Страница:
Про себя же он подумал: «Ишь ты, дурочка лопоухая, уши-то как развесила. Подожди ещё немного. Скоро я до тебя доберусь». И добавил вслух:
– Танечка, Вы извините, конечно, что я Вас так называю.
– Да ничего, ничего. Чего уж там, я же не ханжа какая-нибудь.
– Танечка, милая моя, я всё сделаю, чтобы Вам помочь, поверьте мне.
Новенький джип, переливаясь в солнечных лучах синевато-стальным отливом, ровно мчался по ухабистой просёлочной дороге, казалось, совсем не замечая многочисленные ямы и рытвины. За окном мелькали перелески, болота. Их сменяли сплошные и почти непроходимые заросли молодого осинника и острые гребни скал.
– Слышь, шеф. Чё-то мне кажется, далековато мы уже заехали. Километров сто пятьдесят по лесу отмахали, никак не меньше, и ни одной деревни. Странно даже, что здесь ещё есть какая-то дорога. А едем-то мы хоть правильно?
– Ты чего, Лысый?! Я сколько раз повторять буду?! А то, может, в рыло тебе заехать, понятнее станет? На вот карту и сам посмотри, если мне не веришь!
– Да ладно ты, Валерьич, не пыли. Дай газетку лучше почитать. Она у тебя с собой?
– На, смотри.
– Так. Вот она, заметочка. Уничтожена банда. Военные вступают в схватку с преступниками. Вот сволочи. И как они могли фотографировать такое? С землёй ведь перемешали ребят, суки поганые. Ну, мы вам ещё устроим.
– Ты помолчи-ка лучше, Лысый.
– Валерич, я чё, чё – то опять не так сказал, что ли?
– А ты веди себя по-тихому да за ствол не хватайся. Чай, не в детский дом едем.
– Шеф, а на хрена мы вообще туда едем?
– Дурак ты. Во-первых, узнать нужно, не остался ли кто-нибудь в живых. Во-вторых, документики бы не мешало изъять. Не дай Бог, догадаются, что это наши люди. Неприятностей тогда не оберёшься.
– Ладно, ладно шеф. Всё понял, молчу.
Минут через десять машина подкатила к невысоким, но широким воротам с двумя красными звёздами на створках. Вышедший навстречу солдат поздоровался, и вежливо спросил:
– Вы к кому?
– Мы к командиру. Нам нужно срочно поговорить с ним по поводу вчерашнего происшествия.
– Какого ещё происшествия?
– Да ты чё, служивый, в натуре, ничего не знаешь, что ли?
– Хорошо, подождите минутку, сейчас я доложу о вас.
Солдат скрылся за воротами КПП, но вскоре вышел и вновь обратился к людям, сидевшим в роскошном автомобиле.
– Извините, но командир не сможет вас сейчас принять.
– Да ты чего, пацан, так и не въехал, что ли? Нам срочно надо, понимаешь ты это или нет?!
– Я прекрасно вас понимаю, но ничем помочь не могу.
– Слышь, Валерич, чё с ним долго базарить. Всё равно без толку. Поехали давай к штабу. Там на месте и разберёмся. Взвизгнули колёса, и крузёр, распахнув настежь немного приоткрытые ворота, стремительно въехал на территорию части.
– Давай, гони, не останавливайся.
– Ну, всё, кажись, проскочили.
Но позади вдруг раздалась автоматная очередь. Стекла посыпались, а машина заглохла, врезавшись в бордюр. Завыла сирена, а через минуту на место прибыл поднятый по тревоге караул.
– Суки, волки позорные, не прикасайтесь ко мне, всех порежу, в натуре.
Вадим так орал, что от натуги его лицо сделалось багряно-красным и сморщившимся до неузнаваемости, а на лбу выступили мелкие капельки пота.
Через несколько минут их запихнули в тесную и сырую камеру гарнизонной гауптвахты. Массивная железная дверь захлопнулась, погрузив находящихся внутри людей в темноту и дав им время как следует поразмыслить над тем, что же все-таки только что произошло.
– Слышь, Валерич, а чё с нами будет теперь? Нас ведь здесь и искать-то никто не станет.
– Ты чего, придурок, бормочешь? Думай, что говоришь. Мы на стрелку, что ли, приехали? Здесь главное – закон, и самосуд никто устраивать не станет. Понял?
– А с какой стати тогда тот молокосос по нам из автомата шмалять начал?
– То дело другое. Вдруг у нас взрывчатка с собой, и мы что-нибудь взорвём? Сейчас они всё выяснят, промурыжат ещё немного, ну, в крайнем случае, придётся кого-то подмазать, и мы свободны. Всё понял?
– Да вроде, ясно.
– Вот и отлично. А сейчас заткнитесь и спите. Идиоты. Голова сейчас расколется. Вот сука. Хорошо приложил прикладом-то.
Сон не приходил. Где-то во дворе истошно лаяли сторожевые псы. Наверное, собаки почуяли медведя, а может быть, и другого зверя. За стеной слышались пьяные выкрики и ругательства. Напившийся солдат из соседнего «номера» высказывал своё крайнее неудовлетворение тем, что ближайшие четверо суток ему придётся провести в одиночной камере. Видимо, сервис там оставлял желать лучшего. Вадим так и просидел до самого утра, пока скрип ключа в замочной скважине не отвлёк его от совсем не весёлых мыслей и не оповестил о том, что кто-то пытается открыть дверь снаружи.
– Руки за спину. По одному выходим в коридор.
Хрипловатый голос сообщил о том, что пора выходить, а через несколько минут все трое уже стояли в кабинете у командира части.
Комбат, человек бывалый и повидавший немало на своём солдатском веку, нехотя осмотрел стоящих перед ним и тихо спросил:
– Ну, зачем приехали? Времени у меня мало, а точнее, в вашем распоряжении не больше пяти минут.
– Командир, понимаешь, тут дело такое.
Вадим вытащил из кармана скомканную стодолларовую бумажку и бросил её в ведро с мусором так, чтобы сидящий перед ним человек мог видеть, что он делает.
– В том отряде, который вы уничтожили, мог находиться и мой брат. Лишняя огласка в таком деле ни к чему. В общем, взглянуть бы на погибших, ну или документы посмотреть там какие-нибудь.
– Я вот что вам, ребята, скажу. Всё дело в том, что тех людей после не – безызвестных событий собрать в одно целое не представляется никакой возможности. Фасовать человеческое мясо по целлофановым мешкам мы, разумеется, не стали. Здесь же не мясокомбинат. А сейчас, я думаю, что там остались лишь обглоданные кости. Вот в этом куле остатки одежды. Забирайте. Дарю. Обгорелые бумажки и есть документы. Но вряд ли они вам чем-то помогут. Пробы ДНК взяли у всех. Результаты экспертизы будут готовы – когда точно, не знаю. Если там действительно находился Ваш брат, то сможете ознакомиться, предъявив документы, удостоверяющие личность, в местном отделении милиции. А сейчас шуруйте отсюда, пока в памяти. У меня слишком мало времени. Дневальный, давай сюда караул. Проводите их за территорию.
А минут через десять уже изрядно потрёпанная машина отматывала километры по той же самой дороге, но только в обратном направлении. Два ряда отверстий в правом боку, смятый бампер и разлетевшиеся вдребезги стёкла постоянно напоминали о том довольно странном приёме, который был оказан незваным гостям. У людей, сидевших внутри, физиономии тоже казались далеко не праздничными.
– Да-а, в натуре, попадалово. Ладно, хоть живы остались. Ребят жалко.
– Это что же, значит, их всех, что ли?
– Это значит, что всех до единого.
Вадим приоткрыл мешок, что стоял у него под ногами, и вытащил оттуда новенькую кожаную кепку.
– Вот, гляди-ка, например, от Михея что осталось. Новенькая ещё совсем.
Он нахлобучил фуражку на голову водителя и удовлетворённо проговорил:
– Во-о. Тебе идёт. Ну, Михей ты и есть, вылитый Михей. Совсем как живой перед глазами у меня сидишь.
Водитель, слегка рыжеватый детина огромного роста, стучал зубами от холода и напряжённо всматривался в бегущую впереди машины узкую полоску дороги, стараясь не прозевать хотя бы самые крупные ухабы и рытвины. Шутки шефа он не понял, а если сказать точнее, то в эти минуты ему вообще было не до шуток. То, что с продырявленной кепкой на голове он стал похож на покойника, Лысому сильно не понравилось, и, сорвав шапку, он вышвырнул её за окно, зло процедив сквозь зубы:
– Ты, слышь, кончай, Валерич. Не до шуток сейчас.
Но Вадим шутить вовсе не собирался. Наверное, он и сам не мог понять, к чему всё это сказал.
А всего через минуту сидящий вдруг погрузился в состояние меланхолии, безразличия, а может быть, и непонимания того, что происходило вокруг.
Хотя возможно, что на самом деле все было совсем не так. Быть может, он просто напряженно думал, откинувшись на спинку мягкого кожаного сиденья. Его жизни сейчас грозила серьёзная опасность.
– Жив ли Сергей? Чего ждать от него? Если он уже успел добраться до города, то моя жизнь может оборваться в любую минуту. Перед лицом смертельной угрозы человек вдруг стал задумываться над теми вещами, которым ещё неделю назад вообще не придал бы никакого внимания.
«Жизнь проходит. Что останется после меня? Что скажут люди, которые придут после?» От таких мыслей к простому животному страху присоединилась ещё и та необъяснимая боль, которая гораздо сильнее любых физических страданий. Наверное, он даже не смог бы вспомнить сейчас, что именно можно положить на ту чашу символических весов, где должны находиться его добрые дела? Но зато чаша со злыми поступками оказалась наполненной до самых краёв, и, несмотря на это, туда всё равно не вошла даже половина всех совершённых злодеяний.
Выглянув в окно, вдруг увидел то, что, наверно, и помогло на этот раз не сорваться в истерике и в последний момент всё-таки удержать себя в руках. На небольшом уступе скалы, что нависала прямо над дорогой, спокойно стояла огромная рысь.
Кошка смотрела человеку прямо в глаза, но при этом заглянула, наверное, в самую душу, которая от этого взгляда широко открытых звериных глаз, впитавших в себя злобу и нежность, равнодушие и душевную чуткость, а также ещё многое другое, что вообще даже примерно нельзя выразить на словах, почему-то вдруг сжалась, готовая в любой момент выскочить наружу. На лбу выступил неприятный холодный пот.
«Во что бы то ни стало успеть нанести удар первым. Или я, или он. Третьего не дано. Договориться мы не сможем. Это ясно как день. Стоит лишь поставить себя на его место».
Размышления прервал Лысый. Он почти кричал:
– Валерич, Валерич, гляди, кошара-то какая. Во, сука, смотрит как. Того и гляди глазами сожрёт.
Вадим молчал. Он так и просидел, не шелохнувшись, до самого города. А когда шум проносящихся мимо машин возвестил, наконец, о том, что они уже доехали, сидевший неподвижно человек лишь слегка приподнялся в своём кресле. В голове постоянно крутилась одна – единственная мысль:
– Зачем, зачем мне все это нужно? Сердце неприятно кололо. До боли стиснув челюсти, наконец, вылез из машины, сильно хлопнув дверью.
Алексей обнял женщину за плечи.
– Ну, иди, иди ко мне, не бойся. Ты чего дрожишь вся? Ничего, я тебя согрею.
Обхватив стройную талию, мужчина прижал её к себе, давая понять, что сопротивление бесполезно. Но Таня и не думала сопротивляться. Долгие месяцы одиночества сделали своё дело. Их губы слились в единое целое. А через несколько минут он взял свою новую подругу на руки уже совершенно раздетую и аккуратно перенёс на кровать. Татьяна даже зажмурилась от удовольствия. Но в эти минуты в замочной скважине послышался щелчок ключа, и дверь приоткрылась.
В кроватке мирно посапывал маленький Славик. И лишь первые звёзды, что уже успели зажечься на потемневшем небосклоне, стали свидетелями всего произошедшего. Но это были немые свидетели, и они вряд ли когда-нибудь и кому-нибудь смогут поведать свою тайну. Во дворе громко залаяла собака. Та самая собака, которая в детстве загоняла Игоря на крышу.
Люди порою бывают слишком жестокими и безжалостными не только по отношению друг к другу. Немалая часть зла остаётся на братьях наших меньших, которые не могут сами выбирать себе хозяев. Встретив в жизни человека лишь один раз, четвероногий друг будет верен ему всегда. Он не способен на ложь и измену, никогда не предаст и не станет лицемерить, покупая или, наоборот, продавая свою любовь. Человек же порою вовсе не отличается столь завидным постоянством и в течение своей зачастую никчёмной жизни не раз меняет себе друзей и спутников, всегда стараясь найти как можно более выгодную партию.
Так пусть каждый поступает так, как считает нужным. Ведь отвечать за свои поступки придётся тоже каждому. Это одна из тех истин, что живущие на Земле не в силах изменить. Мы можем лишь высказать о ней своё мнение, пытаясь тем самым себя успокоить. Но от этого ничего не изменится.
Мохнатый сторож, что сейчас отчего-то отчаянно лаял во дворе, тоже являл собой жертву человеческого непостоянства. Хозяйке просто надоело возиться с огромным животным, и она не нашла ничего лучшего, как вышвырнуть того на улицу. Он так и жил возле дома, надеясь, что женщина изменит своё решение. Но люди не меняют своих решений в подобных вопросах. Наверное, чувства порою бывают им чужды.
Соседские ребята сколотили мало-мальскую конуру и кормили собаку кто чем мог. А царская особа, проходя по двору, старалась даже не приближаться к своему бывшему любимчику, чтобы не травить тому душу. Как говорится, из благих соображений. Жить одной женщине было гораздо удобнее, и она не каялась в том, что, поддавшись на уговоры многочисленных родственников, которым псина, несомненно, мешала, вышвырнула бывшего друга на улицу.
А мешал в том доме он действительно многим. И это была абсолютная правда. Ведь едва взглянув в глаза человеку, зверь без труда мог разглядеть его душу. К тому же он не умел врать и поэтому никогда не вилял хвостом перед гостем, в душе которого таились подлость и лицемерие, скрывавшиеся порою под маской благодушия и милой улыбки.
А ещё, ещё пёс не умел вставать на колени. Не то чтобы не хотел этого делать. Просто бог вложил в сильное тело вместо рабской покорности тот самый железный стержень, сломить который не смогла бы, наверное, даже смерть. Смерти он не боялся. Сейчас отчего-то она уже вовсе не казалась такой страшной, как раньше.
В последнее время собака сильно изменилась. Днём, вообще не подавала признаков жизни, не обращая внимания на предлагаемую еду. Но ночью, если к дому приближался кто-то чужой, мохнатый сторож сразу поднимался, принимая угрожающую позу, и злобно рычал. Наверное, это оттого, что, несмотря ни на что, собачьи инстинкты и чувство долга брали верх даже над голодом, а ответственность перед не существующим хозяином не позволяла принять ту сухую корку, что бросал случайный прохожий.
Он никогда никому не жаловался. Выть и скулить значило проявить слабость и малодушие. Правда, дворовые ребята рассказывали, что по ночам, когда пёс мирно дремал, зажмурив глаза, по его морде скатывались на мокрую землю огромные, словно жемчужины, слёзы, такие же прозрачные и кристально чистые. А пёс в это время просто продолжал молча лежать, мокрый и грязный.
Быть может, он вспоминал в эти минуты о чём-то своём, а может быть, это просто ребячьи россказни, и жемчуг – это вовсе не жемчуг, а мутные капли дождя, что, не переставая, лил сверху, пытаясь вымыть прошлое из собачьей души. Но стоило лишь заглянуть в его широко открытые глаза, и сразу становилось ясно, что сделать этого уже никогда не удастся. Открытый и чистый взгляд без обиняков говорил о том, что вырвать прошлое можно только вместе с душой, а мокрая и грязная шкура – это всего лишь издержки окружающих животное людей, и она никак не может повлиять на душевную чистоту.
Возможно, что дворовые ребята и приукрасили немного свои рассказы. Но это, наверное, не так уж страшно. Гораздо страшнее будет, если их душа с годами очерствеет, став холодной и твёрдой, словно камень. И вот тогда они уже никогда – никогда не смогут разглядеть эти крупные и горячие капли, что, словно прекрасные драгоценные камни, по ночам скатывались на землю по покрытым жесткой щетиной собачьим щекам.
Глава 6
«Здесь как будто совсем ничего не изменилось. Словно и не было этого года, проведённого вдали от друзей и близких, вдали от семьи». Постояв с минуту возле старой церкви, пошёл дальше уверенной походкой. И даже несведущий, едва взглянув на идущего, мог бы сразу понять, что остановить его на этот раз будет непросто.
Ведь это уже вовсе не тот робкий и законопослушный труженик, что уехал год назад в злополучную экспедицию. По асфальту шагал кто-то совсем другой. Он не боялся голода и холода, оставался равнодушен к боли, не страшился даже, наверное, самой смерти.
Враг силён, коварен и, скорее всего, нанесёт удар подло, в спину. Именно поэтому действовать нужно немедленно, а если сказать точнее, то прямо сейчас. Всё это человек прекрасно понимал, но всего, с чем придётся столкнуться, предусмотреть никак не мог. Наверное, именно в этом и заключалась главная ошибка. Предусматривать нужно всё. Хотя в эти минуты Серёга уже не особенно задумывался над тем, что ждёт впереди. Он просто быстрыми шагами шёл вперёд, стараясь как можно скорее закончить то, из-за чего, собственно, здесь и находился.
Дорога с городской окраины до хорошо знакомого подъезда заняла около часа. Поднявшись по грязной лестнице на третий этаж, вытащил из кармана ключ, вставил его в замочную скважину и два раза повернул по часовой стрелке. Замок щелкнул, и дверь открылась. Войдя в прихожую, привычным движением включил свет. Сердце бешено колотилось в груди. Но когда «гость» прошёл в спальню, оно стало биться ещё сильнее, так и норовя выскочить из груди. Его жена, его Таня лежала в постели, совершенно раздетая, с другим мужчиной, которого, если сказать точнее, и мужчиной-то, в прямом смысле этого слова, можно было назвать лишь с очень большой натяжкой. Юноша с красивым и совсем ещё детским лицом смотрел испуганно.
Вошедший вытащил клинок и приставил его к тонкой шее. Едва острое, словно бритва, лезвие коснулось нежной кожи, как комната наполнилась криком, а вниз по плечу быстро побежала тоненькая струйка тёмно-красного цвета, пачкая тело, собранную в кучу одежду, постель.
– Сергей, Серёженька, перестань сейчас же. Ты же ничего не знаешь. Этот человек хотел спасти нас. Это наш друг. Остановись. Ребёнка напугаешь.
Сергей взглянул на кроватку, где мирно посапывал малыш, не успевший ещё проснуться.
– Заткнись, – бросил он Алексею и убрал оружие в ножны. Поцеловав ничего не подозревающего сынишку, отвернулся к стене. Слезы сами катились из глаз, не спрашивая на то разрешения.
– Я не стану сейчас и здесь убивать этого человека, что лежит совершенно голый и беззащитный в кровати с моей женой. Не стану, даже не потому, что напугается ребёнок. Можно вытащить незваного гостя на улицу…
Причина заключена в другом. Наверное, женщина в подобной ситуации всегда виновата больше, чем мужчина, а кроме того, воин не может ударить слабого и беззащитного. А быть может, в эти минуты человек вовсе и не осознавал мотивов своих поступков. Скорее всего, его действиями руководил инстинкт, заложенный на уровне подсознания за время, проведённое среди дикого таёжного народа.
«Что же, пусть пока живёт. Но с Вадимом нужно разобраться и как можно скорее. Если я не прикончу его, то он прикончит меня и мешкать при этом не станет ни секунды. Эта сволочь искорёжила сверху донизу всю мою жизнь, а также жизни ещё очень многих людей, и причём, далеко не в лучшую сторону».
Вошедший повернулся лицом к успевшему уже одеться доктору. Подойдя к нему вплотную, угрюмо спросил:
– Где он? Ты знаешь. Или умрёшь прямо сейчас.
– Так дома, наверное, где же ему ещё быть-то. Сокольников, 28–31.
На самом деле Алексей лукавил. Он прекрасно знал, что дома Вадима нет, а вместо него Серёгу там ожидаёт засада. Где на самом деле прячется шеф? Этого не знал никто, за исключением, пожалуй, нескольких человек, имена которых тоже никто не знал. Приказы поступали только по телефону, и то лишь в случае крайней необходимости.
Мужчина вновь с тоской в глазах взглянул на кроватку, где беззаботно спал его совсем ещё маленький сын, потом перевёл глаза на супругу и тихо произнёс:
– Хорошо. Я ухожу. Живи спокойно. Он тебе больше зла не причинит.
– Сергей, Серёжа, да пойми же ты, тебя ведь год не было. Откуда же я знала, что ты вернёшься именно сейчас. Это всё случайно получилось!
– Перестань причитать. Я тебя не виню. Но и тебе меня обвинять, пожалуй не в чем. Сама всё прекрасно понимаешь. Я же не на курорте прохлаждался и не по своей воле туда отправился, а лишь для того, чтобы семью сохранить. Стоящий посреди комнаты человек круто повернулся и пошёл прочь.
– Подожди. Да подожди же ты, не уходи.
Когда дверь закрылась, Таня безудержно разрыдалась, уткнувшись лицом в подушку, а её кавалер быстро достал из-за пазухи телефон и набрал номер. Женщина сразу поняла, куда именно он звонит.
– Ты что, сволочь? Ты что делаешь? Он пожалел тебя, жизнь сохранил, а ты?! Она вскочила с кровати и вцепилась своему любовнику в руку, пытаясь отобрать телефон.
– А ну пошла вон, сука!
Доктор грубо толкнул Татьяну кулаком в грудь, и та отлетела в дальний угол комнаты, больно ударившись головой о стену. Проснувшийся от шума малыш жалобно заплакал.
– Сиди тихо, как мышь. Тогда, может быть, и останешься в живых. А не то я разделаюсь и с тобой и с твоим выродком прямо сейчас.
С этими словами Лёха кивнул головой в сторону кроватки и помахал у неё перед лицом невесть откуда появившимся кухонным ножом.
– Шеф, шеф, вы меня слышите? Да. Это Лёха говорит. Он только что был здесь. Да, да, он самый. Чуть было меня не прикончил. Вас ищет. Я его на старую хату отправил, всё как договаривались. Что делать-то? Она здесь, вместе с сыном.
– Слушай сюда внимательно.
Голос Вадима слегка дрожал, хотя он и старался не выдавать своего волнения.
– Закройся изнутри. Никого не впускай и не выпускай, пока не придут мои ребята. За бабу головой отвечаешь. Если что – звони.
Вадим отключил телефон.
– Ну что же, вот и наш гость пожаловал. Надобно встретить как полагается. Боря, дуй к Лёхе. Постучишься, скажешь, что от меня. Берёшь её вместе с ребёнком и ждёшь дальнейших указаний. Лысый, усилишь охрану на моей старой квартире. Если появится – не пробуйте брать живьём. Мёртвый этот урод мне гораздо больше нравится. Стрелять сразу на поражение.
Вадим уже с трудом мог справляться со своими нервами, и это становилось всё заметнее для окружающих. Про новую квартиру не знал никто. И всё же он боялся.
Убивать самому этому человеку в жизни не приходилось никогда. Хотя он не раз простым движением руки подписывал смертный приговор очень многим людям. Наверное, именно поэтому Вадик никогда раньше не задумывался над тем, что же всё-таки такое смерть и страшно ли на самом деле умирать.
«Ничего, ничего. Всё будет нормально. Мы сумеем прикончить его. Ещё немного, и он труп».
Мужчина нервно ходил взад-вперёд по комнате и был близок к очередной истерике. Где-то в самой глубине души он прекрасно понимал, что убить на этот раз не так просто, как может показаться на первый взгляд.
Сергей спокойным шагом подходил к нужному дому. Непонятно отчего, но сейчас он вовсе не волновался.
«У квартиры, наверно, засада. Но выхода нет. Удар лучше нанести сразу, в лицо, и не мешкая. Ни к чему показывать врагу свой страх, придавая тем самым уверенность в своих силах. Пусть у подонка не будет даже самого малого повода, чтобы обвинить меня в трусости и малодушии. Учитель, наверно, сейчас сказал бы то же самое».
Он уверенно шагнул в кромешную тьму подъезда, ни секунды не сомневаясь в необходимости и правильности этого первого своего шага. Нацеленное в голову дуло пистолета не увидел, а скорее почувствовал, сделав резкий выпад в сторону как раз вовремя.
Несколько выстрелов хлопнули почти одновременно.
«Размышлять некогда». В два больших прыжка Серёга оказался на лестничной площадке рядом со стрелявшими. В темноте уже отчётливо различались человеческие силуэты. Он видел всех сразу и контролировал действия каждого в отдельности.
В наступившей на несколько секунд паузе вдруг послышался зловещий шепот:
– Ты смотри-ка, и вправду оборотень. Не берёт пуля его.
– Нужно было серебряную зарядить, я же говорил.
Стоявший в двух метрах незнакомец уже поднял руку с зажатым в ней пистолетом, чтобы выстрелить вновь, в упор. Но рука отделилась от тела и упала на лестницу. У бандита, стоящего сзади, слетела с плеч голова и с шумом покатилась вниз по ступеням.
Двое оставшихся в живых с диким криком:
– Спасайся! Оборотень! – бросились бежать.
Он не стал их догонять. «Зачем убивать людей, которые уже не смогут причинить вреда?» Сильным ударом меча полоснул по двери. Пяти – миллиметровая сталь, а вместе с ней и деревянная обшивка разошлись под его натиском, словно масло под лезвием кухонного ножа. Замок также оказался разрубленным напополам. Дверь открылась, и человек вошёл внутрь. Свет включать не стал. И без того стало ясно, что произошла ошибка. «Хозяина дома нет. Квартира пуста. Что же, Вадим – опытный и сильный противник. К тому же, видимо, ждал меня». Если сказать честно, то Серега понял это ещё там, на лестничной площадке, судя по тому тёплому приёму, который ему оказали.
– Танечка, Вы извините, конечно, что я Вас так называю.
– Да ничего, ничего. Чего уж там, я же не ханжа какая-нибудь.
– Танечка, милая моя, я всё сделаю, чтобы Вам помочь, поверьте мне.
Новенький джип, переливаясь в солнечных лучах синевато-стальным отливом, ровно мчался по ухабистой просёлочной дороге, казалось, совсем не замечая многочисленные ямы и рытвины. За окном мелькали перелески, болота. Их сменяли сплошные и почти непроходимые заросли молодого осинника и острые гребни скал.
– Слышь, шеф. Чё-то мне кажется, далековато мы уже заехали. Километров сто пятьдесят по лесу отмахали, никак не меньше, и ни одной деревни. Странно даже, что здесь ещё есть какая-то дорога. А едем-то мы хоть правильно?
– Ты чего, Лысый?! Я сколько раз повторять буду?! А то, может, в рыло тебе заехать, понятнее станет? На вот карту и сам посмотри, если мне не веришь!
– Да ладно ты, Валерьич, не пыли. Дай газетку лучше почитать. Она у тебя с собой?
– На, смотри.
– Так. Вот она, заметочка. Уничтожена банда. Военные вступают в схватку с преступниками. Вот сволочи. И как они могли фотографировать такое? С землёй ведь перемешали ребят, суки поганые. Ну, мы вам ещё устроим.
– Ты помолчи-ка лучше, Лысый.
– Валерич, я чё, чё – то опять не так сказал, что ли?
– А ты веди себя по-тихому да за ствол не хватайся. Чай, не в детский дом едем.
– Шеф, а на хрена мы вообще туда едем?
– Дурак ты. Во-первых, узнать нужно, не остался ли кто-нибудь в живых. Во-вторых, документики бы не мешало изъять. Не дай Бог, догадаются, что это наши люди. Неприятностей тогда не оберёшься.
– Ладно, ладно шеф. Всё понял, молчу.
Минут через десять машина подкатила к невысоким, но широким воротам с двумя красными звёздами на створках. Вышедший навстречу солдат поздоровался, и вежливо спросил:
– Вы к кому?
– Мы к командиру. Нам нужно срочно поговорить с ним по поводу вчерашнего происшествия.
– Какого ещё происшествия?
– Да ты чё, служивый, в натуре, ничего не знаешь, что ли?
– Хорошо, подождите минутку, сейчас я доложу о вас.
Солдат скрылся за воротами КПП, но вскоре вышел и вновь обратился к людям, сидевшим в роскошном автомобиле.
– Извините, но командир не сможет вас сейчас принять.
– Да ты чего, пацан, так и не въехал, что ли? Нам срочно надо, понимаешь ты это или нет?!
– Я прекрасно вас понимаю, но ничем помочь не могу.
– Слышь, Валерич, чё с ним долго базарить. Всё равно без толку. Поехали давай к штабу. Там на месте и разберёмся. Взвизгнули колёса, и крузёр, распахнув настежь немного приоткрытые ворота, стремительно въехал на территорию части.
– Давай, гони, не останавливайся.
– Ну, всё, кажись, проскочили.
Но позади вдруг раздалась автоматная очередь. Стекла посыпались, а машина заглохла, врезавшись в бордюр. Завыла сирена, а через минуту на место прибыл поднятый по тревоге караул.
– Суки, волки позорные, не прикасайтесь ко мне, всех порежу, в натуре.
Вадим так орал, что от натуги его лицо сделалось багряно-красным и сморщившимся до неузнаваемости, а на лбу выступили мелкие капельки пота.
Через несколько минут их запихнули в тесную и сырую камеру гарнизонной гауптвахты. Массивная железная дверь захлопнулась, погрузив находящихся внутри людей в темноту и дав им время как следует поразмыслить над тем, что же все-таки только что произошло.
– Слышь, Валерич, а чё с нами будет теперь? Нас ведь здесь и искать-то никто не станет.
– Ты чего, придурок, бормочешь? Думай, что говоришь. Мы на стрелку, что ли, приехали? Здесь главное – закон, и самосуд никто устраивать не станет. Понял?
– А с какой стати тогда тот молокосос по нам из автомата шмалять начал?
– То дело другое. Вдруг у нас взрывчатка с собой, и мы что-нибудь взорвём? Сейчас они всё выяснят, промурыжат ещё немного, ну, в крайнем случае, придётся кого-то подмазать, и мы свободны. Всё понял?
– Да вроде, ясно.
– Вот и отлично. А сейчас заткнитесь и спите. Идиоты. Голова сейчас расколется. Вот сука. Хорошо приложил прикладом-то.
Сон не приходил. Где-то во дворе истошно лаяли сторожевые псы. Наверное, собаки почуяли медведя, а может быть, и другого зверя. За стеной слышались пьяные выкрики и ругательства. Напившийся солдат из соседнего «номера» высказывал своё крайнее неудовлетворение тем, что ближайшие четверо суток ему придётся провести в одиночной камере. Видимо, сервис там оставлял желать лучшего. Вадим так и просидел до самого утра, пока скрип ключа в замочной скважине не отвлёк его от совсем не весёлых мыслей и не оповестил о том, что кто-то пытается открыть дверь снаружи.
– Руки за спину. По одному выходим в коридор.
Хрипловатый голос сообщил о том, что пора выходить, а через несколько минут все трое уже стояли в кабинете у командира части.
Комбат, человек бывалый и повидавший немало на своём солдатском веку, нехотя осмотрел стоящих перед ним и тихо спросил:
– Ну, зачем приехали? Времени у меня мало, а точнее, в вашем распоряжении не больше пяти минут.
– Командир, понимаешь, тут дело такое.
Вадим вытащил из кармана скомканную стодолларовую бумажку и бросил её в ведро с мусором так, чтобы сидящий перед ним человек мог видеть, что он делает.
– В том отряде, который вы уничтожили, мог находиться и мой брат. Лишняя огласка в таком деле ни к чему. В общем, взглянуть бы на погибших, ну или документы посмотреть там какие-нибудь.
– Я вот что вам, ребята, скажу. Всё дело в том, что тех людей после не – безызвестных событий собрать в одно целое не представляется никакой возможности. Фасовать человеческое мясо по целлофановым мешкам мы, разумеется, не стали. Здесь же не мясокомбинат. А сейчас, я думаю, что там остались лишь обглоданные кости. Вот в этом куле остатки одежды. Забирайте. Дарю. Обгорелые бумажки и есть документы. Но вряд ли они вам чем-то помогут. Пробы ДНК взяли у всех. Результаты экспертизы будут готовы – когда точно, не знаю. Если там действительно находился Ваш брат, то сможете ознакомиться, предъявив документы, удостоверяющие личность, в местном отделении милиции. А сейчас шуруйте отсюда, пока в памяти. У меня слишком мало времени. Дневальный, давай сюда караул. Проводите их за территорию.
А минут через десять уже изрядно потрёпанная машина отматывала километры по той же самой дороге, но только в обратном направлении. Два ряда отверстий в правом боку, смятый бампер и разлетевшиеся вдребезги стёкла постоянно напоминали о том довольно странном приёме, который был оказан незваным гостям. У людей, сидевших внутри, физиономии тоже казались далеко не праздничными.
– Да-а, в натуре, попадалово. Ладно, хоть живы остались. Ребят жалко.
– Это что же, значит, их всех, что ли?
– Это значит, что всех до единого.
Вадим приоткрыл мешок, что стоял у него под ногами, и вытащил оттуда новенькую кожаную кепку.
– Вот, гляди-ка, например, от Михея что осталось. Новенькая ещё совсем.
Он нахлобучил фуражку на голову водителя и удовлетворённо проговорил:
– Во-о. Тебе идёт. Ну, Михей ты и есть, вылитый Михей. Совсем как живой перед глазами у меня сидишь.
Водитель, слегка рыжеватый детина огромного роста, стучал зубами от холода и напряжённо всматривался в бегущую впереди машины узкую полоску дороги, стараясь не прозевать хотя бы самые крупные ухабы и рытвины. Шутки шефа он не понял, а если сказать точнее, то в эти минуты ему вообще было не до шуток. То, что с продырявленной кепкой на голове он стал похож на покойника, Лысому сильно не понравилось, и, сорвав шапку, он вышвырнул её за окно, зло процедив сквозь зубы:
– Ты, слышь, кончай, Валерич. Не до шуток сейчас.
Но Вадим шутить вовсе не собирался. Наверное, он и сам не мог понять, к чему всё это сказал.
А всего через минуту сидящий вдруг погрузился в состояние меланхолии, безразличия, а может быть, и непонимания того, что происходило вокруг.
Хотя возможно, что на самом деле все было совсем не так. Быть может, он просто напряженно думал, откинувшись на спинку мягкого кожаного сиденья. Его жизни сейчас грозила серьёзная опасность.
– Жив ли Сергей? Чего ждать от него? Если он уже успел добраться до города, то моя жизнь может оборваться в любую минуту. Перед лицом смертельной угрозы человек вдруг стал задумываться над теми вещами, которым ещё неделю назад вообще не придал бы никакого внимания.
«Жизнь проходит. Что останется после меня? Что скажут люди, которые придут после?» От таких мыслей к простому животному страху присоединилась ещё и та необъяснимая боль, которая гораздо сильнее любых физических страданий. Наверное, он даже не смог бы вспомнить сейчас, что именно можно положить на ту чашу символических весов, где должны находиться его добрые дела? Но зато чаша со злыми поступками оказалась наполненной до самых краёв, и, несмотря на это, туда всё равно не вошла даже половина всех совершённых злодеяний.
Выглянув в окно, вдруг увидел то, что, наверно, и помогло на этот раз не сорваться в истерике и в последний момент всё-таки удержать себя в руках. На небольшом уступе скалы, что нависала прямо над дорогой, спокойно стояла огромная рысь.
Кошка смотрела человеку прямо в глаза, но при этом заглянула, наверное, в самую душу, которая от этого взгляда широко открытых звериных глаз, впитавших в себя злобу и нежность, равнодушие и душевную чуткость, а также ещё многое другое, что вообще даже примерно нельзя выразить на словах, почему-то вдруг сжалась, готовая в любой момент выскочить наружу. На лбу выступил неприятный холодный пот.
«Во что бы то ни стало успеть нанести удар первым. Или я, или он. Третьего не дано. Договориться мы не сможем. Это ясно как день. Стоит лишь поставить себя на его место».
Размышления прервал Лысый. Он почти кричал:
– Валерич, Валерич, гляди, кошара-то какая. Во, сука, смотрит как. Того и гляди глазами сожрёт.
Вадим молчал. Он так и просидел, не шелохнувшись, до самого города. А когда шум проносящихся мимо машин возвестил, наконец, о том, что они уже доехали, сидевший неподвижно человек лишь слегка приподнялся в своём кресле. В голове постоянно крутилась одна – единственная мысль:
– Зачем, зачем мне все это нужно? Сердце неприятно кололо. До боли стиснув челюсти, наконец, вылез из машины, сильно хлопнув дверью.
Алексей обнял женщину за плечи.
– Ну, иди, иди ко мне, не бойся. Ты чего дрожишь вся? Ничего, я тебя согрею.
Обхватив стройную талию, мужчина прижал её к себе, давая понять, что сопротивление бесполезно. Но Таня и не думала сопротивляться. Долгие месяцы одиночества сделали своё дело. Их губы слились в единое целое. А через несколько минут он взял свою новую подругу на руки уже совершенно раздетую и аккуратно перенёс на кровать. Татьяна даже зажмурилась от удовольствия. Но в эти минуты в замочной скважине послышался щелчок ключа, и дверь приоткрылась.
В кроватке мирно посапывал маленький Славик. И лишь первые звёзды, что уже успели зажечься на потемневшем небосклоне, стали свидетелями всего произошедшего. Но это были немые свидетели, и они вряд ли когда-нибудь и кому-нибудь смогут поведать свою тайну. Во дворе громко залаяла собака. Та самая собака, которая в детстве загоняла Игоря на крышу.
Люди порою бывают слишком жестокими и безжалостными не только по отношению друг к другу. Немалая часть зла остаётся на братьях наших меньших, которые не могут сами выбирать себе хозяев. Встретив в жизни человека лишь один раз, четвероногий друг будет верен ему всегда. Он не способен на ложь и измену, никогда не предаст и не станет лицемерить, покупая или, наоборот, продавая свою любовь. Человек же порою вовсе не отличается столь завидным постоянством и в течение своей зачастую никчёмной жизни не раз меняет себе друзей и спутников, всегда стараясь найти как можно более выгодную партию.
Так пусть каждый поступает так, как считает нужным. Ведь отвечать за свои поступки придётся тоже каждому. Это одна из тех истин, что живущие на Земле не в силах изменить. Мы можем лишь высказать о ней своё мнение, пытаясь тем самым себя успокоить. Но от этого ничего не изменится.
Мохнатый сторож, что сейчас отчего-то отчаянно лаял во дворе, тоже являл собой жертву человеческого непостоянства. Хозяйке просто надоело возиться с огромным животным, и она не нашла ничего лучшего, как вышвырнуть того на улицу. Он так и жил возле дома, надеясь, что женщина изменит своё решение. Но люди не меняют своих решений в подобных вопросах. Наверное, чувства порою бывают им чужды.
Соседские ребята сколотили мало-мальскую конуру и кормили собаку кто чем мог. А царская особа, проходя по двору, старалась даже не приближаться к своему бывшему любимчику, чтобы не травить тому душу. Как говорится, из благих соображений. Жить одной женщине было гораздо удобнее, и она не каялась в том, что, поддавшись на уговоры многочисленных родственников, которым псина, несомненно, мешала, вышвырнула бывшего друга на улицу.
А мешал в том доме он действительно многим. И это была абсолютная правда. Ведь едва взглянув в глаза человеку, зверь без труда мог разглядеть его душу. К тому же он не умел врать и поэтому никогда не вилял хвостом перед гостем, в душе которого таились подлость и лицемерие, скрывавшиеся порою под маской благодушия и милой улыбки.
А ещё, ещё пёс не умел вставать на колени. Не то чтобы не хотел этого делать. Просто бог вложил в сильное тело вместо рабской покорности тот самый железный стержень, сломить который не смогла бы, наверное, даже смерть. Смерти он не боялся. Сейчас отчего-то она уже вовсе не казалась такой страшной, как раньше.
В последнее время собака сильно изменилась. Днём, вообще не подавала признаков жизни, не обращая внимания на предлагаемую еду. Но ночью, если к дому приближался кто-то чужой, мохнатый сторож сразу поднимался, принимая угрожающую позу, и злобно рычал. Наверное, это оттого, что, несмотря ни на что, собачьи инстинкты и чувство долга брали верх даже над голодом, а ответственность перед не существующим хозяином не позволяла принять ту сухую корку, что бросал случайный прохожий.
Он никогда никому не жаловался. Выть и скулить значило проявить слабость и малодушие. Правда, дворовые ребята рассказывали, что по ночам, когда пёс мирно дремал, зажмурив глаза, по его морде скатывались на мокрую землю огромные, словно жемчужины, слёзы, такие же прозрачные и кристально чистые. А пёс в это время просто продолжал молча лежать, мокрый и грязный.
Быть может, он вспоминал в эти минуты о чём-то своём, а может быть, это просто ребячьи россказни, и жемчуг – это вовсе не жемчуг, а мутные капли дождя, что, не переставая, лил сверху, пытаясь вымыть прошлое из собачьей души. Но стоило лишь заглянуть в его широко открытые глаза, и сразу становилось ясно, что сделать этого уже никогда не удастся. Открытый и чистый взгляд без обиняков говорил о том, что вырвать прошлое можно только вместе с душой, а мокрая и грязная шкура – это всего лишь издержки окружающих животное людей, и она никак не может повлиять на душевную чистоту.
Возможно, что дворовые ребята и приукрасили немного свои рассказы. Но это, наверное, не так уж страшно. Гораздо страшнее будет, если их душа с годами очерствеет, став холодной и твёрдой, словно камень. И вот тогда они уже никогда – никогда не смогут разглядеть эти крупные и горячие капли, что, словно прекрасные драгоценные камни, по ночам скатывались на землю по покрытым жесткой щетиной собачьим щекам.
Глава 6
Город встречал одинокого путника не особенно приветливо. Глухой ночью на его пустынных улицах не было ни людей, ни машин. И лишь один – единственный человек в довольно странной одежде неторопливо брёл по тротуару, с живым и неподдельным интересом разглядывая стоящие вокруг серые громады каменных зданий.
Было, и не было ночью бессонной
Призраков света, добра и печали.
Было, наверное в юности звонкой
Или же не было. Только звучали
Странные песни в суровом ущелье.
Были и кровь, и немая утрата.
Не было света, тепла и веселья,
Не было слов, а была, лишь расплата.
Плата за верность, любовь и надежду
Грязью в лицо или выстрелом в спину.
Плата за жизнь, всю в лохмотьях одежду,
Плата за честность, потока стремнину.
Ту, что уносит в далёкие дали,
Ту, что кружит и не даст оглянуться.
Но человек – тот, что Иноком звали, –
Буре назло, был обязан вернуться.
«Здесь как будто совсем ничего не изменилось. Словно и не было этого года, проведённого вдали от друзей и близких, вдали от семьи». Постояв с минуту возле старой церкви, пошёл дальше уверенной походкой. И даже несведущий, едва взглянув на идущего, мог бы сразу понять, что остановить его на этот раз будет непросто.
Ведь это уже вовсе не тот робкий и законопослушный труженик, что уехал год назад в злополучную экспедицию. По асфальту шагал кто-то совсем другой. Он не боялся голода и холода, оставался равнодушен к боли, не страшился даже, наверное, самой смерти.
Враг силён, коварен и, скорее всего, нанесёт удар подло, в спину. Именно поэтому действовать нужно немедленно, а если сказать точнее, то прямо сейчас. Всё это человек прекрасно понимал, но всего, с чем придётся столкнуться, предусмотреть никак не мог. Наверное, именно в этом и заключалась главная ошибка. Предусматривать нужно всё. Хотя в эти минуты Серёга уже не особенно задумывался над тем, что ждёт впереди. Он просто быстрыми шагами шёл вперёд, стараясь как можно скорее закончить то, из-за чего, собственно, здесь и находился.
Дорога с городской окраины до хорошо знакомого подъезда заняла около часа. Поднявшись по грязной лестнице на третий этаж, вытащил из кармана ключ, вставил его в замочную скважину и два раза повернул по часовой стрелке. Замок щелкнул, и дверь открылась. Войдя в прихожую, привычным движением включил свет. Сердце бешено колотилось в груди. Но когда «гость» прошёл в спальню, оно стало биться ещё сильнее, так и норовя выскочить из груди. Его жена, его Таня лежала в постели, совершенно раздетая, с другим мужчиной, которого, если сказать точнее, и мужчиной-то, в прямом смысле этого слова, можно было назвать лишь с очень большой натяжкой. Юноша с красивым и совсем ещё детским лицом смотрел испуганно.
Вошедший вытащил клинок и приставил его к тонкой шее. Едва острое, словно бритва, лезвие коснулось нежной кожи, как комната наполнилась криком, а вниз по плечу быстро побежала тоненькая струйка тёмно-красного цвета, пачкая тело, собранную в кучу одежду, постель.
– Сергей, Серёженька, перестань сейчас же. Ты же ничего не знаешь. Этот человек хотел спасти нас. Это наш друг. Остановись. Ребёнка напугаешь.
Сергей взглянул на кроватку, где мирно посапывал малыш, не успевший ещё проснуться.
– Заткнись, – бросил он Алексею и убрал оружие в ножны. Поцеловав ничего не подозревающего сынишку, отвернулся к стене. Слезы сами катились из глаз, не спрашивая на то разрешения.
– Я не стану сейчас и здесь убивать этого человека, что лежит совершенно голый и беззащитный в кровати с моей женой. Не стану, даже не потому, что напугается ребёнок. Можно вытащить незваного гостя на улицу…
Причина заключена в другом. Наверное, женщина в подобной ситуации всегда виновата больше, чем мужчина, а кроме того, воин не может ударить слабого и беззащитного. А быть может, в эти минуты человек вовсе и не осознавал мотивов своих поступков. Скорее всего, его действиями руководил инстинкт, заложенный на уровне подсознания за время, проведённое среди дикого таёжного народа.
«Что же, пусть пока живёт. Но с Вадимом нужно разобраться и как можно скорее. Если я не прикончу его, то он прикончит меня и мешкать при этом не станет ни секунды. Эта сволочь искорёжила сверху донизу всю мою жизнь, а также жизни ещё очень многих людей, и причём, далеко не в лучшую сторону».
Вошедший повернулся лицом к успевшему уже одеться доктору. Подойдя к нему вплотную, угрюмо спросил:
– Где он? Ты знаешь. Или умрёшь прямо сейчас.
– Так дома, наверное, где же ему ещё быть-то. Сокольников, 28–31.
На самом деле Алексей лукавил. Он прекрасно знал, что дома Вадима нет, а вместо него Серёгу там ожидаёт засада. Где на самом деле прячется шеф? Этого не знал никто, за исключением, пожалуй, нескольких человек, имена которых тоже никто не знал. Приказы поступали только по телефону, и то лишь в случае крайней необходимости.
Мужчина вновь с тоской в глазах взглянул на кроватку, где беззаботно спал его совсем ещё маленький сын, потом перевёл глаза на супругу и тихо произнёс:
– Хорошо. Я ухожу. Живи спокойно. Он тебе больше зла не причинит.
– Сергей, Серёжа, да пойми же ты, тебя ведь год не было. Откуда же я знала, что ты вернёшься именно сейчас. Это всё случайно получилось!
– Перестань причитать. Я тебя не виню. Но и тебе меня обвинять, пожалуй не в чем. Сама всё прекрасно понимаешь. Я же не на курорте прохлаждался и не по своей воле туда отправился, а лишь для того, чтобы семью сохранить. Стоящий посреди комнаты человек круто повернулся и пошёл прочь.
– Подожди. Да подожди же ты, не уходи.
Когда дверь закрылась, Таня безудержно разрыдалась, уткнувшись лицом в подушку, а её кавалер быстро достал из-за пазухи телефон и набрал номер. Женщина сразу поняла, куда именно он звонит.
– Ты что, сволочь? Ты что делаешь? Он пожалел тебя, жизнь сохранил, а ты?! Она вскочила с кровати и вцепилась своему любовнику в руку, пытаясь отобрать телефон.
– А ну пошла вон, сука!
Доктор грубо толкнул Татьяну кулаком в грудь, и та отлетела в дальний угол комнаты, больно ударившись головой о стену. Проснувшийся от шума малыш жалобно заплакал.
– Сиди тихо, как мышь. Тогда, может быть, и останешься в живых. А не то я разделаюсь и с тобой и с твоим выродком прямо сейчас.
С этими словами Лёха кивнул головой в сторону кроватки и помахал у неё перед лицом невесть откуда появившимся кухонным ножом.
– Шеф, шеф, вы меня слышите? Да. Это Лёха говорит. Он только что был здесь. Да, да, он самый. Чуть было меня не прикончил. Вас ищет. Я его на старую хату отправил, всё как договаривались. Что делать-то? Она здесь, вместе с сыном.
– Слушай сюда внимательно.
Голос Вадима слегка дрожал, хотя он и старался не выдавать своего волнения.
– Закройся изнутри. Никого не впускай и не выпускай, пока не придут мои ребята. За бабу головой отвечаешь. Если что – звони.
Вадим отключил телефон.
– Ну что же, вот и наш гость пожаловал. Надобно встретить как полагается. Боря, дуй к Лёхе. Постучишься, скажешь, что от меня. Берёшь её вместе с ребёнком и ждёшь дальнейших указаний. Лысый, усилишь охрану на моей старой квартире. Если появится – не пробуйте брать живьём. Мёртвый этот урод мне гораздо больше нравится. Стрелять сразу на поражение.
Вадим уже с трудом мог справляться со своими нервами, и это становилось всё заметнее для окружающих. Про новую квартиру не знал никто. И всё же он боялся.
Убивать самому этому человеку в жизни не приходилось никогда. Хотя он не раз простым движением руки подписывал смертный приговор очень многим людям. Наверное, именно поэтому Вадик никогда раньше не задумывался над тем, что же всё-таки такое смерть и страшно ли на самом деле умирать.
«Ничего, ничего. Всё будет нормально. Мы сумеем прикончить его. Ещё немного, и он труп».
Мужчина нервно ходил взад-вперёд по комнате и был близок к очередной истерике. Где-то в самой глубине души он прекрасно понимал, что убить на этот раз не так просто, как может показаться на первый взгляд.
Сергей спокойным шагом подходил к нужному дому. Непонятно отчего, но сейчас он вовсе не волновался.
«У квартиры, наверно, засада. Но выхода нет. Удар лучше нанести сразу, в лицо, и не мешкая. Ни к чему показывать врагу свой страх, придавая тем самым уверенность в своих силах. Пусть у подонка не будет даже самого малого повода, чтобы обвинить меня в трусости и малодушии. Учитель, наверно, сейчас сказал бы то же самое».
Он уверенно шагнул в кромешную тьму подъезда, ни секунды не сомневаясь в необходимости и правильности этого первого своего шага. Нацеленное в голову дуло пистолета не увидел, а скорее почувствовал, сделав резкий выпад в сторону как раз вовремя.
Несколько выстрелов хлопнули почти одновременно.
«Размышлять некогда». В два больших прыжка Серёга оказался на лестничной площадке рядом со стрелявшими. В темноте уже отчётливо различались человеческие силуэты. Он видел всех сразу и контролировал действия каждого в отдельности.
В наступившей на несколько секунд паузе вдруг послышался зловещий шепот:
– Ты смотри-ка, и вправду оборотень. Не берёт пуля его.
– Нужно было серебряную зарядить, я же говорил.
Стоявший в двух метрах незнакомец уже поднял руку с зажатым в ней пистолетом, чтобы выстрелить вновь, в упор. Но рука отделилась от тела и упала на лестницу. У бандита, стоящего сзади, слетела с плеч голова и с шумом покатилась вниз по ступеням.
Двое оставшихся в живых с диким криком:
– Спасайся! Оборотень! – бросились бежать.
Он не стал их догонять. «Зачем убивать людей, которые уже не смогут причинить вреда?» Сильным ударом меча полоснул по двери. Пяти – миллиметровая сталь, а вместе с ней и деревянная обшивка разошлись под его натиском, словно масло под лезвием кухонного ножа. Замок также оказался разрубленным напополам. Дверь открылась, и человек вошёл внутрь. Свет включать не стал. И без того стало ясно, что произошла ошибка. «Хозяина дома нет. Квартира пуста. Что же, Вадим – опытный и сильный противник. К тому же, видимо, ждал меня». Если сказать честно, то Серега понял это ещё там, на лестничной площадке, судя по тому тёплому приёму, который ему оказали.