Лау Миллер. Талискер

   Тьма. Кровь и огонь. Кентигерн смотрел на землю и видел шрамы, оставленные на ней за все времена. Души, попавшие в плен к кораннидам, не способные обрести покой, привязанные к земле своей ужасной смертью, бродящие среди живых, исполненные ярости и злобы… Смерть не конец всему, не освобождение, а лишь начало страдания. Кентигерн видел их двести лет, и просыпаться было тяжко. Боль от ран мучила мертвую, истерзанную плоть.
   Сознание Талискера уловило отчаянный крик.
   Он отпрыгнул как ужаленный.
   — Господи, Чаплин, что ты наделал? Им больно…
   Алессандро неожиданно побледнел.
   — Да.
   — Что…
   — Ты испытал такое на себе.
   Талискер понял, что его давний друг-враг наконец узнал правду, и она жжет его, как змеиный яд. Дункан не почувствовал ни радости, ни злорадства — только пустоту, как и прежде. Торжество справедливости? А толку?
   — Значит, ты все время говорил правду. Боже мой, — прошептал Алессандро. — Пятнадцать лет…
   В разговор вмешался Макпьялута:
   — Что ты видел, Талискер? Что с ними не так?
   Дункан объяснил.
   — Значит, ни один человек, убитый кораннидами, не может обрести покой? — спросила Улла. — Моя Дом…
   — Ты ведь видела ее там, верно? — Чаплин взял ее за руку.
   — Да, Сандро. Я шла с ней, покуда могла. Но меня так душила печаль, что я не удивилась, почему же она там одна и где другие души.
   — Значит, из них исчезает то, что помогает добраться до дома или рая — смотря куда им надо.
   — Наверное, — согласился принц. — На такое способен только бог.
   — Проклятый Корвус, — сплюнул Малки. — Конечно, это его рук дело.
   Наступила тишина. Собравшиеся у костра скорбели о душах тех, кто никак не мог умереть.
 
   Светало. Талискеру выпало дежурить последним, и он был на грани отчаяния. Заснуть не удавалось — стоило закрыть глаза, как перед внутренним взором представали тени мертвых, крича от боли и ярости. Когда он открывал глаза, то видел очертания героев древности, лежащих рядком, как трупы. И эти люди воплощают в себе последнюю надежду феинов?.. Их появление в Сулис Море принесет лишь отчаяние. Что можно испытать, увидев таких спасителей? Только желание сдаться. План Мориаса потерпел поражение. Белая Орлица права: только боги — немногие оставшиеся — способны им помочь.
   Талискер смотрел на свою звезду, изо всех сил борясь с подступающей тоской. Все согласились, что нельзя открывать правду о судьбе погибших от рук кораннидов, и чувствовали себя лжецами. Сегодня они с Малки отправлялись на поиски богини Рианнон, но на успех рассчитывать не приходилось. Опыт подсказывал, что у людей есть собственные дела, а чем от них отличаются боги? Если они живут вечно, что им за дело до того, что Корвус поиграет с феинами, как с оловянными солдатиками?
   — Талискер? Не возражаешь, если я посижу рядом? — К нему подошел Чаплин. — Ожив, они не очень отличаются от камней. Тогда по крайней мере на них можно было опереться. Слушай, я…
   — Забудь, — оборвал его Талискер. Ему не хотелось слышать извинений.
   — Это важно, Тал… Дункан.
   — Нет. Ты говоришь это не для меня, а для себя. Извинения — что-то вроде исповеди.
   — Ошибаешься.
   — Ты думал, что поступаешь правильно, Сандро. Я понимаю. Понимаю даже, почему ты мог ненавидеть меня из-за смерти Дианы. — Талискер тяжело вздохнул. — Это мой крест — быть единственным разумным человеком в мире, сошедшем с ума.
   — В двух мирах, — поправил его Чаплин.
   Они сидели в молчании, ожидая рассвет. Бледные лучи пали на землю, обещая подарить тепло, которого никогда не бывает зимой.
   — Я хочу отправиться с тобой и Малки на поиски Рианнон, — неожиданно проговорил Чаплин. — Может быть, я пригожусь. Я уже видел Кернунноса. Кажется, сеаннахи владеют силой. И мне хотелось бы помочь.
   — А как же наши герои?
   — Их отведут в город Улла и Макпьялута. Если Рианнон окажется в силах излечить их, мы встретимся там — а учитывая, с какой скоростью они движутся, мы еще успеем попасть туда первыми.
   — Можно ли верить Маку? — спросил Талискер.
   — Думаю, да, хотя уверен не на все сто. Уллу он не обидит — слишком уважает ее. Но меня принц действительно не любит.
   — Безупречный вкус, — ехидно заметил Талискер и, к своему удивлению, увидел разочарование на лице Чаплина. — Прости, я всего лишь шучу. Сила привычки.
   Он протянул руку, и они обменялись крепким воинским рукопожатием.
 
   Прощание с Уллой оказалось куда тяжелее, чем ожидал Чаплин. Они ненадолго остались вдвоем, пока Талискер говорил с Макпьялутой, пытаясь убедиться в том, что тот будет заботиться о дочери тана.
   Она стояла возле одного из красных флагов, повернувшись к Алессандро здоровой стороной лица. Чаплин нежно взял девушку за руки и развернул к себе.
   — Мы друзья, Улла. Это означает, что я хочу видеть тебя целиком, понимаешь? — Он коснулся щеки, покрытой шрамами. — Тебя не пугает путь с целой толпой полумертвых героев и Макпьялутой?
   Она гордо подняла голову с тем самым выражением ранимости и силы одновременно, которое порой придавало ей воистину королевский вид.
   — Не забывай, кто я, Сандро. Те стихи, что ты произнес в кругу камней, — моя родословная.
   — А я твой друг и позволь мне беспокоиться, если так мне надо.
   Она улыбнулась впервые за несколько дней, что порадовало его больше любых слов.
   — Хорошо. Я даю мое позволение. Беспокойся, но не чаще, чем раз в день.
   Алессандро поцеловал ее руку, и девушка слегка вздрогнула. Тогда он привлек ее к себе.
   — Встретимся в Сулис Море. Я обещаю.
 
   На вершине холма Талискер остановил коня, глядя в бескрайнее бушующее море. В голубой дали виднелся остров, дом богини Рианнон.
   Дункан спешился; морской ветер играл его плащом, оставлял на губах привкус соли. В завываниях ветра слышались голоса, но слов было не разобрать. Быть может, сиды предупреждают об опасности замысла… Впрочем, Макпьялута сказал, что его народ не живет так далеко на западе.
   Талискер терпеливо дождался Малки и Чаплина. Негромко переговариваясь, они вместе поднялись на черную скалу. В этот миг огромная волна ударилась о камни внизу, обдав всадников солеными брызгами.
   Несколько мгновений, окруженный стихией, Талискер чувствовал себя частью этой земли. Впервые он был своим в Сутре, не пришельцем из другого мира. Волосы и борода здесь отросли, а влажные ветры завили их бурными кудрями. Плащ облепила грязь, к нему прицепились веточки вереска и хворост. Грубая льняная рубаха побурела от пота. Дункан опирался на длинное копье, усиливавшее впечатление от его высокого роста.
   — Кажется, сегодня мы дальше не пойдем.
   — Тогда можно разбить лагерь внизу холма, чтобы укрыться от ветра, — предложил Малки.
   Пока воздвигали укрытие, полил дождь, и земля намокла. Они молча сгрудились под кожаным навесом, мрачно глядя на мир, неожиданно ставший серым. Коней привязали в ближайших кустах рябины и бузины. Тоненькие ветки не защищали от дождя, но по крайней мере немного усмиряли самые свирепые порывы морского ветра.
   Когда стемнело, Малки разжег костер. Дрова отсырели и сильно дымили; маленький огонек грел не столько тела, сколько души.
   Чаплин долго смотрел на пламя, позволив мозгу расслабиться, и наконец заговорил:
   — Давным-давно, до того, как королевство заселили люди и сиды, а Король-Ворон стал править силой и темной магией, здесь жили боги. Они бродили по земле, и она все еще помнит их поступь…
   Прекраснейшей из них была Рианнон, дочь Сулиса. Прелестная, но своенравная, она не подпускала к себе ни одного мужчину, отвергла многих и любила скакать по вересковым пустошам на белой кобыле, смеясь над слабостью богов. Золотые волосы летели по ветру, и на ней не было одежды, чтобы лучше чувствовать пенные брызги моря и капли дождя.
   А потом Рианнон полюбила простого смертного… Звали его Рин мак Треммор, и в сердце он был поэтом. Сначала она дразнила его, как и остальных, но однажды этот человек вышел на берег моря и запел. Рианнон никогда не слышала такого голоса. Он же дождался, пока она подойдет, и привязал ее к себе силой слова. На самом деле Рин мог и не делать этого — богиня сама отдала ему свое сердце. Время шло, они часто встречались на берегу. Он ей пел, и оба радовались жизни.
   Однажды отец заявил Рианнон, что ее своеволию приходит конец — она выйдет замуж за одного из младших богов, Мидара, которого ныне зовут богом воров. Рианнон решила убежать с Рином и отправила ему записку с верным слугой, который, по легенде, был наполовину человек, наполовину конь. Но Мидар вмешался и убил ее посланца. Возлюбленный не получил письма.
   Чаплин помолчал. Здесь повсюду звучали отголоски древнего горя — в земле, огне и воде.
   — Они должны были встретиться неподалеку отсюда, но, конечно, Рин так и не пришел. Он крепко спал… Когда Рианнон поняла, что ждет напрасно, ее сердце разбилось. Вдалеке уже были видны факелы спешившего за невестой Мидара. И отсюда — видишь тот дуб? — она поскакала: погнала лошадь вверх по склону, не оборачиваясь. Чувствуя, что она задумала, Мидар закричал в ужасе, но было поздно. Рианнон не остановилась и спрыгнула на белой кобыле с обрыва.
   — Неужели богиня не умела летать? — удивился Малки.
   — Так говорят. В тот миг, как копыта лошади оторвались от земли, богиня прокляла непостоянство мужчин, но не своего любимого, хоть тот и разбил ей сердце. Когда Рин пробудился, то уже не смог уснуть… А ее не видели до самой Великой Битвы. Иные рассказывают, будто Рианнон перелетела через море; там, на острове, она ожидает Рина.
   Из костра полетели искры, и Чаплин пришел в себя.
   — Конечно, это всего лишь легенда. До сих пор не понимаю, откуда они берутся.
   — Да, — сказал Талискер, — но и махнуть рукой на них нельзя. Сутра… сама ее земля… здесь легенды оживают. — Он поднял грубый кусок базальта. — Мы чувствуем их во всем. Как ты сказал, даже камни помнят. Верь своим ощущениям.
   — Наверное, следовало бы, — признал Чаплин, — однако я не привык доверять себе. Ты вроде тоже.
   — Дункан прав, — вмешался в разговор Малки. — С тех пор, как мы попали сюда, ты постепенно превращаешься в сеаннаха. Наверное, тому есть причины. Вот ты сидишь на валуне… А может, Рианнон именно через него перескочила в своем последнем прыжке, и камень помнит? Господи Христе! Чего мы только не видели здесь! Такое, что и представить себе не могли. Здесь повсюду настоящая магия!
   — Магия, — пробормотал Талискер. Чаплин уставился в угасающий костер.
   — А Рианнон? Как ты думаешь, она все еще ждет на острове?
   — Не знаю, — ответил Малки.
   Рианнон . Дункан ничего не сказал другим, но пока Чаплин рассказывал, перед ним предстал образ богини. Она смеялась — не злобно, а от великой радости бытия. Он видел прыжок в темноту и чувствовал ее отчаяние. Смех давно умолк. Если богиня по-прежнему ждет, не обратилась ли любовь в ярость и злобу? Талискер никогда не отличался сентиментальностью, но мысль об увядании великой красоты печалила.
   — Вера ее мертва, — тихонько сказал он. — Если она и ждет, то… переменилась. Душа наполнилась горечью.
   Друзья удивленно посмотрели на него.
   — Это не первая женщина, потерявшая веру в мужчин. — Талискер поднялся и принялся расхаживать вокруг костра, думая вслух. Его тень плясала в свете пламени.
   Некоторое время остальные молчали. Потом Дункан обернулся к ним, улыбаясь.
   — Что бы потребовала Рианнон? Я скажу вам. — Он театрально махнул рукой. — Деяния веры.
   С этими словами Талискер расстегнул пояс, и килт упал на землю. За ним последовала остальная одежда. В темноте блестящая мокрая кожа казалась совершенно белой, а свет луны и костра падал на мускулистые ноги и грудь. Дункан напоминал античную статую.
   — Нам нужно встретиться с богиней Рианнон, попасть на ее остров. Следуйте за мной.
   Он вышел из-под прикрытия деревьев и посмотрел на вершину холма.
   Чаплин и Малки поднялись на ноги.
   — Я не намерен раздеваться, — проворчал горец.
   — Прости, — улыбнулся Дункан. — Мне просто захотелось для этой миссии быть обнаженным. Может, дело в истории Чаплина. Такое впечатление… — Он не смог передать словами чувство тепла, растекающегося внутри.
   Чаплин пробормотал что-то, но никто не расслышал слов за шумом моря. Талискер весь промок, однако совершенно не замерз. Он обернулся к вершине холма, глубоко вздохнул и закричал:
   — Рианнон!
   Его зов отдался эхом от каменных скал и, вместо того чтобы затихнуть, становился все громче и громче. Океан замер, по крайней мере так им показалось. Когда звуки смолкли, Талискер бросился на вершину.
   Неожиданно Чаплин и Малки поняли, что он собирается сделать, и ринулись следом.
   — Нет, Дункан, вернись! — заорал горец.
   Белая фигура впереди, похожая на призрак, не сбавила темпа.
   Почти вершина. Шум моря отдавался гудящим эхом в ушах Талискера, заглушая стук сердца и неровное дыхание. Острые камни изрезали ноги, и он кричал на бегу. Слова подхватывал и уносил прочь свирепый морской ветер, трепавший его бороду. Талискер был волной, прибоем, пенными брызгами. Талискер был вера. Талискер шел к Рианнон.
   У вершины Чаплин почти нагнал его. Он слышал странный, почти бесплотный голос Дункана:
   — Верьте мне, все хорошо. У меня добрые предчувствия.
   — Нет!
   Алессандро чувствовал себя в ответе за него: в словах сеаннаха сила, ему следовало догадаться раньше, но он до сих пор не научился уважать и контролировать ее. Глаза застилал алый туман. Он никогда в жизни не бегал так быстро. Неожиданно впереди замаячил обрыв, и Чаплин понял: теперь или никогда. Он отчаянно рванулся, вытянув вперед руки.
   Время замедлилось. Сквозь туман он увидел ногу Талискера, белую кожу, блестящую от крови и дождя. Его собственная рука, похожая на когтистую лапу, схватилась за пятку, но соскользнула — слишком много крови и воды. В то же время Чаплин снова услышал зов: Рианнон! Он поднял голову и увидел, как прыгнул его друг.
 
   В тот миг, когда пятки оторвались от скалы, Талискера охватило сомнение. Ноги все еще двигались, будто пытаясь бежать по воздуху… а потом он начал падать. Тут в дело вступили упрямство и гордость — они помогли не обращать внимание на физические неудобства. Потом его охватили боль и отчаяние человека, которого настигает смерть. И все же, пока ветер не вырвал из легких последний глоток воздуха, он выкрикивал ее имя.
   Это было последнее, что слышали на скале.
 
   Ни один из оставшихся не промолвил ни слова. Чаплин вжался лицом в землю, а Малки смотрел туда, где только что исчез Талискер, не в силах поверить в случившееся. Потом…
   — Подождите… Там, под волнами!
   Чаплин поднял голову и уставился в бушующее море — серое, мрачное и безнадежное.
   — Мне показалось, что я увидел свет… — Голос Малки прервался, и он сел на траву. — Боже мой…
   Дождь полил сильнее. Шипящий звук капель, падающих в воду, почти заглушал грохот волн. Ветер крепчал, рвал промокшую насквозь одежду, выстужал до костей, но ни одному из них не хватало воли двинуться.
   — Мы умрем здесь, и в этом виноват ты, сеаннах, — прошептал Малки. В его голосе не слышалось и тени печали.
   Чаплин лежал, вытянув руки вперед, будто все еще пытался поймать Талискера. Он знал, что сломал несколько ребер.
   Постепенно оба впали не то в бессознательное состояние, не то в сон…
   Шторм все бушевал и стих только ближе к рассвету.
 
   Малки проснулся; тело затекло. Он перекатился на бок и посмотрел на Чаплина. Лицо сеаннаха цветом напоминало пепел, а если он дышал, то так слабо, что горец не мог заметить. Буря миновала, и новый день обещал улучшение погоды, но Малки было все равно. Он чувствовал, что если еще немного полежит, то окунется в блаженный покой, уснет и никогда уже не проснется.
   Внимание его привлекла тень. Рядом стояла лошадь Чаплина с одеялом на спине. Малки заставил себя сесть, хотя тело решительно отказывалось повиноваться.
   — Сюда, лошадка. — Он смог только прошептать, однако черный мерин шевельнул ухом и посмотрел в его сторону. — Иди сюда, коник хороший, я умираю…
   Из горла вырвался сухой смешок, но горец подавил его, боясь напугать животное. Конь все же решил подойти к людям и обнюхал Чаплина, явно признавая в нем хозяина. Протянув дрожащую руку, Малки медленно стянул со спины мерина одеяло.
   Полчаса спустя он все еще ощущал страшную слабость, хотя онемение в ногах понемногу проходило — они ужасно болели. В конце концов он взялся за поводья, оперся рукой о землю и, справившись со своей нелегкой задачей, медленно спустился с горы. Путь в лагерь помог, и внизу Малки почувствовал себя почти человеком.
   Вскоре он поднялся на вершину утеса верхом на собственной лошади и ведя в поводу чаплинскую, на которую навьючил их скудные припасы. Алессандро по-прежнему был без сознания. Малки поспешно завернул его в три одеяла, потом разжег костер и заварил листья бузины — терпкий отвар поможет сеаннаху прийти в себя.
   Он приподнял голову Чаплина, поднес напиток к его губам и бросил взгляд на море. Там начался отлив — вода отошла, и в лучах солнца влажно блестел песок.
   — Малки? — слабо спросил Чаплин. Его обычно загорелое лицо почти посинело от холода и боли.
   — Я думал, что потерял тебя, — тихо проговорил Малки. Ему никогда не нравился сеаннах — из-за Талискера, но тот произвел на него впечатление безумной попыткой спасти жизнь Дункана вчера ночью. — Выпей до конца, согреешься. — Он снова глянул на море. Воды почти не было видно, хоть иди… — Господи Христе!
   — Что такое? — спросил Чаплин. — Ты не пытаешься, случаем, причастить меня в последний раз? — У него не хватило сил улыбнуться собственной шутке.
   — Там тропа. — Малки неожиданно почувствовал радостное возбуждение. — Путь к острову Рианнон! Гляди! — Горец помог Алессандро сесть.
   Вытирая со лба холодный пот, Чаплин с изумлением смотрел на путь среди расступившихся волн. Вдали виднелись очертания острова. Вдоль скал, там, где еще вчера плескалась вода, шла темная полоса. Идти им предстояло не меньше трех миль, и еще требовалось спуститься со скал — причем не так, как сделал вчера Талискер.
   — Идем.
   — Ты не в состоянии.
   — Согреюсь, если буду двигаться. Лучше, чем лежать на холодной земле даже под тремя одеялами. Вопрос был решен.
 
   Час ушел на то, чтобы спуститься по узкой тропе. Чаплин обвис на лошади, припал к гриве. Он почти ничего не говорил, только кутался плотнее в одеяла, сурово сжав челюсти и не обращая внимание на сильную боль. Малки тоже молчал, даже когда инспектор упал с коня — по счастью, в густой вереск. Просто помог ему взобраться в седло и снова тронулся в путь. Он никогда не умел утешать и поддерживать и все еще горевал о Талискере. По крайней мере сеаннах жив и, несмотря на тяжелые раны, наверное, поправится.
   Когда они добрались до песка, путь еще больше замедлился. Лошади не доверяли мягкой почве и шли медленным шагом. Чаплин впал в полубессознательное состояние, что в данной ситуации было, пожалуй, даже удобнее. Не слышалось ни звука — ни горестных криков птиц, ни плеска волн. Песок медленно начинал высыхать на солнце. Сочетание жары и тишины угнетало.
   Малки мучили вопросы. Где тело Талискера? И куда, между прочим, делась вся вода? Если ее удерживают магией, то успеют ли они пересечь море?
   Впереди возникли три или четыре фигуры, скорее всего люди верхом. Донесся стук копыт. Малки положил руку на меч, но не обнажал его — они с сеаннахом ничего не смогли бы поделать против всадников, окажись те враждебно настроены.
   Когда незнакомцы приблизились, он изумленно выдохнул:
   — Чаплин, проснись!

ГЛАВА 19

 
   К ним скакали пятеро кельпи. Мускулистые лошадиные бока блестели в солнечном свете; верхняя же половина этих существ была явно человеческой. Длинные волосы летели по ветру, на широких лицах играла озорная улыбка. Больше всего кельпи напоминали диких горных лошадок.
   Они и виду не показали, что заметили Малки. Горец обнажил меч, но не смог дотянуться до передового кельпи, пока тот не проскакал мимо. Оказавшись немного позади, кельпи кольнул крупы лошадей Малки и Чаплина, и те понесли. Горец не увидел, что случилось с Чаплином, однако за спиной слышались крики и свист, еще больше пугавшие коня.
   — Ублюдки! — закричал он.
   Самый быстрый кельпи — рыжий — поравнялся с ним и сильно ущипнул горца за руку. Малки попытался ответить, но кельпи отпрыгнул, и в его руках осталась только прядка волос из гривы. Издалека донесся смех.
   Неожиданно Малки понял, что с ним играют, и решил добраться до берега быстрее всех. Проносясь мимо черно-белого кельпи, он закричал:
   — За мной! За мной!
   Малки действительно прискакал первый, и тут его беснующаяся лошадь наконец умудрилась сбросить седока. Горец тяжело упал на гальку, ударившись локтем, но когда кельпи добрались до него, он уже поднялся и обнажил меч. Трое первых остановились на почтительном расстоянии, глядя на него с интересом, переступая копытами, как жеребята. Двое старших стояли еще дальше.
   — Ну давайте, — выдохнул Малки. Он все еще сжимал в кулаке клок рыжих волос и, подняв руку, торжествующе потряс им. — Давайте, я жду!
   Рыжий кельпи недовольно нахмурился, а остальные расхохотались — нехорошо с их стороны, подумал Малки, — однако с места не двинулся никто. Они явно не знали, что делать, и были слегка напуганы. Горец широко улыбнулся, обнажая белые десны. Много сотен лет назад шотландцы нередко устрашали противника одной лишь ухмылкой.
   — Подожди, друг.
   Подъехали старшие кельпи. На спине самого большого — серого — сидел Чаплин. Сеаннах был почти без сознания, и Малки встал в боевую стойку, на случай если его друга решат обидеть.
   — Подожди, говорю, — повторил серый кельпи. — Нас послала Рианнон. — Он подошел к Малки; трое молодых расступились и склонили головы в знак уважения. — Прости юнцов, им просто хотелось пошалить. — Кельпи остановился так близко от Малки, что тот мог легко ударить его мечом. — Пожалуйста, опусти оружие. Неужто тебе не приходилось слышать о том, какие мы искусные лучники? Убей меня, и сам падешь мертвым там, где стоишь.
   В этот миг все кельпи вытащили длинные луки из чехлов на спине. Малки вложил меч в ножны.
   — Спасибо. Мое имя Нийзо. Это мой брат Морчел. Те трое — Эбас, Пери и Гавия.
   Кельпи кивнули — все, кроме Гавии, у кого Малки вырвал клок волос.
   — Вижу, что вы с сеаннахом провели тяжелую ночь. Не будем терять времени и поспешим к леди Рианнон. Только сперва вам надо отдохнуть и залечить раны.
   Малки охватила ужасная усталость. Ноги подогнулись — усталость взяла свое.
   — Ты в состоянии ехать верхом, или пусть тебя понесет Морчел?
   Малки не смог ответить — в горле пересохло. Море сомкнулось за спинами кельпи, и первая волна с грохотом покатила на берег. Горец пошатнулся. По знаку Нийзо Эбас и Пери посадили его на широкую спину Морчела.
   — Будьте с ним мягче. Он проявил удивительную силу духа.
   Перед тем как потерять сознание, Малки услышал голос Морчела:
   — Талискер будет счастлив видеть их обоих.
 
   Малки проснулся уже под вечер. И немедленно вспомнил: они все-таки добились своего, добрались до острова леди Рианнон. А путь был куплен прыжком веры Талискера. Печаль о гибели друга снова охватила его. Потом он вспомнил последние слова кельпи. Если только ему не приснилось…
   Малки сел и огляделся. Он находился в доме, сделанном из живого кустарника. Ветви переплетались, образуя купол на высоте восьми футов. Внутри разливался зеленоватый свет, пахло темной лесной глиной. Дом кельпи казался совершенно естественным, частью природы.
   На другой стороне комнаты на куче хвороста спал Чаплин, завернутый в одеяла. Выглядел он куда лучше, дышал глубоко и ровно. Да и Малки ощущал в себе энергию. Должно быть, кельпи дали ему какое-то лекарство, несколько часов сна не могли столь полно восстановить силы.
   Чаплин открыл глаза.
   — Малки, мне приснился странный сон… Где мы?
   — На острове Рианнон. Как ты себя чувствуешь?
   Чаплин осторожно коснулся ребер.
   — Отлично… Меня исцелили магией?
   — А какая разница?
   — Никакой.
   — Ну вот. А еще мне кажется, что Дункан жив. Перед тем как я отключился, кельпи о нем что-то говорили…
   — Кельпи? Так вот они какие!
   Чаплин изумленно уставился на Гавию — тот откинул полог, закрывавший вход в жилище, и просунул переднюю часть тела внутрь. Инспектор впервые как следует разглядел гостеприимных хозяев. Гавия больше напоминал человека, чем коня, хотя его лицо было необычайно широким, а волосы, как уже выяснил Малки, очень толстыми и жесткими. На животе красовалась синяя татуировка в виде переплетенных колец. Нельзя было точно определить, где одна половина тела сливается с другой: по спине шла полоска короткой мягкой шерсти, переходящая в гриву.
   — Приветствую тебя, сеаннах, — сказал Гавия Чаплину, а горцу довольно сухо кивнул. — Идите за мной. Вы, наверное, проголодались?
   Они вышли следом за кельпи. Дома кольцом окружали поляну, забитую обитателями деревни. Женщины были более изящны, чем мужчины, но тоже обходились без одежды, и солнечный свет падал на их обнаженные груди. Почти все носили распущенные волосы, заплетя для удобства несколько мелких косичек; некоторые собирали волосы в толстые косы. Полным ходом шла подготовка к пиру в честь гостей. В вечернем воздухе плыли звуки флейт и радостный смех. Кельпи расступились, пропуская друзей к установленному в центре столу.