Страница:
Мейчон отдал белый флажок победы помощнику элирана и встал на свою плиту.
— Элин Дейкку, вы готовы к бою? — обратился элиран пятой грани к оставшемуся малкирцу.
— Да, — прорычал одноглазый. — Пусть не думают, что так же легко справятся и со мной.
— Элл Трэггану, вы готовы?
— Готов, — совершенно спокойно произнес Трэггану, делая жест Мейчону, что все в порядке.
Элиран вернулся на свое место и вновь поднял вверх белый флажок. Его помощники снова протрубили в рожки, оповещая о начале второй схватки Поединка Чести.
— Начинайте! — бросил на плиты флажок Фуллэгу.
На этот раз трибуны молчали в ожидании: те, кто ставил на представителей монаха Иераггу еще не утратили надежды, хотя шансы их противников возросли вдвое.
Малкирец не ринулся вперед сломя голову, учтя печальный опыт предшественника. Он не бросил угрожающе щит. В любую минуту готовый к неожиданностям, он медленно приближался к Трэггану.
Тот тоже двинулся ему навстречу, внимательно следя за каждым движением врага. Несмотря на то, что малкирец был моложе Трэггану, может быть даже на целый срок между празднествами Димоэта, он был опытен и побывал во многих переделках, о чем свидетельствовали не только выбитый глаз и перебитый нос, но и поза бывалого бойца.
Противники обменялись первыми неопасными ударами, изучая друг друга. Трибуны снова взревели поддерживая бойцов. Малкирец медленно, но теснил Трэггану назад и чуть вбок, в сторону Мейчона.
Мейчон весь ушел в поединок, словно не Трэггану, а он сам стоял против одноглазого рыжеволосого гиганта. Дыхание его, не сбившееся во время собственного боя, участилась. И одна мысль занозой сидела в голове — что за странный и неуловимо-знакомый запах померещился ему на долю мгновения?
И вдруг он вспомнил; что-то ухнуло вниз в груди, ноги словно окаменели и язык прилип к небу. Хотелось крикнуть Трэггану, уберечь от опасности! Но его бы остановил элиран, а Трэггану все равно не услышал бы, весь уйдя в поединок, слившись с врагом, чтобы понять и победить его. А если бы и услышал встревоженный крик, то это отвлекло бы его, он мог бы пропустить удар. И Мейчон не был уверен в своем предположении до конца — слишком нелепо все это было, невероятно.
Яд Каурры! Редчайший яд, действующий ровно через пять дней после отравления — сразу, молниеносно. Здоровый был человек — и вдруг упал замертво. Противоядия этому смертельному снадобью учителя с острова Брагги не знали. И никто никогда не пропитывал им оружия — в бою важна победа. Не смерть противника когда-то там через пять дней, а именно сейчас. И не обязательно в бою добиваешься смерти врага, хотя зачастую сражаются и ради этого. Важна победа. Другое дело, что мечи и кинжалы частенько смачивают в ядах мгновенного действия. Их-то запахи Мейчон помнил наизусть, а вот яда Каурры… Почему он так легкомысленно отнесся к ядам? Почему думал, что это не оружие воина, что не столкнется с ним? Потому, что для себя считал неприемлемым их использование? Он думал тогда о Сейс и о победе ради нее на Состязаниях Димоэта. О людской подлости — нет, не думал. Зря.
Значит, это не просто поединок — это заранее продуманное, изощренное убийство. Вряд ли его, Мейчона, намечали в жертву — он никому не известен. А Трэггану? Мог ли этот монах или кто-то, кто стоит за ним предполагать, что Трэггану будет у аддаканов в тот час и откликнется на вызов, не выдержит оскорблений? Да, мог. Значит, это убийство именно Трэггану.
На Мейчоне не было ни единой царапины после прошедшего боя, он избежал опасности. Но Трэггану… Трэггану пока — тоже. И, проклятые пустоши, нет твердой уверенности, что это именно яд Каурры — слишком мимолетен был запах, слишком плохо он его помнил. Это не мог быть запах какого-либо другого яда — Мейчон был уверен. Ядом Каурры нельзя отравить, подмешав в еду или питье — резкий запах насторожит кого угодно.
Но этот ли запах почувствовал он от меча рыжеволосого? Это мог быть запах какого-нибудь бальзама или еще чего-либо подобного. Однако, поверженный малкирец так резво схватил свой меч… Впрочем, этому есть и другое объяснение — он дорожил своим оружием. Вдруг бы Мейчон забрал его себе, иди потом, доказывай, что платить за трофеи должен монах Иераггу…
Что делать? Остановить бой, обратившись к элирану? Нет уверенности, что это именно яд Каурры. Да, если бы и была. Жрец четко сказал: допустимо любое оружие, кроме с использованием магии. Яд — не магия. Подлость — да, но не противоречит правилам. Ох уж эти незыблемые правила!
Мейчону оставалось лишь стонать от отчаяния и надеяться на то, что Трэггану, не позволит малкирцу нанести ни малейшего ранения. А почему нет? Трэггану спокоен, отбивает удары уверенно и хладнокровно.
Каждый из противников старался не допустить промаха, выжидая оплошности другого. Одноглазый малкирец сражался более длинным мечом и был настойчивее и злее, поэтому, под одобрительные крики толпы, он постепенно теснил Трэггану.
Мейчон видел, чего добивается рыжеволосый, но не мог предупредить друга. Хуже нет — вот так стоять и смотреть, лучше сражаться самому.
Враг стремился приблизить Трэггану к месту, где в лужице крови валялась, сжимающая палицу, мертвая кисть первого малкирца. Мейчон злился, что служащие ристалища не убрали ее, хотя понимал, что бой один; любой из двоих сражающихся может при желании этим оружием воспользоваться.
Малкирец добился-таки своего. Когда лужица с кистью оказалась прямо за спиной Трэггану, рыжеволосый сделал совершенно неожиданный выпад и, выставив щит, яростно пошел вперед. Трэггану отступил и поскользнулся.
У малкирца был один-единственный шанс закончить поединок победой. И он постарался не упустить возможность, которой так терпеливо добивался. Меч одноглазого устремился в упавшего противника.
Трэггану сумел отбить удар щитом, но не сосем удачно — клинок малкирца, скользнув по щиту, распорол противнику куртку на предплечье.
У Мейчона стало темно перед глазами. Он зажмурился.
Смерть угрожала другу — не только гипотетическая от яда, который, очень даже возможно, ему померещился, — но мгновенная от меча малкирца, нависшего над упавшим врагом.
Выпускник острова Брагги подумал, что лучше всего будет, если Трэггану сейчас крикнет о признании поражения. Тогда против одноглазого выйдет он, Мейчон, и разговор будет коротким.
Протиснув ноги между ног противника, Трэггану резко повернулся, повалив одноглазого на плиты ристалища. Малкирец не ожидал подобного, рухнул с грохотом на собственный тяжелый щит.
Трэггану мгновенно вскочил на ноги. Но и одноглазый боец уже встал, меч он, как и Трэггану, из рук не выпустил.
И Трэггану вдруг увидел перед собой не обезображенное лицо в тяжелом шлеме, из под которого торчат рыжие волосы, а пьяное лицо одного из тех бандитов, что ворвались тогда в замок в Кремане.
И он нанес удар — яростный, смертельный. За погибших братьев.
Малкирец не ожидал такого напора, но успел подставить щит.
Еще один удар — за прикованного к постели отца.
Малкирец отступил.
Еще удар — за погибшего командира Холкма. (На мгновение лицо противника превратилось для Трэггану в лицо мага Игшпрода).
Еще удар, удар, удар — за всех, кто сражался плечом к плечу с Трэггану, и переселился в царство мертвых, за тех, кого нет больше.
Малкирец растерялся, он едва успевал отражать удары; пот начал застилать ему глаза.
Удар, удар, удар — по щиту, по клинку — куда придется.
Прокаленная кожа на тяжелом щите малкирца лопнула, клинок Шажара с легкостью перерубил стальную полосу, крепящую доски щита, полетели щепки.
В ушах стоял сплошной рев толпы, озверевшей от такого неожиданного напора — словно проснулся и извергает накопившуюся ярость бешеный вулкан.
Удар, удар, не важно куда, пред глазами багровый туман.
За братьев, за отца, за… за всех!
Удар!
— Сдаюсь! — вдруг закричал малкирец, который уже не успевал за стремительным полетом клинка, хотя пока и держал удары; он словно забыл, что меч в его собственной руке длиннее, чем у противника. Он вообще забыл о своем мече.
Удар — за Холкма, за погибших друзей, тех кого любил и за тех, кого почти не знал.
— Сдаю-ю-юсь!
Щит почти раскололся. Малкирец побежал бы прочь от взбесившегося Трэггану, но остатки разума или животный инстинкт говорили — повернись к врагу спиной и все, смерть неизбежна.
— Сдаюсь!
Его крик утонул в безумном реве с трибун.
Но элиран Фуллэгу расслышал крик малкирца еще в первый раз. Он и его помощники подскочили сзади к Трэггану, схватили за руки, за шею. Оттащили.
— Успокойтесь, элл Трэггану, — попытался урезонить элиран пятой грани, — вот держите белый флаг победы.
Мейчон тоже поспешил к другу.
— Трэггану, ты великолепно выглядел, — сказал он. — Не хотел бы я выйти против тебя с оружием.
Трэггану успокоился, багровая пелена упала, словно сорванная штора.
Он оглядел поле боя — малкирец понуро двигался к выходу.
Зрители на трибунах просто сходили с ума — одни с ликованием поздравляли победителей, те же, кто ставил на малкирцев, провожали одноглазого проклятиями и оскорблениями. Из кумира на час так легко превратиться на всю жизнь в мишень для насмешек!
На ристалище в сопровождении помощников снова появился старший жрец Ристалища Чести. Он высоко поднял жезл над головой и объявил:
— В Поединке Чести между монахом зеленого братства Иераггу из Итсевда против элла Итсевд-ди-Реухала Трэггану и элина Мейчона из Велинойса победу одержали элл Трэггану и элин Мейчон. Побежденный, поскольку его заменяли элины Пройггу и Дейкку из Малкира, обязан возместить победителям стоимость их вооружения, которое принадлежало бы им по закону. В случае, если он не передаст предложение о выкупе в течение трех дней победителям, он предстанет перед палачами Ристалища Чести. Побежденный отныне не имеет права высказываться публично в любом месте Реухала на темы из-за которых вызвал Элла Трэггану и элина Мейчона на Поединок Чести. Монах Иераггу оказался не правым. Если же он снова будет призывать к тому, против чего выступили победители, то элл Трэггану имеет право передать его в руки палачей Ристалища Чести для публичного наказания.
Он сделал паузу, чтобы до всех дошел смысл сказанного и закончил:
— На сегодня Поединки Чести завершены. Великий Димоэт все видел, хвала великому Димоэту!
— Великий Димоэт еще убедится, что я прав! — закричал с трибуны монах Иераггу. — Я докажу это всем, я открою глаза…
— Молчать! — в конце концов вышел из себя элиран Фуллэгу, в силу служебных обязанностей долго терпевший выходки монаха. — Еще одно слово, право на которое вы только что потеряли, и мои помощники высекут вас прямо сейчас, на глазах у всех собравшихся!
Те на трибунах, кто расслышал слова элирана, оживились — их явно устраивала подобная перспектива. Из ряда в ряд передавались его слова и те кто проиграл деньги, поставив на рослых малкирцев, возжелали отмщения.
Монах это понял и решил сейчас в спор не вступать, а побыстрее удалиться от позора.
— Трэггану, дай я осмотрю твою рану, — попросил Мейчон.
— Да, пустяк, — отмахнулся тот, — царапина. Только вот крови натекло, весь рукав липкий.
Он сбросил куртку и стянул рубашку. Мейчон внимательно оглядел рану, которая действительно оказалась лишь царапиной. Он смотрел долго, жадно впитывая запахи, приблизил лицо почти вплотную — ничего.
Может, ему действительно померещился тот запах? Или оружие противника Трэггану было чистым, в отличие от противника Мейчона? Великий Димоэт, дай, чтоб так все и было!
— Да что ты, Мейчон? — воскликнул Трэггану. — У меня раны бывали куда как серьезней. Да ведь и у тебя тоже. Что с тобой сегодня?
— Ничего, — усмехнулся Мейчон. — Я просто смотрю: не черная ли у тебя кровь.
Трэггану рассмеялся. Ходили легенды, что у заколдованных от любых ран воинов кровь становится черного цвета.
— Успеваем на твой пир? — поинтересовался Мейчон.
— Да, ты даже успеешь сходить подать заявку на участие в завтрашних Состязаниях. Знаешь, сплошное удовольствие смотреть, как ты дерешься. Только мне казалось, что ты его вообще мог уложить с первого удара.
— Мог, — согласился Мейчон, — но ты ведь сам просил потянуть подольше поединок, чтобы зрители порадовались.
— Я!? — удивился Трэггану. — Да ведь я пошутил!
— В следующий раз предупреждай, когда шутить будешь, — усмехнулся Мейчон.
В комнату вошел человек в таких же грязно-зеленых одеждах из узлов, в каких был бесноватый монах.
— Иераггу из Итсевда спрашивает: согласитесь ли вы на выкуп в один золотой рехуал каждому? — спросил монах зеленого братства.
Мейчон бросил вопросительный взгляд на Трэггану. Тот утвердительно кивнул. Элл обязан согласиться на любой предложенный выкуп, но один рехуал был более чем щедрым отступным за оружие малкирцев.
— Да, мы согласны, — сказал Трэггану. — Монах Иераггу может прислать деньги для нас обоих в мой дворец в любое удобное для него время.
— Иераггу передает их вам прямо сейчас, — сказал посланник и, разжав кулак, протянул вперед руку. На ней лежали две золотые монеты.
Трэггану сделал знак, и один из стражников взял деньги.
Монах повернулся, даже не удостоив владельного элла положенным поклоном, и ушел.
Они вымылись, Трэггану переоделся, и в сопровождении охранников друзья вышли на улицу. У черного выхода Ристалища Чести дожидался элл Канеррану.
— Сынок! — воскликнул он. — От всей души поздравляю тебя! Ты показал сегодня себя настоящим эллом Итсевд-ди-Реухала.
Трэггану с трудом сдержался, чтобы не поморщиться.
— Спасибо за теплые слова, элл Канеррану.
— Позволишь, я провожу тебя, сынок? Мне хочется побеседовать с тобой на одну важную тему…
— Извините, элл Канеррану, — вежливо ответил Трэггану, — но мне необходимо сейчас сходить с Мейчоном на Арену Димоэта.
Мейчон удивленно посмотрел на друга — об этом даже не заходило речи. Но понял, что Трэггану просто не хочет возвращаться домой в обществе тестя и промолчал.
— Это еще зачем? — не удержался от вопроса тесть. — Или ты, окрыленный победой, решил поучаствовать и там? Вспомни, что первый этап Состязаний Димоэта не для владельного элла. Ты имеешь право выступить сразу во втором.
— Мейчон собирается выступать, — пояснил Трэггану. — Извините, у нас мало времени. Скоро начнется пир и я с радостью жду вас и ваших друзей. Его величество Сераггану будет у меня почетным гостем!
— Действительно! — несколько фальшиво ударил себя по лбу элл Канеррану. — Мне ведь тоже надо приготовиться к пиру. Эти одежды уже смялись… Ты выглядел отлично, сынок, Млейн по праву гордится тобой.
Элл Канеррану сделал призывный жест и поджидавшие носильщики двинулись в его сторону.
Трэггану кивнул на прощанье отцу жены и направился в сторону Арены Димоэта.
— Извини, — после некоторого молчания сказал идущий рядом Мейчон, — но какой-то этот элл Канеррану…
— Он — отец Млейн, — сказал Трэггану и Мейчон понял, что друг не желает говорить о нем. Но Трэггану сам продолжил: — Вообще-то он славный, хотя и со странностями. Он очень мне помог и сейчас, наверное, переживал за меня. Но он всю жизнь был эллом, он не бывал в сражениях, он не знает вкуса настоящей победы над равным противником. Его оружие — ласковые беседы и удары исподтишка. Впрочем, бред! Я клевещу на него. Устал я, Мейчон! Я — воин, а не вельможа. Так быстро лень развращает… Я чуть не проиграл сегодня поединок, а ведь когда-то мог справиться с бойцами куда как грознее… Эх, отправить бы эту жизнь к великим пустошам, и Димоэт знает об искренности моего желания! Но я не могу… Уже не могу… Да и тогда не мог — из-за отца. А уж теперь…
Мейчон молчал.
У Арены Димоэта стояла огромная толпа воинов — мрачных, насупленных, сосредоточенных, обвешанных оружием, не желающих разговаривать друг с другом, поскольку неизвестно: вдруг именно с твоим собеседником сведет завтра Димоэт на Арене.
Трэггану с Мейчоном уверенно прошли сразу внутрь. Так как Мейчон уже был здесь несколько раз, и поскольку он вышел победителем в Поединке Чести, у него сразу же приняли взнос в двенадцать рехуалов и внесли в списки под номером «восемьсот восемьдесят восемь».
— Три восьмерки! Счастливое число! — воскликнул Трэггану, когда они отошли от здания. — Оно принесет тебе удачу!
— Удача любит достойных, — улыбнулся Мейчон. — Я победил бы с любым другим номером.
Он думал: рассказать Трэггану о своих подозрениях насчет странного запаха или нет? В конце концов он решил этого не делать — все во власти Димоэта, а если Мейчон ошибся, то такое предположение омрачит Трэггану жизнь. Чтобы он сам делал, если бы ему сообщили такое, а он был бы владельным эллом, от которого столь многое зависит? К тому же, похоже, что Трэггану боится предстоящего пира гораздо больше, чем опасался Поединка Чести.
— Элл Трэггану! — с облегчением выдохнул он. — Наконец-то! У нас все готово, многие гости уже собрались, лютнисты развлекают их в музыкальном зале.
— Его величество здесь? — тревожно спросил элл Итсевд-ди-Рехуала.
— Нет еще.
— Слава Димоэту! Тогда беспокоиться не о чем. Я сейчас подымусь к гостям, а ты проверь, чтобы на кухне все было как должно.
Они прошли во двор.
Млейн, в парадном платье, стояла у невысоких кустов, одиноко растущих вдоль стены. Рядом на скамейке сидела кормилица с малышом.
Она ждала Трэггану! Не гуляла в саду, а именно ждала здесь! У Трэггану забилось сердце.
— Млейн! — прошептал он, подбежав к ней. — Я должен был выступить на Ристалище Чести и я не запятнал себя позором!
— Я боялась, что тебя убьют, — спокойно сказала она.
Это спокойствие чуть смутило Трэггану. Он подумал, что она просто не хочет показывать своих чувств, стесняясь кормилицы и Мейчона. Если бы не переживала, то разве ждала бы здесь?!
— Да, — вдруг вспомнил Трэггану. — Млейн, позволь представить тебе моего старого друга Мейчона. Мы с ним учились в одном монастыре. Сегодня мы сражались вместе.
Он не стал говорить, что друг — выпускник острова Брагги. Он опасался, что она, подобно отцу, может при Мейчоне спросить: «А что это такое?».
— Элл Трэггану, — подбежал стражник, стоявший на улице у ворот. — Приближается его величество король Итсевда со свитой. Вслед за ними, тоже с многочисленной свитой, идет элл Канеррану.
Трэггану улыбнулся жене, одернул на себе одежды и направился к воротам.
Первым, кого он увидел в свите короля Сераггану был приосаненный и переодетый в должные одежды, ничуть не напоминающие утреннюю рвань, монах Иераггу.
Глава 4
— Элин Дейкку, вы готовы к бою? — обратился элиран пятой грани к оставшемуся малкирцу.
— Да, — прорычал одноглазый. — Пусть не думают, что так же легко справятся и со мной.
— Элл Трэггану, вы готовы?
— Готов, — совершенно спокойно произнес Трэггану, делая жест Мейчону, что все в порядке.
Элиран вернулся на свое место и вновь поднял вверх белый флажок. Его помощники снова протрубили в рожки, оповещая о начале второй схватки Поединка Чести.
— Начинайте! — бросил на плиты флажок Фуллэгу.
На этот раз трибуны молчали в ожидании: те, кто ставил на представителей монаха Иераггу еще не утратили надежды, хотя шансы их противников возросли вдвое.
Малкирец не ринулся вперед сломя голову, учтя печальный опыт предшественника. Он не бросил угрожающе щит. В любую минуту готовый к неожиданностям, он медленно приближался к Трэггану.
Тот тоже двинулся ему навстречу, внимательно следя за каждым движением врага. Несмотря на то, что малкирец был моложе Трэггану, может быть даже на целый срок между празднествами Димоэта, он был опытен и побывал во многих переделках, о чем свидетельствовали не только выбитый глаз и перебитый нос, но и поза бывалого бойца.
Противники обменялись первыми неопасными ударами, изучая друг друга. Трибуны снова взревели поддерживая бойцов. Малкирец медленно, но теснил Трэггану назад и чуть вбок, в сторону Мейчона.
Мейчон весь ушел в поединок, словно не Трэггану, а он сам стоял против одноглазого рыжеволосого гиганта. Дыхание его, не сбившееся во время собственного боя, участилась. И одна мысль занозой сидела в голове — что за странный и неуловимо-знакомый запах померещился ему на долю мгновения?
И вдруг он вспомнил; что-то ухнуло вниз в груди, ноги словно окаменели и язык прилип к небу. Хотелось крикнуть Трэггану, уберечь от опасности! Но его бы остановил элиран, а Трэггану все равно не услышал бы, весь уйдя в поединок, слившись с врагом, чтобы понять и победить его. А если бы и услышал встревоженный крик, то это отвлекло бы его, он мог бы пропустить удар. И Мейчон не был уверен в своем предположении до конца — слишком нелепо все это было, невероятно.
Яд Каурры! Редчайший яд, действующий ровно через пять дней после отравления — сразу, молниеносно. Здоровый был человек — и вдруг упал замертво. Противоядия этому смертельному снадобью учителя с острова Брагги не знали. И никто никогда не пропитывал им оружия — в бою важна победа. Не смерть противника когда-то там через пять дней, а именно сейчас. И не обязательно в бою добиваешься смерти врага, хотя зачастую сражаются и ради этого. Важна победа. Другое дело, что мечи и кинжалы частенько смачивают в ядах мгновенного действия. Их-то запахи Мейчон помнил наизусть, а вот яда Каурры… Почему он так легкомысленно отнесся к ядам? Почему думал, что это не оружие воина, что не столкнется с ним? Потому, что для себя считал неприемлемым их использование? Он думал тогда о Сейс и о победе ради нее на Состязаниях Димоэта. О людской подлости — нет, не думал. Зря.
Значит, это не просто поединок — это заранее продуманное, изощренное убийство. Вряд ли его, Мейчона, намечали в жертву — он никому не известен. А Трэггану? Мог ли этот монах или кто-то, кто стоит за ним предполагать, что Трэггану будет у аддаканов в тот час и откликнется на вызов, не выдержит оскорблений? Да, мог. Значит, это убийство именно Трэггану.
На Мейчоне не было ни единой царапины после прошедшего боя, он избежал опасности. Но Трэггану… Трэггану пока — тоже. И, проклятые пустоши, нет твердой уверенности, что это именно яд Каурры — слишком мимолетен был запах, слишком плохо он его помнил. Это не мог быть запах какого-либо другого яда — Мейчон был уверен. Ядом Каурры нельзя отравить, подмешав в еду или питье — резкий запах насторожит кого угодно.
Но этот ли запах почувствовал он от меча рыжеволосого? Это мог быть запах какого-нибудь бальзама или еще чего-либо подобного. Однако, поверженный малкирец так резво схватил свой меч… Впрочем, этому есть и другое объяснение — он дорожил своим оружием. Вдруг бы Мейчон забрал его себе, иди потом, доказывай, что платить за трофеи должен монах Иераггу…
Что делать? Остановить бой, обратившись к элирану? Нет уверенности, что это именно яд Каурры. Да, если бы и была. Жрец четко сказал: допустимо любое оружие, кроме с использованием магии. Яд — не магия. Подлость — да, но не противоречит правилам. Ох уж эти незыблемые правила!
Мейчону оставалось лишь стонать от отчаяния и надеяться на то, что Трэггану, не позволит малкирцу нанести ни малейшего ранения. А почему нет? Трэггану спокоен, отбивает удары уверенно и хладнокровно.
Каждый из противников старался не допустить промаха, выжидая оплошности другого. Одноглазый малкирец сражался более длинным мечом и был настойчивее и злее, поэтому, под одобрительные крики толпы, он постепенно теснил Трэггану.
Мейчон видел, чего добивается рыжеволосый, но не мог предупредить друга. Хуже нет — вот так стоять и смотреть, лучше сражаться самому.
Враг стремился приблизить Трэггану к месту, где в лужице крови валялась, сжимающая палицу, мертвая кисть первого малкирца. Мейчон злился, что служащие ристалища не убрали ее, хотя понимал, что бой один; любой из двоих сражающихся может при желании этим оружием воспользоваться.
Малкирец добился-таки своего. Когда лужица с кистью оказалась прямо за спиной Трэггану, рыжеволосый сделал совершенно неожиданный выпад и, выставив щит, яростно пошел вперед. Трэггану отступил и поскользнулся.
У малкирца был один-единственный шанс закончить поединок победой. И он постарался не упустить возможность, которой так терпеливо добивался. Меч одноглазого устремился в упавшего противника.
Трэггану сумел отбить удар щитом, но не сосем удачно — клинок малкирца, скользнув по щиту, распорол противнику куртку на предплечье.
У Мейчона стало темно перед глазами. Он зажмурился.
Смерть угрожала другу — не только гипотетическая от яда, который, очень даже возможно, ему померещился, — но мгновенная от меча малкирца, нависшего над упавшим врагом.
Выпускник острова Брагги подумал, что лучше всего будет, если Трэггану сейчас крикнет о признании поражения. Тогда против одноглазого выйдет он, Мейчон, и разговор будет коротким.
Протиснув ноги между ног противника, Трэггану резко повернулся, повалив одноглазого на плиты ристалища. Малкирец не ожидал подобного, рухнул с грохотом на собственный тяжелый щит.
Трэггану мгновенно вскочил на ноги. Но и одноглазый боец уже встал, меч он, как и Трэггану, из рук не выпустил.
И Трэггану вдруг увидел перед собой не обезображенное лицо в тяжелом шлеме, из под которого торчат рыжие волосы, а пьяное лицо одного из тех бандитов, что ворвались тогда в замок в Кремане.
И он нанес удар — яростный, смертельный. За погибших братьев.
Малкирец не ожидал такого напора, но успел подставить щит.
Еще один удар — за прикованного к постели отца.
Малкирец отступил.
Еще удар — за погибшего командира Холкма. (На мгновение лицо противника превратилось для Трэггану в лицо мага Игшпрода).
Еще удар, удар, удар — за всех, кто сражался плечом к плечу с Трэггану, и переселился в царство мертвых, за тех, кого нет больше.
Малкирец растерялся, он едва успевал отражать удары; пот начал застилать ему глаза.
Удар, удар, удар — по щиту, по клинку — куда придется.
Прокаленная кожа на тяжелом щите малкирца лопнула, клинок Шажара с легкостью перерубил стальную полосу, крепящую доски щита, полетели щепки.
В ушах стоял сплошной рев толпы, озверевшей от такого неожиданного напора — словно проснулся и извергает накопившуюся ярость бешеный вулкан.
Удар, удар, не важно куда, пред глазами багровый туман.
За братьев, за отца, за… за всех!
Удар!
— Сдаюсь! — вдруг закричал малкирец, который уже не успевал за стремительным полетом клинка, хотя пока и держал удары; он словно забыл, что меч в его собственной руке длиннее, чем у противника. Он вообще забыл о своем мече.
Удар — за Холкма, за погибших друзей, тех кого любил и за тех, кого почти не знал.
— Сдаю-ю-юсь!
Щит почти раскололся. Малкирец побежал бы прочь от взбесившегося Трэггану, но остатки разума или животный инстинкт говорили — повернись к врагу спиной и все, смерть неизбежна.
— Сдаюсь!
Его крик утонул в безумном реве с трибун.
Но элиран Фуллэгу расслышал крик малкирца еще в первый раз. Он и его помощники подскочили сзади к Трэггану, схватили за руки, за шею. Оттащили.
— Успокойтесь, элл Трэггану, — попытался урезонить элиран пятой грани, — вот держите белый флаг победы.
Мейчон тоже поспешил к другу.
— Трэггану, ты великолепно выглядел, — сказал он. — Не хотел бы я выйти против тебя с оружием.
Трэггану успокоился, багровая пелена упала, словно сорванная штора.
Он оглядел поле боя — малкирец понуро двигался к выходу.
Зрители на трибунах просто сходили с ума — одни с ликованием поздравляли победителей, те же, кто ставил на малкирцев, провожали одноглазого проклятиями и оскорблениями. Из кумира на час так легко превратиться на всю жизнь в мишень для насмешек!
На ристалище в сопровождении помощников снова появился старший жрец Ристалища Чести. Он высоко поднял жезл над головой и объявил:
— В Поединке Чести между монахом зеленого братства Иераггу из Итсевда против элла Итсевд-ди-Реухала Трэггану и элина Мейчона из Велинойса победу одержали элл Трэггану и элин Мейчон. Побежденный, поскольку его заменяли элины Пройггу и Дейкку из Малкира, обязан возместить победителям стоимость их вооружения, которое принадлежало бы им по закону. В случае, если он не передаст предложение о выкупе в течение трех дней победителям, он предстанет перед палачами Ристалища Чести. Побежденный отныне не имеет права высказываться публично в любом месте Реухала на темы из-за которых вызвал Элла Трэггану и элина Мейчона на Поединок Чести. Монах Иераггу оказался не правым. Если же он снова будет призывать к тому, против чего выступили победители, то элл Трэггану имеет право передать его в руки палачей Ристалища Чести для публичного наказания.
Он сделал паузу, чтобы до всех дошел смысл сказанного и закончил:
— На сегодня Поединки Чести завершены. Великий Димоэт все видел, хвала великому Димоэту!
— Великий Димоэт еще убедится, что я прав! — закричал с трибуны монах Иераггу. — Я докажу это всем, я открою глаза…
— Молчать! — в конце концов вышел из себя элиран Фуллэгу, в силу служебных обязанностей долго терпевший выходки монаха. — Еще одно слово, право на которое вы только что потеряли, и мои помощники высекут вас прямо сейчас, на глазах у всех собравшихся!
Те на трибунах, кто расслышал слова элирана, оживились — их явно устраивала подобная перспектива. Из ряда в ряд передавались его слова и те кто проиграл деньги, поставив на рослых малкирцев, возжелали отмщения.
Монах это понял и решил сейчас в спор не вступать, а побыстрее удалиться от позора.
* * *
В комнате для подготовки к Поединкам Чести на белой скамье был разложен парадный костюм Трэггану и стояли два таза с водой. Охранники улыбками приветствовали господина, двое держали в руках полотенца.— Трэггану, дай я осмотрю твою рану, — попросил Мейчон.
— Да, пустяк, — отмахнулся тот, — царапина. Только вот крови натекло, весь рукав липкий.
Он сбросил куртку и стянул рубашку. Мейчон внимательно оглядел рану, которая действительно оказалась лишь царапиной. Он смотрел долго, жадно впитывая запахи, приблизил лицо почти вплотную — ничего.
Может, ему действительно померещился тот запах? Или оружие противника Трэггану было чистым, в отличие от противника Мейчона? Великий Димоэт, дай, чтоб так все и было!
— Да что ты, Мейчон? — воскликнул Трэггану. — У меня раны бывали куда как серьезней. Да ведь и у тебя тоже. Что с тобой сегодня?
— Ничего, — усмехнулся Мейчон. — Я просто смотрю: не черная ли у тебя кровь.
Трэггану рассмеялся. Ходили легенды, что у заколдованных от любых ран воинов кровь становится черного цвета.
— Успеваем на твой пир? — поинтересовался Мейчон.
— Да, ты даже успеешь сходить подать заявку на участие в завтрашних Состязаниях. Знаешь, сплошное удовольствие смотреть, как ты дерешься. Только мне казалось, что ты его вообще мог уложить с первого удара.
— Мог, — согласился Мейчон, — но ты ведь сам просил потянуть подольше поединок, чтобы зрители порадовались.
— Я!? — удивился Трэггану. — Да ведь я пошутил!
— В следующий раз предупреждай, когда шутить будешь, — усмехнулся Мейчон.
В комнату вошел человек в таких же грязно-зеленых одеждах из узлов, в каких был бесноватый монах.
— Иераггу из Итсевда спрашивает: согласитесь ли вы на выкуп в один золотой рехуал каждому? — спросил монах зеленого братства.
Мейчон бросил вопросительный взгляд на Трэггану. Тот утвердительно кивнул. Элл обязан согласиться на любой предложенный выкуп, но один рехуал был более чем щедрым отступным за оружие малкирцев.
— Да, мы согласны, — сказал Трэггану. — Монах Иераггу может прислать деньги для нас обоих в мой дворец в любое удобное для него время.
— Иераггу передает их вам прямо сейчас, — сказал посланник и, разжав кулак, протянул вперед руку. На ней лежали две золотые монеты.
Трэггану сделал знак, и один из стражников взял деньги.
Монах повернулся, даже не удостоив владельного элла положенным поклоном, и ушел.
Они вымылись, Трэггану переоделся, и в сопровождении охранников друзья вышли на улицу. У черного выхода Ристалища Чести дожидался элл Канеррану.
— Сынок! — воскликнул он. — От всей души поздравляю тебя! Ты показал сегодня себя настоящим эллом Итсевд-ди-Реухала.
Трэггану с трудом сдержался, чтобы не поморщиться.
— Спасибо за теплые слова, элл Канеррану.
— Позволишь, я провожу тебя, сынок? Мне хочется побеседовать с тобой на одну важную тему…
— Извините, элл Канеррану, — вежливо ответил Трэггану, — но мне необходимо сейчас сходить с Мейчоном на Арену Димоэта.
Мейчон удивленно посмотрел на друга — об этом даже не заходило речи. Но понял, что Трэггану просто не хочет возвращаться домой в обществе тестя и промолчал.
— Это еще зачем? — не удержался от вопроса тесть. — Или ты, окрыленный победой, решил поучаствовать и там? Вспомни, что первый этап Состязаний Димоэта не для владельного элла. Ты имеешь право выступить сразу во втором.
— Мейчон собирается выступать, — пояснил Трэггану. — Извините, у нас мало времени. Скоро начнется пир и я с радостью жду вас и ваших друзей. Его величество Сераггану будет у меня почетным гостем!
— Действительно! — несколько фальшиво ударил себя по лбу элл Канеррану. — Мне ведь тоже надо приготовиться к пиру. Эти одежды уже смялись… Ты выглядел отлично, сынок, Млейн по праву гордится тобой.
Элл Канеррану сделал призывный жест и поджидавшие носильщики двинулись в его сторону.
Трэггану кивнул на прощанье отцу жены и направился в сторону Арены Димоэта.
— Извини, — после некоторого молчания сказал идущий рядом Мейчон, — но какой-то этот элл Канеррану…
— Он — отец Млейн, — сказал Трэггану и Мейчон понял, что друг не желает говорить о нем. Но Трэггану сам продолжил: — Вообще-то он славный, хотя и со странностями. Он очень мне помог и сейчас, наверное, переживал за меня. Но он всю жизнь был эллом, он не бывал в сражениях, он не знает вкуса настоящей победы над равным противником. Его оружие — ласковые беседы и удары исподтишка. Впрочем, бред! Я клевещу на него. Устал я, Мейчон! Я — воин, а не вельможа. Так быстро лень развращает… Я чуть не проиграл сегодня поединок, а ведь когда-то мог справиться с бойцами куда как грознее… Эх, отправить бы эту жизнь к великим пустошам, и Димоэт знает об искренности моего желания! Но я не могу… Уже не могу… Да и тогда не мог — из-за отца. А уж теперь…
Мейчон молчал.
У Арены Димоэта стояла огромная толпа воинов — мрачных, насупленных, сосредоточенных, обвешанных оружием, не желающих разговаривать друг с другом, поскольку неизвестно: вдруг именно с твоим собеседником сведет завтра Димоэт на Арене.
Трэггану с Мейчоном уверенно прошли сразу внутрь. Так как Мейчон уже был здесь несколько раз, и поскольку он вышел победителем в Поединке Чести, у него сразу же приняли взнос в двенадцать рехуалов и внесли в списки под номером «восемьсот восемьдесят восемь».
— Три восьмерки! Счастливое число! — воскликнул Трэггану, когда они отошли от здания. — Оно принесет тебе удачу!
— Удача любит достойных, — улыбнулся Мейчон. — Я победил бы с любым другим номером.
Он думал: рассказать Трэггану о своих подозрениях насчет странного запаха или нет? В конце концов он решил этого не делать — все во власти Димоэта, а если Мейчон ошибся, то такое предположение омрачит Трэггану жизнь. Чтобы он сам делал, если бы ему сообщили такое, а он был бы владельным эллом, от которого столь многое зависит? К тому же, похоже, что Трэггану боится предстоящего пира гораздо больше, чем опасался Поединка Чести.
* * *
Наконец, они добрались до дворца. Рядом с караульным стоял управляющий Райсграйн.— Элл Трэггану! — с облегчением выдохнул он. — Наконец-то! У нас все готово, многие гости уже собрались, лютнисты развлекают их в музыкальном зале.
— Его величество здесь? — тревожно спросил элл Итсевд-ди-Рехуала.
— Нет еще.
— Слава Димоэту! Тогда беспокоиться не о чем. Я сейчас подымусь к гостям, а ты проверь, чтобы на кухне все было как должно.
Они прошли во двор.
Млейн, в парадном платье, стояла у невысоких кустов, одиноко растущих вдоль стены. Рядом на скамейке сидела кормилица с малышом.
Она ждала Трэггану! Не гуляла в саду, а именно ждала здесь! У Трэггану забилось сердце.
— Млейн! — прошептал он, подбежав к ней. — Я должен был выступить на Ристалище Чести и я не запятнал себя позором!
— Я боялась, что тебя убьют, — спокойно сказала она.
Это спокойствие чуть смутило Трэггану. Он подумал, что она просто не хочет показывать своих чувств, стесняясь кормилицы и Мейчона. Если бы не переживала, то разве ждала бы здесь?!
— Да, — вдруг вспомнил Трэггану. — Млейн, позволь представить тебе моего старого друга Мейчона. Мы с ним учились в одном монастыре. Сегодня мы сражались вместе.
Он не стал говорить, что друг — выпускник острова Брагги. Он опасался, что она, подобно отцу, может при Мейчоне спросить: «А что это такое?».
— Элл Трэггану, — подбежал стражник, стоявший на улице у ворот. — Приближается его величество король Итсевда со свитой. Вслед за ними, тоже с многочисленной свитой, идет элл Канеррану.
Трэггану улыбнулся жене, одернул на себе одежды и направился к воротам.
Первым, кого он увидел в свите короля Сераггану был приосаненный и переодетый в должные одежды, ничуть не напоминающие утреннюю рвань, монах Иераггу.
Глава 4
Мейчон умел засыпать сразу, когда это необходимо. На сырой ли земле, на ветви дерева, либо на мягкой перине.
Но сейчас, лежа на кровати у окна, выходящего, как и окно верхнего кабинета Трэггану, не на главную улицу квартала, а на ту, по которой идут торговцы, слушая как в ночи скрипят телеги и покрикивают охранники, он не мог заснуть. То есть — пока не хотел. Он желал разобраться в событиях дня, в своих чувствах.
Сейс больше нет. Одно это требовало осмысления. То, что помогало ему четыре года выжить — ушло навсегда…
Ушло навсегда, безвозвратно. То есть, конечно, он не потерял способность любить, но любит он ту, что ушла в Царство Мертвых. И есть шанс пасть к ногам Димоэта, говорят, такое случалось, и просить его любыми подвигами позволить вернуть Сейс в мир солнца. Говорят, такое случалось.
Говорят.
Мейчон не верил в это. Но он попробует. Он обязан сделать то, что может, даже если нет ни тени надежды. Победит на турнире Димоэта, в восьмой день займет положенное место в Храме и использует свое слово не для благодарности — для нижайшей мольбы. Но он не верил.
Никто не возвращается из царства мертвых — не в легендах и сказках при костре — а в реальной жизни. Мейчон был достаточно умудрен опытом, чтобы понимать — Сейс он больше не увидит. Никогда.
Он не привык загадывать дальше завтрашнего дня. Всю прошлую жизнь, его мотало как листок по ветру. Заплатили, приказали — воевал; встретил преграду на пути — убрал. Зачем, для чего жил? Как-то не приходилось задумываться, а если вдруг случайно и появлялись подобные мысли — гнал их прочь. Димоэт захотел — живет, не захочет — переселит в царство мертвых. И ничего не сделаешь.
Семьи у Мейчона не было — отец наскреб денег для отправки сына в монастырь боевых искусств и сгинул. Матери Мейчон не помнил, братьев-сестер не имел. И жил, как жил. И не жаловался, а даже был доволен. До тех пор, пока не встретил Сейс. И мир в миг стал другим — для него. Приобрел смысл. Появилась цель. И четыре года он жил тем днем, что настанет завтра. И он выполнит задуманное. Что будет делать потом — зачем гадать? Все во власти Димоэта.
К тому же, Мейчон сейчас не такой, как был до острова Брагги — там многому научат, не только выживать тогда, когда нет возможности выжить. Но и выжив, не растратить жизнь в кабаках и дурацких драках, где нет равных, а стремится… Куда, зачем? Вверх. Жить. Любить и быть любимым. Иметь верных друзей.
Трэггану… Почудился Мейчону запах Каурры сегодня на Ристалище Чести? Вполне вероятно. Зачем мучиться: показалось-не показалось? Он не в силах ничего изменить. Если друга опять вызовут на бой, если ему будет угрожать опасность — Мейчон обнажит меч. Если будет рядом, конечно… Дай, милостивый Димоэт, чтобы он был рядом, случись такое…
Сегодняшний пир несколько удивил Мейчона. Он никогда не бывал на пиршествах, где присутствовали столь высокопоставленные особы, как король одной из самых развитых и сильных держав Аддакая. Его величество король Сераггану внешне не произвел на Мейчона большого впечатления — стареющий мужчина с лысиной и довольно обрюзгшим лицом.
Но каким-то странным образом, король затмевал всех присутствующих. Ел мало, был скуп на слова. Объявил о своем решении просить у Великого Димоэта разрешения построить дамбу к первому острову Итсавгану, дальше соединить все остальные мостами и насыпями, где как, и поставить на самом большом аддакан — дабы нести свет и порядок несчастным островитянам. Через час после начала торжественного обеда его величество поблагодарил хозяина дома и ушел, взяв с собой лишь охрану и оставив многочисленную свиту досаждать Трэггану.
Мейчон видел, как с уходом повелителя друг вздохнул облегченно, но именно тогда самые сложности для него и начались. Во-первых, молчавший до того монах Иераггу, уже не истошно-истерично, а вполне здраво, хотя и самоуверенно и вызывающе, начал рассуждать о новом веянии в политике государя.
Трэггану хотел было укоротить его, но вмешался посол Наррэгу, заявивший, что самолично отведет монаха к палачам Ристалища Чести для публичной порки. Разгорелся жаркий спор — во-первых, монах не призывал к тому, за что потерпел поражение, а во-вторых, сам его величество сказал, что…
Мейчону было невероятно скучно. Разглядывать многочисленных жеманных красавиц, сидевших за столом, не было ни малейшего желания. Одна Млейн могла радовать взгляд, но супруга друга такое запретное табу, что Мейчон почти инстинктивно не смотрел в ее сторону, а если смотрел, то лишь чтобы порадоваться за Трэггану. И сидел, ковыряя в тарелке яства, о существовании которых за четыре года напрочь забыл, и думал — обидит он хозяина дома, если тихо удалится или нет?
Как высказался Трэггану: пир в первый день не самый длинный — в полночь через аддаканы повезут товары купцы, а кому ж охота слушать сквернословие погонщиков или, что гораздо хуже, быть задетым грязным охранником… Другое дело — пир в последний восьмой день, когда аддаканы будут закрыты для торговцев целых три дня, а все ночи на улицах будут веселиться горожане. К тому же, сегодня все берегли силы для восьми дней празднеств.
Когда почти все гости ушли, а слуги принялись убирать пиршественный зал, Трэггану едва стоял на ногах от усталости.
— Мейчон, — обратился он к другу, — если я не проснусь к началу Состязаний, ты простишь меня? Я не сомневаюсь, что в первом-то бою ты победишь. А ко второму я буду.
— Можешь приходить к предпоследнему поединку, — улыбнулся в ответ Мейчон. — Там-то уж противник будет настоящий, не то, что сегодняшние малкирцы…
— Кстати, — заметил Трэггану, — вполне возможно, что они тоже прибыли на Состязания Димоэта. И ты снова можешь встретиться с кем-нибудь из них.
— Это было бы совсем просто, — сказал Мейчон и зевнул — то ли скука взяла от такой перспективы, то ли действительно устал и хотел спать.
Состязания Димоэта проводились по довольно простой и строго соблюдаемой уже сотни празднеств системе. На следующий день после пробуждения аддаканов проходит первый этап — куда допускались все желающие без различия имен, званий и заслуг, внесшие взнос в двенадцать золотых.
Второй этап Состязаний — в восьмой день, главное украшение празднеств Димоэта. Только победитель первого дня мог участвовать во втором состязании, где мерились силами представители знатнейших родов. Если же он побеждал хотя бы в трех поединках, ему отсекались мизинцы и сам Димоэт посвящал его в эллы — заветная мечта любого воина, возможность основать собственный род!
Но сейчас, лежа на кровати у окна, выходящего, как и окно верхнего кабинета Трэггану, не на главную улицу квартала, а на ту, по которой идут торговцы, слушая как в ночи скрипят телеги и покрикивают охранники, он не мог заснуть. То есть — пока не хотел. Он желал разобраться в событиях дня, в своих чувствах.
Сейс больше нет. Одно это требовало осмысления. То, что помогало ему четыре года выжить — ушло навсегда…
Ушло навсегда, безвозвратно. То есть, конечно, он не потерял способность любить, но любит он ту, что ушла в Царство Мертвых. И есть шанс пасть к ногам Димоэта, говорят, такое случалось, и просить его любыми подвигами позволить вернуть Сейс в мир солнца. Говорят, такое случалось.
Говорят.
Мейчон не верил в это. Но он попробует. Он обязан сделать то, что может, даже если нет ни тени надежды. Победит на турнире Димоэта, в восьмой день займет положенное место в Храме и использует свое слово не для благодарности — для нижайшей мольбы. Но он не верил.
Никто не возвращается из царства мертвых — не в легендах и сказках при костре — а в реальной жизни. Мейчон был достаточно умудрен опытом, чтобы понимать — Сейс он больше не увидит. Никогда.
Он не привык загадывать дальше завтрашнего дня. Всю прошлую жизнь, его мотало как листок по ветру. Заплатили, приказали — воевал; встретил преграду на пути — убрал. Зачем, для чего жил? Как-то не приходилось задумываться, а если вдруг случайно и появлялись подобные мысли — гнал их прочь. Димоэт захотел — живет, не захочет — переселит в царство мертвых. И ничего не сделаешь.
Семьи у Мейчона не было — отец наскреб денег для отправки сына в монастырь боевых искусств и сгинул. Матери Мейчон не помнил, братьев-сестер не имел. И жил, как жил. И не жаловался, а даже был доволен. До тех пор, пока не встретил Сейс. И мир в миг стал другим — для него. Приобрел смысл. Появилась цель. И четыре года он жил тем днем, что настанет завтра. И он выполнит задуманное. Что будет делать потом — зачем гадать? Все во власти Димоэта.
К тому же, Мейчон сейчас не такой, как был до острова Брагги — там многому научат, не только выживать тогда, когда нет возможности выжить. Но и выжив, не растратить жизнь в кабаках и дурацких драках, где нет равных, а стремится… Куда, зачем? Вверх. Жить. Любить и быть любимым. Иметь верных друзей.
Трэггану… Почудился Мейчону запах Каурры сегодня на Ристалище Чести? Вполне вероятно. Зачем мучиться: показалось-не показалось? Он не в силах ничего изменить. Если друга опять вызовут на бой, если ему будет угрожать опасность — Мейчон обнажит меч. Если будет рядом, конечно… Дай, милостивый Димоэт, чтобы он был рядом, случись такое…
Сегодняшний пир несколько удивил Мейчона. Он никогда не бывал на пиршествах, где присутствовали столь высокопоставленные особы, как король одной из самых развитых и сильных держав Аддакая. Его величество король Сераггану внешне не произвел на Мейчона большого впечатления — стареющий мужчина с лысиной и довольно обрюзгшим лицом.
Но каким-то странным образом, король затмевал всех присутствующих. Ел мало, был скуп на слова. Объявил о своем решении просить у Великого Димоэта разрешения построить дамбу к первому острову Итсавгану, дальше соединить все остальные мостами и насыпями, где как, и поставить на самом большом аддакан — дабы нести свет и порядок несчастным островитянам. Через час после начала торжественного обеда его величество поблагодарил хозяина дома и ушел, взяв с собой лишь охрану и оставив многочисленную свиту досаждать Трэггану.
Мейчон видел, как с уходом повелителя друг вздохнул облегченно, но именно тогда самые сложности для него и начались. Во-первых, молчавший до того монах Иераггу, уже не истошно-истерично, а вполне здраво, хотя и самоуверенно и вызывающе, начал рассуждать о новом веянии в политике государя.
Трэггану хотел было укоротить его, но вмешался посол Наррэгу, заявивший, что самолично отведет монаха к палачам Ристалища Чести для публичной порки. Разгорелся жаркий спор — во-первых, монах не призывал к тому, за что потерпел поражение, а во-вторых, сам его величество сказал, что…
Мейчону было невероятно скучно. Разглядывать многочисленных жеманных красавиц, сидевших за столом, не было ни малейшего желания. Одна Млейн могла радовать взгляд, но супруга друга такое запретное табу, что Мейчон почти инстинктивно не смотрел в ее сторону, а если смотрел, то лишь чтобы порадоваться за Трэггану. И сидел, ковыряя в тарелке яства, о существовании которых за четыре года напрочь забыл, и думал — обидит он хозяина дома, если тихо удалится или нет?
Как высказался Трэггану: пир в первый день не самый длинный — в полночь через аддаканы повезут товары купцы, а кому ж охота слушать сквернословие погонщиков или, что гораздо хуже, быть задетым грязным охранником… Другое дело — пир в последний восьмой день, когда аддаканы будут закрыты для торговцев целых три дня, а все ночи на улицах будут веселиться горожане. К тому же, сегодня все берегли силы для восьми дней празднеств.
Когда почти все гости ушли, а слуги принялись убирать пиршественный зал, Трэггану едва стоял на ногах от усталости.
— Мейчон, — обратился он к другу, — если я не проснусь к началу Состязаний, ты простишь меня? Я не сомневаюсь, что в первом-то бою ты победишь. А ко второму я буду.
— Можешь приходить к предпоследнему поединку, — улыбнулся в ответ Мейчон. — Там-то уж противник будет настоящий, не то, что сегодняшние малкирцы…
— Кстати, — заметил Трэггану, — вполне возможно, что они тоже прибыли на Состязания Димоэта. И ты снова можешь встретиться с кем-нибудь из них.
— Это было бы совсем просто, — сказал Мейчон и зевнул — то ли скука взяла от такой перспективы, то ли действительно устал и хотел спать.
Состязания Димоэта проводились по довольно простой и строго соблюдаемой уже сотни празднеств системе. На следующий день после пробуждения аддаканов проходит первый этап — куда допускались все желающие без различия имен, званий и заслуг, внесшие взнос в двенадцать золотых.
Второй этап Состязаний — в восьмой день, главное украшение празднеств Димоэта. Только победитель первого дня мог участвовать во втором состязании, где мерились силами представители знатнейших родов. Если же он побеждал хотя бы в трех поединках, ему отсекались мизинцы и сам Димоэт посвящал его в эллы — заветная мечта любого воина, возможность основать собственный род!