Страница:
Со стороны дороги послышался шум мотора. Машина пронеслась мимо, и свет фар лишь на секунду осветил верхушки стоявших рядом деревьев. Наверное, доктор сильно торопился поскорее вернуться домой. И на то у него были причины.
Проснулась Таня от того, что кто-то сильно тормошил ее за плечи. Открыв глаза, не испугалась:
– Давай быстро вставай, одевайся, и к главному.
– Сейчас, встаю. А что за спешка такая?
– Да я и сам понять не могу, что за спешка. По-моему хозяин очень сильно чем-то напуган. А напугать его, скажу тебе честно, не так-то просто.
Он улыбнулся. Женщина только теперь поняла, почему не испугалась, открыв глаза. Это был тот самый санитар, который вышвырнул Вадима из комнаты свиданий на улицу несколько дней назад.
– Я в коридоре подожду, а ты время не тяни. Не в твоих это интересах, понимать должна.
Она понимала, а может быть, чувствовала или о чём-то догадывалась и поэтому время тянуть вовсе не собиралась. Сама не зная почему, Татьяна верила этому человеку, хотя в последнее время жизнь учила совсем другому. Как ни странно, но женщина пока еще не разучилась верить.
Быстро одевшись и наскоро сполоснув лицо холодной водой, вышла в коридор. Пройдя мимо сонных еще корпусов, больная поднялась на второй этаж и осторожно постучала в знакомую дверь кабинета главврача. Голос с другой стороны отозвался сразу же:
– Войдите, открыто.
– Алексей Михайлович, я Николаеву привел.
– Хорошо, жди пока за дверью, а ты заходи.
Главврач был очень сильно чем-то возбужден. Глаза его бегали по сторонам. Он курил сигарету за сигаретой и нервно ходил из угла в угол, тщательно вымеряя свой кабинет коротенькими шажками.
– Навязалась ты на мою голову. И запомни на будущее: вот хоть умирай, все равно лечить тебя больше не стану.
При этих словах она чуть было не рассмеялась вслух, но в последний момент все-таки сумела сдержать себя и сохранить серьезное выражение лица.
– На вот. Я закрыл твой больничный. В результате обследования – ты совершенно здорова. Можешь возвращаться домой и заниматься своими делами. Одежду и личные вещи заберешь у санитара. В палате переоденешься и можешь быть свободна. Иди, тебя проводят.
Она не верила своим ушам. По коридору шла словно пьяная. Голос поторапливал:
– Давай-ка, шевелись побыстрее, а то ведь может и передумать. Но торопить «больную» в этот момент не стоило. Она сама все прекрасно понимала и уже почти бежала прочь от так ненавистного ей кабинета.
Выйдя за забор, бывшая заложница полной грудью вдохнула свежий весенний воздух, пахнущий талой водой и набухшими почками пробуждающихся от зимнего сна деревьев, пронизанный щебетом птиц и галдежом прыгающей по лужам детворы. Человек, стоящий неподалеку от больничного КПП, вдруг окликнул ее:
– Привет. Вот видишь, все нормально, он тебя выпустил.
Таня сразу узнала в подошедшем Александра.
– Привет.
Слезы градом покатились вдруг из глаз, но стоявшая, как могла, сдерживала себя, стараясь не разрыдаться прямо на улице.
– Все, тихо, тихо. Плакать дома будешь. Не стоит здесь на себя внимание обращать. Хотя идти, пожалуй, тебе сейчас нужно не домой, а прямиком в милицию. Объяснишь там ситуацию. Скажи, что преследует, грозит, прохода не дает. Это уж по их части, они знают, что делать. В общем, дальше карабкаться сама будешь. А я сегодня вечером уезжаю. Нужно, наконец, расставить все точки над «и» в этом деле. Сергей – друг. И что с ним произошло, мне далеко не безразлично. Как только вернусь, сразу же найду тебя, ну а пока – до свидания. И не вешай нос, все будет нормально. Жизнь продолжается.
Мужчина повернулся и быстро зашагал прочь. Она осталась одна на голом асфальте, в чужом, враждебном ей сейчас городе. Наконец, придя в себя, решила последовать совету своего спасителя и направилась в сторону местного отделения милиции. И хотя в торжество справедливости верилось с трудом, но ничего другого в сложившейся ситуации в голову не приходило. Это был хоть какой-то, но все-таки шанс.
А мимо, проносились вереницы блестящих автомобилей. Все они безудержно летели куда-то вдаль, стремясь к своей, так нужной им цели. Машинам не было никакого дела до маленького человека, что без остановки топал по мокрому тротуару. Они лишь обдавали его клубами копоти и грязи. Серые кирпичные здания, словно огромные каменные изваяния, высеченные, как будто под копирку, всемогущей рукой мрачного исполина, молчаливо, насмешливо и совершенно равнодушно наблюдали за ней разрезами узких окон. Город жил своей, особенной, спокойной на первый взгляд, но кипящей и бурлящей где-то далеко внутри его каменных недр жизнью. Он перемалывал и истирал в порошок все то, что не подходило под жесткий стандарт этой самой понятной только ему жизни, не обращая внимания ни на весеннюю капель, ни на веселый щебет воробьев на крыше. Все то, что так радует порою душу простого человека, ему было просто не нужно. Он молча проживал свою неприступную жизнь холодного каменного гиганта.
Таня поднялась по блестящей мраморной лестнице на второй этаж. Накрашенная с ног до головы секретарша, скорчив гримасу улыбки на глянцевом лице, любезно пояснила ей, что сейчас у начальника идет совещание, но через полчаса оно закончится, и тогда нужно будет зайти в четырнадцатый кабинет. Пришедшая уселась на длинный ряд стульев, выставленных возле стены.
Вскоре в коридоре появился симпатичный молодой человек, лет тридцати с виду с гладко выбритым лицом.
– Женщина, Вы ко мне? – спросил он, с трудом открывая тяжелую железную дверь.
– Да, если можно, – ответила та, вся дрожа от волнения.
– Проходите.
Кабинет оказался довольно просторным.
– Присаживайтесь, не стойте, – произнес мужчина, указывая рукой на кожаный диван.
Собравшись, насколько это было возможно, начала, наконец, говорить. По ходу рассказа следователь делал в блокноте какие-то пометки. Когда говорившая, наконец, замолчала, он повертел в руках ее больничный лист и с удовлетворением добавил:
– Что ж, пожалуй, все в порядке. Лежала на обследовании, здорова. А следов побоев на теле никаких не осталось?
– Да нет, вроде бы, ничего нет.
– Негусто, и фактов никаких. Но попробуем. Попробуем прижать этого Вадима. А вы пока идите домой и ведите себя как ни в чем не бывало. В милицию не ходили, да и вообще ничего не произошло. Завтра на работе ни с кем ни в коем случае не вступайте ни в какие откровения.
Странно, но, выходя на улицу, отчего-то почувствовала облегчение. И скорее всего вовсе не оттого, что надеялась на помощь. Слишком много уже пришлось пережить за последнее время, чтобы верить в подобные добрые сказки. Просто она только что выговорилась, излила душу другому человеку, довольно-таки приятному на вид, который внимательно ее выслушал и обещал помочь.
«Сейчас нужно как можно скорее найти Артема, а потом сразу же домой».
Вадим был в бешенстве. Казалось, он попросту готов проглотить телефонную трубку.
– Идиот, выписал бабу из психушки! Но я же еще не закончил. Ты что натворил! Вдобавок ещё и выдал ей справку, что она совершенно здорова? Кричать, видимо, уже не мог. Дикая злоба душила в самом прямом смысле этого слова.
– Послушай, придурок, ты хоть понимаешь, что наделал?
– Я прекрасно Вас понимаю, Вадим Валерьевич. Но и Вы меня поймите тоже. Я ведь живой человек. У меня семья. А он ни перед чем не остановится. Тип-то отмороженный. По всему видать. Он сказал, что Вы его знаете и возражать не станете.
– Вот скотина. Ты че разговорился-то? Человек ты, конечно же, пока еще живой, но довольно скоро можешь стать мертвым. Запомни это. Я его знаю и возражать не стану, – издевательским тоном передразнивал Вадим. – Но почему ты мне сразу не позвонил?
– Да если бы я не выписал ее в восемь ноль-ноль, мне даже страшно представить то, что бы тогда случилось. Вы бы сами с ним и поговорили тогда, зачем он так сделал-то.
– Да с кем с ним-то?!
– Так он же сказал…
– Сказал, сказал. Откуда я могу знать, чего он там тебе наговорил, придурок? Похоже на то, что скоро тебе действительно станет страшно, но только уже по-настоящему. Хотя это, пожалуй, уже не телефонный разговор. Мы с тобой после обо всём потолкуем, и я думаю, что все выясним до конца. Но вот баба. Она наверняка уже побывала в милиции. И возможно, что минут через десять ты будешь давать показания у следователя. Так вот слушай меня внимательно и запоминай. Женщина проходила у тебя обычный профилактический осмотр по просьбе ее подруги. Вероника ведь просила об этом?
– Да, просила, это чистая правда. Просила закрыть ее в психушку.
– Ну, вот и отлично, так и говори на допросе. И постарайся найти эту самую подругу до того, как до нее доберется милиция, и все доходчиво объяснить. Мол, стала замечать в последнее время определенные странности в поведении Тани, а поскольку позаботиться о ней больше некому, муж-то в командировке, решила помочь.
И он со вздохом добавил:
– Ну, а об остальном придется думать, как всегда, самому. И еще раз – запомни самое главное: если хоть что-то сделаешь не так, тогда тебе уже точно никто не поможет. Во всяком случае, на суде свидетелем выступить не придётся, это я обещаю. Все понял?
– Все понял, Вадим Валерьевич. Чего ж не понять?
– Тогда действуй, – человек на другом конце провода зло бросил трубку.
В серьезности намерений Вадима врач не сомневался. Он прекрасно знал, что тот способен на всё и ни перед чем не остановится. Нужно как можно скорее найти Веронику. С бешеной скоростью перелистывая телефонный справочник, довольно быстро нашел нужный номер.
«Ага. Вот он. Есть. Наконец-то». Набрав, сразу же услышал в трубке знакомый голос.
– Алло, слушаю, Никифорова.
– Вероника, это Егоров тебя беспокоит. Будь на месте, я сейчас приеду. Дело очень срочное. Разговор не по телефону.
Положив трубку, человек стремглав бросился на улицу, на ходу доставая из кармана ключи от машины.
Глава 7
«С таким нельзя в откровения вступать, ни в коем случае. Продаст с потрохами и не будет при этом чувствовать ни малейших угрызений совести, а совсем напротив, переполнится до краёв гордостью от сознания исполненного до конца долга», – закончил он свою мысль.
– Ну, что, Николаев Игорь Сергеевич, будем начистоту рассказывать или опять крутиться, как вошь на гребешке? Хочу сразу же предупредить: если все начистоту, то можете рассчитывать на мою помощь. А если не договоримся, то я лично приложу все усилия, чтобы Вы понесли заслуженное наказание, и причем на всю катушку, уж будьте уверены.
Он развалился в кресле и в упор уставился на парня, словно стараясь его загипнотизировать.
– Товарищ лейтенант! Нам рассказывать особо нечего. Ну, а что знаем, то, конечно, все скажем.
– Ну что ж, к откровенному разговору Вы, кажется, пока еще не готовы. Тем хуже для Вас. Боюсь, что потом уже поздно будет. Он взял ручку и пододвинул к себе протокол допроса.
– Начнем все сначала. Что Вы делали ночью после отбоя на улице?
– Да гуляли мы, гуляли просто. Вон хоть у Васьки спросите, он подтвердит.
– С Вашим другом, Игорь Сергеевич, мы уже поговорили, и он рассказал нам совсем другое.
Человек потряс перед лицом сидящего солдата исписанным сверху до низу листком бумаги.
«Буквы ровненькие, одна к одной». Такими же ровными рядами ложились они в строчки. А внизу аккуратная подпись: «С моих слов записано верно, мною прочитано». В голове беспорядочным потоком проносились самые разные мысли.
«Васька. Неужели он раскололся? Хотя маловероятно, но все-таки возможно. „Лысый“ с „немцем“, конечно же, сволочи. Но сдавать их начальству, пожалуй, ни к чему. Как же он мог. Так, стоп. Подпись внизу протокола не его. Почерк у Васьки корявый. Без привычки вряд ли разберешься. А там строчки ровненькие, буковки аккуратные. Значит, не он. И если бы на самом деле Васька подписался, то следователь разрешил бы прочитать, а то лишь повертел перед носом и убрал сразу же. Значит, нужно стоять на своем».
– Вы извините, конечно, товарищ лейтенант, но мне больше нечего добавить, мы и вправду просто гуляли, – Игорь хотел, было, сказать ещё что-то, но тот перебил его голосом грубым и бесцеремонным:
– Я в последний раз спрашиваю, что Вы делали в час ночи на улице? И хорошенько подумайте перед тем, как ответить. Будете врать – пеняйте на себя. Ваша судьба сейчас в моих руках. Перепашу жизнь, словно трактор, ей-богу.
Ему в тот момент было чрезвычайно приятно осознавать свою ничем не ограниченную власть над судьбами ребят. Парень отвернулся от этого человека, сделавшегося для него вдруг таким противным и омерзительным. Уставившись в пол, он лишь угрюмо бубнил себе под нос:
– Мы просто гуляли.
– Увести.
В комнату вошли два солдата и вывели Игоря на улицу. Свежий воздух ударил в лицо. Голова немного закружилась после долгого и нудного разговора в душном кабинете.
Войдя в камеру, почувствовал даже некоторое облегчение. Шли уже третьи сутки, после того как их закрыли, и за это время не прояснилось пока совершенно ничего. Оставалось неясным, чем же все-таки кончится вся эта заваруха.
«Васька, конечно же, ничего не сказал. Но что тогда было в том протоколе?» Эти и еще многие вопросы не давали покоя.
«Что же, пускай будет то, что будет. Время само расставит все на свои места».
Лысого с немцем на губу отправили прямо из лазарета. Как только дверь за конвоиром захлопнулась и ребята остались вдвоем в темной и сырой камере, стало ясно, что здесь им совершенно не нравится, и нужно выбираться во что бы то ни стало и причем как можно скорее. Первым заговорил «лысый»:
– Что делать-то будем? Допрыгались, значит.
– А что допрыгались-то, что допрыгались?
– А то, что командир как узнает, что мы бежать хотели, так сразу же отправит служить туда, где Макар телят не пас. Объект здесь секретный, и нарушителей держать не станут. Стройбат, крайний Север, Магаданский край – романтика.
Он невесело рассмеялся.
– Послушай, ты чего мандражишь раньше времени?
«Немец» был спокоен. Перестав смеяться, «Лысый» с удивлением посмотрел на своего товарища.
– Ты что, недопонимаешь, что ли чего, или как? У тебя план какой-то есть?
– И план есть. И выход есть. Понимай, как хочешь. Но главное, слушай и запоминай. Не дай Бог, что-нибудь перепутаешь. У следователя расскажем все как было, но только с точностью до наоборот. Не мы с тобой, а Игорь с Васькой бежать хотели – понял? Мы решили их остановить, ну, и они, в общем, бить нас стали. Все ясно?
«Лысый» аж рот от удивления раскрыл. Все сказанное «Немцем» оказалось просто до гениальности. И как это ему самому в голову не пришло?
– Все ясно, – только и смог произнести он в ответ.
– В общем-то, они нас крепко поколотили. Но сейчас это только на руку. Главное, нужно успеть первыми попасть к следователю и обо всем рассказать. И тогда, уж точно поверят именно нам. Понял?
– Понял, чего ж не понять.
– Эх ты, валенок.
– А теперь вставай, будем долбиться в дверь, проситься на выход.
На следующий день Игоря вновь вызвали на допрос. В знакомой уже комнате сидел все тот же самый следователь, но уже на пару с комбатом.
Командир слыл в батальоне начальником жестким, но справедливым, и правда была для него всегда на первом месте. Не имело совершенно ни – какого значения то, насколько важна и значима эта правда и какие трудности нужно будет преодолеть для того, чтобы до нее все-таки докопаться. Он никогда не задумывался так же над тем, нужна ли вообще кому-то из людей эта самая истина и стоит ли, собственно, до нее докапываться. Человек прошел войну в Афгане, имел много правительственных наград, три ранения, контузию, не имел денег, слыл самодуром, но солдаты его уважали.
– Ну, что, Николаев, будем дальше отпираться или все-таки сознаемся? На лице у говорившего было написано, что на этот раз он не склонен к долгой и продолжительной беседе.
– Мне больше нечего Вам добавить.
– Введите его, – крикнул он солдату, стоявшему в коридоре. В комнату ввели Ваську.
– Ну, что, голубчики, значит, сознаваться мы не хотим?
Говоривший ехидно улыбнулся, давая всем понять, что именно сейчас он намерен представить на всеобщее обозрение, гений своего профессионализма. Игорь поднял голову и встретился глазами с другом. По открытому и прямому взгляду товарища сразу понял, что тот ничего лишнего не сболтнул.
«Что же, уже хорошо».
Но у детектива для ребят имелся в запасе еще один, особый сюрприз. Это легко было определить по тому, как уверенно он себя вел, как нагловато и ехидно разговаривал с солдатами. И Игорь не ошибся. В комнату ввели «Лысого» и «Немца». По их одежде стало понятно, что пришли они не с губы, а прямо из казармы.
– Странно. Почему их не закрыли?
Неприятный холодок пробежал по спине.
«Что-то здесь не так. Что ж, сейчас все станет ясно». С вошедшими лейтенант разговаривал вежливо, даже, можно сказать, любезно, с какой-то особенной, заискивающей гримасой на лице.
– Проходите, ребята, располагайтесь. Поясните, пожалуйста, еще раз нам истинное положение вещей, что именно произошло в ту самую злополучную ночь?
– А чего рассказывать-то, – уверенно начал «Немец». – И так уже все ясно.
Игорь с удивлением поднял на него глаза. Вошедший не обратил на это внимания.
– Мы случайно узнали, что эти двое собираются бежать, и решили, в общем, их остановить. Вышли на улицу, ну и смотрим, они следом идут. Тут драка завязалась. Сами понимаете – другого выхода не было. Ну, вот и все, пожалуй.
Васька от удивления аж глаза вытаращил. Игорь тоже растерялся. Он ожидал чего угодно, но только не этого. Комбат в задумчивости почесывал затылок.
– Так кто же все-таки из вас вышел сначала? Вы говорите одно, дневальный другое. И кто говорит правду?
– Так может, мы и перепутали что, товарищ командир, сами понимаете, волновались ведь.
– Могли, конечно, и перепутать. Ладно, разберемся. Этих двоих обратно в камеру, – он кивнул на Ваську с Игорем.
– А вы завтра после развода ко мне.
«Лысый» с «Немцем» дружно закивали головами в знак согласия.
– Как они могли? Как они могли пойти на такую подлость?! И ведь им поверили?! И сейчас уже очень сложно что-либо доказать. Сначала соврали начальству, теперь, конечно же, соврут и ребятам. Скажут всем, что мы их сдали. И никому ничего уже не объяснить, хотя бы потому, что отсюда нас сразу же отправят, куда-нибудь подальше, чтобы не создавать лишней напряженности в армейском коллективе. Но что делать? Что делать? Надежда есть только одна, хотя и слабая. Возможно, что командир в очередной раз расставит все на свои места. Вероятность, конечно же, очень маленькая, учитывая то, что на допросе мы ему ничего не рассказали, но она все-таки есть. «Лысый» сам запутался в своем вранье. И комбат это, по всей видимости, понял. В его голосе слышались слабые нотки сомнения, во всяком случае, так казалось со стороны. Хотя возможно, что это только показалось. Игорь закрыл глаза и задремал, навалившись на холодную, каменную стену.
После развода, когда все собрались в курилке, к «Лысому» подошел сержант Иванцов. До увольнения ему оставалось всего несколько месяцев, и завёл он этот разговор, скорее всего, просто так, из праздного любопытства. Возможно, что парень и без того уже был прекрасно обо всем осведомлен.
– Послушай, «Лысый», чего у вас там получилось-то, колитесь давайте.
– А че получилось, сдали нас Васька с Игорем, вот че. Мы же рассказывали уже.
– Ну, прям так уж и сдали? Послушайте, бойцы, а вы знаете, что там, на КСП, стреляют без предупреждения? А если всплывет наружу хотя бы попытка побега из этой части, то здесь устроят такой комендантский час, что мало не покажется. Из-за вашей дурости могло пострадать немало людей.
– Да не знали мы, честное слово, не знали. А если бы знали, разве побежали бы? От испуга «Лысый» немного заикался.
– Ну, положим даже, что не знали. Но только вот дежурный по штабу интересные вещи рассказывает. Говорит, что Васька с Игорем вовсе и не сдавали никого, а вы на допросе рассказывали следователю то же самое, что и мне, но только все в ярких красках и с точностью до наоборот.
– Да брешет, брешет дежурный. Он что, с ума сошел что ли? От волнения «Лысый» начал заикаться еще больше. Ребята в курилке уже с любопытством наблюдали за разговором.
– Ну, положим, что дежурный и брешет. Но тогда третий вопрос, – в голосе Иванцова слышалось ехидство, смешанное с усмешкой. Наверное, ему действительно уже стало все понятно, и теперь он просто решил немного поиздеваться над своим собеседником, пытаясь объяснить всем остальным истинное положение вещей. – А скажите вы мне тогда, уважаемые товарищи бойцы, почему Игорь с Васькой в камере, а вы здесь? Они, значит, вас сдали, и их же в камеру закрыли, а через недельку-другую вообще из части сошлют?
– Да ты чего пристал-то, Иванцов? – вступился за друга «Немец». – Они же специально все так подстроили, чтобы не сдавать своих стукачей. Всегда же так делают. Ты что, первый день на свете живешь что ли?
Иванцов насмешливо прищурился:
– Я в этой части живу не первый день и потому знаю, что таких стукачей здесь на губе обычно не держат. Их и в роте, пожалуй, никто не тронет, потому как побеги не поощряются. И вы, ребята, к тому же, наверное, забыли, что завтра с утра вам к командиру идти? Вот там все и прояснится. Он разговаривать с нашим братом умеет, это уж вы мне поверьте, я на своей шкуре испытал. А пока оставим разговор без продолжения.
Сержант повернулся и пошел прочь. Постепенно начали расходиться и остальные. Вскоре «Лысый» и «Немец» остались одни.
– Слушай, «Лысый», что-то здесь не так. Мне кажется, вроде как жареным запахло. Как бы все действительно не прояснилось.
– Да без тебя вижу. Ты лучше думай, как выкручиваться будем. Завтра с утра к командиру идти. Если он нас расколет, то все, хана. Если Васька с Игорем придут с губы в казарму, то это, пожалуй, тоже хана, только ещё больше. Особенно, если принять во внимание сегодняшний разговор с Иванцовым. Завтра утром, у командира, будем просить, чтобы их сразу отправили в другую часть. Мести мол, боимся, ну и так далее.
– Да. Пожалуй, остается только это. А иначе самим придется удочки сматывать.
Время перекура закончилось. Пора идти на развод.
Комбат встретил друзей приветливо. Видимо, с утра он находился пока ещё в хорошем настроении.
– Ну, что, ребята, долгий разговор, я считаю, нам с вами ни к чему. Скажу для начала то, что в роте вы всем сказали, что хотели бежать, а Игорь с Васей вас предали. Следователю вы говорите уже совсем другое. Я могу придать этот факт огласке, и через неделю истина сама выплывет на поверхность. Но я все-таки считаю, что лучше для вас же будет, если вы сейчас сами расскажите мне, как все было на самом деле. Не для протокола. Это дело принципа. Просто я должен знать правду. И тогда обещаю вам помочь настолько, насколько смогу, конечно.
У «Немца» от только что услышанного отвисла челюсть в буквальном смысле этого слова. Он испытывал в этот момент примерно то же самое чувство, которое испытал Игорь при встрече со своими «друзьями» на допросе в кабинете следователя. Сейчас ребята оказались попросту загнаны в угол, и выход оставался только один – сознаться во всем и надеяться на милость победителя, то есть командира. А он, если обещал помочь, значит, поможет. И это не пустые слова. Если же действительно будет предан огласке тот факт, что они всю вину пытались свалить на товарищей, то это будет уже все, это будет конец в полном смысле этого слова.
Первым нарушил молчание «Немец»:
– Товарищ командир, знаете, мы не хотели, так получилось.
– Знаю, что не хотели, поэтому и хочу помочь.
– Мы бежать собрались, а они решили нам помешать. Вот и произошла заварушка в скверике. Что нам сейчас делать, товарищ командир, мы не сможем дальше жить в этом коллективе?
– Я все прекрасно понимаю. Хорошо, что сознаться-то хоть ума хватило. Вот два чистых листка бумаги. Пишите рапорта с просьбой о переводе в другую часть. Страдаем, мол, клаустрофобией. Не можем находиться под землей, в бункерах там разных. Периодически возникают приступы безудержного и ни чем не объяснимого страха. Я буду ходатайствовать о скорейшем переводе, а пока, наверное, придется на «губе» посидеть. Другого выхода, если честно сказать, не вижу. Тех ребят нужно выпускать. А находиться с ними вместе вам, пожалуй, даже опасно. Не хватало еще напоследок дров наломать.
«Лысый» и «Немец» с присущей им аккуратностью принялись писать рапорта.
Проснулась Таня от того, что кто-то сильно тормошил ее за плечи. Открыв глаза, не испугалась:
– Давай быстро вставай, одевайся, и к главному.
– Сейчас, встаю. А что за спешка такая?
– Да я и сам понять не могу, что за спешка. По-моему хозяин очень сильно чем-то напуган. А напугать его, скажу тебе честно, не так-то просто.
Он улыбнулся. Женщина только теперь поняла, почему не испугалась, открыв глаза. Это был тот самый санитар, который вышвырнул Вадима из комнаты свиданий на улицу несколько дней назад.
– Я в коридоре подожду, а ты время не тяни. Не в твоих это интересах, понимать должна.
Она понимала, а может быть, чувствовала или о чём-то догадывалась и поэтому время тянуть вовсе не собиралась. Сама не зная почему, Татьяна верила этому человеку, хотя в последнее время жизнь учила совсем другому. Как ни странно, но женщина пока еще не разучилась верить.
Быстро одевшись и наскоро сполоснув лицо холодной водой, вышла в коридор. Пройдя мимо сонных еще корпусов, больная поднялась на второй этаж и осторожно постучала в знакомую дверь кабинета главврача. Голос с другой стороны отозвался сразу же:
– Войдите, открыто.
– Алексей Михайлович, я Николаеву привел.
– Хорошо, жди пока за дверью, а ты заходи.
Главврач был очень сильно чем-то возбужден. Глаза его бегали по сторонам. Он курил сигарету за сигаретой и нервно ходил из угла в угол, тщательно вымеряя свой кабинет коротенькими шажками.
– Навязалась ты на мою голову. И запомни на будущее: вот хоть умирай, все равно лечить тебя больше не стану.
При этих словах она чуть было не рассмеялась вслух, но в последний момент все-таки сумела сдержать себя и сохранить серьезное выражение лица.
– На вот. Я закрыл твой больничный. В результате обследования – ты совершенно здорова. Можешь возвращаться домой и заниматься своими делами. Одежду и личные вещи заберешь у санитара. В палате переоденешься и можешь быть свободна. Иди, тебя проводят.
Она не верила своим ушам. По коридору шла словно пьяная. Голос поторапливал:
– Давай-ка, шевелись побыстрее, а то ведь может и передумать. Но торопить «больную» в этот момент не стоило. Она сама все прекрасно понимала и уже почти бежала прочь от так ненавистного ей кабинета.
Выйдя за забор, бывшая заложница полной грудью вдохнула свежий весенний воздух, пахнущий талой водой и набухшими почками пробуждающихся от зимнего сна деревьев, пронизанный щебетом птиц и галдежом прыгающей по лужам детворы. Человек, стоящий неподалеку от больничного КПП, вдруг окликнул ее:
– Привет. Вот видишь, все нормально, он тебя выпустил.
Таня сразу узнала в подошедшем Александра.
– Привет.
Слезы градом покатились вдруг из глаз, но стоявшая, как могла, сдерживала себя, стараясь не разрыдаться прямо на улице.
– Все, тихо, тихо. Плакать дома будешь. Не стоит здесь на себя внимание обращать. Хотя идти, пожалуй, тебе сейчас нужно не домой, а прямиком в милицию. Объяснишь там ситуацию. Скажи, что преследует, грозит, прохода не дает. Это уж по их части, они знают, что делать. В общем, дальше карабкаться сама будешь. А я сегодня вечером уезжаю. Нужно, наконец, расставить все точки над «и» в этом деле. Сергей – друг. И что с ним произошло, мне далеко не безразлично. Как только вернусь, сразу же найду тебя, ну а пока – до свидания. И не вешай нос, все будет нормально. Жизнь продолжается.
Мужчина повернулся и быстро зашагал прочь. Она осталась одна на голом асфальте, в чужом, враждебном ей сейчас городе. Наконец, придя в себя, решила последовать совету своего спасителя и направилась в сторону местного отделения милиции. И хотя в торжество справедливости верилось с трудом, но ничего другого в сложившейся ситуации в голову не приходило. Это был хоть какой-то, но все-таки шанс.
А мимо, проносились вереницы блестящих автомобилей. Все они безудержно летели куда-то вдаль, стремясь к своей, так нужной им цели. Машинам не было никакого дела до маленького человека, что без остановки топал по мокрому тротуару. Они лишь обдавали его клубами копоти и грязи. Серые кирпичные здания, словно огромные каменные изваяния, высеченные, как будто под копирку, всемогущей рукой мрачного исполина, молчаливо, насмешливо и совершенно равнодушно наблюдали за ней разрезами узких окон. Город жил своей, особенной, спокойной на первый взгляд, но кипящей и бурлящей где-то далеко внутри его каменных недр жизнью. Он перемалывал и истирал в порошок все то, что не подходило под жесткий стандарт этой самой понятной только ему жизни, не обращая внимания ни на весеннюю капель, ни на веселый щебет воробьев на крыше. Все то, что так радует порою душу простого человека, ему было просто не нужно. Он молча проживал свою неприступную жизнь холодного каменного гиганта.
Таня поднялась по блестящей мраморной лестнице на второй этаж. Накрашенная с ног до головы секретарша, скорчив гримасу улыбки на глянцевом лице, любезно пояснила ей, что сейчас у начальника идет совещание, но через полчаса оно закончится, и тогда нужно будет зайти в четырнадцатый кабинет. Пришедшая уселась на длинный ряд стульев, выставленных возле стены.
Вскоре в коридоре появился симпатичный молодой человек, лет тридцати с виду с гладко выбритым лицом.
– Женщина, Вы ко мне? – спросил он, с трудом открывая тяжелую железную дверь.
– Да, если можно, – ответила та, вся дрожа от волнения.
– Проходите.
Кабинет оказался довольно просторным.
– Присаживайтесь, не стойте, – произнес мужчина, указывая рукой на кожаный диван.
Собравшись, насколько это было возможно, начала, наконец, говорить. По ходу рассказа следователь делал в блокноте какие-то пометки. Когда говорившая, наконец, замолчала, он повертел в руках ее больничный лист и с удовлетворением добавил:
– Что ж, пожалуй, все в порядке. Лежала на обследовании, здорова. А следов побоев на теле никаких не осталось?
– Да нет, вроде бы, ничего нет.
– Негусто, и фактов никаких. Но попробуем. Попробуем прижать этого Вадима. А вы пока идите домой и ведите себя как ни в чем не бывало. В милицию не ходили, да и вообще ничего не произошло. Завтра на работе ни с кем ни в коем случае не вступайте ни в какие откровения.
Странно, но, выходя на улицу, отчего-то почувствовала облегчение. И скорее всего вовсе не оттого, что надеялась на помощь. Слишком много уже пришлось пережить за последнее время, чтобы верить в подобные добрые сказки. Просто она только что выговорилась, излила душу другому человеку, довольно-таки приятному на вид, который внимательно ее выслушал и обещал помочь.
«Сейчас нужно как можно скорее найти Артема, а потом сразу же домой».
Вадим был в бешенстве. Казалось, он попросту готов проглотить телефонную трубку.
– Идиот, выписал бабу из психушки! Но я же еще не закончил. Ты что натворил! Вдобавок ещё и выдал ей справку, что она совершенно здорова? Кричать, видимо, уже не мог. Дикая злоба душила в самом прямом смысле этого слова.
– Послушай, придурок, ты хоть понимаешь, что наделал?
– Я прекрасно Вас понимаю, Вадим Валерьевич. Но и Вы меня поймите тоже. Я ведь живой человек. У меня семья. А он ни перед чем не остановится. Тип-то отмороженный. По всему видать. Он сказал, что Вы его знаете и возражать не станете.
– Вот скотина. Ты че разговорился-то? Человек ты, конечно же, пока еще живой, но довольно скоро можешь стать мертвым. Запомни это. Я его знаю и возражать не стану, – издевательским тоном передразнивал Вадим. – Но почему ты мне сразу не позвонил?
– Да если бы я не выписал ее в восемь ноль-ноль, мне даже страшно представить то, что бы тогда случилось. Вы бы сами с ним и поговорили тогда, зачем он так сделал-то.
– Да с кем с ним-то?!
– Так он же сказал…
– Сказал, сказал. Откуда я могу знать, чего он там тебе наговорил, придурок? Похоже на то, что скоро тебе действительно станет страшно, но только уже по-настоящему. Хотя это, пожалуй, уже не телефонный разговор. Мы с тобой после обо всём потолкуем, и я думаю, что все выясним до конца. Но вот баба. Она наверняка уже побывала в милиции. И возможно, что минут через десять ты будешь давать показания у следователя. Так вот слушай меня внимательно и запоминай. Женщина проходила у тебя обычный профилактический осмотр по просьбе ее подруги. Вероника ведь просила об этом?
– Да, просила, это чистая правда. Просила закрыть ее в психушку.
– Ну, вот и отлично, так и говори на допросе. И постарайся найти эту самую подругу до того, как до нее доберется милиция, и все доходчиво объяснить. Мол, стала замечать в последнее время определенные странности в поведении Тани, а поскольку позаботиться о ней больше некому, муж-то в командировке, решила помочь.
И он со вздохом добавил:
– Ну, а об остальном придется думать, как всегда, самому. И еще раз – запомни самое главное: если хоть что-то сделаешь не так, тогда тебе уже точно никто не поможет. Во всяком случае, на суде свидетелем выступить не придётся, это я обещаю. Все понял?
– Все понял, Вадим Валерьевич. Чего ж не понять?
– Тогда действуй, – человек на другом конце провода зло бросил трубку.
В серьезности намерений Вадима врач не сомневался. Он прекрасно знал, что тот способен на всё и ни перед чем не остановится. Нужно как можно скорее найти Веронику. С бешеной скоростью перелистывая телефонный справочник, довольно быстро нашел нужный номер.
«Ага. Вот он. Есть. Наконец-то». Набрав, сразу же услышал в трубке знакомый голос.
– Алло, слушаю, Никифорова.
– Вероника, это Егоров тебя беспокоит. Будь на месте, я сейчас приеду. Дело очень срочное. Разговор не по телефону.
Положив трубку, человек стремглав бросился на улицу, на ходу доставая из кармана ключи от машины.
Глава 7
Военный дознаватель оказался лейтенантом со слащаво – приторным выражением лица и до блеска отполированной лысиной на затылке. Этот невысокого роста полноватый и плюгавенький человек почему-то сразу не внушил Игорю совершенно никакого доверия.
Старуха-мать, сказала сыну:
«Сынок, взрослеть не торопись».
А он, как в мутную стремнину,
Шагнул в реку с названьем жизнь.
Порою, силы не хватало
В борьбе с теченьем слишком сильным.
И пусть надежды было мало,
Всё плыл вперед, где берег синий,
В дали, маячил кромкой смутной,
Зовя, но шансов не оставив.
Вдруг, глас земли позвал как будто,
И плыть вперед, и жить заставив.
«С таким нельзя в откровения вступать, ни в коем случае. Продаст с потрохами и не будет при этом чувствовать ни малейших угрызений совести, а совсем напротив, переполнится до краёв гордостью от сознания исполненного до конца долга», – закончил он свою мысль.
– Ну, что, Николаев Игорь Сергеевич, будем начистоту рассказывать или опять крутиться, как вошь на гребешке? Хочу сразу же предупредить: если все начистоту, то можете рассчитывать на мою помощь. А если не договоримся, то я лично приложу все усилия, чтобы Вы понесли заслуженное наказание, и причем на всю катушку, уж будьте уверены.
Он развалился в кресле и в упор уставился на парня, словно стараясь его загипнотизировать.
– Товарищ лейтенант! Нам рассказывать особо нечего. Ну, а что знаем, то, конечно, все скажем.
– Ну что ж, к откровенному разговору Вы, кажется, пока еще не готовы. Тем хуже для Вас. Боюсь, что потом уже поздно будет. Он взял ручку и пододвинул к себе протокол допроса.
– Начнем все сначала. Что Вы делали ночью после отбоя на улице?
– Да гуляли мы, гуляли просто. Вон хоть у Васьки спросите, он подтвердит.
– С Вашим другом, Игорь Сергеевич, мы уже поговорили, и он рассказал нам совсем другое.
Человек потряс перед лицом сидящего солдата исписанным сверху до низу листком бумаги.
«Буквы ровненькие, одна к одной». Такими же ровными рядами ложились они в строчки. А внизу аккуратная подпись: «С моих слов записано верно, мною прочитано». В голове беспорядочным потоком проносились самые разные мысли.
«Васька. Неужели он раскололся? Хотя маловероятно, но все-таки возможно. „Лысый“ с „немцем“, конечно же, сволочи. Но сдавать их начальству, пожалуй, ни к чему. Как же он мог. Так, стоп. Подпись внизу протокола не его. Почерк у Васьки корявый. Без привычки вряд ли разберешься. А там строчки ровненькие, буковки аккуратные. Значит, не он. И если бы на самом деле Васька подписался, то следователь разрешил бы прочитать, а то лишь повертел перед носом и убрал сразу же. Значит, нужно стоять на своем».
– Вы извините, конечно, товарищ лейтенант, но мне больше нечего добавить, мы и вправду просто гуляли, – Игорь хотел, было, сказать ещё что-то, но тот перебил его голосом грубым и бесцеремонным:
– Я в последний раз спрашиваю, что Вы делали в час ночи на улице? И хорошенько подумайте перед тем, как ответить. Будете врать – пеняйте на себя. Ваша судьба сейчас в моих руках. Перепашу жизнь, словно трактор, ей-богу.
Ему в тот момент было чрезвычайно приятно осознавать свою ничем не ограниченную власть над судьбами ребят. Парень отвернулся от этого человека, сделавшегося для него вдруг таким противным и омерзительным. Уставившись в пол, он лишь угрюмо бубнил себе под нос:
– Мы просто гуляли.
– Увести.
В комнату вошли два солдата и вывели Игоря на улицу. Свежий воздух ударил в лицо. Голова немного закружилась после долгого и нудного разговора в душном кабинете.
Войдя в камеру, почувствовал даже некоторое облегчение. Шли уже третьи сутки, после того как их закрыли, и за это время не прояснилось пока совершенно ничего. Оставалось неясным, чем же все-таки кончится вся эта заваруха.
«Васька, конечно же, ничего не сказал. Но что тогда было в том протоколе?» Эти и еще многие вопросы не давали покоя.
«Что же, пускай будет то, что будет. Время само расставит все на свои места».
Лысого с немцем на губу отправили прямо из лазарета. Как только дверь за конвоиром захлопнулась и ребята остались вдвоем в темной и сырой камере, стало ясно, что здесь им совершенно не нравится, и нужно выбираться во что бы то ни стало и причем как можно скорее. Первым заговорил «лысый»:
– Что делать-то будем? Допрыгались, значит.
– А что допрыгались-то, что допрыгались?
– А то, что командир как узнает, что мы бежать хотели, так сразу же отправит служить туда, где Макар телят не пас. Объект здесь секретный, и нарушителей держать не станут. Стройбат, крайний Север, Магаданский край – романтика.
Он невесело рассмеялся.
– Послушай, ты чего мандражишь раньше времени?
«Немец» был спокоен. Перестав смеяться, «Лысый» с удивлением посмотрел на своего товарища.
– Ты что, недопонимаешь, что ли чего, или как? У тебя план какой-то есть?
– И план есть. И выход есть. Понимай, как хочешь. Но главное, слушай и запоминай. Не дай Бог, что-нибудь перепутаешь. У следователя расскажем все как было, но только с точностью до наоборот. Не мы с тобой, а Игорь с Васькой бежать хотели – понял? Мы решили их остановить, ну, и они, в общем, бить нас стали. Все ясно?
«Лысый» аж рот от удивления раскрыл. Все сказанное «Немцем» оказалось просто до гениальности. И как это ему самому в голову не пришло?
– Все ясно, – только и смог произнести он в ответ.
– В общем-то, они нас крепко поколотили. Но сейчас это только на руку. Главное, нужно успеть первыми попасть к следователю и обо всем рассказать. И тогда, уж точно поверят именно нам. Понял?
– Понял, чего ж не понять.
– Эх ты, валенок.
– А теперь вставай, будем долбиться в дверь, проситься на выход.
На следующий день Игоря вновь вызвали на допрос. В знакомой уже комнате сидел все тот же самый следователь, но уже на пару с комбатом.
Командир слыл в батальоне начальником жестким, но справедливым, и правда была для него всегда на первом месте. Не имело совершенно ни – какого значения то, насколько важна и значима эта правда и какие трудности нужно будет преодолеть для того, чтобы до нее все-таки докопаться. Он никогда не задумывался так же над тем, нужна ли вообще кому-то из людей эта самая истина и стоит ли, собственно, до нее докапываться. Человек прошел войну в Афгане, имел много правительственных наград, три ранения, контузию, не имел денег, слыл самодуром, но солдаты его уважали.
– Ну, что, Николаев, будем дальше отпираться или все-таки сознаемся? На лице у говорившего было написано, что на этот раз он не склонен к долгой и продолжительной беседе.
– Мне больше нечего Вам добавить.
– Введите его, – крикнул он солдату, стоявшему в коридоре. В комнату ввели Ваську.
– Ну, что, голубчики, значит, сознаваться мы не хотим?
Говоривший ехидно улыбнулся, давая всем понять, что именно сейчас он намерен представить на всеобщее обозрение, гений своего профессионализма. Игорь поднял голову и встретился глазами с другом. По открытому и прямому взгляду товарища сразу понял, что тот ничего лишнего не сболтнул.
«Что же, уже хорошо».
Но у детектива для ребят имелся в запасе еще один, особый сюрприз. Это легко было определить по тому, как уверенно он себя вел, как нагловато и ехидно разговаривал с солдатами. И Игорь не ошибся. В комнату ввели «Лысого» и «Немца». По их одежде стало понятно, что пришли они не с губы, а прямо из казармы.
– Странно. Почему их не закрыли?
Неприятный холодок пробежал по спине.
«Что-то здесь не так. Что ж, сейчас все станет ясно». С вошедшими лейтенант разговаривал вежливо, даже, можно сказать, любезно, с какой-то особенной, заискивающей гримасой на лице.
– Проходите, ребята, располагайтесь. Поясните, пожалуйста, еще раз нам истинное положение вещей, что именно произошло в ту самую злополучную ночь?
– А чего рассказывать-то, – уверенно начал «Немец». – И так уже все ясно.
Игорь с удивлением поднял на него глаза. Вошедший не обратил на это внимания.
– Мы случайно узнали, что эти двое собираются бежать, и решили, в общем, их остановить. Вышли на улицу, ну и смотрим, они следом идут. Тут драка завязалась. Сами понимаете – другого выхода не было. Ну, вот и все, пожалуй.
Васька от удивления аж глаза вытаращил. Игорь тоже растерялся. Он ожидал чего угодно, но только не этого. Комбат в задумчивости почесывал затылок.
– Так кто же все-таки из вас вышел сначала? Вы говорите одно, дневальный другое. И кто говорит правду?
– Так может, мы и перепутали что, товарищ командир, сами понимаете, волновались ведь.
– Могли, конечно, и перепутать. Ладно, разберемся. Этих двоих обратно в камеру, – он кивнул на Ваську с Игорем.
– А вы завтра после развода ко мне.
«Лысый» с «Немцем» дружно закивали головами в знак согласия.
– Как они могли? Как они могли пойти на такую подлость?! И ведь им поверили?! И сейчас уже очень сложно что-либо доказать. Сначала соврали начальству, теперь, конечно же, соврут и ребятам. Скажут всем, что мы их сдали. И никому ничего уже не объяснить, хотя бы потому, что отсюда нас сразу же отправят, куда-нибудь подальше, чтобы не создавать лишней напряженности в армейском коллективе. Но что делать? Что делать? Надежда есть только одна, хотя и слабая. Возможно, что командир в очередной раз расставит все на свои места. Вероятность, конечно же, очень маленькая, учитывая то, что на допросе мы ему ничего не рассказали, но она все-таки есть. «Лысый» сам запутался в своем вранье. И комбат это, по всей видимости, понял. В его голосе слышались слабые нотки сомнения, во всяком случае, так казалось со стороны. Хотя возможно, что это только показалось. Игорь закрыл глаза и задремал, навалившись на холодную, каменную стену.
После развода, когда все собрались в курилке, к «Лысому» подошел сержант Иванцов. До увольнения ему оставалось всего несколько месяцев, и завёл он этот разговор, скорее всего, просто так, из праздного любопытства. Возможно, что парень и без того уже был прекрасно обо всем осведомлен.
– Послушай, «Лысый», чего у вас там получилось-то, колитесь давайте.
– А че получилось, сдали нас Васька с Игорем, вот че. Мы же рассказывали уже.
– Ну, прям так уж и сдали? Послушайте, бойцы, а вы знаете, что там, на КСП, стреляют без предупреждения? А если всплывет наружу хотя бы попытка побега из этой части, то здесь устроят такой комендантский час, что мало не покажется. Из-за вашей дурости могло пострадать немало людей.
– Да не знали мы, честное слово, не знали. А если бы знали, разве побежали бы? От испуга «Лысый» немного заикался.
– Ну, положим даже, что не знали. Но только вот дежурный по штабу интересные вещи рассказывает. Говорит, что Васька с Игорем вовсе и не сдавали никого, а вы на допросе рассказывали следователю то же самое, что и мне, но только все в ярких красках и с точностью до наоборот.
– Да брешет, брешет дежурный. Он что, с ума сошел что ли? От волнения «Лысый» начал заикаться еще больше. Ребята в курилке уже с любопытством наблюдали за разговором.
– Ну, положим, что дежурный и брешет. Но тогда третий вопрос, – в голосе Иванцова слышалось ехидство, смешанное с усмешкой. Наверное, ему действительно уже стало все понятно, и теперь он просто решил немного поиздеваться над своим собеседником, пытаясь объяснить всем остальным истинное положение вещей. – А скажите вы мне тогда, уважаемые товарищи бойцы, почему Игорь с Васькой в камере, а вы здесь? Они, значит, вас сдали, и их же в камеру закрыли, а через недельку-другую вообще из части сошлют?
– Да ты чего пристал-то, Иванцов? – вступился за друга «Немец». – Они же специально все так подстроили, чтобы не сдавать своих стукачей. Всегда же так делают. Ты что, первый день на свете живешь что ли?
Иванцов насмешливо прищурился:
– Я в этой части живу не первый день и потому знаю, что таких стукачей здесь на губе обычно не держат. Их и в роте, пожалуй, никто не тронет, потому как побеги не поощряются. И вы, ребята, к тому же, наверное, забыли, что завтра с утра вам к командиру идти? Вот там все и прояснится. Он разговаривать с нашим братом умеет, это уж вы мне поверьте, я на своей шкуре испытал. А пока оставим разговор без продолжения.
Сержант повернулся и пошел прочь. Постепенно начали расходиться и остальные. Вскоре «Лысый» и «Немец» остались одни.
– Слушай, «Лысый», что-то здесь не так. Мне кажется, вроде как жареным запахло. Как бы все действительно не прояснилось.
– Да без тебя вижу. Ты лучше думай, как выкручиваться будем. Завтра с утра к командиру идти. Если он нас расколет, то все, хана. Если Васька с Игорем придут с губы в казарму, то это, пожалуй, тоже хана, только ещё больше. Особенно, если принять во внимание сегодняшний разговор с Иванцовым. Завтра утром, у командира, будем просить, чтобы их сразу отправили в другую часть. Мести мол, боимся, ну и так далее.
– Да. Пожалуй, остается только это. А иначе самим придется удочки сматывать.
Время перекура закончилось. Пора идти на развод.
Комбат встретил друзей приветливо. Видимо, с утра он находился пока ещё в хорошем настроении.
– Ну, что, ребята, долгий разговор, я считаю, нам с вами ни к чему. Скажу для начала то, что в роте вы всем сказали, что хотели бежать, а Игорь с Васей вас предали. Следователю вы говорите уже совсем другое. Я могу придать этот факт огласке, и через неделю истина сама выплывет на поверхность. Но я все-таки считаю, что лучше для вас же будет, если вы сейчас сами расскажите мне, как все было на самом деле. Не для протокола. Это дело принципа. Просто я должен знать правду. И тогда обещаю вам помочь настолько, насколько смогу, конечно.
У «Немца» от только что услышанного отвисла челюсть в буквальном смысле этого слова. Он испытывал в этот момент примерно то же самое чувство, которое испытал Игорь при встрече со своими «друзьями» на допросе в кабинете следователя. Сейчас ребята оказались попросту загнаны в угол, и выход оставался только один – сознаться во всем и надеяться на милость победителя, то есть командира. А он, если обещал помочь, значит, поможет. И это не пустые слова. Если же действительно будет предан огласке тот факт, что они всю вину пытались свалить на товарищей, то это будет уже все, это будет конец в полном смысле этого слова.
Первым нарушил молчание «Немец»:
– Товарищ командир, знаете, мы не хотели, так получилось.
– Знаю, что не хотели, поэтому и хочу помочь.
– Мы бежать собрались, а они решили нам помешать. Вот и произошла заварушка в скверике. Что нам сейчас делать, товарищ командир, мы не сможем дальше жить в этом коллективе?
– Я все прекрасно понимаю. Хорошо, что сознаться-то хоть ума хватило. Вот два чистых листка бумаги. Пишите рапорта с просьбой о переводе в другую часть. Страдаем, мол, клаустрофобией. Не можем находиться под землей, в бункерах там разных. Периодически возникают приступы безудержного и ни чем не объяснимого страха. Я буду ходатайствовать о скорейшем переводе, а пока, наверное, придется на «губе» посидеть. Другого выхода, если честно сказать, не вижу. Тех ребят нужно выпускать. А находиться с ними вместе вам, пожалуй, даже опасно. Не хватало еще напоследок дров наломать.
«Лысый» и «Немец» с присущей им аккуратностью принялись писать рапорта.