Страница:
полный и окончательный безумец, то могла быть только одна женщина. Умершая
задолго до того, как я записался в Отряд. Душелов...
Костоправ присутствовал при ее смерти. Душелов...
Это многое объясняло. Это раскрывало сотни загадок. Но как же это могло
быть?
Из-за моей спины, мягко ступая, вышла громадная эбеново-черная пантера.
Подойдя к женщине, она села подле нее. В поведении ее не было ничего
рабского.
Я был напуган. Если Душелов жива, находится в этих краях и склонна
вмешиваться в события, может случиться много ужасного. Она была гораздо
могущественнее Длиннотени, Ревуна либо Госпожи. Однако раньше она
предпочитала использовать свой дар малыми порциями, дабы досадить кому-либо
или же развлечься самой.
Она подмигнула мне - и, закрутившись, словно бы растворилась в воздухе,
оставив за собою лишь пронзительный хохот, перешедший в карканье белой
вороны.
Форвалака, насладившись зрелищем, скрылась вдали.
И я исчез.
Над головой каркнула ворона.
Чья-то рука жестко встряхнула меня за плечо.
- В добром ли ты здравии, господин? Быть может, тебе плохо?
- Что? Я сидел на каменных ступенях, привалившись к косяку массивной
деревянной двери. По верхнему краю створки расхаживала взад-вперед белая
ворона. Человек, державший меня за плечо, замахал на нее свободной рукой,
разразившись грязной руганью. Был он огромен и Волосат.
Времени было - около полуночи. Единственным источником света был
фонарь, поставленный здоровяком на булыжники мостовой. Через улицу, над
самой землей, мерцали чьи-то глаза. На миг мне показалось, что за угол, во
тьму, скользнула огромная кошка.
Человек оказался одним из шадаритов-патрульных, нанятых Освободителем
для поддержания порядка на ночных улицах и надзора за чужаками сомнительного
происхождения.
С той стороны улицы донесся смех. Патрульный явно оплошал при
исполнении обязанностей: ведь это я - свой! А она - как раз из чужаков
сомнительного происхождения!
Я снова был в Таглиосе.
Запахло дымом. Фонарь?
Нет. Дымом тянуло с лестницы за моей спиной.
Я вспомнил, как уронил лампу. Вспомнил дикую мешанину мест и времен.
- Я в порядке. Просто голова закружилась.
Смех повторился. Шадарит оглянулся, но, похоже, остался к смеху
равнодушным. Он не хотел верить моим словам. Он желал найти некий непорядок
сию минуту и не сходя с места. Пришлых он не любил, а нас, северян, полагал
безумцами и пьянью. К несчастью, во Дворце мы были в большом фаворе...
Я поднялся. Надо двигаться. Сознание мало-помалу прояснялось.
Возвращалась память. Мне отчаянно нужно отыскать знакомый вход во Дворец,
так как я должен поскорее попасть домой...
Внезапно луна брызнула на мостовую холодным светом. Время - за
полночь... И я увидел женщину, стоявшую по ту сторону улицы. Я хотел было
сказать об этом шадариту, но издали, с той стороны, куда удалилось чудище,
раздался пронзительный свист. Другому патрульному нужна была помощь.
- Поостерегись, чужеземец. С этими словами шадар поспешил прочь. Я тоже
побежал, не тратя времени даже на то, чтобы захлопнуть за собою дверь.
Вскоре я добрался до знакомого входа, однако что-то было не так. Там
должны были стоять на часах гвардейцы Корди Махера...
Оружия при мне не было, кроме обычного ножа на поясе. Я обнажил его,
приняв вид отчаянного бойца. Отряд Махера ни при каких обстоятельствах не
должен был оставлять пост. И подкупить этих ребят было невозможно.
Я нашел часовых в караульном помещении. Они были задушены.
Нужды в дальнейшем допросе пленника не было. Но кто же им надобен?
Старик? Почти наверняка. Радиша? Возможно. Ну и прочие важные персоны, какие
под руку подвернутся.
Мне едва удалось одолеть страх и не помчаться сломя голову домой. Все
равно там Тай Дэй с дядюшкой Доем.
Сняв с одного из убитых рубашку, я обернул ею горло. Хоть какая-то
защита от шарфа Душилы. Затем я заскакал вверх по лестнице, словно горный
козел, уже много лет в этом не упражнявшийся. Достигнув своего этажа, я
успел так запыхаться, что пришлось перегнуться через перила лестницы и
отдышаться, стараясь сдержать тошноту. Ноги стали совсем ватными.
Во Дворце тем временем поднялась тревога. Малость отдышавшись, я
направился в коридор - и наткнулся на мертвеца.
Он был грязным и недокормленным. Клинок развалил его тело от левого
плеча до правого бедра. Правая рука, все еще сжимавшая черный румель,
отлетела футов на десять в сторону. Все вокруг было залито кровью,
продолжавшей вытекать из разрубленного тела.
Я взглянул на шарф. Покойный сгубил множество народу. Теперь Кина
предала его самого.
Предательство такого рода - одно из самых привлекательных качеств этой
богини.
Так чисто мог рубить только Бледный Жезл.
Еще один труп лежал возле моей двери. Третий - в дверном проеме, мешая
двери закрыться.
Кровь была свежа, и трупы до сих пор кровоточили. Даже мухи налететь не
успели.
Нехотя вошел я к себе, готовый вцепиться зубами во все, что
шевельнется.
Потянуло незнакомым запахом.
Развернувшись, я столкнулся с кем-то тощим, смуглым и немытым. Меня
отшвырнули назад. Черный румель обвил мою шею, но из-за намотанной рубахи не
смог выполнить то, для чего предназначался.
Я ринулся к своему столу - и тут в затылке вспыхнула острая боль. -
Только не теперь! - мысленно вскрикнул я.
И тьма сомкнулась надо мной.
***
Очнуться заставила боль. Рука моя была в огне. Ударившись о стол, я
перевернул лампу. Горели мои бумаги, моя Летопись. Горел я сам. Я с визгом
вскочил и, едва потушив собственную руку, принялся спасать бумаги. Кроме
них, я ничего вокруг не замечал и ни о чем не думал - то ведь жизнь моя
обращалась в дым! За дымом ее ждали лишь обитель боли да суровые времена...
Где-то вдали, словно в конце длинного, страшного туннеля, я видел
дядюшку Доя, опустившегося на колени возле Тай Дэя. Меж ними и мной лежали
три мертвых тела. Двоих, судя по чистым, аккуратным разрубам, сразил Бледный
Жезл. Третий был явно убит во гневе. Похоже, противник его вовсе вышел из
себя.
Дядюшка Дой прижимал голову Тай Дэя к груди. Левая рука Тай Дэя свисала
так, словно была сломана. Правая - обнимала То Тана. Голова пятилетнего
мальчонки была как-то странно склонена в сторону. Лицо Тай Дэя было бледно.
Сознание - витало в каких-то иных Мирах.
Дядюшка Дой поднялся и пошел ко мне. Заглянув в глаза, покачал головой,
придвинулся ближе и обнял меня могучими ручищами.
- Их было слишком много. И все произошло слишком быстро, Я осел на пол.
То было, настоящее. То был сегодняшний день. То был новый ад, где мне
ни за что не хотелось оставаться.
...обрывки...
...почерневшие обрывки, со слабым хрустом крошащиеся в пальцах.
Побуревшие с углов страницы с полудюжиною начертанных неверною рукою
слов, содержание коих более неизвестно.
Все, что осталось от двух томов Летописи. Тысяча часов работы. Четыре
года нашей истории. Все это пропало навсегда...
Дядюшке Дою что-то требуется. А, хочет напоить меня каким-то странным
зельем нюень бао.
Обрывки...
...повсюду вокруг - обрывки моей работы, жизни моей, любви и боли,
разметанные суровым временем...
Тьма. И - лишь черепки времени во тьме... Эй, там! Добро пожаловать в
город мертвых...
В помещении было полно стражников. Что происходит? Мысли мои смешались.
У меня снова был припадок?
Дым. Кровь. Настоящее. Жестокое настоящее, пышущее болью, словно дракон
- огнем. Только тут я заметил присутствие капитана. Он, покачивая головой,
вышел из задней комнаты, с любопытством глядя на дядюшку Доя.
Ворвался Корди Махер, и вид у него был - словно перед лицом
наиужаснейшего ужаса за всю его долгую и безрадостную жизнь. Он направился
прямо к Старику. Я разобрал лишь:
- ..повсюду мертвые.
Ответа Костоправа я тоже не расслышал.
- ..за тобой? Костоправ пожал плечами.
- Ты просто прогнал последних... Вбежавший гвардеец что-то шепнул
Махеру.
- Слушайте! - рявкнул тот. - Там еще остались живые! Всем соблюдать
осторожность! - Они со Стариком подошли поближе. - Они заплутали в
лабиринте. Чтобы всех разыскать, нужен Одноглазый.
- Ох-хо, когда же это кончится? Судя по всему, капитан ужасно устал.
Дядюшка Дой объявил, ни к кому в особенности не обращаясь:
- Они только начинают расплачиваться.
Таглианский его был великолепен, учитывая, что еще вчера он не знал на
нем ни слова.
Из задней комнаты, согнувшись, еле переставляя ноги, вышла матушка
Гота. Она, по обычаю женщины нюень бао перед лицом катастрофы, сварила нам
чаю. Наверняка то был худший день в ее жизни. Чай оказался хорошим.
Капитан снова испытующе взглянул на дядюшку Доя и опустился возле меня
на колени.
- Что здесь случилось, Мурген?
- Толком не знаю. Начало пропустил. Я заколол одного. Вон того. От
толчка упал на стол. Провалился вроде как в дыру во времени. Может быть.
Проснулся - все горело.
Вокруг были разбросаны обуглившиеся страницы. Рука болела ужасно.
- Повсюду были мертвые. Что и как, я не видел. Очнулся лишь недавно.
Костоправ переглянулся с Махером и правой рукой сделал жест,
изображавший дядюшку Доя.
Корди Махер на отличном нюень бао попросил дядюшку рассказать, как было
дело.
Поистине, ночь тысячи сюрпризов!
- Эти Обманники были умелы, - сказал дядюшка Дой. - Напали без
предупреждения. Я проснулся лишь на миг раньше, чем двое навалились на меня.
Он объяснил, как избежал смерти, сломав чей-то хребет и чью-то шею.
Содеянное он описывал цинично и даже критически.
Не пощадил ни Тай Дэя, ни себя самого. Себя он винил в том, что,
поддавшись гневу, пустился в погоню за бежавшими Обманниками, чье бегство
оказалось диверсией. Тай Дэй, которого еще не успели и унести, заслужил
критику тем, что поддался мимолетным колебаниям, стоившим ему сломанной
руки.
- Дешево отделался, нечего сказать, - заметил Костоправ. Дядюшка Дой
кивнул, пропуская мимо ушей сарказм капитана. Он стоически платил за то, что
позволил обмануть себя.
В моих комнатах, не считая тех, что уничтожили Летопись, обнаружилось
четырнадцать трупов. Двенадцать Обманников, моя жена и мой племянник.
Шестеро были убиты Бледным Жезлом, трое - руками Тай Дэя. Двоих уложила
матушка Гота, а одного заколол я.
Сжав мое плечо, что должно было означать умиротворяющий жест, дядюшка
Дой сказал:
- Воин не губит женщин и детей. Это - дело зверей. Когда звери убивают
людей, люди бывают вынуждены излавливать и уничтожать их.
- Хорошо сказано, - заметил Костоправ. - Но Обманники никогда и не
называли себя воинами.
Дядюшкина речь не произвела на него впечатления.
Махер тоже не слишком растрогался.
- Такова их вера, отче. Таков их Путь. Они - жрецы Смерти. Ни пол, ни
возраст тех, кого приносят в жертву, не значат ничего. Жертвы отправляются
прямиком в рай, Избегая нового оборота колеса жизни, сколь бы ни отягощена
была их карма. Лицо Дядюшки Доя потемнело.
- Я знаю обычаи туга. Не говори больше о туга.
Он, судя по всему, не услышал ничего нового для себя.
Корди зловеще улыбнулся:
- Вы, вероятно, заняли почетное место в их списке наижеланнейших жертв,
уничтожив стольких Обманников. Обманник, - расправившись с человеком,
убившим многих людей, обретает высокое положение.
Я слышал болтовню Махера, но не отметил ее как нечто осмысленное.
- Туга - не более безумна, чем любая другая вера.
Слова мои оскорбили всех в равной мере.
И - к лучшему.
Махер принялся орать на своих гвардейцев, не оправдавших высокого
доверия. Мое несчастье было лишь одним из многих, и число их продолжало
расти.
Я тупо сказал:
- Махер, от таких штук невозможно уберечься. Они же не бойцы. - Я
швырнул обугленными листами, которые еще сжимал в руке, в ближайший труп. -
Они пришли, намереваясь в полночь устроить здесь свой рай. Возможно, даже
без всяких планов отступления. Капитан, - тут я понизил голос, - надо бы
посмотреть, что с Копченым.
Костоправ нахмурился, словно я разом выдал все возможные тайны, но
сказал лишь:
- Тебе что-нибудь нужно? Хочешь, чтоб кто-нибудь остался с тобой?
Он понимал, что значила для меня Сари.
- Вот откуда я начал проваливаться в прошлое, капитан. Пока семья была
со мной, они меня успокаивали, если в голове начиналась заваруха. Ты вправду
хочешь мне помочь? Поправь Тай Даю руку. А там - иди, делай, что должен.
Костоправ кивнул и сделал легкий жест, обычно означавший: "Трогай!"
Сейчас этот жест говорил куда больше. Он говорил, что однажды утром Нарайан
Сингх проснется и увидит, какую бурю посеял. Нигде в мире для него больше
нет безопасного места.
Я поднялся и угрюмо направился в спальню. Позади застонал Тай Дэй -
капитан выправлял его руку. Занимаясь этим, Старик раздавал приказы,
означавшие значительную интенсификацию военных действий.
Дядюшка Дой последовал за мной. Свершившееся причиняет меньше боли, чем
предчувствия грядущего. Я снял с шеи жены румель и некоторое время стоял с
ним в руке, глядя на нее. Душила, должно быть, был настоящим мастером. Шея
ее не была сломана, и даже кровоподтека на горле не было. Казалось, она
уснула. Хотя, взяв ее за запястье, я не ощутил биения пульса.
- Дядюшка Дой, можно, я побуду один?
- Конечно. Но сначала выпей это. Оно поможет тебе отдохнуть.
Он подал мне какую-то жидкость, пахнувшую на редкость омерзительно.
В первый ли раз?
Он ушел. Я в последний раз лег рядом с Сари И держал ее за руку, пока
снадобье не растеклось по телу, призывая ко сну. Я передумал все обычные
мысли, вынашивая обычные планы мести. Потом в голову пришло немыслимое:
может, и хорошо, что это случилось до того, как Сари по-настоящему успела
узнать, что значит принадлежать к; Отряду. Я вспоминал великое чудо нашей
семейной жизни. Мысли мри были и здравы и безумные в меня вселился
благостный покой, неизбежный при близости всякой безвременной смерти., Я
уснул. Но даже в царстве снов не мог обмануть боли, Мне снились жестокие
сны, от коих я откажусь, пробудившись. Похоже было, что сама Кина
насмехается надо мной, подсказывая, что триумф был великолепнейшим обманом.
***
Когда я проснулся с трещавшей после Доева снадобья головой. Сари рядом
не было. Поднявшись, я принялся обшаривать комнаты, пока не наткнулся на
матушку Готу. Старуха чаевничала, разговаривая сама с собою - точно в том же
тоне, как и со всем остальным миром.
- Где Сари? - спросил я. - Налей и мне чаю, пожалуйста. Что случилось с
ней?
Гота воззрилась на меня, словно я был безумцем.
- Она умер.
И в первый раз не стала критиковать дочь.
- Это я знаю. Куда исчезло тело?
- Ее забрали дом.
- Что?! Кто?!
Во мне начала вздыматься волна кипучего гнева. Как они посмели?!..
Кто?!..
- Дой. Тай Дэй. Двоюродные братья. Дядья. Взять Сари с То Тан дом. Меня
- смотреть ты.
- Она была моей женой. Я...
- Она быть нюень бао прежде - твоей женой. Она нюень бао сейчас. Она
быть нюень бао завтра. Хонь Тэй выдумки - это не менять.
Я взял себя в руки, не допустив срыва. С точки зрения нюень бао, Гота
была права.
К тому же прямо сейчас я с этим ничего не мог бы поделать. Амбиции,
лелеемые еще утром, улетучились, и хотелось лишь одного: возможности сидеть
на месте и жалеть себя.
С чашкой чая я вернулся в свою комнату. Усевшись на нашу кровать,
достал нефритовый амулет, принадлежавший Хонь Тэй. Он показался теплым и
даже более живым, чем я сам. Я уже долго не носил его и теперь надел на
левое запястье.
Злость можно будет выместить на дядюшке Дое, когда он явится.
Если только явится...
Своей тактической задачи не выполнил ни один отряд Душил, однако рейд
их увенчался психологическим успехом. Город был ошеломлен. Власти -
шокированы. Всеобщий ужас не шел ни в какое сравнение с причиненным уроном.
Впрочем, капитан взял ситуацию в руки и развернул кругом.
На следующее же утро, пока большинство из нас все еще боролось с
чувствами, он под старой личиной Освободителя отправился к таглианским
солдатам. Он объявил новую эру всеобщей, беспощадной войны с Хозяином Теней
и туга, причем предал огласке лишь меньшую часть происшедшего во Дворце.
Слухи, широко разошедшиеся по городским проулкам, распалили всеобщий гнев.
Долгие годы война шла где-то далеко, в старой Стране Теней, а посему лишь
слегка затрагивала чувства людей. Набег Обманников снова принес войну к
самому порогу, и, энтузиазм былых дней воскрес.
Освободитель сказал народу, что годы подготовки позади. Настал час
правого суда над нечестивыми. Но немедленное выступление означало ведение
войны в зимнее время. Я спросил Старика, действительно ли он намерен
выступать, не дожидаясь потепления.
- Именно. Более или менее. Ты знаешь, где они закрепились; ездил туда
на Копченом. Что я хочу сказать: надо быть полным безумцем, чтобы в самый
снегопад прорываться сквозь Данда Преш.
Безумцем, значит...
- Солдатам придется тяжело.
- Если выдержал старый хрен вроде меня, то и все выдержат.
Верно. Только некоторые перенесут все это лучше прочих. Некоторые -
просто одержимы...
Черт возьми, одержимости и ненависти в Черном Отряде хватит на всех.
Работа сделалась для меня всем. Злые времена миновали. Я не
проваливался более в ужасы вчерашнего дня, дабы избежать ужасов дня
сегодняшнего - это я знал наверняка. Однако спалось мне плохо. За стеной сна
до сих пор скрывался ад. Я закопался в Летопись, переписывая наново все, что
пожрал огонь. Для этого я без устали и пощады гонял Копченого в прошлое,
проверяя свои воспоминания.
Весть о новом положении распространилась по таглианским землям так
быстро, как только могут поспевать копыта лошадей.
Госпожа начала собирать армию и обучать ее навыкам войны со сгустками
тьмы, по коим Хозяева Теней получили свое название.
До меня дошло, что Гоблин совершенно пропал куда-то, но - только через
несколько недель после его пропажи. Я боялся, что его убили, но Ворчун,
казалось, не слишком беспокоился.
Одноглазый был страшно раздосадован. Он так отчаянно старался свести
своего приятеля с моей тещей, а того и след простыл!
***
В ночи, когда ветер не проникает в палату сквозь разбитые, потускневшие
окна, не гарцует по опустевшим коридорам и не шепчется с мириадами ползучих
теней, крепость сию наполняет безмолвие камня.
Холодные, жестокие сны кипят внутри фигуры, распятой на троне,
истлевшем от древности своей. Вот луч света пробивается к ней. Фигура
вздыхает, втягивая свет, и испускает волшебный шар своих сновидений, и шар
тот, непостижимым образом отыскав дорогу сквозь извилистые коридоры
неподвижности, устремляется в мир в поисках сознания, что воспримет его.
Тогда Тени по всей равнине исчезают, словно стаи пескарей, почуявших
приближение могучего хищника.
Звезды подмигивают им с холодной насмешкой.
Так было, так есть, и так будет.
Обитель боли?
Издевательский смех.
Да, она прекрасна. Почти так же, как я. Но она - не про тебя.
Женщина заботливо укрыла ребенка на ночь. Каждый жест ее был исполнен
грации.
Я... Внезапно там оказался я.
НЕТ! Не про тебя! Она моя!
Твое - лишь то, что дам тебе я. Я даю тебе боль. Вот она, обитель боли.
Нет! Кто бы ты ни...
СТУПАЙ!
- У-ф-ф!
Я открыл глаза и увидел Тай Дэя с дядюшкой Доем. Они встревоженно
смотрели на меня. Я помотал головой, удивленный столь скорым их
возвращением.
Я лежал на полу в своей рабочей комнате, но одет был для сна.
- Что я тут делаю?
- Ты ходил и разговаривал во сне, - отвечал дядюшка Дой. - Чем и
встревожил нас.
- Разговаривал?
Никогда еще не разговаривал во сне. Впрочем, и не ходил никогда.
- Разрази его все, у меня снова был припадок! Но на этот раз я кое-что
помнил.
- Это нужно записать. Прямо сейчас, пока не забыл.
Я ринулся к столу и тут же осознал, что не имею ни малейшего понятия,
как об этом писать. С досады я отшвырнул перо.
Вошла матушка Гота с чаем. Налила мне, затем дядюшке Дою, а после и Тай
Дэю. Смерть Сари глубоко ранила ее душу, подавив вздорность ее характера.
Сейчас она проделывала все чисто машинально.
Так продолжалось уже не первый день.
- В чем твоя беда? - спросил дядюшка Дой.
- Как тебе... Все помню, а вот объяснить...
- Если так, нужно расслабиться. Перестань бороться с собою. Тай Дэй,
подай учебные мечи.
Я хотел было заорать, что сейчас не время, однако мечи были дядюшкиным
средством от всех напастей. Принять оружие, проделать учебный ритуал,
повторить позиции - все это требует полной сосредоточенности. И всегда
действовало, вопреки всему моему неверию.
К нам присоединилась даже Гота, хотя умела она еще меньше моего.
В ту ночь, когда я пытался найти дорогу наружу из палаты Копченого, я
гадал, не разбросал ли Одноглазый по коридорам чар, сбивающих с пути.
Оказалось, что да, к тому же разбросал их по всей заброшенной части Дворца,
чтобы наше местоположение ничем не выделялось. Он дал мне амулет из
разноцветных зачарованных шерстяных нитей, велев носить на запястье и
сказав, что это позволит мне свободно ходить сквозь его чары и в голове не
станет мутиться - по крайней мере больше, чем обычно.
- Будь осторожен, - предостерег он. - Я эти заклятья меняю каждый день
- ты же теперь регулярно с Копченым работаешь. Не хотелось бы, чтоб
кто-нибудь -. - особенно Радиша - вломился, пока душа твоя вдали от тела.
В этом имелся смысл. Копченый для нас был бесценен. Такого прекрасного
орудия для добычи сведений никогда прежде не бывало, и мы не могли,
рисковать, делясь им с кем бы то ни было.
Старик вручил мне перечень необходимых ему регулярных проверок. Там
упоминалось и плотное наблюдение за Ножом. Однако полученными сведениями он
не спешил пользоваться. Наверное, отсиживался тишком, дабы Нож набрался
самоуверенности. И уж заодно решил за нас проблему религиозных раздоров. Я
вопросов не задавал, однако был уверен, что политика Ворчуна тщательно
выверена. Жречество было нашим главным политическим соперником. Кстати, в
использовании жрецов ради того, чтобы Нож не забрал слишком уж большую силу,
по-моему, тоже был смысл.
Имелся у меня и персональный план изысканий: кое-что - для
удовлетворения любопытства, а в основном - для выверения событий,
нуждающихся в отражении в Летописи. Только на работу с книгами у меня
уходило по десять часов в день.
***
Я просыпался, писал, ел, писал, навещал Копченого, писал, ненадолго
засыпал, а после просыпался, и все начиналось снова. Спал я обычно
беспокойно: мало приятного пребывать в обители боли.
Дядюшка Дой решил не возвращаться на болота. И матушка Гота - тоже.
Большей частью они не показывались мне на глаза, но постоянно находились
неподалеку и наблюдали. Ждали исполнения своих надежд.
Война вступила в новую фазу, и нюень бао решили принять в ней участие.
Значит, жестокость Обманников будет уничтожена при помощи жестокости нюень
бао.
***
Одна из главных задач соглядатая, как выяснилось, состоит в том, чтобы
понять, где искать нужные сведения. Когда мне нужно было узнать что-либо для
Летописи, я, как правило, имел представление, когда, где и при чьем участии
происходили данные события. Вдобавок, перепархивая с места на место, можно
проверить собственную память, каковую я нашел поразительно недостоверной.
Видимо, никто не помнит ничего точно так, как оно было на самом деле.
Искажения зачастую пропорциональны вложенной в описание толике личностной
оценки и того самого "заднего ума", коим, как известно, каждый крепок.
***
Одноглазый, конечно, тоже не чужд был личностного подхода. Может, из-за
него-то он и запрещал мне заглядывать в свои оружейные мастерские. Если
только причина не крылась в желании уберечь свои гроссбухи от постороннего
глаза. Надо будет заглянуть к нему - скоро он сворачивает мастерские.
Одноглазый тащил на своих старческих плечах порядочную ношу. Среди
всего прочего он был кем-то вроде министра вооружений. В его ведении
находились несколько укрепленных городских кварталов, где изготавливали все,
от наконечников для стрел до громадных осадных орудий. Большая часть
продукции тут же паковалась и отсылалась в гавань, где ее грузили на барки и
сплавляли вниз по реке до дельты, откуда, чередой извилистых каналов,
проводили в реку Нагир. Затем они поднимались вверх по Нагиру и его притокам
и доставляли оружие в арсеналы приграничных гарнизонов. Несомненно, какое-то
количество материалов не попадало по назначению. Одноглазый, безусловно,
извлекал выгоды из своего положения. Надеюсь, ему хватает ума не торговать с
врагом. Если капитан поймает его на этом. Одноглазый поймет, что с Ножом еще
мягко обошлись, словно с проказливым младшим братишкой.
***
Первый визит в арсеналы был просто кратким набегом. Комплекс
Одноглазого состоял из множества зданий, некогда ничем не связанных, а ныне
превращенных в запутанный лабиринт. Все окна и большая часть дверей были
заложены кирпичом. Немногочисленные входы стерегли люди, отобранные по
росту, злобности нрава и отсутствию воображения. Они не впускали и не
выпускали никого. На улице подле грузовых ворот ни днем ни ночью было не
протолкнуться. Шеренги фургонов и телег, влекомых усталыми волами, медленно
продвигались к воротам, где их разгружали и снова нагружали ломовики. За
ними неусыпно присматривали те самые, лишенные воображения, у коих выступала
задолго до того, как я записался в Отряд. Душелов...
Костоправ присутствовал при ее смерти. Душелов...
Это многое объясняло. Это раскрывало сотни загадок. Но как же это могло
быть?
Из-за моей спины, мягко ступая, вышла громадная эбеново-черная пантера.
Подойдя к женщине, она села подле нее. В поведении ее не было ничего
рабского.
Я был напуган. Если Душелов жива, находится в этих краях и склонна
вмешиваться в события, может случиться много ужасного. Она была гораздо
могущественнее Длиннотени, Ревуна либо Госпожи. Однако раньше она
предпочитала использовать свой дар малыми порциями, дабы досадить кому-либо
или же развлечься самой.
Она подмигнула мне - и, закрутившись, словно бы растворилась в воздухе,
оставив за собою лишь пронзительный хохот, перешедший в карканье белой
вороны.
Форвалака, насладившись зрелищем, скрылась вдали.
И я исчез.
Над головой каркнула ворона.
Чья-то рука жестко встряхнула меня за плечо.
- В добром ли ты здравии, господин? Быть может, тебе плохо?
- Что? Я сидел на каменных ступенях, привалившись к косяку массивной
деревянной двери. По верхнему краю створки расхаживала взад-вперед белая
ворона. Человек, державший меня за плечо, замахал на нее свободной рукой,
разразившись грязной руганью. Был он огромен и Волосат.
Времени было - около полуночи. Единственным источником света был
фонарь, поставленный здоровяком на булыжники мостовой. Через улицу, над
самой землей, мерцали чьи-то глаза. На миг мне показалось, что за угол, во
тьму, скользнула огромная кошка.
Человек оказался одним из шадаритов-патрульных, нанятых Освободителем
для поддержания порядка на ночных улицах и надзора за чужаками сомнительного
происхождения.
С той стороны улицы донесся смех. Патрульный явно оплошал при
исполнении обязанностей: ведь это я - свой! А она - как раз из чужаков
сомнительного происхождения!
Я снова был в Таглиосе.
Запахло дымом. Фонарь?
Нет. Дымом тянуло с лестницы за моей спиной.
Я вспомнил, как уронил лампу. Вспомнил дикую мешанину мест и времен.
- Я в порядке. Просто голова закружилась.
Смех повторился. Шадарит оглянулся, но, похоже, остался к смеху
равнодушным. Он не хотел верить моим словам. Он желал найти некий непорядок
сию минуту и не сходя с места. Пришлых он не любил, а нас, северян, полагал
безумцами и пьянью. К несчастью, во Дворце мы были в большом фаворе...
Я поднялся. Надо двигаться. Сознание мало-помалу прояснялось.
Возвращалась память. Мне отчаянно нужно отыскать знакомый вход во Дворец,
так как я должен поскорее попасть домой...
Внезапно луна брызнула на мостовую холодным светом. Время - за
полночь... И я увидел женщину, стоявшую по ту сторону улицы. Я хотел было
сказать об этом шадариту, но издали, с той стороны, куда удалилось чудище,
раздался пронзительный свист. Другому патрульному нужна была помощь.
- Поостерегись, чужеземец. С этими словами шадар поспешил прочь. Я тоже
побежал, не тратя времени даже на то, чтобы захлопнуть за собою дверь.
Вскоре я добрался до знакомого входа, однако что-то было не так. Там
должны были стоять на часах гвардейцы Корди Махера...
Оружия при мне не было, кроме обычного ножа на поясе. Я обнажил его,
приняв вид отчаянного бойца. Отряд Махера ни при каких обстоятельствах не
должен был оставлять пост. И подкупить этих ребят было невозможно.
Я нашел часовых в караульном помещении. Они были задушены.
Нужды в дальнейшем допросе пленника не было. Но кто же им надобен?
Старик? Почти наверняка. Радиша? Возможно. Ну и прочие важные персоны, какие
под руку подвернутся.
Мне едва удалось одолеть страх и не помчаться сломя голову домой. Все
равно там Тай Дэй с дядюшкой Доем.
Сняв с одного из убитых рубашку, я обернул ею горло. Хоть какая-то
защита от шарфа Душилы. Затем я заскакал вверх по лестнице, словно горный
козел, уже много лет в этом не упражнявшийся. Достигнув своего этажа, я
успел так запыхаться, что пришлось перегнуться через перила лестницы и
отдышаться, стараясь сдержать тошноту. Ноги стали совсем ватными.
Во Дворце тем временем поднялась тревога. Малость отдышавшись, я
направился в коридор - и наткнулся на мертвеца.
Он был грязным и недокормленным. Клинок развалил его тело от левого
плеча до правого бедра. Правая рука, все еще сжимавшая черный румель,
отлетела футов на десять в сторону. Все вокруг было залито кровью,
продолжавшей вытекать из разрубленного тела.
Я взглянул на шарф. Покойный сгубил множество народу. Теперь Кина
предала его самого.
Предательство такого рода - одно из самых привлекательных качеств этой
богини.
Так чисто мог рубить только Бледный Жезл.
Еще один труп лежал возле моей двери. Третий - в дверном проеме, мешая
двери закрыться.
Кровь была свежа, и трупы до сих пор кровоточили. Даже мухи налететь не
успели.
Нехотя вошел я к себе, готовый вцепиться зубами во все, что
шевельнется.
Потянуло незнакомым запахом.
Развернувшись, я столкнулся с кем-то тощим, смуглым и немытым. Меня
отшвырнули назад. Черный румель обвил мою шею, но из-за намотанной рубахи не
смог выполнить то, для чего предназначался.
Я ринулся к своему столу - и тут в затылке вспыхнула острая боль. -
Только не теперь! - мысленно вскрикнул я.
И тьма сомкнулась надо мной.
***
Очнуться заставила боль. Рука моя была в огне. Ударившись о стол, я
перевернул лампу. Горели мои бумаги, моя Летопись. Горел я сам. Я с визгом
вскочил и, едва потушив собственную руку, принялся спасать бумаги. Кроме
них, я ничего вокруг не замечал и ни о чем не думал - то ведь жизнь моя
обращалась в дым! За дымом ее ждали лишь обитель боли да суровые времена...
Где-то вдали, словно в конце длинного, страшного туннеля, я видел
дядюшку Доя, опустившегося на колени возле Тай Дэя. Меж ними и мной лежали
три мертвых тела. Двоих, судя по чистым, аккуратным разрубам, сразил Бледный
Жезл. Третий был явно убит во гневе. Похоже, противник его вовсе вышел из
себя.
Дядюшка Дой прижимал голову Тай Дэя к груди. Левая рука Тай Дэя свисала
так, словно была сломана. Правая - обнимала То Тана. Голова пятилетнего
мальчонки была как-то странно склонена в сторону. Лицо Тай Дэя было бледно.
Сознание - витало в каких-то иных Мирах.
Дядюшка Дой поднялся и пошел ко мне. Заглянув в глаза, покачал головой,
придвинулся ближе и обнял меня могучими ручищами.
- Их было слишком много. И все произошло слишком быстро, Я осел на пол.
То было, настоящее. То был сегодняшний день. То был новый ад, где мне
ни за что не хотелось оставаться.
...обрывки...
...почерневшие обрывки, со слабым хрустом крошащиеся в пальцах.
Побуревшие с углов страницы с полудюжиною начертанных неверною рукою
слов, содержание коих более неизвестно.
Все, что осталось от двух томов Летописи. Тысяча часов работы. Четыре
года нашей истории. Все это пропало навсегда...
Дядюшке Дою что-то требуется. А, хочет напоить меня каким-то странным
зельем нюень бао.
Обрывки...
...повсюду вокруг - обрывки моей работы, жизни моей, любви и боли,
разметанные суровым временем...
Тьма. И - лишь черепки времени во тьме... Эй, там! Добро пожаловать в
город мертвых...
В помещении было полно стражников. Что происходит? Мысли мои смешались.
У меня снова был припадок?
Дым. Кровь. Настоящее. Жестокое настоящее, пышущее болью, словно дракон
- огнем. Только тут я заметил присутствие капитана. Он, покачивая головой,
вышел из задней комнаты, с любопытством глядя на дядюшку Доя.
Ворвался Корди Махер, и вид у него был - словно перед лицом
наиужаснейшего ужаса за всю его долгую и безрадостную жизнь. Он направился
прямо к Старику. Я разобрал лишь:
- ..повсюду мертвые.
Ответа Костоправа я тоже не расслышал.
- ..за тобой? Костоправ пожал плечами.
- Ты просто прогнал последних... Вбежавший гвардеец что-то шепнул
Махеру.
- Слушайте! - рявкнул тот. - Там еще остались живые! Всем соблюдать
осторожность! - Они со Стариком подошли поближе. - Они заплутали в
лабиринте. Чтобы всех разыскать, нужен Одноглазый.
- Ох-хо, когда же это кончится? Судя по всему, капитан ужасно устал.
Дядюшка Дой объявил, ни к кому в особенности не обращаясь:
- Они только начинают расплачиваться.
Таглианский его был великолепен, учитывая, что еще вчера он не знал на
нем ни слова.
Из задней комнаты, согнувшись, еле переставляя ноги, вышла матушка
Гота. Она, по обычаю женщины нюень бао перед лицом катастрофы, сварила нам
чаю. Наверняка то был худший день в ее жизни. Чай оказался хорошим.
Капитан снова испытующе взглянул на дядюшку Доя и опустился возле меня
на колени.
- Что здесь случилось, Мурген?
- Толком не знаю. Начало пропустил. Я заколол одного. Вон того. От
толчка упал на стол. Провалился вроде как в дыру во времени. Может быть.
Проснулся - все горело.
Вокруг были разбросаны обуглившиеся страницы. Рука болела ужасно.
- Повсюду были мертвые. Что и как, я не видел. Очнулся лишь недавно.
Костоправ переглянулся с Махером и правой рукой сделал жест,
изображавший дядюшку Доя.
Корди Махер на отличном нюень бао попросил дядюшку рассказать, как было
дело.
Поистине, ночь тысячи сюрпризов!
- Эти Обманники были умелы, - сказал дядюшка Дой. - Напали без
предупреждения. Я проснулся лишь на миг раньше, чем двое навалились на меня.
Он объяснил, как избежал смерти, сломав чей-то хребет и чью-то шею.
Содеянное он описывал цинично и даже критически.
Не пощадил ни Тай Дэя, ни себя самого. Себя он винил в том, что,
поддавшись гневу, пустился в погоню за бежавшими Обманниками, чье бегство
оказалось диверсией. Тай Дэй, которого еще не успели и унести, заслужил
критику тем, что поддался мимолетным колебаниям, стоившим ему сломанной
руки.
- Дешево отделался, нечего сказать, - заметил Костоправ. Дядюшка Дой
кивнул, пропуская мимо ушей сарказм капитана. Он стоически платил за то, что
позволил обмануть себя.
В моих комнатах, не считая тех, что уничтожили Летопись, обнаружилось
четырнадцать трупов. Двенадцать Обманников, моя жена и мой племянник.
Шестеро были убиты Бледным Жезлом, трое - руками Тай Дэя. Двоих уложила
матушка Гота, а одного заколол я.
Сжав мое плечо, что должно было означать умиротворяющий жест, дядюшка
Дой сказал:
- Воин не губит женщин и детей. Это - дело зверей. Когда звери убивают
людей, люди бывают вынуждены излавливать и уничтожать их.
- Хорошо сказано, - заметил Костоправ. - Но Обманники никогда и не
называли себя воинами.
Дядюшкина речь не произвела на него впечатления.
Махер тоже не слишком растрогался.
- Такова их вера, отче. Таков их Путь. Они - жрецы Смерти. Ни пол, ни
возраст тех, кого приносят в жертву, не значат ничего. Жертвы отправляются
прямиком в рай, Избегая нового оборота колеса жизни, сколь бы ни отягощена
была их карма. Лицо Дядюшки Доя потемнело.
- Я знаю обычаи туга. Не говори больше о туга.
Он, судя по всему, не услышал ничего нового для себя.
Корди зловеще улыбнулся:
- Вы, вероятно, заняли почетное место в их списке наижеланнейших жертв,
уничтожив стольких Обманников. Обманник, - расправившись с человеком,
убившим многих людей, обретает высокое положение.
Я слышал болтовню Махера, но не отметил ее как нечто осмысленное.
- Туга - не более безумна, чем любая другая вера.
Слова мои оскорбили всех в равной мере.
И - к лучшему.
Махер принялся орать на своих гвардейцев, не оправдавших высокого
доверия. Мое несчастье было лишь одним из многих, и число их продолжало
расти.
Я тупо сказал:
- Махер, от таких штук невозможно уберечься. Они же не бойцы. - Я
швырнул обугленными листами, которые еще сжимал в руке, в ближайший труп. -
Они пришли, намереваясь в полночь устроить здесь свой рай. Возможно, даже
без всяких планов отступления. Капитан, - тут я понизил голос, - надо бы
посмотреть, что с Копченым.
Костоправ нахмурился, словно я разом выдал все возможные тайны, но
сказал лишь:
- Тебе что-нибудь нужно? Хочешь, чтоб кто-нибудь остался с тобой?
Он понимал, что значила для меня Сари.
- Вот откуда я начал проваливаться в прошлое, капитан. Пока семья была
со мной, они меня успокаивали, если в голове начиналась заваруха. Ты вправду
хочешь мне помочь? Поправь Тай Даю руку. А там - иди, делай, что должен.
Костоправ кивнул и сделал легкий жест, обычно означавший: "Трогай!"
Сейчас этот жест говорил куда больше. Он говорил, что однажды утром Нарайан
Сингх проснется и увидит, какую бурю посеял. Нигде в мире для него больше
нет безопасного места.
Я поднялся и угрюмо направился в спальню. Позади застонал Тай Дэй -
капитан выправлял его руку. Занимаясь этим, Старик раздавал приказы,
означавшие значительную интенсификацию военных действий.
Дядюшка Дой последовал за мной. Свершившееся причиняет меньше боли, чем
предчувствия грядущего. Я снял с шеи жены румель и некоторое время стоял с
ним в руке, глядя на нее. Душила, должно быть, был настоящим мастером. Шея
ее не была сломана, и даже кровоподтека на горле не было. Казалось, она
уснула. Хотя, взяв ее за запястье, я не ощутил биения пульса.
- Дядюшка Дой, можно, я побуду один?
- Конечно. Но сначала выпей это. Оно поможет тебе отдохнуть.
Он подал мне какую-то жидкость, пахнувшую на редкость омерзительно.
В первый ли раз?
Он ушел. Я в последний раз лег рядом с Сари И держал ее за руку, пока
снадобье не растеклось по телу, призывая ко сну. Я передумал все обычные
мысли, вынашивая обычные планы мести. Потом в голову пришло немыслимое:
может, и хорошо, что это случилось до того, как Сари по-настоящему успела
узнать, что значит принадлежать к; Отряду. Я вспоминал великое чудо нашей
семейной жизни. Мысли мри были и здравы и безумные в меня вселился
благостный покой, неизбежный при близости всякой безвременной смерти., Я
уснул. Но даже в царстве снов не мог обмануть боли, Мне снились жестокие
сны, от коих я откажусь, пробудившись. Похоже было, что сама Кина
насмехается надо мной, подсказывая, что триумф был великолепнейшим обманом.
***
Когда я проснулся с трещавшей после Доева снадобья головой. Сари рядом
не было. Поднявшись, я принялся обшаривать комнаты, пока не наткнулся на
матушку Готу. Старуха чаевничала, разговаривая сама с собою - точно в том же
тоне, как и со всем остальным миром.
- Где Сари? - спросил я. - Налей и мне чаю, пожалуйста. Что случилось с
ней?
Гота воззрилась на меня, словно я был безумцем.
- Она умер.
И в первый раз не стала критиковать дочь.
- Это я знаю. Куда исчезло тело?
- Ее забрали дом.
- Что?! Кто?!
Во мне начала вздыматься волна кипучего гнева. Как они посмели?!..
Кто?!..
- Дой. Тай Дэй. Двоюродные братья. Дядья. Взять Сари с То Тан дом. Меня
- смотреть ты.
- Она была моей женой. Я...
- Она быть нюень бао прежде - твоей женой. Она нюень бао сейчас. Она
быть нюень бао завтра. Хонь Тэй выдумки - это не менять.
Я взял себя в руки, не допустив срыва. С точки зрения нюень бао, Гота
была права.
К тому же прямо сейчас я с этим ничего не мог бы поделать. Амбиции,
лелеемые еще утром, улетучились, и хотелось лишь одного: возможности сидеть
на месте и жалеть себя.
С чашкой чая я вернулся в свою комнату. Усевшись на нашу кровать,
достал нефритовый амулет, принадлежавший Хонь Тэй. Он показался теплым и
даже более живым, чем я сам. Я уже долго не носил его и теперь надел на
левое запястье.
Злость можно будет выместить на дядюшке Дое, когда он явится.
Если только явится...
Своей тактической задачи не выполнил ни один отряд Душил, однако рейд
их увенчался психологическим успехом. Город был ошеломлен. Власти -
шокированы. Всеобщий ужас не шел ни в какое сравнение с причиненным уроном.
Впрочем, капитан взял ситуацию в руки и развернул кругом.
На следующее же утро, пока большинство из нас все еще боролось с
чувствами, он под старой личиной Освободителя отправился к таглианским
солдатам. Он объявил новую эру всеобщей, беспощадной войны с Хозяином Теней
и туга, причем предал огласке лишь меньшую часть происшедшего во Дворце.
Слухи, широко разошедшиеся по городским проулкам, распалили всеобщий гнев.
Долгие годы война шла где-то далеко, в старой Стране Теней, а посему лишь
слегка затрагивала чувства людей. Набег Обманников снова принес войну к
самому порогу, и, энтузиазм былых дней воскрес.
Освободитель сказал народу, что годы подготовки позади. Настал час
правого суда над нечестивыми. Но немедленное выступление означало ведение
войны в зимнее время. Я спросил Старика, действительно ли он намерен
выступать, не дожидаясь потепления.
- Именно. Более или менее. Ты знаешь, где они закрепились; ездил туда
на Копченом. Что я хочу сказать: надо быть полным безумцем, чтобы в самый
снегопад прорываться сквозь Данда Преш.
Безумцем, значит...
- Солдатам придется тяжело.
- Если выдержал старый хрен вроде меня, то и все выдержат.
Верно. Только некоторые перенесут все это лучше прочих. Некоторые -
просто одержимы...
Черт возьми, одержимости и ненависти в Черном Отряде хватит на всех.
Работа сделалась для меня всем. Злые времена миновали. Я не
проваливался более в ужасы вчерашнего дня, дабы избежать ужасов дня
сегодняшнего - это я знал наверняка. Однако спалось мне плохо. За стеной сна
до сих пор скрывался ад. Я закопался в Летопись, переписывая наново все, что
пожрал огонь. Для этого я без устали и пощады гонял Копченого в прошлое,
проверяя свои воспоминания.
Весть о новом положении распространилась по таглианским землям так
быстро, как только могут поспевать копыта лошадей.
Госпожа начала собирать армию и обучать ее навыкам войны со сгустками
тьмы, по коим Хозяева Теней получили свое название.
До меня дошло, что Гоблин совершенно пропал куда-то, но - только через
несколько недель после его пропажи. Я боялся, что его убили, но Ворчун,
казалось, не слишком беспокоился.
Одноглазый был страшно раздосадован. Он так отчаянно старался свести
своего приятеля с моей тещей, а того и след простыл!
***
В ночи, когда ветер не проникает в палату сквозь разбитые, потускневшие
окна, не гарцует по опустевшим коридорам и не шепчется с мириадами ползучих
теней, крепость сию наполняет безмолвие камня.
Холодные, жестокие сны кипят внутри фигуры, распятой на троне,
истлевшем от древности своей. Вот луч света пробивается к ней. Фигура
вздыхает, втягивая свет, и испускает волшебный шар своих сновидений, и шар
тот, непостижимым образом отыскав дорогу сквозь извилистые коридоры
неподвижности, устремляется в мир в поисках сознания, что воспримет его.
Тогда Тени по всей равнине исчезают, словно стаи пескарей, почуявших
приближение могучего хищника.
Звезды подмигивают им с холодной насмешкой.
Так было, так есть, и так будет.
Обитель боли?
Издевательский смех.
Да, она прекрасна. Почти так же, как я. Но она - не про тебя.
Женщина заботливо укрыла ребенка на ночь. Каждый жест ее был исполнен
грации.
Я... Внезапно там оказался я.
НЕТ! Не про тебя! Она моя!
Твое - лишь то, что дам тебе я. Я даю тебе боль. Вот она, обитель боли.
Нет! Кто бы ты ни...
СТУПАЙ!
- У-ф-ф!
Я открыл глаза и увидел Тай Дэя с дядюшкой Доем. Они встревоженно
смотрели на меня. Я помотал головой, удивленный столь скорым их
возвращением.
Я лежал на полу в своей рабочей комнате, но одет был для сна.
- Что я тут делаю?
- Ты ходил и разговаривал во сне, - отвечал дядюшка Дой. - Чем и
встревожил нас.
- Разговаривал?
Никогда еще не разговаривал во сне. Впрочем, и не ходил никогда.
- Разрази его все, у меня снова был припадок! Но на этот раз я кое-что
помнил.
- Это нужно записать. Прямо сейчас, пока не забыл.
Я ринулся к столу и тут же осознал, что не имею ни малейшего понятия,
как об этом писать. С досады я отшвырнул перо.
Вошла матушка Гота с чаем. Налила мне, затем дядюшке Дою, а после и Тай
Дэю. Смерть Сари глубоко ранила ее душу, подавив вздорность ее характера.
Сейчас она проделывала все чисто машинально.
Так продолжалось уже не первый день.
- В чем твоя беда? - спросил дядюшка Дой.
- Как тебе... Все помню, а вот объяснить...
- Если так, нужно расслабиться. Перестань бороться с собою. Тай Дэй,
подай учебные мечи.
Я хотел было заорать, что сейчас не время, однако мечи были дядюшкиным
средством от всех напастей. Принять оружие, проделать учебный ритуал,
повторить позиции - все это требует полной сосредоточенности. И всегда
действовало, вопреки всему моему неверию.
К нам присоединилась даже Гота, хотя умела она еще меньше моего.
В ту ночь, когда я пытался найти дорогу наружу из палаты Копченого, я
гадал, не разбросал ли Одноглазый по коридорам чар, сбивающих с пути.
Оказалось, что да, к тому же разбросал их по всей заброшенной части Дворца,
чтобы наше местоположение ничем не выделялось. Он дал мне амулет из
разноцветных зачарованных шерстяных нитей, велев носить на запястье и
сказав, что это позволит мне свободно ходить сквозь его чары и в голове не
станет мутиться - по крайней мере больше, чем обычно.
- Будь осторожен, - предостерег он. - Я эти заклятья меняю каждый день
- ты же теперь регулярно с Копченым работаешь. Не хотелось бы, чтоб
кто-нибудь -. - особенно Радиша - вломился, пока душа твоя вдали от тела.
В этом имелся смысл. Копченый для нас был бесценен. Такого прекрасного
орудия для добычи сведений никогда прежде не бывало, и мы не могли,
рисковать, делясь им с кем бы то ни было.
Старик вручил мне перечень необходимых ему регулярных проверок. Там
упоминалось и плотное наблюдение за Ножом. Однако полученными сведениями он
не спешил пользоваться. Наверное, отсиживался тишком, дабы Нож набрался
самоуверенности. И уж заодно решил за нас проблему религиозных раздоров. Я
вопросов не задавал, однако был уверен, что политика Ворчуна тщательно
выверена. Жречество было нашим главным политическим соперником. Кстати, в
использовании жрецов ради того, чтобы Нож не забрал слишком уж большую силу,
по-моему, тоже был смысл.
Имелся у меня и персональный план изысканий: кое-что - для
удовлетворения любопытства, а в основном - для выверения событий,
нуждающихся в отражении в Летописи. Только на работу с книгами у меня
уходило по десять часов в день.
***
Я просыпался, писал, ел, писал, навещал Копченого, писал, ненадолго
засыпал, а после просыпался, и все начиналось снова. Спал я обычно
беспокойно: мало приятного пребывать в обители боли.
Дядюшка Дой решил не возвращаться на болота. И матушка Гота - тоже.
Большей частью они не показывались мне на глаза, но постоянно находились
неподалеку и наблюдали. Ждали исполнения своих надежд.
Война вступила в новую фазу, и нюень бао решили принять в ней участие.
Значит, жестокость Обманников будет уничтожена при помощи жестокости нюень
бао.
***
Одна из главных задач соглядатая, как выяснилось, состоит в том, чтобы
понять, где искать нужные сведения. Когда мне нужно было узнать что-либо для
Летописи, я, как правило, имел представление, когда, где и при чьем участии
происходили данные события. Вдобавок, перепархивая с места на место, можно
проверить собственную память, каковую я нашел поразительно недостоверной.
Видимо, никто не помнит ничего точно так, как оно было на самом деле.
Искажения зачастую пропорциональны вложенной в описание толике личностной
оценки и того самого "заднего ума", коим, как известно, каждый крепок.
***
Одноглазый, конечно, тоже не чужд был личностного подхода. Может, из-за
него-то он и запрещал мне заглядывать в свои оружейные мастерские. Если
только причина не крылась в желании уберечь свои гроссбухи от постороннего
глаза. Надо будет заглянуть к нему - скоро он сворачивает мастерские.
Одноглазый тащил на своих старческих плечах порядочную ношу. Среди
всего прочего он был кем-то вроде министра вооружений. В его ведении
находились несколько укрепленных городских кварталов, где изготавливали все,
от наконечников для стрел до громадных осадных орудий. Большая часть
продукции тут же паковалась и отсылалась в гавань, где ее грузили на барки и
сплавляли вниз по реке до дельты, откуда, чередой извилистых каналов,
проводили в реку Нагир. Затем они поднимались вверх по Нагиру и его притокам
и доставляли оружие в арсеналы приграничных гарнизонов. Несомненно, какое-то
количество материалов не попадало по назначению. Одноглазый, безусловно,
извлекал выгоды из своего положения. Надеюсь, ему хватает ума не торговать с
врагом. Если капитан поймает его на этом. Одноглазый поймет, что с Ножом еще
мягко обошлись, словно с проказливым младшим братишкой.
***
Первый визит в арсеналы был просто кратким набегом. Комплекс
Одноглазого состоял из множества зданий, некогда ничем не связанных, а ныне
превращенных в запутанный лабиринт. Все окна и большая часть дверей были
заложены кирпичом. Немногочисленные входы стерегли люди, отобранные по
росту, злобности нрава и отсутствию воображения. Они не впускали и не
выпускали никого. На улице подле грузовых ворот ни днем ни ночью было не
протолкнуться. Шеренги фургонов и телег, влекомых усталыми волами, медленно
продвигались к воротам, где их разгружали и снова нагружали ломовики. За
ними неусыпно присматривали те самые, лишенные воображения, у коих выступала