Он долго укоряюще смотрел на меня, но наверняка был не против прильнуть к мисс Браун и показать ей через иллюминатор всякие красивости. В конце концов, мисс Маттерхорн была очень далеко.
   Пришел наваб и плюхнулся в правое кресло. В самолете он, видно, чувствовал себя как дома. Я закрыл стекло со своей стороны.
   Наваб извлек из кармана солнечные очки и стал смотреть на море. Я достал потрепанную карту, сложил её так, чтобы выделить участок Эгейского моря перед нами и передал навабу.
   Он вежливо кивнул и поизучал её некоторое время. Потом спросил:
   - В каком направлении пошел мистер Китсон?
   У него была приятная интонация голоса, больше от Оксфорда, чем от Форт-Манро.
   - На юг несколько к востоку.
   Я взял шариковую ручку и провел от Афин линию приблизительно в направлении 160 градусов. Она прошла по изогнутой цепочке островов, закончившись на последнем из них - Саксосе.
   Он снова стал рассматривать карту.
   - Осмотрим каждый остров, - принял он решение.
   - Есть.
   Я взялся за штурвал и сделал вираж влево, к Кее.
   Легко сказать - осмотрим каждый остров. Это значит - подходить к нему на высоте не выше тысячи футов, чтобы видеть побережье, бухточки, потом подняться и осмотреть равнины внутренней части острова. Острова не превышали нескольких миль в любом направлении, но почти на каждом имелась высота в полторы тысячи футов.
   "Пьяджо" должен был где-то заблестеть неожиданно, как золотой зуб, но самолет, совершивший вынужденную посадку в скалистой местности, не обязательно сохраняет форму самолета. Иногда самая большая часть имеет размер расставленных рук, да ещё иногда и сгорает дочерна.
   В любом случае задача по обнаружению ложится и на пилота.
   На Кее нам ничто не улыбнулось, на Кифносе тоже ничего, то же самое и на Серифосе.
   Потом мы просто кружили двадцать минут, в течение которых наваб и его компания уткнули головы в корзинки с едой. Я передал Роджерсу управление, а сам пошел принять вторую дозу мисс Браун и посмотреть, что Ширли Бёрт прихватила нам поесть.
   Мисс Браун казалась чистым нектаром, а на обед был хлеб, добрый острый сыр и зеленый инжир. Я сел рядом с Ширли и уперся ногами в выступ для шасси. Она с беспокойством взглянула на меня: для неё время бежало очень быстро. Она долго смотрела в свой маленький иллюминатор и многого не увидела, но поняла, что я был прав: на этих островах нет места для посадки.
   - По радио есть что-нибудь новое? - поинтересовалась она.
   - Несколько минут назад я проверял. Пока ничего нового.
   - Он сел - к настоящему времени?
   Времени было половина третьего. Значит, Кен находится в воздухе - если он сейчас в воздухе - три с половиной часа. У него ещё много горючего. Все это я и сказал ей.
   Она кивнула, а я занялся хлебом с сыром. Через некоторое время она спросила:
   - Куда дальше полетим?
   - Зависит от наваба. С этого конца мы осмотрели половину островов. После того как он осмотрит остальные, ему может захотеться пойти на восток или совершить бросок на Крит. Он хозяин.
   - По вам не скажешь, мне кажется, что вы обеспокоены, - произнесла она тоном упрека.
   Я и действительно не волновался. Может, мне следовало бы поволноваться, но у меня как-то не получалось беспокоиться за Кена, когда он в воздухе. Правда, я не беспокоился, помню, и за других. А зря.
   Однако я мог быть уверен в одном: если Кен попал в ситуацию, из которой могут выпутаться только считанные единицы из пилотов, то Кен выпутается. Я довел эту мысль до Ширли.
   - Этот сукин сын - один из лучших летчиков в мире, - добавил я.
   Она взглянула на меня с любопытством.
   - На аэродроме один пилот сказал то же самое. По тому, как Кен подходил и садился.
   - На него достаточно посмотреть. Я познакомился с ним в сорок третьем, на курсах по совершенствованию летной подготовки для летчиков со стажем. Мы там летали на "Оксфордах". Главная полоса имела сильный уклон, и, когда мы садились под уклон, было такое впечатление, будто со стены соскальзываешь. Так вот инструктора выходили наружу смотреть, как он садится. Инструктора, которые, как понимаете, учили нас, как надо летать.
   - Впечатляет. Это как старая байка, которую рассказывают про всех больших музыкантов. Когда первый учитель по музыке говорит своему ученику: "Иди домой, мой мальчик, и скажи своему отцу, что мне больше нечему тебя учить. Я только сам могу у тебя научиться".
   - Что-то в этом роде. - Я улыбнулся краем рта. - А, жизнь - это набор клише.
   - А такое как вам нравится? Этот бочонок, но богатый - и крупная красивая подруга?
   - Только не напоминайте мне. А то у меня внутри все переворачивается.
   - Этого мало, дорогой друг. Я же сказала: нужно ещё и пятьдесят миллионов баксов.
   - Да, вы говорили. Вот над этим я и работаю. Вот подождите, какой счет я предъявлю его превосходительству за это путешествие.
   Она улыбнулась и стала жевать инжир.
   - А кто она? - спросил я почти просто так.
   - Личный секретарь.
   - А я думал, личный секретарь - Хертер.
   - У них дела не пересекаются. В основном она делает такую работу, с которой Хертер не справится. - При этом она отпустила мне совершенно невинную улыбку.
   Я кивнул.
   - Я понял, что работа Кена - это не только крутить штурвал "Пьяджо".
   Глупо было с моей стороны поднимать этот вопрос, что возвращало нашу беседу к её началу. Ее глаза заблестели, став влажными, и она отвернулась.
   Я взял пригоршню инжира и пошел в свою кабину.
   "Дак" вроде бы работал превосходно. Я проверил то, другое, а потом просто сел и стал ждать наваба. Мы уже находились в воздухе в течение двух часов, а в баках было топлива ещё часов на шесть и даже больше.
   Малыш пришел минут через пять, а Роджерс ушел перекусить. Мы облетели Сифнос, потом Милос, и у нас оставался только Саксос. Этот остров был несколько ниже и ровнее, чем остальные, словно понижающаяся цепь островов последний раз показалась над поверхностью, чтобы окончательно уйти под воду. Его самая высокая точка, на севере, не достигала и тысячи футов, и гора была разделена на грубые каменные террасы от основания до самого почти верха. Восточный берег представлял собой высокую изрезанную местность, но западный был в основном низкий, с ровными участками и низкими скалами.
   Полоса побережья была вполне симпатично застроена: там была полоса высоких - для островов - двухэтажных домов белого и кремового цвета, тянущаяся к югу от причалов, и скопление прямоугольных белых домиков и маленьких лодок, образующих главный городок острова. Пыльная желто-серая дорога, выделяясь, словно шрам, извивалась по другую склону холма, а потом мили полторы шла по направлению к городку.
   Между двумя скоплениями домов дорога шла прямо, почти прямо, посреди волнообразной необработанной почвы, до которой не дошла рука местного крестьянина, которой не коснулась мотыга и на которой не появились огороженные каменным забором участки величиной с цветочную клумбу. Местный крестьянин обязательно огородит каменным забором свой участок, который мы и для могилы-то сочли бы слишком тесным.
   Я прошел над дорогой и домами на высоте футов в сто. Из домов повысыпали загорелые ребятишки в белых штанишках и платьицах, они задирали головы, разглядывая нас. Дома были совершенно белые и казались прямоугольниками, нарезанными из гипса, а среди них как бы случайно оказалась церковь изящных форм, увенчанная маленьким голубым куполом.
   Наваб наклонился в своем кресле и напряженно вглядывался вниз. Там не на что было особенно глаз положить, но я знал, что он думает о том же, о чем и я: эта дорога являлась единственным местом во всей цепочке островов, куда можно было безопасно сесть.
   За пределами населенного пункта, где местность пошла в гору, я прибавил высоты, затем. оказавшись над морем с дальнего конца острова, снизился и начал обследовать береговую линию.
   Огибая южную оконечность, я обнаружил: то, что я принял издали за деревеньку в конце острова, оказалось на поверку островком, расположенным к юго-западу от большого острова на расстоянии одной мили.
   Я облетел островок. Он оказался размером с полмили в длину и чуть меньше в ширину. На северо-восточном конце был один холм, на юго-западном другой, побольше, на нем и разместились дома. Между холмами, открываясь на северо-запад, находилась треугольная равнина, начинающаяся песчаным пляжем и заканчивающаяся в дальнем своем углу кипарисовой рощицей.
   Я резко развернулся и закончил облет Саксоса, потом углубился внутрь и мы осмотрели внутренние равнинные пятачки. Ничего мы там не увидели.
   Я взглянул на наваба. Он насупившись разглядывал потрепанную карту.
   - А южнее ничего нет? - спросил он меня наконец.
   - Только Крит, - ответил я. - Миль восемьдесят.
   - Вы уверены?
   Конечно уверен.
   - А карта что говорит? - как можно вежливее подсказал я.
   Он снова насупился и углубился в карту. Мы постепенно набирали высоту. Я прибавил газу, и бы стали взбираться вверх круче. Наваб поднял голову и стал всматриваться в удаляющийся горизонт.
   На трех с половиной тысячах футов мы были в шести-семи милях южнее Саксоса. Видимость впереди была миль сорок, а то и больше. Там смотреть было не на что. Я сделал круг, чтобы наваб мог взглянуть на восток и на север. Видны были Олос и Антипарос, а дальше - силуэт Пароса. Оставшийся позади Саксос казался маленьким и дерзким в этом неприветливом серо-голубом море.
   Я взглянул на наваба. Он задумчиво смотрел на уплывающие острова. Я заложил крен на левое крыло, чтобы мне получше было видно море подо мной, и снова стал делать круг. И наконец внутри круга увидел это.
   Это было нечто грязное, в пятнах, темно-серое, словно отпечаток пальца на блестящей поверхности - там, внизу, в трех с половиной тысячах футов от нас.
   Вначале я посчитал это за клубок морских водорослей. Я сбросил газ и по спирали стал снижаться. Наваб нагнулся и тоже стал смотреть в мою сторону. Снижение продолжалось.
   С высоты в две тысячи футов это по-прежнему казалось пучком водорослей. Водоросли я видел и раньше. Но мне приходилось видеть и нефтяные пятна. Они давали тусклый отблеск, как это пятно. Опять в горле появился кисловатый привкус.
   На шестистах футах я прибавил газу и задержал самолет на четырехстах футах, продолжая делать круги. К этому времени я уже знал, что это нефтяное пятно. Именно пятно, а не вытекающая нефть. Посреди пятна плавали два или три предмета. Волны не особенно донимали их посреди пятна.
   Я включил двигатели на полную мощь и резко положил "Дак" на крыло, делая виражи на высоте ста пятидесяти футов над морем.
   Один из маленьких, вымазанных в нефти предметов имел форму и желтоватый цвет спасательного жилета. В нем никого не было. Другим предметом мне показалось колесо.
   Я выпрямил машину и стал набирать высоту, сообщив навабу, что я, по моему мнению, видел.
   - Надо сесть на этом острове, - произнес он.
   Я поднял на него глаза и ответил:
   - Если сможем.
   Большими зигзагами мы пошли обратно к Саксосу, исследовав всю поверхность моря между пятном и островом. Ничего.
   Избранная нами дорога на Саксосе была узкой, но без выбоин. Я пролетел вдоль неё справа, изучая поверхность и оценивая длину посадки. Я выбрал отрезок в треть мили, почти идеально прямой, плюс небольшой запас из-за необходимости заходить низко со стороны залива, где дорога идет несколько на подъем. Покрытие дороги оказалось таким, как я и ожидал: дробленый камень. Я надеялся на то, что его дробили на совесть.
   Хороший летчик сядет на такой дороге уверенно. Любой другой летчик сядет и останется в живых.
   Я был хороший летчик.
   Перед заходом на посадку я сказал:
   - До ночи мы можем и не взлететь. Сейчас очень жарко, а мне при взлете нужен холодный воздух, чтобы выжать из двигателей максимум возможного. Так что до ночи взлета не гарантирую.
   Наваб кивнул.
   - Понимаю.
   - И ещё одно: надо бы сообщить Афинам, а то они начнут искать нас. Могу я сказать, что мы нашли обломки "Пьяджо"?
   - Не надо. У нас нет уверенности.
   - О'кей.
   Я и сам не рвался сообщать об этом: если Кен где-то сидит и ждет, чтобы его вытащили из моря, то не в его интересах, чтобы мы срывали сейчас его поиски.
   Но я не думал, что ему хочется, чтобы его нашли.
   На такой высоте и расстоянии я не смог бы выйти на "Эллиникон", но не очень и хотелось. Начнут расспрашивать, что бы я им ни сказал. Но я нашел другой способ: связался с самолетом компании "БЭА", летевши к северу от нас, и попросил их передать от меня, что я сажусь в надежном месте, чтобы прочистить карбюратор. Через посредника "Эллиникону" трудно было бы вступать со мной в спор, к тому же репутация самолетов "Эйркарго" внушала доверие к моим словам.
   Разделавшись, к собственному удовлетворению, с одним вопросом, я перешел к следующему и предельно вежливо попросил наваба пойти в пассажирский салон, а сюда прислать Роджерса.
   Наваб стал возражать.
   - Я могу помочь. Я часто водил собственный самолет.
   - Мой второй пилот - человек подготовленный для таких дел, постарался я убедить его.
   Я не стал спрашивать, позволял ли Кен когда-нибудь своему хозяину сажать "Пьяджо" или просто давал подержаться в воздухе за штурвал.
   Наваб ушел, и на его место вернулся Роджерс.
   8
   Мы шли на посадку со скоростью на три мили больше той, что необходима, чтобы самолет не сорвался в штопор. Сели мы, словно на влажную губку, и все произошло так, как мне хотелось. Были волнующие моменты, когда мне пришлось проявить свое мастерство, чтобы удержать "Дак" на дороге, сделанной для местного автобуса, прибегая при этом к манипуляции штурвалом, двигателями, тормозами, рулем поворота, а также к помощи молитвы. В конце концом мы остановились. Впереди оставалось лишь ярдов сто прямой дороги, а позади четверть мили вздыбленной белой пыли. Наше приземление привлекло к себе безраздельное внимание всего населения.
   Многое нужно, чтобы вызвать ажиотаж среди жителей какого-нибудь греческого острова, но мы оказались именно тем многим. А они ведь ещё не знали о существовании мисс Браун. Я отвел "Дак" с дороги, развернул его лицом к дороге и заглушил двигатели.
   - Я думаю, мы сумеем и улететь отсюда, - сказал Роджерс, этот на редкость тактичный малый.
   В связи с этим заявлением мне не составило особого труда объяснить ему, что он должен торчать возле самолета и присматривать за ним.
   К тому моменту, когда я открыл дверь самолета, возле неё собралась толпа детишек и подростков. Я громко выкрикнул:
   - Здесь кто-нибудь говорит по-английски?
   Все посмотрели на меня, а потом стали переглядываться между собой.
   - По-английски, - снова выкрикнул я. - Инглезе. Бритиш.
   До них дошло, что я спрашивал, они засуетились, стали показывать туда и сюда и наконец представили мне человека лет тридцати в голубой рубашке. К этому времени вся наша компания вышла из самолета, и все собравшиеся, кому было за десять, совершенно утратили интерес к самолету, как только увидели мисс Браун. Для неё это было словно само собой разумеющееся.
   Человек в голубой рубашке пробрался вперед и, с сожалением установив, что мисс Браун тут не является главной, обратился ко мне.
   - Добро пожаловать на Саксос, - с живостью заговорил он. - Никос Маринос, глава туристического комитета Саксоса.
   Позже я выяснил, что весь комитет состоял из него одного. В остальное время он был учителем местной школы. Я представился, а потом задумался, стоит ли представлять наваба.
   Хертер забрал инициативу из моих рук. Он встрял в разговор, представился, затем начал объяснять, для чего мы тут. Поскольку он многого не знал и не видел, ему приходилось то и дело обращаться ко мне. Учитель тем временем вынужден был отвлечься, чтобы охладить пыл некоторых слишком энергичных подростков, решивших было начать разборку "Дака" на сувениры.
   Судя по всему, сам Никос ничего не видел. Он собрал детей и изложил им рассказанное Хертером. Некоторые из детей кое-что видели. Он порасспрашивал их некоторое время, а затем обратился к Хертеру.
   - Около трех часов назад здесь пролетел самолет, очень низко, на юг, и он издавал необычный звук.
   - Какого размера самолет? - спросил я.
   Никос передал мой вопрос детям. Уверенности у них не было, говорили только, что самолет был поменьше этого. Но наверняка никто из них так близко не видел самолета, а всякий самолет в воздухе должен был казаться им меньше.
   - А какого он был цвета? - спросил я.
   По общему консенсусу, он был серебристым.
   - А его форма отличалась от этого?
   К этому времени к толпе присоединилось несколько мужчин. Один из них, полноватый типаж с пышными седыми усами, имел по этому поводу определенную точку зрения. Он пробрался сквозь толпу детей и подошел к тому месту фюзеляжа, откуда начиналось крыло. Вначале он постучал кулаком по крылу, а затем поднял руку и постучал по фюзеляжу настолько высоко, насколько мог дотянуться.
   Я понял, что он хотел сказать: другой самолет был с высоким расположением крыла. Кое-кто из детей поддержал его.
   Я пожал руку пожилому человеку и несколько раз сказал "эфхаристо",* чем исчерпал свой запас греческих слов за пределами графы "напитки" в меню.
   * Спасибо.
   Хертер отошел в сторону и передал эту информацию навабу, который вместе с мисс Браун стоял несколько поодаль. Промежуток в беседе я заполнил улыбками направо и налево и решил закурить. Рядом со мной оказалась Ширли Бёрт.
   - И что из этого следует? - спросил она.
   Я зажег сигарету.
   - Ничего хорошего не следует, - ответил я. Так оно выглядело. Но мисс Бёрт продолжала требовательно смотреть на меня, и я сказал ей: - Судя по всему, Кен прошел здесь часа три назад. На низкой высоте и, как они это называют, с "необычным звуком". Это, наверно, двигатель стрелял. Полагаю, вы знаете, что мы нашли нефтяное пятно милях в семи к югу. Мне кажется, я видел посреди него спасательный жилет.
   - Если он сел на море, - с опаской произнесла она, - то какие у него шансы?
   Я тщательно продумал этот вариант. Маленькие дети со сверкающими глазами наблюдали за мной и слушали меня, не понимая ни слова, но копируя мое выражение лица. Сейчас на их лицах была написана печальная торжественность.
   - С другим самолетом было бы лучше, чем с "Пьяджо", - пояснил я ей. Когда самолет садится на воду, он держится некоторое время на плаву, но это благодаря бакам, которые находятся в крыльях. Это значит, что крылья лежат на уровне воды. А с высоким крылом, как у "Пьяджо", пилотская кабина оказалась бы под водой.
   Она медленно кивнула, потом её личико сморщилось.
   - А почему он не попытался сесть здесь? - сквозь слезы спросила она. Ах, какая глупость с его стороны.
   Она отвернулась и прислонилась к трапу. Дети взглянули на неё с благоговением и страхом, потом их взоры вернулись ко мне. Что я мог объяснить им? Я отвернулся. На душе у меня было как никогда скверно.
   Разрезая толпу, к нам направлялся Хертер.
   - Командир, мы собираемся отправиться на лодке, чтобы посмотреть на пятно. Поскольку вы разбираетесь в самолетах, было бы хорошо, если бы и вы отправились с нами.
   Он ясно показал, что в этом состоит единственная причина моего приглашения. Я не сильно переживал бы, если бы меня оставили в покое на Саксосе: четырнадцать миль по морю в греческой рыбацкой лодке, которая будет двигаться со скоростью узлов в пять, отнюдь не было моей мечтой.
   - А с самолетом тут будет все в порядке? - поинтересовался Хертер.
   - Я оставлю здесь своего напарника приглядеть за ним.
   Мы обратились к Никосу с просьбой организовать лодку. В то время как Хертер объяснял все Никосу, прибыл маленький сутулый человечек с большим хищным носом и седой щетиной волос. Все расступились, давая ему дорогу. Человек пожелал знать, что здесь происходит.
   Никос представил человека как самого уважаемого жителя на острове, и мы все обменялись с ним рукопожатиями. Это был старик лет восьмидесяти, но из-под его жестких седых бровей выглядывали молодые голубые глаза.
   Никос стал объяснять ему, а Хертер в это время нетерпеливо глубоко вздыхал. Внезапно старик вскинул руку, показав ею на юг, и что-то спросил. В его тоне мне послышалось недоверие. Никос засмеялся, как бы разуверяя его, и стал дальше объяснять ему. Когда он закончил объяснять, я спросил Никоса:
   - Что он предлагал?
   Никос улыбнулся. У него было доброе худощавое лицо с черными усиками и зализанные назад темные волосы.
   - Он хотел узнать, не насчет ли вы того самолета, который разбился на Кире. - Я при этом нахмурился, а Никос в ответ улыбнулся. - Это маленький островок к югу. А самолет там разбился давно.
   - Как давно?
   Он пожал плечами.
   - Лет десять. Может, больше.
   На этом мы прервали беседу, чтобы предоставить Хертеру возможность отдать распоряжения. Ширли стояла в тени крыла, припудривая лицо.
   - Мы пойдем на лодке к тому пятну, - сказал я ей. - Вы можете побродить по острову, если хотите. Наша поездка займет часа три, не меньше.
   Она захлопнула пудреницу и опустила её в кармашек платья.
   - Я знаю, это звучит глупо, - сказал она, - но я должна поехать с вами.
   - Будет холодно, скучно и, возможно, будет качать. Мы можем и не найти пятна, а если и найдем, то оно, может быть, ничего нам и не скажет.
   - Все равно я поеду с вами.
   Я кивнул и пошел сказать Роджерсу, чтобы он остался.
   Мы собрались и двинулись к гавани. Впереди шли дети, которые старались вертеться вокруг меня. Старик держался поближе к мисс Браун. "Эйркарго" представил острову две стороны своей жизни.
   Никос послал вперед депутацию - договориться насчет лодки, и, когда мы подошли, нас уже ждал простой баркас длиной футов в двадцать пять, Он был окрашен в белый цвет с красными каемками по борту и имел подчеркнуто выгнутую форму, которая делает все средиземноморские лодчонки такого типа карикатурно похожими друг на друга.
   Впереди имелась толстая короткая мачта, на корме стоял старый фордовский мотор. На лодке не было ни одного достаточно чистого местечка, где бы мог пристроиться мистер пятьдесят миллионов долларов со своей подругой. Хертер хотел было произвести приборку, но наваб не пожелал терять время. Хертер с отвращением выбросил за борт несколько завалявшихся рыбин и на этом сдался. Все сели в лодку.
   Фордовский моторчик был настолько стар, что не годился даже для "Даков" компании "Эйркарго", но старый рыбак со знанием дела стукнул по нему, тот запыхтел, и лодка отчалила. Пять узлов было для неё красной ценой.
   Мы прошли гладкие воды бухты, и в море нас стало слегка трепать. Мисс Браун, на которую я изредка поглядывал, приклеилась к навабу, Хертер вцепился руками в оба борта и застыл как изваяние.
   Мы повернули налево, к югу, и направились в сторону острова Кира. Я напряженно вглядывался вперед, желая увидеть, где это разбился самолет.
   Никос заметил мой интерес.
   - Самолет вон там, среди деревьев, - пояснил он и показал рукой на рощу кипарисов в глубине маленькой равнины, но я по-прежнему ничего не видел.
   Проявил любопытство и наваб.
   - А что это за самолет?
   Никос объяснил.
   - Он не во время войны разбился? - поинтересовался наваб.
   - Нет. Десять лет назад.
   Я спросил:
   - А что это был за самолет?
   - Да похоже - вроде вашего.
   - А с летчиком что случилось?
   Он пожал плечами:
   - Не знаю, я был в Афинах в то время.
   Наваб напряженно всматривался в кипарисовую рощицу. Его явно заинтересовал этот самолет. И мисс Браун тоже.
   - Пойдем посмотрим, Али, - предложила она.
   Она пошла бы смотреть на что угодно, только бы сойти на берег и избавиться от подпрыгивания на восьмифутовой волне. Наваб тоже заинтересовался её предложением. Его больше привлекала возможность освободиться от болтанки, чем идея посмотреть на обломки чего бы то там ни было. Все же остальные должны были продолжать путь к пятну.
   Я в исключительно вежливой форме отметил, что если они действительно заинтересованы в осмотре разрушенного самолета, то без моих пояснений им не обойтись. Ширли пристально взглянула на меня, наваб тоже. Наконец он неохотно произнес:
   - Полагаю, вы знаете, зачем мы в Афинах?
   - Кое-что слышал.
   - Несомненно, от мистера Китсона.
   Я пропустил фразу мимо ушей. Наваб подождал некоторое время, а затем согласился, что и мне следует сойти на берег вместе с ними, а разглядывать пятно отправится Хертер.
   Никос передал новые приказания старику на корме - спокойному морщинистому человеку с белой щетиной на темной коже лица, большим носом и в надвинутой на глаза фуражке. Он висел на румпеле, как мешок с тряпьем, и лишь немного приналег на него, чтобы мы развернулись к Кире.
   Когда мы приблизились к берегу - надо было найти место хорошо пристать к нему, - Ширли спросила меня:
   - А вы не хотите посмотреть на место, где?..
   Я отрицательно покачал головой.
   - Мне это ничего не скажет. Хертер с таким же успехом может посмотреть на нефтяное пятно, а если и выловит там что-то, то это можно сделать и без моей помощи.
   Глаза у неё вспыхнули, но она больше ничего не сказала.
   - А почему бы и вам не сойти на берег? - спросил я её. - Там не на что будет смотреть.
   Но она отвернулась от меня и стала вглядываться в горизонт.
   Мы нашли бухточку, вдававшуюся в берег ярдов на двести. Волна там была поспокойнее. Старик свесил нос за борт, посмотрел на берег, затем поставил двигатель в нейтральное положение, и мы благополучно сели днищем на берег.