Кунтс Стивен. Операция «Минотавр»

   Возле телефона записка. Звонил Олбрайт.
   Камачо налил себе виски, добавив три кубика льда из морозильника. Прошел на кухню и стоял там, попивая «бурбон» и присматриваясь к теням на заднем дворе. Собака скулила, помахивая хвостом.
   Камачо прошел в конец двора и уселся на шину, подвешенную, как качели, к старому дубу. Он рассеянно поглаживал собаку, удовлетворенно ощущая, как алкоголь усваивается организмом. Интересно бы посмотреть, сколько еще исполнительных механизмов осталось в этом олбрайтовском взрывном устройстве. И батареек, и предохранителей.
   Конечно, надо снять шляпу перед Петром Александровичем, он же старина Харлан. Внезапный конец Терри Франклина – это блестящая работа. Никаких концов не найдешь. Никаких побочных жертв, из-за которых можно схлопотать приговор за убийство, делающий невозможным обмен на американского шпиона впоследствии, если случится худшее и ФБР арестует его. Терри Франклин приведен к молчанию – очень аккуратно и навсегда. Списан в дебет. Этот балансовой счет закрыт. Переверните страницу и – voila! – у нас доходное предприятие, как видно всякому.
   В доме старины Харлана темно, как в могиле. Высокие клены в передней части двора загораживают его от уличных фонарей, а дубы и буки позади – от фонаря на узкой внутриквартальной аллее. Дом не виден – только какая-то черная масса.
   Камачо представил себе лестницу, ведущую в спальню, вообразил, как снова пробирается по ней, осторожный, как мышь, остерегаясь ловушек, как открывает люк на чердак – и поежился. Старина Харлан, скорее всего, приготовил еще кое-какие неприятные сюрпризы, например, пластиковую бомбу, которая взрывается, если ступишь на порожек комнаты не в том месте или забудешь включить и выключить свет три раза за три секунды. Старина Харлан из тех, кто любит устраивать подобные забавы.
   Интересно, заметил ли Олбрайт, что пленка в камере засвечена? Достаточно ли осторожно вел себя Камачо? Может, была другая камера, которую он не заметил?
   Если так, лампочка в дверце машины засветится очень скоро.
   Усталость мгновенно навалилась на него. У него едва хватило сил доплестись до дома, запереть дверь и подняться по лестнице. Он разделся и упал в кровать.

* * *

   – Я вовсе не собираюсь замуж, – сказала Рита.
   – А я не намерен жениться, – горячо поддержал ее Бабун. – Половина браков распадается, дети остаются с одним родителем, всем плохо – кому это нужно?
   В это ясное субботнее утро они направлялись в ресторан на ленч. Бабун сидел за рулем.
   – Люди должны быть свободны, чтобы их отношения не носили характера обязательств, – заявила она.
   – Когда двое решат расстаться, им не нужно будет нанимать адвокатов, чтобы поделить собачку.
   – Институт брака уходит в прошлое.
   – Он обречен, – провозгласил Бабун обличительным, как у Сэмюэля Доджерса, тоном, – скорее всего, это вышло непроизвольно. Но чтобы доказать, что он не ханжа, Бабун добавил: – Конечно, мои родители живут счастливо. В июле будет уже тридцать пять лет. Но в наше время это огромная редкость. Моя сестра пробыла замужем всего три года, и у нее остался ребенок. Развод был настоящим кошмаром. Отцу пришлось помочь ей оплатить адвоката.
   – Ей назначили опеку? – поинтересовалась Рита.
   Бабун подтвердил. Оба печально покачали головами. Действительно, современный брак – это нечто жалкое.
   – Если двое любят друг друга, им все это ни к чему, – фыркнула Рита. – Мне нужен мужчина, который меня любит и хочет быть со мной – не потому, что должен, а потому, что хочет.
   – Именно это самое «должен» отпугивает меня, – сознался Бабун. – Знаешь, просто ужасно, что мы с тобой так одинаково мыслим.
   – Но мы действительно очень похожи. Мы оба происходим из среднего класса, получили хорошее образование, оба флотские офицеры, оба летаем. Ты всего на год старше меня. Ничего удивительного.
   – И вправду.
   Бабун затормозил ее «мазду» и нашел место на стоянке возле ресторана. Он открыл дверцу Рите, и она одарила его благодарной сияющей улыбкой, а он растянул рот в ответ. Она опиралась на его руку, пока они шли по площадке. Он распахнул входную дверь и пропустил ее вперед. Никогда в жизни он не чувствовал себя так хорошо – таким полным жизни, таким увлеченным. Их любовь не сдерживало ничто. А самое главное, подумал он, – то, что они могут быть такими честными, такими откровенными друг с другом. Разве мир не стал бы лучше, если все могли бы поддерживать именно такие отношения?
   Час назад они сочетались браком в Окленде, штат Мэриленд.

* * *

   Планер парил в полутора метрах над дюной; от его крыльев отражались солнечные зайчики. Джейк Графтон сидел на песке спиной к ветру. Дэвид и Эми сидели рядом, поджав ноги. Он нажимал кнопки на пульте управления, не отводя глаз от парящей птицы.
   – Не забывайте задирать нос на поворотах, – напомнил ему Дэвид, когда планер достиг полоски травы метрах в тридцати к северу и Джейк решил развернуть его.
   Он надеялся, что уже овладел техникой управления. Планер не падал целых десять минут. Джейк рассчитывал, что сумеет удержать его в воздухе, пока ветер не переменится.
   Планер вернулся и прошелестел у них над головами.
   – Просто ужасно, – пробормотал Дэвид. «Ужасно», видимо, самое модное словечко в шестом классе в этом году. А какие были излюбленные слова у Джейка в двенадцать лет? Он попытался припомнить и не смог.
   Эми-Кэрол разлеглась на животе, подперев руками подбородок. Пока что она состоит из одних прямых углов. Кэлли говорит, что скоро девочка начнет оформляться. Дэвид принял ту же позу, только ноги у него были чуть ли не вдвое больше, чем у Эми. Несомненно, через год и у него начнется бурный рост, ноги у него уже почти как у взрослого, хотя остальному еще расти и расти.
   – Твой папа будет классным пилотом, – сказал ей Дэвид.
   – Он мне не папа. Он Джейк.
   – Он будет здорово водить, – настаивал Дэвид.
   – Это не так трудно, – заявила она, поднимаясь с песка.
   – Ах, так? А почему бы тебе самой не попробовать?
   – Можно, Джейк?
   – Можно. Иди сюда и смотри, как я делаю.
   Он объяснил ей назначение кнопок и показал, как они работают. Прогнав пару раз туда-сюда планер, он передал пульт управления Эми. Она заложила крутой вираж, и на первом же повороте модель зарылась носом в песок. Дэвид с отвращением всплеснул руками.
   – «Не так трудно!» Девчонки! – это слово он чуть ли не выплюнул.
   Левое крыло оторвалось, один лонжерон был сломан. Трое авиаторов собрали вещи и отправились домой.
   – Не беспокойтесь, кэп, – сказал мальчик, презрительно глядя на Эми. – Я починю, будет, как новый.
   – Я в этом не сомневаюсь, – с улыбкой ответил Джейк.
   – Девчонки ничего не понимают в авиации.
   – Не говори так, Дейв. Вот у меня работает женщина, и она отличный пилот.
   Эми расправила плечи, подняла голову и шествовала с гордым видом, поняв, наконец, где должно быть ее место.

* * *

   – Ты что сделала? – воскликнула Гарриет, охваченная ужасом. Этим воскресным утром они сидели в спальне. В гостиной Бабун смотрел по телевизору футбол.
   Рита подняла левую руку и гордо помахала ею.
   – Видишь кольцо? Я вышла замуж.
   – Господи! Сколько ты его знаешь? Месяц? Вы давно обручились?
   – За час до церемонии. Мы ехали на уик-энд на озеро Дип-Крик и, проезжая Фростберг, решили, что должны пожениться. Тогда Бабун свернул и отправился в Окленд. Там мы нашли замечательного священника. Дама, которая работала в управлении секретариата округа, оказалась его прихожанкой. Она поехала в центр, отперла мэрию и выдала нам брачное свидетельство. Правда, романтично?
   Гарриет только сжалась и обхватила лицо руками.
   – Жена священника подарила мне цветы из своего сада. Белые нарциссы, и тюльпаны, и астры – получился прекрасный свадебный букет. Я держала их в правой руке, когда мы произносили «да» перед этой дамой. – Она прерывисто вздохнула при этом сладостном воспоминании. – Лучшие цветы у меня в машине. Может, мы с тобой сможем привести их в порядок.
   – Ты была обручена один час. Рита, Рита, бедная девочка. Что ты знаешь об этом мужчине? Что? – Гарриет приоткрыла дверь и с отвращением взглянула на жениха, развалившегося перед телевизором с банкой пива в руке. Недаром его прозвали Бабун. Форменная обезьяна. – Господи, Рита, как ты могла? – свистящим шепотом продолжала она. – Что тебе о нем известно? Может, он бисексуал, или извращенец, или даже республиканец! Что скажет твоя мама? – Гарриет приняла позу львицы, готовящейся к прыжку. – Ей-то ты говорила?
   – Ну…
   – Так я и знала! Когда ты позвонишь ей? В конце концов, Рита, она твоя мать. Когда-то она сказала мне, что ей пришлось покупать сотни подарков на свадьбы твоих подруг, и теперь ей так хочется пригласить их всех на твою свадьбу. Ты же ее единственная дочь! – Гарриет бросилась на кровать, засучив ногами. – Как ты могла! – запричитала она.
   – Это было просто, – небрежным тоном произнесла Рита Моравиа Таркингтон. Страдания Гарриет явно доставляли ей удовольствие. – И так романтично. Я всегда хотела, чтобы это было именно так. Он такой красавец, такой… Мы будем счастливы всю жизнь. Он такой… такой… – Она вздохнула и улыбнулась.
   – Несомненно одно, – с кислым видом заметила Гарриет, – теперь он уж точно никуда от тебя не денется.

* * *

   В понедельник утром лейтенант Бабун Таркингтон и лейтенант Рита Моравиа вошли в кабинет Джейка вместе, плечом к плечу. Они встали перед его столом по стойке смирно, ожидая, когда он оторвется от бумаг.
   – Слушаю.
   – Есть новость для вас, капитан, – сказала Рита.
   Джейк внимательно всмотрелся в их исполненные ожидания лица. Он проворчал:
   – Почему у меня такое впечатление, что ваша новость мне не понравится?
   Рита и Бабун, переглянувшись, широко улыбнулись.
   – Мы поженились, – сообщил Бабун.
   Джейк Графтон схватился руками за уши.
   – Я этого не слышал. Что бы там ни было, я этого не слышал. И не хочу слышать. – Он встал, наклонился к ним и продолжал тихо: – Мало мне тут забот, чтобы мне еще отовсюду докладывали о романтических похождениях моего испытательного экипажа. Чем вы занимаетесь в свободное время – это ваше дело. Но пока мы не завершим испытания прототипов и я не представлю отчет, вы, щенки, будете слушаться меня. Строго деловые отношения. Никаких поцелуйчиков, страстных взглядов и прочей чепухи. Никаких торжественных церемоний. Только работа.
   – Слушаюсь, сэр, – отозвалась Рита.
   – Я тебя предупреждал, Таркингтон. Я же тебе говорил: никаких амурчиков. Ты посмотри на себя! Просто отвратительно, и все.
   – Так точно, сэр, – согласился Таркингтон.
   – Тебя нельзя ни на минуту оставлять одного.
   – Я не смог сдержаться, сэр.
   – Вы двое когда-нибудь будете очень счастливы. Но не сегодня и не завтра. Пока что вы – серьезные, опытные, преданные делу профессионалы. Постарайтесь изо всех сил.
   – Слушаюсь, сэр, – хором произнесли они.
   – Поздравляю. Марш по рабочим местам.
   – Есть, сэр. – Они выпрямились по стойке смирно, словно первокурсники Военно-морской академии, сделали каменные лица и вышли строевым шагом – Рита первая.
   Джейк Графтон, закусив губу, принялся за отчет.

Глава 19

   – Пусть кто-нибудь объяснит мне, как мы собираемся использовать этот самолет. – Джейк Графтон переводил взгляд с одного лица на другое. Он собрал всю группу и стоял у доски с мелком в руке. – Кто хочет высказаться?
   – Капитан, по этому вопросу написано два или три исследования, – напомнил Джуди.
   – Я знаю. Кто-то откопал их, и я их прочел. Мне нужны ваши предложения.
   – Мне кажется, – начал Бабун Таркингтон, – что прежде всего, он должен садиться и взлетать с авианосца. Совместимость с авианосцем.
   Джейк записал это. Совершенно очевидная вещь, но часто о ней забывают.
   Любой флотский штурмовик должен иметь хвостовой гак, носовой буксирный крюк, мощный киль, спокойно выдерживать соприкосновение с палубой при посадке на скорости двести метров в минуту, вписываться в ограниченную площадь на палубе и принимать электроэнергию и данные для инерциальной навигации от корабельных систем. Он должен быть рассчитан на взлет с имеющихся катапульт и торможение существующими аэрофинишерами. Кроме того, ему придется взлетать по глиссаде в три с половиной градуса, развивая достаточную мощность, чтобы не удариться о воду, к тому же не слишком задирая при этом нос, чтобы пилот мог видеть оптическую посадочную систему корабля. Как ни странно, в конце шестидесятых годов флот чуть не заставили приобрести самолет, никак не совмещавшийся с авианосцем, – TRX, который ВВС назвали F-111 и немедленно начали использовать как всепогодный тактический бомбардировщик с функциями, аналогичными А-6.
   – Коррозионно-стойкий, – продолжал Таркингтон, пока Джейк резво стучал мелом. – Должен выдерживать длительное воздействие сильно засоленной среды так, чтобы не требовался дорогостоящий ремонт.
   – Ремонт и обслуживание, – пробурчал Лес Ричардс. – Легкость обслуживания. Удобный доступ к двигателям, черным ящикам и так далее без применения специальной оснастки.
   Теперь предложения посыпались со всех сторон, Джейк едва успевал записывать. Дальность, скорость, боевая нагрузка и масса прочих параметров.
   Через десять минут он исписал всю доску и остановился передохнуть.
   – Как мы собираемся все это использовать? – повторил он вопрос. – Я хочу сказать вот что: эти конструкции типа «стелс», видимо, оптимизированы в расчете на проникновение на большой высоте над сильно защищенной территорией. В основном ночью. Все наши задачи должны выполняться ночью?
   – Нельзя отказываться от дневных боевых задач, – отозвался кто-то.
   – Что это означает с точки зрения боевых возможностей самолета? Днем действуют истребители противника и зенитные ракеты с инфракрасным наведением. Они видят нашу машину. Сумеем ли мы отбиваться от истребителей и уворачиваться от ЗУР? Какие перегрузки нам нужны? Какая маневренность? Скорость пикирования? Скороподъемность? Надо ли днем действовать с малых высот? Если так, то как насчет способности выдерживать турбулентные потоки и столкновение с птицами?
   Эти вопросы обсуждались больше часа. К единому мнению так и не пришли, да Джейк и не ожидал этого. Ни один самолет в мире не способен делать абсолютно все, но любая конструкция должна учитывать основные требования предполагаемых задач. Недостатки, вызванные конструкторскими компромиссами, придется либо преодолевать, либо терпеть.
   – Вооружение. – Идеальный самолет должен нести любое вооружение, имеющееся в США и НАТО, и притом в большом количестве. Возможно ли это для рассматриваемых конструкций самолетов-невидимок?
   После четырех часов ожесточенных споров группа пересмотрела предложенную программу испытаний прототипов. Министерство обороны выделило средства и время для пяти полетов на каждом образце, и из этого требовалось извлечь как можно больше информации, чтобы ответить на практические вопросы. Испытатели фирм уже облетали оба прототипа. Пять полетов на каждом из них, которые произведут флотские летчики, должны дать основания, чтобы подтвердить или опровергнуть утверждения изготовителей. Более того, именно эти полеты должны определить, какая из двух машин лучше подходит для выполнения задач морской авиации или, во всяком случае, может удовлетворять ее требованиям после не слишком сложной доводки.
   – На самом деле нам нужно больше, чем по пять полетов на образец, капитан, – заявил Лес Ричардс.
   – Пяти полетов хватит на получение основной информации. Это в принципе то же, что дорожные испытания нового автомобиля. Пяти полетов будет достаточно для того, что нам нужно установить, если мы правильно организуем их, а именно это мы собираемся сделать. Генри, Ладлоу и Каплинджер хотят быстро получить рекомендации и быстро принять решение.
   – А разве они не всегда так хотят? А потом бумагомаратели в аппарате министра будут еще пару лет мариновать дело, перекладывая его из папки в папку.
   – Не наше дело рассуждать, зачем…
   Темп работы группы становился все более напряженным. Люди работали по двенадцать часов, и Джейк лично выгонял всех и гасил свет в семь вечера. Он настаивал, чтобы никто не работал в субботу и воскресенье, полагая, что, отдохнув, люди будут с большей пользой трудиться всю неделю.
   Недели пробегали одна за другой.
   Джейк проводил в кабинете меньше половины рабочего дня, тратя уйму времени на бесконечные заседания с чиновниками из самых разных ведомств: министерства военно-морских сил, министерства обороны, штаба ВМС, командования морской авиации, Федерального управления гражданской авиации, Управления по охране окружающей среды, министерства ВВС, штаба морской пехоты и множества других.
   Как правило, на эти совещания он ходил с адмиралом Данедином или капитаном 3-го ранга Робом Найтом.
   Заседания шли одно за другим, горы бумаг все росли и росли. На совещаниях снова и снова обсасывались одни и те же вопросы. В правительстве, состоящем из ведомств, решения принимаются консенсусом, и значительных персон из каждого ведомства, влиятельного и не очень, приходилось выслушивать и каждого из них уговаривать.
   Джейк ощущал себя учеником волшебника, пытаясь уломать всех и добиться принятия решений. Заседания порождали новые заседания: последним пунктом повестки дня любого из них было установление времени и места следующего заседания.
   К своему ужасу он обнаружил, что ни один человек не владеет всеми десятками тысяч инструкций и предписаний, касающихся оборонных поставок. На каждом заседании кто-нибудь обязательно выдвигал новое требование, которое приходилось хотя бы обсудить. Наконец-то ему удалось узнать, где хранятся все эти материалы: по последним данным, стеллажи содержали 351,2 погонных метра уставов, правил, инструкций, распоряжений и судебных постановлений, относящихся к снабжению вооруженных сил. Джейк Графтон с ужасом и отвращением взглянул на это собрание документов и больше ни разу туда не заглядывал.
   Молчаливая армия безликих гномов, вся жизнь которых проходила в том, что они сочиняли, толковали, разъясняли и применяли эти миллионы параграфов, устанавливающих «что можно» и «чего нельзя», на глазах обретала плоть и кровь.
   Оказалось, что это люди любого пола, возраста и цвета кожи, каждый со своей чашкой для кофе и крохотной сферой ответственности, которая, как бы мала она ни была, все равно перекрывала компетенцию трех или четырех других таких же гномов.
   Подчиненные Джейка прекрасно знали основных действующих лиц этой трагикомедии. «Берегитесь Паука», – советовал ему кто-то перед очередным заседанием. Или: «Поосторожнее с Трущобной Крысой. Он обязательно там будет», «Привратник постарается вас подловить на этом». Сотрудники Джейка давали прозвища участникам процесса снабжения флота по их сходству с персонажами популярной компьютерной игры «Подземелья и драконы». Возвращаясь с очередной битвы, Джейк пополнял фольклор отдела рассказами о последних кознях носителей зла.
   – Удивительно, как флоту удается купить хоть одну весельную шлюпку, – заметил как-то Джейк адмиралу Данедину.
   – Вы правы, но русским приходится еще хуже, чем нам. У них вся экономика так организована, не только военная. Там вы не купите туалетной бумаги в магазине.
   – Множителем служит коэффициент бюрократизма, – решил Джейк. – Чем больше людей сидит на бумагах, тем больше они порождают этих самых бумаг и тем медленнее вращается колесо, пока наконец оно не останавливается совсем, и только бумаги продолжают вращение.
   – Коэффициент бюрократизма – это физический закон, – согласился Данедин.
   Каждый вечер Джейк приносил домой полный кейс с несекретными материалами и, отправив Кэлли и Эми спать, до полуночи сочинял докладные, отвечал на запросы и читал ответы и доклады, составленные подчиненными.
   Он ухлопал массу времени на бюджетные вопросы, стараясь обосновать каждый доллар, который ему понадобится в следующем финансовом году. Для этого требовалось сделать допущения, какой вид примет к тому времени программа УТИ, а потом обосновать эти допущения. «Афина» оставалась скрытой в глубоких дебрях, за рамками обычного процесса финансирования. Как бы там ни было, ему все равно потребуются деньги на зарплату сотрудников, командировочные и все прочее. Ему удалось выбить у адмирала Данедина штатные единицы для еще двух офицеров и одного старшины. Столов для них не было, им приходилось работать по очереди.
   И обстановка еще усложнялась. Объявление на принятие предложений (ОПП) по проекту «Афина» было подготовлено, согласовано со всеми ниже– и вышестоящими, обсуждено в комиссиях, пропущено через юристов, дважды коренным образом переделано и, наконец, утверждено. Курьеры доставили пронумерованные экземпляры шести крупнейшим военно-промышленным корпорациям, которые, как считалось, располагали инженерными и производственными возможностями, чтобы обеспечить выпуск небольшого компьютера на сверхпроводниках для нужд авиации. Их руководство пришлось поставить в известность – это сделал сам адмирал.
   Количество людей, знавших об «Афине» и ее возможностях, неизбежно нарастало по экспоненте. Информацию сообщали лишь в пределах необходимого, но при такой системе множество людей могло доказывать, что именно им необходимо все знать, ссылаясь на параграфы какой-нибудь инструкции, которую никто, кроме них, никогда не читал и даже в глаза не видел.
   Кэлли понимала, с чем приходится сталкиваться Джейку. Она слишком давно была офицерской женой. С Эми было хуже. С Кэлли она никак не находила общего языка, а Джейк ей нравился гораздо больше. Он устанавливал правила в доме, добивался их соблюдения, и именно он каждый вечер загонял ее в кровать. Она претендовала на время, которого у Джейка не было. Разве что по выходным дням.
   – Почему ты так долго сидишь на работе, Джейк?
   – Мне приходится. Такая у меня служба.
   – Я не хочу такой работы, как у тебя. Я хочу найти такую работу, чтобы оставалось много времени для маленькой девочки.
   – Ты моя маленькая девочка?
   – Нет. Я Эми. Я ничья. Но когда-нибудь у меня будет своя маленькая девочка.
   – Ты мечтаешь о том, что будет когда-нибудь? Как ты себе это представляешь?
   – Вот как. У меня будет много денег, и много времени, и будет маленькая девочка, и я буду покупать ей еду и много-много играть с ней.
   – А откуда у тебя будет много денег, если ты не будешь тратить много времени, чтобы заработать их?
   – Получу в наследство. От тебя и Кэлли.
   – Тогда нам придется работать втрое больше.

* * *

   В начале мая специальный агент Ллойд Дрейфус записался на прием к начальнику Камачо, П.Р. Байджлоу, ничего не сказав Камачо. Он неделю размышлял над этим, прежде чем пойти к секретарше, а потом еще два дня ждал приема.
   Нарушение субординации в ФБР считалось не менее серьезным прегрешением, чем в армии, но он решился на это, и плевать ему на то, что подумает Камачо или кто-то еще. Однако по мере приближения назначенного часа ощущение вины в нем все нарастало. Конечно, Байджлоу поймет. А если и нет, должен же он сообразить, что Дрейфус вправе и обязан высказать свои сомнения.
   Дрейфус старательно отрепетировал свою речь. В общем-то это была не речь: сам он назвал это «кратким, взволнованным монологом». Ему придется с первых слов оправдать свой поступок, вызвать сочувственное внимание Байджлоу, прежде чем тот начнет ссылаться на устав, выйдет из себя и вышвырнет его вон. Легко ли Байджлоу выходит из себя? Дрейфус не помнил, говорил ли когда-нибудь Камачо на эту тему.
   Он пытался припомнить все, что слышал о П.Р. Байджлоу, а знал он немногое. Камачо никогда не упоминал своего начальника, никогда не говорил: «Байджлоу хочет то-то и то-то», или «Байджлоу доволен», или «Байджлоу вызывает на ковер». Вообще-то Камачо никогда не говорил ни о ком. Если бы даже сам директор ФБР приказал Луису Камачо что-то сделать, Камачо просто сказал бы Дрейфусу: «Сделайте это» или «Сделайте то». Иногда он говорил, что рассчитывает обнаружить или получить, но ни разу даже не намекнул, кто приказал ему сделать так, чтобы что-то произошло, или почему это должно произойти. Он никогда не высказывал своего личного мнения. Ужасно интересно. Камачо – весьма загадочная личность, вне всякого сомнения.
   Сидя в приемной Байджлоу – секретарша исподтишка поглядывала на него, делая вид, что лакирует ногти, – Дрейфус еще раз мысленно прошелся по своему списку. Все важное нужно выпалить с ходу. По пути в камеру пыток опасно думать о дыбе. Он снова попытался уверить себя, что поступает правильно. Именно так.
   Поступает правильно. Он вертел трубку в кармане, словно это были четки.
   На столе увлеченной ногтями секретарши зазвонил селектор. Сняв трубку и почтительно пробормотав что-то в ответ, она повесила ее и повернулась к Дрейфусу:
   – Заходите. – Накрашенные брови снисходительно выгнулись.
   П.Р. Байджлоу ел громадный пончик с повидлом. Он что-то пробормотал с набитым ртом; в углу рта застыл мазок вязкой красной массы.
   Дрейфус сел на стул и заученно начал:
   – Я просил у вас приема, сэр, чтобы поставить вас в известность, как идет следствие по «Минотавру». Скажу прямо – практически ничего не делается. Уже много месяцев мы жжем резину, вымаливаем машинное время, чтобы попытаться расшифровать письма «Минотавра» советскому послу, следим за несколькими людьми по всему Вашингтону, прослушиваем какие-то телефонные линии, растрачиваем время массы людей и мешки денег и не имеем, по существу, ничего. Я полагаю, вам следует знать об этом.