Страница:
На рассвете, ориентируясь по карте острова, составленной Крузенштерном, Врангель при благоприятном пассатном ветре ввел бриг в неширокую горловину бухты Чичагова. Пока, следуя к бухте, корабль огибал остров на расстоянии трех кабельтовых от берега, у офицеров и матросов было достаточно времени, чтобы рассмотреть его. Заросли кокосовых пальм покрывали долины и горные склоны; с тысячефутовых каменных террас низвергались в море серебристые ленты рек и ручьев. В зрительную трубу можно было ясно различить кружащих над водой ярко окрашенных тропических птиц, и кроме них ничто не показывало признаков жизни: в этот ранний час населявшие остров туземцы, вероятно, спали.
Капитан «Кроткого» приказал встать на якоря ближе к крутому восточному берегу гавани. От низменной северной стороны, где, по некоторым признакам, располагалось селение островитян, судно отделяли около ста пятидесяти саженей: даже если нукагивцы действительно миролюбивы, о мерах безопасности забывать не стоило.
Появление в гавани корабля не осталось незамеченным. Не прошло и получаса, как к нему поспешили с берега на долбленых пирогах более сотни островитян. Подплыв к борту, мужчины предлагали для мены кокосовые орехи, грозди бананов и плоды хлебного дерева. Женщины, бесстыдно похлопывая себя по бедрам и поглаживая обнаженные груди, недвусмысленно давали понять, что и они кое-что могут предложить морякам.
Среди островитян особенно выделялся рослый, лет двадцати пяти, мужчина с сильным мускулистым телом, с головы до ног покрытым затейливой татуировкой. Используя спущенный с борта канат, с помощью которого моряки осуществляли обмен товарами, представлявшими интерес для обеих сторон, он поднялся на палубу и, тыкая в грудь пальцем, назвал себя Гута. Нукагивец сунул Матюшкину, приняв его за старшего, лист бумаги, испещренный непонятными письменами, из коей Врангель уяснил лишь то, что этот Гута встречался с заходившими на остров иноземными моряками, доказательством чего и служит предъявленная им бумага.
Бойкий туземец, объясняясь пальцами, выразил желание остаться на судне, чтобы помогать матросам и служить проводником во время походов на берег. Его круглое лицо так и сияло радушием и готовностью быть полезным иноземцам. И все же Врангель колебался.
— Чего ты боишься, Фердинанд? — постарался убедить его Матюшкин. — Разве не видишь, что он из того же племени тихоокеанских канаков, каких мы встречали во время похода на «Камчатке» на Сандвичевых островах? А канаки по самой своей природе не способны причинять зло.
После полудня Врангель, оставив старшим на судне лейтенанта Лаврова, в сопровождении Матюшкина и Дейбнера отправился на берег. Взятый проводником Гута вывел шлюпку к устью широкого ручья. Бурун не был сильным, и осмотр берега показал, что это место вполне подходит для забора пресной воды и заготовки дров.
— Право странно, Фердинанд, — задумчиво оборонил Матюшкин, пока в сопровождении Гуты и трех вооруженных матросов они с Врангелем исследовали примыкающий к ручью берег, — такое славное местечко, и никого из жителей не видать.
— Гута, — повернулся он к островитянину, — где селение?
Федору потребовалась изобретательная игра знаками, чтобы донести до нукагивца смысл вопроса. Непроницаемое лицо островитянина тут же изобразило широкую улыбку, и, что-то тараторя на своем языке, он дал понять с помощью знаков, что дальше в лесу есть несколько хижин, а основное селение — в долине, за холмами.
Ночь прошла спокойно, а утром на берег под командой Матюшкина был послан баркас с десятью вооруженными матросами для заготовки дров. Тщательный осмотр обшивки корабля подтвердил опасения Врангеля: от испытанной в тропиках жары смола вытекла и пенька едва держалась в пазах, что и стало причиной течи судна. По распоряжению капитана плотники тут же начали ремонт корабля. Чинить пришлось и поврежденные помпы.
К обеду вернулась с берега команда Матюшкина.
— Все прекрасно, Фердинанд, — сообщил Федор. — Гута привел своих сородичей во главе со старшиной, его зовут Магедедо, и они помогли нам нарубить дрова и поднести их к шлюпке. Они только с виду свирепые, а на деле-то милейшие люди. Я расплатился с ними гвоздями, и они были счастливы. Просили позволения навестить корабль.
Вскоре почтенного вида вождь Магедедо с более молодым спутником по имени Отомаго, оказавшимся сыном верховного жреца, подплыв на пирогах, поднялись на борт «Кроткого». Желая развить и укрепить добрые отношения, Врангель предложил гостям подарки — топоры, бисер, куски материи и постарался объяснить, что такими же подарками он готов платить островитянам за поставки на корабль продуктов питания.
Туземцы охотно приняли топоры и даже азартно помахали ими в воздухе, будто собираясь рубиться с противником. Остальные же дары, к удивлению русских моряков, не вызвали у них ни малейшего интереса. Через сопровождавшего его сородича, немного говорившего по-английски, вождь Магедедо твердил, что тряпки им не нужны, а нужны ружья и порох. Но оружие и боеприпасы Врангель, следуя полученным в Петербурге инструкциям, обменивать на что-либо или дарить туземцам отнюдь не собирался.
Гости, встретив отказ уважить их просьбу, надулись. Дабы не оставлять у них невыгодное впечатление о посещении корабля, Врангель велел позвать двух моряков-балалаечников и повеселить общество своей игрой. Обида тут же была забыта. Отомаго и Магедедо покачали от восхищения плечами и даже попробовали сплясать на палубе. А после обеда, устроенного в их честь в кают-компании, с умеренным, как положено, дегустированием спиртных напитков, дружеские чувства островитян по отношению к русским офицерам вознеслись на такую высоту, что вождь Магедедо и сын жреца никак уже не хотели покидать корабль без того, чтобы кто-либо из хозяев, желательно, разумеется, командир, не сопроводил их до селения.
Врангель и Матюшкин отправились на берег в двух гребных лодках в сопровождении пяти вооруженных, как и офицеры, матросов.
Селение располагалось в долине реки, той самой, если судить по карте Крузенштерна, которой капитан Лисянский дал имя Невка. Из-за сильного прибоя к берегу пришлось идти по пояс в воде. Оставив у шлюпок вооруженный караул, офицеры вместе с провожатыми двинулись к селению. Тропический лес дохнул на путников духотой и влажной сыростью. Ярко оперенные птицы пели в ветвях свои крикливые песни. Огромные папоротники колыхались по краям тропы; петли опутавших стволы лиан спускались к земле. Безотчетная тревога вдруг овладела Врангелем. Ему казалось, что кто-то невидимый в чаще леса караулит каждый их шаг. И он испытал явное облегчение, когда тропа вновь вывела к струившейся в тенистых берегах реке.
У построенной из бамбука, крытой листьями легкой хижины офицеров встретил верховный жрец, или таца, как называли его островитяне, старик лет шестидесяти по имени Тогояпу, отличавшийся от своей полуголой и вооруженной копьями свиты не только роскошным, по понятиям островитян, нарядом, но и ожерельем из акульих зубов, опоясывавшим его шею. Когда церемония знакомства была завершена, Тогояпу протянул Врангелю своего рода рекомендательное послание, оставленное, судя по дате, капитаном английского купеческого корабля, побывавшего на острове семь месяцев назад. Англичанин воздавал должное гостеприимству местных: жителей и их честности в торговых сделках.
— Если наша с вами торговля тоже будет успешной, — заявил жрецу Врангель, — вы тоже получите от меня бумагу с выражением благодарности. Но ее еще надо заслужить.
Не теряя времени, жрец выложил русскому капитану, что бы он хотел получить взамен за съестные припасы. На первом месте вновь фигурировали оружие и порох.
— Я понимаю, — вежливо ответил Врангель, — ваши нужды. Но на моем корабле, к сожалению, лишних ружей нет и запас пороха тоже ограничен. Однако есть много чего другого, что может вам пригодиться.
В целом же визит прошел успешно. Пришельцев угостили мясом зажаренной свиньи и тропическими плодами. Было предложено и молоко, которое пили прямо из надрезанных кокосовых орехов, и весьма крепкий напиток, называемый по дереву, из коего он изготовляется, ава.
У шлюпок на берегу офицеров поджидали в окружении группы туземцев и русских матросов два обросших европейца. Лицо одного из них, с продавленным носом, носило следы тяжелой формы сифилиса. Оба оказались моряками с некогда заходившего на остров в районе гавани Анна Мария английского корабля. То ли они сами бежали с судна, то ли были оставлены на берегу за какую-либо тяжкую провинность, Врангель из их путаных объяснений толком и не понял. Больным сифилисом оказался и второй, более здоровый с виду, моряк, назвавший себя Джеймсом Редоном.
— Нет ли, капитан, врача на борту вашего корабля? — спросил Редон.
Врангель ответил, что врач есть и он постарается оказать помощь.
Пока шлюпки возвращались к стоявшему на якорях «Кроткому», Джеймс Редон сообщил Врангелю, что месяцев девять назад одно русское судно заходило в гавань Анна Мария, и его моряки, угрожая оружием, силой забрали из тамошнего селения всех свиней.
— Да отчего же вы решили, что корабль был русский? — недоверчиво спросил Врангель. Насколько ему было известно, на Вашингтоновы острова после двадцатилетней давности визита сюда «Надежды» и «Невы» не заходил ни один русский корабль.
— Я понял это по оставленным в подарок туземцам курительным трубкам, — пояснил Джеймс Редон. — Ни английские, ни американские моряки такими не пользуются.
— Действительно «основательный» аргумент! — иронически хмыкнул Врангель.
На борту корабля он тут же поручил доктору Киберу обследовать англичан и назначить им курс лечения. Поскольку же, как сообщил осмотревший бедолаг Кибер, у Джеймса. Редона болезнь была лишь в зачаточной форме, Врангель подумал, что этого моряка, изучившего, по его словам, язык островитян, можно использовать в качестве переводчика.
Жара по-прежнему донимала, и Врангель, откликнувшись на просьбу матросов, разрешил растянуть возле борта брига парусину и принимать в ней морские ванны.
Ремонт корпуса шел своим чередом: пазы обшивки прочищались, конопатились и вновь заливались смолою.
С утра на берег уходил баркас с матросами под командой офицера для забора пресной воды и заготовки дров, и нукагивцы уже поджидали у ручья, чтобы оказать помощь. Они, впрочем, не были вполне бескорыстны: пользуясь подходящим моментом, пытались снять с одной из бочек железный обруч либо стянуть из шлюпки какой-либо инструмент. Пока мужчины под предлогом помощи промышляли воровством, полуобнаженные женщины норовили затащить таращивших на них глаза матросов в кусты и предаться любовным утехам.
Когда же Врангель, обеспокоенный осадой, какой подвергались матросы на берегу, выразил неудовольствие по этому поводу жрецу Тогояпу, тот невозмутимо ответил, что в глазах его племени любовные утехи не преступление и он не может наложить на такие действия запрет.
Несмотря на мелкие разногласия относительно допустимых норм поведения, к торговым отношениям с обеих сторон претензий не было, и островитяне регулярно поставляли на корабль и свиней, и кур, и плоды тропического леса. Но во время этих визитов, как и на берегу, туземцы так и искали подходящий случай стащить все, что плохо лежит, и однажды, когда Врангель вернулся на борт «Кроткого» после объезда на шлюпке бухты с целью более подробной ее описи, вахтенный офицер доложил ему, что пришлось наказать поркой одного из мальчишек, уличенного в воровстве. Похвалив его, Врангель тут же посетовал, что в воспитательных целях наказание лучше было бы совершить публично, в присутствии короля, жреца и при сборе других островитян.
Однако англичанин Джеймс Редон был иного мнения. Он сказал Врангелю, что нукагивцы мстительны и теперь от них можно ожидать любых подлостей. Действительно, получившая в селении огласку порка на корабле мальчишки без санкции на то верховного жреца, похоже, лишь озлобила островитян. Работавшие на корабле матросы жаловались, что теперь у них крадут не только железные обручи, но и топоры. Доктор Кибер, выпросивший разрешение собрать в горах образцы флоры, вернулся изрядно обеспокоенным. В лесу всю их группу, состоявшую из проводника-нукагивца, бывшего моряка английского судна индейца Педро родом из Аргентины и трех матросов остановили трое вооруженных островитян и нагло потребовали отдать ружья и порох. Лишь предупредительный выстрел отогнал бандитов.
Словом, по многим признакам назревало что-то нехорошее. Пытаясь вернуть отношения с островитянами в прежнее дружелюбное русло, Врангель одарил вождя Магедедо плащом из зеленого сукна и шапкой из красного сафьяна, но это тут же вызвало ревность верховного жреца: Тогояпу с обидой заявил русскому капитану, что такие подарки надо было дарить не вождю, а ему, а от Магедедо, мол, достойной благодарности им все равно не дождаться.
С некоторых пор Тогояпу стал появляться на корабле в сопровождении своего помощника, более молодого, могучего сложения, с глубоким шрамом на лице, придававшим ему устрашающий вид. Сдружившийся с командой «Кроткого» бывший матрос индеец Педро поведал русским, что этот молодой жрец по имени Кеотете — великий колдун, может воскрешать умерших и одним своим «черным» взглядом превращать человека в труп. Он был татуирован с головы до ног; всю спину занимал рисунок полуфантастического дерева с широко раскинутыми ветвями.
Между тем работы на корабле уже завершились, обшивку отремонтировали, и матросы подтянули такелаж. Узнав о скором отплытии корабля, жрец Тогояпу выразил разочарование и даже некоторое беспокойство.
— Не могли бы, капитан, задержаться еще на пару дней? — попросил он при очередной встрече, когда Врангель, сообщив о своих намерениях, выложил перед жрецом прощальные подарки — камзол, сукна и несколько топоров.
— Зачем? — пожал плечами Врангель. — Нам пора следовать дальше.
— А мои подарки? — подслеповатым правым глазом жрец с хитрецой подмигнул офицеру. — Они на берегу, и я тоже хотел отблагодарить вас.
Прежде чем съехать на берег, жрец оставил на корабле своего помощника Кеотете — присматривать, как он пояснил, за русскими дарами.
По поручению Врангеля Матюшкин отвез на гребной лодке Тогояпу, но вернулся один и доложил, что у старика еще не все готово из подарков и он просил прислать за ним шлюпку через пару часов.
С кораблем прощались и женщины. Они приплыли к судну на нескольких долбленых лодках и, окружив со всех сторон корабль, исполнили звонкими голосами несколько любовных арий. Выпрямившись в своих каноэ во весь рост и сладострастно покачиваясь, островитянки движениями обнаженных тел красноречиво показывали, как жалко им расставаться с чужеземными моряками.
Татуированный атлет Кеотете, стоя на палубе, тоже наблюдал за песнями и танцами соплеменниц, и, взглянув на него, Врангель заметил, что лицо туземца кривится презрительной усмешкой.
— Мичман Дейбнер! — окликнул подчиненного Врангель. — Пойдете на четверке на берег за жрецом Тогояпу. На всякий случай держите ружья заряженными в полной боевой готовности. Ближе чем на тридцать саженей к берегу не подходите, и никому не надо покидать лодку. Вам все ясно?
— Так точно, господин капитан!
— Исполняйте и постарайтесь не задерживаться.
— Но почему же не я, Фердинанд? — с досадой воззвал к командиру Матюшкин.
— Мичман Дейбнер сделает это не хуже, — хмуро отрезал Врангель: при всем его опыте Матюшкин, кажется, не понимал, что, заставляя изменить уже принятое решение, он подрывает авторитет капитана.
— Да послушай, Фердинанд, — подойдя ближе и уже тихим голосом, чтобы не привлекать внимания других, продолжал убеждать Матюшкин, — этот Тогояпу себе на уме. Мне показалось, он что-то замышляет.
— Мичман Дейбнер получил необходимые инструкции, — сухо отрезал Врангель и, повернувшись спиной к лейтенанту, дал понять, что разговор окончен.
Спущенная на воду четверка, подчиняясь дружным взмахам гребцов, удалялась от корабля.
Все, что произошло после того, как ялик под командой Карла Дейбнера отправился на берег, Фердинанд Врангель вспоминал впоследствии как дикий, кошмарный сон. Вооружившись подзорной трубой, он видел, как лодка приблизилась к песчаной полосе и замерла, не подходя ближе. С нее бросили якорь. Несколько островитян, положив на плечи большую свинью и погружаясь в воду до пояса, пошли к шлюпке. Следом за ними показался и сам Тогояпу и через посредство отправленного вместе с Дейбнером в качестве толмача англичанина Джеймса Редона заговорил с мичманом.
Чья-то тень наложилась на палубе на тень Врангеля. Он оглянулся. Это был Кеотете, и на лице колдуна играла зловещая улыбка.
Тревожный крик «Наших бьют!» заставил капитана вновь припасть к трубе. Вокруг шлюпки шла ожесточенная схватка. Островитяне, пришедшие вместе с Тогояпу, с копьями в руках атаковали матросов. Крепкий помор по фамилии Лысухин отбивался от нападавших румпелем, другой — примкнутым к ружью штыком. В кустах показалась новая группа вооруженных туземцев, спешивших на помощь сородичам.
С побелевшим лицом Врангель скомандовал:
— Шлюпку на воду! Лейтенант Лавров — в баркас, к Дейбнеру!
Колдун Кеотете вдруг сделал попытку прыгнуть за борт, но его стерегли, и подавший тревогу штурманский помощник с двумя матросами повалили островитянина на палубу и заломили руки.
Спущенный на воду баркас с тринадцатью вооруженными матросами уже отвалил от корабля. При подходе к берегу из кустов вдруг началась, к изумлению всех на корабле, частая ружейная пальба. Один из гребцов, выпустив весло, упал на дно лодки. Остальные, взяв ружья, открыли ответную стрельбу. Кто-то из команды Дейбнера подплыл к баркасу, ухватился, и ему помогли перебраться через борт. Видимо, на баркасе были раненые, и лейтенант Лавров повернул назад. Чтобы прикрыть отход, Врангель приказал палить по островитянам картечью всеми пушками обращенного к берегу борта. Судя по мелькавшим в кустах и за камнями многочисленным группам туземцев, их собралось уже несколько сотен, и это наводило на мысль, что нападение на корабль планировалось заранее.
— Фердинанд, в воде есть кто-то еще из наших! — не отрывая глаз от трубы, вскричал Матюшкин. — Дозволь за ним, на шестерке.
— Давай! — не перечил на этот раз Врангель. Теперь и он видел с трудом плывущего к кораблю человека.
Баркас вернулся первым. Лавров доставил на нем двух спасенных — матроса Зонова и англичанина Джеймса Редона. Но пулей, попавшей в грудь, был убит один из матросов, ходивших на баркасе к берегу.
Через некоторое время к кораблю подошла и шестерка под командой Матюшкина. На борт был осторожно поднят тяжело раненный матрос Лысухин. В спине у него торчал обломок копья. Всего же доктор Кибер насчитал на теле и голове Лысухина более десятка ран. Казалось чудом, что при такой потере крови он мог еще плыть.
— Так как все это случилось? — попросил Врангель дать подробный отчет Зонова и Джеймса Редона.
— У меня сразу вызвало подозрение, — торопливо заговорил англичанин, — что-то не так. Когда мы подходили к берегу, я не видел среди собравшихся островитян ни женщин, ни детей. Дикари были вооружены копьями, и я советовал мичману принять меры предосторожности, но он совету не внял и, когда один из матросов потянулся за ружьем, приказал ружья пока не трогать. «Карл! — вскричал я. — Вас хотят заманить в ловушку. Немедленно поворачивайте назад!» Но он не послушал меня и, бросив якорь в семидесяти кабельтовых от берега, продолжал сдаваться по дрехтову. Потом, едва в шлюпку положили свинью, началась свалка, и Дейбнера убили первым.
Рассказ англичанина подтвердил и матрос Зонов. По его словам, мичман велел всем держать ружья под банками, и лишь когда дикари открыто бросились на них с копьями в руках, крикнул: «Ребята, спасайтесь!» Финала трагедии Зонов не видел: как и Джеймс Редон, он сразу нырнул.
Кое-что рассказал после завершения операции по извлечению из его спины наконечника копья и матрос Лысухин:
— Мичмана винить не могу: он мертв. Тимофеева оглушили дубиной по голове, а павшего кололи ножами. Мы с Некрасовым оборонялись как могли. Его ранили в живот, а потом убили из ружья. Я, отступая по воде, отбивался румпелем. Сам не знаю, как уцелел.
Лысухин заметил, что особенно зверствовал в стычке с русскими пригретый экипажем нукагивец Гута.
Итак, четверо из экипажа «Кроткого» убиты. Но что же послужило причиной нападения?
— Помните, Джеймс, — счел нужным более подробно расспросить англичанина Врангель, — вы рассказывали мне о корабле, посещавшем остров месяцев восемь назад, матросы коего ограбили туземцев, забрав у них свиней. Вы считали, это был русский корабль. А вы делились этим предположением с кем-либо из вождей острова?
— Да, — потупив глаза, нехотя выдавил англичанин. — Но я не говорил им, что точно уверен в этом.
— Хоть на том спасибо, — жестко прокомментировал Врангель. У него уже не было сомнений, что нападение на их экипаж следует объяснить чувством мести.
— Да вы что думаете, — переходя в наступление, вдруг огрызнулся англичанин, — у них какая-то особая злоба к представителям вашей нации? Они лишь на вид добродушные, а в сердцах их — коварство. Год назад в этой же бухте был захвачен в заложники капитан нашего торгового корабля, и его освободили не раньше, чем был доставлен выкуп — три бочонка пороха, десять ружей и кое-что еще. А годом ранее в бухте Анна Мария были убиты три матроса с корабля, на котором плавал и я, и тогда же на острове Доминик туземцы взяли в плен экипаж шлюпки с китобойца. Их не пугают и военные корабли. Где теперь девять матросов с английского шлюпа, захваченных, как и ваши люди, на берегу? Шлюп еще не успел поднять якоря, как каннибалы разожгли костры на берегу и кинули в котлы тела моих несчастных соотечественников.
Врангель поневоле содрогнулся.
— Значит, не стоит и пытаться, — спросил он, — договориться с туземцами, чтобы они выдали нам тела Дейбнера и погибших с ним матросов?
— Не знаю, — пожал плечами Редон, — попробовать можно. Например, обменять их тела на захваченного в плен колдуна.
— Откуда у островитян столько оружия?
— Наши и американские купцы выменивали у них сандаловое дерево: груженную им лодку средних размеров за одно ружье. Одно ружье меняли также на пять свиней, а за пятнадцать свиней отдавали бочонок пороха. Поверьте, капитан, на этом острове скопился уже изрядный запас и ружей, и пороха, и свинца. Выйти из бухты трудно, и считайте, что родились в рубашке, если удастся благополучно ускользнуть отсюда.
Треск ружейных и мушкетоновых выстрелов залегших за камнями островитян не прекращался. Пули дырявили паруса, попадали в рангоут и такелаж. К счастью, высокие борта брига и натянутые вдоль них койки предохраняли матросов от ран.
Дав команду вести ответный огонь ядрами и картечью, чтобы предотвратить захват судна островитянами на гребных лодках, Врангель не торопился поднимать на борт баркас и шестерку: они понадобятся, чтобы выйти из бухты с помощью завозов.
— Поднять шлехт, подтянуться к даглисту! — скомандовал капитан. — Канонирам усилить огонь по берегу.
Освобожденный от одного якоря, корабль начал медленно подтягиваться к другому.
— Штурман Козьмин, взять верп на баркас вместе с перлинями и завезти верп к центру залива!
Как только баркас с дюжиной гребцов отвалил от корабля, туземцы, увидев новую цель, взяли его под обстрел, но пули шлепались вокруг и пока не задевали матросов.
Бросив в намеченном месте верп, соединенный с кораблем тремя перлинями, Козьмин со своей командой благополучно вернулся к кораблю. Тотчас был поднят второй якорь, даглист, и судно начало подтягиваться на завозе к центру бухты. Вид уходящего при спущенных парусах корабля, который островитяне, должно быть, уже считали скорой своей добычей, вызвал в их рядах необычайное волнение. С берега доносились крики ярости. Стрельба усилилась. Но и «Кроткий», отдалившись от берега, вышел на более выгодную позицию для стрельбы картечью по обоим прикрывавшим выход из гавани мыскам.
Вот уже подул желанный ветер, были тотчас подняты паруса и обрублен перлинь. Судно двинулось вперед. Обе сохранившиеся лодки, баркас и шестерку, вели за ним на буксирах.
Островитяне, почти не таясь, перебегали на более высокие скалы. Некоторые толпились на берегу, собираясь, видимо, спустить на воду каноэ.
И вновь вышла заминка: ветер вдруг переменился и погнал корабль к отвесному западному берегу бухты. Вовремя брошенный якорь спас «Кроткий» от почти неизбежной катастрофы.
Солнце уже садилось, и Врангель ясно сознавал, что до наступления темноты бриг во что бы то ни стало надо вывести из бухты в открытое море. Если не успеют, неизбежен ночной штурм корабля, исход которого при многократном превосходстве островитян в численности предсказать несложно.
Подозвав к себе Козьмина, Врангель, отбросив командирский тон, озабоченно сказал:
— Вот, Прокопий Тарасович, дела-то какие! Последняя надежда еще на один завоз. Бери стоп-анкер с тремя кабельтовыми на баркас и постарайся бросить его близ горловины бухты. Мы прикроем огнем. Другого спасения нет.
И этой операции сопутствовала удача. Как только стоп-анкер был кинут командой Козьмина, подняли якорь, державший корабль на месте, и, несмотря на сопротивление бивших из-под кормы бурунов, корабль на завозе стал тянуться к открытому морю. Бриг вновь поймал ветер и под напряженными парусами наконец вышел из опасной бухты. Непроизвольное «Ура!» всего экипажа огласило берег.