Лайелл Гейвин. Темная сторона неба

   - По логике вещей. Этот список показывает, что предметы, которые добыл я, вместе с предметами, выплывшими в Бейруте, являются частью всех тех ожерелий, серег и тому подобных вещей, которые были украдены. Все эти вещи с камнями и жемчугами составляли одну группу. Прочее же - драгоценные камни по резному жадеиту, нефриту или золотые работы. Это были оригинальные произведения мастеров.
   - Ну и?
   - Вот представь себе, что все это у тебя на руках. Что ты постараешься сбыть в первую очередь?
   Он выпустил струю дыма под узорчатый потолок.
   - Кажется, я начинаю понимать: ожерелья и все такое. Камни - их легко вытащить, поменять огранку. Жадеит и золото - это будет потруднее сбыть подпольно, конечно.
   - Именно в первое время. Более половины стоимости жадеита и золота зависят от их резьбы или отливки, и это сделает их слишком легкими для идентификации. Что ж, хорошо, значит, ты придерживаешь их до тех пор, пока не будешь на все сто уверен в рынке сбыта. Первым делом ты пошлешь несколько предметов - скажем, штуки три - и посмотришь, надежного ли ты нашел себе покупателя. Так и выплыли в Бейруте те предметы, которые они нашли. Потом ты пошлешь остальное из того, что легче сбыть. Последними пойдут жадеит и золото. Мы вторглись во вторую стадию.
   Кен нахмурил брови.
   - Значит, остальное - где-то в Афинах или около? А у тебя что, есть какие-нибудь соображения - где?
   - Не в Афинах. Микис нажил беду, когда попытался отослать то, чему надо было дать полежать. Все эти сложности - послать в Бейрут через Триполи, потом с караваном - явились результатом паники. Он думал, что наваб контролирует прямой путь на Бейрут. Если бы у Микиса было ещё что-нибудь - он и то послал бы тоже. Но у него больше ничего не было. Остальное - там, куда оно прибыло. На острове, где разбился самолет.
   Он выдвинул маленькую серебряную пепельницу из подлокотника и медленно потушил сигарету. Затем он поднял голову, и на сей раз в глазах у него появился блеск и еле заметная улыбочка на лице. Он тихо спросил:
   - Когда взлетаем?
   - Завтра в девять тебя устраивает? Полетим на "Даке". Сесть можно на проселочной дороге на Саксосе. А до Киры - полчаса на лодке.
   Кен кивнул:
   - Считай, что ты нашел себе нового второго пилота.
   ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
   24
   Из аэропорта я уехал около половины седьмого, зашел в свой номер, переоделся в свой новый летний костюм и направился в "Уаддан". Я собирался провести прекрасный вечер, ни от кого не прячась, а если кто захочет покопаться в моем номере - милости просим.
   Кен держался вне поля видимости. Если бы он вдруг всплыл, у наваба наверняка пробило бы прокладки и он отморозил бы что-нибудь на любительском уровне. С этого момента до завтрашнего утра мне не хотелось иметь ни малейшей неприятности.
   В это время бар отеля "Уаддан" был малонаселен. Большинство постояльцев ужинало. Из ресторанного зала по соседству доносился гул и звон посуды. Посредине стены за столиком сидели Роджерс и Ширли Бёрт.
   Я жестом подозвал бармена и прямиком пошел к ним.
   - Добрый, добрый, детки. Что пьем?
   Ширли подняла голову и выпустила в меня струю дыма.
   - Виски. Начинаю второй галлон.
   Роджерс бросил на неё быстрый нервный взгляд и сказал мне:
   - Я через минуту пойду ужинать.
   Сзади подошел бармен. Я заказал два виски и сел.
   На Ширли была та же блузка цвета загорелого тела, в которой я её впервые увидел в Афинах. Эта блузка делала Ширли такой привлекательной, что её хотелось поскорее сорвать с нее, однако сама Ширли ничем не поощряла таких поползновений. Она уперлась взглядом в стол, крутя в руках свой стакан.
   Я предложил ей сигарету, на что она взяла из пепельницы горящую сигарету и показала её мне, при этом не взглянув на меня.
   Роджерс допил свой стакан и встал.
   - Думаю, мне надо поужинать. Хорошего вечера, мисс Бёрт, Джек.
   Он избежал моего взгляда и пошел в направлении ресторанного зала неспеша, но и не теряя даром времени.
   Подлетел бармен со стаканами. Ширли добила предыдущий стакан и отпила солидную дозу из нового. Я с удивлением смотрел на нее. Во время последнего заседания, насколько я помню, она держала ногу на тормозе.
   - Ваше здоровье, сестра Бёрт, - сказал я, и по-мужски отпил из стакана.
   - А как там наш общий друг? Не думаю, что его слопали верблюды, а? С каким удовольствием я сейчас выпью.
   Я все понял. Она заливала алкоголем мысль о том, что тут мог бы быть и Кен, но была не в состоянии не говорить о нем. И таким способом она разъясняла мне свое теперешнее поведение.
   - А у меня есть идея, - предложил я. - Почему бы нам не выпить еще, а потом поехать и поесть в одном итальянском ресторанчике, я тут знаю?
   - Бросьте суетиться, - недовольно проворчала она. - Если вы хотите посидеть и попить виски - ради Бога. Но если вы хотите ублажить женщину, то ну вас к дьяволу.
   - Это не мое дело - излечивать вас от тоски по вашим мужчинам. Я работаю из чисто собственного интереса.
   Она не поверила мне, но подумала, и раздумья принесли ей пользу.
   - Если не считать вашего предложения поехать куда-то поесть, - сказала она, - вы говорите дело. Если вы готовы следовать за бутылкой виски, куда она поведет, сидите и не трепыхайтесь.
   Она допила свой стакан, посигналила бармену, и мы заказали ещё по виски со льдом, только льду было куда меньше, чем виски.
   Новую порцию она подняла за меня.
   - Будьте здоровы. А я знаю кое-что о вас, мистер Клей.
   - Все знают обо мне кое-что, но никто в количестве, достаточном, чтобы засадить меня в тюрьму. Ваше здоровье.
   - Так сколько, вы говорите, знаете Кена?
   - Выбросьте это из головы, - грубовато заявил я. - Оставьте. Если хотите себе добра.
   - Тут совсем не так, как вы себе это представляете, - произнесла она четко, с расстановкой. - Тут комбинация удручающих факторов. Вначале я подавлена тем, что человек погиб. Потом я обнаруживаю, что он не погиб, а просто сбежал от меня. Одно из двух ещё можно вынести, но и то, и другое сразу - это для меня уже перебор. - Ширли взглянула на меня весьма неприязненно, она ещё была на той стадии, когда могла так смотреть. Она пока выпила столько, что могла сосредоточиться на одном предмете. - Я так думаю, что вы все время знали, что он не погиб. Я правильно говорю?
   - Я предполагал это, - признался я.
   - И вам не пришло в голову сказать об этом мне?
   - Нет. А зачем? - Я начал сердиться. - В конце концов, кто вы такая? Неделю назад я и не подозревал о вашем существовании. А через неделю забуду. Если Кену захотелось разыгрывать свою гибель, это его дело. А не ваше.
   - Фронтовые дружки, - произнесла она. - Мужики.
   Я оперся локтями на стол и наклонился к ней.
   - Все правильно. Фронтовые дружки. Мы летали с Кеном на одном самолете, когда вы ещё только думали, когда же у вас начнут расти груди.
   Я достал её этим. Она сразу сделалась красной, в глазах появились слезы. Но ей удалось удержать их там.
   - Ладно, я веду себя по-детски, мне очень жаль. Дайте мне платок.
   Я дал ей платок. Она промокнула лицо, достала компакт-пудру и произвела восстановление разрушенного. У меня кончилось виски. Она заметила это и подвинула мне свой стакан.
   - Добейте мой. Это была дурацкая идея - напиться.
   Я не стал с ней спорить и забрал у неё стакан. Она закончила свою работу, убрала пудреницу и сказала:
   - Так где, вы говорите, это итальянское заведение?
   Когда мы вставали из-за стола, из ресторанного зала вышли наваб, Хертер и мисс Браун. Мисс Браун грациозно наклонила голову в мой адрес, для двух других меня словно не существовало.
   Увидев эту компанию, я вспомнил, что где-то, должно быть, бродит Юсуф. Я попросил дежурного администратора вызвать такси.
   Итальянский ресторанчик находился менее чем в полумиле от "Уаддана". Это было угловое помещение на первом этаже, Там было много столиков, но мало воздуха. Однако они не торопили тебя убираться вон, если ты уже вылизал дочиста свою тарелку.
   Мы взяли омары, телятину и белое кьянти и слушали Луи Армстронга из игрального автомата, стоявшего в углу.
   Ширли сказала:
   - Занятное это дело - быть американцем. Куда ни едешь, везде находишь кусочек Америки. И очень часто это Луи Армстронг.
   - Этот мир - американский. Я летаю на американском самолете. "Пьяджо" Кена построен в Италии, а двигатели - американские. В нескольких милях отсюда - американская база. Американский мир. Так что пейте кьянти и радуйтесь.
   Она покачала головой, не соглашаясь пить кьянти и не согласная с моей мыслью.
   - Нет, это не так. Это говорят многие люди повсюду, и есть полно американцев, которые верят этому. Но это не так. "Дакота" принадлежит не Америке, так же как другие принадлежат Америке. Армстронг звучит здесь, как и в прочих местах. Но это не потому, что самолеты и Армстронг - все это американское. Тот факт, что это американское, в некотором роде терпят. Как тратят американский доллар, если получают его от доброго американца. От этого мир не становится американским.
   - Это плохо?
   - Не с точки зрения самого мира. Но есть много американцев, которые считают, что держат в своих руках закладные на всю мировую цивилизацию и могут распорядиться ими по-своему, как только мир начнет вести себя не по-американски. Они не могут согласиться с мыслью, что не они руководят миром - раз мир летает на "Дакотах" и слушает за едой Армстронга.
   - О, в мире до черта стран, которые не могут согласиться с мыслью, что это не они руководят миром. В одной Европе могу вам назвать пяток, включая Британию.
   Она бросила на меня быстрый и непонятный взгляд и сказала:
   - Все просто: колониальные державы. Но когда они - вы - пытаются заправлять миром, то никогда не пытаются запродать другим идею, что, мол, они будут англичанами, французами или кем там еще. Так же и мы бережем свою американскость для себя.
   - Мы-то пытались заманивать этой идеей. Мы говорили людям, что они могут стать христианами, посылать своих сыновей на учебу в Итон или Сандхёрст, носить цилиндр в Эскоте - но это не сделает человека англичанином. Ты можешь стать более хорошим африканцем или индийцем, или кем-то еще, если будешь вести себя, как англичанин, но ты не сможешь войти в этот клуб, который называется Англией.
   Она сидела и делала водоворот из вина на донышке бокала.
   - У нас не надо быть Келли из Филадельфии, чтобы входить в клуб, дорогой друг.
   - Это да. Так и нет необходимости быть Келли из Филадельфии. Келли из Филадельфии не имеет такой возможности колесить по свету или делать многие другие вещи, как, скажем, стальной барон с сотней миллионов долларов. Всегда есть клубы внутри клубов. В обычной тюрьме вы обнаружите прочнейшую классовую структуру.
   Она медленно кивнула, продолжая наблюдать за вращением вина в бокале, и сказала:
   - С другой стороны, вы всегда можете отказаться от того, чтобы быть англичанином. А прекратить стать американцем - это не так просто. Вы это заметили?
   Я пожал плечами.
   - Может быть. Это происходит из-за высоких требований на пребывание в клубе. Вы всегда можете опуститься ниже необходимого предела.
   Она с любопытством посмотрела на меня, затем снова кивнула и осушила свой бокал. Я взял в руки бутылку и хотел долить ей, но она покачала головой. А затем сказала:
   - А почему вы с Кеном отказались от английского подданства?
   Я старался, чтобы эта тема не всплывала. По крайней мере, я пытался. Я аккуратно поставил бутылку на стол и сказал:
   - Вы имеете в виду, почему мы работаем на иностранных хозяев? А, в Англии столько пилотов развелось...
   - Я не про это. Я сегодня днем видела книгу регистрации в отеле Кена. Тут не обманешь, здесь надо предъявлять паспорт. У него пакистанское гражданство. Потом я поехала в ваш отель и посмотрела в книгу, как вы там записаны. У вас - швейцарское гражданство. Так почему это?
   - Это в вас говорит журналист?
   - Не валяйте вы дурака.
   Я плеснул себе немного вина и посмотрел в бокал. Ответа я там не нашел.
   Она резко встала.
   - Поедемте и выпьем у меня.
   - У вас?
   - Во время посадки в Риме я купила бутылочку виски. Мне хотелось бы услышать ваше экспертное мнение о нем. - И взглянула на меня чистым, простодушным взглядом.
   Я положил на стол три ливийских фунта и последовал за ней на выход.
   25
   Мы вернулись на извозчике в "Уаддан".
   Ее номер находился на третьем этаже. Он показался мне не велик, не мал - обычный номер с гостиничной мебелью и гостиничным освещением. Тут можно прожить всю жизнь и оставить на нем такой же налет своей личности, как царапину на бриллианте.
   Я аккуратно закрыл дверь и обернулся. Она стояла в нескольких футах от меня, напряженная, словно ожидая, что я брошусь на нее, а она не знает, отвечать мне или уклоняться.
   - Только ничего мне не говорите, - произнесла она. Голос её при этом звучал даже слишком твердо.
   - Вам не следовало приглашать меня сюда, - сказал я. - Если только вы не имеете в виду одно виски.
   Она несколько расслабилась, и на лице у неё промелькнула улыбка.
   - Это в ящике под кроватью. Я пойду приведу себя в порядок.
   Я достал бутылку. Этикетка была настолько шотландской, что не могла быть напечатана севернее Милана. Я налил виски в два стакана, и один взял с собой в розовое плетеное кресло.
   Из ванной она пришла с несколько более распущенными волосами и сияющим лицом.
   Мы подняли стаканы, желая друг другу здоровья, и выпили. Это оказалась подкрашенная аккумуляторная кислота.
   Сделав пару глотков, Ширли слегка вздрогнула, отставила свой стакан и села на край кровати. Я встал, прошел в ванную и налил немного воды в стакан.
   Ширли сидела на кровати, немного насупившись и глядя в никуда. Я хотел было что-то сказать насчет фотографии, но она опередила меня.
   - Вы действительно до того вечера в Афинах не виделись с Кеном десять лет?
   - Что-то возле этого.
   - А чем вы занимались последние дни?
   Я пожал плечами.
   - Ничем.
   Хороший, яркий ответ. Такой, который убедит умную девушку. Она спокойно сказала:
   - Значит, Кен сбегает и притворяется погибшим. Вы тоже куда-то сматываетесь и возвращаетесь несколько дней спустя с пластырем на лице, ничего не говоря своему второму пилоту, а по вашим следам идет сыщик из Греции. - Она саркастически улыбнулась. - И после этого вы говорите, что ничем.
   - Вы меня просили, - произнес я, - чтобы я высказал вам свое мнение о виски. Говорю: ерунда.
   - Я вам скажу, что вас занимает сейчас, - заметила мне она. - Вы оба думаете, что можете найти драгоценности наваба.
   Я в ответ просто пожал плечами. А она произнесла твердым, хорошо контролируемым голосом:
   - Вы не знаете, за что вы беретесь. Вы думаете, что сможете провести мир, потому что вы - дружки по эскадрилье. Вы соображаете, что с вами может случиться?
   Я попросил ее:
   - Послушайте, Ширли, бросьте это. Нас с Кеном завтра здесь не будет. Так что забудьте об этом. Сделайте свой фоторепортаж о навабе и тоже уезжайте.
   - Я могу остановить вас, - заявила она.
   Я поднял голову и вгляделся в нее. А она продолжала:
   - Я могу пойти сейчас к навабу и рассказать ему про вас обоих. Он ведь не знает еще, что Кен жив?
   Я снова пожал плечами.
   - Так знает или не знает?
   - Можете идти. Я не могу вам помешать.
   Она резко встала и посмотрела на меня сверху вниз. Губы её были плотно сжаты, глаза пылали гневом.
   - Дураки проклятые! Вы знаете, что сделает с вами Хертер, если узнает, чем вы занимаетесь? Вы знаете, что он забил человека почти до смерти, чтобы узнать, что кое-какое барахлишко пришло из Афин? Он убьет вас. Не иначе.
   - Он не в Пакистане сейчас, - возразил я.
   Она сердито дернула головой, отвергая мое возражение.
   - Наваб никогда не бывает в Пакистане. Он по-прежнему живет в Тунгабхадре. И везде. Он возит свое маленькое княжество с собой по всему свету. Хертер - это его крошечная армия, это его палач и все прочее.
   - Мне приходилось видеть армии и покрупнее.
   Она стояла смотрела на меня с испепеляющим гневом. Потом вдруг опустилась на кровать, закрыла лицо ладонями, лицо её сморщилось.
   - Вы дураки, проклятые дураки, - шептала она. - Нашлись, тоже мне, мошенники. Ну почему вы не хотите бросить это дело? Ну почему, почему, почему?
   Затем в комнате установилась тишина, хрупкая и напряженная, лишь время от времени раздавались её слабые всхлипывания. Я осушил свой стакан, налил ещё и почти на цыпочках прошел в ванную налить воды.
   Когда я вернулся, она все сидела с опущенной головой и закрыв лицо руками, плечи её дергались.
   Мне уже было не по себе за все мои прегрешения, а она все плакала. Я уже начал чувствовать себя человеком, зарабатывающим на жизнь избиением котят. Наконец я решился подать голос.
   - Есть причины. У обоих нас. Это уходит в дальние времена, это очень сложно. Так что смиритесь с этим и забудьте.
   Она медленно приподняла голову. Лицо у неё было красным и мокрым. Сейчас она была похожа на двенадцатилетнюю девочку. От шеи и выше, по крайней мере. Наконец она вымолвила:
   - М-можно мне ещё виски?
   Я налил ей на донышке.
   - Спасибо вам. - Она подняла на меня заплаканное лицо. - Д-давайте, рассказывайте.
   - В нашей истории вы не найдете ни смелости, ни благородства, ни, наверняка, ума.
   Она улыбнулась сквозь слезы.
   - Это подходит для всякой истории, которые я слышала от мужчин. Продолжайте.
   Я некоторое время посмотрел на нее. Раз я живу с этим в себе, то время от времени надо об этом кому-то рассказывать.
   Я сел и налил себе виски. Вода в ней имела великолепный вкус.
   Я начал:
   - История насчитывает больше десяти лет, началась в Пакистане, перед самым Разделом. Вы слышали о воздушных мостах того времени?
   - Кое-что. Знаю, что перебрасывали беженцев.
   - В основном - да. Мы попали туда примерно за год до того, как это началось. Мы работали на маленькую мусульманскую компанию под Карачи. В то время в Европе было полно пилотов, где на всех работу найти? А в Индии и Пакистане умники знали, что близится этот Раздел и что, когда британцы уйдут, там начнутся беспорядки. Вот почему и стали возникать авиакомпании.
   Я промочил горло и продолжал:
   - Значит, случился Раздел, и тамошние проныры оказались правы. Мы делали по три-четыре рейса в день. Мусульман - в Карачи, индусов - в Дели. Платили хорошо. Еще бы не платить. Техническое обслуживание - никудышное, половина взлетно-посадочных полос - просто грязные площадки, и каждый, кто имел оружие, палил по каждому пролетающему самолету. Но у нас появлялись в те дни кое-какие светлые идеи. Мы не собирались всю жизнь корпеть там на других. Мы хотели иметь собственный самолет, организовать собственную компанию - Китсон-Клей. Один самолет, пара пилотов и на виски всем, кто зарабатывает аэродромом. Это была не такая и плохая идея. Мы могли бы начать с одного самолета. Были люди, которые владели самолетами и делали деньги.
   Я улыбнулся, вспомнив те времена.
   - Ну и вот, летаем мы три месяца, возим беженцев, и предлагают нам самолет - старую, заезженную "Дакоту", с которой никто другой не справился бы и не прикоснулся бы к ней. Вот почему мы могли себе позволить приобрести её. Мы её залатали, подновили - и бизнес завертелся. Неплохо пошло. Мы даже написали на борту: "Авиалинии Китсон-Клей". Ничего особенного мы не делали, все та же перевозка беженцев. Но это был наш собственный самолет. Потом, в 1948 году, индийское правительство начало наводить новые порядки в некоторых княжествах-штатах - Хайдарабаде, Тунгабхадре и прочих - там, где принцы и двор состояли из мусульман, а население - из индусов.
   Я сделал ещё глоток, а она к своему стакану так и не притрагивалась. Ширли напряженно смотрела на меня.
   - Теперь я считаю, что все эти князьки и навабы сделали бы куда лучше, если бы дали деру в первый же день Раздела. Но это легко сказать. Ведь большинство из них сидели на своих местах долгое время и не рассчитывали, что им когда-нибудь придется убраться. И вот в одно прекрасное утро они проснулись и увидели, что в ворота их дворцов ломятся толпы, а по дороге движется колонна индийских войск. Вот тут они и заголосили и стали просить о воздушном мосте.
   Я перевел дух и продолжил:
   - На следующее утро на аэродром приходит один малый, собирает директорат компании "Китсон-Клей" и говорит, как хорошо было бы слетать в одно из княжеств, через Кач, а не через Тунгабхадру, как бывало. Слетать с нескодькими ящиками туда, а обратно - с тем, что захочет вывести местный наваб, скорее всего - самого себя.
   Ширли тихо промолвила:
   - А в ящичках было оружие.
   - Было.
   - А вы знали об этом в то время?
   - Да. На ящиках было написано.
   Она кивнула, а я продолжил свое повествование:
   - Лететь надо было, насколько я помню, миль пятьсот, до маленькой частной взлетно-посадочной полосы рядом с дворцом, дверь, так сказать, в дверь. В этом полете мы не рассчитывали на заправку. Я это помню по тому, что мы взяли с собой несколько пятигаллоновых канистр с топливом и сложили их в хвосте. В этом месте мы до этого ни разу не бывали, и полоса не была отмечена на картах, так что мы столкнулись с небольшой проблемой, отыскивая её. Мы кружили над районом и высматривали её, проявляя при этом осторожность, так как предполагали, что там расположилась бригада индийской армии, которая вроде как осадила дворец, и нам очень не хотелось напороться на нее. - Я сделал глоток виски. - Мы и не напоролись на нее, а прошли в полутора тысячах футов у неё над головой. И кто-то полоснул нам по хвосту.
   Десять лет вся эта картина стоит у меня перед глазами. Но сейчас это слова. А тогда я распахнул дверь кабины, увидел повреждения и первые язычки пламени в районе кучи канистр. Я схватил огнетушитель и бросился туда, где было две сотни галлонов авиационного спирта. Распахнув дверь, я крикнул Кену, чтобы садился, скорей садился.
   Мы сохранили привычки транспортной авиации и летали без парашютов. Странно - но я и до сих пор так делаю.
   Я постарался пристегнуть себя к креслу рядом с Кеном, который повел самолет в пике под углом 45 градусов и сваливал его на крыло, чтобы пламя шло в сторону от хвоста. Мы оба ждали взрыва, а это означало бы, что в будущем компании Китсона и Клея пришлось бы пользоваться только половиной самолета. Обычно полторы тысячи футов - это низко. Но не в тот день.
   Красиво он это делал, кладя машину на крыло, выбирая место, куда бы сесть, управляя "Даком" так, как я и не подозревал, что с ним можно так обращаться (а я уже тогда мог управлять им с закрытыми глазами). Пожар вывел из строя кабели к рулям высоты, и Кен удерживал нос, манипулируя триммерами. Медленно, ужасно очень медленно мы шли на снижение, но вот наконец машина плюхнулась на залитое водой мягкое, пружинистое, грязное поле, и такое приземление, должно быть, смахивало на спуск на воду нового линкора. В результате шлепка ослабший хвост отвалился, хотя поначалу мы этого не видели. Самолет скользил по воде, поднимая веер брызг, словно это был торпедный катер.
   Потом наступила тишина, картина прояснилась, и мы увидели пылающий хвост в пятидесяти ярдах от нас. И в этот момент мы поняли, что снова живем.
   А потом мы вспомнили, что существует груз оружия, которое мы везли для использования против тех, кто сбил нас, а теперь они торопятся к нам, чтобы выяснить, нельзя ли с нами ещё что-нибудь сделать.
   Я зажег сигарету и сделал глубокую затяжку, чтобы успокоить слоем дыма паршивое виски.
   - Большинство хотело расстрелять нас на месте, не утруждая себя поисками стены для этого. Потом одному из их офицеров пришла в голову яркая идея, что, мол, мы представляем собой отличный материал для громкого суда. Первоклассный международный инцидент.
   - А что тут от международного инцидента?
   - Как?! Шпионы британского империализма тайно снабжают оружием мусульманских империалистических принцев! Для Америки-то это точно был бы первополосный материал. Вы помните, как вы чутко реагировали на все, связанное с Британией и Индией? Впрочем, может, вы и не помните: это было до того, как вы начали что-то понимать.
   Ширли резко возразила:
   - Мне двадцать восемь, и мой отец издавал газету в Нью-Джерси в то время.
   Я признал, что это что-то значит, кивнул и стал рассказывать дальше:
   - Хорошо. Потом, когда нас перевезли в Дели, они передумали и решили использовать нас для шантажа. И начался торг с британским правительством: или будет организован шумный процесс, который закончится для нас расстрелом, или правительство немного надавит на Пакистан с целью прекратить эти воздушные переброски в некоторые княжества. Британскому правительству вся эта возня не нравилась. Мы ему, впрочем, тоже не нравились. Британия определенно ушла из Индии, и ей хотелось держаться в стороне от всего этого. Но в конце концов правительство согласилось: никакого суда, они доведут свое мнение до Пакистана и постараются повлиять на других британских пилотов в тех краях, а с нами разберутся потихоньку сами.
   - Каким образом?
   - А, мы не долго занимали их внимание. Все наши махинации мы совершили в Индии и Пакистане. Пакистан, кстати, выставлял нас жертвами индийского империализма. Значит, посудили они порядили и приняли решение. - Я выпил последние капли виски из своего стакана. - У нас отобрали наши летные лицензии.
   - Как это? Безо всякого суда?
   - А зачем суд? Суд нужен, чтобы лишить человека водительских прав, а не права на вождение самолета. Пилотская лицензия существует, пока министерство хочет, чтобы пилот имел эту лицензию. Министерство расхотело и нет у него лицензии. Просто и со вкусом.
   - Но вы же... - Она кивнула. - Ну да. Вот почему вы поменяли гражданство.