Курков Андрей. Судьба попугая (География одиночного выстрела - 2)

   Вызвав завуча, Банов приказал ему собрать после уроков всех учителей и прочитать им приказ.
   Когда завуч ушел, Банов наконец заварил чай и отвлекся от работы.
   Зазвонил телефон.
   - Алло! Товарищ Банов! - прозвучал в трубке голос Клары. - Вы просили позвонить сегодня...
   - А сегодня какой день? - рассеянно спросил Банов.
   - Четверг, - произнесла Клара, и в голосе ее прозвучало удивление.
   -А-а! Забыл! Извини, много работы, - заговорил он. - Да, я же хотел, чтобы мы в музей пошли сегодня...
   - А когда сегодня?
   - Музей до шести, - говорил Банов. - Давай часика в три встретимся...
   - Мне подойти в школу?
   - Нет, не надо. Лучше где-то в самом центре... может, на Красной площади?
   - А где именно? - допытывалась Клара, и Банов понимал, что она права, ведь Красная площадь огромна.
   - Возле Лобного места, хорошо? - предложил директор школы.
   - Хорошо. В три часа у Лобного места. Положив трубку, Банов снова вызвал завуча Кушне-ренко.
   - У нас на когда записано посещение Мавзолея?
   - Конец апреля, - ответил завуч.
   - Вычеркни! - строго сказал директор школы. Кушнеренко подозрительно покосился на Банова.
   - Вычеркни! - повторил Банов. - И запиши на этот день экскурсию на ВДНХ. Понял?
   Без десяти три Банов уже стоял у Лобного места. Немногочисленные экскурсанты и гости столицы бродили по Красной площади, а дальше медленно текла бесконечная человеческая река, впадавшая в Мавзолей. Рядом никого не было, никто из гостей столицы не интересовался Лобным местом.
   К Банову подошел постовой милиционер.
   - Что делаете? - как-то странно, но вежливо спросил он.
   - Товарища жду, - ответил Банов.
   - А потом что делать будете?
   - Пойдем в музей, - сказал директор школы.
   - У меня завтра выходной, - отвлеченно произнес милиционер. - Я тоже, наверное, в музей пойду. Я еще ни разу не был в музее.
   Банов посмотрел на милиционера слегка удивленно.
   - А здесь вот головы рубили! - сказал, вздохнув, милиционер и указал рукой на Лобное место. - Мы живем в счастливое время! - добавил он и, развернувшись, пошел на свой пост.
   Клара пришла вовремя.
   В музее было много крестьян. Они вплотную рассматривали фотографии и документы, личные вещи вождя, другие предметы, выставленные для осмотра. В первом зале, в углу за барьерчиком, стояло кресло-качалка.
   Клара уже знала о том, что Банов спускался под Кремль. Директор школы все-таки решил ей рассказать об увиденном, истребовав сначала честное партийное слово, что она никому ни слова не скажет.
   В музее они вместе изучали фотографии, переходя из одного зала в другой. Последние сомнения рассеивались у Банова, когда он смотрел на фотографические отпечатки Кремлевского Мечтателя. Это действительно был он!
   Волнение Банова передавалось Кларе, она иногда замирала у очередной фотографии, глядя себе под ноги и думая о чем-то другом, и в такие моменты Банов подходил сзади и бережно брал ее под руку, чтобы она отвлеклась от волновавших ее мыслей.
   Так они осмотрели залы первого этажа, потом второго и поднялись на третий.
   Здесь, на третьем этаже, были представлены подарки Ильичу от разных народов. Конечно, далеко не все подарки были выставлены для посетителей - об этом сразу предупредила Банова и Клару старушка, сидевшая в первом зале.
   Интерес Банова приугас. Они довольно быстро прошли через зал, заполненный блюдами и вазами, зал фарфора, прошли через зал ковров с изображением местных видов и самого вождя, прошли и через зал подарков от северных народов - здесь был миниатюрный Кремль, сработанный из моржовой кости, и много других работ. И вот перед ними открылся "зал подарков от рабочих-ткачей". Здесь Банов остановился.
   Под стеклом на стенах висели красивые, качественные костюмы, и под каждым из них виден был ярлык. Все костюмы были огромного размера.
   Банов подошел к ближнему, наклонился и прочитал на ярлыке "Подарок от фабрики "Червона швачка", г. Львов".
   Вспомнились директору школы слезы Кремлевского Мечтателя.
   Подошла Клара, обняла Банова, прижалась к нему.
   - Я все-таки не понимаю, - шептал Банов. - Почему они такие большие? Ведь он - маленький!
   Клара тоже задумалась над этим, но ответа не нашла.
   - Я же видел, как он их распечатывал, хотел померять, плакал...
   Кларе очень хотелось успокоить Банова. Она видела, что он искренне переживает за Кремлевского Мечтателя.
   - Знаешь, - зашептала она через минуту. - А давай купим ему нормальный, маленький костюм, и пошлем?!
   Банов обернулся. Посмотрел на Клару с любовью и восхищением. Такая простая и в то же время необычная идея! Почему он до этого не додумался? Видно, только женщина своим заботливым умом может придумать, как облегчить страдания другого человека.
   Банов наклонился и поцеловал Клару в губы.
   И тут же кто-то сзади дернул его за плечо.
   Он обернулся.
   Перед ним стояла низенькая, метра полтора ростом, старушка в старом синем жакетике и грубой зеленой юбке.
   - Вы в музее, граждане! - строго сказала она. - Не забывайте этого!
   После музея они пошли в ГУМ. Сразу нашли отдел мужской одежды.
   - Могу ли я вам чем-нибудь помочь? - спросил неожиданно появившийся перед ними молодой продавец.
   - Да, - сказала Клара. - Нам нужен костюм небольшого размера...
   - На вас? - спросил продавец Банова.
   - Нет... - смутился тот. - Для нашего товарища... Хотим сделать подарок...
   Продавец понимающе кивал и слушал.
   - Он примерно вот такого роста, - Банов поднял ладонь, одновременно меряя глазами расстояние от ладони до пола. - Даже чуть ниже...
   - Первый рост! - выпалил продавец, тоже измерив это расстояние опытным взглядом. - А какая полнота? Худой?
   - Вот так где-то, - неуверенно показал двумя ладонями Банов.
   - Сорок шестой, - сказал продавец. - Какой цвет? Банов вопросительно глянул на Клару.
   - Что-нибудь уютное, - проговорила она. - Домашний цвет... Может, темно-зеленый или нежно-синий.
   - Да, и обязательно с жилеткой, - добавил Банов. - У вас есть жилетки, чтобы там много карманчиков было?
   - Конечно! - гордо произнес продавец. - Пожалуйста, следуйте за мной.
   Продавец привел их в другой отдел, где в несколько рядов висели сотни разных костюмов.
   "Надо бы и мне костюм купить", - подумал Банов, но тут же сообразил, что на два костюма у него денег не хватит.
   - Сорок шестой первый рост... - продекламировал продавец, остановившись у длинной секции костюмов нужного размера.
   Клара потрогала материю одного костюма.
   - Чистая шерсть! - сказал ей продавец. Потом он прошелся серьезным взглядом по висевшим костюмам. Вытащил один, потом второй, потом третий.
   Положил их на стоявший рядом стол.
   - Ну вот, - сказал он довольным голосом. - Пожалуйста! Нежно-зеленый, немнущийся... вот этот мнущийся, темно-синий... а вот это самый модный сейчас цвет - бежевый.
   Клара подошла поближе.
   Банову все три костюма нравились, но какой из них лучше - он не знал.
   - Может, бежевый? - спросила Клара.
   Банов пожал плечами. Потом подумал, что Кларе должно быть виднее, какой костюм лучше. Она все-таки женщина.
   - Да, - сказал Банов. - Давай бежевый! С аккуратным свертком они вышли на улицу и остановились.
   - А на почте примут? - спросила Клара.
   - Должны, - не совсем уверенно произнес Банов. - Там же были посылки и письма...
   - Давай на Главпочтамт пойдем, там обязательно примут! - предложила Клара.
   На Главпочтамте им пришлось простоять в очереди около получаса.
   Банов за это время прямо на свертке написал адрес:
   "Москва. Кремль. Ильичу." и с нетерпением ожидал, не скажет ли чего-нибудь почтовая служащая, принимающая посылки.
   Наконец подошла их очередь, и директор школы протолкнул сверток в окошко.
   - Ильич - это имя или фамилия? - спросила приемщица посылок.
   - Фамилия, - отрывисто бросил Банов и тут же сообразил, что сказал не то, однако приемщица больше вопросов не задавала, и Банов решил молчать.
   - Напишите обратный адрес! - женщина, работавшая за окошком, просунула сверток обратно.
   Банов достал ручку, быстро нацарапал свой адрес и вернул ей сверток.
   - Сорок копеек, - сказала она.
   - Так много? - вслух удивился Банов. - Вы не ошиблись?
   - Нет, не ошиблась! - резко ответила женщина. - Я здесь уже десять лет работаю!
   Банов торопливо расплатился.
   На улице он глубоко вздохнул и снова посмотрел на Клару с любовью во взгляде. Он представлял, как обрадуется Кремлевский Мечтатель, когда неожиданно для себя найдет в одной из посылок костюм подходящего размера. Он представлял себе, как он оденет его, посмотрит на себя - а интересно, есть ли у него зеркало в шалашике? - во всяком случае посмотрит на брюки, на пиджак, на жилетку... Да! Он будет наверняка счастлив и даже не догадается, что это счастье подарила ему женщина. Женщина по имени Клара Ройд. Это останется для него тайной...
   И тут же Банов задумался о том, что каждый день рождаются сотни, а может быть, даже тысячи тайн, и существуют они как бы отдельно от людей и даже после их смерти, и только некоторые из них оказываются случайно разгаданными, а все остальные будто повисают, растворяются в воздухе, и люди дышат ими, даже не зная об этом, люди вдыхают, и выдыхают их, но почти все тайны остаются тайнами на века.
   Давно позади осталось одинокое дерево-кладбище, застывшее среди неподвижных снегов.
   Бежали молчаливые лайки-собачки, и полозья саней негромко поскрипывали, оставляя за собой на белой бумаге снега две полоски, неширокие и неглубокие.
   Дмитрий Ваплахов сидел впереди, а позади него, закутанный в оленьи шкуры, оставшиеся после похорон, дремал народный контролер.
   Еще одно дерево пронеслось мимо и осталось по левую сторону от саней.
   А впереди лежала неразличимая граница снега и такого же выбеленного неба.
   Ваплахову хотелось есть, и, чтобы отвлечься от ощущения голода, задумался он о своем пропавшем народе. Задумался и стал сравнивать свой народ с русским, чтобы найти что-нибудь такое, чем гордиться можно перед русскими. Но, конечно, не вслух гордиться, а так, в мыслях. Ведь сказал недавно русский человек Добрынин, что надо гордиться своим народом. Но как ни сравнивал Дмитрий, а никакой особой разницы между русскими и урку-емцами не видел. То есть разница была, но не особенная и не важная. Оба народа были умные, красивые... Вот только урку-емцев, конечно, слишком мало, и нет у них ни городов, ни домов. Бродят они по земле, счастье ищут уже который год... И тут вместо ощущения гордости пришло к Ваплахову чувство стыда. Понял он, что русские давно уже не ходят, живут себе в домах, а значит счастье свое они нашли. А раз нашли они счастье, а урку-емцы все еще ищут, значит все-таки русские умнее. И неприятно стало Дмитрию. Вернулся он мыслями к еде, чтобы отвлечься от урку-емцев. Вернулся, облизнулся на морозе, представив себе что-то съедобное. И тут увидел слева дымок, столбиком уходивший в небо. Поднимался дымок из-за холма, и обрадовался ему урку-емец. Стеганул собачек, подтянул левой рукой поводок, чтобы поворачивали они туда. "Охотники, наверно, - подумал он. - Или военные..." И тут же решил, что военные лучше охотников, добрее, и поесть больше дадут, и как бы душа у них пошире. Русские, одним словом. Охотники же тоже люди хорошие, могут и накормить, и спать уложить, но все это без радости, без улыбки... А Дмитрию улыбки очень нравились, но как-то так получалось, что только русские в его жизни улыбались широко и многозубо. Даже его сородичи так не умели. "Может, оттого, что у русских рты больше?" - подумал Дмитрий.
   А собачки уже вынесли сани на вершину холма, и увидел Ваплахов внизу в ложбинке странный длинненький домик, из трубы которого летел в небо дымок, и какие-то темные квадраты вокруг, словно снег был специально счищен с земли. И еще какие-то вещи, непонятные и плохо различимые с этого расстояния: словно священные столбы были вкопаны в землю через равное количество шагов, а между ними что-то натянуто, то ли веревка, то ли связанные между собой кожаные полоски.
   - Ары-арысь! - прикрикнул на лаек Дмитрий, и побежали они во всю прыть вниз с холма, к человеческому жилищу, наполненному теплом.
   А Добрынин все дремал. Ему было тепло и сладко. И хотелось ему как в детстве сунуть в рот большой палец правой руки. Но хорошо укутал его урку-емец, и руками, сцепленными в замок на животе, даже пошевелить было трудно.
   Проехав мимо столбов, остановились сани у длинненького домика. Ваплахов, оглянувшись на дремлющего начальника, поднялся на ноги, подошел к высокому деревянному порогу, отсчитал шесть ступенек и стукнул в двери один раз, но сильно. Пока ждал, взгляд его скользнул вниз, и обратил он внимание на то, что домик этот стоял на столбах и довольно высоко над землей, что также удивило урку-емца.
   Дверь открылась, и в ее проеме замерло бородатое лицо мужика лет пятидесяти, выражавшее удивление.
   - Кто там? - прокричал сиплый голос внутри домика, и этот бородатый мужик, обернувшись, как-то заторможенно ответил, словно не веря собственным словам:
   "Люди..."
   Потом он перевел взгляд на урку-емца и заметил сани, стоявшие внизу.
   - Дмитрий, развяжи! - донесся до Ваплахова голос народного контролера.
   - А?! Счас! - ответил урку-емец и, быстро спустившись, на глазах у все еще стоявшего в дверном проеме бородача раскутал своего начальника.
   Зашли в домик.
   Внутри действительно было тепло и уютно, хотя уют этот был особым, как бы походным и временным. Под деревянными стенками домика стояли железные раскладные лежанки, а на них множество оленьих шкур, старых, со спутанной клочковатой шерстью. Посредине - большой деревянный ящик-куб с какими-то надписями, вокруг несколько маленьких, а рядом четырехлапый чугунный квадрат печки - три конфорки, а на месте четвертой - жестяная труба, уходящая сквозь потолок наверх.
   Добрынин обвел взглядом четверых обитателей домика, обернулся, разглядывая их пожитки, и тут его глаза засветились радостью - в углу на отдельном ящике стояла железная коробка радиостанции, такая же, какая была в комнате японца "Петрова".
   - Да вы садитесь, вот тут у печурки, погрейтесь! - предложил народному контролеру и его помощнику бородач, что открыл им двери.
   Они уже познакомились, и теперь, присаживаясь на ящик у печурки, Добрынин повторял в мыслях как кого звать.
   Бородача, а он тут был главным, звали Иван Калачев, Хромого мужика, который к тому же был совершенно лысым, - Петр Дуев; молодого, хотя вряд ли он был уж таким молодым, просто помоложе остальных, - Степан Храмов. "И чего он с такой фамилией живет? - подумал Добрынин. - Поменял бы уже!" Четвертый, русявый и пухленький, был украинцем, а звали его Юрий Горошко.
   "Ну, вроде запомнил", - успокоил себя мыслью народный контролер.
   Оказались эти люди не военными, однако и не охотниками. Это, конечно, удивило урку-емца, но виду он не подал. Только постарался запомнить получше новое слово "геологи", хотя еще не понял, что оно означает.
   - Степ, ставь мяса! - как-то по-дружески отвлек хромой Дуев своего товарища от каких-то мыслей.
   Храмов кивнул, взял ведро, вышел из домика и очень скоро вернулся, после чего поставил ведро прямо на печку.
   - Ну вот так мы тут и живем... - развел руками Калачев.
   Урку-емец привстал и посмотрел на черные куски мяса в ведре.
   "Медведь?" - с подозрением подумал он и снова опустился на ящик.
   - И давно вы здесь? - спросил Добрынин начальника геологической экспедиции.
   - Да уже годика два должно быть, - ответил тот. - Вот ждем, как к нам железную дорогу построят, тогда уже и уедем.
   - А-а, - промычал Добрынин. - Это хорошо. Из Москвы строят?
   - Нет, тут поближе, из Томска, наверное...
   - Томск? - переспросил народный контролер. Такого города он не знал.
   - Да, это тысяч восемь верст отсюда- пояснил начальник экспедиции.
   - Ну, а чем вы здесь занимаетесь? - задал давно вертевшийся на языке вопрос народный контролер.
   Мужики переглянулись и с некоторой опаской, по-новому глянули на Добрынина.
   - Это ведь гостайна, - как бы извиняясь произнес Калачев. - Нельзя говорить.
   - Ну, а в Кремлей-то об этом знают? - поинтересовался народный контролер.
   - Конечно, знают! - подтвердил начальник геологов.
   - Ну ладно, - не удовлетворив свой интерес, Добрынин вздохнул.
   - К столу, робяты, будемо есть! - веселым голосом позвал Горошко. - Хто сегодня на раздаче?
   - Да ты ж сам! - сказал ему Храмов. - Шо, забыл?!
   - А, ну раз так! - и Горошко полез под лежанку, вытащил стопку жестяных мисок и ложки, расставил их на двух больших ящиках, заменявших стол, потом наклонился над ведром с мясом, понюхал исходящий пар, пожевал губами, принимая должное решение, и сказал:
   - Готово!
   Мясо порезали двумя длинными ножами на куски, и каждому досталось довольно много.
   - Соль! - сказал Калачев, недовольно глядя на стол.
   - А, забув! - Горошко снова нагнулся к лежанке и достал оттуда жестянку с солью. - О, вот она!
   Добрынин держал в руках ложку и думал - как же ею есть мясо?
   Наконец он поймал взгляд начальника и робко спросил:
   - А вилки нет?
   Калачев отрицательно помотал головой.
   - Вилка хороша при ненужном обилии пищи, а у нас этого нет, - сказал он. А вообще мы мясо руками едим, а ложка только для соли.
   Подождав, пока мясо поостынет, народный контролер взял кусок в руку, откусил немного и принялся его разжевывать, что оказалось не таким уж легким делом.
   - Это медведь? - спросил, держа в руке кусок мяса, но еще не приступив к его поеданию, Дмитрий Ваплахов.
   - Нет, - жуя, кратко ответил Горошко.
   Ели долго и при этом молчали.
   Все больше вопросов возникало у Добрынина. Болели от непривычного напряжения десна и зубы. И становилось жарко, из-за чего народный контролер, опустив недоеденный кусок мяса в миску, встал и снял с себя кожух - теперь он стал ненужным.
   Когда доели вареное мясо, вместо чая, к удивлению Добрынина, пили мясной отвар, добавив в него соли. Выпил и он предложенную кружку, и вроде даже понравился ему этот отвар. И десны сразу болеть перестали.
   - Ну вот, - протянул, упершись локтями в ящик-стол, начальник экспедиции. - А вы так и не сказали, куда едете?
   - Вообще-то мне в Москву надо бы... - не совсем уверенно произнес Добрынин. - Доложить об одном деле... Я ведь - народный контролер...
   Последняя фразавызвала в домике тишину, в которой глаза всех четырех геологов уперлись в сказавшего с новым уважением.
   - А как же вы до Москвы? - после паузы спросил Калачев.
   - Может, с этим поездом, что к вам идет? - предположил контролер.
   - Ну, пока железную проложат, может и год, и два пройти, - сказал на это геолог Храмов.
   - А военные здесь рядом есть? - спросил урку-емец.
   - Рядом нет, - замотал головой Горошко. - Но связь с ними по рации имеем!
   Добрынин задумался. В домике было тихо. И даже в раскаленной печке не слышалось шума огня.
   - А мы тут по дороге трех военных похоронили! - сказал вдруг народный контролер.
   Геологи проявили интерес к услышанному, и рассказал им Добрынин подробно о происшедшем.
   - Надо радировать военным, - сказал Калачев, глядя в упор на Горошко. Давай, радист, связывайся!
   Горошко взял ящичек, на котором сидел за столом, оттащил его к радиостанции и там же на нем устроился. Закрутил какие-то ручки, надел на голову наушники и тут же поднял вверх указательный палец правой руки - чтоб не шумели за спиной.
   Потом правая рука его опустилась на клавишу-кнопку, и зазвенел в домике прерывистый писк морзянки.
   Через некоторое время Горошко схватил лежащий рядом карандаш и стал записывать точки и черточки в специальной тетради. Вскоре он отвлекся, обернулся и спросил у народного контролера:
   - А как ваша фамилия будет, чтоб в Москву передать?
   - Добрынин.
   Радист кивнул, и снова запипикала морзянка. Наконец Горошко снял наушники, вздохнул тяжело, прогоняя напряжение, и медленно развернулся, оставшись сидеть на ящике, только теперь уже спиной к радиостанции.
   - Ну что там? - спросил Калачев.
   - Передал все. Про военных и танк они не знают. Не их это танк. Ихний танк, говорят, на месте уже год, потому что поломан. А вообще у них все в порядке, только попросили ваши документы проверить!
   Последние слова сопроводил Горошко переводом взгляда на Добрынина, отчего народному контролеру стало обидно - что же это, считанные люди в этой глуши живут, и то такое недоверие!
   Достал свой мандат из кармана гимнастерки, протянул его радисту и сказал урку-емцу, чтоб тот свой тоже показал.
   - Давайте я посмотрю! - предложил начальник экспедиции, протягивая длинную сильную руку.
   Прочитав внимательно оба мандата, он сжал губы, возвратил документы и как-то странно покачал головой.
   - Мне что, мне приказали вот, я поэтому и проверил!.. - заговорил он, и в голосе прозвучало, видимо, несвойственное Калачеву смущение. - Это вам товарищ Тверин мандаты подписывал? Вы его знаете?
   - Друзья мы с ним, - признался Добрынин, понимая, что все в порядке. Когда я в Москву приезжаю, то вместе в Кремле чай пьем.
   - Да, я еще спросил про транспорт, - встрял, чтобы договорить, радист Горошко. - Самолета у них нет, и, говорят, до поезда отсюда никак не добраться...
   - Та чего, - вдруг махнул рукой хромой Дуев. - Поживите здесь, скоро уж железку проведут, может, через месяц, может, через два, ведь так тебе, Ваня, сказали?
   Калачев кивнул.
   - Ну месяц-два... можно... - подумал вслух народный контролер. - Только у вас на собачек мяса хватит? Все четверо как-то странно улыбнулись.
   - У нас тут кроме мяса и соли вообще никакой еды нет, - признался начальник экспедиции. - Но зато мяса - на полстраны хватит!
   - Ваня, может, угостим-то гостей? - недвусмысленно предложил своему начальнику хромой Дуев, проведя рукой по лысине. - Чего уж, ведь месяц-два с нами жить будут, свои ж, русские!
   Ваплахов хотел было возразить, что не русский он, а урку-емец, и даже думал было произнести это слово с гордостью, но все-таки промолчал. Не решился отвлечь их на ненужный разговор. А тут ожидалось какое-то "согревание" как выражался знакомый прапорщик в части полковника Иващукина. И хоть было Дмитрию не холодно, но от такого "согревания" он не отказался бы.
   - Ну что ж, я и сам думал... - признался Калачев. - Просто было как-то неудобно предложить, ведь товарищ Добрынин - народный контролер...
   - Да что там, - теперь уже махнул рукой народный контролер. - Что мы, не люди?..
   Храмов из-под своей лежанки достал большую, литров на шесть, кастрюлю с крышкой и осторожно поставил ее на стол-ящик.
   Он снял крышку - и тут же завитал по комнате запах странный, кисловато-горький. Видимо, из-за излишне разогретой печки содержимое кастрюли стало испаряться.
   - Из мяса гоним, - объяснил радист Горошко. - Больше нема из чего. Но получается. Вкус, конешно, такой... не совсем.
   Храмов наполнил кружки.
   - Давайте за нашу Родину! - предложил начальник экспедиции. - Все-таки если б не она... если б революции октябрьской не было - ходил бы я - как и отец мой, и дед мой - в батраках!..
   Мясной самогон был тепловат. Но пился легко, и уже пошло его приятное тепло в ноги. Ваплахов сразу покраснел, заулыбался беспричинно. Потом потер ладонью о ладонь и, обратившись к сидящему рядом Дуеву, спросил:
   - А что, много русских в таких домиках живет? Дуев задумался, оглядел внутренности вагончика. Потом ответил:
   - Много... может, миллион, может, больше. Добрынин почесал затылок, потом свою негустую бороду - хотелось снова спросить Калачева, чем же все-таки их экспедиция занимается; но коли это гостайна... хотя так хочется узнать, так любопытство подпирает...
   "Нехорошо как-то, - выпив, думал Калачев. - Не обиделся ли? Что ж это в самом-то деле - русские у русских документы проверяют?! Ну был бы якутом, тогда ясное дело - показывай бумагу, а так..."
   - А почему домик на ножках? - спросил Дмитрий Ваплахов.
   - Чтоб снегом не засыпало. Метет тут у нас часто, так что если б не на столбах, то по крышу бы заметало, а так только по верхнюю ступеньку может...
   Ваплахов кивнул и снова подумал: умно-то как придумали!
   - Я, может, собачкам мяса отнесу? - спросил Добрынин, глянув на начальника экспедиции.
   - Да, там в ведре еще осталось, как раз теплое... - ответил Калачев. Собачки теплое любят!
   Добрынин снова натянул кожух, шапку-ушанку напялил, рукавицы. Взял ведро и вышел из домика.
   Лайки лежали себе на снегу спокойно, словно ко всему они были готовы: и к морозу, и к отсутствию пищи.
   - Ну вот, я вас сейчас... - улыбнулся, приговаривая, народный контролер. Мяска...
   Сначала скрипнули под его ногами ступеньки деревянного порога, потом снежок.
   Присел на корточки перед лайкой - вожаком упряжки.
   - Вот кусочек! - положил перед нею на снег не кусочек, а скорее кусок темного, еще теплого мяса.
   Лайка оживилась, схватила мясо зубами. Стала жевать.
   - У меня тоже собака была, - задумчиво, глядя на жующую лайку, заговорил Добрынин. - Митькой звали. Тоже большой пес, сильный, звонкий. Помер. Теперь осталась жена, дети... Далеко.