Мисс Браун взглянула на него, затем перевела глаза на меня и, похоже, с изумлением улыбнулась.
Я обратился к навабу:
- Я не испытываю счастья при мысли, что улечу и буду сам сбывать это добро. Это окажется нелегким делом. Но меня не особенно радует и перспектива получить от вас чек. Так что если вы не можете придумать ничего лучшего, я могу выбросить всю партию в море, и никто не предъявит мне никаких претензий.
Наваб пожал плечами и неприятным тоном произнес:
- Все наличные носил мистер Хертер - но, очевидно, вы их уже забрали у него.
Я отрицательно покачал головой.
- Как ни странно - нет. Это все при нем. Я буду выглядеть в лучшем свете, если полиция обнаружит при нем большую сумму денег. Так что вы ещё можете предложить?
Наваб снова только пожал плечами. Я посмотрел на Кена и сказал:
- Значит, судя по всему, нам придется брать чек.
Кен не отрываясь уставился на меня.
- Господи всемогущий! - взмолился он. - Я не согласен.
Я отодвинул стул и сел.
- Тут всегда был риск, - сказал я Кену, - что ему не очень сильно захочется получить свое добро назад. Он не такой уж и жадный до денег, он не испытывает нужды в них. Он никогда не знал, что такое их отсутствие. Ему хочется лишь получить удовлетворение, растоптав нас. И ты знаешь, он это может. - Я посмотрел на наваба. Глаза его прищурились и загорелись, на губах появилась еле заметная улыбка. Я продолжал, обращаясь к Кену: - Здесь мы можем взять верх, потому что у нас пистолеты и нас никто не видит. Но как только мы очутимся вне этого островка, мы станем Китсоном и Клеем, а он - снова его превосходительством. И если мы улетим с этим добром, он будет преследовать нас до самой преисподней или Хайдарабада, потому что будет считать, что мы обвели его вокруг пальца. Черт возьми, ты же знаешь его!
Кен кивнул.
- Я знаю его, это верно, - мрачно произнес он. - Поэтому я и не хочу брать его чек. Значит, ты берешь чек на двадцать пять тысяч, если ты такой глупый, и отдаешь ему один из ящиков. А другой забираю я.
- И что ты будешь делать с ним, Кен?
- Найду что.
- Как? Через какого посредника, в каком городе, какой стране? Ты понимаешь в этих вещах? Ты знаешь кого-нибудь, кто связан с такими делами?
Он продолжительное время внимательно смотрел на меня, затем подошел и сел в нескольких футах от меня. Потом Кен достал сигарету из пачки мисс Браун, лежавшей на столе. закурил, хмуро взглянул на меня и сказал:
- Это становится сделкой между нами, тобой и мной, Джек.
Я тихо ответил:
- Так всегда. Всегда этим кончалось.
38
Помещение уменьшилось до размеров пилотской кабины, в которой были только мы с Кеном. Правда, где-то была ещё красивая девушка в белом макинтоше и субтильный миллионер в спортивной куртке, но это все было из категории "а также".
Я спокойно объяснял:
- Эти нефриты-жадеиты, которые там, в "Пьяджо", они ничего не стоят. Для нас ничего. Мы не сможем продать их. Большинство воров, вломившись в квартиру, так и оставят их на туалетном столике. А у нас даже нет преимуществ этих воров: наваб точно будет знать, что они у нас. Ему всего-то и сделать надо, что послать описания их и нас в Интерпол, и мы десять лет будем выжидать, прежде чем попробуем что-то сплавить.
- Спасибо тебе, - с насмешкой сказал Кен, - что ты вложил хорошую идею в его головенку.
Я недовольно замотал головой.
- Выкинь его из головы, - стал убеждать я Кена, - считай, его нет. Если он даже слова не скажет по этому поводу, ничто не меняет дела. Ты просто идешь с этим добром в любой ювелирный магазин в любом городе мира, и каждый будет знать, что это краденое. Мы с тобой не того сорта люди, которые обладают такими вещами честно и законно, одно их наличие у нас будет делать нас преступниками. Ты не сможешь продать их честно, по некоторым причинам ты не сможешь продать их и через подпольные каналы. Никакой профессиональный жулик не станет связываться с такими уникальными изделиями.
- Твой же парень из Афин, Микис, связался же.
- Кен, Микис убит.
Кен грустно посмотрел на меня, наклонился вперед, аккуратно поддерживая на коленях раненую левую руку. Потом кивнул.
- О'кей, я тебя понял. Значит, есть риск, я признаю - большой риск. Но есть шанс и разжиться. А так мы возвращаем все это ему за чек - и убыток гарантирован.
- Ты знаешь, - продолжал я доказывать Кену, - полчаса назад я с радостью отдал бы все, лишь не быть под дулом пистолета, и считал бы это хорошей сделкой. Сейчас же мне этого мало, мне нужно немножко больше. Там на берегу - двое убитых, и одного из них убил я. Убил при свидетелях. Меня это устраивает, поскольку я считаю, что имел все основания убить его. Но мне придется задержаться здесь, чтобы доказать, что у меня были основания. Если же я сбегу, то я - убийца. То же самое и ты. Ты сбегаешь с этими драгоценностями - ты жулик. И мы никогда не сможем вернуться сюда, а при нашей работе мы должны иметь право возвращаться.
- А может, я сыт по горло этой работой? - безо всякой запальчивости возразил Кен. - А может, я устроюсь с этим ящичком в тихом теплом местечке. Риск, конечно, есть и все такое.
- Разбиться на далеком пустынном островке, закопать сокровища в землю под самолетом и десять лет сидеть и ждать? - насмешливо произнес я. - Это уже было.
- Да, и, может быть, я тоже попытаюсь.
- Поверь мне: ничего из этого не выйдет, - продолжал я убеждать Кена.
Он медленно откинулся на спинку стула и погасил сигарету в керамической пепельнице. Потом задумчиво посмотрел на меня и заговорил:
- Все началось десять лет назад, так? Все восходит к тем временам. Тогда у нас был шанс - тогда, когда у нас был собственный самолет. В тех обстоятельствах, в то время, молодые, крепкие, мы действительно могли кое-что сделать. - Кен грустно покачал головой. - Но то время ушло, Джек, и ушло навсегда. Мы взялись за грязное дело, залезли в грязную политику и потеряли самолет и лицензии. - Кен наклонился ко мне. - Вспомни это и согласись, друг: это доконало нас. Второй раз мы на такое не способны. И время не то, и мы не те. Но вот мы получили шанс. Не такой, как тогда, но шанс. Конечно, риск есть. Тогда был риск, и мы на него пошли, и проиграли. Но теперь - какой шанс! - Вздохнув, Кен продолжил: - В одном из этих ящиков - десять лет моей жизни, Джек, и даже больше. Десять лет мы, люди маленькие, занимаясь ничтожной работой, ждали этого шанса. Кто знает, - он пожал плечами, - может, ты-то и доволен, а я - нет. Так что не отговаривай меня. Не хочешь брать - не бери, но меня не отговаривай.
- Ты по-прежнему считаешь, - спросил я, - что мы взялись тогда за грязное дело? - Кен откинулся на спинку стула и хмуро смерил меня взглядом, покуривая новую сигарету. - Никаким грязным делом мы не занимались. Однако нам повезло, что мы выбрались оттуда живыми. Потеряв самолет и лицензии, мы ещё дешево отделались. А тот полет был нашей ошибкой. Мы тогда были молодыми летчиками, самонадеянными. Самонадеянность нас и погубила. Нечего возить оружие в чужой стране - или, по крайней мере, нечего жаловаться на судьбу, если ты залетел на этом деле. Ты это понимаешь?
Кен сидел, весь напрягшийся, глядя на меня из-под бровей.
- Давай-давай, - тихо промолвил он, - продолжай.
- Ну и вот, а теперь ты хочешь совершить ещё один хитрый полет, с другим левым грузом. Не пройдет это у тебя, Кен, такие вещи не проходят. Ты считаешь, что потерял десять лет, водя воздушные лимузины в Пакистане. Тебе поработать бы на той работе, которой я занимался. Все эти проклятые десять лет я летал в темной стороне неба.
Лицо его скривилось в подобии улыбки.
- И это дает теперь тебе право брать управление на себя? - спросил он.
- Да: я видел, чем это кончается, а ты - нет.
- И ты, значит, не хочешь, чтобы это случилось со мной, да? - холодно произнес он. - Только потому, что десять лет назад мы с тобой сидели в одной кабине? Мне кажется, ты слишком много берешь на себя, когда вот так стараешься оградить меня от меня самого.
- Кен, а тебе никогда не приходило в голову, зачем я полетел в Мехари и связался с тамошними типами, хотя драгоценности были уже у меня на борту?
Кен нахмурился и стал думать, почему же. Потом поднял на меня глаза и спросил, тщательно подбирая слова:
- Ну, это... не потому же, что ты обиделся, что я не пригласил тебя участвовать в этом деле с самого начала?
- Да, пригласить ты меня не пригласил.
- Ну а представь, что я позвал бы тебя? Представь, что я пришел бы к тебе в то утро в Афинах и сказал бы, что, мол, я знаю, как выйти на драгоценности, и позвал бы тебя лететь вместе? И что бы тогда?
Я ответил, подчеркивая каждое слово:
- Но ты не позвал, Кен. А вот что ты сделал - так это выяснил, что я собираюсь везти этот груз, а там - ты позволил бы себе напасть на мой самолет с пистолетом под курткой.
В кофейне установилась полная тишина.
Кен снова откинулся на спинку стула, слегка насупившись. В его глазах, как мне показалось, появилась тень беспокойства. Потом он покачал головой.
- Ты балбес, я совсем не собирался стрелять в тебя.
- Не собирался? Откуда тебе знать, что ты собирался и чего не собирался? Ты готовился что-то забрать из моего самолета с оружием в руках. Никто такого не позволял в отношении меня. Так что ты был ещё как готов стрелять в меня!
Кен замотал головой, по-прежнему хмурясь.
- Нет, - тихо произнес он, - я не собирался. Но... А, сам не знаю. Он посмотрел в пол. - Я как бы забыл о твоем существовании, Джек. - Потом Кен поднял голову. - Но сейчас не в этом дело. Я дам тебе все, что ты скажешь, я не собираюсь толкать тебя ни на что, но один ящик я заберу. У меня есть серьезные причины для этого.
- Не вполне серьезные.
Кен отрезал:
- Я забираю один из ящиков и лодку. А тот факт, что ты не едешь со мной, лишь усиливает твою позицию перед полицией. Можешь все валить на меня. - Кен встал. - Если ты предпочитаешь такой путь.
- Ничего я не предпочитаю. Ты сядь пока.
Кен вышел из-за стула и остановился, широко расставив ноги. Потом он осторожно пошевелил левой рукой, пока она не зацепился ею за пояс, возле самого "вальтера".
- Нет, - сказал он. - Считай, что дело сделано, Джек. И теперь я ухожу. Так что на этом давай и расстанемся.
Я расстегнул молнию на куртке, делая все медленно и открыто, и "беретта" оказался под рукой. Кен напряженно наблюдал за мной, несколько сгорбившись и напрягшись.
Затем я откинулся на спинку стула, взял сигарету со стола и положил её в рот.
- Есть вещи, которые ты не знаешь, Кен. Так что управление в моих руках.
- Ты это брось! - с каким-то страданием в голосе воскликнул он. - Ты видел, я умею управляться с пистолетом! Так что ты брось свои штучки!
- Пятнадцать лет, - мягко сказал я. - Пятнадцать лет - и дойти вот до такого.
- Я сказал: нет!
Я пожал плечами. "Беретта" был у меня на поясе, а во рту незажженная сигарета. Я медленно полез в карман рубашки, как бы за спичками.
И наставил на Кена свой 0,22.
Его правая рука дернулась к рукоятке "вальтера", но остановилась, так и не притронувшись к ней. Некоторое время он стоял застыв, не спуская глаз с маленького пистолета.
- Принял управление, - сказал я.
Он опустил правую руку, не поднимая глаз.
- Передал управление, - проворчал он. Похоже, с него немного спало напряжение. - Пятнадцать лет, - сказал он. - Пятнадцать лет. Ну, ты и сентиментальная скотина!
Я кивнул и осторожно встал.
Кен поднял на меня глаза. потом улыбнулся.
- Знаешь что? - сказал он. - Это, конечно, жутко смешно, но я лучше себя чувствую, когда ты меня держишь под пистолетом, чем если бы я держал тебя.
Я пожал плечами. Кен медленно покачал головой.
- Мне бы не понравилось стрелять в тебя, Джек.
- Ты сам сентиментальная скотина.
И мы улыбнулись друг другу.
39
Я прошел к стойке, откуда мне было видно всех. Помещение, мне показалось, снова расширилось. Я взглянул на наваба.
- Сделка завершена, - сказал я ему. - Выписывайте чек.
Он тускло улыбнулся.
- Вы уверены, что это необходимо, командир?
- Уверен. Выписывайте, я то я выброшу весь этот чертов груз в море.
Он нахмурился и полез во внутренний карман. Кто его знает, вдруг у него пистолет там - Кира на наших глазах превращалась в арсенал западного мира. Но пистолета он не достал. А достал он чековую книжку и ручку. Он заполнил чек, промокнул его и вырвал из книжки. И снова поднял глаза на меня.
- Теперь напишите расписку: что вы получили все драгоценности в полном порядке и что вы заплатили вознаграждение в пятьдесят тысяч фунтов стерлингов за их обнаружение.
Эту идею он воспринял насупленно - главным образом потому, что не видел, к чему я клоню.
Я объяснил:
- Этот листок бумаги, - я показал пистолетом на чек, - может, и не такая уж хорошая штука, но, по крайней мере, я пережил немало неприятностей, избавляясь от драгоценностей. И я не хочу больше никаких претензий - с вашей стороны, - что, мол, я присвоил что-то из этого добра себе.
Наваб продолжал смотреть ни меня с подозрением, но достал лист бумаги и написал расписку.
- Посмотри, как они выглядят, - сказал я Кену.
Он взял чек и расписку со стола и посмотрел на них.
- Нормально, если ты что получишь по ним.
- Отлично. Теперь, - сказал я, - есть ещё проблема "Пьяджо", который стоит там на берегу. Он будет находиться там, пока вы не найдете, кто заберет его оттуда. На этом наши деловые отношения заканчиваются. Если не считать вот этого. - Я поднял повыше маленький пистолет, потом подошел к ним и положил его на стол. Кен непонимающе уставился на меня. Я продолжал: - С этим пистолетом везде шлялся Юсуф. Я полагаю, что он получил его от вас, поскольку отдал вам единственный пистолет, который привез из Мехари, а этот парень не любил ходить невооруженным.
Наваб протянул руку и нерешительно подпихнул к себе пистолет авторучкой.
Потом поднял на меня глаза.
- Вы и его убили?
- Мы с вами, - сказал я, - но это между нами. Я не буду спрашивать вас, почему вы позволили ему слоняться по Триполи с этим пистолетом. Я считаю, это было для гарантии, чтобы я не последовал за вами сюда. Но я не буду поднимать этого вопроса.
Мне показалось, что наваб испытал облегчение, но я вполне мог и ошибаться: его, быть может, вообще никогда ничто не беспокоило.
- Но в чем я приму участие, так это в деле об убийстве Микиса.
- Господи помилуй, - тихо произнес Кен.
Я взглянул на него, а потом снова перевел взгляд на наваба.
- Это дело касается меня. Анастасиадис считает, что я что-то знаю и скрываю. А это значит, что я не могу приезжать в Грецию - легально, по крайней мере, - потому что меня упрячут в полицию. Может, по обвинению в сокрытии сведений или за что-нибудь другое.
Наваб слабо улыбнулся и развел руками.
- Я убежден, командир, что ваша врожденная изворотливость поможет вам и здесь выйти сухим их воды.
- Пожалуй. Но мне нужно кое-что еще. Неприятность в том, что мне кое-что об этом известно. Я знаю, как он был убит. Я видел его труп.
Наваб встал и положил авторучку в карман. Мисс Браун осталась на месте и внимательно продолжала наблюдать за мной. Наваб промолвил:
- Это могут быть очень опасные знания, командир.
- Судите сами, - сказал я. - Он был убит пятью пулями из пистолета двадцать второго калибра.
И тут он не смог сдержать себя. Он резко вскинул голову на мисс Браун. Потом медленно перевел взгляд на меня. Улыбка увяла на его лице.
- Благодарю вас, - сказал я.
Никто ничего не ответил. Вдруг мисс Браун сделала быстрое грациозное движение - и через мгновение стояла за столом, выставив перед собой этот маленький пистолет. Его дуло переходило поочередно с одного из нас троих на другого.
Кен рядом со мной затаил дыхание.
- Вы сказали мне, - обратился я к Кену, - что он любит, когда его сотрудники носят оружие. Я подумал, что этот пистолет легковат и чересчур красив для Хертера. - Я взглянул на пистолет. - Только не сорите особенно пулями, как вы это сделали в последний раз, мисс Браун, он не очень заряжен.
Мисс Браун улыбнулась мне, почти с досадой.
- Все сплошь и рядом недооценивают вас, Джек. Даже я. Ну и что вы собирались делать в этой связи?
Я с самым серьезным видом ответил ей:
- Есть одна вещь, которую я могу совершить - сдать вас Анастасиадису, и с этим пистолетом. Он произведет сверку с теми пулями, которые они вытащили из Микиса.
Улыбка у неё на лице осталась, только разве к ней примешалось ещё больше досады.
- И вы действительно сделаете это, Джек?
- Я хочу подчеркнуть: или я это сделаю, или я никогда не попаду в Афины. А мне надо иметь возможность бывать повсюду. Вот поэтому я и поступлю, как сказал. И ещё потому, что не убежден, что Микиса необходимо было убивать.
Внезапно наваб спросил:
- А зачем ей нужно было убивать его?
Я взглянул на наваба. Он как-то уменьшился в размерах, сжался, стал казаться одиноким и заброшенным.
- Вы же её послали туда, - ответил я, - не правда ли? Вы знали, что Микис занимается вашими драгоценностями, и вы захотели узнать, где они у него. Вы знали, что он бабник, это-то уж все знали. Так что если кто и мог что-то выведать у него, то только она. - Я развел руками. - Он не выдержал соблазна, накинулся на нее, и она лишь защитила свою честь.
Это, похоже, убедило его. В его взгляде появилась тень надежды.
- Да, - произнесла она серьезно и с подъемом в голосе, - так оно и случилось. Но я не собираюсь представать перед судом за это. Вы должны объяснить это сами тому греческому полицейскому, Джек.
- О, он знает, как это случилось, - спокойным тоном сказал я.
Она пристально посмотрела на меня. Потом напряжение на её лице внезапно перешло в улыбку. Она стояла, спокойно улыбаясь, почти беспечно, и точно зная, что происходит у меня в голове. И держала меня под дулом пистолета. Потом ласково произнесла:
- Прощайте, Джек. Не стану напоминать вам, чтобы вы следили за собой. Вы и сами знаете как.
- Прощай, Даира, - ответил я.
Она улыбнулась, голова её резко повернулась к навабу, и она, уже другим голосом, сказала:
- Пошли, Али.
Он посмотрел на нее, на нас, затем попытался что-то сказать, но передумал и медленно поковылял к ней.
Стоя спиной к двери, она распахнула её. Солнце ворвалось в кофейню, очертив её фигуру. В этом свете, с длинными волосами и в белой одежде, она внезапно обрела чистоту ангела с картин времен Возрождения.
Дверь захлопнулась. Она, он и маленький пистолет исчезли.
40
После потока света с улицы маленькое помещение кофейни стало снова казаться очень темным. Я взглянул на Кена: он стоял в стороне от стойки и напряженно смотрел в сторону закрытой двери.
Я плеснул коньяку в пару стаканов и передал один Кену.
- На, погрейся, и давай думать. Надо отшлифовать показания. Афинские детективы набегут сюда с минуты на минуту.
- Неужели это она? - взволнованно спросил Кен. - Неужели она убила его?
Я кивнул.
- Да.
Кен повернулся ко мне и взял стакан. Он внезапно постарел.
- Анастасиадис знает об этом, - сказал я. - Он просто не мог ничего сделать в Триполи. Я видел, как он брал её отпечатки пальцев - на своей зажигалке. Она, видно, наследила в конторе Микиса. И я не удивлюсь, если он нашел и свидетеля, который видел, как она входила или выходила. Такие личности хорошо запоминаются. - Я сделал хороший глоток коньяку. - Этот пройдоха прекрасно знает, что я был в конторе Микиса, даже если он не может доказать этого. Он что так бегал за мной? Он думал, что я мог взять пистолет, из которого его убили, если его оставили там. Имей он пистолет, тогда дело, считай, раскрыто.
Кен умоляюще смотрел на меня.
- И ты уверен, что он повесит это на нее?
Я неумолимым тоном продолжал:
- Ты ведь не веришь в эту белиберду, что, мол, Микис начал хватать её и так далее, а? Это версия для защиты. А я видел, что произошло. Она сидела, выпила стаканчик узо с ним, а потом встала и опустошила весь магазин в его грудь. Через стол. В этот момент он сидел за столом. Вот так она и убила его.
Он не отрываясь смотрел на меня некоторое время, потом опустошил свой стакан и поставил его на стойку. Потом покачал головой.
- Я все ещё не верю в это. Не понимаю, почему? Разве так заставляют человека заговорить? Конечно, не так, правильно?
- Но зато это был хороший способ заставить его перестать говорить, ответил я. Он резко поднял на меня глаза. А я пояснил: - Ты же узнал, что Микис сплавляет следующую партию через Триполи? И она попыталась сделать так, чтобы наваб и Хертер ничего об этом не узнали.
Кен долго-долго смотрел на стойку. Затем спросил:
- Ты хочешь сказать - чтобы полиция не заявилась сюда?
- Да. Анастасиадис догадался, что мы здесь, раз не прилетели в Афины. Они уже были бы здесь, если бы не тот фронт. Тут от Афин восемьдесят-девяносто миль.
Он кивнул, словно это что-то решало. Я налил себе ещё коньяку. Я уже выпил больше, чем мне хотелось, но я ещё не кончил рассказа и нуждался в какой-то помощи.
- Она была частью твоих планов, Кен. И должна была быть: она была единственным существом, которое давало смысл всем этим поискам. Она прекрасно понимала, что Хертер и наваб не найдут этих драгоценностей. Сами не найдут. И ты был для них большим шансом. Так что когда ты разыскал драгоценности, то складывался такой план: ты, она и драгоценности скрываются в тихом месте. - Я отпил коньяку и продолжил рвать на куски его мечту. - Но прежде всего ей нужны были драгоценности. Они означали для неё свободу, новую жизнь и все такое прочее. Ради них она готова была закопать наваба. И тебя, однако, тоже. Когда ты не нашел их, а я нашел, она пыталась переключиться на меня. - Кен слушал, не отводя взгляда. А я шел, как танк. - Она пришла ко мне в номер в Триполи и сделала мне одно предложение. О, оно было так прекрасно обставлено, но смысл его был прост: возьми драгоценности себе - и тогда можешь взять и меня.
Лицо его сделалось похожим на побитый ветрами и дождями камень.
Потом он кивнул и как-то очень обыденно произнес:
- Да, это она могла. - Я с глупым видом уставился на Кена. А Кен добавил: - Я любил её.
Он раскрыл ладони, стакан выпал и разбился у его ног.
Я медленно опустил голову вниз, поднял, опустил, поднял, сам не зная зачем. Потом произнес:
- Она снова ушла с ним, Кен. Раз мы не обзавелись этим добром, она снова ушла к нему. В прошлый вечер ты наверняка сказал ей, куда мы собираемся - а она пережала ему. Только так они могли узнать.
Кен кивнул. Вдруг шум двигателя "Пьяджо" потряс помещение. Я прислушался к этому звуку, в первый момент не в силах поверить, потом бросился к двери.
- Остынь, - услышал я голос Кена.
Я уже взялся за щеколду, когда обернулся. Кен наставил на меня "вальтер".
- Он убьет себя, - сказал я. - И её.
- Отойди от двери.
Я отпустил щеколду и медленно сделал несколько шагов назад.
- Пусть использует свой шанс, - сказал Кен. - Ветер хороший. А я его научил.
Вот завелся и второй двигатель.
- Какой это шанс? - возразил я. - Ей лучше предстать перед судом.
Кен на меня не смотрел, но "вальтер" продолжал. Потом Кен встал и пошел к двери, прислушиваясь к рокоту двигателей.
- Я не хочу, чтобы она оказалась под судом.
В рокоте двигателей ему послышался изъян, он кивнул сам себе.
Я распахнул дверь и выскочил на солнце. На улице шум был громче, отдаваясь туда-сюда от стен. У своих дверей скучились местные жители, а два мальчишки побежали впереди нас.
Кен запихнул "вальтер" под куртку, и мы бросились бежать, стараясь не споткнуться на неровной мостовой.
Двигатели стали набирать обороты, когда вы выбежали за пределы деревни и оказались у спуска к равнине. Собирались и другие жители острова.
"Пьяджо" ещё не двигался с места. Двигатели набирали обороты, и нос "Пьяджо" прижимался к траве. Но вот тормоза отпущены, нос приподнялся, снова прижался к земле, и "Пьяджо" пошел в разбег.
Машина, казалось, шла очень медленно, кренясь и пошатываясь, преодолевая высокую траву. Но вот пошла трава помельче, скорости прибавилось, песок полетел из-под колес. Наконец "Пьяджо" вышел на чистый песок и побежал навстречу морю. Нос приподнялся, завис, машина мгновение пробежала на одном главном шасси и тяжело поднялась в воздух, задирая нос в небо.
- Нос книзу, нос книзу, - прошептал Кен.
"Пьяджо" ещё не летел, он еле оторвался от моря и держался над ним на опасной высоте и на минимальной скорости. Он хотел набрать высоту, но не мог, потому что слишком задрал нос и при таком угле нельзя было прибавить в скорости. Наваб не был настоящим пилотом и не знал, что порой приходится жертвовать высотой, как бы низко ты ни шел, чтобы получить прибавление в скорости...
И вот машину достала волна. Она ударила по левому колесу и взорвалась в винте, образовав облако, словно это был дым от выстрела. "Пьяджо" покачнулся, нос приподнялся, крыло коснулось волны, прошив её, и на мгновение самолет завис, дрожа всем корпусом.
Подошла следующая волна и почти лениво зацепилась за кончик крыла, самолет внезапно завалился через крыло и ударился о воду.
Быстро улеглись брызги, и мы мельком увидели брюхо самолета и шасси в водовороте пены. Потом пену отнесло волной. "Пьяджо" скрылся в морской пучине.
Волна гулко ударилась о берег.
Что-то наподобие вздоха прокатилось по кучкам собравшихся жителей деревни. Когда я посмотрел на них, они поспешно отводили глаза, начинали суетиться и неспешно двигаться в сторону деревни. Внизу двое мужчин побежали за лодкой.
- Я смог бы, даже с одной рукой, - сказал Кен. - Я смог бы...
- Она тебя не просила, - ответил я.
Он кивнул и продолжал стоять, глядя в море и растирая левую руку.
- В конечном итоге никто не становится богатым, - произнес Кен. Я думал, что он разговаривает сам с собой, пока он не сказал: - А что, ты говоришь, ты получил за ту первую партию?
- Пять тысяч фунтов. Часть из них пойдет на ремонт "Дакоты". А часть лучше отдать жене Моррисона.
Он кивнул.
- Да, никто не становится богатым.
Я протянул руку и достал "вальтер" у него из за пояса, и он не пытался остановить меня. Подойдя к краю скалы, я забросил его подальше в море, куда поглубже. Я моргнул, когда пистолет шлепнулся в воду. Забросил я и "беретту", но она пролетела меньше. Потом я повернулся и пошел прочь. К нам скоро прицепится Анастасиадис - за неоднократный назаконный въезд в страну, так что не надо давать ему дополнительный повод - незаконное хранение оружия.
"Люгер" оставался, но он нужен по делу Хертера.
- Как ты думаешь, они поверят нашим россказням? - спросил Кен.
Я пожал плечами.
- А других у них все равно нет. Пока что, по крайней мере.
Кен взглянул на меня и криво улыбнулся.
- Знаешь что, Джек, получается? Столько людей пытались прихватить эти драгоценности с собой, а она, как бы там ни было, оказалась ближе всех к этой цели.
Он усмехнулся, потом на лице у него появилась гримаса страдания и боли. Я кивнул в ответ. Такая уж это была женщина. И не только такая.
Позже я расскажу Кену о трех 20-каратных голкондах, которые я изъял из большого ожерелья той первой партии и зашил их под значок форменной фуражки. Каждый, по моим прикидкам, тянул на 30 тысяч фунтов по ценам официального рынка. В Тель-Авив мы, конечно, их не повезем, но и получим за них не по десять процентов. Эти три камешка - кто про них знает, кто их отследит? Тем более у меня на руках бумага, что наваб сполна получил все утраченное.
В целом, по моим прикидкам, будет тысяч за сорок фунтов. Хватит. На обоих.
Те двое уже выгнали, наверное, лодку в море. Но что они там найдут? На море не остается отметин, только оно оставляет - волнами и ветрами. А внизу все будет тихо и спокойно, и скоро все там приобретет такой же старый вид, как в роще высоких кипарисов.
Я обратился к навабу:
- Я не испытываю счастья при мысли, что улечу и буду сам сбывать это добро. Это окажется нелегким делом. Но меня не особенно радует и перспектива получить от вас чек. Так что если вы не можете придумать ничего лучшего, я могу выбросить всю партию в море, и никто не предъявит мне никаких претензий.
Наваб пожал плечами и неприятным тоном произнес:
- Все наличные носил мистер Хертер - но, очевидно, вы их уже забрали у него.
Я отрицательно покачал головой.
- Как ни странно - нет. Это все при нем. Я буду выглядеть в лучшем свете, если полиция обнаружит при нем большую сумму денег. Так что вы ещё можете предложить?
Наваб снова только пожал плечами. Я посмотрел на Кена и сказал:
- Значит, судя по всему, нам придется брать чек.
Кен не отрываясь уставился на меня.
- Господи всемогущий! - взмолился он. - Я не согласен.
Я отодвинул стул и сел.
- Тут всегда был риск, - сказал я Кену, - что ему не очень сильно захочется получить свое добро назад. Он не такой уж и жадный до денег, он не испытывает нужды в них. Он никогда не знал, что такое их отсутствие. Ему хочется лишь получить удовлетворение, растоптав нас. И ты знаешь, он это может. - Я посмотрел на наваба. Глаза его прищурились и загорелись, на губах появилась еле заметная улыбка. Я продолжал, обращаясь к Кену: - Здесь мы можем взять верх, потому что у нас пистолеты и нас никто не видит. Но как только мы очутимся вне этого островка, мы станем Китсоном и Клеем, а он - снова его превосходительством. И если мы улетим с этим добром, он будет преследовать нас до самой преисподней или Хайдарабада, потому что будет считать, что мы обвели его вокруг пальца. Черт возьми, ты же знаешь его!
Кен кивнул.
- Я знаю его, это верно, - мрачно произнес он. - Поэтому я и не хочу брать его чек. Значит, ты берешь чек на двадцать пять тысяч, если ты такой глупый, и отдаешь ему один из ящиков. А другой забираю я.
- И что ты будешь делать с ним, Кен?
- Найду что.
- Как? Через какого посредника, в каком городе, какой стране? Ты понимаешь в этих вещах? Ты знаешь кого-нибудь, кто связан с такими делами?
Он продолжительное время внимательно смотрел на меня, затем подошел и сел в нескольких футах от меня. Потом Кен достал сигарету из пачки мисс Браун, лежавшей на столе. закурил, хмуро взглянул на меня и сказал:
- Это становится сделкой между нами, тобой и мной, Джек.
Я тихо ответил:
- Так всегда. Всегда этим кончалось.
38
Помещение уменьшилось до размеров пилотской кабины, в которой были только мы с Кеном. Правда, где-то была ещё красивая девушка в белом макинтоше и субтильный миллионер в спортивной куртке, но это все было из категории "а также".
Я спокойно объяснял:
- Эти нефриты-жадеиты, которые там, в "Пьяджо", они ничего не стоят. Для нас ничего. Мы не сможем продать их. Большинство воров, вломившись в квартиру, так и оставят их на туалетном столике. А у нас даже нет преимуществ этих воров: наваб точно будет знать, что они у нас. Ему всего-то и сделать надо, что послать описания их и нас в Интерпол, и мы десять лет будем выжидать, прежде чем попробуем что-то сплавить.
- Спасибо тебе, - с насмешкой сказал Кен, - что ты вложил хорошую идею в его головенку.
Я недовольно замотал головой.
- Выкинь его из головы, - стал убеждать я Кена, - считай, его нет. Если он даже слова не скажет по этому поводу, ничто не меняет дела. Ты просто идешь с этим добром в любой ювелирный магазин в любом городе мира, и каждый будет знать, что это краденое. Мы с тобой не того сорта люди, которые обладают такими вещами честно и законно, одно их наличие у нас будет делать нас преступниками. Ты не сможешь продать их честно, по некоторым причинам ты не сможешь продать их и через подпольные каналы. Никакой профессиональный жулик не станет связываться с такими уникальными изделиями.
- Твой же парень из Афин, Микис, связался же.
- Кен, Микис убит.
Кен грустно посмотрел на меня, наклонился вперед, аккуратно поддерживая на коленях раненую левую руку. Потом кивнул.
- О'кей, я тебя понял. Значит, есть риск, я признаю - большой риск. Но есть шанс и разжиться. А так мы возвращаем все это ему за чек - и убыток гарантирован.
- Ты знаешь, - продолжал я доказывать Кену, - полчаса назад я с радостью отдал бы все, лишь не быть под дулом пистолета, и считал бы это хорошей сделкой. Сейчас же мне этого мало, мне нужно немножко больше. Там на берегу - двое убитых, и одного из них убил я. Убил при свидетелях. Меня это устраивает, поскольку я считаю, что имел все основания убить его. Но мне придется задержаться здесь, чтобы доказать, что у меня были основания. Если же я сбегу, то я - убийца. То же самое и ты. Ты сбегаешь с этими драгоценностями - ты жулик. И мы никогда не сможем вернуться сюда, а при нашей работе мы должны иметь право возвращаться.
- А может, я сыт по горло этой работой? - безо всякой запальчивости возразил Кен. - А может, я устроюсь с этим ящичком в тихом теплом местечке. Риск, конечно, есть и все такое.
- Разбиться на далеком пустынном островке, закопать сокровища в землю под самолетом и десять лет сидеть и ждать? - насмешливо произнес я. - Это уже было.
- Да, и, может быть, я тоже попытаюсь.
- Поверь мне: ничего из этого не выйдет, - продолжал я убеждать Кена.
Он медленно откинулся на спинку стула и погасил сигарету в керамической пепельнице. Потом задумчиво посмотрел на меня и заговорил:
- Все началось десять лет назад, так? Все восходит к тем временам. Тогда у нас был шанс - тогда, когда у нас был собственный самолет. В тех обстоятельствах, в то время, молодые, крепкие, мы действительно могли кое-что сделать. - Кен грустно покачал головой. - Но то время ушло, Джек, и ушло навсегда. Мы взялись за грязное дело, залезли в грязную политику и потеряли самолет и лицензии. - Кен наклонился ко мне. - Вспомни это и согласись, друг: это доконало нас. Второй раз мы на такое не способны. И время не то, и мы не те. Но вот мы получили шанс. Не такой, как тогда, но шанс. Конечно, риск есть. Тогда был риск, и мы на него пошли, и проиграли. Но теперь - какой шанс! - Вздохнув, Кен продолжил: - В одном из этих ящиков - десять лет моей жизни, Джек, и даже больше. Десять лет мы, люди маленькие, занимаясь ничтожной работой, ждали этого шанса. Кто знает, - он пожал плечами, - может, ты-то и доволен, а я - нет. Так что не отговаривай меня. Не хочешь брать - не бери, но меня не отговаривай.
- Ты по-прежнему считаешь, - спросил я, - что мы взялись тогда за грязное дело? - Кен откинулся на спинку стула и хмуро смерил меня взглядом, покуривая новую сигарету. - Никаким грязным делом мы не занимались. Однако нам повезло, что мы выбрались оттуда живыми. Потеряв самолет и лицензии, мы ещё дешево отделались. А тот полет был нашей ошибкой. Мы тогда были молодыми летчиками, самонадеянными. Самонадеянность нас и погубила. Нечего возить оружие в чужой стране - или, по крайней мере, нечего жаловаться на судьбу, если ты залетел на этом деле. Ты это понимаешь?
Кен сидел, весь напрягшийся, глядя на меня из-под бровей.
- Давай-давай, - тихо промолвил он, - продолжай.
- Ну и вот, а теперь ты хочешь совершить ещё один хитрый полет, с другим левым грузом. Не пройдет это у тебя, Кен, такие вещи не проходят. Ты считаешь, что потерял десять лет, водя воздушные лимузины в Пакистане. Тебе поработать бы на той работе, которой я занимался. Все эти проклятые десять лет я летал в темной стороне неба.
Лицо его скривилось в подобии улыбки.
- И это дает теперь тебе право брать управление на себя? - спросил он.
- Да: я видел, чем это кончается, а ты - нет.
- И ты, значит, не хочешь, чтобы это случилось со мной, да? - холодно произнес он. - Только потому, что десять лет назад мы с тобой сидели в одной кабине? Мне кажется, ты слишком много берешь на себя, когда вот так стараешься оградить меня от меня самого.
- Кен, а тебе никогда не приходило в голову, зачем я полетел в Мехари и связался с тамошними типами, хотя драгоценности были уже у меня на борту?
Кен нахмурился и стал думать, почему же. Потом поднял на меня глаза и спросил, тщательно подбирая слова:
- Ну, это... не потому же, что ты обиделся, что я не пригласил тебя участвовать в этом деле с самого начала?
- Да, пригласить ты меня не пригласил.
- Ну а представь, что я позвал бы тебя? Представь, что я пришел бы к тебе в то утро в Афинах и сказал бы, что, мол, я знаю, как выйти на драгоценности, и позвал бы тебя лететь вместе? И что бы тогда?
Я ответил, подчеркивая каждое слово:
- Но ты не позвал, Кен. А вот что ты сделал - так это выяснил, что я собираюсь везти этот груз, а там - ты позволил бы себе напасть на мой самолет с пистолетом под курткой.
В кофейне установилась полная тишина.
Кен снова откинулся на спинку стула, слегка насупившись. В его глазах, как мне показалось, появилась тень беспокойства. Потом он покачал головой.
- Ты балбес, я совсем не собирался стрелять в тебя.
- Не собирался? Откуда тебе знать, что ты собирался и чего не собирался? Ты готовился что-то забрать из моего самолета с оружием в руках. Никто такого не позволял в отношении меня. Так что ты был ещё как готов стрелять в меня!
Кен замотал головой, по-прежнему хмурясь.
- Нет, - тихо произнес он, - я не собирался. Но... А, сам не знаю. Он посмотрел в пол. - Я как бы забыл о твоем существовании, Джек. - Потом Кен поднял голову. - Но сейчас не в этом дело. Я дам тебе все, что ты скажешь, я не собираюсь толкать тебя ни на что, но один ящик я заберу. У меня есть серьезные причины для этого.
- Не вполне серьезные.
Кен отрезал:
- Я забираю один из ящиков и лодку. А тот факт, что ты не едешь со мной, лишь усиливает твою позицию перед полицией. Можешь все валить на меня. - Кен встал. - Если ты предпочитаешь такой путь.
- Ничего я не предпочитаю. Ты сядь пока.
Кен вышел из-за стула и остановился, широко расставив ноги. Потом он осторожно пошевелил левой рукой, пока она не зацепился ею за пояс, возле самого "вальтера".
- Нет, - сказал он. - Считай, что дело сделано, Джек. И теперь я ухожу. Так что на этом давай и расстанемся.
Я расстегнул молнию на куртке, делая все медленно и открыто, и "беретта" оказался под рукой. Кен напряженно наблюдал за мной, несколько сгорбившись и напрягшись.
Затем я откинулся на спинку стула, взял сигарету со стола и положил её в рот.
- Есть вещи, которые ты не знаешь, Кен. Так что управление в моих руках.
- Ты это брось! - с каким-то страданием в голосе воскликнул он. - Ты видел, я умею управляться с пистолетом! Так что ты брось свои штучки!
- Пятнадцать лет, - мягко сказал я. - Пятнадцать лет - и дойти вот до такого.
- Я сказал: нет!
Я пожал плечами. "Беретта" был у меня на поясе, а во рту незажженная сигарета. Я медленно полез в карман рубашки, как бы за спичками.
И наставил на Кена свой 0,22.
Его правая рука дернулась к рукоятке "вальтера", но остановилась, так и не притронувшись к ней. Некоторое время он стоял застыв, не спуская глаз с маленького пистолета.
- Принял управление, - сказал я.
Он опустил правую руку, не поднимая глаз.
- Передал управление, - проворчал он. Похоже, с него немного спало напряжение. - Пятнадцать лет, - сказал он. - Пятнадцать лет. Ну, ты и сентиментальная скотина!
Я кивнул и осторожно встал.
Кен поднял на меня глаза. потом улыбнулся.
- Знаешь что? - сказал он. - Это, конечно, жутко смешно, но я лучше себя чувствую, когда ты меня держишь под пистолетом, чем если бы я держал тебя.
Я пожал плечами. Кен медленно покачал головой.
- Мне бы не понравилось стрелять в тебя, Джек.
- Ты сам сентиментальная скотина.
И мы улыбнулись друг другу.
39
Я прошел к стойке, откуда мне было видно всех. Помещение, мне показалось, снова расширилось. Я взглянул на наваба.
- Сделка завершена, - сказал я ему. - Выписывайте чек.
Он тускло улыбнулся.
- Вы уверены, что это необходимо, командир?
- Уверен. Выписывайте, я то я выброшу весь этот чертов груз в море.
Он нахмурился и полез во внутренний карман. Кто его знает, вдруг у него пистолет там - Кира на наших глазах превращалась в арсенал западного мира. Но пистолета он не достал. А достал он чековую книжку и ручку. Он заполнил чек, промокнул его и вырвал из книжки. И снова поднял глаза на меня.
- Теперь напишите расписку: что вы получили все драгоценности в полном порядке и что вы заплатили вознаграждение в пятьдесят тысяч фунтов стерлингов за их обнаружение.
Эту идею он воспринял насупленно - главным образом потому, что не видел, к чему я клоню.
Я объяснил:
- Этот листок бумаги, - я показал пистолетом на чек, - может, и не такая уж хорошая штука, но, по крайней мере, я пережил немало неприятностей, избавляясь от драгоценностей. И я не хочу больше никаких претензий - с вашей стороны, - что, мол, я присвоил что-то из этого добра себе.
Наваб продолжал смотреть ни меня с подозрением, но достал лист бумаги и написал расписку.
- Посмотри, как они выглядят, - сказал я Кену.
Он взял чек и расписку со стола и посмотрел на них.
- Нормально, если ты что получишь по ним.
- Отлично. Теперь, - сказал я, - есть ещё проблема "Пьяджо", который стоит там на берегу. Он будет находиться там, пока вы не найдете, кто заберет его оттуда. На этом наши деловые отношения заканчиваются. Если не считать вот этого. - Я поднял повыше маленький пистолет, потом подошел к ним и положил его на стол. Кен непонимающе уставился на меня. Я продолжал: - С этим пистолетом везде шлялся Юсуф. Я полагаю, что он получил его от вас, поскольку отдал вам единственный пистолет, который привез из Мехари, а этот парень не любил ходить невооруженным.
Наваб протянул руку и нерешительно подпихнул к себе пистолет авторучкой.
Потом поднял на меня глаза.
- Вы и его убили?
- Мы с вами, - сказал я, - но это между нами. Я не буду спрашивать вас, почему вы позволили ему слоняться по Триполи с этим пистолетом. Я считаю, это было для гарантии, чтобы я не последовал за вами сюда. Но я не буду поднимать этого вопроса.
Мне показалось, что наваб испытал облегчение, но я вполне мог и ошибаться: его, быть может, вообще никогда ничто не беспокоило.
- Но в чем я приму участие, так это в деле об убийстве Микиса.
- Господи помилуй, - тихо произнес Кен.
Я взглянул на него, а потом снова перевел взгляд на наваба.
- Это дело касается меня. Анастасиадис считает, что я что-то знаю и скрываю. А это значит, что я не могу приезжать в Грецию - легально, по крайней мере, - потому что меня упрячут в полицию. Может, по обвинению в сокрытии сведений или за что-нибудь другое.
Наваб слабо улыбнулся и развел руками.
- Я убежден, командир, что ваша врожденная изворотливость поможет вам и здесь выйти сухим их воды.
- Пожалуй. Но мне нужно кое-что еще. Неприятность в том, что мне кое-что об этом известно. Я знаю, как он был убит. Я видел его труп.
Наваб встал и положил авторучку в карман. Мисс Браун осталась на месте и внимательно продолжала наблюдать за мной. Наваб промолвил:
- Это могут быть очень опасные знания, командир.
- Судите сами, - сказал я. - Он был убит пятью пулями из пистолета двадцать второго калибра.
И тут он не смог сдержать себя. Он резко вскинул голову на мисс Браун. Потом медленно перевел взгляд на меня. Улыбка увяла на его лице.
- Благодарю вас, - сказал я.
Никто ничего не ответил. Вдруг мисс Браун сделала быстрое грациозное движение - и через мгновение стояла за столом, выставив перед собой этот маленький пистолет. Его дуло переходило поочередно с одного из нас троих на другого.
Кен рядом со мной затаил дыхание.
- Вы сказали мне, - обратился я к Кену, - что он любит, когда его сотрудники носят оружие. Я подумал, что этот пистолет легковат и чересчур красив для Хертера. - Я взглянул на пистолет. - Только не сорите особенно пулями, как вы это сделали в последний раз, мисс Браун, он не очень заряжен.
Мисс Браун улыбнулась мне, почти с досадой.
- Все сплошь и рядом недооценивают вас, Джек. Даже я. Ну и что вы собирались делать в этой связи?
Я с самым серьезным видом ответил ей:
- Есть одна вещь, которую я могу совершить - сдать вас Анастасиадису, и с этим пистолетом. Он произведет сверку с теми пулями, которые они вытащили из Микиса.
Улыбка у неё на лице осталась, только разве к ней примешалось ещё больше досады.
- И вы действительно сделаете это, Джек?
- Я хочу подчеркнуть: или я это сделаю, или я никогда не попаду в Афины. А мне надо иметь возможность бывать повсюду. Вот поэтому я и поступлю, как сказал. И ещё потому, что не убежден, что Микиса необходимо было убивать.
Внезапно наваб спросил:
- А зачем ей нужно было убивать его?
Я взглянул на наваба. Он как-то уменьшился в размерах, сжался, стал казаться одиноким и заброшенным.
- Вы же её послали туда, - ответил я, - не правда ли? Вы знали, что Микис занимается вашими драгоценностями, и вы захотели узнать, где они у него. Вы знали, что он бабник, это-то уж все знали. Так что если кто и мог что-то выведать у него, то только она. - Я развел руками. - Он не выдержал соблазна, накинулся на нее, и она лишь защитила свою честь.
Это, похоже, убедило его. В его взгляде появилась тень надежды.
- Да, - произнесла она серьезно и с подъемом в голосе, - так оно и случилось. Но я не собираюсь представать перед судом за это. Вы должны объяснить это сами тому греческому полицейскому, Джек.
- О, он знает, как это случилось, - спокойным тоном сказал я.
Она пристально посмотрела на меня. Потом напряжение на её лице внезапно перешло в улыбку. Она стояла, спокойно улыбаясь, почти беспечно, и точно зная, что происходит у меня в голове. И держала меня под дулом пистолета. Потом ласково произнесла:
- Прощайте, Джек. Не стану напоминать вам, чтобы вы следили за собой. Вы и сами знаете как.
- Прощай, Даира, - ответил я.
Она улыбнулась, голова её резко повернулась к навабу, и она, уже другим голосом, сказала:
- Пошли, Али.
Он посмотрел на нее, на нас, затем попытался что-то сказать, но передумал и медленно поковылял к ней.
Стоя спиной к двери, она распахнула её. Солнце ворвалось в кофейню, очертив её фигуру. В этом свете, с длинными волосами и в белой одежде, она внезапно обрела чистоту ангела с картин времен Возрождения.
Дверь захлопнулась. Она, он и маленький пистолет исчезли.
40
После потока света с улицы маленькое помещение кофейни стало снова казаться очень темным. Я взглянул на Кена: он стоял в стороне от стойки и напряженно смотрел в сторону закрытой двери.
Я плеснул коньяку в пару стаканов и передал один Кену.
- На, погрейся, и давай думать. Надо отшлифовать показания. Афинские детективы набегут сюда с минуты на минуту.
- Неужели это она? - взволнованно спросил Кен. - Неужели она убила его?
Я кивнул.
- Да.
Кен повернулся ко мне и взял стакан. Он внезапно постарел.
- Анастасиадис знает об этом, - сказал я. - Он просто не мог ничего сделать в Триполи. Я видел, как он брал её отпечатки пальцев - на своей зажигалке. Она, видно, наследила в конторе Микиса. И я не удивлюсь, если он нашел и свидетеля, который видел, как она входила или выходила. Такие личности хорошо запоминаются. - Я сделал хороший глоток коньяку. - Этот пройдоха прекрасно знает, что я был в конторе Микиса, даже если он не может доказать этого. Он что так бегал за мной? Он думал, что я мог взять пистолет, из которого его убили, если его оставили там. Имей он пистолет, тогда дело, считай, раскрыто.
Кен умоляюще смотрел на меня.
- И ты уверен, что он повесит это на нее?
Я неумолимым тоном продолжал:
- Ты ведь не веришь в эту белиберду, что, мол, Микис начал хватать её и так далее, а? Это версия для защиты. А я видел, что произошло. Она сидела, выпила стаканчик узо с ним, а потом встала и опустошила весь магазин в его грудь. Через стол. В этот момент он сидел за столом. Вот так она и убила его.
Он не отрываясь смотрел на меня некоторое время, потом опустошил свой стакан и поставил его на стойку. Потом покачал головой.
- Я все ещё не верю в это. Не понимаю, почему? Разве так заставляют человека заговорить? Конечно, не так, правильно?
- Но зато это был хороший способ заставить его перестать говорить, ответил я. Он резко поднял на меня глаза. А я пояснил: - Ты же узнал, что Микис сплавляет следующую партию через Триполи? И она попыталась сделать так, чтобы наваб и Хертер ничего об этом не узнали.
Кен долго-долго смотрел на стойку. Затем спросил:
- Ты хочешь сказать - чтобы полиция не заявилась сюда?
- Да. Анастасиадис догадался, что мы здесь, раз не прилетели в Афины. Они уже были бы здесь, если бы не тот фронт. Тут от Афин восемьдесят-девяносто миль.
Он кивнул, словно это что-то решало. Я налил себе ещё коньяку. Я уже выпил больше, чем мне хотелось, но я ещё не кончил рассказа и нуждался в какой-то помощи.
- Она была частью твоих планов, Кен. И должна была быть: она была единственным существом, которое давало смысл всем этим поискам. Она прекрасно понимала, что Хертер и наваб не найдут этих драгоценностей. Сами не найдут. И ты был для них большим шансом. Так что когда ты разыскал драгоценности, то складывался такой план: ты, она и драгоценности скрываются в тихом месте. - Я отпил коньяку и продолжил рвать на куски его мечту. - Но прежде всего ей нужны были драгоценности. Они означали для неё свободу, новую жизнь и все такое прочее. Ради них она готова была закопать наваба. И тебя, однако, тоже. Когда ты не нашел их, а я нашел, она пыталась переключиться на меня. - Кен слушал, не отводя взгляда. А я шел, как танк. - Она пришла ко мне в номер в Триполи и сделала мне одно предложение. О, оно было так прекрасно обставлено, но смысл его был прост: возьми драгоценности себе - и тогда можешь взять и меня.
Лицо его сделалось похожим на побитый ветрами и дождями камень.
Потом он кивнул и как-то очень обыденно произнес:
- Да, это она могла. - Я с глупым видом уставился на Кена. А Кен добавил: - Я любил её.
Он раскрыл ладони, стакан выпал и разбился у его ног.
Я медленно опустил голову вниз, поднял, опустил, поднял, сам не зная зачем. Потом произнес:
- Она снова ушла с ним, Кен. Раз мы не обзавелись этим добром, она снова ушла к нему. В прошлый вечер ты наверняка сказал ей, куда мы собираемся - а она пережала ему. Только так они могли узнать.
Кен кивнул. Вдруг шум двигателя "Пьяджо" потряс помещение. Я прислушался к этому звуку, в первый момент не в силах поверить, потом бросился к двери.
- Остынь, - услышал я голос Кена.
Я уже взялся за щеколду, когда обернулся. Кен наставил на меня "вальтер".
- Он убьет себя, - сказал я. - И её.
- Отойди от двери.
Я отпустил щеколду и медленно сделал несколько шагов назад.
- Пусть использует свой шанс, - сказал Кен. - Ветер хороший. А я его научил.
Вот завелся и второй двигатель.
- Какой это шанс? - возразил я. - Ей лучше предстать перед судом.
Кен на меня не смотрел, но "вальтер" продолжал. Потом Кен встал и пошел к двери, прислушиваясь к рокоту двигателей.
- Я не хочу, чтобы она оказалась под судом.
В рокоте двигателей ему послышался изъян, он кивнул сам себе.
Я распахнул дверь и выскочил на солнце. На улице шум был громче, отдаваясь туда-сюда от стен. У своих дверей скучились местные жители, а два мальчишки побежали впереди нас.
Кен запихнул "вальтер" под куртку, и мы бросились бежать, стараясь не споткнуться на неровной мостовой.
Двигатели стали набирать обороты, когда вы выбежали за пределы деревни и оказались у спуска к равнине. Собирались и другие жители острова.
"Пьяджо" ещё не двигался с места. Двигатели набирали обороты, и нос "Пьяджо" прижимался к траве. Но вот тормоза отпущены, нос приподнялся, снова прижался к земле, и "Пьяджо" пошел в разбег.
Машина, казалось, шла очень медленно, кренясь и пошатываясь, преодолевая высокую траву. Но вот пошла трава помельче, скорости прибавилось, песок полетел из-под колес. Наконец "Пьяджо" вышел на чистый песок и побежал навстречу морю. Нос приподнялся, завис, машина мгновение пробежала на одном главном шасси и тяжело поднялась в воздух, задирая нос в небо.
- Нос книзу, нос книзу, - прошептал Кен.
"Пьяджо" ещё не летел, он еле оторвался от моря и держался над ним на опасной высоте и на минимальной скорости. Он хотел набрать высоту, но не мог, потому что слишком задрал нос и при таком угле нельзя было прибавить в скорости. Наваб не был настоящим пилотом и не знал, что порой приходится жертвовать высотой, как бы низко ты ни шел, чтобы получить прибавление в скорости...
И вот машину достала волна. Она ударила по левому колесу и взорвалась в винте, образовав облако, словно это был дым от выстрела. "Пьяджо" покачнулся, нос приподнялся, крыло коснулось волны, прошив её, и на мгновение самолет завис, дрожа всем корпусом.
Подошла следующая волна и почти лениво зацепилась за кончик крыла, самолет внезапно завалился через крыло и ударился о воду.
Быстро улеглись брызги, и мы мельком увидели брюхо самолета и шасси в водовороте пены. Потом пену отнесло волной. "Пьяджо" скрылся в морской пучине.
Волна гулко ударилась о берег.
Что-то наподобие вздоха прокатилось по кучкам собравшихся жителей деревни. Когда я посмотрел на них, они поспешно отводили глаза, начинали суетиться и неспешно двигаться в сторону деревни. Внизу двое мужчин побежали за лодкой.
- Я смог бы, даже с одной рукой, - сказал Кен. - Я смог бы...
- Она тебя не просила, - ответил я.
Он кивнул и продолжал стоять, глядя в море и растирая левую руку.
- В конечном итоге никто не становится богатым, - произнес Кен. Я думал, что он разговаривает сам с собой, пока он не сказал: - А что, ты говоришь, ты получил за ту первую партию?
- Пять тысяч фунтов. Часть из них пойдет на ремонт "Дакоты". А часть лучше отдать жене Моррисона.
Он кивнул.
- Да, никто не становится богатым.
Я протянул руку и достал "вальтер" у него из за пояса, и он не пытался остановить меня. Подойдя к краю скалы, я забросил его подальше в море, куда поглубже. Я моргнул, когда пистолет шлепнулся в воду. Забросил я и "беретту", но она пролетела меньше. Потом я повернулся и пошел прочь. К нам скоро прицепится Анастасиадис - за неоднократный назаконный въезд в страну, так что не надо давать ему дополнительный повод - незаконное хранение оружия.
"Люгер" оставался, но он нужен по делу Хертера.
- Как ты думаешь, они поверят нашим россказням? - спросил Кен.
Я пожал плечами.
- А других у них все равно нет. Пока что, по крайней мере.
Кен взглянул на меня и криво улыбнулся.
- Знаешь что, Джек, получается? Столько людей пытались прихватить эти драгоценности с собой, а она, как бы там ни было, оказалась ближе всех к этой цели.
Он усмехнулся, потом на лице у него появилась гримаса страдания и боли. Я кивнул в ответ. Такая уж это была женщина. И не только такая.
Позже я расскажу Кену о трех 20-каратных голкондах, которые я изъял из большого ожерелья той первой партии и зашил их под значок форменной фуражки. Каждый, по моим прикидкам, тянул на 30 тысяч фунтов по ценам официального рынка. В Тель-Авив мы, конечно, их не повезем, но и получим за них не по десять процентов. Эти три камешка - кто про них знает, кто их отследит? Тем более у меня на руках бумага, что наваб сполна получил все утраченное.
В целом, по моим прикидкам, будет тысяч за сорок фунтов. Хватит. На обоих.
Те двое уже выгнали, наверное, лодку в море. Но что они там найдут? На море не остается отметин, только оно оставляет - волнами и ветрами. А внизу все будет тихо и спокойно, и скоро все там приобретет такой же старый вид, как в роще высоких кипарисов.