Страница:
– Мне очень жаль, Кризи.
– Это не твоя вина, – ответил тот. – Ты один за всем сразу уследить не можешь. У тебя из-за этого будут большие неприятности?
– Нет. Мы это дело решили закрыть. В прессу не просочится никаких сведений. Комиссар сказал министру, что я с ним предварительно оговаривал вопрос о тренировках Майкла в крепости Святого Эльма… Он пошел на этот небольшой дружеский обман.
– От комиссара тебе досталось на орехи?
Джордж невесело улыбнулся.
– Было дело. Но я сказал ему, что в один прекрасный день Майкл станет лучшим бойцом в моем подразделении.
– Значит, комиссар оказался неплохим мужиком, – пробурчал Кризи, вылезая из машины.
Глава 27
Глава 28
Глава 29
Глава 30
– Это не твоя вина, – ответил тот. – Ты один за всем сразу уследить не можешь. У тебя из-за этого будут большие неприятности?
– Нет. Мы это дело решили закрыть. В прессу не просочится никаких сведений. Комиссар сказал министру, что я с ним предварительно оговаривал вопрос о тренировках Майкла в крепости Святого Эльма… Он пошел на этот небольшой дружеский обман.
– От комиссара тебе досталось на орехи?
Джордж невесело улыбнулся.
– Было дело. Но я сказал ему, что в один прекрасный день Майкл станет лучшим бойцом в моем подразделении.
– Значит, комиссар оказался неплохим мужиком, – пробурчал Кризи, вылезая из машины.
Глава 27
Две недели спустя Кризи приехал на пароме с Гоцо на джипе, чтобы забрать Майкла домой.
Последние десять дней юноша провел в общей палате на третьем этаже. За прошедшие две недели Кризи ни разу не навестил своего приемного сына. Он нашел нужную палату. В просторной комнате стояло двенадцать коек, из которых все, кроме одной, были заняты – рядом с пустовавшей кроватью в кресле-каталке сидел Майкл. На нем были джинсы и майка с короткими рукавами. В ногах стоял пластиковый пакет с вещами. Кризи подошел к нему и спросил:
– С тобой все в порядке?
Майкл улыбнулся.
– Да, я вполне готов выбраться отсюда. Люди здесь приятные, но еда паршивая. Я бы лучше каждый день черную змею ел.
Кризи не улыбнулся. Он только резко бросил:
– Тогда пойдем.
Майкл потянулся к кровати, чтобы нажать кнопку в ее изголовье, и сказал:
– Меня просили вызвать служителя, который отвезет каталку вниз, когда ты приедешь.
– Сам ты ходить можешь? – спросил Кризи.
– Да, но…
– Что – но?
– Но мне сказали, чтоб я вызвал служителя и он отвез меня до машины.
Кризи наклонился к нему и тихо, но так, что мурашки по коже побежали, проговорил:
– Послушай меня внимательно. Тебя сюда доставили на носилках потому, что ты по собственной глупости встал под дуло заряженного пистолета. Теперь, когда настало время отсюда уходить, ты пойдешь своими ногами. Тебя не будут отсюда вывозить на каталке, как никчемного калеку. Если сам идти не можешь, оставайся здесь, пока не оклемаешься полностью.
Майкл взглянул на него, убрал руку с кнопки звонка, встал, поднял с пола пакет и направился к двери.
Кризи последовал за ним.
– Ты на меня дико зол?
– Нет, я не злюсь на тебя.
– Нет, злишься, я знаю. Но это несправедливо.
Кризи смотрел прямо перед собой на дорогу.
– Я тебе уже говорил в больнице, – сказал он, – надо быть круглым идиотом, чтобы встать перед заряженным пистолетом.
Когда они проехали мимо залива Святого Павла, Майкл сказал:
– Значит, несколько раз в жизни тебе тоже пришлось поступать, как круглому идиоту.
Какое-то время они снова ехали в молчании, а когда миновали Мельеху, Майкл с горечью произнес:
– Ты даже ни разу меня не пришел навестить. Ни разу. И Леони запретил ко мне приходить. Она хотела каждый день у меня бывать и еду приносить. Ты даже Стелле Заммит не давал со мной встречаться. Она только раз пришла, когда меня перевели на нормальную пищу. Стелла сказала, что принесет пирог с рыбой, а потом – жаркое из кролика, но больше она так и не пришла. Уверен, это ты ей запретил. Почему?
Кризи свернул на обочину, выключил двигатель и сложил руки на руле джипа. Он долго сидел в такой позе, не произнося ни слова. В конце концов Майкл нарушил тишину.
– В больнице кормили даже хуже, чем в приюте.
– Но ты ведь выжил.
– Да, но я был болен. Я там чуть Богу душу не отдал. Почему ты так поступил? Разве в этом была острая необходимость?
– А какая у нас была необходимость в том, чтобы ехать на Комино и питаться там подножным кормом, если мы могли пройти всего милю и отлично поесть в ресторане?
На лице Майкла отразилось удивление.
– Но я же был болен, – продолжал настаивать он на своем. – Врач сказал мне, что я вообще чудом остался в живых.
Кризи покачал головой.
– Чудес не бывает… Именно когда ты болен, когда тебе становится настолько плохо, что, кажется, дальше уже некуда, вот тогда – и только тогда – ты должен учиться выживать.
Майкл с трудом переварил эту сентенцию Кризи и сказал все с той же горечью в голосе:
– Значит, ты просто решил преподать мне еще один урок… Я так полагаю, сейчас ты мне скажешь, что вся жизнь – один сплошной урок.
– Нет, я собирался сказать тебе, что самый последний урок в жизни – это смерть.
Он повернул в замке ключ зажигания, взглянул в зеркальце заднего обзора и резко вывел машину на дорогу.
Последние десять дней юноша провел в общей палате на третьем этаже. За прошедшие две недели Кризи ни разу не навестил своего приемного сына. Он нашел нужную палату. В просторной комнате стояло двенадцать коек, из которых все, кроме одной, были заняты – рядом с пустовавшей кроватью в кресле-каталке сидел Майкл. На нем были джинсы и майка с короткими рукавами. В ногах стоял пластиковый пакет с вещами. Кризи подошел к нему и спросил:
– С тобой все в порядке?
Майкл улыбнулся.
– Да, я вполне готов выбраться отсюда. Люди здесь приятные, но еда паршивая. Я бы лучше каждый день черную змею ел.
Кризи не улыбнулся. Он только резко бросил:
– Тогда пойдем.
Майкл потянулся к кровати, чтобы нажать кнопку в ее изголовье, и сказал:
– Меня просили вызвать служителя, который отвезет каталку вниз, когда ты приедешь.
– Сам ты ходить можешь? – спросил Кризи.
– Да, но…
– Что – но?
– Но мне сказали, чтоб я вызвал служителя и он отвез меня до машины.
Кризи наклонился к нему и тихо, но так, что мурашки по коже побежали, проговорил:
– Послушай меня внимательно. Тебя сюда доставили на носилках потому, что ты по собственной глупости встал под дуло заряженного пистолета. Теперь, когда настало время отсюда уходить, ты пойдешь своими ногами. Тебя не будут отсюда вывозить на каталке, как никчемного калеку. Если сам идти не можешь, оставайся здесь, пока не оклемаешься полностью.
Майкл взглянул на него, убрал руку с кнопки звонка, встал, поднял с пола пакет и направился к двери.
Кризи последовал за ним.
* * *
На обратном пути в Чиркевву оба молчали, пока не доехали до залива Святого Павла. Майкл взглянул на Кризи.– Ты на меня дико зол?
– Нет, я не злюсь на тебя.
– Нет, злишься, я знаю. Но это несправедливо.
Кризи смотрел прямо перед собой на дорогу.
– Я тебе уже говорил в больнице, – сказал он, – надо быть круглым идиотом, чтобы встать перед заряженным пистолетом.
Когда они проехали мимо залива Святого Павла, Майкл сказал:
– Значит, несколько раз в жизни тебе тоже пришлось поступать, как круглому идиоту.
Какое-то время они снова ехали в молчании, а когда миновали Мельеху, Майкл с горечью произнес:
– Ты даже ни разу меня не пришел навестить. Ни разу. И Леони запретил ко мне приходить. Она хотела каждый день у меня бывать и еду приносить. Ты даже Стелле Заммит не давал со мной встречаться. Она только раз пришла, когда меня перевели на нормальную пищу. Стелла сказала, что принесет пирог с рыбой, а потом – жаркое из кролика, но больше она так и не пришла. Уверен, это ты ей запретил. Почему?
Кризи свернул на обочину, выключил двигатель и сложил руки на руле джипа. Он долго сидел в такой позе, не произнося ни слова. В конце концов Майкл нарушил тишину.
– В больнице кормили даже хуже, чем в приюте.
– Но ты ведь выжил.
– Да, но я был болен. Я там чуть Богу душу не отдал. Почему ты так поступил? Разве в этом была острая необходимость?
– А какая у нас была необходимость в том, чтобы ехать на Комино и питаться там подножным кормом, если мы могли пройти всего милю и отлично поесть в ресторане?
На лице Майкла отразилось удивление.
– Но я же был болен, – продолжал настаивать он на своем. – Врач сказал мне, что я вообще чудом остался в живых.
Кризи покачал головой.
– Чудес не бывает… Именно когда ты болен, когда тебе становится настолько плохо, что, кажется, дальше уже некуда, вот тогда – и только тогда – ты должен учиться выживать.
Майкл с трудом переварил эту сентенцию Кризи и сказал все с той же горечью в голосе:
– Значит, ты просто решил преподать мне еще один урок… Я так полагаю, сейчас ты мне скажешь, что вся жизнь – один сплошной урок.
– Нет, я собирался сказать тебе, что самый последний урок в жизни – это смерть.
Он повернул в замке ключ зажигания, взглянул в зеркальце заднего обзора и резко вывел машину на дорогу.
Глава 28
– Почему вы все такие старые?
Фрэнк Миллер чуть не подавился куском бифштекса.
– Старые? – переспросил он.
Сенатор ткнул в его направлении вилкой.
– Ну да, конечно, относительно старые. Тебе, например, сколько лет?
Фрэнк Миллер выглядел озадаченным. Они сидели в элегантно обставленной столовой большого дома сенатора в Денвере.
– Сорок четыре, – ответил Миллер, – только я не понимаю, какое это имеет значение?
– А Макси и Рене?
Макси Макдональд в свое время служил офицером в элитных частях родезийских вооруженных сил – «Скаутах Селоуза», а позже стал наемником. Бельгиец Рене Кайяр пятнадцать лет провел в Иностранном легионе, а потом стал зарабатывать неплохие деньги, став телохранителем. Теперь вместе с Миллером они охраняли сенатора Джеймса Грэйнджера двадцать четыре часа в сутки.
Все трое были людьми неглупыми, приятными в общении. Если сенатору хотелось поболтать, они болтали, побыть в тишине, – они молчали. Вот уже три недели все четверо постоянно находились вместе, но почему-то лишь теперь, во время обеда с Миллером, сенатору внезапно пришла в голову мысль о том, что они уже совсем не так молоды для той работы, за которую берутся.
– Так сколько лет Рене и Макси? – повторил сенатор свой вопрос.
– Думаю, они приблизительно моего возраста… А почему, собственно, вас это интересует?
Сенатор улыбнулся, показывая Миллеру, что он не хотел его хоть как-то задеть.
– Просто мне показалось, что это работа для более молодых людей, – сказал он. – Я знаю, например, что всем телохранителям нашей службы охраны не больше тридцати.
Миллер усмехнулся.
– Конечно, – ответил он, – и у всех обязательно должны быть черные пояса карате, стометровку они пробегают меньше чем за десять секунд и бьют с пятидесяти шагов мухе в глаз на лету.
Сенатор кивнул.
– Да, что-то в этом роде.
Миллер прожевал особенно сочный кусок мяса, проглотил его и пробормотал что-то одобрительное. Потом посмотрел на сенатора и сказал:
– И тем не менее эти парни подпустили убийцу на несколько футов к президенту Рейгану и дали ему сделать несколько выстрелов. Президенту просто повезло, что он уцелел.
Грэйнджер искренне удивился.
– Согласен, – проговорил он, – но чем вы-то лучше?
Миллер заметил, что стакан сенатора пуст. Он протянул руку, взял бутылку кларета и подлил в стакан сенатора.
– Спасибо, Фрэнк. А теперь, будь добр, удовлетвори мое любопытство.
Миллер пил минеральную воду. Отхлебнув из своего стакана, он сказал:
– Сенатор, сколько вы уже работаете в Конгрессе?
– Три срока, скоро уже восемнадцать лет.
– Когда вас избрали в первый раз, вы так же умело улаживали разные непростые ситуации, как во второй срок?
Сенатор улыбнулся.
– Конечно нет, – ответил он. – Сенаторы учатся на собственном опыте, как и все остальные.
– Вот именно, – ответил телохранитель и отправил последний кусок бифштекса себе в рот.
Как по мановению волшебной палочки появился Мигель и убрал со стола ненужную посуду.
– Хочешь что-нибудь на десерт? – спросил Фрэнка сенатор.
– Нет, благодарю вас.
– Кофе?
– Спасибо, выпью с удовольствием.
Сенатор кивнул Мигелю, который удалился с подносом в руках. Грэйнджер продолжил разговор.
– Мне кажется, что разные виды деятельности требуют разного опыта. Полагаю, для вашей работы опыт – это главное.
Миллер покачал головой.
– Нет, сенатор, это совсем даже не основное, тут вы заблуждаетесь. Работать телохранителем у человека, на которого в любой момент может быть совершено нападение, это примерно то же самое, что участвовать в сражении, которое никогда не прекращается, причем в качестве солдата. Любой генерал скажет вам, что в первом бою теряется любой солдат. И никакого значения не имеет, как он подготовлен и сколько лет его обучали. Лишь множество раз побывав под пулями, он мало-помалу приучается не обращать на них внимания и умело действовать в боевой обстановке. Никакие учения и тренировки, как бы ни были они приближены к реальным условиям сражения, не заменят участия в подлинной битве. Это, кстати, было одной из причин поражения во Вьетнамской войне. На поля сражений бросали слишком много новичков, постоянно обновляя состав действующей армии. Они не успевали стать обстрелянными ветеранами, а их уже отсылали обратно в Штаты, заменяя зелеными новобранцами. Они были неплохо обучены, но вся их подготовка гроша ломаного не стоила под настоящими пулями. Так вот, сенатор, проблема в том, что телохранители вашей секретной службы прекрасно подготовлены и натренированы, но никто из них не был в настоящем сражении, пожалуй, кроме тех парней, которые окружали Рейгана, когда в него стреляли.
– Это верно, – согласился Грэйнджер. – Но им, к счастью, не представилась возможность участвовать в настоящих битвах. Ведь не каждый день на их подопечных покушаются террористы или нападают бандиты.
– Вот именно, – ответил Миллер. – Как раз поэтому телохранители из вашей службы безопасности так и будут оставаться зелеными новичками, пока не окажутся в настоящей передряге.
Мигель принес в столовую кофе. Когда он вышел, сенатор продолжил беседу:
– А вы, значит, не такие?
– Какие – не такие?
– Не новички.
Миллер покачал головой.
– Нет. Я, как Макси и Рене, почти всю свою взрослую жизнь провел в боях.
– Ты сам много людей убил?
– Не помню.
Сенатор усмехнулся.
– Кризи ответил мне на этот вопрос точно так же. Вы что, все отвечаете одно и то же, когда вас об этом спрашивают?
Миллер покачал головой.
– Нет, только те, кому довелось побывать в настоящих переделках.
– С Кризи ты давно знаком? – спросил сенатор.
Миллер задумался, слегка прищурив глаза.
– Лет восемнадцать.
– Он что, действительно такой, как о нем говорят?
– Как говорят, сенатор?
– Что он подобен смерти в холодную ночь.
– Да, более или менее это похоже на правду. – Миллер взглянул на часы, допил последний глоток кофе и сказал: – Через пять минут меня сменит Макси. Теперь вот что я хотел вас спросить: вы затеяли этот разговор о нашем возрасте потому, что вас беспокоит ваше нынешнее положение?
Сенатор улыбнулся.
– Нет, Фрэнк, дело совсем не в этом.
– А зря. Вы должны понять, насколько это понятно. Всех подробностей я не знаю, но Кризи говорил мне, что с вами собирается побеседовать Ахмед Джибриль – либо лично, либо через кого-то из своих людей. Это может быть для вас в высшей степени неприятно, а кончится такая беседа скорее всего смертельным исходом. Об Ахмеде Джибриле я много слышал. Этот человек не знает пощады, за ним стоят большие деньги, по крайней мере ему хватит, чтобы нанять людей здесь, в вашей стране, причем лучших специалистов, которые должны будут похитить вас. Так что ваше положение должно бы серьезно вас беспокоить.
– Несмотря на то что вы меня постоянно охраняете?
Австралиец решительно кивнул.
– Да. Вы сами должны быть постоянно начеку и внимательно наблюдать за всем, что происходит вокруг. Вы, сенатор, человек очень неглупый. Если вы вдруг увидите или услышите что-нибудь не совсем обычное, вы обязательно должны немедленно сообщить об этом мне, Макси или Рене. Кризи никогда не предложил бы нам эту работу, если не был бы совершенно уверен, что что-то произойдет. Радует, правда, то, что Джибриль хочет поговорить с вами, а не убить. Иначе охранять вас было бы в десять раз труднее. Тогда вам осталось бы одно – спрятаться где-нибудь за семью замками и сидеть там до тех пор, пока Кризи не сделает свое дело.
– Ты в курсе того, что он собирается делать?
Миллер покачал головой.
– Нет, но догадаться об этом нетрудно. Я бы не хотел оказаться на месте Ахмеда Джибриля ни в холодную ночь, ни в жаркую, и вообще я не знаю, куда смог бы от него скрыться.
Он встал, подошел к двери, чуть приоткрыл ее и выглянул в коридор. Потом широко распахнул ее. В комнату вошел Макси Макдональд.
– Добрый вечер, сенатор.
– Привет, Макси. Как ты насчет чашечки кофе?
– Нет, сенатор, благодарю вас. Я только что выпил на кухне. – Он обернулся к Миллеру. – Фрэнк, за последние два часа мимо дома по дороге дважды проезжал синий «понтиак». В машине сидели два человека.
– Номер записал?
– Да, мы проверили его через службу Кертиса Беннета. Его взяли напрокат в аэропорту Денвера сегодня утром на два дня. Счет оформлен на какую-то компанию в Лос-Анджелесе. Платили наличными. Эта компания в Лос-Анджелесе не зарегистрирована.
– Наверное, это их первая прикидка, – пробормотал Миллер, глубоко погруженный в раздумья. Потом он обернулся к Грэйнджеру и спросил: – Когда мы завтра отправляемся в Вашингтон?
– Думаю, в конце дня, – ответил Грэйнджер. – Мне надо обязательно быть в Белом доме рано утром послезавтра, а перед этим придется еще немного поработать.
– Совершенно очевидно, сенатор, что вы – человек обеспеченный, – сказал австралиец. – Вы могли бы мне сказать, насколько вы богаты?
Со странной откровенностью, не свойственной американцам, когда разговор заходит о финансовых проблемах, сенатор просто сказал:
– У меня есть около ста двадцати миллионов.
На лице Миллера ничего не отразилось.
– В таком случае, сенатор, когда нам придется летать из Денвера в Вашингтон или еще куда-нибудь, мы будем это делать на частных самолетах, каждый раз меняя чартерные компании. Выбирать их будем наобум и заказывать самолет только перед самым вылетом.
Сенатор встал. Выражение его лица было серьезным.
– Я это организую, – сказал он.
– Только не через ваших сотрудников – ни здесь, ни в Вашингтоне, – сказал Миллер. – У вас должно быть много хороших друзей и деловых партнеров здесь, в Денвере.
– Да, – сказал сенатор, – знакомых у меня много. И не только в Денвере.
– Отлично. Тогда они смогут вам помочь договариваться о полетах. Каждый раз вы будете просить о такой услуге разных людей. Ваше имя при этом нигде не должно упоминаться. А сейчас я отправляюсь спать. Спокойной ночи, сенатор.
– Доброй ночи, Фрэнк. – Грэйнджер обошел стол и с улыбкой сказал Макси: – Я пойду к бару, Макси, коньяку тяпнуть хочется. Ты не выпьешь со мной своего любимого апельсинового сока?
– С превеликим удовольствием, сенатор.
Фрэнк Миллер чуть не подавился куском бифштекса.
– Старые? – переспросил он.
Сенатор ткнул в его направлении вилкой.
– Ну да, конечно, относительно старые. Тебе, например, сколько лет?
Фрэнк Миллер выглядел озадаченным. Они сидели в элегантно обставленной столовой большого дома сенатора в Денвере.
– Сорок четыре, – ответил Миллер, – только я не понимаю, какое это имеет значение?
– А Макси и Рене?
Макси Макдональд в свое время служил офицером в элитных частях родезийских вооруженных сил – «Скаутах Селоуза», а позже стал наемником. Бельгиец Рене Кайяр пятнадцать лет провел в Иностранном легионе, а потом стал зарабатывать неплохие деньги, став телохранителем. Теперь вместе с Миллером они охраняли сенатора Джеймса Грэйнджера двадцать четыре часа в сутки.
Все трое были людьми неглупыми, приятными в общении. Если сенатору хотелось поболтать, они болтали, побыть в тишине, – они молчали. Вот уже три недели все четверо постоянно находились вместе, но почему-то лишь теперь, во время обеда с Миллером, сенатору внезапно пришла в голову мысль о том, что они уже совсем не так молоды для той работы, за которую берутся.
– Так сколько лет Рене и Макси? – повторил сенатор свой вопрос.
– Думаю, они приблизительно моего возраста… А почему, собственно, вас это интересует?
Сенатор улыбнулся, показывая Миллеру, что он не хотел его хоть как-то задеть.
– Просто мне показалось, что это работа для более молодых людей, – сказал он. – Я знаю, например, что всем телохранителям нашей службы охраны не больше тридцати.
Миллер усмехнулся.
– Конечно, – ответил он, – и у всех обязательно должны быть черные пояса карате, стометровку они пробегают меньше чем за десять секунд и бьют с пятидесяти шагов мухе в глаз на лету.
Сенатор кивнул.
– Да, что-то в этом роде.
Миллер прожевал особенно сочный кусок мяса, проглотил его и пробормотал что-то одобрительное. Потом посмотрел на сенатора и сказал:
– И тем не менее эти парни подпустили убийцу на несколько футов к президенту Рейгану и дали ему сделать несколько выстрелов. Президенту просто повезло, что он уцелел.
Грэйнджер искренне удивился.
– Согласен, – проговорил он, – но чем вы-то лучше?
Миллер заметил, что стакан сенатора пуст. Он протянул руку, взял бутылку кларета и подлил в стакан сенатора.
– Спасибо, Фрэнк. А теперь, будь добр, удовлетвори мое любопытство.
Миллер пил минеральную воду. Отхлебнув из своего стакана, он сказал:
– Сенатор, сколько вы уже работаете в Конгрессе?
– Три срока, скоро уже восемнадцать лет.
– Когда вас избрали в первый раз, вы так же умело улаживали разные непростые ситуации, как во второй срок?
Сенатор улыбнулся.
– Конечно нет, – ответил он. – Сенаторы учатся на собственном опыте, как и все остальные.
– Вот именно, – ответил телохранитель и отправил последний кусок бифштекса себе в рот.
Как по мановению волшебной палочки появился Мигель и убрал со стола ненужную посуду.
– Хочешь что-нибудь на десерт? – спросил Фрэнка сенатор.
– Нет, благодарю вас.
– Кофе?
– Спасибо, выпью с удовольствием.
Сенатор кивнул Мигелю, который удалился с подносом в руках. Грэйнджер продолжил разговор.
– Мне кажется, что разные виды деятельности требуют разного опыта. Полагаю, для вашей работы опыт – это главное.
Миллер покачал головой.
– Нет, сенатор, это совсем даже не основное, тут вы заблуждаетесь. Работать телохранителем у человека, на которого в любой момент может быть совершено нападение, это примерно то же самое, что участвовать в сражении, которое никогда не прекращается, причем в качестве солдата. Любой генерал скажет вам, что в первом бою теряется любой солдат. И никакого значения не имеет, как он подготовлен и сколько лет его обучали. Лишь множество раз побывав под пулями, он мало-помалу приучается не обращать на них внимания и умело действовать в боевой обстановке. Никакие учения и тренировки, как бы ни были они приближены к реальным условиям сражения, не заменят участия в подлинной битве. Это, кстати, было одной из причин поражения во Вьетнамской войне. На поля сражений бросали слишком много новичков, постоянно обновляя состав действующей армии. Они не успевали стать обстрелянными ветеранами, а их уже отсылали обратно в Штаты, заменяя зелеными новобранцами. Они были неплохо обучены, но вся их подготовка гроша ломаного не стоила под настоящими пулями. Так вот, сенатор, проблема в том, что телохранители вашей секретной службы прекрасно подготовлены и натренированы, но никто из них не был в настоящем сражении, пожалуй, кроме тех парней, которые окружали Рейгана, когда в него стреляли.
– Это верно, – согласился Грэйнджер. – Но им, к счастью, не представилась возможность участвовать в настоящих битвах. Ведь не каждый день на их подопечных покушаются террористы или нападают бандиты.
– Вот именно, – ответил Миллер. – Как раз поэтому телохранители из вашей службы безопасности так и будут оставаться зелеными новичками, пока не окажутся в настоящей передряге.
Мигель принес в столовую кофе. Когда он вышел, сенатор продолжил беседу:
– А вы, значит, не такие?
– Какие – не такие?
– Не новички.
Миллер покачал головой.
– Нет. Я, как Макси и Рене, почти всю свою взрослую жизнь провел в боях.
– Ты сам много людей убил?
– Не помню.
Сенатор усмехнулся.
– Кризи ответил мне на этот вопрос точно так же. Вы что, все отвечаете одно и то же, когда вас об этом спрашивают?
Миллер покачал головой.
– Нет, только те, кому довелось побывать в настоящих переделках.
– С Кризи ты давно знаком? – спросил сенатор.
Миллер задумался, слегка прищурив глаза.
– Лет восемнадцать.
– Он что, действительно такой, как о нем говорят?
– Как говорят, сенатор?
– Что он подобен смерти в холодную ночь.
– Да, более или менее это похоже на правду. – Миллер взглянул на часы, допил последний глоток кофе и сказал: – Через пять минут меня сменит Макси. Теперь вот что я хотел вас спросить: вы затеяли этот разговор о нашем возрасте потому, что вас беспокоит ваше нынешнее положение?
Сенатор улыбнулся.
– Нет, Фрэнк, дело совсем не в этом.
– А зря. Вы должны понять, насколько это понятно. Всех подробностей я не знаю, но Кризи говорил мне, что с вами собирается побеседовать Ахмед Джибриль – либо лично, либо через кого-то из своих людей. Это может быть для вас в высшей степени неприятно, а кончится такая беседа скорее всего смертельным исходом. Об Ахмеде Джибриле я много слышал. Этот человек не знает пощады, за ним стоят большие деньги, по крайней мере ему хватит, чтобы нанять людей здесь, в вашей стране, причем лучших специалистов, которые должны будут похитить вас. Так что ваше положение должно бы серьезно вас беспокоить.
– Несмотря на то что вы меня постоянно охраняете?
Австралиец решительно кивнул.
– Да. Вы сами должны быть постоянно начеку и внимательно наблюдать за всем, что происходит вокруг. Вы, сенатор, человек очень неглупый. Если вы вдруг увидите или услышите что-нибудь не совсем обычное, вы обязательно должны немедленно сообщить об этом мне, Макси или Рене. Кризи никогда не предложил бы нам эту работу, если не был бы совершенно уверен, что что-то произойдет. Радует, правда, то, что Джибриль хочет поговорить с вами, а не убить. Иначе охранять вас было бы в десять раз труднее. Тогда вам осталось бы одно – спрятаться где-нибудь за семью замками и сидеть там до тех пор, пока Кризи не сделает свое дело.
– Ты в курсе того, что он собирается делать?
Миллер покачал головой.
– Нет, но догадаться об этом нетрудно. Я бы не хотел оказаться на месте Ахмеда Джибриля ни в холодную ночь, ни в жаркую, и вообще я не знаю, куда смог бы от него скрыться.
Он встал, подошел к двери, чуть приоткрыл ее и выглянул в коридор. Потом широко распахнул ее. В комнату вошел Макси Макдональд.
– Добрый вечер, сенатор.
– Привет, Макси. Как ты насчет чашечки кофе?
– Нет, сенатор, благодарю вас. Я только что выпил на кухне. – Он обернулся к Миллеру. – Фрэнк, за последние два часа мимо дома по дороге дважды проезжал синий «понтиак». В машине сидели два человека.
– Номер записал?
– Да, мы проверили его через службу Кертиса Беннета. Его взяли напрокат в аэропорту Денвера сегодня утром на два дня. Счет оформлен на какую-то компанию в Лос-Анджелесе. Платили наличными. Эта компания в Лос-Анджелесе не зарегистрирована.
– Наверное, это их первая прикидка, – пробормотал Миллер, глубоко погруженный в раздумья. Потом он обернулся к Грэйнджеру и спросил: – Когда мы завтра отправляемся в Вашингтон?
– Думаю, в конце дня, – ответил Грэйнджер. – Мне надо обязательно быть в Белом доме рано утром послезавтра, а перед этим придется еще немного поработать.
– Совершенно очевидно, сенатор, что вы – человек обеспеченный, – сказал австралиец. – Вы могли бы мне сказать, насколько вы богаты?
Со странной откровенностью, не свойственной американцам, когда разговор заходит о финансовых проблемах, сенатор просто сказал:
– У меня есть около ста двадцати миллионов.
На лице Миллера ничего не отразилось.
– В таком случае, сенатор, когда нам придется летать из Денвера в Вашингтон или еще куда-нибудь, мы будем это делать на частных самолетах, каждый раз меняя чартерные компании. Выбирать их будем наобум и заказывать самолет только перед самым вылетом.
Сенатор встал. Выражение его лица было серьезным.
– Я это организую, – сказал он.
– Только не через ваших сотрудников – ни здесь, ни в Вашингтоне, – сказал Миллер. – У вас должно быть много хороших друзей и деловых партнеров здесь, в Денвере.
– Да, – сказал сенатор, – знакомых у меня много. И не только в Денвере.
– Отлично. Тогда они смогут вам помочь договариваться о полетах. Каждый раз вы будете просить о такой услуге разных людей. Ваше имя при этом нигде не должно упоминаться. А сейчас я отправляюсь спать. Спокойной ночи, сенатор.
– Доброй ночи, Фрэнк. – Грэйнджер обошел стол и с улыбкой сказал Макси: – Я пойду к бару, Макси, коньяку тяпнуть хочется. Ты не выпьешь со мной своего любимого апельсинового сока?
– С превеликим удовольствием, сенатор.
Глава 29
Скандал разразился на следующее утро после приезда Майкла из больницы. Закончив завтрак, Кризи сказал Майклу:
– Надевай плавки и отправляйся в бассейн.
Леони мыла посуду. Сбитая с толку, она обернулась.
– Что ты сказал?
Кризи, не обращая на нее внимания, продолжил:
– С бортика не ныряй, спустись по ступенькам. Не торопясь проплыви бассейн четыре раза, но потом еще полчаса посиди на ступенях так, чтобы вода доходила тебе до шеи.
Леони подошла к столу, капли воды стекали на пол с ее мокрых рук.
– Ты что, рехнулся?
– Иди-иди, – сказал Кризи Майклу. – Я подойду к тебе через минуту.
Молодой человек поднялся со стула и не спеша вышел из кухни.
Леони встала перед Кризи, уперев руки в бедра.
– Ты с ума спятил? – повторила она.
– А ты что, врач? – спросил он.
– Нет.
– Может, ты на медсестру училась?
– Нет.
– Ты когда-нибудь в жизни имела дело с огнестрельными ранениями?
– Нет, не имела, – выпалила она, – но вчера, когда вы уже уехали из больницы, я разговаривала по телефону с доктором Гречем. Он сказал, что Майклу нужен полный покой.
Кризи пожал плечами.
– Врач он хороший, но лечить огнестрельные ранения не умеет.
– Надо же, – попробовала съязвить она, – ты в этом, видимо, лучше врача разбираешься?
– Думаю, не хуже, – спокойно ответил он.
– Ну что ж, – решительно заявила Леони, – тогда я просто не допущу этого.
Она развернулась и вышла из кухни.
Она не сделала и двух шагов, как он опередил ее и железной хваткой до боли сжал ей руку выше локтя.
– Не надо встревать в наши отношения. – Он повернул ее так, что бы она смотрела ему прямо в лицо, голос его звучал по-прежнему бесстрастно. – Если ты будешь лезть туда, куда тебя не просят, тебе придется тут же оставить этот дом и остров и больше сюда не возвращаться. Ты ведь знаешь, что это для тебя значит? Нотариус не даст тебе никаких документов… Ты помнишь условия нашего контракта?
Леони долго с ненавистью смотрела ему в глаза. Ее слова прозвучали как пощечина:
– Ну ты и подонок, просто скотина бесчеловечная. Зачем ты его мучаешь?
Сохраняя полнейшее хладнокровие, Кризи ответил:
– Я делаю это для его же блага. Во всех смыслах. – Свободной рукой он сделал выразительный жест. – В бассейне морская вода, а она очень хорошо залечивает раны – они быстрее затягиваются. Нагрузка, которую я ему дал, совсем незначительная. Я прослежу, чтобы он плыл медленно. Каждый день он будет проплывать чуть больше и через месяц полностью придет в форму. Поверь мне, пожалуйста, в такого рода вещах я неплохо разбираюсь.
– К чему такая спешка? – снова выкрикнула она. – Почему ты хоть ненадолго не можешь оставить его в покое?
Кризи вздохнул.
– У огнестрельных ран есть одна особенность: они не только физические, но и моральные. Если он просто будет лежать и ждать, пока поправится, мысли о ране принесут ему больше вреда, чем сама рана.
– Я все равно не понимаю, зачем ты все это делаешь, – с горечью сказала Леони. – Для чего учишь его стрелять из всех этих ружей и пистолетов? К чему ему все это? Ведь, в конце концов, он всего лишь мальчик.
В голосе Кризи послышалось раздражение.
– Он уже не мальчик! Но он снова им станет, если начать его баловать после всего того, что ему уже довелось пережить.
Леони иронически рассмеялась.
– Надо же! Баловать! Господи, Боже мой! Ты никому даже в больницу к нему ходить не разрешил. Какую же участь, черт тебя дери, ты готовишь этому мальчугану?
– Он уже мужчина, – резко ответил Кризи. – И не забывай о контракте. Хватит вопросов.
– Ну ты и мерзавец. Ты чуть мне руку не сломал.
Он отпустил ее локоть и отошел в сторону.
– Решай прямо сейчас, – сказал Кризи. – Либо ты перестаешь лезть не в свое дело, либо тут же уберешься из этого дома.
– Нет, я никуда отсюда не уеду, – гневно ответила Леони, – но я перейду в свободную спальню. Хотя ты ко мне и не притрагиваешься, с тобой не то что в одной кровати, но и в одной комнате находиться противно.
Она повернулась и быстро вышла из кухни.
Она подошла к мужчинам и резко сказала:
– Я ухожу. Приготовлю обед, когда вернусь.
Майкл с улыбкой взглянул на нее и произнес:
– Не беспокойся обо мне, я четыре раза проплыл бассейн и чувствую себя отлично.
Кризи не сказал ничего. Он не отрывал взгляда от прозрачной воды.
Увидев выражение лица Леони, Лаура сразу же всполошилась:
– Что стряслось?
– Ненавижу этого подонка, – ответила Леони. – Мне очень жаль, Лаура, но ты – единственный человек на этом проклятом острове, с которым я могу об этом говорить. – В бессильном гневе она разрыдалась.
Пять минут спустя обе женщины сидели во дворе. Лаура подала кофе, а Леони изливала ей все, что накипело на сердце.
Лаура молча слушала гостью. Она узнала всю историю их отношений: театральное агентство, брачный контракт на шесть месяцев. Не скрыла Леони и то, что между ней и Кризи не было даже намека на физическую близость.
– Все закончится тем, что он убьет мальчика, – с горечью заключила Леони. – У этого подонка нет сердца, он совершенно бесчувственный.
– В этом ты ошибаешься, – мягко ответила Лаура, – сердце у него есть. Только, как правило, он держит его за семью замками.
Леони фыркнула.
– Ну что касается меня, так мне ключей от этих замков не видать как своих ушей. Если бы не Майкл, я отсюда уехала бы прямо сегодня. Хотя и потеряла бы квартиру в Лондоне. Я даже отдаленно представить не могу, какую судьбу он готовит этому несчастному мальчугану.
– Я тоже не знаю. Но Майкл во многом похож на Кризи. До этого несчастного случая мне казалось, что и ты особых чувств к Майклу не питаешь. Сейчас, конечно, я вижу, что была не права, иначе ты сюда не пришла бы. Ты лучше спроси себя сама, какие чувства ты к нему теперь испытываешь на самом деле.
Слова Лауры привели Леони в некоторое замешательство. Она взглянула вдаль, туда, где в море лежал островок Комино.
– Материнские, наверное, – пробормотала она. – Я сама не могу в это поверить, но думаю я о нем как о собственном сыне.
Лаура улыбнулась и налила еще кофе.
– Так оно и должно быть, – сказала она. – Ты просидела у постели мальчика две ночи напролет, боялась, что он не выживет. Ты ведь, наверное, заплакала, когда узнала, что он будет жить?
– Да.
– А когда он пришел в сознание, ты сидела около кровати часами и держала его руку в своей.
– Так оно и было.
– Это же совершенно естественно. Ты воспринимаешь его как собственного ребенка, а Кризи относится к нему как ко взрослому мужчине. Вот почему ты так ненавидишь его сейчас.
– Что же мне теперь делать? – печально спросила Леони.
– Контракт ты должна выполнить в любом случае, – оживленно и по-деловому ответила на ее вопрос Лаура. – В отношения между Кризи и Майклом тебе действительно лучше не соваться. Я дважды видела, как он сам себя, можно сказать, с того света вытягивал. В этом самом доме. Я старалась готовить ему самую полезную еду, а он себя буквально по кусочкам собирал. Кризи прекрасно знает, что тело человеческое может вынести, а что – нет.
– Теперь наша совместная жизнь станет сущим адом, – сказала Леони.
Лаура покачала головой.
– Лишь в том случае, если ты ее сделаешь такой. Я хорошо знаю Кризи. Он и виду не подаст, что между вами что-то произошло. Жизнь будет продолжаться точно так же, как и раньше, но только, если ты сама этого захочешь.
– Если бы я хоть что-нибудь знала об этом человеке, – со злостью сказала Леони, – мне, наверное, стало бы легче, но он сам о себе ничего не рассказывает и другим не позволяет. Как какой-то робот бесчувственный.
Лаура положила руку Леони на плечо.
– Это продлится недолго. Только не проболтайся Кризи, что рассказала мне о вашем брачном контракте. – Она улыбнулась. – Если он спросит, о чем мы разговаривали, скажи, что долго мне расписывала, какой он подонок. Это он поймет.
Леони устало улыбнулась Лауре.
– Твоя дочь, должно быть, его очень любила, – задумчиво произнесла она. – Или у нее было просто ангельское терпение.
– Да, она его действительно очень любила, – ответила Лаура. – Что же касается терпения, поверь мне, у нее его было не больше, чем у меня. – Она улыбнулась. – А здесь все знают, что у меня с этим неважно. Все дело, наверное, в том, что он ее любил, а если Кризи что-нибудь делает, то с полной отдачей, на все сто процентов. Она встала. – Мне, к сожалению, пора возвращаться к работе по дому, черт ее побери. На этом острове все еще заправляют мужчины.
Леони тоже поднялась, поцеловала Лауру в щеку и тепло сказала ей:
– Спасибо тебе, постараюсь последовать твоему совету.
Лаура проводила ее до дверей.
– Увидимся в субботу вечером.
– В субботу вечером?
Лаура улыбнулась.
– Да, мы будем праздновать в Надуре у родителей Марии помолвку детей.
– Надевай плавки и отправляйся в бассейн.
Леони мыла посуду. Сбитая с толку, она обернулась.
– Что ты сказал?
Кризи, не обращая на нее внимания, продолжил:
– С бортика не ныряй, спустись по ступенькам. Не торопясь проплыви бассейн четыре раза, но потом еще полчаса посиди на ступенях так, чтобы вода доходила тебе до шеи.
Леони подошла к столу, капли воды стекали на пол с ее мокрых рук.
– Ты что, рехнулся?
– Иди-иди, – сказал Кризи Майклу. – Я подойду к тебе через минуту.
Молодой человек поднялся со стула и не спеша вышел из кухни.
Леони встала перед Кризи, уперев руки в бедра.
– Ты с ума спятил? – повторила она.
– А ты что, врач? – спросил он.
– Нет.
– Может, ты на медсестру училась?
– Нет.
– Ты когда-нибудь в жизни имела дело с огнестрельными ранениями?
– Нет, не имела, – выпалила она, – но вчера, когда вы уже уехали из больницы, я разговаривала по телефону с доктором Гречем. Он сказал, что Майклу нужен полный покой.
Кризи пожал плечами.
– Врач он хороший, но лечить огнестрельные ранения не умеет.
– Надо же, – попробовала съязвить она, – ты в этом, видимо, лучше врача разбираешься?
– Думаю, не хуже, – спокойно ответил он.
– Ну что ж, – решительно заявила Леони, – тогда я просто не допущу этого.
Она развернулась и вышла из кухни.
Она не сделала и двух шагов, как он опередил ее и железной хваткой до боли сжал ей руку выше локтя.
– Не надо встревать в наши отношения. – Он повернул ее так, что бы она смотрела ему прямо в лицо, голос его звучал по-прежнему бесстрастно. – Если ты будешь лезть туда, куда тебя не просят, тебе придется тут же оставить этот дом и остров и больше сюда не возвращаться. Ты ведь знаешь, что это для тебя значит? Нотариус не даст тебе никаких документов… Ты помнишь условия нашего контракта?
Леони долго с ненавистью смотрела ему в глаза. Ее слова прозвучали как пощечина:
– Ну ты и подонок, просто скотина бесчеловечная. Зачем ты его мучаешь?
Сохраняя полнейшее хладнокровие, Кризи ответил:
– Я делаю это для его же блага. Во всех смыслах. – Свободной рукой он сделал выразительный жест. – В бассейне морская вода, а она очень хорошо залечивает раны – они быстрее затягиваются. Нагрузка, которую я ему дал, совсем незначительная. Я прослежу, чтобы он плыл медленно. Каждый день он будет проплывать чуть больше и через месяц полностью придет в форму. Поверь мне, пожалуйста, в такого рода вещах я неплохо разбираюсь.
– К чему такая спешка? – снова выкрикнула она. – Почему ты хоть ненадолго не можешь оставить его в покое?
Кризи вздохнул.
– У огнестрельных ран есть одна особенность: они не только физические, но и моральные. Если он просто будет лежать и ждать, пока поправится, мысли о ране принесут ему больше вреда, чем сама рана.
– Я все равно не понимаю, зачем ты все это делаешь, – с горечью сказала Леони. – Для чего учишь его стрелять из всех этих ружей и пистолетов? К чему ему все это? Ведь, в конце концов, он всего лишь мальчик.
В голосе Кризи послышалось раздражение.
– Он уже не мальчик! Но он снова им станет, если начать его баловать после всего того, что ему уже довелось пережить.
Леони иронически рассмеялась.
– Надо же! Баловать! Господи, Боже мой! Ты никому даже в больницу к нему ходить не разрешил. Какую же участь, черт тебя дери, ты готовишь этому мальчугану?
– Он уже мужчина, – резко ответил Кризи. – И не забывай о контракте. Хватит вопросов.
– Ну ты и мерзавец. Ты чуть мне руку не сломал.
Он отпустил ее локоть и отошел в сторону.
– Решай прямо сейчас, – сказал Кризи. – Либо ты перестаешь лезть не в свое дело, либо тут же уберешься из этого дома.
– Нет, я никуда отсюда не уеду, – гневно ответила Леони, – но я перейду в свободную спальню. Хотя ты ко мне и не притрагиваешься, с тобой не то что в одной кровати, но и в одной комнате находиться противно.
Она повернулась и быстро вышла из кухни.
* * *
Леони перенесла вещи в другую спальню и вышла во двор. Майкл сидел на ступенях бассейна по шею в воде, а рядом с ним – Кризи, свесив ноги в воду. Они спокойно о чем-то говорили.Она подошла к мужчинам и резко сказала:
– Я ухожу. Приготовлю обед, когда вернусь.
Майкл с улыбкой взглянул на нее и произнес:
– Не беспокойся обо мне, я четыре раза проплыл бассейн и чувствую себя отлично.
Кризи не сказал ничего. Он не отрывал взгляда от прозрачной воды.
* * *
Когда Леони отодвинула в сторону москитную сетку над дверью и вошла в кухню, Лаура протирала каменный пол шваброй.Увидев выражение лица Леони, Лаура сразу же всполошилась:
– Что стряслось?
– Ненавижу этого подонка, – ответила Леони. – Мне очень жаль, Лаура, но ты – единственный человек на этом проклятом острове, с которым я могу об этом говорить. – В бессильном гневе она разрыдалась.
Пять минут спустя обе женщины сидели во дворе. Лаура подала кофе, а Леони изливала ей все, что накипело на сердце.
Лаура молча слушала гостью. Она узнала всю историю их отношений: театральное агентство, брачный контракт на шесть месяцев. Не скрыла Леони и то, что между ней и Кризи не было даже намека на физическую близость.
– Все закончится тем, что он убьет мальчика, – с горечью заключила Леони. – У этого подонка нет сердца, он совершенно бесчувственный.
– В этом ты ошибаешься, – мягко ответила Лаура, – сердце у него есть. Только, как правило, он держит его за семью замками.
Леони фыркнула.
– Ну что касается меня, так мне ключей от этих замков не видать как своих ушей. Если бы не Майкл, я отсюда уехала бы прямо сегодня. Хотя и потеряла бы квартиру в Лондоне. Я даже отдаленно представить не могу, какую судьбу он готовит этому несчастному мальчугану.
– Я тоже не знаю. Но Майкл во многом похож на Кризи. До этого несчастного случая мне казалось, что и ты особых чувств к Майклу не питаешь. Сейчас, конечно, я вижу, что была не права, иначе ты сюда не пришла бы. Ты лучше спроси себя сама, какие чувства ты к нему теперь испытываешь на самом деле.
Слова Лауры привели Леони в некоторое замешательство. Она взглянула вдаль, туда, где в море лежал островок Комино.
– Материнские, наверное, – пробормотала она. – Я сама не могу в это поверить, но думаю я о нем как о собственном сыне.
Лаура улыбнулась и налила еще кофе.
– Так оно и должно быть, – сказала она. – Ты просидела у постели мальчика две ночи напролет, боялась, что он не выживет. Ты ведь, наверное, заплакала, когда узнала, что он будет жить?
– Да.
– А когда он пришел в сознание, ты сидела около кровати часами и держала его руку в своей.
– Так оно и было.
– Это же совершенно естественно. Ты воспринимаешь его как собственного ребенка, а Кризи относится к нему как ко взрослому мужчине. Вот почему ты так ненавидишь его сейчас.
– Что же мне теперь делать? – печально спросила Леони.
– Контракт ты должна выполнить в любом случае, – оживленно и по-деловому ответила на ее вопрос Лаура. – В отношения между Кризи и Майклом тебе действительно лучше не соваться. Я дважды видела, как он сам себя, можно сказать, с того света вытягивал. В этом самом доме. Я старалась готовить ему самую полезную еду, а он себя буквально по кусочкам собирал. Кризи прекрасно знает, что тело человеческое может вынести, а что – нет.
– Теперь наша совместная жизнь станет сущим адом, – сказала Леони.
Лаура покачала головой.
– Лишь в том случае, если ты ее сделаешь такой. Я хорошо знаю Кризи. Он и виду не подаст, что между вами что-то произошло. Жизнь будет продолжаться точно так же, как и раньше, но только, если ты сама этого захочешь.
– Если бы я хоть что-нибудь знала об этом человеке, – со злостью сказала Леони, – мне, наверное, стало бы легче, но он сам о себе ничего не рассказывает и другим не позволяет. Как какой-то робот бесчувственный.
Лаура положила руку Леони на плечо.
– Это продлится недолго. Только не проболтайся Кризи, что рассказала мне о вашем брачном контракте. – Она улыбнулась. – Если он спросит, о чем мы разговаривали, скажи, что долго мне расписывала, какой он подонок. Это он поймет.
Леони устало улыбнулась Лауре.
– Твоя дочь, должно быть, его очень любила, – задумчиво произнесла она. – Или у нее было просто ангельское терпение.
– Да, она его действительно очень любила, – ответила Лаура. – Что же касается терпения, поверь мне, у нее его было не больше, чем у меня. – Она улыбнулась. – А здесь все знают, что у меня с этим неважно. Все дело, наверное, в том, что он ее любил, а если Кризи что-нибудь делает, то с полной отдачей, на все сто процентов. Она встала. – Мне, к сожалению, пора возвращаться к работе по дому, черт ее побери. На этом острове все еще заправляют мужчины.
Леони тоже поднялась, поцеловала Лауру в щеку и тепло сказала ей:
– Спасибо тебе, постараюсь последовать твоему совету.
Лаура проводила ее до дверей.
– Увидимся в субботу вечером.
– В субботу вечером?
Лаура улыбнулась.
– Да, мы будем праздновать в Надуре у родителей Марии помолвку детей.
Глава 30
Мало что в жизни могло бы вывести Кризи из равновесия, но разбушевавшейся Лауре Шкембри это удалось сделать.
Уже прошло три дня как Майкл вернулся из больницы. После обеда Кризи оставил его с Леони загорать около бассейна, а сам поехал помогать Джойи перестраивать дом.
Часа через два после начала работы, когда оба они обливались потом под нещадно палящим солнцем, на тропинке, ведущей к дому, показалась Лаура. Она несла ведерко со льдом, в котором лежали четыре бутылочки пива. Кризи, взобравшись на леса, заделывал часть стены.
Память вернула его на пять лет назад – вместо Лауры он увидел Надю. Прошло лишь несколько дней с тех пор, как он впервые ее увидел. Тогда они с Полом возводили невысокую известняковую стену на одном из террасных полей, и Надя шла к ним по той же тропинке с тем же ведерком. Именно тогда все у них и началось.
Когда Лаура приблизилась, Кризи очнулся от нахлынувших воспоминаний. Она поставила ведерко на землю и обратилась к Джойи:
Уже прошло три дня как Майкл вернулся из больницы. После обеда Кризи оставил его с Леони загорать около бассейна, а сам поехал помогать Джойи перестраивать дом.
Часа через два после начала работы, когда оба они обливались потом под нещадно палящим солнцем, на тропинке, ведущей к дому, показалась Лаура. Она несла ведерко со льдом, в котором лежали четыре бутылочки пива. Кризи, взобравшись на леса, заделывал часть стены.
Память вернула его на пять лет назад – вместо Лауры он увидел Надю. Прошло лишь несколько дней с тех пор, как он впервые ее увидел. Тогда они с Полом возводили невысокую известняковую стену на одном из террасных полей, и Надя шла к ним по той же тропинке с тем же ведерком. Именно тогда все у них и началось.
Когда Лаура приблизилась, Кризи очнулся от нахлынувших воспоминаний. Она поставила ведерко на землю и обратилась к Джойи: