Страница:
Маша продолжала говорить, глядя, как Иван кивает головой, говорила, не зная, слышит ли он, надеясь передать ему свое сочувствие, симпатию, нежность. Она протянула руку через стол и тихонько сжала пальцы Ивана, как вчера Денис – ее кисть в "Петровиче".
– Тут ничего уже не поделать, он умер, ты только помни, что он тебя любил, ты был ему дорог, – говорила Маша, а про себя думала: что я несу? Откуда я знаю? Что я вообще знаю про Сережу Волкова, кроме того, что он зачем-то называл меня своей невестой? Впрочем, все это было неважно: она сжимала пальцы Ивана и повторяла одни и те же фразы, пока слезы не полились у нее из глаз, и Иван свободной рукой не протянул ей салфетку.
Она вытерла слезы и сказала:
– Прости.
– Это ты меня прости, – ответил Иван. – Не надо было мне об этом.
– Как там Таня? – спросила Маша после паузы.
– Нормально, – ответил Иван, – Голова, конечно, болит с похмелья, а так ничего. Пашка приехал, обхаживает ее.
– Пашка – это кто?
Иван вылил остатки зеленого чая в чашку и сказал:
– Паша Безуглов, сейл из транспортного отдела. Танькин муж. Наверно, ему придется уволиться скоро.
– Почему?
– Скандал был на той неделе. Лиза его застукала, когда он залез в чужой компьютер. Видимо, хотел скачать клиентскую базу.
Маша кивнула. Подобные истории она слышала много раз в Израиле. Человек скачивал с компьютера компании базу данных, потом открывал собственную фирму, звонил и переманивал клиентов старого работодателя. Марик рассказывал пару таких историй с участием его бывших однокурсников по Техниону.
– Гена был в ярости, но Сережа сказал, что сам попросил Пашу у него что-то переписать.
– А это был Сережин компьютер? – спросила Маша.
– Да, – кивнул Иван. – Все равно никто не верит. Так что теперь, когда Сережа умер…
– А Таня останется?
– Наверное. Почему нет?
Маша хотела спросить, что было у Тани с Сережей, но передумала. Вряд ли Иван расскажет, он ведь тоже считает ее Сережиной невестой. Может, сказать, что это недоразумение?
Набравшись духу, она спросила:
– А Сережа много обо мне говорил?
– Да, конечно. Он же был в тебя по-настоящему влюблен. Вот ведь, а умер, так тебя и не дождавшись.
Да, теперь уже не скажешь "я вовсе не была его невестой". Маша опустила взгляд в тарелку и стала рисовать вилкой спирали из темного соуса.
– Я хотел тебя спросить, – сказал Иван. – Ты вряд ли знаешь, но все равно.
– Конечно, – улыбнулась Маша.
– Сережа ничего тебе не говорил про деньги? Он должен был забрать для конторы крупную сумму. Триста шестьдесят тысяч рублей. Он их забрал позавчера вечером у клиента, и мы не знаем, где они.
– А в квартире? – спросила Маша, пытаясь пересчитать триста шестьдесят тысяч рублей в шекели или доллары.
– В квартире нет. Я и сам искал, и ментам сказал. Ничего нет.
– А Сережа точно забрал деньги?
– Да. Я говорил с ним накануне, он так и сказал, что забрал и упаковал. Упаковал компактно.
– А их что, трудно было компактно упаковать?
– Да.
– Чемодан? – с замиранием сердца спросила Маша.
– Нет. Кейс. Может, небольшой ящик. – И Иван показал руками размер. Получилось что-то вроде большой коробки из-под туфель. Маша в жизни не видела столько денег. Она вздохнула и сказала:
– Нет, мне он ничего не говорил.
10
11
12
– Тут ничего уже не поделать, он умер, ты только помни, что он тебя любил, ты был ему дорог, – говорила Маша, а про себя думала: что я несу? Откуда я знаю? Что я вообще знаю про Сережу Волкова, кроме того, что он зачем-то называл меня своей невестой? Впрочем, все это было неважно: она сжимала пальцы Ивана и повторяла одни и те же фразы, пока слезы не полились у нее из глаз, и Иван свободной рукой не протянул ей салфетку.
Она вытерла слезы и сказала:
– Прости.
– Это ты меня прости, – ответил Иван. – Не надо было мне об этом.
– Как там Таня? – спросила Маша после паузы.
– Нормально, – ответил Иван, – Голова, конечно, болит с похмелья, а так ничего. Пашка приехал, обхаживает ее.
– Пашка – это кто?
Иван вылил остатки зеленого чая в чашку и сказал:
– Паша Безуглов, сейл из транспортного отдела. Танькин муж. Наверно, ему придется уволиться скоро.
– Почему?
– Скандал был на той неделе. Лиза его застукала, когда он залез в чужой компьютер. Видимо, хотел скачать клиентскую базу.
Маша кивнула. Подобные истории она слышала много раз в Израиле. Человек скачивал с компьютера компании базу данных, потом открывал собственную фирму, звонил и переманивал клиентов старого работодателя. Марик рассказывал пару таких историй с участием его бывших однокурсников по Техниону.
– Гена был в ярости, но Сережа сказал, что сам попросил Пашу у него что-то переписать.
– А это был Сережин компьютер? – спросила Маша.
– Да, – кивнул Иван. – Все равно никто не верит. Так что теперь, когда Сережа умер…
– А Таня останется?
– Наверное. Почему нет?
Маша хотела спросить, что было у Тани с Сережей, но передумала. Вряд ли Иван расскажет, он ведь тоже считает ее Сережиной невестой. Может, сказать, что это недоразумение?
Набравшись духу, она спросила:
– А Сережа много обо мне говорил?
– Да, конечно. Он же был в тебя по-настоящему влюблен. Вот ведь, а умер, так тебя и не дождавшись.
Да, теперь уже не скажешь "я вовсе не была его невестой". Маша опустила взгляд в тарелку и стала рисовать вилкой спирали из темного соуса.
– Я хотел тебя спросить, – сказал Иван. – Ты вряд ли знаешь, но все равно.
– Конечно, – улыбнулась Маша.
– Сережа ничего тебе не говорил про деньги? Он должен был забрать для конторы крупную сумму. Триста шестьдесят тысяч рублей. Он их забрал позавчера вечером у клиента, и мы не знаем, где они.
– А в квартире? – спросила Маша, пытаясь пересчитать триста шестьдесят тысяч рублей в шекели или доллары.
– В квартире нет. Я и сам искал, и ментам сказал. Ничего нет.
– А Сережа точно забрал деньги?
– Да. Я говорил с ним накануне, он так и сказал, что забрал и упаковал. Упаковал компактно.
– А их что, трудно было компактно упаковать?
– Да.
– Чемодан? – с замиранием сердца спросила Маша.
– Нет. Кейс. Может, небольшой ящик. – И Иван показал руками размер. Получилось что-то вроде большой коробки из-под туфель. Маша в жизни не видела столько денег. Она вздохнула и сказала:
– Нет, мне он ничего не говорил.
10
Сидеть в каньоне над чашкой кофе, вдыхать кондиционированный воздух, думать о Маше Манейлис. Пытаться разглядеть ее черты в проходящих девушках: поворот головы, отброшенные назад волосы, маленькие руки, вылезающие из широких рукавов, плавность движений, особенная манера держать сумку при ходьбе, мягкая интонация, слова незнакомого языка. Горский вертел в руках Машин мобильный. Она оставила свой пелефон перед отъездом, сказав, что роуминг все равно дорог, а Горскому может пригодиться. Отдашь потом Женьке, зато сам не потеряешься. Так Горский стал Машиным секретарем: ему самому никто не звонил, так что он то и дело объяснял, что Маша в Москве, будет нескоро и пускай больше не звонят. Иногда появлялись какие-то люди, говорившие на иврите: по счастью, все знали английский. Горский не выключал телефон – ему нравились звонки, нравилось, что люди произносят Машино имя, и он в ответ тоже говорит, что Маши нет и будет нескоро.
Он подозревал, что они не встретятся. Документы обещали оформить быстро, в американском посольстве сказали, что проверят по компьютеру, в российском намекали на оплату наличными. Похоже, до конца отпуска Горский успеет вернуться домой, в Калифорнию. Это означало, что он не увидит Машу – в этом году, и, возможно, еще много лет. И вот теперь он смотрел на проходящих мимо девушек, выискивая похожих на Машу. Он не умел отличать арабок от евреек, во всяком случае – в этом городе. После Калифорнии непривычно мало черных и совсем нет азиаток – можно считать, что почти каждая девушка чем-то похожа на Машу. Поворот головы, маленькие руки, манера придерживать сумку. Далекая любовь – самая надежная, в ней нельзя обмануться.
Зажужжал телефон. Горский взял трубку и сказал "алле", гадая, как будут просить Машу на этот раз: по имени, по фамилии, по-русски или на иврите.
– Привет. – Слышно было хорошо, будто Маша звонила не из Москвы, а из соседнего города.
– Как ты? – спросил Горский.
– Я ничего, – ответила Маша, – только Сережу убили.
Ага, подумал Горский, ну вот опять. А попади я в Москву, раз в жизни осмотрел бы место преступления. Почему-то он вспомнил анекдот про ребе, который одну за другой выдавал дочерей за одного и того же человека. Они умирали, и человек брал в жены следующую. Анекдот кончался тем, что многократный зять говорил: "Вы будете смеяться, ребе, но ваша младшая дочь тоже умерла". Героем этого анекдота и почувствовал себя Горский.
– И как? – спросил он, – зарезали или отравили?
– Застрелили, – удивленно ответила Маша, а Горский подумал: "Хоть какое-то разнообразие".
За последние четыре года ему несколько раз уже приходилось расследовать убийства. В 1994 году полусумасшедшая девушка бросилась под машину почти в то же время, когда тридцатилетняя Женя умерла, отравленная на даче одноклассника своего мужа, молодого и удачливого бизнесмена. Через два года на лестнице дома в Хрустальном проезде нашли именинницу, зарезанную в разгар праздника[3]. Каждый раз Горский оказывался консультантом людей, причастных к убийству, – и теперь, услышав, что Машин друг убит, он потрясенно замер посреди каньона.
– Тебе уже угрожают?
– С чего бы это? Вовсе нет, я же тут ни при чем.
– А кто на подозрении?
– Откуда я-то знаю? – сказала Маша. – Этим милиция занимается. Какая-то специальная милиция, которой Сережино начальство за это платит. Или не за это. Ну, неважно.
Горский задумался. Расследование продвигалось как-то вяло: раньше люди сами прибегали к нему с вопросами, а Маша явно не собиралась расспрашивать. Может, чувствовала, что он вряд ли способен ей помочь? Страна изменилась, он не был там уже три года. Вот если бы в Сан-Хосе кого-нибудь убили – тогда, конечно, другое дело. Он вздохнул и сам спросил:
– А ты скоро приедешь?
– Через три недели, – ответила Маша. – У меня же билеты с фиксированной датой, куда я денусь?
– А что ты там будешь делать, если твоего Сережу убили?
– Тут у него куча друзей осталась. Они обо мне заботятся, такие милые люди. Иван Билибинов, помнишь, я тебе рассказывала. И вот еще такая штука, – и она понизила голос, словно кто-то мог подслушать, – они считают меня его невестой.
– Ты же говорила, что вы просто друзья? – возмутился Горский.
– Да мы и были просто друзья, – ответила Маша, – но он зачем-то всем говорил, что я – его невеста.
Почему-то Горский сразу вспомнил старую балладу о невесте мертвеца. Сам Бог врагом Леноре, о горе мне, о горе! Захотелось спросить, знал ли Волков, что его убьют к Машиному приезду. Интересно, подумал Горский, почему все убийства вокруг отдают какой-то дурной мистикой? Нет бы хоть раз что-нибудь заурядное, банальное и бытовое.
– А что ты сейчас делаешь? – спросила Маша.
– Я сижу в Гранд-каньоне, на этом… Неве-как-его-там…
– Неве-Шаанане, – сказала Маша. – И как тебе в Гранд-каньоне?
Каньонами в Израиле почему-то называли большие торговые центры, типа обычных американских моллов.
– Мне хорошо, – сказал Горский, – прохладно.
И почему-то снова вспомнил: Месяц светит нам, гладка дорога мертвецам.
Он подозревал, что они не встретятся. Документы обещали оформить быстро, в американском посольстве сказали, что проверят по компьютеру, в российском намекали на оплату наличными. Похоже, до конца отпуска Горский успеет вернуться домой, в Калифорнию. Это означало, что он не увидит Машу – в этом году, и, возможно, еще много лет. И вот теперь он смотрел на проходящих мимо девушек, выискивая похожих на Машу. Он не умел отличать арабок от евреек, во всяком случае – в этом городе. После Калифорнии непривычно мало черных и совсем нет азиаток – можно считать, что почти каждая девушка чем-то похожа на Машу. Поворот головы, маленькие руки, манера придерживать сумку. Далекая любовь – самая надежная, в ней нельзя обмануться.
Зажужжал телефон. Горский взял трубку и сказал "алле", гадая, как будут просить Машу на этот раз: по имени, по фамилии, по-русски или на иврите.
– Привет. – Слышно было хорошо, будто Маша звонила не из Москвы, а из соседнего города.
– Как ты? – спросил Горский.
– Я ничего, – ответила Маша, – только Сережу убили.
Ага, подумал Горский, ну вот опять. А попади я в Москву, раз в жизни осмотрел бы место преступления. Почему-то он вспомнил анекдот про ребе, который одну за другой выдавал дочерей за одного и того же человека. Они умирали, и человек брал в жены следующую. Анекдот кончался тем, что многократный зять говорил: "Вы будете смеяться, ребе, но ваша младшая дочь тоже умерла". Героем этого анекдота и почувствовал себя Горский.
– И как? – спросил он, – зарезали или отравили?
– Застрелили, – удивленно ответила Маша, а Горский подумал: "Хоть какое-то разнообразие".
За последние четыре года ему несколько раз уже приходилось расследовать убийства. В 1994 году полусумасшедшая девушка бросилась под машину почти в то же время, когда тридцатилетняя Женя умерла, отравленная на даче одноклассника своего мужа, молодого и удачливого бизнесмена. Через два года на лестнице дома в Хрустальном проезде нашли именинницу, зарезанную в разгар праздника[3]. Каждый раз Горский оказывался консультантом людей, причастных к убийству, – и теперь, услышав, что Машин друг убит, он потрясенно замер посреди каньона.
– Тебе уже угрожают?
– С чего бы это? Вовсе нет, я же тут ни при чем.
– А кто на подозрении?
– Откуда я-то знаю? – сказала Маша. – Этим милиция занимается. Какая-то специальная милиция, которой Сережино начальство за это платит. Или не за это. Ну, неважно.
Горский задумался. Расследование продвигалось как-то вяло: раньше люди сами прибегали к нему с вопросами, а Маша явно не собиралась расспрашивать. Может, чувствовала, что он вряд ли способен ей помочь? Страна изменилась, он не был там уже три года. Вот если бы в Сан-Хосе кого-нибудь убили – тогда, конечно, другое дело. Он вздохнул и сам спросил:
– А ты скоро приедешь?
– Через три недели, – ответила Маша. – У меня же билеты с фиксированной датой, куда я денусь?
– А что ты там будешь делать, если твоего Сережу убили?
– Тут у него куча друзей осталась. Они обо мне заботятся, такие милые люди. Иван Билибинов, помнишь, я тебе рассказывала. И вот еще такая штука, – и она понизила голос, словно кто-то мог подслушать, – они считают меня его невестой.
– Ты же говорила, что вы просто друзья? – возмутился Горский.
– Да мы и были просто друзья, – ответила Маша, – но он зачем-то всем говорил, что я – его невеста.
Почему-то Горский сразу вспомнил старую балладу о невесте мертвеца. Сам Бог врагом Леноре, о горе мне, о горе! Захотелось спросить, знал ли Волков, что его убьют к Машиному приезду. Интересно, подумал Горский, почему все убийства вокруг отдают какой-то дурной мистикой? Нет бы хоть раз что-нибудь заурядное, банальное и бытовое.
– А что ты сейчас делаешь? – спросила Маша.
– Я сижу в Гранд-каньоне, на этом… Неве-как-его-там…
– Неве-Шаанане, – сказала Маша. – И как тебе в Гранд-каньоне?
Каньонами в Израиле почему-то называли большие торговые центры, типа обычных американских моллов.
– Мне хорошо, – сказал Горский, – прохладно.
И почему-то снова вспомнил: Месяц светит нам, гладка дорога мертвецам.
11
Маша с досадой повесила трубку. Позвонила Горскому, чтобы утешиться после разговора с мамой, которой ничего не стала говорить про Сережину смерть, незачем ей знать. Сказала коротко, мол, все хорошо, не могу больше говорить, ладно, пока. Чай, не маленькая девочка, не обязана отчитываться, даром, что опять, как когда-то, звонит из Москвы. Но с Горским-то собиралась нормально поговорить, а вышло по-дурацки – и по-дурацки вдвойне из-за того, что беседовала из офиса "Нашего дома": Иван сказал, что в гостинице – грабительские тарифы, лучше от них позвонить, Гена смотрит на это сквозь пальцы, ей можно, она – Сережина невеста. Маша согласилась и теперь жалела: беседа вышла скомканная, казалось, весь офис слушает.
Однако никто не обращал на Машу внимания. Все столпились вокруг Дениса, говорившего по мобильному.
– Ну что? – спросил Иван.
– Вроде бы около "Эльдорадо" еще работает, – сказал Денис.
– По-моему, это паника, – сказала девушка, которую в прошлый раз отчитывала рыжеволосая женщина. – Обычное дело. Я спокойно сниму свои деньги в понедельник.
– Ты, Аля, всегда была оптимисткой, – заметила Таня Зелинская. – А я пойду, сниму сейчас.
– Береженого бог бережет, – добавил Иван.
– Что происходит? – спросила Маша.
– Да вот, друзья позвонили, в банкоматах деньги кончаются, – сказал Денис.
– Так можно же в свой банк пойти и там снять? – предложила Маша.
Иван пожал плечами.
– Я не знаю, где мой банк. Гену надо спросить.
– На карточке адрес написан, – сказал Денис, – можно посмотреть.
– Я знаю, где банк, – сказала Таня, – я на счет деньги за квартиру клала. Я уже звонила: там очередь на полдня. Ты спроси Гену, нельзя ли как-нибудь централизованно снять. А я пойду, попробую с банкоматами разобраться.
Взяв сумочку, она пошла к выходу.
– Займи очередь, – крикнул Иван, – мы сейчас придем. Я только с Геной поговорю.
Маша не поняла, как человек может не помнить, где находится его банк. Она не знала, что сотрудникам "Нашего дома" открыли счета в "СБС-Агро", чтобы начислять зарплату. Необходимые бумаги все подписывали прямо в бухгалтерии и получали пластиковый прямоугольник, не дававший никакого кредита, но зато избавивший от очередей в кассу.
Маша нагнала Таню у лифта.
– И часто у вас в России кончаются деньги в банкоматах?
– Первый раз. Но в принципе у меня еще остался кэш, так что до понедельника перебьемся.
Сегодня на Тане была короткая белая майка и длинная пестрая юбка. Маша посмотрела на ее руки: пальцы по-прежнему были покрыты серебром, будто чешуей.
– Красивые кольца, – сказала она.
– Да, мне очень нравится. – Таня повертела кистью, любуясь на свою коллекцию. – Тут у каждого кольца своя история. Вот это мне Пашка подарил на прошлый Новый год, а это мы купили в Греции в июне.
– А вот это? – спросила Маша, показывая на серебряную синусоиду, извивающуюся вокруг Таниного пальца.
– Это от Сережи, – сказала Таня после секундной паузы.
– Понимаю, – кивнула Маша.
Они вышли на улицу и зашагали вдоль какого-то супермаркета. Наконец Маша сказала:
– Вы были близко знакомы?
Таня посмотрела на нее.
– Наверное, можно так сказать. – Запнувшись, она прибавила: – То есть, я не имею в виду ничего такого, ты понимаешь. Но просто очень тяжело сейчас. Знаешь, как будто внутри, на том месте, где был Сережа, образовалась такая дыра – и все, что с ней соприкасается, туда падает. Иду по улице, смотрю на афишу и понимаю, что это фильм, на который хотела пойти с ним. Возвращаюсь в офис, вижу стол, за которым он сидел. Даже дома… – голос ее прервался, – ну, в общем, все нормально, только все время хочется плакать.
У банкомата была небольшая очередь. Казалось, все они жадно смотрят на полную брюнетку в темно-синем брючном костюме, тыкающую пальцами в маленький дисплей. Через минуту банкомат выплюнул карточку.
– Ну как? – спросил брюнетку мужчина в шортах и гавайской рубашке. У него подмышками темнели пятна, и даже на расстоянии Маша чувствовала запах пота.
– Выплюнул, – ответила брюнетка. – Может, барахлит просто.
Следом за мужчиной стоял молодой человек в джинсах и мятой футболке. В руке он вертел карточку.
– Простите, – обратился он к Маше, – а все банкоматы одинаково работают?
– В каком смысле?
– Ну, я снимал когда-то деньги, но с другого аппарата… софтвер у них один и тот же внутри? То есть, я соображу, что там нажимать?
– Думаю, да.
– Спасибо, – сказал юноша. – Вы мне поможете в крайнем случае. А то я последний раз года два назад деньги снимал.
– Круто, – сказала Таня, выходя из задумчивости, – два года назад у меня и карточки не было.
– Честно говоря, – ответил молодой человек, – это не моя карточка, а приятеля. Он уехал… ну, за границу… а карточка у меня осталась. Сегодня слух прошел, что деньги перестанут выдавать, и я подумал, что надо бы обналичить… на случай, если Витька снова проявится.
– Так она же, небось, давно просрочена, – предположила Маша.
– Черт ее знает, – сказал парень. – Давайте посмотрим.
Паша Безуглов шел к банкомату вместе с Денисом и Алей. С утра он отправился на переговоры с клиентом, собиравшимся оформить большую корпоративную страховку. Переговоры шли вяло, клиент явно рассчитывал на бо?льшие скидки, чем Паша мог дать, и похоже было, что конкуренты уведут заказ. Паша торговаться не любил и не умел – не лучшие качества для человека, работающего сейлом. В другое время он с радостью работал бы учителем, но в 1991 году, когда Безуглов закончил пединститут, было ясно, что учителя естествознания и географии никому не нужны. Поэтому, отпраздновав победу на баррикадах, он задумался, чем заработать на хлеб – родители давно уже были на пенсии, а бабушка последние полгода лежала то в одной больнице, то в другой, и всюду намекали, что неплохо бы немного заплатить, потому что самоокупаемость, хозрасчет, новые времена. Безуглов подрабатывал мытьем окон в составе бригады приятелей-альпинистов: они мыли снаружи, он – внутри. Это была хорошая прибавка к стипендии, но уж никак не постоянная работа. Кто-то посоветовал ему изучить делопроизводство, и на последнем курсе Безуглов пошел в коммерческую фирму, арендовавшую помещение в их же институте. Студентам давали скидку, деньги удалось наскрести. То, чему учили будущих делопроизводителей, казалось Паше малоосмысленным – всем понятно, как нынче зарабатывают деньги, уж во всяком случае не бумажки перекладывают и не школьников учат. Однако в конце августа седой бюрократический волк, который вел у них занятия, позвонил Паше и сказал, что просят найти молодого парня в новую коммерческую фирму, за довольно небольшие деньги, но, может, все-таки подойдет? Безуглов понимал, что всех лучших учеников уже разобрали и, узнав, что деньги несравненно больше его учительской зарплаты, согласился. "Наш дом" его приятно удивил: он представлял себе коммерческую фирму совсем иначе. Люди подобрались если не интеллигентные в старом смысле этого слова, то хотя бы вполне приличные. Он решил держаться этого места – и на сей раз не прогадал. Под водительством Гены Семина и Олега Шевчука "Наш дом" выстоял во всех бурях первоначального накопления, зарплаты аккуратно выплачивались, а после того, как приглашенные из-за границы консультанты восполнили пробелы в Пашином образовании, и один коллега перешел в конкурирующую компанию, Безуглову даже подняли зарплату. А потом он встретил Таню Зелинскую и, аккуратно отсчитав три свидания, чтобы не обидеть хорошую девушку, поднялся к ней в квартиру. Половину комнаты занимала огромная двуспальная кровать, и Паша смутился, потому что сесть было некуда. Таня первая поцеловала его и, легонько толкнув в грудь, опрокинула прямо на покрывало.
Он даже обрадовался, когда она забеременела. Пашина бабушка умерла месяцем раньше, оставив двушку в Ясенево, и Паша хотел было перевести туда огромный Танин диван, но она сказала, что лучше пусть будет детская, а в гостиную они поставят раздвижную тахту. Тогда-то Безуглов и попросил Гену повысить зарплату. Гена сказал, что может только перевести Пашу в сейлы, там как-никак процент со всех сделок. При должном навыке, говорил Семин, выходят неплохие деньги, вот, посмотри на Дениса Майбаха. Паша согласился, и денег в самом деле стало чуть больше, но работа оказалась нервная, нелюбимая, да и коллеги зарабатывали куда лучше. Не то чтобы он им завидовал, нет, просто ему казалось несправедливым, что у него жена и дочка, а они все – одинокие мужики, зачем им деньги? Разве что на костюмы, кабаки да машины. У них с Таней была одна машина на двоих, няня стоила 150 в месяц, квартиру в Медведково продали и теперь копили деньги, чтобы переехать в центр и не тратить полтора часа в день на дорогу.
Издалека он увидел Таню, стоявшую в очереди рядом с невысокой кудрявой девушкой. Обе что-то объясняли парню в джинсах и футболке. Каждый раз, когда Безуглов смотрел на Таню, у него теплело в груди. Ничего не понимают те, кто считают, что семья лишает мужчину радости жизни. По большому счету, жена и дочь – единственное, что заставляет хоть как-то держаться на плаву, придает смысл неинтересной, раздражающей работе, скучным, бесплодным переговорам.
Таня представила друг другу Безуглова и Машу, молодой человек, которого никто не спрашивал, тоже протянул руку и сказал, что его зовут Глеб.
– Мне подруга звонила из "Ренессанса", – объявила Аля. – Так у них уже паника… вокруг ни одного работающего банкомата.
– Может, просто баг? – предположил Глеб.
– Что такое баг? – спросила Аля.
– Ну, ошибка в программе. Я не очень в этом разбираюсь. Я все-таки дизайнер, а не программист.
– Наверняка в этом и дело, – сказала Аля, бросая на асфальт докуренный до фильтра "Мальборо Лайт". – Я уверена, уже завтра все будет нормально. В крайнем случае, можно будет некоторое время прожить и без наличных: покупать в супермаркетах и ужинать в ресторанах. Там, где я ем, карточки всегда принимают.
– Ну, это тоже может скоро кончиться, – сказал Паша. Собственно, этого он и ждал последние годы: мыльный пузырь лопнет, все вернется на свои места, он пойдет учителем в школу, а Таня устроится куда-нибудь в министерство.
– С чего бы это? – удивилась Аля.
Мужчина в гавайке отвернулся от банкомата и посмотрел на нее изумленно и пристально.
– Девочка, – сказал он, – ты что, не понимаешь, что происходит? Ты газет не читаешь?
– Честно говоря, нет, – сказала Аля. – Зачем мне газеты? Там только про политику пишут, а мне это как-то без разницы.
– Ну-ну, – сказал мужчина и, еще раз окинув всех взглядом, пошел к припаркованному чуть в стороне "ауди".
– Обычная русская паника, – сказала Аля, обращаясь к Маше. – Надоело уже.
– Тебе хорошо говорить, – заметил Паша, – а у нас, между прочим, в банке 35 тысяч лежит.
– Тридцать шесть двести, – поправила Таня.
Тем временем Глеб безуспешно совал карточку в щель.
– Надо другой стороной, – сказала Таня, подходя к нему.
– Я всегда думала, что для мужчин это должно быть очень эротично – вставлять карточку в банкомат, – сказала Аля. – Такая щель и…
– Про мужчин – это к Светлане, – сказал Паша, – она же специалист по различию между мужским и женским.
Света Мещерякова много лет была ближайшей Таниной подругой, едва ли не каждые выходные приезжала в Ясенево, пили до полуночи зеленый чай, спорили, какое видео смотреть, и обсуждали Светины завиральные идеи о том, что каждая настоящая женщина – ведьма, но в хорошем смысле слова. По выходным Паша любил укладывать маленькую Светочку, сквозь тонкие блочные стены слыша, как две женщины тихонько беседуют на кухне, обсуждая, что готовить на ужин. Он смотрел на Таню, такую красивую рядом с тяжеловесной Светланой, и думал, что это, наверное, и называется счастье. Все кончилось полгода назад, в марте. На вопрос "А что это Света давно у нас не была?", Таня обожгла его взглядом и отрезала: "И не будет больше". После этого короткого разговора Паша старался не общаться со Светой, но память о былых беседах иногда давала о себе знать.
– Главная эротика банкомата – в том, что он выдает деньги, – сказал Денис. – В этом же, кстати, его отличие от женщин, которые их обычно тратят.
– Смейтесь-смейтесь, – обернулась к ним Таня, – но, похоже, этот банкомат их не выдает.
– Ну ладно, – устало сказал Паша, – значит, пойдем искать другой. Я помню, около метро есть. Все равно никто сегодня не работает.
Однако никто не обращал на Машу внимания. Все столпились вокруг Дениса, говорившего по мобильному.
– Ну что? – спросил Иван.
– Вроде бы около "Эльдорадо" еще работает, – сказал Денис.
– По-моему, это паника, – сказала девушка, которую в прошлый раз отчитывала рыжеволосая женщина. – Обычное дело. Я спокойно сниму свои деньги в понедельник.
– Ты, Аля, всегда была оптимисткой, – заметила Таня Зелинская. – А я пойду, сниму сейчас.
– Береженого бог бережет, – добавил Иван.
– Что происходит? – спросила Маша.
– Да вот, друзья позвонили, в банкоматах деньги кончаются, – сказал Денис.
– Так можно же в свой банк пойти и там снять? – предложила Маша.
Иван пожал плечами.
– Я не знаю, где мой банк. Гену надо спросить.
– На карточке адрес написан, – сказал Денис, – можно посмотреть.
– Я знаю, где банк, – сказала Таня, – я на счет деньги за квартиру клала. Я уже звонила: там очередь на полдня. Ты спроси Гену, нельзя ли как-нибудь централизованно снять. А я пойду, попробую с банкоматами разобраться.
Взяв сумочку, она пошла к выходу.
– Займи очередь, – крикнул Иван, – мы сейчас придем. Я только с Геной поговорю.
Маша не поняла, как человек может не помнить, где находится его банк. Она не знала, что сотрудникам "Нашего дома" открыли счета в "СБС-Агро", чтобы начислять зарплату. Необходимые бумаги все подписывали прямо в бухгалтерии и получали пластиковый прямоугольник, не дававший никакого кредита, но зато избавивший от очередей в кассу.
Маша нагнала Таню у лифта.
– И часто у вас в России кончаются деньги в банкоматах?
– Первый раз. Но в принципе у меня еще остался кэш, так что до понедельника перебьемся.
Сегодня на Тане была короткая белая майка и длинная пестрая юбка. Маша посмотрела на ее руки: пальцы по-прежнему были покрыты серебром, будто чешуей.
– Красивые кольца, – сказала она.
– Да, мне очень нравится. – Таня повертела кистью, любуясь на свою коллекцию. – Тут у каждого кольца своя история. Вот это мне Пашка подарил на прошлый Новый год, а это мы купили в Греции в июне.
– А вот это? – спросила Маша, показывая на серебряную синусоиду, извивающуюся вокруг Таниного пальца.
– Это от Сережи, – сказала Таня после секундной паузы.
– Понимаю, – кивнула Маша.
Они вышли на улицу и зашагали вдоль какого-то супермаркета. Наконец Маша сказала:
– Вы были близко знакомы?
Таня посмотрела на нее.
– Наверное, можно так сказать. – Запнувшись, она прибавила: – То есть, я не имею в виду ничего такого, ты понимаешь. Но просто очень тяжело сейчас. Знаешь, как будто внутри, на том месте, где был Сережа, образовалась такая дыра – и все, что с ней соприкасается, туда падает. Иду по улице, смотрю на афишу и понимаю, что это фильм, на который хотела пойти с ним. Возвращаюсь в офис, вижу стол, за которым он сидел. Даже дома… – голос ее прервался, – ну, в общем, все нормально, только все время хочется плакать.
У банкомата была небольшая очередь. Казалось, все они жадно смотрят на полную брюнетку в темно-синем брючном костюме, тыкающую пальцами в маленький дисплей. Через минуту банкомат выплюнул карточку.
– Ну как? – спросил брюнетку мужчина в шортах и гавайской рубашке. У него подмышками темнели пятна, и даже на расстоянии Маша чувствовала запах пота.
– Выплюнул, – ответила брюнетка. – Может, барахлит просто.
Следом за мужчиной стоял молодой человек в джинсах и мятой футболке. В руке он вертел карточку.
– Простите, – обратился он к Маше, – а все банкоматы одинаково работают?
– В каком смысле?
– Ну, я снимал когда-то деньги, но с другого аппарата… софтвер у них один и тот же внутри? То есть, я соображу, что там нажимать?
– Думаю, да.
– Спасибо, – сказал юноша. – Вы мне поможете в крайнем случае. А то я последний раз года два назад деньги снимал.
– Круто, – сказала Таня, выходя из задумчивости, – два года назад у меня и карточки не было.
– Честно говоря, – ответил молодой человек, – это не моя карточка, а приятеля. Он уехал… ну, за границу… а карточка у меня осталась. Сегодня слух прошел, что деньги перестанут выдавать, и я подумал, что надо бы обналичить… на случай, если Витька снова проявится.
– Так она же, небось, давно просрочена, – предположила Маша.
– Черт ее знает, – сказал парень. – Давайте посмотрим.
Паша Безуглов шел к банкомату вместе с Денисом и Алей. С утра он отправился на переговоры с клиентом, собиравшимся оформить большую корпоративную страховку. Переговоры шли вяло, клиент явно рассчитывал на бо?льшие скидки, чем Паша мог дать, и похоже было, что конкуренты уведут заказ. Паша торговаться не любил и не умел – не лучшие качества для человека, работающего сейлом. В другое время он с радостью работал бы учителем, но в 1991 году, когда Безуглов закончил пединститут, было ясно, что учителя естествознания и географии никому не нужны. Поэтому, отпраздновав победу на баррикадах, он задумался, чем заработать на хлеб – родители давно уже были на пенсии, а бабушка последние полгода лежала то в одной больнице, то в другой, и всюду намекали, что неплохо бы немного заплатить, потому что самоокупаемость, хозрасчет, новые времена. Безуглов подрабатывал мытьем окон в составе бригады приятелей-альпинистов: они мыли снаружи, он – внутри. Это была хорошая прибавка к стипендии, но уж никак не постоянная работа. Кто-то посоветовал ему изучить делопроизводство, и на последнем курсе Безуглов пошел в коммерческую фирму, арендовавшую помещение в их же институте. Студентам давали скидку, деньги удалось наскрести. То, чему учили будущих делопроизводителей, казалось Паше малоосмысленным – всем понятно, как нынче зарабатывают деньги, уж во всяком случае не бумажки перекладывают и не школьников учат. Однако в конце августа седой бюрократический волк, который вел у них занятия, позвонил Паше и сказал, что просят найти молодого парня в новую коммерческую фирму, за довольно небольшие деньги, но, может, все-таки подойдет? Безуглов понимал, что всех лучших учеников уже разобрали и, узнав, что деньги несравненно больше его учительской зарплаты, согласился. "Наш дом" его приятно удивил: он представлял себе коммерческую фирму совсем иначе. Люди подобрались если не интеллигентные в старом смысле этого слова, то хотя бы вполне приличные. Он решил держаться этого места – и на сей раз не прогадал. Под водительством Гены Семина и Олега Шевчука "Наш дом" выстоял во всех бурях первоначального накопления, зарплаты аккуратно выплачивались, а после того, как приглашенные из-за границы консультанты восполнили пробелы в Пашином образовании, и один коллега перешел в конкурирующую компанию, Безуглову даже подняли зарплату. А потом он встретил Таню Зелинскую и, аккуратно отсчитав три свидания, чтобы не обидеть хорошую девушку, поднялся к ней в квартиру. Половину комнаты занимала огромная двуспальная кровать, и Паша смутился, потому что сесть было некуда. Таня первая поцеловала его и, легонько толкнув в грудь, опрокинула прямо на покрывало.
Он даже обрадовался, когда она забеременела. Пашина бабушка умерла месяцем раньше, оставив двушку в Ясенево, и Паша хотел было перевести туда огромный Танин диван, но она сказала, что лучше пусть будет детская, а в гостиную они поставят раздвижную тахту. Тогда-то Безуглов и попросил Гену повысить зарплату. Гена сказал, что может только перевести Пашу в сейлы, там как-никак процент со всех сделок. При должном навыке, говорил Семин, выходят неплохие деньги, вот, посмотри на Дениса Майбаха. Паша согласился, и денег в самом деле стало чуть больше, но работа оказалась нервная, нелюбимая, да и коллеги зарабатывали куда лучше. Не то чтобы он им завидовал, нет, просто ему казалось несправедливым, что у него жена и дочка, а они все – одинокие мужики, зачем им деньги? Разве что на костюмы, кабаки да машины. У них с Таней была одна машина на двоих, няня стоила 150 в месяц, квартиру в Медведково продали и теперь копили деньги, чтобы переехать в центр и не тратить полтора часа в день на дорогу.
Издалека он увидел Таню, стоявшую в очереди рядом с невысокой кудрявой девушкой. Обе что-то объясняли парню в джинсах и футболке. Каждый раз, когда Безуглов смотрел на Таню, у него теплело в груди. Ничего не понимают те, кто считают, что семья лишает мужчину радости жизни. По большому счету, жена и дочь – единственное, что заставляет хоть как-то держаться на плаву, придает смысл неинтересной, раздражающей работе, скучным, бесплодным переговорам.
Таня представила друг другу Безуглова и Машу, молодой человек, которого никто не спрашивал, тоже протянул руку и сказал, что его зовут Глеб.
– Мне подруга звонила из "Ренессанса", – объявила Аля. – Так у них уже паника… вокруг ни одного работающего банкомата.
– Может, просто баг? – предположил Глеб.
– Что такое баг? – спросила Аля.
– Ну, ошибка в программе. Я не очень в этом разбираюсь. Я все-таки дизайнер, а не программист.
– Наверняка в этом и дело, – сказала Аля, бросая на асфальт докуренный до фильтра "Мальборо Лайт". – Я уверена, уже завтра все будет нормально. В крайнем случае, можно будет некоторое время прожить и без наличных: покупать в супермаркетах и ужинать в ресторанах. Там, где я ем, карточки всегда принимают.
– Ну, это тоже может скоро кончиться, – сказал Паша. Собственно, этого он и ждал последние годы: мыльный пузырь лопнет, все вернется на свои места, он пойдет учителем в школу, а Таня устроится куда-нибудь в министерство.
– С чего бы это? – удивилась Аля.
Мужчина в гавайке отвернулся от банкомата и посмотрел на нее изумленно и пристально.
– Девочка, – сказал он, – ты что, не понимаешь, что происходит? Ты газет не читаешь?
– Честно говоря, нет, – сказала Аля. – Зачем мне газеты? Там только про политику пишут, а мне это как-то без разницы.
– Ну-ну, – сказал мужчина и, еще раз окинув всех взглядом, пошел к припаркованному чуть в стороне "ауди".
– Обычная русская паника, – сказала Аля, обращаясь к Маше. – Надоело уже.
– Тебе хорошо говорить, – заметил Паша, – а у нас, между прочим, в банке 35 тысяч лежит.
– Тридцать шесть двести, – поправила Таня.
Тем временем Глеб безуспешно совал карточку в щель.
– Надо другой стороной, – сказала Таня, подходя к нему.
– Я всегда думала, что для мужчин это должно быть очень эротично – вставлять карточку в банкомат, – сказала Аля. – Такая щель и…
– Про мужчин – это к Светлане, – сказал Паша, – она же специалист по различию между мужским и женским.
Света Мещерякова много лет была ближайшей Таниной подругой, едва ли не каждые выходные приезжала в Ясенево, пили до полуночи зеленый чай, спорили, какое видео смотреть, и обсуждали Светины завиральные идеи о том, что каждая настоящая женщина – ведьма, но в хорошем смысле слова. По выходным Паша любил укладывать маленькую Светочку, сквозь тонкие блочные стены слыша, как две женщины тихонько беседуют на кухне, обсуждая, что готовить на ужин. Он смотрел на Таню, такую красивую рядом с тяжеловесной Светланой, и думал, что это, наверное, и называется счастье. Все кончилось полгода назад, в марте. На вопрос "А что это Света давно у нас не была?", Таня обожгла его взглядом и отрезала: "И не будет больше". После этого короткого разговора Паша старался не общаться со Светой, но память о былых беседах иногда давала о себе знать.
– Главная эротика банкомата – в том, что он выдает деньги, – сказал Денис. – В этом же, кстати, его отличие от женщин, которые их обычно тратят.
– Смейтесь-смейтесь, – обернулась к ним Таня, – но, похоже, этот банкомат их не выдает.
– Ну ладно, – устало сказал Паша, – значит, пойдем искать другой. Я помню, около метро есть. Все равно никто сегодня не работает.
12
Когда Геннадий Семин взял управление компанией в свои руки, он решил строить образцовую корпорацию – пусть и небольшую. А это значит – корпоративный дух, ощущение большой семьи, один за всех и все за одного. Он не задумывался, что идея "рабочего коллектива как второй семьи" уже много лет существовала в России – любой человек, работавший в государственной конторе, НИИ или академическом институте мог бы это подтвердить. Но Семин был слишком молод, чтобы это помнить, искренне радовался названию "Наш дом", не обижался на Крокодила Гену и каждую пятницу организовывал корпоративные вечеринки. Первая же попытка убедила его, что западные модели не так-то просто перенести на местную почву. Он предполагал, что все выпьют по паре пива, поговорят о работе, спорте и политике, а потом мирно разойдутся по домам. Вместо этого сотрудники "Нашего дома" напились, устроили вакхические танцы, раздавили упавшую на пол клавиатуру и с видимой неохотой разбрелись заполночь, оставив после себя разгром, который уборщица не смогла полностью ликвидировать даже к понедельнику. Гена не сдавался и постепенно методом проб и ошибок нашел решение: в пятницу выставлялось строго определенное количество пива и сравнительно много закуски. В магазин за добавкой не бегали, но после окончания двухчасовой обязательной программы можно отправиться хоть по домам, хоть в "Голодную утку" – смотреть, как пьяные девушки лезут на стойку показывать любительский стриптиз. В офисе же все проходило хотя и весело, но благопристойно.
За пивом обычно ходила Чебурашка, и сегодня Денис вызвался составить ей компанию. Он придирчиво выбирал шестибутылочные упаковки на холодильном стеллаже.
– "Балтика" – она, конечно, брэнд, – вслух размышлял он, – но пить-то приятней "Хайнекен".
Наташа, загружая в сумку закуску, сказала:
– Слушай, а что ж ты меня не предупредил, что эта Маша – та самая из Израиля, про которую Волк всем уши прожужжал?
– Не говорила бы ты так о покойнике, – сказал Денис, снимая с полки "Корону". – Нехорошо.
Наташа надула губки и тут же улыбнулась.
– Да ты в это веришь, что ли? – сказала она.
– Во что?
– Ну, что мертвые все слышат. Им интересно, что ли?
Денис покатил тележку к кассе.
– Не веришь, значит, в загробную жизнь? – сказал он.
– А ты веришь, что ли? – фыркнула Наташа.
– Я – да.
Углубляться в тему не хотелось. Когда-то, в начале девяностых, Денис верил не только в загробный мир, но во множество тонких миров, пронизывающих ткань нашего, иллюзорного, мира. Экспериментируя с измененными состояниями сознания, он побывал в таких закоулках своей внутренней вселенной, о которых не хотелось рассказывать – ни солнечным днем, ни поздней ночью. Он вынырнул посреди Москвы 1995 года, как глубоководный ныряльщик с легкими, расширенными кессонной болезнью, – огляделся и решил остаться. Из тех, уже давних, времен, он принес обостренное восприятие окружающего мира, давшее ему талант радоваться любым мелочам – солнцу, воде, прикосновению материи к телу, запаху чужой кожи, улыбке собеседника и блеску свежеотмытого бампера "ниссана". Даже вес пластиковых пакетов радовал, а немеющие пальцы только отвлекали от неприятного чувства: вчерашний шар отяжелел еще больше и, перестав ерзать вверх и вниз, угнездился в самом низу живота, на два пальца ниже пупка.
– А что говорят, банкоматы не работают, что ли? – спросила Наташа.
– Нет, – ответил Денис, – все нормально. Банкоматы работают, не работают банки.
– А. – Наташа хихикнула. – Ну, у меня-то денег на счете нет, я все спустила уже.
В офисе стали распаковывать еду, выставили на столы бутылки, из кабинета появился взлохмаченный Гена.
– Что говорят в банке? – спросил Иван.
– Говорят "не волнуйтесь и подождите до понедельника", – сказал Гена. – Так что давайте выпьем за то, чтобы все обошлось.
– Да вы не волнуйтесь, Геннадий Степанович, – сказала Наташа. – Что, деньги навсегда, что ли, кончились?
Среди собравшихся Денис увидел Машу. Она разговаривала Иваном, который, как обычно, все больше молчал. Денис видел, как Маша, улыбаясь, отбрасывает волосы назад: он не мог разобрать слов, только интонацию, плавный, мягкий говор, легкий южный акцент. Все-таки очень красивая девушка, подумал Денис, у Волкова был вкус, что да, то да.
За пивом обычно ходила Чебурашка, и сегодня Денис вызвался составить ей компанию. Он придирчиво выбирал шестибутылочные упаковки на холодильном стеллаже.
– "Балтика" – она, конечно, брэнд, – вслух размышлял он, – но пить-то приятней "Хайнекен".
Наташа, загружая в сумку закуску, сказала:
– Слушай, а что ж ты меня не предупредил, что эта Маша – та самая из Израиля, про которую Волк всем уши прожужжал?
– Не говорила бы ты так о покойнике, – сказал Денис, снимая с полки "Корону". – Нехорошо.
Наташа надула губки и тут же улыбнулась.
– Да ты в это веришь, что ли? – сказала она.
– Во что?
– Ну, что мертвые все слышат. Им интересно, что ли?
Денис покатил тележку к кассе.
– Не веришь, значит, в загробную жизнь? – сказал он.
– А ты веришь, что ли? – фыркнула Наташа.
– Я – да.
Углубляться в тему не хотелось. Когда-то, в начале девяностых, Денис верил не только в загробный мир, но во множество тонких миров, пронизывающих ткань нашего, иллюзорного, мира. Экспериментируя с измененными состояниями сознания, он побывал в таких закоулках своей внутренней вселенной, о которых не хотелось рассказывать – ни солнечным днем, ни поздней ночью. Он вынырнул посреди Москвы 1995 года, как глубоководный ныряльщик с легкими, расширенными кессонной болезнью, – огляделся и решил остаться. Из тех, уже давних, времен, он принес обостренное восприятие окружающего мира, давшее ему талант радоваться любым мелочам – солнцу, воде, прикосновению материи к телу, запаху чужой кожи, улыбке собеседника и блеску свежеотмытого бампера "ниссана". Даже вес пластиковых пакетов радовал, а немеющие пальцы только отвлекали от неприятного чувства: вчерашний шар отяжелел еще больше и, перестав ерзать вверх и вниз, угнездился в самом низу живота, на два пальца ниже пупка.
– А что говорят, банкоматы не работают, что ли? – спросила Наташа.
– Нет, – ответил Денис, – все нормально. Банкоматы работают, не работают банки.
– А. – Наташа хихикнула. – Ну, у меня-то денег на счете нет, я все спустила уже.
В офисе стали распаковывать еду, выставили на столы бутылки, из кабинета появился взлохмаченный Гена.
– Что говорят в банке? – спросил Иван.
– Говорят "не волнуйтесь и подождите до понедельника", – сказал Гена. – Так что давайте выпьем за то, чтобы все обошлось.
– Да вы не волнуйтесь, Геннадий Степанович, – сказала Наташа. – Что, деньги навсегда, что ли, кончились?
Среди собравшихся Денис увидел Машу. Она разговаривала Иваном, который, как обычно, все больше молчал. Денис видел, как Маша, улыбаясь, отбрасывает волосы назад: он не мог разобрать слов, только интонацию, плавный, мягкий говор, легкий южный акцент. Все-таки очень красивая девушка, подумал Денис, у Волкова был вкус, что да, то да.