Ламли Брайан. Некроскоп

   Вот почти в точности его слова — я их хорошо запомнил. Я думал, что он просто бредит. Может быть, он был историком? В том, что он человек образованный, я не сомневался. Огонь подкрадывался все ближе, жара стала нестерпимой. Я не мог больше оставаться рядом с ним, но в то же время не мог его бросить, во всяком случае пока он находится в сознании. Я достал кусок ваты и бутылочку с хлороформом...
   Угадав мои намерения, он выбил откупоренную бутылочку из моих рук. Ее содержимое выплеснулось наружу, вспыхнуло голубоватым пламенем и исчезло.
   «Идиот! — прошипел он. — Так ты убьешь только мою человеческую сущность!»
   Одежда на мне стала нестерпимо горячей, а языки пламени плясали возле самой гладильной доски, подбираясь ближе и ближе. Мне нечем было дышать. Не в силах бросить его, я закричал:
   «Почему вы не умираете? Ради Бога, умрите!»
   «Бог? — он открыто насмехался надо мной. — Ха! Даже если бы я верил в него, рядом с ним для меня нет места! Мне не место в вашем раю, друг мой!»
   На полу среди прочих упавших с письменного стола вещей я заметил нож для разрезания бумаги. С одной стороны он был необычайно острым. Подняв с пола нож, я приблизился к мужчине, собираясь перерезать ему горло. Он как будто прочитал мои мысли.
   "Этого недостаточно, — сказал он. — Голову следует отрезать полностью”.
   "Что вы такое говорите?” — спросил я.
   Он впился в меня глазами и позвал:
   "Подойди ко мне”.
   Не в силах сопротивляться, я склонился над ним и протянул нож. Взяв нож из моих рук, он отшвырнул его в сторону.
   "А теперь мы сделаем по-моему, — сказал он. — Так, как следует поступить”.
   Заглянув в его глаза, я полностью попал под их власть. Взгляд был... магнетическим! Если бы он продолжал молча смотреть на меня такими глазами, я не смог бы сдвинуться с места и сгорел бы вместе с ним. Я был уверен в этом тогда, уверен и сейчас. Искалеченный, раздавленный, распоротый, словно рыба при разделке, он продолжал обладать огромной властью!
   «Пойди на кухню, — сказал он, — и принеси нож для разделки мяса, самый большой. Ну, иди же!»
   Его слова заставили двигаться мои ноги, но глаза, нет, его разум продолжал владеть моим разумом. Я прошел сквозь сгущающийся дым и приближающееся пламя и вернулся обратно. Когда я показал ему принесенный нож, он удовлетворенно кивнул. Комната пылала вовсю, и одежда на мне начала дымиться, а волосы на голове трещали от жара.
   "Твоя награда...” — сказал он.
   "Мне не нужна никакая награда”.
   "Но я хочу, чтобы ты ее получил. Я хочу, чтобы ты знал, кого уничтожишь этой ночью. Моя рубашка... разорви ее у воротника”.
   Я повиновался, а когда наклонился ниже, мне показалось, что во рту у него, чуть приоткрытом в тот момент, двигался не язык, а нечто совсем другое. Он дышал мне в лицо, и запах был зловонным. Я хотел было отвернуться, но он продолжал удерживать меня взглядом, до тех пор пока я не завершил начатое дело. На шее у него на золотой цепочке висел тяжелый золотой медальон. Расстегнув цепочку, я снял ее и положил в карман.
   "Вот так, — вздохнул он. — Я заплатил тебе сполна. А теперь сделай то, что должен”.
   Крепко зажав нож, я поднял было дрожащую руку, но тут...
   «Подожди, — сказал он. — Я испытываю сильное искушение убить тебя. У нас, Вамфири, сильно развито, как вы говорите, чувство самосохранения. Но я знаю, мне не на что надеяться. Та смерть, которую подаришь мне ты, будет чистой и милосердной, в противном случае меня ждут кошмарные муки, медленная и невыносимо страшная гибель в огне. И все-таки я могу нанести тебе удар раньше, чем нанесешь его ты, или одновременно. И тогда нас обоих ждет ужасная смерть. Поэтому... подожди, пока я закрою глаза, и тогда бей — сильно и наверняка, а затем беги! Бей и тут же отскакивай в сторону. Ты все понял?»
   Я кивнул.
   Он закрыл глаза.
   Я нанес удар.
   В тот самый миг, когда прямое блестящее лезвие коснулось его шеи, может быть, чуть раньше, еще до того, как оно отсекло голову, глаза его резко открылись. Но он предупредил меня, и я помнил его слова. Как только голова отлетела и из раны хлестнула кровь, я отпрянул назад. Крутясь и подскакивая, голова катилась среди горящих книг. Но, клянусь Богом, пока она катилась, как бы она ни поворачивалась, полные осуждения глаза неотрывно смотрели в мою сторону! И о Боже! Его рот, его рот и то, что было внутри! Раздвоенный, похожий на змеиный язык, скользкий, дрожащий, блуждающий по губам, мгновенно ставшим из красных мертвенно бледными!..
   Но худшее было впереди — его голова менялась на глазах. Кожа плотно обтянула череп, который в свою очередь изменил форму, превратившись в вытянутую морду огромной собаки или волка. Свирепо горящие глаза, прежде желтые, приобрели цвет крови. Верхние зубы накрыли нижнюю губу, прижав к ней раздвоенный язык, а огромные клыки стали изогнутыми и острыми, как иглы!
   Все это правда! Я видел это! Я видел это наяву! Но длился кошмар несколько мгновений, а потом голова стала на глазах исчезать. Наверное, все дело было в жаре, потому что только невероятный жар мог привести к тому, что голова начала пузыриться и таять. Ужас пригвоздил меня к месту. Я замер, а затем бросился прочь — подальше от по-прежнему не сводящей с меня глаз, чужой, разрушающейся головы, подальше от обезглавленного тела, с которым тоже начало происходить нечто ужасное!.. А потом оно полностью разрушилось...
   Если вы помните, я накрыл тело пиджаком, чтобы не видеть страшных ран. Теперь какая-то невидимая сила изнутри приподняла его, а потом пиджак зашевелился и разлетелся на две половины, которые, кем-то в ярости отброшенные, взлетели к потолку. Вслед за этим из живота буквально выскочило заостренное на конце щупальце — оно было покрыто белыми чешуйками, судорожно извивалось и вертелось во все стороны. Словно дьявольская плетка, оно крутилось в воздухе, изгибалось, будто что-то искало среди дыма и пламени!
   Потом щупальце поползло по полу, судорожно обследуя горящую комнату, но при этом ловко уклоняясь от огня. Я вскочил на стул и скорчился на нем, парализованный ужасом. Со своего возвышения я мог увидеть, что происходило с лежавшим на полу телом: на моих глазах оно стало стремительно разлагаться, превратилось сначала в скелет, с которого осыпались остатки плоти, а затем — в прах. Едва это случилось, щупальце замедлило движение, сократилось и уползло обратно — туда, где прежде лежало тело его хозяина, — а теперь остались лишь части скелета и прах...
   Все это, как вы понимаете, произошло в считанные секунды, гораздо быстрее, чем я вам об этом рассказываю. Я не могу поклясться, что все, о чем я вам рассказал, случилось на самом деле. Но сам я верю, что действительно видел это.
   Так или иначе, но когда потолок накренился еще больше, я буквально скатился со стула, а рухнувшие балки, подняв вверх столб огня и дыма, похоронили под собой комнату, где произошли столь, ужасные события. Не спрашивайте меня, как мне удалось выбраться наружу, — этого я совершенно не помню, — но, когда я мчался прочь, откуда-то из развалин, изнутри, до меня донесся долгий, полный невыразимой муки вопль, одновременно жалобный, ужасный и гневный. Это было стенание, какого я больше в своей жизни не слышал и, надеюсь, не услышу никогда.
   Потом...
   С неба опять посыпались бомбы. Больше я ничего не помню, так как пришел в себя только в полевом госпитале. Я лишился ноги и, как меня тогда уверяли, в какой-то мере разума. Считалось, что это следствие контузии, и я, убедившись в тщетности попыток рассказать правду, вынужден был согласиться с общим мнением. И мое тело, и мой разум стали жертвами той бомбежки...
   Да... Но среди вещей, которые мне вернули при выписке из госпиталя, была та, которая подтверждала правдивость моих воспоминаний. Она и сейчас при мне.

Глава 9

   Поверх жилета Гирешци носил золотую цепь. Из левого кармашка он вытащил серебряные карманные часы, совершенно не гармонировавшие со старинной цепью, а из правого — медальон, о котором говорил. Он передал медальон Драгошани. Затаив дыхание, Драгошани схватил его и буквально впился в него глазами, не обратив никакого внимания на часы и цепь. На лицевой стороне медальона он увидел прекрасной работы геральдический крест, принадлежавший рыцарям святого Иоанна Иерусалимского. Однако крест был кем-то старательно изуродован — во многих местах его пересекали глубокие царапины. А на обратной стороне медальона...
   Драгошани в какой-то степени был готов увидеть то, что увидел: грубо сработанный барельеф, изображающий дьявола, летучую мышь и дракона. Изображение было слишком хорошо ему известно, и сам собой вырвался давно мучивший его вопрос:
   — Вы выяснили его происхождение?
   — Вы имеете в виду геральдическое значение этого изображения? Я пытался. Несомненно оно что-то означает, но мне не удалось установить происхождение именно этого герба, его принадлежность. Я могу вам рассказать о символике дракона или летучей мыши, исходя из местной истории, но что касается дьявола, то связанное с ним довольно... неясно. Я, конечно, пришел к определенным выводам, но это всего лишь догадки, предположения, почти ничем или мало чем под...
   — Нет, — нетерпеливо оборвал его Драгошани. — Я не это имел в виду. Это изображение мне хорошо известно. Что вы знаете о человеке, о том существе, если хотите, которое дало вам медальон? Удалось ли вам что-либо узнать о его жизни?
   Он с нетерпением ждал ответа, сам не до конца понимая, почему задал этот вопрос. Он вырвался у него сам собой, как будто под влиянием порыва.
   Гирешци, кивнув, взял из рук Бориса медальон, цепь и часы.
   — Возможно, вам это покажется странным, потому что, окажись вы на моем месте, после всего что я пережил, вы наверняка постарались бы избежать всего, что может быть связано с подобными вещами. Вам, наверное, и в голову не пришло бы, что эти события дали толчок моим многолетним поискам и исследованиям. А случилось тем не менее именно так. Конечно же, приступая к такого рода частному расследованию, я прежде всего постарался выяснить имя человека, которого уничтожил в ту ночь, а также все, что возможно о его семье и жизни. Итак, звали его Фаэтор Ференци.
   — Ференци? — Драгошани повторил имя, словно смакуя его звучание. Он наклонился вперед, и пальцы его, упиравшиеся в стол, побелели от напряжения. Он был уверен в том, что это имя что-то для него значит. Но что именно? — А его семья?
   — Как? — Гирешци, казалось, было очень удивлен. — Вы не находите в этом имени ничего особенного? О, фамилия достаточно известна. Я подскажу вам — она имеет венгерские корни. Но Фаэтор?
   — И что из этого?
   Гирешци пожал плечами:
   — Я только однажды встретил это имя — совершенно в ином контексте. Речь шла об одном из князьков белых хорватов, жившем в девятом веке. Его фамилия звучала очень похоже — Ференциг.
   "Ференци... Ференциг... — думал Драгошани. — Одно и то же”. Но тут же сам себя поправил. С чего это вдруг он пришел к такому заключению? Однако в то же время он сознавал, что эта мысль не просто так возникла в его голове — он давно знал о двойственности натуры Вамфири, как о непреложном факте. Двойственность натуры? Однако и это, наверное, достаточно опрометчивое заключение. Он имел в виду только то, что одинаковы имена, но не то, что их носили одни и те же люди, вернее человек. Или все-таки он был уверен в большем? Только сумасшедшему может прийти в голову, что хорватский князь девятого века и современный румынский землевладелец — одно и то же лицо. Точнее, такое предположение могло, бы показаться невероятным, если бы Драгошани со слов старого дьявола не знал, что сама концепция вампиризма и бессмертия весьма далека от безумной.
   — А что еще вам удалось узнать о нем? — наконец нарушил молчание Драгошани. — О его семье? Я имею в виду тех, кто остался в живых. О его жизни? За исключением того, что он мог быть отдаленно связан с хорватами.
   Гирешци нахмурился и почесал голову.
   — Да... — проворчал он. — Разговор с вами — поистине неблагодарное дело. У меня такое ощущение, что вам заранее известны ответы на все вопросы и фактически вы знаете гораздо больше меня. Создается впечатление, что мой рассказ вы используете лишь для подтверждения собственных умозаключений и твердых убеждений... — Он на минуту замолчал. — Так или иначе, насколько мне известно, Фаэтор Ференци был последним представителем своего рода. После него никого не осталось.
   — Вот в этом вы ошибаетесь, — Драгошани понял, что проболтался, и закусил губу, затем, понизив голос, добавил:
   — Я имею в виду... вы не можете утверждать это с полной уверенностью.
   Гирешци был ошеломлен.
   — Ну вот, вы, похоже, снова знаете больше, чем я. — Во время разговора он не переставал потихоньку потягивать виски, принесенное Драгошани, но оно, судя по всему, на него совершенно не действовало. Сделав еще несколько глотков, он предложил:
   — Если позволите, я расскажу вам все, что мне удалось узнать об этом Ференци.
   — Я начал поиски после окончания войны. Жаловаться на жизнь мне, в общем-то, не приходилось: у меня был дом — вот этот, а за потерянную ногу мне выплатили “компенсацию”. Все это плюс небольшая пенсия по инвалидности обеспечивали мне сносную жизнь. Роскоши я, конечно, позволить себе не мог, но у меня была постоянная крыша над головой и достаточно средств, чтобы не голодать. Моя жена... она стала еще одной жертвой войны. Детей у нас не было, и я больше никогда не женился.
   Если говорить о причинах моего глубочайшего интереса ко всему, что касается вампиров, то, наверное, у меня просто не было другого выхода. Точнее, я ничем больше не хотел заниматься. Эта тема магнитом притягивала меня...
   Ладно, не стану больше утомлять вас объяснениями — мне просто хотелось, чтобы картина была ясна вам полностью. Как я уже сказал, мои поиски начались с Фаэтора Ференци. Я снова поехал туда, где все произошло, разговаривал с теми, кто мог знать его. Большая часть округи была стерта с лица земли, но несколько домов все же уцелели. От дома Ференци остался лишь черный от копоти остов, и ничего нельзя было узнать о его прежних обитателях.
   И все-таки имя мне выяснить удалось — я нашел его сразу в нескольких источниках: в почтовой службе, в журнале регистрации земель и собственности, в списках пропавших без вести и погибших, в списках жертв войны и других. Но это были официальные источники, а тех, кто знал его лично, мне никак не удавалось найти. Наконец я отыскал пожилую женщину, которая жила в этой районе, — вдову Луорни. Лет за пятнадцать до начала войны она работала у Ференци — приходила убираться в доме два раза в неделю и содержала его в порядке. Так продолжалось около десяти лет, но потом она вдруг потеряла интерес к свой работе. Она не могла с точностью сказать, что послужило тому причиной, но для меня было очевидно, что это было связано с самим Ференци. Что-то в нем настораживало, беспокоило ее, пока наконец ее терпение не пришло к концу. При каждом упоминании его имени она непрестанно крестилась. И все-таки она рассказала мне немало интересного. Я постараюсь вкратце пересказать, что мне удалось узнать.
   В его доме не было ни одного зеркала. Я не думаю, что мне стоит объяснять значение этого факта...
   Вдова Луорни никогда не видела, чтобы он выходил из дома днем, когда было светло. Она вообще никогда не видела его вне дома, за исключением двух случаев — оба раза вечером, в сумерках, в саду.
   Ей никогда не приходилось готовить ему еду, и она ни разу не видела, чтобы он вообще что-либо ел. Никогда! В доме была кухня, но он, насколько она знала, ею не пользовался, а если и пользовался, то убирал за собой сам.
   У него не было ни жены, ни семьи, ни друзей. Почта приходила редко, он неделями не бывал дома. Он не работал, даже дома, но у него всегда были деньги. Много денег. Однако, наведя справки, я не обнаружил банковского счета, на его имя. Короче говоря, Ференци был поистине очень странным, таинственным человеком и вел отшельнический образ жизни...
   Но это далеко не все. Дальнейшее кажется куда более непонятным. Однажды утром, придя, чтобы убраться в доме, вдова Луорни застала там местную полицию. Трое братьев — члены жестокой банды грабителей из Морени, за которыми полиция гонялась несколько лет, были арестованы в доме. Судя по всему, они проникли в дом в предутренние часы, полагая, что он пуст, совершив тем самым большую ошибку!
   В момент, когда полицейские на лошадях въехали во двор, хозяин тащил волоком одного из братьев и подталкивал двух остальных к погребу. Вы, наверное, помните, что в те годы местная полиция использовала лошадей для объезда труднодоступных отдаленных районов. Получив сообщение о случаях мародерства, полицейские заподозрили, что это снова дело рук братьев. Никогда еще трое преступников с такой радостью не отдавали себя в руки правосудия.
   Эти трое были настоящими головорезами, но даже им не под силу было тягаться с Фаэтором Ференци. Их предполагаемая жертва сломала каждому правую руку и левую ногу. Подумайте только, Драгошани, какой силой для этого следовало обладать! Полицейские были настолько благодарны ему за помощь, что не стали вникать в подробности, — в конце концов, он защищал свою собственность и жизнь. Однако вдова видела, как их увозили несколько часов спустя, и ей было совершенно ясно, что они до смерти напуганы.
   Я уже сказал вам, что Ференци тащил пленников в погреб. Для чего? Чтобы запереть их, до того как подоспеет помощь? Возможно...
   — Или чтобы держать их там, как в холодильнике, пока они... не понадобятся, так? — сказал Драгошани. Гирещци кивнул:
   — Вот именно. Так или иначе, вскоре после этого случая вдова Луорни отказалась от работы у Ференци.
   — Гм-м-м... — задумчиво произнес Драгошани. — Меня удивляет, что он отпустил ее. Ведь она, по всей вероятности, заподозрила неладное. Вы сами упомянули о том, что ее давно что-то беспокоило. Неужели он не боялся, что она может кому-то рассказать о нем?
   — Конечно! — ответил Гирешци. — Но вы кое о чем забыли, Драгошани. Вспомните, как он руководил моими действиями в ночь бомбежки, в ту ночь, когда умер, — одним только взглядом и мысленными приказами.
   — Гипноз! — воскликнул Драгошани. Гирешци, мрачно усмехнувшись, кивнул:
   — Да, это одна из многих способностей вампиров. Он приказал ей молчать, пока он жив. То есть, пока он жив, она должна, была забыть о том, что случилось, забыть о нем, о своих темных подозрениях.
   — Понимаю... — ответил Драгошани.
   — Его власть была столь велика, — продолжал Гирешци, — что она и в самом деле забыла. Она не вспоминала о нем много лет, до того самого момента, когда я пришел к ней с расспросами. И вспомнила лишь потому, что к тому времени он уже умер.
   Драгошани начали раздражать манеры Гирешци — его самодовольство, самоуверенность, его чересчур высокое мнение о своих детективных способностях. Наконец некромант произнес:
   — Но это, конечно же, всего лишь предположения, догадки. Вы ничего не можете утверждать с уверенностью.
   — Да нет, напротив! — воскликнул Гирешци. — Я узнал обо всем от самой вдовы. Поймите меня правильно: я не утверждаю, что она все это придумала. Это не простая болтовня, не сплетни — ничего подобного! Все было далеко не так! Мне пришлось долго беседовать с ней, задавать ей множество вопросов, прежде чем она согласилась поведать ту историю, точнее, я буквально силой тянул из нее слова. Понимаете, несмотря на то что он уже умер и власть над нею закончилась, она продолжала находиться под его воздействием.
   Драгошани задумался. Глаза его сузились. Неожиданно, к своему удивлению, он осознал, что от этого человека исходит угроза. Этот Ладислаа Гирешци был очень умен. В душе Драгошани поднялось возмущение — он сам не мог понять почему. Ему трудно было разобраться в своих чувствах, в неожиданно захлестнувших эмоциях. Они бушевали слишком глубоко внутри. Он тряхнул головой, выпрямился и попытался собраться с мыслями.
   — Вдова, наверное, давно умерла?
   — Да, много лет назад.
   — Значит, о Фаэторе Ференци известно только нам двоим — вам и мне?
   Гирешци пристально всмотрелся в лицо Драгошани. Голос Драгошани звучал очень тихо, он был, скорее, похож на зловещий шепот. С ним что-то происходило. Встретив внимательный и вопросительный взгляд Гирешци он вздрогнул и часто заморгал.
   — Да, вы правы, — нахмурившись, ответил Гирешци. — Я никому не рассказывал об этом за последние... не помню уже сколько лет. Какой смысл говорить, если мне никто не верит. С вами все в порядке, друг мой? Вы хорошо себя чувствуете? Вас что-то беспокоит?
   — Меня? — Драгошани наклонился вперед, словно неведомая сила потянула его к Гирешци. Он с трудом заставил себя выпрямиться. — Нет, конечно же, нет. Меня слегка клонит в сон, вот и все. Думаю, что дело в еде. Вы слишком хорошо меня накормили. К тому же за последние несколько дней я проделал очень долгий путь. Видимо, я очень устал.
   — Вы в этом уверены?
   — Да, вполне. Однако продолжайте, Гирешци, не останавливайтесь. Расскажите мне побольше. О Ференци и его предках. О Ференцигах. Вообще о Вамфири. Расскажите обо всем, что знаете, о чем догадываетесь. Расскажите мне все.
   — Все? На это уйдет не меньше недели.
   — Неделя у меня есть.
   — Черт возьми! Выскажется, говорите вполне серьезно!
   — Вполне.
   — Послушайте, Драгошани! Вы, несомненно, очень приятный молодой человек, и мне доставляет удовольствие разговаривать с человеком, который искренне интересуется и сам неплохо знает предмет нашего разговора. Но почему вы так уверены, что я соглашусь потратить на вас целую неделю? В мои годы время очень дорого. Или вы думаете, что я такой же долгожитель, как Ференци?
   Драгошани улыбнулся, но улыбка была едва заметной. “Строго говоря, мы можем поговорить как здесь, так и в Москве”, — подумал он. В этом, однако, не было необходимости. Во всяком случае пока. Боровиц мог раскрыть истоки его дара — его таланта некроманта.
   — Ну что ж, уделите мне хотя бы еще час или два, — пошел он на компромисс. — И раз уж вы сами заговорили об этом, давайте начнем с долгожителя Ференци.
   Гирешци ухмыльнулся:
   — Это мне подходит. К тому же у нас пока еще есть виски.
   Налив себе очередную порцию, он устроился поудобнее, на минуту задумался и заговорил:
   — Долгожитель Ференци. Бессмертие, присущее вампиру. Но сначала я расскажу вам еще кое-что, услышанное мною от вдовы Луорни. Она сказала, что когда была еще маленькой девочкой, бабушка говорила, что, сколько она себя помнит, Ференци жили в этом же доме и что их знавала еще ее бабушка. В принципе, в этом нет ничего странного — сыновья приходят на смену отцам. В этих местах многие боярские семьи живут с незапамятных времен. Но что действительно странно — никто и никогда, насколько вдове было известно, не видел ни одной представительницы рода Ференци женского пола. А если человек никогда не был женат, то кто же унаследует его имя?
   — И вы, конечно же, постарались выяснить это? — спросил Драгошани.
   — Попытался. К сожалению, во время войны пропали многие документы, поэтому сведения были очень отрывочными. Однако я установил, что с давних времен дом принадлежал роду Ференци, но в роду никогда не было ни одной женщины! Одни только холостяки!
   Сам не зная почему, Драгошани почувствовал себя оскорбленным. Может быть, он почувствовал, что собеседник сомневается в его собственных природных способностях?
   — Холостяки? — холодно произнес он. — Не думаю Гирешци кивнул. Он хорошо изучил ненасытную натуру Вамфири.
   — Нет, конечно же, нет, — подтвердил он сомнения Драгошани. — Вампир, не признающий брака, — это абсурд! Страсть — основная их движущая сила. Всепоглощающая страсть, жажда власти, плоти, крови! Но слушайте дальше.
   В 1840 году некий Бела Ференци отправился через горы, чтобы навестить кузена или еще кого-то из родственников, жившего недалеко от северной границы Австро-Венгрии. Об этой поездке упоминается во многих документах. Похоже, старый Бела приложил немало усилий к тому, чтобы о его визите узнали как можно больше людей. Он нанял человека для присмотра за домом в его отсутствие — не местного жителя, а кого-то из племени цыган, нанял экипаж и кучера, чтобы проехать первую часть пути, позаботился обо всем необходимом при переходе через высокогорные перевалы, — словом, прекрасно подготовился к предстоящему путешествию, насколько это было возможно в то время. Всем в округе он сообщил, что это его прощальное путешествие. В последнее время он стремительно старел, и все решили, что он поехал, чтобы попрощаться с далекими родственниками.
   Если вы помните, наши края в те времена еще жили по законам древней Молдавии — Валахии. Индустриальная революция в Европе была в самом разгаре — повсюду, но только не здесь. Отрезанные от мира и как никогда полные предрассудков, мы были чрезвычайно невежественными и отсталыми. До железной дороги между Лембергом и Галацем было не менее двух недель пути. Новости доходили до нас чрезвычайно долго, а вести какие-либо записи, переписку было достаточно сложно. Я говорю все это, чтобы особенно подчеркнуть тот факт, что в этом случае связь оказалась достаточно хорошей, а записи сохранились.
   — В случае? — переспросил Драгошани. — О каком случае вы говорите?
   — Я говорю о неожиданной смерти Белы Ференци — его экипаж и лошади были сметены лавиной в пропасть на одном из высокогорных перевалов. Весть о “несчастном случае” быстро достигла здешних мест. Адвокат-зган принес Запечатанное завещание отарика в местное регистрационное бюро, и оно было немедленно отослано далекому “кузену”, некоему Георгу, который, по-видимому, был уже в курсе событий и знал о том, что дом и все земли по наследству перешли к нему.