Страница:
Маша тяжело выдохнула и уверенно проговорила:
— Ну что ж… Втулка золотника с опасной внутренней раковиной. Очень большой зазор в кривошипном механизме. И вообще это устарелая модель. Фирма мистера Стефенсона уже давно располагает гораздо более совершенной машиной…
— Я не понимаю, каким образом произошла утечка информации. — Стефенсон грозно посмотрел на своих служащих. — Но это не должно стать препятствием к заключению контракта.
Герстнер, Родик и Маша радостно переглянулись.
— Однако цены на каждую такую машину будут на сорок процентов выше.
— Как?! — вскричал Герстнер. — Но мы же договаривались…
— Новая модель. Мир дорожает, — фарисейски вздохнул Стефенсон.
— У нас же было все точно рассчитано! — чуть не расплакалась Маша. — До копеечки! Тютелька в тютельку!..
— У нас нет таких денег, — упавшим голосом сказал Герстнер.
— Это ваши проблемы, сэр.
— Правильно, сэр. Это наши проблемы, и мы их сами решим, — по-английски сказал Родик, встал из-за стола и вышел.
Маша бросилась за ним. Она догнала Родика уже в коридоре.
— Родик, миленький… Где ты хочешь достать деньги? Родик обнял ее, нежно поцеловал в кончик носа и совершенно честно сказал:
— Понятия не имею.
Ночью Родик во фраке сидел за карточным столом фешенебельного аристократического клуба и играл с несколькими лордами в «очко».
— Девятнадцать! — торжествующе заявил Родик и открыл карты.
— У меня больше — двадцать, — сказал его партнер и смешал карты.
— Покажите! — потребовал Родик.
— Я ему говорю: «Покажите!» А он мне отвечает: «В нашем клубе джентльменам верят на слово». И тут мне так стало везти!.. Как ни прикуплю — «очко»! Двадцать одно и не меньше! Даже карты смотреть не надо!..
И Родик выхлестнул на стол огромную пачку денег.
— Вот! Вместе с нашими — как раз на семь новых паровозов.
Герстнер потрясенно смотрел то на Родика, то на деньги…
— Родик… — тихо сказала Маша. — Родион Иванович… Ведь это же нечестно…
— Да ты что, Машенька! Все в порядке, не бойся!..
— Это очень нечестно, Родик! — жестко произнесла Маша.
Родик стукнул кулаком по столу, заорал на всю Темзу:
— А!.. «Честно-нечестно»!.. Надоело!!! Я что, для себя?! Для своего удовольствия?! Я для дела, для людей, для Отечества!.. Боже мой! Да за что же это мне? За какие такие прегрешения я влюбился вот в такую дуру?!
— По накопленному опыту свержений, свергаемое лицо обычно легче всего свергается во время отсутствия свергаемого. Итак, Герстнер с основными силами (Иван Иванович осторожно потрогал синяк под глазом) находится в Англии. Этот момент наиболее выгоден для захвата и разгрома его акционерной компании, оставленной на попечении всего двух малозначительных особ. Чтобы придать акции характер гневного народного бунта против железных дорог, мне потребуется…
Здоровенный молодой лакей принес ему стакан воды.
— Спасибо, дружочек мой… — Иван Иванович сразу изменил интонацию на кокетливо-женскую, взволнованно оглядел лакея с ног до головы и на секунду потерял мысль. — М-да… О чем же я?.. Ах да! Так вот, мне потребуется несколько решительных помощников…
Сам же Иван Иванович, в хорошенькой дамской маске с кружавчиками, с шестиствольным пистолетом в одной руке и шпагой в другой, инструктировал двух извозчиков. Те кивали головами — дескать, поняли.
Рядом стоял здоровенный молодой лакей светлейшего — Вася и преданно смотрел на Ивана Ивановича.
Иван Иванович чуть приоткрыл ворота и выпустил извозчиков на улицу. Пригибаясь и прижимаясь к стенам домов, они побежали в разные стороны — к прилегающим к улице боковым переулкам.
Там в каждом из переулков ждали команды по полтора десятка извозчичьих пролеток с кучерами-налетчиками…
— Вот знаешь, Федя… Я как нашу Манечку полюбил, так на меня сразу снизошло какое-то веселое просветление! Я даже все вокруг нее полюбил!.. Мне теперь даже смешно бывает! Радостно!..
— Я такого не понимаю и понимать не хочу! — отрезал Федор. — Не дергай так Фросю. Нежней, нежней… Для меня любовь к Манечке — не хиханьки да хаханьки. Для меня это… Одним словом… Вот.
— Береги себя, мой птенчик…
Вася тоже закусил нижнюю губу, прикрыл глаза. Держа оружие наготове, Иван Иванович выскользнул из ворот на спящую улицу.
Вышел на проезжую часть, огляделся, поднял шестиствольный пистолет и с криком «Форвертс!!!» бухнул в воздух.
Со страшным лязганьем распахнулись ворота шестиэтажного дома, и на улицу с криком и гиканьем выскочила вся банда и помчалась к особняку Пиранделло и Зайцева. Одновременно, по пистолетному выстрелу, из боковых переулков с двух сторон вылетели извозчики на пролетках…
— Батюшки-светы! — выглянув в окно, воскликнул Федор. — Ну, Тишка, держись!.. Сейчас нам мало не будет!.. Фросю береги!
— Чё? Чё такое?! — испугался Тихон и прижал к себе Фросю.
Федор метнулся ко входу как раз в тот момент, когда подбежавшие к дому налетчики уже начали рвать на себя входные двери.
Федор тоже ухватился за ручки дверей с внутренней стороны, уперся ногами в косяки и закричал Зайцеву:
— Тихон! Вынай свой пистолет сей минут!.. Следи за задними окнами, кабы кто не влез!!! Эх, Родион Иваныча еще б сюда!..
— Ой-ой-ой!.. Ой-ой-ой! — запричитал Тихон, выглянув в окно. — Да что же это за безобразие такое?! Куды это полиция смотрит?!
Его пистолет безнадежно запутался в веревках, которыми был привязан к телу, и Тихон лихорадочно пытался его высвободить…
Извозчики атаковали особняк со всех сторон — они расшатывали решетки на окнах, били стекла, пытались влезть в дом через крышу, мешали друг другу, суетились… Иван Иванович квалифицированно руководил погромом, однако выполнение его распоряжений оставляло желать лучшего…
Несчастный Федор один удерживал двери, которые со стороны улицы рвали на себя человек двадцать!
— Помоги, Тишка!!! — обернулся Федор и вдруг увидел, как один извозчик уже почти влез в окно над лестницей.
— Сзади, Тишка!.. Пуляй, Христа ради! — закричал Федор.
А по улице от ворот шестиэтажного дома уже разбегались двадцать налетчиков с огромным бревном в руках. Казалось, что под ударом этого тарана дверь неминуемо рухнет и банда ворвется в дом.
— Стреляй, Тихон!., — из последних сил закричал Федор.
Но Тихон никак не мог выпростать пистолет из веревочной сбруи. Он крутил его у себя под мышкой, и вдруг неожиданно пистолет выстрелил сам по себе!
Пуля перебила веревку, которой штанга Пиранделло была привязана к могучей шее каменной богини, и штанга, сооруженная из чудовищных мельничных жерновов, скатилась на лестничную площадку.
Продолжая свое неумолимое движение, она набрала ритм и поскакала вниз по ступенькам прямо к входным дверям, грозя раздавить своего хозяина… Скорость штанги все возрастала и возрастала, и вот она уже, как снаряд, неслась прямо через весь нижний зал…
— Федька! Берегись!!! — ужасно завопил Тихон.
Федор оглянулся. Не отпуская ручек дверей, он в панике перебрал ногами по стене, и штанга со свистом пронеслась точно под ним…
На дикой скорости она вышибла в дверях и стене дома дыру, точно соответствующую собственной форме, и… с грохотом смела с лица земли всех нападавших!
Она пронеслась через улицу и шарахнула по шестиэтажному дому, стоявшему напротив особняка. Стремительность и сила удара были столь велики, что и в большом доме тоже образовалась точно такая же дыра, как и в особняке Герстнера.
Секунду-другую шестиэтажный дом с дырой в форме штанги Пиранделло еще стоял как ни в чем не бывало, а потом вдруг медленно осел и рассыпался в прах…
— Господи… — сказал Пиранделло. — Я уж думал, что она больше никогда не пригодится…
— …Смею надеяться, ваше сиятельство, что мой международный и профессиональный опыт окажется полезным вам и вашему ведомству, ибо сродство наших занятий…
— Превосходно, сударь, — перебил его Бенкендорф. — Но мне хотелось бы узнать истинную причину, прямо скажем, очень странной и редкой для иностранца просьбы.
— Ну что ж, ваше сиятельство… — Лицо Ивана Ивановича озарилось мягкой и нежной улыбкой. — Я прошу у вас политического убежища, потому что именно в вашей стране я встретил существо, которое горячо полюбил и покинуть которое у меня нет сил! Я люблю и любим, ваше сиятельство, и если вы дадите мне возможность навсегда остаться в России — я буду счастлив до конца своих дней! Порукой тому — моя шпага, готовая служить вам всегда и везде!..
И он красивым жестом выложил свою шпагу на стол Бенкендорфа.
— М-да… — озадаченно проговорил Бенкендорф. — Случай столь необычный… Однако думаю, после некоторых формальностей мы сумеем удовлетворить вашу просьбу, господин Иванов.
— Ваше Сиятельство!.. Ваше сиятельство!!! Моя благодарность не знает границ!.. — В душевном порыве Иван Иванович так по-женски взмахнул ресницами, что шеф жандармов оторопел.
— Прошу в эту дверь… — опасливо проговорил Бенкендорф и указал Ивану Ивановичу на потайную дверь в стене.
В кабинет просунулась голова адъютанта.
— Зовите! — резко приказал Бенкендорф. Адъютант скрылся, и в кабинет вбежали насмерть перепуганные сиятельные акционеры русского извоза.
— Зарваться изволили, господа! — рявкнул Бенкендорф и ударил шпагой Ивана Ивановича по столу. — Я закрывал глаза, когда вы противились проекту Герстнера, — вы отстаивали свои миллионные доходы. Эта суета меня не касалась, пока она носила экономический характер. Но теперь, когда сам государь высочайше одобрил железную дорогу, ваши фокусы я расцениваю как политический заговор против императора! Видимо, мне придется серьезно усилить его охрану, а вам, вероятно, не терпится разделить участь бунтовщиков с Сенатской площади?
Все пятеро как подкошенные рухнули на колени.
— Ваше сиятельство… Алексан Христофорыч… Пощадите!..
— У вас единственный шанс, — не выпуская из руки шпаги, сказал Бенкендорф. — Вы обязаны внести в фонд строительства…
— Мы готовы!.. — тут же сказал князь Воронцов-Дашков.
— Только не так, как это сделали вы с Бутурлиным! — прикрикнул на него Бенкендорф. — Тайно купили акции Царскосельской дороги и приготовились получать дивиденды!
Меншиков, Татищев и Потоцкий ошеломленно посмотрели на своих соратников.
Бенкендорф недобро ухмыльнулся:
— Нет, милейшие! Вы все сделаете безвозмездный взнос, покроете убытки компании Герстнера и восстановите разрушенный по вашей милости дом! А иначе!..
Шеф жандармов презрительно оглядел всех пятерых и сказал, опершись на шпагу Ивана Ивановича:
— Человек, который почувствовал ветер перемен, должен строить не щит от ветра, а ветряную мельницу!
Пассажирам еще не разрешили сойти на берег, и они сбились у борта, перекрикивались со встречавшими их на причале.
Герстнер, Маша и Родик радостно махали руками Пиранделло, Зайцеву и Фросе.
Федор и Тихон с цветами в руках были разодеты во все самое лучшее. Фрося, в новом австрийском ошейнике, с веночком на рогах, восторженно блеяла, задрав голову.
— Ой, у нас тут чего было!.. — кричал Тихон.
— У Фроси даже молоко пропало на нервной почве!..
— Мы там тоже не скучали!.. — крикнула им в ответ Маша.
— Помещение для сборки машин построили? — крикнул Герстнер.
— А как же? — ответили Пиранделло и Зайцев. — А вы привезли?
— А как же?! — крикнул Родик. — А на чем перевозить — вы подумали?
— А это вам что?.. — И Федор, и Тихон показали на длиннющую вереницу телег с лошадьми и возницами.
— Мо-лод-цы!!! Мо-лод-цы!!! — хором прокричали Герстнер, Маша и Родик. — Завтра же начинаем сборку!..
Было очень жарко. Все работали по пояс голыми. Тела лоснились от пота и мазута черными блестящими пятнами, руки по локоть выпачканы, лиц от грязи не узнать. Один Пиранделло выделялся ростом и мощью.
Маша переводила не умолкая. Тесное общение с иноземцами уже давало свои неожиданные плоды. То и дело было слышно, как Тихон кому-нибудь говорил:
— Гив ми, плиз, вот эту хреновину…
Или Федор перед кем-то извинялся:
— Айм сори… Ну вери сори, тебе же говорят! Нечаянно я…
— Кип раит! — кричал Родик. — А теперь немножко лефт!.. О'кей!
Англичане тоже оказались способными ребятами.
— Доунт тач ит, мать твою, Тихон! — кричал один, а второй переводил:
— Не трогай это, гоод дем, ай фак ю, Тихон!
Вокруг собралась огромная толпа зевак — слушала нерусские выкрики, глазела на заморские диковинные штуки…
Прискакал блестящий офицер на коне, заорал:
— Господин Герстнер!!! Господин Герстнер!..
Все во главе с Герстнером выскочили из помещения. Офицер растерянно оглядел полтора десятка грязных полуголых человек с инструментами в руках и приказал:
— Немедленно позовите мне господина Герстнера!
— Я — Герстнер!
— Боже мой! В каком вы виде?! Через полчаса здесь будет государь-император! Его величество пожелали лично проверить ход работ!.. Немедленно приведите все в порядок! У вас всего полчаса! Немедленно!.. — И ускакал.
ОТКРОЕМ ПЕРВУЮ В РОССИИ
ЦАРСКОСЕЛЬСКУЮ ЖЕЛЕЗНУЮ ДОРОГУ
ДОСРОЧНО!
Из-за угла показалось множество черных карет с черными лошадьми. Первая карета сильно опередила остальные и остановилась напротив помещения для сборки паровозов.
Дверцы кареты распахнулись, и оттуда стали выскакивать люди, одинаково одетые в штатское. Выскочило их оттуда человек сто!..
Они быстро и умело потеснили толпу, оцепили розовое помещение и встали лицом к народу, спиной — к очищенной площади.
— Наши ребята!.. — гордо улыбнулся Тихон и даже кому-то помахал рукой. — Спецслужба охраны двора.
Подоспели и остальные черные экипажи. Из кареты с царским гербом вышел Николай в сопровождении Бенкендорфа. Из остальных карет — министры, особы, приближенные к императору, генералы…
Четверо молодцов из спецслужбы сразу же взяли царя в охранительное кольцо и направились вместе с ним к Герстнеру, стоявшему во главе толпы мастеровых.
Царь осматривал полусобранный паровоз, улыбался народу, что-то говорил. Придворные подхватывали каждую улыбку царя смехом, преувеличенно вслушивались в каждое его слово.
Герстнер, Родик, Пиранделло и кучка русских и английских механиков мрачно и настороженно следили за царем и его свитой. И только Тихон Зайцев смотрел восхищенно на Бенкендорфа и Николая, и в голове его рождались строки донесения: «Совершенно секретно! Его превосходительству графу Александру Христофоровичу Бенкендорфу. Сегодня мастерские для собирания паровых машин изволили посетить их величество в сопровождении вашего сиятельства, чему впечатлением были слезы восторженных русских чувств. Их величество произнесли речь, в коей особенно отметили двусмысленные и извилистые действия Соединенных Штатов. Далее государь милостиво расспрашивал мастеровых, на что ответы были самые благоприятные…»
— А ты что делаешь, братец? — спросил Николай.
— Колеса ставлю, ваше величество.
— Превосходно! — обрадовался царь. — Я вижу, они круглые?
— Так точно, ваше величество.
— И железные?
— Какие дают, такие и ставлю…
— Но деревянных колес ты не ставишь?
— Никак нет, ваше величество.
— Очень интересно!.. — По этому поводу Николай решил поделиться уже государственными соображениями: — Давно, давно пора переходить на железные колеса! Я бы только посоветовал делать их как можно круглее! Но железные.
На помощь царю поспешил Бенкендорф:
— Господин Герстнер, соблаговолите дать пояснения.
Герстнер незаметно пожал плечами и нарисовал мелом на стене круг:
— Ваше величество, существует формула пи эр квадрат, где число «пи» можно приближенно принять за…
И Герстнер начал писать на стене «3,145926536…»
— Безумно, безумно интересно! — восхищенно прервал его Николай. — Просто замечательно!.. — Тут он, к счастью своему, заметил Машу: — Мари!.. Здравствуйте, дитя мое! Куда вы пропали? Что же вы не заходите? Посидели бы, музыку послушали…
Герстнер, Родик, Пиранделло и Тихон раздули ноздри, заиграли желваками.
— Все некогда, ваше величество, — мягко сказала Маша. — Вот откроем дорогу…
— А кстати! — встрепенулся царь. — Господин Герстнер! Когда же вы намерены открыть мою дорогу?
— Тридцатого числа, ваше величество. Через пять дней…
Был уже поздний вечер, когда наши измученные герои садились в линейку, чтобы ехать домой. Ждали только Родика.
Он вышел из «бытовки» — старой кареты без колес, которая служила им верой и правдой еще с начала строительства, и устало сказал:
— Поезжайте без меня. Я переночую здесь.
— Почему? — удивился Герстнер. — Завтра же…
— Тебе нужно отдохнуть, Родик, — сказала Маша. — Завтра открытие и…
— Именно потому, что завтра открытие, я останусь здесь. Я к пяти утра вызвал декораторов из Александрийского театра… К шести прибудут будочники и лоточники… К семи — кассиры и кондукторы. Оркестр Преображенского полка… За всем нужно проследить, проинструктировать, расставить по местам. Поезжайте, отоспитесь, отдохните, и к девяти я жду вас здесь. Ладно?
— Ну что ж… — неуверенно пожал плечами Герстнер.
Линейка тронулась. Маша обернулась, долго смотрела на Родика у кареты без колес…
Тихо скрипнула дверца кареты. Родик всхрапнул, почмокал губами, перевернулся на другой бок. Дверца заскрипела громче и стала открываться сама по себе. Откуда-то подул ветер…
Родик приподнял взлохмаченную голову, с трудом открыл сонные глаза. В проеме дверей вдруг возникло дивное свечение…
— Кто?.. Что?.. — Ошеломленный Родик затряс головой, стараясь стряхнуть с себя это наваждение.
— Родик… — прошелестел голос Маши.
— Машенька! — Родик приподнялся на локте. Свечение стало угасать, и в проеме дверцы кареты возник силуэт Маши. Где-то далеко полыхнули зарницы…
— Родик… — сказала Маша и опустилась перед ним на колени. — Сегодня последняя ночь. Завтра меня уже не будет.
— Что ты, Машенька?! Что ты?! — зашептал Родик. — Родная моя, любимая…
Маша закрыла за собой дверцу кареты и стала раздеваться.
— Родик, сегодня последняя ночь в нашей жизни… Я хочу, чтобы у нас с тобой было все как у людей…
И тут грянул страшный гром!!! Сверкали молнии, хлестал ливень, небо раскалывалось диким грохотом! Казалось, что возмутились все силы небесные и в ярости своей хотят раздавить, утопить, уничтожить эту нелепую, беззащитную старую карету без колес, стоящую на голой земле…
Обнаженные и счастливые, они лежали, слегка прикрытые старой лошадиной попоной, и Маша нежно говорила Родику:
— Если бы ты знал, как я благодарна Господу, что встретила таких людей, как Антон Францевич, как Федя, Тихон… Как ты — любимый мой, жулик мой ненаглядный…
— Ну почему жулик, Машенька? Я же не для себя — для дела, для людей… — У Родика уже закрывались глаза.
— Да разве я виню тебя, солнышко? Я же понимаю, что ты просто живешь в такой системе, где без этого еще долго будет не обойтись. Спи. Спи, мой родной… Спасибо тебе и прости меня, Господи!..
Два служителя культа из команды митрополита ловко укрепили большую икону спереди паровоза, навсегда подарив России трогательную традицию украшать паровозы портретами святых.
Толпы народа окружали первый поезд. Больше двухсот человек стали его пассажирами — министры и генералы, члены Государственного совета и придворные, дипломаты и иноземные гости столицы…
Бесплатно раздавались рекламные миткалевые платки с изображением первого русского поезда. С тем же рисунком продавались коробки конфет. Повсюду сновали одинаково одетые в штатское «ребята» из спецслужбы охраны двора…
Четверо наших героев стояли с обнаженными головами рядом с фыркающим паровозом, нетерпеливо ожидая конца церемонии. Только Маша в шляпке с искусственными цветами была грустна и задумчива.
— С Богом! — Митрополит осенил паровоз крестным знамением.
— По ваго-о-о-нам! — протяжно закричал Родик. Герстнер прыгнул на паровозную площадку, схватился за рычаги.
Родик подсадил Машу на тендер с коксом и горючими брикетами, где ее ожидала Фрося, и сказал:
— Мы пробежимся по вагонам — проверим, все ли в порядке.
Вместе с Пиранделло и Тихоном они помчались в хвост поезда.
Трижды прозвенел станционный колокол, троекратно ахнул орудийный салют. Герстнер двинул рычаги управления, прокричал Маше и Фросе с истинно русской бесшабашностью: «Поехали!!!» — и махнул рукой.
Под восторженные народные вопли поезд двинулся, набирая ход.
Пиранделло, Родик и Тихон на ходу запрыгнули в предпоследний вагон. Последней в составе была платформа с каретой государя, охраняемая четырьмя молодцами из спецслужбы Третьего отделения.
Черная служебная карета с гербом была забита визжащими от восторга молоденькими фрейлинами. В центре дамского букета блаженствовал Николай. Внезапно из кареты раздалась знакомая мелодия музыкальной шкатулки. Мгновенно задернулись занавески, и восторженный визг перешел в голубиное воркование…
Бывшие бандиты-извозчики, затянутые в кондукторскую униформу, с рожками на груди, были до приторности любезны с именитыми пассажирами, раболепно отдавали честь нашим героям.
Одного Пиранделло прижал в угол, прошипел угрожающе:
— Как рожок висит?! А ну поправь сей минут!..
— Виноват, вашбродь…
— И дудеть через каждую версту, как было велено!
— Слушаюсь, вашбродь…
Во втором вагоне Тихон прихватил двух секретных агентов:
— На основании высочайшего повеления — курение запретить, вольнодумства и высказывания — пресекать и записывать.
— Слушаемся, вашбродь… Бусделано!
В третьем вагоне тот же Тихон замер от ужаса — там сидел Бенкендорф. Что-то шептал ему на ухо Булгарин. Увидев Родика, Булгарин всплеснул руками:
— Родион Иванович! Дорогой!.. Я как раз хотел показать вам рукопись моей новой статьи во славу…
— Виноват. Не имею чести… Приятного путешествия, — сухо поклонился Родик и вышел.
Иронически глядя на Булгарина, Бенкендорф одним движением пальцев отпустил остолбеневшего от почтения Тихона.
В третьем вагоне Меншиков, Воронцов-Дашков, Бутурлин, Татищев смотрели в окно на проселочную дорогу, по которой, безнадежно отставая от поезда, скакал в дрожках граф Потоцкий…
— Этот идиот поспорил со мной, что обгонит паровоз на обычной лошади, — усмехнулся Бутурлин.
— В карете прошлого далеко не уедешь, — глубокомысленно заметил Меншиков и потерял интерес к Потоцкому.
В пятом вагоне сидел почетный гость Царскосельской дороги Арон Циперович с кучей детей и женой необъятных размеров.
— Уже зима, а снега нету!!! — находясь в сильном подпитии, закричал Арон и рванулся навстречу Тихону с бутылкой в руке.
— И лето было без дождя!.. — Тихон расцеловал всех детей Арона, но бутылку отстранил: — Не могу, Арончик… Не могу. На службе.
— Ну что ж… Втулка золотника с опасной внутренней раковиной. Очень большой зазор в кривошипном механизме. И вообще это устарелая модель. Фирма мистера Стефенсона уже давно располагает гораздо более совершенной машиной…
***
В кабинете Стефенсона присутствовали все его джентльмены, а также Герстнер, Родик и Маша в шляпке с цветами.— Я не понимаю, каким образом произошла утечка информации. — Стефенсон грозно посмотрел на своих служащих. — Но это не должно стать препятствием к заключению контракта.
Герстнер, Родик и Маша радостно переглянулись.
— Однако цены на каждую такую машину будут на сорок процентов выше.
— Как?! — вскричал Герстнер. — Но мы же договаривались…
— Новая модель. Мир дорожает, — фарисейски вздохнул Стефенсон.
— У нас же было все точно рассчитано! — чуть не расплакалась Маша. — До копеечки! Тютелька в тютельку!..
— У нас нет таких денег, — упавшим голосом сказал Герстнер.
— Это ваши проблемы, сэр.
— Правильно, сэр. Это наши проблемы, и мы их сами решим, — по-английски сказал Родик, встал из-за стола и вышел.
Маша бросилась за ним. Она догнала Родика уже в коридоре.
— Родик, миленький… Где ты хочешь достать деньги? Родик обнял ее, нежно поцеловал в кончик носа и совершенно честно сказал:
— Понятия не имею.
Ночью Родик во фраке сидел за карточным столом фешенебельного аристократического клуба и играл с несколькими лордами в «очко».
— Девятнадцать! — торжествующе заявил Родик и открыл карты.
— У меня больше — двадцать, — сказал его партнер и смешал карты.
— Покажите! — потребовал Родик.
***
А ранним утром они втроем завтракали в маленьком уличном кафе на берегу Темзы, и Родик, со следами бессонной ночи на лице, рассказывал Маше и Герстнеру:— Я ему говорю: «Покажите!» А он мне отвечает: «В нашем клубе джентльменам верят на слово». И тут мне так стало везти!.. Как ни прикуплю — «очко»! Двадцать одно и не меньше! Даже карты смотреть не надо!..
И Родик выхлестнул на стол огромную пачку денег.
— Вот! Вместе с нашими — как раз на семь новых паровозов.
Герстнер потрясенно смотрел то на Родика, то на деньги…
— Родик… — тихо сказала Маша. — Родион Иванович… Ведь это же нечестно…
— Да ты что, Машенька! Все в порядке, не бойся!..
— Это очень нечестно, Родик! — жестко произнесла Маша.
Родик стукнул кулаком по столу, заорал на всю Темзу:
— А!.. «Честно-нечестно»!.. Надоело!!! Я что, для себя?! Для своего удовольствия?! Я для дела, для людей, для Отечества!.. Боже мой! Да за что же это мне? За какие такие прегрешения я влюбился вот в такую дуру?!
***
В кабинете князя Меншикова перед хозяевами русского извоза стоял Иван Иванович с подбитым глазом и вспухшей щекой. В руке он держал указку. Рядом на мольберте была укреплена схема улицы с особняком «Царскосельской железной дороги» и шестиэтажным домом напротив, с чердака которого и был сделан исторический выстрел из корабельного орудия.— По накопленному опыту свержений, свергаемое лицо обычно легче всего свергается во время отсутствия свергаемого. Итак, Герстнер с основными силами (Иван Иванович осторожно потрогал синяк под глазом) находится в Англии. Этот момент наиболее выгоден для захвата и разгрома его акционерной компании, оставленной на попечении всего двух малозначительных особ. Чтобы придать акции характер гневного народного бунта против железных дорог, мне потребуется…
Здоровенный молодой лакей принес ему стакан воды.
— Спасибо, дружочек мой… — Иван Иванович сразу изменил интонацию на кокетливо-женскую, взволнованно оглядел лакея с ног до головы и на секунду потерял мысль. — М-да… О чем же я?.. Ах да! Так вот, мне потребуется несколько решительных помощников…
***
«Несколько помощников» оказались уже знакомой нам бандой душ в сорок. Они толпились во дворе шестиэтажного дома за закрытыми воротами.Сам же Иван Иванович, в хорошенькой дамской маске с кружавчиками, с шестиствольным пистолетом в одной руке и шпагой в другой, инструктировал двух извозчиков. Те кивали головами — дескать, поняли.
Рядом стоял здоровенный молодой лакей светлейшего — Вася и преданно смотрел на Ивана Ивановича.
Иван Иванович чуть приоткрыл ворота и выпустил извозчиков на улицу. Пригибаясь и прижимаясь к стенам домов, они побежали в разные стороны — к прилегающим к улице боковым переулкам.
Там в каждом из переулков ждали команды по полтора десятка извозчичьих пролеток с кучерами-налетчиками…
***
В пустынном, наглухо запертом особняке Зайцев доил Фросю и радостно говорил Федору:— Вот знаешь, Федя… Я как нашу Манечку полюбил, так на меня сразу снизошло какое-то веселое просветление! Я даже все вокруг нее полюбил!.. Мне теперь даже смешно бывает! Радостно!..
— Я такого не понимаю и понимать не хочу! — отрезал Федор. — Не дергай так Фросю. Нежней, нежней… Для меня любовь к Манечке — не хиханьки да хаханьки. Для меня это… Одним словом… Вот.
***
Иван Иванович решительно поправил на лице кружевную масочку и, глядя снизу на огромного Васю, закусил нижнюю губу и прошептал:— Береги себя, мой птенчик…
Вася тоже закусил нижнюю губу, прикрыл глаза. Держа оружие наготове, Иван Иванович выскользнул из ворот на спящую улицу.
Вышел на проезжую часть, огляделся, поднял шестиствольный пистолет и с криком «Форвертс!!!» бухнул в воздух.
Со страшным лязганьем распахнулись ворота шестиэтажного дома, и на улицу с криком и гиканьем выскочила вся банда и помчалась к особняку Пиранделло и Зайцева. Одновременно, по пистолетному выстрелу, из боковых переулков с двух сторон вылетели извозчики на пролетках…
— Батюшки-светы! — выглянув в окно, воскликнул Федор. — Ну, Тишка, держись!.. Сейчас нам мало не будет!.. Фросю береги!
— Чё? Чё такое?! — испугался Тихон и прижал к себе Фросю.
Федор метнулся ко входу как раз в тот момент, когда подбежавшие к дому налетчики уже начали рвать на себя входные двери.
Федор тоже ухватился за ручки дверей с внутренней стороны, уперся ногами в косяки и закричал Зайцеву:
— Тихон! Вынай свой пистолет сей минут!.. Следи за задними окнами, кабы кто не влез!!! Эх, Родион Иваныча еще б сюда!..
— Ой-ой-ой!.. Ой-ой-ой! — запричитал Тихон, выглянув в окно. — Да что же это за безобразие такое?! Куды это полиция смотрит?!
Его пистолет безнадежно запутался в веревках, которыми был привязан к телу, и Тихон лихорадочно пытался его высвободить…
Извозчики атаковали особняк со всех сторон — они расшатывали решетки на окнах, били стекла, пытались влезть в дом через крышу, мешали друг другу, суетились… Иван Иванович квалифицированно руководил погромом, однако выполнение его распоряжений оставляло желать лучшего…
Несчастный Федор один удерживал двери, которые со стороны улицы рвали на себя человек двадцать!
— Помоги, Тишка!!! — обернулся Федор и вдруг увидел, как один извозчик уже почти влез в окно над лестницей.
— Сзади, Тишка!.. Пуляй, Христа ради! — закричал Федор.
А по улице от ворот шестиэтажного дома уже разбегались двадцать налетчиков с огромным бревном в руках. Казалось, что под ударом этого тарана дверь неминуемо рухнет и банда ворвется в дом.
— Стреляй, Тихон!., — из последних сил закричал Федор.
Но Тихон никак не мог выпростать пистолет из веревочной сбруи. Он крутил его у себя под мышкой, и вдруг неожиданно пистолет выстрелил сам по себе!
Пуля перебила веревку, которой штанга Пиранделло была привязана к могучей шее каменной богини, и штанга, сооруженная из чудовищных мельничных жерновов, скатилась на лестничную площадку.
Продолжая свое неумолимое движение, она набрала ритм и поскакала вниз по ступенькам прямо к входным дверям, грозя раздавить своего хозяина… Скорость штанги все возрастала и возрастала, и вот она уже, как снаряд, неслась прямо через весь нижний зал…
— Федька! Берегись!!! — ужасно завопил Тихон.
Федор оглянулся. Не отпуская ручек дверей, он в панике перебрал ногами по стене, и штанга со свистом пронеслась точно под ним…
На дикой скорости она вышибла в дверях и стене дома дыру, точно соответствующую собственной форме, и… с грохотом смела с лица земли всех нападавших!
Она пронеслась через улицу и шарахнула по шестиэтажному дому, стоявшему напротив особняка. Стремительность и сила удара были столь велики, что и в большом доме тоже образовалась точно такая же дыра, как и в особняке Герстнера.
Секунду-другую шестиэтажный дом с дырой в форме штанги Пиранделло еще стоял как ни в чем не бывало, а потом вдруг медленно осел и рассыпался в прах…
— Господи… — сказал Пиранделло. — Я уж думал, что она больше никогда не пригодится…
***
В кабинете Бенкендорфа стоял Иван Иванович. Голова перебинтована, левая рука в лубке, правой он опирался на шпагу, чтобы не утруждать ушибленную ногу.— …Смею надеяться, ваше сиятельство, что мой международный и профессиональный опыт окажется полезным вам и вашему ведомству, ибо сродство наших занятий…
— Превосходно, сударь, — перебил его Бенкендорф. — Но мне хотелось бы узнать истинную причину, прямо скажем, очень странной и редкой для иностранца просьбы.
— Ну что ж, ваше сиятельство… — Лицо Ивана Ивановича озарилось мягкой и нежной улыбкой. — Я прошу у вас политического убежища, потому что именно в вашей стране я встретил существо, которое горячо полюбил и покинуть которое у меня нет сил! Я люблю и любим, ваше сиятельство, и если вы дадите мне возможность навсегда остаться в России — я буду счастлив до конца своих дней! Порукой тому — моя шпага, готовая служить вам всегда и везде!..
И он красивым жестом выложил свою шпагу на стол Бенкендорфа.
— М-да… — озадаченно проговорил Бенкендорф. — Случай столь необычный… Однако думаю, после некоторых формальностей мы сумеем удовлетворить вашу просьбу, господин Иванов.
— Ваше Сиятельство!.. Ваше сиятельство!!! Моя благодарность не знает границ!.. — В душевном порыве Иван Иванович так по-женски взмахнул ресницами, что шеф жандармов оторопел.
— Прошу в эту дверь… — опасливо проговорил Бенкендорф и указал Ивану Ивановичу на потайную дверь в стене.
***
Когда Иван Иванович исчез, шеф жандармов взял со стола шпагу и с интересом оглядел ее. Затем позвонил в колокольчик.В кабинет просунулась голова адъютанта.
— Зовите! — резко приказал Бенкендорф. Адъютант скрылся, и в кабинет вбежали насмерть перепуганные сиятельные акционеры русского извоза.
— Зарваться изволили, господа! — рявкнул Бенкендорф и ударил шпагой Ивана Ивановича по столу. — Я закрывал глаза, когда вы противились проекту Герстнера, — вы отстаивали свои миллионные доходы. Эта суета меня не касалась, пока она носила экономический характер. Но теперь, когда сам государь высочайше одобрил железную дорогу, ваши фокусы я расцениваю как политический заговор против императора! Видимо, мне придется серьезно усилить его охрану, а вам, вероятно, не терпится разделить участь бунтовщиков с Сенатской площади?
Все пятеро как подкошенные рухнули на колени.
— Ваше сиятельство… Алексан Христофорыч… Пощадите!..
— У вас единственный шанс, — не выпуская из руки шпаги, сказал Бенкендорф. — Вы обязаны внести в фонд строительства…
— Мы готовы!.. — тут же сказал князь Воронцов-Дашков.
— Только не так, как это сделали вы с Бутурлиным! — прикрикнул на него Бенкендорф. — Тайно купили акции Царскосельской дороги и приготовились получать дивиденды!
Меншиков, Татищев и Потоцкий ошеломленно посмотрели на своих соратников.
Бенкендорф недобро ухмыльнулся:
— Нет, милейшие! Вы все сделаете безвозмездный взнос, покроете убытки компании Герстнера и восстановите разрушенный по вашей милости дом! А иначе!..
Шеф жандармов презрительно оглядел всех пятерых и сказал, опершись на шпагу Ивана Ивановича:
— Человек, который почувствовал ветер перемен, должен строить не щит от ветра, а ветряную мельницу!
***
Английский пароход пришел в Петербург прямо к стрелке Васильевского острова. Он уже был прикручен толстыми канатами к чугунным кнехтам, уже был спущен трап, по которому поднимался таможенный чиновник, у трапа внизу уже стояли два солдата-пограничника. Играл военный оркестр.Пассажирам еще не разрешили сойти на берег, и они сбились у борта, перекрикивались со встречавшими их на причале.
Герстнер, Маша и Родик радостно махали руками Пиранделло, Зайцеву и Фросе.
Федор и Тихон с цветами в руках были разодеты во все самое лучшее. Фрося, в новом австрийском ошейнике, с веночком на рогах, восторженно блеяла, задрав голову.
— Ой, у нас тут чего было!.. — кричал Тихон.
— У Фроси даже молоко пропало на нервной почве!..
— Мы там тоже не скучали!.. — крикнула им в ответ Маша.
— Помещение для сборки машин построили? — крикнул Герстнер.
— А как же? — ответили Пиранделло и Зайцев. — А вы привезли?
— А как же?! — крикнул Родик. — А на чем перевозить — вы подумали?
— А это вам что?.. — И Федор, и Тихон показали на длиннющую вереницу телег с лошадьми и возницами.
— Мо-лод-цы!!! Мо-лод-цы!!! — хором прокричали Герстнер, Маша и Родик. — Завтра же начинаем сборку!..
***
В огромном, наспех сколоченном помещении наши герои и несколько английских механиков с завода Стефенсона собирали паровозы.Было очень жарко. Все работали по пояс голыми. Тела лоснились от пота и мазута черными блестящими пятнами, руки по локоть выпачканы, лиц от грязи не узнать. Один Пиранделло выделялся ростом и мощью.
Маша переводила не умолкая. Тесное общение с иноземцами уже давало свои неожиданные плоды. То и дело было слышно, как Тихон кому-нибудь говорил:
— Гив ми, плиз, вот эту хреновину…
Или Федор перед кем-то извинялся:
— Айм сори… Ну вери сори, тебе же говорят! Нечаянно я…
— Кип раит! — кричал Родик. — А теперь немножко лефт!.. О'кей!
Англичане тоже оказались способными ребятами.
— Доунт тач ит, мать твою, Тихон! — кричал один, а второй переводил:
— Не трогай это, гоод дем, ай фак ю, Тихон!
Вокруг собралась огромная толпа зевак — слушала нерусские выкрики, глазела на заморские диковинные штуки…
Прискакал блестящий офицер на коне, заорал:
— Господин Герстнер!!! Господин Герстнер!..
Все во главе с Герстнером выскочили из помещения. Офицер растерянно оглядел полтора десятка грязных полуголых человек с инструментами в руках и приказал:
— Немедленно позовите мне господина Герстнера!
— Я — Герстнер!
— Боже мой! В каком вы виде?! Через полчаса здесь будет государь-император! Его величество пожелали лично проверить ход работ!.. Немедленно приведите все в порядок! У вас всего полчаса! Немедленно!.. — И ускакал.
***
Через полчаса все огромное помещение снаружи было выкрашено в чудовищный розовый цвет. Над входом висел большой белый транспарант:ОТКРОЕМ ПЕРВУЮ В РОССИИ
ЦАРСКОСЕЛЬСКУЮ ЖЕЛЕЗНУЮ ДОРОГУ
ДОСРОЧНО!
Из-за угла показалось множество черных карет с черными лошадьми. Первая карета сильно опередила остальные и остановилась напротив помещения для сборки паровозов.
Дверцы кареты распахнулись, и оттуда стали выскакивать люди, одинаково одетые в штатское. Выскочило их оттуда человек сто!..
Они быстро и умело потеснили толпу, оцепили розовое помещение и встали лицом к народу, спиной — к очищенной площади.
— Наши ребята!.. — гордо улыбнулся Тихон и даже кому-то помахал рукой. — Спецслужба охраны двора.
Подоспели и остальные черные экипажи. Из кареты с царским гербом вышел Николай в сопровождении Бенкендорфа. Из остальных карет — министры, особы, приближенные к императору, генералы…
Четверо молодцов из спецслужбы сразу же взяли царя в охранительное кольцо и направились вместе с ним к Герстнеру, стоявшему во главе толпы мастеровых.
Царь осматривал полусобранный паровоз, улыбался народу, что-то говорил. Придворные подхватывали каждую улыбку царя смехом, преувеличенно вслушивались в каждое его слово.
Герстнер, Родик, Пиранделло и кучка русских и английских механиков мрачно и настороженно следили за царем и его свитой. И только Тихон Зайцев смотрел восхищенно на Бенкендорфа и Николая, и в голове его рождались строки донесения: «Совершенно секретно! Его превосходительству графу Александру Христофоровичу Бенкендорфу. Сегодня мастерские для собирания паровых машин изволили посетить их величество в сопровождении вашего сиятельства, чему впечатлением были слезы восторженных русских чувств. Их величество произнесли речь, в коей особенно отметили двусмысленные и извилистые действия Соединенных Штатов. Далее государь милостиво расспрашивал мастеровых, на что ответы были самые благоприятные…»
— А ты что делаешь, братец? — спросил Николай.
— Колеса ставлю, ваше величество.
— Превосходно! — обрадовался царь. — Я вижу, они круглые?
— Так точно, ваше величество.
— И железные?
— Какие дают, такие и ставлю…
— Но деревянных колес ты не ставишь?
— Никак нет, ваше величество.
— Очень интересно!.. — По этому поводу Николай решил поделиться уже государственными соображениями: — Давно, давно пора переходить на железные колеса! Я бы только посоветовал делать их как можно круглее! Но железные.
На помощь царю поспешил Бенкендорф:
— Господин Герстнер, соблаговолите дать пояснения.
Герстнер незаметно пожал плечами и нарисовал мелом на стене круг:
— Ваше величество, существует формула пи эр квадрат, где число «пи» можно приближенно принять за…
И Герстнер начал писать на стене «3,145926536…»
— Безумно, безумно интересно! — восхищенно прервал его Николай. — Просто замечательно!.. — Тут он, к счастью своему, заметил Машу: — Мари!.. Здравствуйте, дитя мое! Куда вы пропали? Что же вы не заходите? Посидели бы, музыку послушали…
Герстнер, Родик, Пиранделло и Тихон раздули ноздри, заиграли желваками.
— Все некогда, ваше величество, — мягко сказала Маша. — Вот откроем дорогу…
— А кстати! — встрепенулся царь. — Господин Герстнер! Когда же вы намерены открыть мою дорогу?
— Тридцатого числа, ваше величество. Через пять дней…
Был уже поздний вечер, когда наши измученные герои садились в линейку, чтобы ехать домой. Ждали только Родика.
Он вышел из «бытовки» — старой кареты без колес, которая служила им верой и правдой еще с начала строительства, и устало сказал:
— Поезжайте без меня. Я переночую здесь.
— Почему? — удивился Герстнер. — Завтра же…
— Тебе нужно отдохнуть, Родик, — сказала Маша. — Завтра открытие и…
— Именно потому, что завтра открытие, я останусь здесь. Я к пяти утра вызвал декораторов из Александрийского театра… К шести прибудут будочники и лоточники… К семи — кассиры и кондукторы. Оркестр Преображенского полка… За всем нужно проследить, проинструктировать, расставить по местам. Поезжайте, отоспитесь, отдохните, и к девяти я жду вас здесь. Ладно?
— Ну что ж… — неуверенно пожал плечами Герстнер.
Линейка тронулась. Маша обернулась, долго смотрела на Родика у кареты без колес…
***
Ночью небо было ясным и чистым. Лунный свет струился в окна бывшей кареты. Забывшись в тяжелом сне, разметался Родион Иванович Кирюхин — отставной корнет двадцати семи лет от роду…Тихо скрипнула дверца кареты. Родик всхрапнул, почмокал губами, перевернулся на другой бок. Дверца заскрипела громче и стала открываться сама по себе. Откуда-то подул ветер…
Родик приподнял взлохмаченную голову, с трудом открыл сонные глаза. В проеме дверей вдруг возникло дивное свечение…
— Кто?.. Что?.. — Ошеломленный Родик затряс головой, стараясь стряхнуть с себя это наваждение.
— Родик… — прошелестел голос Маши.
— Машенька! — Родик приподнялся на локте. Свечение стало угасать, и в проеме дверцы кареты возник силуэт Маши. Где-то далеко полыхнули зарницы…
— Родик… — сказала Маша и опустилась перед ним на колени. — Сегодня последняя ночь. Завтра меня уже не будет.
— Что ты, Машенька?! Что ты?! — зашептал Родик. — Родная моя, любимая…
Маша закрыла за собой дверцу кареты и стала раздеваться.
— Родик, сегодня последняя ночь в нашей жизни… Я хочу, чтобы у нас с тобой было все как у людей…
И тут грянул страшный гром!!! Сверкали молнии, хлестал ливень, небо раскалывалось диким грохотом! Казалось, что возмутились все силы небесные и в ярости своей хотят раздавить, утопить, уничтожить эту нелепую, беззащитную старую карету без колес, стоящую на голой земле…
Обнаженные и счастливые, они лежали, слегка прикрытые старой лошадиной попоной, и Маша нежно говорила Родику:
— Если бы ты знал, как я благодарна Господу, что встретила таких людей, как Антон Францевич, как Федя, Тихон… Как ты — любимый мой, жулик мой ненаглядный…
— Ну почему жулик, Машенька? Я же не для себя — для дела, для людей… — У Родика уже закрывались глаза.
— Да разве я виню тебя, солнышко? Я же понимаю, что ты просто живешь в такой системе, где без этого еще долго будет не обойтись. Спи. Спи, мой родной… Спасибо тебе и прости меня, Господи!..
***
30 октября 1837 года митрополит благословлял паровоз, к которому были прицеплены семь вагонов и шарабанов, украшенных флагами, и одна платформа, где водрузилась черная карета государя с царским гербом.Два служителя культа из команды митрополита ловко укрепили большую икону спереди паровоза, навсегда подарив России трогательную традицию украшать паровозы портретами святых.
Толпы народа окружали первый поезд. Больше двухсот человек стали его пассажирами — министры и генералы, члены Государственного совета и придворные, дипломаты и иноземные гости столицы…
Бесплатно раздавались рекламные миткалевые платки с изображением первого русского поезда. С тем же рисунком продавались коробки конфет. Повсюду сновали одинаково одетые в штатское «ребята» из спецслужбы охраны двора…
Четверо наших героев стояли с обнаженными головами рядом с фыркающим паровозом, нетерпеливо ожидая конца церемонии. Только Маша в шляпке с искусственными цветами была грустна и задумчива.
— С Богом! — Митрополит осенил паровоз крестным знамением.
— По ваго-о-о-нам! — протяжно закричал Родик. Герстнер прыгнул на паровозную площадку, схватился за рычаги.
Родик подсадил Машу на тендер с коксом и горючими брикетами, где ее ожидала Фрося, и сказал:
— Мы пробежимся по вагонам — проверим, все ли в порядке.
Вместе с Пиранделло и Тихоном они помчались в хвост поезда.
Трижды прозвенел станционный колокол, троекратно ахнул орудийный салют. Герстнер двинул рычаги управления, прокричал Маше и Фросе с истинно русской бесшабашностью: «Поехали!!!» — и махнул рукой.
Под восторженные народные вопли поезд двинулся, набирая ход.
Пиранделло, Родик и Тихон на ходу запрыгнули в предпоследний вагон. Последней в составе была платформа с каретой государя, охраняемая четырьмя молодцами из спецслужбы Третьего отделения.
Черная служебная карета с гербом была забита визжащими от восторга молоденькими фрейлинами. В центре дамского букета блаженствовал Николай. Внезапно из кареты раздалась знакомая мелодия музыкальной шкатулки. Мгновенно задернулись занавески, и восторженный визг перешел в голубиное воркование…
***
Расфранченные Тихон, Родик и Пиранделло шли по вагонам, встречая на своем пути всех, с кем сталкивала их судьба в начале этой истории.Бывшие бандиты-извозчики, затянутые в кондукторскую униформу, с рожками на груди, были до приторности любезны с именитыми пассажирами, раболепно отдавали честь нашим героям.
Одного Пиранделло прижал в угол, прошипел угрожающе:
— Как рожок висит?! А ну поправь сей минут!..
— Виноват, вашбродь…
— И дудеть через каждую версту, как было велено!
— Слушаюсь, вашбродь…
Во втором вагоне Тихон прихватил двух секретных агентов:
— На основании высочайшего повеления — курение запретить, вольнодумства и высказывания — пресекать и записывать.
— Слушаемся, вашбродь… Бусделано!
В третьем вагоне тот же Тихон замер от ужаса — там сидел Бенкендорф. Что-то шептал ему на ухо Булгарин. Увидев Родика, Булгарин всплеснул руками:
— Родион Иванович! Дорогой!.. Я как раз хотел показать вам рукопись моей новой статьи во славу…
— Виноват. Не имею чести… Приятного путешествия, — сухо поклонился Родик и вышел.
Иронически глядя на Булгарина, Бенкендорф одним движением пальцев отпустил остолбеневшего от почтения Тихона.
В третьем вагоне Меншиков, Воронцов-Дашков, Бутурлин, Татищев смотрели в окно на проселочную дорогу, по которой, безнадежно отставая от поезда, скакал в дрожках граф Потоцкий…
— Этот идиот поспорил со мной, что обгонит паровоз на обычной лошади, — усмехнулся Бутурлин.
— В карете прошлого далеко не уедешь, — глубокомысленно заметил Меншиков и потерял интерес к Потоцкому.
В пятом вагоне сидел почетный гость Царскосельской дороги Арон Циперович с кучей детей и женой необъятных размеров.
— Уже зима, а снега нету!!! — находясь в сильном подпитии, закричал Арон и рванулся навстречу Тихону с бутылкой в руке.
— И лето было без дождя!.. — Тихон расцеловал всех детей Арона, но бутылку отстранил: — Не могу, Арончик… Не могу. На службе.