Страница:
— Митч, это Эван.
— Я понял.
— Я собираюсь в логово.
— К Боллингеру?
— Я проделал то же самое в Маскате.
— Можно выиграть в одном месте и проиграть в другом. Однажды успех, дважды поражение. Эти люди играют круто.
— Так же, как и я. Я достану их, я расколю их...
— Что ж, мы будем постоянно следить за тобой.
— Нет! Это должно быть сольное выступление. У них есть то, что ты называешь аппаратурой. Повсюду «жучки» и скрытые камеры. Буду действовать самостоятельно. Смысл моей игры будет заключаться вот в чем — пусть поверят в то, что меня можно заставить уйти из политики.
— Это противоречит тому, что они видели и слышали о тебе. Не сработает, Кендрик. Вот что я хочу сказать.
— Сработает, если я им кое-что поведаю.
— Что именно?
— Скажу, что отправился в Оман исключительно в своих собственных интересах. Объясню, что надумал снова сделать большие деньги. Это то, что они поймут обязательно.
— Неубедительно. Закидают тебя вопросами, и ты проколешься.
— Исключено! На каждый вопрос я дам убедительный ответ. Попытаюсь им внушить, что деньги для меня — все. Скажу, что поэтому у меня великолепные отношения с самыми могущественными людьми в султанате и полная защита правительства. Пусть проверят у Ахмата. Он с удовольствием все подтвердит. Я даже в тюрьме не прокололся. Захотел получить информацию о Махди и добился.
— Я убежден, есть бреши, которые чреваты проколами, — сказал Пейтон, делая пометки, которые он позже порвал.
— Проколов не будет! Ни одного! И только это и имеет значение. Пленка европейца многое объясняет. У них миллиарды, чтобы закрепиться на следующие пять лет, и они не ослабят свой статус-кво ни на йоту. Они воспринимают меня как угрозу себе, и я обязан усыпить их бдительность.
— Подлинный Савонарола.
— Никакого фанатизма! Просто я чертовски зол. Я для них являюсь угрозой их благополучию.
— Ну да! Не позволишь запустить лапу в карман налогоплательщика.
— Правильно. Они хотят убрать меня, и я постараюсь убедить их, что готов уйти из политики, но, мол, у меня проблема.
— Какая?
— Я, прежде всего, бизнесмен, инженер-строитель по образованию и профессии. А пост вице-президента вынесет меня на мировой уровень, тогда как я намереваюсь вернуться в частный сектор. Как вы думаете, какова будет реакция Боллингера и его советников?
— Надо подумать! По моему мнению, они предложат тебе финансовое обеспечение.
— Правильно! Но мне нужны гарантии, и немедленно, с тем чтобы я мог твердо отказаться от занесения меня в списки по выборам президента и вице-президента.
— Они не поверят тебе.
— Я предложу им обсудить это на встрече с их лидерами. Раскрою свои планы. Если они сумеют убедить меня, что им можно доверять, буду действовать соответственно. Думаю, они будут очень стараться, но к тому времени это уже будет не важно.
— Что ж, разумно! — согласился Пейтон. — Ты хотя бы будешь знать, что они собой представляют. Должен сказать, Эван, что это подходяще, просто замечательно подходяще.
— Хорошая деловая практика, Митч, вот и все.
— Думается все же, они ни за что не поверят, что ты собираешься обратно на Ближний и Средний Восток. Ситуация там неустойчивая.
— Я не скажу, что собираюсь обратно на следующей неделе, я скажу «в будущем». И конечно, я не упомяну о Средиземноморье. Буду говорить об Эмиратах и Бахрейне, Кувейте и Катаре, даже об Омане и Саудовской Аравии. Словом, о государствах Персидского залива, где работала «группа Кендрика». Я возвращаюсь обратно в частный сектор, вот и все.
— Ну ты смотри! Ты даже меня убедил.
— А я и на самом деле бизнесмен, Митч. Деловой человек, стало быть. Поэтому и собираюсь к ним.
— Когда?
— Через пару минут позвоню Боллингеру. Думаю, он откликнется.
— Мало вероятно! Узнает Лэнгфорд Дженнингс, накрутит Боллингеру хвост.
— Не узнает. Я дам ему фору. Пусть соберет свое стадо, для этого нужно время. Попрошу о встрече во вторую половину дня.
— Лучше вечером, — посоветовал начальник Отдела спецопераций. — После работы. И пожалуйста, никакой двусмысленности. Скажи, что хочешь воспользоваться черным ходом, чтобы избежать встречи с его людьми и прессой. Это объяснит твое поведение.
— Отлично, Митч!
— Просто хорошая деловая практика, конгрессмен.
Демартин прочитал статью в утренней газете, в которой упоминалось его имя и утверждалось, будто смерть раненого неизвестного, которого он подобрал, связана с наркотиками. Однако это не убедило пилота. Он никогда не общался с наркоторговцами, однако предполагал, что наркодельцы, в случае если они смертельно ранены, впадают в панику и не способны так любезно держаться и оставаться такими вежливыми.
Нажимая на обивку сиденья, Демартин усердно работал щеткой. Неожиданно костяшки пальцев коснулись чего-то твердого. Это оказалась записка, сложенная вчетверо. Он вытащил ее и прочитал, разбирая слова сквозь пятна крови:
«Сроч. Макс. секр. Контакт 3016211133 с — ликв.».
Последние буквы плыли, как если бы уже не было сил, чтобы дописать их. Джон Демартин прикрыл дверцу машины и поспешил домой. Войдя в дом, он проследовал в гостиную и поднял телефонную трубку. Он знал, кому звонить. Через несколько секунд секретарша ВМС соединила его с шефом разведки авиабазы.
— Джим, это Джон Демартин.
— Привет! Читал о том происшествии прошлой ночью. Чего только летчики не сделают ради травки... Ты берешь меня на Рыбалку в субботу?
— Джим, я звоню тебе по поводу минувшей ночи.
— Да? А что такое?
— Джим, не знаю, кто тот парень, но не думаю, что это имеет какое-то отношение к наркотикам. Кроме того, несколько минут назад я нашел записку в сиденье, на котором он сидел. Она в крови, но уж ты позволь мне прочитать ее.
— Валяй! Я взял карандаш.
Демартин озвучил слова, буквы и цифры.
— В этом есть какой-то смысл? — спросил он, кончив читать.
— Наверно, есть, — произнес шеф разведки. — Джон, опиши-ка поточнее, что случилось прошлой ночью. Заметка в газете довольно поверхностная.
Демартин сразу сказал, что раненый говорил на отличном английском, но с акцентом. А закончил сообщением, что раненый упал перед ларьком с фруктами и умер.
— Как ты думаешь, он понимал, что тяжело ранен? — спросил Джим.
— Если он не понимал, то понимал я. Я не хотел останавливаться, когда он сказал, что ему надо позвонить. Но он настаивал — я имею в виду, он умолял. Не столько словами, сколько глазами... Я долго не забуду их.
— Но ведь ты не сомневался, что он вернется обратно.
— Ни капельки. Думаю, ему было очень надо кому-то позвонить. Даже когда он падал, все тянулся к телефону на прилавке.
— Оставайся на месте, я скоро перезвоню тебе. Летчик положил трубку, подошел к дальнему окну, выходящему на внутренний дворик с бассейном. Двое его детей плескались и кричали друг на друга. А жена, лежа в шезлонге, читала «Уолл-Стрит джорнал». Привычка, за которую он был ей благодарен. Благодаря ей они могли жить на сумму, несколько превышающую его заработок. Зазвонил телефон, и он бросился к нему:
— Джим?
— Джон, я буду говорить так ясно, как только смогу, хотя пока далеко не все ясно. Здесь у нас один парень, которого нам одолжили в Вашингтоне, он больше меня знаком с такого рода делами, и вот что он хочет чтобы ты сделал... Н-да...
— Что? Говори...
— Сожги записку и забудь о ней.
— Вы все поняли? — спросил Щапофф, более известный под кличкой Имбирный Пряник.
— Да, — протянул Пейтон, словно информация одновременно поразила и озадачила его.
— Как я понимаю, этот парень, кто бы он ни был, соединил «срочно» и «максимальную секретность», рассчитывая, что, если сделает это, у того морского офицера хватит ума позвонить в службу безопасности, а не копам.
— Именно это он и сделал, — согласился Пейтон.
— Затем «безопасность» найдет «надежные контакты» и доставит сообщение. Он думал, что оно попадет к нужным людям.
— Сообщение состоит в том, что с кем-то на букву "С" покончено.
— У нас есть операция под кодом "С"?
— Нет.
— Может быть, это «служба» или «союз»?
— Сомневаюсь, — сказал Пейтон.
— Почему?
— Потому что в данном случае это последняя передача в эстафете. Дальше сообщение не пошло бы.
— Откуда вы знаете?
— Телефонный код «3-0-1» принадлежит Мэриленду, и я узнал номер. Он нигде не зарегистрирован и очень личный.
Пейтон откинулся в кресле, представив себе, что ощущают алкоголики, когда думают, что не могут прожить и часа без очередной порции спиртного, которая означает шаг назад от реальности. До смешного нелогичное логично! Тот, к кому прислушиваются президенты, кого знают лидеры страны, кто всегда на первый план ставит интересы нации, человек без страха и упрека, без заискиваний, объективно мыслящий... выбрал будущее. Выбрал малоизвестного, но, правда, выдающегося конгрессмена. Выбрал и ведет своего помазанника по политическим лабиринтам, пока тот не выберется на просторы средств массовой информации. Но уже не птенец, а практик, с которым следует считаться. Затем неожиданно, с дерзновенностью грома среди ясного неба, стране поведают его историю, и нацию она ошеломит. Да и большинство стран мира! Гигантская волна славы вынесет этого «помазанника» к власти. К Белому дому... Самуил Уинтерс, однако, нарушил правила, и, что значительно серьезнее, ценой многих жизней. Мистер А не упал с неба в нужный момент. Он выполнял поручение Самуила Уинтерса.
Директор Отдела спецопераций поднял трубку и тронул клавиши с цифрами на панели телефонного аппарата.
— Доктор Уинтерс, — сказал он в ответ на лаконичное «да». — Это Пейтон.
— Ужасный день был, доктор.
— Я не использую этот титул уже много лет.
— Жаль! Ты бы был блестящим ученым.
— Вы получали какие-либо известия от мистера А со вчерашнего вечера?
— Нет. Хотя его информация оказалась трагически пророческой, не было причин звонить мне. Как я уже говорил тебе, Митчелл, человек, который использует его, гораздо более отдаленный мой знакомый, если сравнивать с тобой, предложил, чтобы он связался со мной... как сделал ты. Моя репутация превосходит мое предполагаемое влияние.
— Благодаря вам я познакомился с президентом, — заметил Пейтон, закрывая глаза на ложь Самуила Уинтерса.
— Да, это так. Новость, которую ты мне сообщил, потрясающая, так же как и новость мистера А. В его случае я, естественно, подумал о тебе. Я не был уверен, что Лэнгфорд либо его люди так же компетентны, как и ты...
— Очевидно, это не так, — прервал собеседника Пейтон.
— Я уверен, ты сделал все, что мог.
— Вернемся к мистеру А, доктор Уинтерс.
— Да?
— Он убит.
На другом конце провода возникла пауза, а когда Уинтерс заговорил, голос у него стал глухим и сдавленным.
— Что это ты говоришь?
— И кто-то, известный вам под кодовым именем "С", уничтожен.
— О Боже! — сказал громким шепотом руководитель организации «Инвер Брасс». — Каким образом ты получил эту... информацию?
— Боюсь, это тайна даже от вас.
— Черт тебя побери, я сдал тебе Дженнингса, президента Соединенных Штатов!
— Но вы не сказали мне, почему вы сделали это. Вы не объяснили мне, что вашу основную озабоченность вызывает Эван Кендрик. Это человек, на кандидатуре которого вы остановились!
— Это тебя не касается! — возразил Уинтерс. — Ты не вправе вмешиваться в подобные дела, поскольку никакие законы не были нарушены.
— Хотелось бы думать, что вы верите в это, но, если это так, боюсь, вы очень ошибаетесь. Заключив договор с талантом, вроде вашего европейца, вы уже как бы воспринимаете методы его работы, а они весьма сомнительны. Политическое вымогательство с помощью шантажа, подкуп законодательной власти, кража сверхсекретных документов — именно эти методы являются косвенной причиной многих смертей в администрации. И наконец, убийство. Кто скрывался под кодовым именем "С", я не знаю, но он убит.
— Боже милостивый...
— Вот кого вы приняли в свою игру...
— Ты не понимаешь, Митчелл, все было совсем не так!
— Наоборот, именно так!
— Я ничего не знаю об этих ужасных методах, поверь мне!
— Верю, потому что вы наняли профессионала ради цели, а какими средствами он станет манипулировать для ее достижения, вас не интересовало.
— "Нанял" — слишком упрощенческое слово! Он был убежденным человеком, который посвятил свою жизнь служению высокой цели.
— Я в курсе, — сказал Пейтон. — Он из страны, чью национальную честь и гордость растоптали...
— А ты думаешь, здесь у нас торжество справедливости и демократии?
Прошло несколько мгновений, прежде чем Пейтон ответил:
— Мы к этому стремимся. Но тогда ответь, с чьей подачи убили государственного секретаря и всю делегацию на Кипре? Методы, которыми вы пользовались, исключают и справедливость, и совестливость, и демократию, если угодно. Вот что я скажу!
— Но, Митчелл, мы все-таки нашли справедливого и совестливого человека. Его невозможно обмануть, ибо он проницателен, невозможно купить, ибо он честен.
— Я не вижу изъяна в вашем выборе, доктор Уинтерс.
— Так где мы сейчас?
— Мы перед выбором, — ответил Пейтон. — Но у меня он есть, а у вас его нет.
Они держали друг друга в объятиях. Калейла откинулась назад, глядя на него и проводя ладонью по его шевелюре:
— Дорогой, ты действительно хочешь сделать это?
— Ты забываешь, родная, что большую часть своей сознательной жизни я постоянно сталкивался со склонностью арабов к переговорам.
— Называть это переговорами было бы преувеличением, но, конечно, не обманом! Ведь они с подозрением относятся ко всему, что ты скажешь.
— Им захочется поверить мне. Так уж устроен мир! Мы всегда готовы принимать желаемое за действительное. И потом, когда я их увижу, встречусь с ними, мне будет абсолютно все равно, поверят они мне или нет.
— Мне, Эван, не по душе этот твой настрои! — сказала Калейла. — Они моральные пигмеи, то есть подножка — это их уровень. Они станут действовать низко и грязно. Убьют, привяжут к ногам камень, и окажешься ты на дне Тихого океана.
— Тогда придется им сказать, что у меня в офисе знают, где я буду сегодня вечером.
— Это случится не сегодня, дорогой. Низко и грязно не значит глупо. Там всего понамешано. Неизвестно, кого Боллингер пригласил на встречу с тобой. Одно могу посоветовать — используй свое общепризнанное спокойствие и будь убедительным.
Зазвонил телефон, и Эван направился к нему.
— Пришла машина. — Он обернулся к Калейле. — Серая, с затемненными окнами, как и подобает машине из резиденции вице-президента в горах.
Стройный мужчина торопливо прошел к выходу аэровокзала международного аэропорта в Сан-Диего. На правом плече висела на ремне спортивная сумка, а в левой руке он держал медицинский саквояж черного цвета. Автоматические стеклянные двери захлопнулись за ним, едва только он вышел на бетонированную площадку стоянки такси. На минуту он остановился, затем направился к первой машине, открыл дверь. Водитель мгновенно опустил газету, которую читал до этого.
— Думаю, вы свободны, — бросил пассажир, усаживаясь на сиденье рядом с водителем.
— Никаких поездок дольше часа, мистер! Я обязан поставить машину на ночь в таксопарк.
— Успеете.
— Куда ехать?
— В горы. Я знаю дорогу. Я покажу.
— Пожалуйста, точный адрес, мистер. Это закон.
— Калифорнийская резиденция вице-президента США годится?
— Вот это совсем другое дело! — ответил водитель с ухмылкой.
Такси тронулось рывком, и пассажир, известный каждому на юго-западе Колорадо как доктор Юджин Лайонс, резко дернулся. Однако он не заметил этого маневра, так как собственный гнев заслонял все остальное. Он человек, которому задолжали, человек, которого обманули...
— Я понял.
— Я собираюсь в логово.
— К Боллингеру?
— Я проделал то же самое в Маскате.
— Можно выиграть в одном месте и проиграть в другом. Однажды успех, дважды поражение. Эти люди играют круто.
— Так же, как и я. Я достану их, я расколю их...
— Что ж, мы будем постоянно следить за тобой.
— Нет! Это должно быть сольное выступление. У них есть то, что ты называешь аппаратурой. Повсюду «жучки» и скрытые камеры. Буду действовать самостоятельно. Смысл моей игры будет заключаться вот в чем — пусть поверят в то, что меня можно заставить уйти из политики.
— Это противоречит тому, что они видели и слышали о тебе. Не сработает, Кендрик. Вот что я хочу сказать.
— Сработает, если я им кое-что поведаю.
— Что именно?
— Скажу, что отправился в Оман исключительно в своих собственных интересах. Объясню, что надумал снова сделать большие деньги. Это то, что они поймут обязательно.
— Неубедительно. Закидают тебя вопросами, и ты проколешься.
— Исключено! На каждый вопрос я дам убедительный ответ. Попытаюсь им внушить, что деньги для меня — все. Скажу, что поэтому у меня великолепные отношения с самыми могущественными людьми в султанате и полная защита правительства. Пусть проверят у Ахмата. Он с удовольствием все подтвердит. Я даже в тюрьме не прокололся. Захотел получить информацию о Махди и добился.
— Я убежден, есть бреши, которые чреваты проколами, — сказал Пейтон, делая пометки, которые он позже порвал.
— Проколов не будет! Ни одного! И только это и имеет значение. Пленка европейца многое объясняет. У них миллиарды, чтобы закрепиться на следующие пять лет, и они не ослабят свой статус-кво ни на йоту. Они воспринимают меня как угрозу себе, и я обязан усыпить их бдительность.
— Подлинный Савонарола.
— Никакого фанатизма! Просто я чертовски зол. Я для них являюсь угрозой их благополучию.
— Ну да! Не позволишь запустить лапу в карман налогоплательщика.
— Правильно. Они хотят убрать меня, и я постараюсь убедить их, что готов уйти из политики, но, мол, у меня проблема.
— Какая?
— Я, прежде всего, бизнесмен, инженер-строитель по образованию и профессии. А пост вице-президента вынесет меня на мировой уровень, тогда как я намереваюсь вернуться в частный сектор. Как вы думаете, какова будет реакция Боллингера и его советников?
— Надо подумать! По моему мнению, они предложат тебе финансовое обеспечение.
— Правильно! Но мне нужны гарантии, и немедленно, с тем чтобы я мог твердо отказаться от занесения меня в списки по выборам президента и вице-президента.
— Они не поверят тебе.
— Я предложу им обсудить это на встрече с их лидерами. Раскрою свои планы. Если они сумеют убедить меня, что им можно доверять, буду действовать соответственно. Думаю, они будут очень стараться, но к тому времени это уже будет не важно.
— Что ж, разумно! — согласился Пейтон. — Ты хотя бы будешь знать, что они собой представляют. Должен сказать, Эван, что это подходяще, просто замечательно подходяще.
— Хорошая деловая практика, Митч, вот и все.
— Думается все же, они ни за что не поверят, что ты собираешься обратно на Ближний и Средний Восток. Ситуация там неустойчивая.
— Я не скажу, что собираюсь обратно на следующей неделе, я скажу «в будущем». И конечно, я не упомяну о Средиземноморье. Буду говорить об Эмиратах и Бахрейне, Кувейте и Катаре, даже об Омане и Саудовской Аравии. Словом, о государствах Персидского залива, где работала «группа Кендрика». Я возвращаюсь обратно в частный сектор, вот и все.
— Ну ты смотри! Ты даже меня убедил.
— А я и на самом деле бизнесмен, Митч. Деловой человек, стало быть. Поэтому и собираюсь к ним.
— Когда?
— Через пару минут позвоню Боллингеру. Думаю, он откликнется.
— Мало вероятно! Узнает Лэнгфорд Дженнингс, накрутит Боллингеру хвост.
— Не узнает. Я дам ему фору. Пусть соберет свое стадо, для этого нужно время. Попрошу о встрече во вторую половину дня.
— Лучше вечером, — посоветовал начальник Отдела спецопераций. — После работы. И пожалуйста, никакой двусмысленности. Скажи, что хочешь воспользоваться черным ходом, чтобы избежать встречи с его людьми и прессой. Это объяснит твое поведение.
— Отлично, Митч!
— Просто хорошая деловая практика, конгрессмен.
* * *
Капитан-лейтенант ВМС Джон Демартин, в джинсах и футболке, поливал обивку переднего сиденья чистящей жидкостью, пытаясь удалить пятна крови. «Ни черта не получается!» — сокрушался он. Придется сказать детишкам, что пролил вишневую шипучку, когда возвращался домой с аэродрома.Демартин прочитал статью в утренней газете, в которой упоминалось его имя и утверждалось, будто смерть раненого неизвестного, которого он подобрал, связана с наркотиками. Однако это не убедило пилота. Он никогда не общался с наркоторговцами, однако предполагал, что наркодельцы, в случае если они смертельно ранены, впадают в панику и не способны так любезно держаться и оставаться такими вежливыми.
Нажимая на обивку сиденья, Демартин усердно работал щеткой. Неожиданно костяшки пальцев коснулись чего-то твердого. Это оказалась записка, сложенная вчетверо. Он вытащил ее и прочитал, разбирая слова сквозь пятна крови:
«Сроч. Макс. секр. Контакт 3016211133 с — ликв.».
Последние буквы плыли, как если бы уже не было сил, чтобы дописать их. Джон Демартин прикрыл дверцу машины и поспешил домой. Войдя в дом, он проследовал в гостиную и поднял телефонную трубку. Он знал, кому звонить. Через несколько секунд секретарша ВМС соединила его с шефом разведки авиабазы.
— Джим, это Джон Демартин.
— Привет! Читал о том происшествии прошлой ночью. Чего только летчики не сделают ради травки... Ты берешь меня на Рыбалку в субботу?
— Джим, я звоню тебе по поводу минувшей ночи.
— Да? А что такое?
— Джим, не знаю, кто тот парень, но не думаю, что это имеет какое-то отношение к наркотикам. Кроме того, несколько минут назад я нашел записку в сиденье, на котором он сидел. Она в крови, но уж ты позволь мне прочитать ее.
— Валяй! Я взял карандаш.
Демартин озвучил слова, буквы и цифры.
— В этом есть какой-то смысл? — спросил он, кончив читать.
— Наверно, есть, — произнес шеф разведки. — Джон, опиши-ка поточнее, что случилось прошлой ночью. Заметка в газете довольно поверхностная.
Демартин сразу сказал, что раненый говорил на отличном английском, но с акцентом. А закончил сообщением, что раненый упал перед ларьком с фруктами и умер.
— Как ты думаешь, он понимал, что тяжело ранен? — спросил Джим.
— Если он не понимал, то понимал я. Я не хотел останавливаться, когда он сказал, что ему надо позвонить. Но он настаивал — я имею в виду, он умолял. Не столько словами, сколько глазами... Я долго не забуду их.
— Но ведь ты не сомневался, что он вернется обратно.
— Ни капельки. Думаю, ему было очень надо кому-то позвонить. Даже когда он падал, все тянулся к телефону на прилавке.
— Оставайся на месте, я скоро перезвоню тебе. Летчик положил трубку, подошел к дальнему окну, выходящему на внутренний дворик с бассейном. Двое его детей плескались и кричали друг на друга. А жена, лежа в шезлонге, читала «Уолл-Стрит джорнал». Привычка, за которую он был ей благодарен. Благодаря ей они могли жить на сумму, несколько превышающую его заработок. Зазвонил телефон, и он бросился к нему:
— Джим?
— Джон, я буду говорить так ясно, как только смогу, хотя пока далеко не все ясно. Здесь у нас один парень, которого нам одолжили в Вашингтоне, он больше меня знаком с такого рода делами, и вот что он хочет чтобы ты сделал... Н-да...
— Что? Говори...
— Сожги записку и забудь о ней.
* * *
Офицер ЦРУ в помятом костюме потянулся к маленькому желтому ящику запоминающего устройства большой емкости, прижимая к левому уху трубку.— Вы все поняли? — спросил Щапофф, более известный под кличкой Имбирный Пряник.
— Да, — протянул Пейтон, словно информация одновременно поразила и озадачила его.
— Как я понимаю, этот парень, кто бы он ни был, соединил «срочно» и «максимальную секретность», рассчитывая, что, если сделает это, у того морского офицера хватит ума позвонить в службу безопасности, а не копам.
— Именно это он и сделал, — согласился Пейтон.
— Затем «безопасность» найдет «надежные контакты» и доставит сообщение. Он думал, что оно попадет к нужным людям.
— Сообщение состоит в том, что с кем-то на букву "С" покончено.
— У нас есть операция под кодом "С"?
— Нет.
— Может быть, это «служба» или «союз»?
— Сомневаюсь, — сказал Пейтон.
— Почему?
— Потому что в данном случае это последняя передача в эстафете. Дальше сообщение не пошло бы.
— Откуда вы знаете?
— Телефонный код «3-0-1» принадлежит Мэриленду, и я узнал номер. Он нигде не зарегистрирован и очень личный.
Пейтон откинулся в кресле, представив себе, что ощущают алкоголики, когда думают, что не могут прожить и часа без очередной порции спиртного, которая означает шаг назад от реальности. До смешного нелогичное логично! Тот, к кому прислушиваются президенты, кого знают лидеры страны, кто всегда на первый план ставит интересы нации, человек без страха и упрека, без заискиваний, объективно мыслящий... выбрал будущее. Выбрал малоизвестного, но, правда, выдающегося конгрессмена. Выбрал и ведет своего помазанника по политическим лабиринтам, пока тот не выберется на просторы средств массовой информации. Но уже не птенец, а практик, с которым следует считаться. Затем неожиданно, с дерзновенностью грома среди ясного неба, стране поведают его историю, и нацию она ошеломит. Да и большинство стран мира! Гигантская волна славы вынесет этого «помазанника» к власти. К Белому дому... Самуил Уинтерс, однако, нарушил правила, и, что значительно серьезнее, ценой многих жизней. Мистер А не упал с неба в нужный момент. Он выполнял поручение Самуила Уинтерса.
Директор Отдела спецопераций поднял трубку и тронул клавиши с цифрами на панели телефонного аппарата.
— Доктор Уинтерс, — сказал он в ответ на лаконичное «да». — Это Пейтон.
— Ужасный день был, доктор.
— Я не использую этот титул уже много лет.
— Жаль! Ты бы был блестящим ученым.
— Вы получали какие-либо известия от мистера А со вчерашнего вечера?
— Нет. Хотя его информация оказалась трагически пророческой, не было причин звонить мне. Как я уже говорил тебе, Митчелл, человек, который использует его, гораздо более отдаленный мой знакомый, если сравнивать с тобой, предложил, чтобы он связался со мной... как сделал ты. Моя репутация превосходит мое предполагаемое влияние.
— Благодаря вам я познакомился с президентом, — заметил Пейтон, закрывая глаза на ложь Самуила Уинтерса.
— Да, это так. Новость, которую ты мне сообщил, потрясающая, так же как и новость мистера А. В его случае я, естественно, подумал о тебе. Я не был уверен, что Лэнгфорд либо его люди так же компетентны, как и ты...
— Очевидно, это не так, — прервал собеседника Пейтон.
— Я уверен, ты сделал все, что мог.
— Вернемся к мистеру А, доктор Уинтерс.
— Да?
— Он убит.
На другом конце провода возникла пауза, а когда Уинтерс заговорил, голос у него стал глухим и сдавленным.
— Что это ты говоришь?
— И кто-то, известный вам под кодовым именем "С", уничтожен.
— О Боже! — сказал громким шепотом руководитель организации «Инвер Брасс». — Каким образом ты получил эту... информацию?
— Боюсь, это тайна даже от вас.
— Черт тебя побери, я сдал тебе Дженнингса, президента Соединенных Штатов!
— Но вы не сказали мне, почему вы сделали это. Вы не объяснили мне, что вашу основную озабоченность вызывает Эван Кендрик. Это человек, на кандидатуре которого вы остановились!
— Это тебя не касается! — возразил Уинтерс. — Ты не вправе вмешиваться в подобные дела, поскольку никакие законы не были нарушены.
— Хотелось бы думать, что вы верите в это, но, если это так, боюсь, вы очень ошибаетесь. Заключив договор с талантом, вроде вашего европейца, вы уже как бы воспринимаете методы его работы, а они весьма сомнительны. Политическое вымогательство с помощью шантажа, подкуп законодательной власти, кража сверхсекретных документов — именно эти методы являются косвенной причиной многих смертей в администрации. И наконец, убийство. Кто скрывался под кодовым именем "С", я не знаю, но он убит.
— Боже милостивый...
— Вот кого вы приняли в свою игру...
— Ты не понимаешь, Митчелл, все было совсем не так!
— Наоборот, именно так!
— Я ничего не знаю об этих ужасных методах, поверь мне!
— Верю, потому что вы наняли профессионала ради цели, а какими средствами он станет манипулировать для ее достижения, вас не интересовало.
— "Нанял" — слишком упрощенческое слово! Он был убежденным человеком, который посвятил свою жизнь служению высокой цели.
— Я в курсе, — сказал Пейтон. — Он из страны, чью национальную честь и гордость растоптали...
— А ты думаешь, здесь у нас торжество справедливости и демократии?
Прошло несколько мгновений, прежде чем Пейтон ответил:
— Мы к этому стремимся. Но тогда ответь, с чьей подачи убили государственного секретаря и всю делегацию на Кипре? Методы, которыми вы пользовались, исключают и справедливость, и совестливость, и демократию, если угодно. Вот что я скажу!
— Но, Митчелл, мы все-таки нашли справедливого и совестливого человека. Его невозможно обмануть, ибо он проницателен, невозможно купить, ибо он честен.
— Я не вижу изъяна в вашем выборе, доктор Уинтерс.
— Так где мы сейчас?
— Мы перед выбором, — ответил Пейтон. — Но у меня он есть, а у вас его нет.
* * *
19.25. Сан-Диего.Они держали друг друга в объятиях. Калейла откинулась назад, глядя на него и проводя ладонью по его шевелюре:
— Дорогой, ты действительно хочешь сделать это?
— Ты забываешь, родная, что большую часть своей сознательной жизни я постоянно сталкивался со склонностью арабов к переговорам.
— Называть это переговорами было бы преувеличением, но, конечно, не обманом! Ведь они с подозрением относятся ко всему, что ты скажешь.
— Им захочется поверить мне. Так уж устроен мир! Мы всегда готовы принимать желаемое за действительное. И потом, когда я их увижу, встречусь с ними, мне будет абсолютно все равно, поверят они мне или нет.
— Мне, Эван, не по душе этот твой настрои! — сказала Калейла. — Они моральные пигмеи, то есть подножка — это их уровень. Они станут действовать низко и грязно. Убьют, привяжут к ногам камень, и окажешься ты на дне Тихого океана.
— Тогда придется им сказать, что у меня в офисе знают, где я буду сегодня вечером.
— Это случится не сегодня, дорогой. Низко и грязно не значит глупо. Там всего понамешано. Неизвестно, кого Боллингер пригласил на встречу с тобой. Одно могу посоветовать — используй свое общепризнанное спокойствие и будь убедительным.
Зазвонил телефон, и Эван направился к нему.
— Пришла машина. — Он обернулся к Калейле. — Серая, с затемненными окнами, как и подобает машине из резиденции вице-президента в горах.
* * *
20.07. Сан-Диего.Стройный мужчина торопливо прошел к выходу аэровокзала международного аэропорта в Сан-Диего. На правом плече висела на ремне спортивная сумка, а в левой руке он держал медицинский саквояж черного цвета. Автоматические стеклянные двери захлопнулись за ним, едва только он вышел на бетонированную площадку стоянки такси. На минуту он остановился, затем направился к первой машине, открыл дверь. Водитель мгновенно опустил газету, которую читал до этого.
— Думаю, вы свободны, — бросил пассажир, усаживаясь на сиденье рядом с водителем.
— Никаких поездок дольше часа, мистер! Я обязан поставить машину на ночь в таксопарк.
— Успеете.
— Куда ехать?
— В горы. Я знаю дорогу. Я покажу.
— Пожалуйста, точный адрес, мистер. Это закон.
— Калифорнийская резиденция вице-президента США годится?
— Вот это совсем другое дело! — ответил водитель с ухмылкой.
Такси тронулось рывком, и пассажир, известный каждому на юго-западе Колорадо как доктор Юджин Лайонс, резко дернулся. Однако он не заметил этого маневра, так как собственный гнев заслонял все остальное. Он человек, которому задолжали, человек, которого обманули...
Глава 39
Вице-президент США Орсон Боллингер встретил Кендрика довольно тепло. Можно сказать, дружески.
— Конгрессмен, — сказал он, широко улыбаясь, — рад приветствовать вас в своей калифорнийской обители. Все уже собрались и...
— Все? — прервал его Кендрик.
— Не все, конечно, а только те, кого удалось оповестить о том, что состоится встреча по вашей просьбе. Всего семь человек. Прошу! — Жестом он пригласил Кендрика следовать за ним.
Они вошли в просторную библиотеку, где было все как полагается — высокий потолок, тяжелые переплеты окон, обшитые дубом стены, кожаная мебель и повсюду стеллажи с книгами. Впрочем, огромное помещение весьма смахивало на склеп, хотя голос вице-президента прозвучал довольно гулко:
— Господа, знакомьтесь! Это конгрессмен Эван Кендрик, по чьей инициативе мы сегодня собрались.
Орсон Боллингер быстро представил всех сидящих за овальным дубовым столом, но Кендрик мгновенно уловил, что имена и фамилии, а также должности некоторых из присутствующих на самом деле не соответствуют действительности. Он внимательно вглядывался в лица, как будто собирался писать их портреты.
— Господа, — продолжил Боллингер, опускаясь в полукресло с высокой спинкой и указывая Эвану на кресло рядом, — мы решили не устраивать официальный прием по случаю Рождества в связи с безвременной кончиной наших дорогих Эндрю и Ардис. — Боллингер помолчал. — Ардис не мыслила себе жизни без него. Надо было видеть их вместе, чтобы понять и оценить их бесконечную любовь и нежность. После этих слов последовали кивки и междометия, выражающие полное согласие с мнением вице-президента.
— Я полностью разделяю вашу скорбь, господин вице-президент, — сказал Кендрик, приняв удрученный вид. — Как вам, должно быть, известно, я познакомился с миссис Ванвландерен много лет назад в Саудовской Аравии. Замечательная была женщина. И такая, я бы сказал, впечатлительная...
— Нет, конгрессмен, я это не знал...
— Теперь это уже не имеет значения. Во всяком случае, я Ардис Ванвландерен никогда не забуду. Повторяю, изумительная была женщина...
— Конгрессмен, мы собрались здесь по вашей просьбе, — сказал первый помощник Орсона Боллингера. — Нам известно о мерах, предпринятых против вице-президента в Чикаго, и, как мы понимаем, вполне возможно, вы в том не принимали участия.
— Я уже объяснил вице-президенту, мне об этом ничего не было известно, поскольку у меня совершенно иные планы, не имеющие никакого отношения к политической деятельности.
— Тогда почему бы вам открыто не объявить о вашем нежелании участвовать в выборах? — спросил второй помощник.
— Думаю, все не так просто, как нам кажется. Не правда ли? Я был бы неискренним, если бы сказал, что мне не польстило это предложение. И в течение пяти дней мои люди зондировали почву как среди рядовых членов, так и среди лидеров моей партии. Они пришли к выводу, что моя кандидатура наиболее выигрышная.
— Но ведь вы только что сказали, что у вас другие планы, — заметил человек весьма плотного телосложения в серых фланелевых брюках и темно-синем блейзере с металлическими пуговицами желтого цвета.
— Я сказал, что у меня иные планы, но еще ничего не решено окончательно.
— Какова ваша точка зрения, конгрессмен, относительно приостановки своей компании? — спросил первый помощник.
— Этот вопрос, думаю, следует обсуждать вице-президенту и мне. Не правда ли?
— Здесь мои люди, — заметил Боллингер.
— Понимаю, сэр. Но здесь нет моих людей. К примеру, мне бы не помешало по кое-каким вопросам навести справки.
— Вы не производите впечатления человека, которому требуются консультации, — сказал первый помощник Боллингера. — Я видел вас по телевизору. На мой взгляд, у вас вполне устоявшиеся убеждения.
— Да, это так! Я не в силах их изменить, даже если бы и появилось намерение кое от чего отказаться. Тут уж ничего не поделаешь! Как у зебры — полоса темная, полоса светлая...
— Вы, случайно, лошадьми не торгуете? — спросил долговязый молодой человек в футболке и с очень загорелым лицом.
— К вашему сведению, я ничем не торгую и не торговал, — отчеканил Кендрик. — Я просто хочу разъяснить ситуацию, которая не всем ясна, но которая должна быть хорошо понята.
— Не принимайте близко к сердцу то, что говорится необдуманно, — сказал Боллингер, кинув неодобрительный взгляд на своего загорелого консультанта. — Речь идет не о торговле, а о своего рода коммерции, свойственной представителям нашей демократической партии. А теперь, что это за ситуация, которую вы намерены прояснить?
— Естественно, это кризис с заложниками в Омане, в смысле — в Маскате, а также события, имевшие место в Бахрейне. Как мне кажется, это все и способствовало возникновению плана выдвижения меня на более высокий пост. — Присутствующие устремили свои взоры на конгрессмена. Каждый решил, что с минуты на минуту узнает нечто весьма важное, что немедленно развеет миф о герое Омана. — Я отправился в Маскат, — продолжил Эван, — поскольку понял, что за спиной палестинских террористов стоит тот, кто, говоря образно, выдавил меня и мою фирму из бизнеса и прибрал к своим рукам мои миллионы.
— Значит, вы руководствовались исключительно мстительными побуждениями? — спросил помощник в блейзере с золотыми пуговицами.
— Никаких мстительных побуждений! О чем вы? — возмутился Кендрик. — Я решил вернуть свою компанию. Я всегда этого хотел, и это намерение не покидает меня вот уже много лет. Думаю, когда вернусь туда, соберу по частям то, что утратил.
— Стало быть, вы собираетесь вернуться? — спросил третий советник, с обветренным красным лицом и с бостонским выговором. — Обратно на Ближний Восток? — уточнил он.
— Я намерен вернуться в регион Персидского залива. Это — не Ливан, Сирия или Ливия, где Каддафи. Это совсем другие страны — Эмираты, Бахрейн, Катар. Это — Абу-Даби, Дубай. Из Европы поступают сообщения, что в странах Персидского залива повсюду начинается строительство, так что мне пора туда.
— Но ведь вы продали свою компанию! — заметил загорелый тип в футболке.
— Я не собирался ее продавать. Меня вынудили это сделать. К тому же я продал компанию всего лишь за пятую часть ее стоимости. Но в принципе начать все с самого начала — не такая уж для меня проблема. Разумеется, когда-то я испытывал сложности, если сравнивать мои капиталовложения с капиталами фирм Западной Германии, Франции, Японии, но зато у меня обширные контакты. Таких связей, как у меня, пожалуй, нет ни у кого.
Кендрик вел свою партию сдержанно. Он лишь намекнул на покровительство и помощь, которую ему оказывали министры и официальные лица, занимавшие высокие посты в правительствах Омана и Бахрейна в период кризиса с заложниками. Посчитав, что он несколькими штрихами набросал вполне убедительные контуры картины, Кендрик замолчал.
Присутствующие обменялись многозначительными взглядами. Вице-президент едва заметно кивнул своему помощнику в темно-синем блейзере. Тот сказал:
— Вы меня убедили! В самом деле, работа на государственном посту с окладом в сто пятьдесят тысяч в год не для вас. Теперь я понимаю, почему многие считают, будто вы никакой не политик.
— Фактор времени тоже нельзя сбрасывать со счетов, — заметил Кендрик. — Через пять лет я подойду к сорокалетнему рубежу. И начни я свою политическую карьеру завтра, мне понадобится целых два года, а то и три, чтобы все освоить. И уж наверняка первый год я буду спотыкаться на каждом шагу. Так что вам, господин вице-президент, я не конкурент. Ни с какой стороны! К тому же хочу подчеркнуть, что мои возможности сильно преувеличены средствами массовой информации.
Когда одновременно заговорили несколько человек, Боллингер сделал останавливающий жест рукой, и все мгновенно замолчали.
— Продолжайте, конгрессмен! — сказал он.
— Итак, я полагаю, все достаточно ясно. Думается, ни у кого нет сомнений в том, что Дженнингс одержит на выборах убедительную победу, хотя у него могут возникнуть проблемы с сенатом. Предположим, мне повезет, я окажусь в списках и стану вице-президентом, это будет означать, что я приобрету со временем международное влияние, вес и возможности, о которых я когда-либо мог мечтать.
— Вот, оказывается, что вас во всем этом привлекает! — выкрикнул загорелый тип в футболке. — Использовать ответственный пост для своей личной выгоды? Ну, знаете ли...
Все замолчали. Возникла неловкая пауза.
— Если бы я не отдавал себе отчета в том, что ваше заявление — обыкновенное проявление эмоций под влиянием остроты момента, я бы мог оскорбиться, — сказал Кендрик весьма сдержанным тоном. — А ведь я просто-напросто констатирую очевидный факт, который вполне может иметь место. Однако я не собираюсь ничего утаивать от вице-президента Боллингера, которого глубоко уважаю. И тем не менее я намерен подчеркнуть, что ни в коем случае не собираюсь манипулировать своими обязательствами перед нацией. Одним словом, я хочу довести до вашего сведения, господин вице-президент, до сведения всех здесь присутствующих, что так, как работает на благо страны и нации ныне действующий вице-президент, я не сумею.
— Конгрессмен, — сказал он, широко улыбаясь, — рад приветствовать вас в своей калифорнийской обители. Все уже собрались и...
— Все? — прервал его Кендрик.
— Не все, конечно, а только те, кого удалось оповестить о том, что состоится встреча по вашей просьбе. Всего семь человек. Прошу! — Жестом он пригласил Кендрика следовать за ним.
Они вошли в просторную библиотеку, где было все как полагается — высокий потолок, тяжелые переплеты окон, обшитые дубом стены, кожаная мебель и повсюду стеллажи с книгами. Впрочем, огромное помещение весьма смахивало на склеп, хотя голос вице-президента прозвучал довольно гулко:
— Господа, знакомьтесь! Это конгрессмен Эван Кендрик, по чьей инициативе мы сегодня собрались.
Орсон Боллингер быстро представил всех сидящих за овальным дубовым столом, но Кендрик мгновенно уловил, что имена и фамилии, а также должности некоторых из присутствующих на самом деле не соответствуют действительности. Он внимательно вглядывался в лица, как будто собирался писать их портреты.
— Господа, — продолжил Боллингер, опускаясь в полукресло с высокой спинкой и указывая Эвану на кресло рядом, — мы решили не устраивать официальный прием по случаю Рождества в связи с безвременной кончиной наших дорогих Эндрю и Ардис. — Боллингер помолчал. — Ардис не мыслила себе жизни без него. Надо было видеть их вместе, чтобы понять и оценить их бесконечную любовь и нежность. После этих слов последовали кивки и междометия, выражающие полное согласие с мнением вице-президента.
— Я полностью разделяю вашу скорбь, господин вице-президент, — сказал Кендрик, приняв удрученный вид. — Как вам, должно быть, известно, я познакомился с миссис Ванвландерен много лет назад в Саудовской Аравии. Замечательная была женщина. И такая, я бы сказал, впечатлительная...
— Нет, конгрессмен, я это не знал...
— Теперь это уже не имеет значения. Во всяком случае, я Ардис Ванвландерен никогда не забуду. Повторяю, изумительная была женщина...
— Конгрессмен, мы собрались здесь по вашей просьбе, — сказал первый помощник Орсона Боллингера. — Нам известно о мерах, предпринятых против вице-президента в Чикаго, и, как мы понимаем, вполне возможно, вы в том не принимали участия.
— Я уже объяснил вице-президенту, мне об этом ничего не было известно, поскольку у меня совершенно иные планы, не имеющие никакого отношения к политической деятельности.
— Тогда почему бы вам открыто не объявить о вашем нежелании участвовать в выборах? — спросил второй помощник.
— Думаю, все не так просто, как нам кажется. Не правда ли? Я был бы неискренним, если бы сказал, что мне не польстило это предложение. И в течение пяти дней мои люди зондировали почву как среди рядовых членов, так и среди лидеров моей партии. Они пришли к выводу, что моя кандидатура наиболее выигрышная.
— Но ведь вы только что сказали, что у вас другие планы, — заметил человек весьма плотного телосложения в серых фланелевых брюках и темно-синем блейзере с металлическими пуговицами желтого цвета.
— Я сказал, что у меня иные планы, но еще ничего не решено окончательно.
— Какова ваша точка зрения, конгрессмен, относительно приостановки своей компании? — спросил первый помощник.
— Этот вопрос, думаю, следует обсуждать вице-президенту и мне. Не правда ли?
— Здесь мои люди, — заметил Боллингер.
— Понимаю, сэр. Но здесь нет моих людей. К примеру, мне бы не помешало по кое-каким вопросам навести справки.
— Вы не производите впечатления человека, которому требуются консультации, — сказал первый помощник Боллингера. — Я видел вас по телевизору. На мой взгляд, у вас вполне устоявшиеся убеждения.
— Да, это так! Я не в силах их изменить, даже если бы и появилось намерение кое от чего отказаться. Тут уж ничего не поделаешь! Как у зебры — полоса темная, полоса светлая...
— Вы, случайно, лошадьми не торгуете? — спросил долговязый молодой человек в футболке и с очень загорелым лицом.
— К вашему сведению, я ничем не торгую и не торговал, — отчеканил Кендрик. — Я просто хочу разъяснить ситуацию, которая не всем ясна, но которая должна быть хорошо понята.
— Не принимайте близко к сердцу то, что говорится необдуманно, — сказал Боллингер, кинув неодобрительный взгляд на своего загорелого консультанта. — Речь идет не о торговле, а о своего рода коммерции, свойственной представителям нашей демократической партии. А теперь, что это за ситуация, которую вы намерены прояснить?
— Естественно, это кризис с заложниками в Омане, в смысле — в Маскате, а также события, имевшие место в Бахрейне. Как мне кажется, это все и способствовало возникновению плана выдвижения меня на более высокий пост. — Присутствующие устремили свои взоры на конгрессмена. Каждый решил, что с минуты на минуту узнает нечто весьма важное, что немедленно развеет миф о герое Омана. — Я отправился в Маскат, — продолжил Эван, — поскольку понял, что за спиной палестинских террористов стоит тот, кто, говоря образно, выдавил меня и мою фирму из бизнеса и прибрал к своим рукам мои миллионы.
— Значит, вы руководствовались исключительно мстительными побуждениями? — спросил помощник в блейзере с золотыми пуговицами.
— Никаких мстительных побуждений! О чем вы? — возмутился Кендрик. — Я решил вернуть свою компанию. Я всегда этого хотел, и это намерение не покидает меня вот уже много лет. Думаю, когда вернусь туда, соберу по частям то, что утратил.
— Стало быть, вы собираетесь вернуться? — спросил третий советник, с обветренным красным лицом и с бостонским выговором. — Обратно на Ближний Восток? — уточнил он.
— Я намерен вернуться в регион Персидского залива. Это — не Ливан, Сирия или Ливия, где Каддафи. Это совсем другие страны — Эмираты, Бахрейн, Катар. Это — Абу-Даби, Дубай. Из Европы поступают сообщения, что в странах Персидского залива повсюду начинается строительство, так что мне пора туда.
— Но ведь вы продали свою компанию! — заметил загорелый тип в футболке.
— Я не собирался ее продавать. Меня вынудили это сделать. К тому же я продал компанию всего лишь за пятую часть ее стоимости. Но в принципе начать все с самого начала — не такая уж для меня проблема. Разумеется, когда-то я испытывал сложности, если сравнивать мои капиталовложения с капиталами фирм Западной Германии, Франции, Японии, но зато у меня обширные контакты. Таких связей, как у меня, пожалуй, нет ни у кого.
Кендрик вел свою партию сдержанно. Он лишь намекнул на покровительство и помощь, которую ему оказывали министры и официальные лица, занимавшие высокие посты в правительствах Омана и Бахрейна в период кризиса с заложниками. Посчитав, что он несколькими штрихами набросал вполне убедительные контуры картины, Кендрик замолчал.
Присутствующие обменялись многозначительными взглядами. Вице-президент едва заметно кивнул своему помощнику в темно-синем блейзере. Тот сказал:
— Вы меня убедили! В самом деле, работа на государственном посту с окладом в сто пятьдесят тысяч в год не для вас. Теперь я понимаю, почему многие считают, будто вы никакой не политик.
— Фактор времени тоже нельзя сбрасывать со счетов, — заметил Кендрик. — Через пять лет я подойду к сорокалетнему рубежу. И начни я свою политическую карьеру завтра, мне понадобится целых два года, а то и три, чтобы все освоить. И уж наверняка первый год я буду спотыкаться на каждом шагу. Так что вам, господин вице-президент, я не конкурент. Ни с какой стороны! К тому же хочу подчеркнуть, что мои возможности сильно преувеличены средствами массовой информации.
Когда одновременно заговорили несколько человек, Боллингер сделал останавливающий жест рукой, и все мгновенно замолчали.
— Продолжайте, конгрессмен! — сказал он.
— Итак, я полагаю, все достаточно ясно. Думается, ни у кого нет сомнений в том, что Дженнингс одержит на выборах убедительную победу, хотя у него могут возникнуть проблемы с сенатом. Предположим, мне повезет, я окажусь в списках и стану вице-президентом, это будет означать, что я приобрету со временем международное влияние, вес и возможности, о которых я когда-либо мог мечтать.
— Вот, оказывается, что вас во всем этом привлекает! — выкрикнул загорелый тип в футболке. — Использовать ответственный пост для своей личной выгоды? Ну, знаете ли...
Все замолчали. Возникла неловкая пауза.
— Если бы я не отдавал себе отчета в том, что ваше заявление — обыкновенное проявление эмоций под влиянием остроты момента, я бы мог оскорбиться, — сказал Кендрик весьма сдержанным тоном. — А ведь я просто-напросто констатирую очевидный факт, который вполне может иметь место. Однако я не собираюсь ничего утаивать от вице-президента Боллингера, которого глубоко уважаю. И тем не менее я намерен подчеркнуть, что ни в коем случае не собираюсь манипулировать своими обязательствами перед нацией. Одним словом, я хочу довести до вашего сведения, господин вице-президент, до сведения всех здесь присутствующих, что так, как работает на благо страны и нации ныне действующий вице-президент, я не сумею.