое принес ему развод с Зоей.
   Это уж точно.
 
   Куинн вынула из ящика лист писчей бумаги и уселась за обеденный стол.
   «Дорогой Билл», — написала она.
   Что дальше? Да, она сердится на Билла из-за собаки, но он заслуживает того, чтобы ему оставили записку. После двух лет совместной жизни он определенно заслуживает того, чтобы ему оставили записку.
   «Я ухожу от тебя».
   Замечательно. Сразу к делу.
   «Не только из-за Кэти…»
   Не только, но в основном. Билл забрал ее собаку, словно желания Куинн ничего не значат. Он рассчитывал, что Куинн «одумается». Он совсем ее не знает.
   «…но то, что случилось с Кэти, заставило меня осознать, что мы совсем не знаем друг друга».
   Возможно, это ее вина. Она ни разу не заставила Билла по-настоящему посмотреть на себя, ни разу не заявила «я не согласна», ни разу не сказала «я хочу собаку» и лишь раздавала людям всех собак, которых подбирала на улице. Куинн не может оставаться с Биллом, ни в коем случае не может оставаться с ним после живодерни, но не должна делать гадости, ожесточаться и создавать трудности им обоим.
   «Я одна виновата в том, что не была откровенна с тобой, но теперь я вижу, что мы совершенно разные люди и нам никогда не ужиться».
   Разумные, взвешенные слова. В сущности, сказать было больше нечего, и Куинн черкнула в конце:
   «Я переезжаю к родителям и буду там до тех пор, пока не найду себе жилье. Позже приеду за своими книгами и тогда верну тебе ключ».
   Подчиняясь привычке, она едва не приписала: «С любовью. Куинн», — но передумала. Она не любит Билла. И никогда не любила. Он нравился ей настолько, чтобы не уходить от него, и не внушал ей неприязни, побуждающей уйти. Как печально.
   Поэтому она просто подписалась «Куинн» и спустилась по лестнице к Нику и Кэти, ощущая легкую вину, но в основном облегчение оттого, что эта часть ее жизни полностью и окончательно осталась в прошлом.
 
   Ник помог Куинн выгрузить ее мебель в гараже семьи Маккензи и вопреки здравому смыслу остался в доме выпить пива и составить ей компанию, пока не приедут родители.
   — Они могут вернуться в любую минуту, — сказала Куинн и попросила Ника задержаться. — Жду не дождусь, когда обо всем им расскажу.
   — Они огорчатся? — Ник последовал за Куинн в кухню, стараясь не опускать глаза. Джинсы слишком плотно облегали ее бедра. Раньше он этого не замечал, но джинсы определенно слишком тесные. Просто удивительно, что мальчишки на улицах не свистят ей вслед.
   — Да, они привыкли видеть меня с Биллом. — Куинн опустила на пол кухни последний мешок, и Кэти, посапывая, обнюхала его, как и остальные восемь, явно подозревая, что в них заключена какая-то угроза. — Я даже не уверена, что родители заметят меня без него. Кажется, с некоторых пор меня вообще никто не видит. Никто не видит настоящую меня.
   В это мгновение Ник доставал пиво из холодильника. Он на секунду замер, потом вскрыл бутылку и захлопнул дверцу, подтолкнув ее плечом.
   — Даже слышать об этом не хочу, — сказал он.
   Куинн облокотилась о стойку так, что розовый свитер туго натянулся на ее груди, и сердито посмотрела на Ника:
   — Убеждена, ты всю жизнь думал обо мне как о сестре Зои либо о чьей-нибудь подружке.
   Ник покачал головой.
   — Чепуха, и ты прекрасно об этом знаешь.
   Сам он отлично знал, что это далеко не чепуха, но ему совсем не хотелось об этом размышлять.
   — Все обстояло иначе, пока рядом была Зоя. — Куинн протиснулась мимо него к холодильнику. — Я еще могу понять, что в присутствии Зои меня никто не замечал…
   Настоящий джентльмен не преминул бы заверить ее, что она ошибается, хотя это была истинная правда. Зоя была на редкость хороша собой, незаурядна; ее маленькое лицо обрамляла буйная грива кудрявых, ниспадавших на плечи волос столь темного рыжего цвета, что на солнце они казались почти черными.
   — Со временем я привыкла к этому, — продолжала Куинн, вынимая из холодильника пиво. — Но надеялась, что рядом с мужчинами не буду столь незаметной.
   Откупорив бутылку, она поднесла ее к губам. Ник смотрел на изгиб ее шеи, на то, как двигались мускулы по мере того, как Куинн запрокидывала голову. Он старался не опускать глаза к округлостям, обтянутым розовым свитером. Волосы Куинн ниспадали книзу тем самым мягким колоколом, который она носила с пятнадцатилетнего возраста. У нее совсем прямые волосы, думал Ник, стараясь отвлечься от мыслей об округлостях. Ровный поток шелковистых медно-золотистых волос, текущих словно вода между его пальцами…
   — Не знаю, как другие, но я тебя замечал, — сказал Ник. — Послушай, мне пора идти.
   — Ты еще не допил пиво, — отозвалась Куинн. — Но я поняла намек и перестану хныкать.
   В сопровождении Кэти, беспокойно семенившей рядом, она удалилась из кухни сквозь широкую сводчатую дверь в тесную сумрачную гостиную и обошла вокруг огромной красной тахты, которая стояла напротив арки, сколько себя помнил Ник. «Представляешь? — сказала ему Зоя, когда они учились в старших классах. — Моя матушка купила кроваво-красную лежанку. Неужели у тебя не возникает желания потрахаться всякий раз, когда ты видишь ее?» Тогда Нику было восемнадцать, и ему хотелось оттрахать кого угодно, когда угодно и при взгляде на что угодно. В ту пору это был праздный вопрос, но теперь он вновь лишил Ника покоя, поскольку в это мгновение Куинн разлеглась посреди тахты. Розовый свитер, медные волосы и алая обивка излучали такой жар, что Ник ощутил его даже на расстоянии.
   «Сваливай отсюда», — велел он себе, но Куинн повернула голову на подушке, улыбнулась ему.
   — Я больше не буду хныкать. Правда. И очень благодарна за то, что ты помог мне переехать. Прости, что показала себя такой занудой.
   Свет из кухни поблескивал на ее волосах.
   — Твоей матушке следовало бы сменить обстановку, — сказал Ник и, подойдя к тахте, уселся рядом с Куинн.
   — Моей матушке следовало бы сделать очень многое. — Куинн подвинулась, освобождая место для Ника. Кэти тем временем беспокойно суетилась у ее ног. — Например, зажить настоящей жизнью. Думаю, это одна из причин, по которым я оставила у себя Кэти… — Она улыбнулась собаке, но ее улыбка тотчас увяла, — …и ушла от Билла. Я бы не хотела на склоне лет уподобиться своей матери — разъезжать вместе с лучшей подругой по гаражным распродажам и иметь мужа, который предпочитает смотреть в телевизор, а не на меня — а ведь именно этим закончился бы мой брак с Биллом. Мне нужно гораздо больше. Радость. Страсть.
   Ник облокотился о подушки, положив руку на край тахты, но не прикасаясь к Куинн — это не привело бы ни к чему хорошему, так далеко заходить не следовало, — и смотрел, как в такт словам ее мягкие губы раздвигаются и смыкаются вновь. Он почувствовал, как учащается его дыхание. «Это глупо, смывайся отсюда», — снова сказал себе Ник и постарался отделаться от мыслей о губах Куинн в тот самый миг, когда она говорила:
   — Я хочу стать другой, новой, заметной. Хочу стать Зоей.
   — Пожалуй, эту часть можно пропустить, — пробормотал Ник.
   — Думаю, Кэти явилась мне как знамение. Понимаешь, будто сама судьба велела мне зажить настоящей жизнью. — Куинн опять улыбнулась и добавила: — С судьбой не поспоришь..
   Ник вновь потерял нить разговора. Он всегда ощущал тепло Куинн, пронизывающее все, что ее окружало, но в течение двадцати лет это тепло представлялось Нику чем-то вроде ласки домашнего животного, смышленого и совершенно безвредного. Но теперь, когда ее губы улыбаются так чувственно…
   — Ник? — Куинн чуть подалась вперед, и ее волосы упали на спинку тахты. — Ты хорошо себя чувствуешь?
   Ее голос доносился откуда-то издалека. Стоило Нику шевельнуть пальцем, и он прикоснулся бы к ней. Всего лишь пальцем. Легкое движение — и пряди ее волос скользнут, словно шелк, прохладные и гладкие. У Ника перехватило дыхание.
   Глаза Куинн расширились, и Ник вдруг поймал себя — нет, они оба поймали себя на том, что смотрят друг на друга не отрываясь, долго, слишком долго, словно загипнотизированные. И чем дольше они смотрели, тем более испуганными становились глаза Куинн. Ее мягкие губы раздвинулись, она пылала жаром, которого Ник даже не подозревал в ней. Куинн. Он начал наклоняться, притянутый ее теплом, и у него закружилась голова от желания прикоснуться к губам этой женщины. Куинн закрыла глаза и подалась вперед, такая близкая и доступная. Слишком доступная. «Прекрати», — сказал себе Ник, но продолжал наклоняться, впитывая ее тепло. И тут на улице хлопнула дверца машины, Кэти тявкнула, и Ник отпрянул.
   — О, черт! — Он выпрямился и отодвинулся, отчего Куинн едва не упала вперед, а Кэти испуганно забилась под столик.
   «Ты совсем потерял голову», — подумал Ник.
   — Ладно, — бросил он вслух, выдавая свое волнение лишь чуть охрипшим голосом. — Ничего страшного не случилось. Ты не виновата. Ты ничего не делала. Мне очень жаль. Все это из-за тахты. Я должен идти.
   Куинн глубоко вздохнула. Ник старался не смотреть, как вздымается и опадает ее розовый свитер. «Маникюрные ножницы, — напомнил он себе. — Сестра жены. Лучший друг. Женщина Билла».
   Ничто не помогало.
   — Может, это из-за меня, — едва слышно пробормотала Куинн. — Может, это моя вина. Сегодня я уже не та, что прежде. — Она сглотнула, и от движения ее шеи мысли Ника вновь помутились.
   — Ничего подобного, — отрезал он. — Мне пора. — Он двинулся в обход тахты, и в тот же миг вошла мать Куинн и завопила.

Глава 4

   Потребовалось несколько минут, чтобы разобраться в происходящем, поскольку смущенный Ник лепетал какую-то несуразицу.
   — Ничего страшного не случилось, — проговорил он, а Куинн, приподнявшись, сказала:
   — Мама, все в порядке, это всего лишь мы.
   — Мы? — изумилась мать.
   — Никаких «мы». Здесь Куинн и я. Порознь, — ответил Ник.
   Потом из гаража пришел отец Куинн и спросил:
   — Какого черта?
   И Ник подумал: «Хороший вопрос».
   — Чем вы здесь занимаетесь? — Мегги Маккензи посмотрела на Куинн и Ника и перевела взгляд на пол своей кухни, заваленный мешками. Освещенные лампой, короткие волнистые рыжие волосы Мегги окружали ее миловидное встревоженное лицо огненным ореолом. — Что это за мешки? Почему в комнате темно?
   — Привет, Ник. — Ее супруг, прищурившись, всматривался в полумрак гостиной. В той неторопливости, с какой он произносил слова, угадывалось подозрение. Джо Маккензи, крупный, начинающий лысеть мужчина, чуть полноватый, был в целом типичный крепко сбитый мастер-электрик. Он буквально излучал неудовольствие по поводу присутствия Ника.
   Ник его понимал, поскольку и сам был не слишком доволен собой в эту минуту.
   — Привет, Джо. Я уже ухожу. Спокойной вам ночи. Куинн все объяснит.
   Он обошел Мегги стороной и направился к двери, надеясь слинять, прежде чем она успеет задать еще какой-нибудь вопрос. Например: «Чем ты занимался на этой тахте с моей дочерью?»
   Сев в грузовик, он вспомнил, что забыл в доме куртку, но это его не заботило. Холод прочистит ему мозги, в чем они явно нуждаются. С минуту Ник сидел, стараясь не думать о том, какого только что свалял дурака, разом лишившись самообладания, которое сохранял двадцать лет.
   — Ничего этого не было, — проговорил он и завел мотор.
   Это все из-за чертовой собаки. Если бы не собака, Куинн и поныне оставалась бы с Биллом. А пока она оставалась с Биллом, Ник мог не сомневаться в том, что его мир незыблем. До Билла был Алекс, до Алекса — Грег. Ну почему Куинн не вышла за одного из этих парней? Не то чтобы они были достаточно хороши для нее, но какого дьявола Куинн до сих пор летает по городу этакой вольной пташкой и сводит мужчин с ума своими губами?
   Впрочем, ему-то что за дело?
   Ник включил передачу, выехал с подъездной дорожки и помчался прочь от Куинн, конфузов и неприятностей. Чем дальше он уезжал, тем легче ему становилось убеждать себя, будто ничего не случилось, ничто не изменилось.
   Ведь, в сущности, это чистая правда.
 
   Ошеломленная, Куинн сидела на огромной красной тахте. Мать таращилась на мешки в кухне, а отец, обойдя тахту кругом, включил телевизор. На экране возник спортивный комментатор — парень в свитере и дрянном паричке. Он рассказывал о неудачах каких-то команд, словно о всеобщей трагедии.
   — Привет, папа. — Куинн переместилась на тахте, освобождая место для отца и вместе с тем пытаясь оправиться от изумления и возбуждения. Ник хотел ее поцеловать! А она и не подумала возражать. Потрясающе!
   — Как поживаешь? — спросил Джо, усаживаясь и не отрывая глаз от экрана. Этот вопрос в его устах означал приветствие, а не предложение поделиться. Куинн точно знала, что у отца нет ни малейшего желания расспрашивать о Нике.
   — Я ушла от Билла, — сообщила она, прощупывая обстановку.
   — Отлично, — отозвался отец, не отрываясь от экрана, но потом слова дочери все же проникли в его сознание. — Что? — Джо посмотрел на дочь, чуть хмурясь, но Куинн видела, что он притворяется.
   — Не обращай внимания, — сказала она.
   Джо похлопал ее по колену и вновь обратился к экрану, а Куинн вернулась к мыслям о своей жизни, которая вдруг стала такой интересной.
   Ник уже собирался ее поцеловать, и она согласилась. Не прошло и часа с тех пор, как Куинн ушла от одного мужчины — и уже начинает завлекать другого, чувствуя при этом возбуждение, какого никогда не ощущала. И что самое странное, этим мужчиной оказался Ник. Чем больше она думала о нем, тем сильнее у нее кружилась голова.
   — Что все это значит? — донесся из кухни голос Мегги. — Здесь девять мусорных мешков. Девять!
   — Все правильно. — Куинн поднялась с красной кушетки, на которой только что едва не совершила безумство, и отправилась в мрачноватую кухоньку своего детства. — Я поживу у вас немного, если вы не против.
   — Здесь собака! — крикнул из гостиной Джо.
   — Не вздумай ее гладить, — отозвалась Куинн, и Кэти, постукивая коготками и бросая на Джо настороженные взгляды, выбежала из комнаты.
   — Она кусается? — спросила Мегги.
   — Она мочится. — Куинн взяла собаку на руки. — Ее зовут Кэти. Я оставлю ее у себя. Теперь у меня будет собственная собака.
   Эти слова прозвучали райской музыкой. Собственная собака. А теперь еще и Ник. Какая интересная у нее начинается жизнь. Наконец-то!
   — Собираешься держать ее в квартире? — Мегги нахмурилась, и ее красивое, но уже увядающее лицо выразило непонимание. — Поэтому ты и ушла от Билла? Нельзя же быть такой легкомысленной…
   — Еще как можно. — Куинн плотнее прижала к себе Кэти. — Я ушла от него. Все кончено.
   Все еще хмурясь, Мегги сосредоточилась на более простой заботе.
   — По-моему, ты совершила ошибку, дорогая. Отношения с людьми требуют компромиссов. Полагаю, если бы ты вернулась…
   — Он отдал мою собаку на живодерню, — перебила ее Куинн. — Я сказала ему, что оставляю Кэти у себя, но Билл все равно увез ее, пока я была в школе.
   Казалось, Мегги разрывают два желания: увильнуть от разговора и не позволить своей дочери остаться без мужчины.
   — Куинн, милая, но ведь это всего лишь собака. Так не похоже на тебя. Ты ведь…
   — Нет, это не я, — отрезала Куинн. — Отныне я изменилась. Мне надоело помогать и сочувствовать. Мне тридцать пять лет. Если я сейчас же не отправлюсь в погоню за тем, чего хочу, другой возможности не будет.
   Например, за Ником. Она хочет Ника, хотя и не понимала этого, пока он не посмотрел на нее вот так. Ник — воплощенный соблазн в человеческом обличье, хотя во всем мире Куинн не нашла бы менее подходящего для себя мужчины. Замечательно!
   — В тридцать пять лет жизнь еще не кончается, — заметила Мегги. — Мне пятьдесят восемь, а я по-прежнему в прекрасной форме. Однако перестань испытывать судьбу, иначе потеряешь все.
   Куинн размышляла о том, доводилось ли матери когда-либо хотеть чего-нибудь по-настоящему, чувствовать возбуждение и влечение, подобные тем, что вспыхнули между ней и Ником. Не испытывать судьбу. Всю жизнь она выслушивала от матери этот совет, и вдруг ей надоело.
   — Я не хочу превращаться в тебя, — сказала она матери. — Твой образ жизни не меняется. Ты просыпаешься, едешь в контору недвижимости отвечать за Баки на телефонные звонки, после школы вы с Эди катаетесь по гаражным распродажам, потом ты возвращаешься домой, готовишь папе ужин и наблюдаешь, как он смотрит телевизор. — На лицо Мегги набежало облачко, и Куинн заговорила спокойнее: — Послушай, если такая жизнь тебе по душе — что ж, отлично, но мне этого недостаточно. Оставшись с Биллом, я бы жила точь-в-точь как ты — ни радости, ни страсти, ни веской причины вставать из постели по утрам. Я не хочу так жить.
   — И собака даст тебе все это? — с трудом вымолвила Мегги.
   — Нет, собака — только начало. — Куинн опустила Кэти на пол, чтобы та могла свободно осматривать кухню. — Кэти — это моя канарейка в шахте. Я и сама не ведала, в какой удушливой атмосфере существую, пока Билл не запретил мне взять собаку. — Куинн перевела дух. — Больше я не намерена подлаживаться, мама. Отныне людям придется подлаживаться ко мне. — Мысль об этом показалась такой восхитительно-эгоистичной, что у Куинн на мгновение кругом пошла голова. Где-то на заднем плане даже зазвучала музыка. Победные трубы. Ник.
   — Пивка бы! — крикнул из гостиной Джо, и Мегги машинально открыла холодильник, достала пиво и, хмурясь, понесла мужу. Потом вернулась в кухню и сложила руки на груди. Было очевидно, что слова Куинн ни в чем ее не убедили, и оставалось лишь удивляться тому, что она готова продолжать дискуссию. Ведь единственным ответом на все, что ее расстраивало, было неизменное: «Делайте что хотите».
   — Это из-за Ника? — спросила Мегги.
   Куинн почувствовала, как ее щеки заливает румянец.
   — Нет, из-за меня.
   — Потому что ты и Ник — несовместимы, — сказала Мегги. — Вот Билл… — Зазвонил телефон, и Мегги потянулась к трубке. — Алло? Минутку. — Она передала аппарат дочери. — Это Билл. — «Будь осторожна, милая», — говорил ее взгляд.
   — Черт побери. — Куинн показалось, что ее желудок рухнул вниз к самим коленям. — Привет, Билл, — сказала она, взяв трубку.
   — Что случилось? — спросил он. — Твои вещи куда-то исчезли.
   — Знаю. Я уехала. Я оставила тебе записку. — Куинн закрыла глаза и прислонилась к буфету. — Книги я заберу позже, а все прочее можешь оставить себе.
   — Твоя записка — полная нелепица, — отозвался Билл. — Да, и еще столовое серебро пропало.
   — Знаю. Я его забрала. Я ушла от тебя. Тебе придется купить новые ложки.
   — Но тогда у нас окажется два набора, — возразил Билл, и Куинн окончательно избавилась от чувства вины.
   — Билл, я ушла. Никаких «нас» больше не существует. Я переехала. Между нами все кончено.
   — Не смеши меня. — Это уверенное спокойствие лишь подхлестнуло ярость Куинн.
   — Я тебя не смешу. Я ушла! — «Я обнималась с другим мужчиной», — чуть не крикнула она. — Я не хочу жить с тобой.
   — Разумеется, хочешь. Я приеду за тобой, ты вернешься домой, и мы обсудим все завтра после школы.
   — Нет! — Испуганная Мегги обернулась, и Куинн, посмотрев на нее, покачала головой. — Нет, ты не приедешь за мной. Я ушла от тебя. Все кончено.
   — Приеду через пять минут. — Билл дал отбой.
   — Не верю собственным ушам. — Куинн опустила трубку на рычаг. — Билл едет сюда. Я сказала, что между нами все кончено, а он говорит «не смеши меня». — Она повернулась к матери, которая обозревала заполонившие ее кухню мешки, словно надеясь, что, если смотреть на них долго, они исчезнут сами собой. — Даже не думай об этом, — добавила Куинн. — Если хочешь, я поселюсь в мотеле, но к Биллу не вернусь.
   — Ты действительно решилась, — печально обронила Мегги.
   — Я действительно хочу быть свободной. Я так хорошо себя чувствую, расставшись с Биллом.
   — Нужно обсудить это с Эди, — заметила Мегги. — Это чистое безрассудство. Я бы хотела…
   — Мама, между нами все кончено. Завтра я сниму квартиру, но если ты позволишь переночевать сегодня у вас…
   — Конечно, оставайся, — сказала Мегги. — Ты моя дочь и можешь жить здесь сколько угодно, даже если совершаешь огромную ошибку.
   — Мама…
   — Завтра я достану для тебя список квартир. Загляни ко мне в контору по пути из школы. Я распечатаю список из компьютера, если к тому времени ты не одумаешься. — Мегги потрепала дочь по плечу, с прежним сомнением глядя на Кэти, отвечавшую ей настороженным взглядом.
   — Список квартир, в которых разрешено держать собак, — пояснила Куинн.
   Мегги с неодобрением следила за тем, как Кэти обнюхивает мешки.
   — Кажется, эта собака что-то задумала. У нее коварный вид.
   Кэти подняла невинные глаза.
   — Ничего подобного, — возразила Куинн. — Ты только посмотри на эту милую мордашку.
   — У этой собаки какая-то тайна.
   — Мама…
   — Итак, квартиры, где можно жить с собакой. Кажется, ты сказала, что Билл собрался приехать?
   — Да. Он надеется забрать меня.
   — Не сжигай корабли, — посоветовала Мегги. — Билл — хороший парень, у него отличная работа и прекрасное будущее. Уверена, все утрясется.
   — Будущее с Биллом сулит мне еще тридцать лет жизни с мебелью из светлой сосны, с тренировками школьных команд и спортивными передачами по телевизору, — объяснила Куинн, и Мегги бросила взгляд в сторону гостиной. Комнату заливал тусклый голубой свет телеэкрана, оттуда слышались приглушенные вопли болельщиков.
   — У нас есть чипсы? — крикнул Джо, и Куинн молча отнесла ему коробку, укоряя себя за то, что обидела мать. Мегги по душе ее скучная жизнь. Жаркие страсти, пожалуй, встревожили бы мать.
   — Извини, мама, — сказала Куинн, вернувшись в кухню. — Мне не следовало так говорить. Ты живешь так, как тебе нравится. В сущности, что я знаю о тебе?
   — Ничего, — коротко отозвалась Мегги, но когда у парадной двери появился Билл (Куинн тем временем таскала свои вещи на второй этаж), она сказала ему: — Куинн на время останется здесь. Отправляйся домой, Билл, — и захлопнула дверь перед его носом.