Страница:
Однако среди жертв пожара оказалось непропорционально много обладателей огненной магической природы, в результате чего за целый год Алан Риджуэй не смог найти себе в городе подмастерья. Для многих магов это не было бы поводом для беспокойства, но Алана, воспитанного в почтении к строгому соблюдению правил, весьма смущало. Он был Повелителем — Мастером, а Мастеру положено иметь подмастерье. Своего прежнего ученика ему пришлось передать другому наставнику, поскольку мальчик не мог отправиться с ним вместе в Чикаго. А Алан Риджуэй в отличие от многих мастеров обожал учить. Без подмастерья он чувствовал себя обделенным.
Поэтому, когда грязный, больной нищий мальчишка — обладающий, однако, самой чистой огненной природой, какую только Риджуэй когда-нибудь встречал, — оказался подброшен к его воротам, маг воспринял это как дар судьбы. Благосклонность Провидения.
Впрочем, в Провидение Риджуэй не верил. Истинный последователь учения циников, он не верил ни во что, чего не мог увидеть или испытать сам. Может быть, в этом крылась причина того, что магия завладела им столь безраздельно: несмотря на свою мистическую сущность, магия была чем-то, что Риджуэй мог видеть, измерять, контролировать,
«Старый добрый Риджуэй… Как только меня отмыли и я перестал позорить своим видом его безупречный дом, он сделал для меня все, что мог».
Повелителю Огня было нетрудно помочь медицине в излечении мальчика. Жар, по замыслу природы, должен выжечь в организме болезнь, и если магическая природа больного содержит хоть немного Огня, с его помощью можно легко и быстро уничтожить болезнь — при условии, что человек еще не слишком ослаб. Ребенка с таким магическим даром, какой был у Ясона, Риджуэй вылечил столь быстро, что приглашенный к больному врач назвал это чудом: ведь обычно в таком возрасте брюшной тиф смертелен.
Ясон проснулся в месте, которое в первый момент показалось ему лихорадочным видением, — в дубовой кровати, на чистых, свежих простынях, в уютной комнате. Рядом с ним в кресле сидел тот урод, которого он видел раньше.
Урод был доверенным слугой Риджуэя Барнсом. Устрашающая внешность скрывала гранитное сердце: в кресле он сидел и за мальчиком ухаживал потому, что ему так было приказано, а вовсе не из человеческого сочувствия.
Барнс никогда не выказывал симпатии никому и ничему; его едкое остроумие обжигало, как прикосновение саламандры, и не щадило никого, даже его самого. С Ясоном он с самого начала обращался как со взрослым, поскольку терпеть не мог детей и полагал, что от такого обращения мальчик быстро повзрослеет. Если Ясон позволял себе какую-нибудь детскую шалость, Барнс издевался над ним так ядовито, что мальчик часто думал: порка была бы предпочтительнее.
«Впрочем, пока я вел себя как осмотрительный взрослый, мне не на что было жаловаться. Все мои физические и интеллектуальные нужды удовлетворялись».
Риджуэй ничего не знал ни о детях, ни об их потребностях, а потому полностью поручил уход за Ясоном Барнсу. Что же касается обучения, то тут Риджуэй проявлял горячий интерес. У него были собственные теории о правильном обучении, и он неуклонно осуществлял их на практике.
«Мне повезло, что болезнь не отразилась на моих умственных способностях».
Ясону потребовалась и недюжинная сообразительность, и прекрасная память. Педагогические установки Риджуэя сводились к как можно более быстрому обучению письму, чтению и счету, после чего начиналась настоящая наука — знакомство с греческими и римскими классиками. Риджуэй был сведущ в истории и не видел причин, почему современный ребенок должен уступать ребенку елизаветинской эпохи: ведь могла же леди Джейн Грей в девять лет вести переписку со взрослыми на нескольких языках.
«Будь я тупицей, это стало бы для него ужасным разочарованием».
Этого, правда, можно было не опасаться: Ясон обладал слишком большим магическим даром. Из таких детей обычно вырастают блестящие ученые.
Риджуэй заставлял его заниматься от рассвета до заката, делая перерывы только для удовлетворения другой своей страсти: гимнастических упражнений по классическому греческому образцу.
Камерону очень нравились попытки Риджуэя воспроизвести упражнения древнегреческих атлетов. К ним добавлялась верховая езда: Риджуэй обожал лошадей, и не было коня, на котором он не смог бы удержаться.
«В здоровом теле — здоровый дух, и все такое прочее…»
Эти занятия были единственным намеком на игру в жизни мальчика. Когда Ясон раз или два робко попытался возражать против безжалостного режима обучения, и Риджуэй, и Барнс в один голос заявили ему, что его взяли в дом из милости, а потому никаких прав он не имеет. Если он желает вернуться в ту сточную канаву, откуда пришел, он может сделать это в любой момент.
Воспоминания о голодной нищенской жизни были весьма веским доводом против дальнейших возражений.
Риджуэй был даже по-своему добр к Ясону. Никогда не упрекал его незаслуженно и, хоть и не проявлял особой привязанности к ученику, всегда хвалил за достижения. Ясону понадобилось немного времени, чтобы полностью забыть свою прошлую жизнь.
Риджуэй почти сразу начал обращаться к Ясону как к своему подмастерью, хотя реально он не мог стать подмастерьем еще лет до восемнадцати, когда его магическая сила получила полное развитие. Это, в частности, означало односторонние «дискуссии» по поводу воззрений Риджуэя.
— Что ты думаешь о людях, мой мальчик? — Повелитель Огня, попыхивая трубкой, задумчиво смотрел на Ясона.
— Людях как о человечестве, сэр? Обычных людях, вы хотите сказать? — Риджуэй кивнул, и мальчик пожал плечами. — Я не особенно о них задумываюсь, сэр. Я хочу сказать: мы так от них отличны, что незачем тратить время на такие размышления.
— Люди — овцы, мой мальчик. — Повелитель Огня констатировал это как непреложный физический закон. — Однако в наших интересах заботиться о стаде. Если мы этого не сделаем, овец съедят волки, и нам ничего не останется. Из того, что люди — просто овцы, не следует, что они не представляют ценности. Всегда об этом помни, мой мальчик. Мы — не волки, мы пастухи, и овцы могут принести нам большую выгоду.
За все прошедшие годы Камерон не встретил ничего, что могло бы опровергнуть слова учителя. Риджуэй часто пользовался данной аналогией.
Как-то раз он заговорил об этом в довольно странных обстоятельствах. Повелитель Огня обратил внимание на витраж в церкви, изображающий Христа в виде пастыря с посохом и агнцем на плечах. Риджуэй начал смеяться.
Ясона озадачила такая реакция, и Риджуэй снизошел до того, чтобы объяснить:
— Мне всегда бывает смешно, когда «овцы» называют Иисуса добрым пастырем, не задумываясь о том, какой это содержит смысл. Ведь что делает пастух? — Риджуэй, улыбаясь, ждал очевидного ответа.
— Заботится об овцах, — не задумываясь, ответил Ясон.
— А зачем? — усмехнулся Риджуэй. — Чтобы стричь их дважды в год, доить, а также резать, когда стадо станет достаточно большим и ему захочется мяса. Как ты думаешь, именно так эти добрые люди представляют себе своего Бога?
Даже в десять лет Ясон гораздо отчетливее сознавал, чем большинство взрослых, насколько люди склонны питать иллюзии.
— Нет, — ответил он тут же, — они предпочитают не думать так о своем Боге.
— Однако это более верный взгляд, чем они полагают, — цинично заметил Риджуэй. — Такой образ Бога гораздо более точен. — Он хмыкнул. — Барнс часто спрашивает меня, правильно ли переведена строка Библии «кормите агнцев Моих» и не следует ли читать ее как «стригите агнцев Моих».
Ясон усмехнулся, вспомнив о том разговоре. Если бы кто-то тогда подслушал их разговор, Риджуэй, несомненно, подвергся бы публичному осуждению, может быть, был бы даже изгнан из города.
Впрочем, Риджуэй был слишком умен, чтобы говорить подобные вещи там, где их могли услышать. Он приложил все старания к тому, чтобы выглядеть в глазах окружающих добропорядочным ученым мужем. Он щедро жертвовал на благотворительность: отчасти потому, что «овец» следовало кормить, отчасти — чтобы избежать волнений и насилия, к которым склонны голодные толпы. Как Повелитель Огня он уберег жителей Чикаго от повторения Великого пожара, хотя об этой его заслуге никто и не знал. Риджуэя считали почтенным джентльменом и образцовым гражданином, и он позаботился, чтобы и Ясон приобрел такую же репутацию, — как позаботился и о том, чтобы воспитанник точно знал, для чего это нужно. Когда Ясон выдержал все испытания и сам стал Повелителем Огня, Риджуэй по праву гордился его успехом. Риджуэй и Барнс никогда не пытались стать для Ясона приемными родителями, но и не притворялись, будто претендуют на эту роль.
Ясону не удалось отыскать своего отца. Он неоднократно предпринимал такие попытки, но все безуспешно. Да и что он стал бы делать, если бы нашел? Привести пьяницу в дом своего наставника он не мог: Риджуэй вполне справедливо отказался бы иметь с ним дело, а то и вышвырнул бы вон обоих. А деньги, которые Ясон мог бы дать отцу, очень скоро превратились бы в бутылки виски.
По крайней мере Риджуэй и Барнс были рады Ясону. Риджуэй — из-за его успехов в обучении, а Барнс — потому что присутствие мальчика радовало хозяина; к тому же Ясон взял на себя часть его обязанностей. Они не питали к нему любви, но разве это так уж важно? Терпимости и доброжелательства вполне достаточно.
«Что ж, это и правда было не так уж важно, и сказать тут больше нечего. Родной отец от меня отказался, так что мне повезло: я нашел место, где был нужен».
Однако когда Камерон сам стал Мастером, все изменилось, как это и предвидел Риджуэй. Двоим Повелителям такой беспокойной стихии, как Огонь, оказалось трудно жить в близком соседстве, тем более что один прежде был подмастерьем другого. Взаимное уважение и гордость не позволяли им стать врагами, поэтому один должен был уехать — и Ясон как младший решил оставить Чикаго. К тому же он обнаружил, каким великолепным источником богатства могут стать железные дороги, и счел, что глупо сражаться за территорию, когда есть огромный неосвоенный Запад. Риджуэй снабдил его небольшой суммой, которая и послужила основой его будущего состояния, и Камерон начал играть на чикагской бирже. Очень скоро в его распоряжении оказался капитал, достаточный для вложения в серьезный проект. Тогда он покинул Иллинойс и основал железнодорожную компанию, которая начала процветать, как это мог обеспечить только Повелитель Огня.
— Роза вернулась к себе в комнату, — сообщила саламандра, прервав его размышления. — Она как раз заканчивает ужин. Ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы слушать сегодня ее чтение?
Камерон с усилием поднял веки и неуклюже махнул лапой в сторону обсидианового зеркала. В нем тут же возникло отражение смеющейся над чем-то Розы.
— Она только что узнала, откуда появляется еда, — объяснила саламандра. — Спросила об этом свою служанку и нашла ответ чрезвычайно забавным.
По-видимому, Роза начинала привыкать к странной ситуации, в которой оказалась, и Камерон вздохнул с облегчением.
— Куда она сегодня ходила? — спросил он. — И чем занималась?
Саламандра не могла пожать плечами, но как-то сумела передать безразличие.
— Гуляла по парку.
Такое безобидное занятие вызвало у саламандры только скуку. Однако эта девушка определенно больше склонна к прогулкам, чем любая известная ему женщина! Даже те, кто зарабатывает себе на жизнь на городских улицах, не проходят таких больших расстояний.
— Должно быть, она привыкла много ходить, — продолжала саламандра. — В Чикаго она тоже много гуляла.
Так вот в чем дело… Судя по ее убогой одежде, девушка, наверное, часто просто не могла себе позволить даже поездку на трамвае.
Камерон придвинул к себе переговорную трубку и сказал.
— Если вы готовы, мисс Хокинс…
— Роза, — перебила она. — Мы ведь договорились обращаться друг к другу по имени.
— Верно. — Камерону понравилась ее решительность. — Прекрасно, Роза. Мы можем начать с того, на чем остановились вчера.
Он обращал больше внимания на звучание ее голоса, чем на содержание книги. Удобно устроившись в кресле, Камерон смотрел на отражение в обсидиановом зеркале. Роза медленно преодолевала сложные немецкие грамматические конструкции первого из приготовленных на этот день томов. Это была очень нелегкая задача, и на Камерона произвела впечатление беглость, с которой Роза переводила.
Помедлив, чтобы разобрать одно особенно трудное место, девушка, не поднимая глаз от книги, шутливо произнесла:
— Прошу прощения за задержку. Надеюсь, что автор владел магией Огня лучше, чем пером, иначе можно опасаться, что его очень припекло.
Камерон от неожиданности рассмеялся.
— На этот счет можете не беспокоиться. Насколько мне известно, он умер в своей постели в преклонном возрасте.
Роза читала еще некоторое время, потом, хмурясь, просмотрела раздел до конца и наконец сказала:
— Простите меня, Ясон, но, как мне кажется, вы хотите, чтобы я прочла эту главу для собственного образования, а не ради ваших целей.
Камерон снова поразился ее проницательности.
— Что вы предлагаете? — спросил он.
— Я ничего не имею против самой идеи, но почерк этого человека ужасен, с правописанием он не в ладах, а грамматика даже для немца совершенно невозможна. — Роза взглянула на переговорную трубку, словно обращаясь непосредственно к Камерону. — Думаю, ваши уши и мои глаза не будут так страдать, если вы скажете мне, что думаете о магической природе человека, поскольку данная глава, по-видимому, посвящена именно этой теме.
— Здравое замечание, — хихикнула саламандра. — Ты тоже ненавидел эту книгу, когда Риджуэй заставлял тебя ее читать, — по тем же самым причинам.
«Истинная правда».
Камерон на минуту задумался. В состоянии ли он сейчас что-то кому-то объяснять?
«Возможно, хоть и не наверняка».
— Я попытаюсь, Роза, — ответил он. — Однако имейте в виду, что мои взгляды современны и рациональны, насколько магия может быть таковой. Решение проблемы, которое я ищу, может лежать в более мистических областях, и тогда, если ваше понимание окажется чисто научным, вы можете при переводе других текстов не уловить нужного направления.
— Тогда стоит отложить эту книгу и прочесть ее позднее, — предложила Роза и пометила место, на котором остановилась. Потом она выпрямилась в кресле, но вместо того, чтобы просто сложить руки на коленях, взяла со стола записную книжку в кожаном переплете н карандаш, приготовившись делать заметки.
Он чуть не высказал удивления вслух, но вовремя спохватился. Нельзя открывать ей, что он наблюдает, — это может ее обидеть. Хуже того, она может разозлиться и даже потребовать расчета.
«Я нуждаюсь в ее умениях: с этим фактом спорить не приходится».
— Ну что ж, если вы готовы… — Камерон откашлялся, чувствуя некоторое смущение.
«Не смогу же я заставить ее скучать сильнее, чем те древние профессора, чьи лекции она слушала в университете».
— В соответствии с той системой, которой все мы придерживаемся вслед за Пифагором, магическая сила сосредоточена в созданиях четырех стихий. Если человек — или, возможно, иное материальное существо, но в данный момент мы будем говорить только о людях, — пожелает приобщиться к магии, сделать это он может только через посредство духов той стихии, которая ему подчиняется.
Роза, делая записи, кивнула.
— А можно поинтересоваться: есть другие существа, которым доступна магия?
— Наверняка я знаю только о дельфинах и китах — среди них встречаются маги. Им, конечно, доступна лишь магия Воды. Ходят слухи еще о некоторых видах: например, снежном человеке Гималаев или лесных людях Северо-Запада, но тут я ничего не могу утверждать. Если они и существуют, то ведут очень скрытный образ жизни и почти никому не попадаются на глаза. Считается, что они всячески стараются избегать контактов с людьми.
— Мне кажется, — сказала Роза, задумчиво покусывая кончик карандаша, — что если они и пользуются магией, то именно с целью скрыться от людей. Поэтому о них и нельзя ничего точно узнать, правда?
Камерон кашлянул.
— В этом что-то есть, безусловно. Впрочем, вернемся к теме, которую рассматривает repp Александр Метцигер, чей почерк вы так осудили. — Роза очень мило покраснела. — В магической природе каждого человека обычно смешаны все четыре стихии. В большинстве случаев их пропорция бывает абсолютно одинаковой; такие люди не обладают магическими способностями. Человек может использовать магию, только когда в нем нарушается равновесие, потому что только тогда он оказывается достаточно близок к духам стихий, чтобы общаться с ними и ими повелевать.
Роза быстро записывала все это в своей маленькой книжечке, и Камерон сделал паузу, что дать ей время.
— Может быть, это своего рода компенсация — вроде острого слуха, которым обладают слепые? — неуверенно проговорила Роза.
— Великолепно! Да, очень подходящая аналогия. Вполне возможно, что из-за недостатка в его магической природе одной стихии маг делается особенно чувствителен к другой. С таким нарушением равновесия связана определенная опасность: вы оказываетесь уязвимы для духов стихии, которой в наибольшей мере лишены. Чаще всего это бывает та из них, которая противоположна вашей собственной.
— В какой мере равновесие может нарушаться? — спросила Роза. — Насколько… насколько чувствителен к одной стихии может оказаться человек?
— Очень сильно — настолько, что лишь Мастер бывает способен найти в маге — или потенциальном маге — следы других стихий, — ответил Камерон. — В этом-то и состоит причина того, что никто не может повелевать больше чем одной стихией. Если у вас оказывается избыток чего-то одного, остальные составляющие не достигают уровня даже среднего человека. — Камерон нахмурил брови и попробовал найти аналогию. — Представьте себе квадратный стол, на котором лежат мраморные шарики. Если наклонить его в одну сторону, шарики скатятся только к этому краю. Примерно так же, к счастью, устроена магическая природа человека.
— Почему «к счастью»? — спросила Роза. Камерон ожидал такого вопроса.
— Потому что духи стихий — ревнивые создания. Они никогда не потерпели бы необходимости делить мага с другими. Даже если бы нашелся человек, избыточно одаренный в двух сферах, ему следовало бы посоветовать избрать одну, иначе духи двух стихий постоянно ссорились бы друг с другом, бесполезно тратя время и энергию и постоянно нарушая его планы.
— Кажется, духи похожи на капризных детей, — заметила Роза с улыбкой; она, конечно, и не подозревала, что Камерон видит выражение ее лица.
Он фыркнул.
— Именно такие они и есть. — Ему на ум пришло другое сравнение, гораздо менее вежливое. — Вот, собственно, и все, о чем пишет repp Метцигер в том разделе, который вы пожелали пока пропустить.
Роза состроила гримасу.
— И для этого ему понадобилось сорок страниц? — недоверчиво переспросила она.
— Он излагает все более подробно — можете прочесть сами, если захотите. В частности, он перечисляет свойства каждой стихии, сообщает, как можно определить, есть ли в магической природе ребенка то нарушение равновесия, которое сделает его подходящим подмастерьем, и как магическая природа человека отражается на его личности. — Камерон помолчал, выжидая, пока пройдет головокружение. — Все это полезно знать. Если вы станете внимательно наблюдать за человеком, то сможете определить его магическую природу, не прибегая к другим средствам, кроме собственного разума и пяти чувств.
— Вы так и поступаете? — дерзко поинтересовалась Роза. Камерон коротко рассмеялся.
— Нет, — вполне правдиво ответил он. — Мне это не нужно. Я — Повелитель Огня, и такие вещи для меня делают саламандры. Чтобы определить магическую природу человека, им достаточно одного взгляда.
Лицо Розы снова сделалось задумчивым.
«Она о чем-то размышляет. Это может оказаться интересным. Не собирается ли она спросить меня, какова ее магическая природа и может ли она стать магом?»
Но Роза задала совсем другой вопрос:
— Может ли Мастер-Повелитель одной стихии быть наставником подмастерья, в магической природе которого преобладает другая?
— Да, это интересный вопрос. — Камерон некоторое время его обдумывал. — В теории… Не вижу, почему бы и нет. Более того, вы узнаете из книг, которые будете читать, что в прошлом некоторые великие маги так и поступали. Предмет один и тот же, разные только заклинания и испытания. Единственное неудобство заключается в том, что, если подмастерье попадет в беду, Мастер не сможет приказать духам его стихии вернуться на место.
— Вы подчеркнули «не сможет приказать». А сможет ли он сделать что-то другое, чтобы избавить подмастерье от последствий ошибки?
Боже, как быстро она все схватывает!
— Если его власть над духами собственной стихии достаточно велика, возможно, ему удастся с их помощью принудить духов стихни подмастерья оставить того в покое. — Камерон покачал головой, забыв, что девушка его не видит. — Впрочем, я не стал бы пытаться проделать такое с любыми духами, кроме сильфов. Они — самые покладистые и снисходительные и реже остальных впадают в ярость. Гномов разозлить трудно, но в гневе они неумолимы, а с ундинами я, по очевидным причинам, и вовсе не мог бы справиться.
— Понятно. — Роза снова взялась за книгу. — Спасибо, Ясон. Вы избавили мои глаза от большой нагрузки. Что же до остальных перлов мудрости герра Метцигера… Как бы мерзко они ни были написаны, я справлюсь.
Камерон снова откинулся в кресле, а Роза возобновила чтение; однако Повелитель Огня продолжал обдумывать вопрос, который она задала.
Стихией Розы был Воздух; саламандра не стала бы говорить об этом, если бы в ней не было заметного магического потенциала. Не провести ли ему эксперимент, который упомянула Роза, и не попытаться ли обучить ее самому? Это, безусловно, сняло бы проблему, встающую, когда подмастерье становится Мастером и или учителю, или ученику приходится искать себе новый дом. Повелитель Огня и Повелитель Воздуха вполне могли бы жить в одном доме без всяких осложнений.
«Могу ли я это сделать? И следует ли? Кто может от такого пострадать? Думаю, она не настолько глупа, чтобы впутаться в настоящие неприятности. Единственная проблема — сможет ли она пройти испытания, поскольку в этом я не смогу помочь ей, как помог бы, будь ее стихией Огонь».
Этот вопрос занимал Камерона весь вечер и даже наполнил собой его сны в ту ночь.
Глава 8
Поэтому, когда грязный, больной нищий мальчишка — обладающий, однако, самой чистой огненной природой, какую только Риджуэй когда-нибудь встречал, — оказался подброшен к его воротам, маг воспринял это как дар судьбы. Благосклонность Провидения.
Впрочем, в Провидение Риджуэй не верил. Истинный последователь учения циников, он не верил ни во что, чего не мог увидеть или испытать сам. Может быть, в этом крылась причина того, что магия завладела им столь безраздельно: несмотря на свою мистическую сущность, магия была чем-то, что Риджуэй мог видеть, измерять, контролировать,
«Старый добрый Риджуэй… Как только меня отмыли и я перестал позорить своим видом его безупречный дом, он сделал для меня все, что мог».
Повелителю Огня было нетрудно помочь медицине в излечении мальчика. Жар, по замыслу природы, должен выжечь в организме болезнь, и если магическая природа больного содержит хоть немного Огня, с его помощью можно легко и быстро уничтожить болезнь — при условии, что человек еще не слишком ослаб. Ребенка с таким магическим даром, какой был у Ясона, Риджуэй вылечил столь быстро, что приглашенный к больному врач назвал это чудом: ведь обычно в таком возрасте брюшной тиф смертелен.
Ясон проснулся в месте, которое в первый момент показалось ему лихорадочным видением, — в дубовой кровати, на чистых, свежих простынях, в уютной комнате. Рядом с ним в кресле сидел тот урод, которого он видел раньше.
Урод был доверенным слугой Риджуэя Барнсом. Устрашающая внешность скрывала гранитное сердце: в кресле он сидел и за мальчиком ухаживал потому, что ему так было приказано, а вовсе не из человеческого сочувствия.
Барнс никогда не выказывал симпатии никому и ничему; его едкое остроумие обжигало, как прикосновение саламандры, и не щадило никого, даже его самого. С Ясоном он с самого начала обращался как со взрослым, поскольку терпеть не мог детей и полагал, что от такого обращения мальчик быстро повзрослеет. Если Ясон позволял себе какую-нибудь детскую шалость, Барнс издевался над ним так ядовито, что мальчик часто думал: порка была бы предпочтительнее.
«Впрочем, пока я вел себя как осмотрительный взрослый, мне не на что было жаловаться. Все мои физические и интеллектуальные нужды удовлетворялись».
Риджуэй ничего не знал ни о детях, ни об их потребностях, а потому полностью поручил уход за Ясоном Барнсу. Что же касается обучения, то тут Риджуэй проявлял горячий интерес. У него были собственные теории о правильном обучении, и он неуклонно осуществлял их на практике.
«Мне повезло, что болезнь не отразилась на моих умственных способностях».
Ясону потребовалась и недюжинная сообразительность, и прекрасная память. Педагогические установки Риджуэя сводились к как можно более быстрому обучению письму, чтению и счету, после чего начиналась настоящая наука — знакомство с греческими и римскими классиками. Риджуэй был сведущ в истории и не видел причин, почему современный ребенок должен уступать ребенку елизаветинской эпохи: ведь могла же леди Джейн Грей в девять лет вести переписку со взрослыми на нескольких языках.
«Будь я тупицей, это стало бы для него ужасным разочарованием».
Этого, правда, можно было не опасаться: Ясон обладал слишком большим магическим даром. Из таких детей обычно вырастают блестящие ученые.
Риджуэй заставлял его заниматься от рассвета до заката, делая перерывы только для удовлетворения другой своей страсти: гимнастических упражнений по классическому греческому образцу.
Камерону очень нравились попытки Риджуэя воспроизвести упражнения древнегреческих атлетов. К ним добавлялась верховая езда: Риджуэй обожал лошадей, и не было коня, на котором он не смог бы удержаться.
«В здоровом теле — здоровый дух, и все такое прочее…»
Эти занятия были единственным намеком на игру в жизни мальчика. Когда Ясон раз или два робко попытался возражать против безжалостного режима обучения, и Риджуэй, и Барнс в один голос заявили ему, что его взяли в дом из милости, а потому никаких прав он не имеет. Если он желает вернуться в ту сточную канаву, откуда пришел, он может сделать это в любой момент.
Воспоминания о голодной нищенской жизни были весьма веским доводом против дальнейших возражений.
Риджуэй был даже по-своему добр к Ясону. Никогда не упрекал его незаслуженно и, хоть и не проявлял особой привязанности к ученику, всегда хвалил за достижения. Ясону понадобилось немного времени, чтобы полностью забыть свою прошлую жизнь.
Риджуэй почти сразу начал обращаться к Ясону как к своему подмастерью, хотя реально он не мог стать подмастерьем еще лет до восемнадцати, когда его магическая сила получила полное развитие. Это, в частности, означало односторонние «дискуссии» по поводу воззрений Риджуэя.
— Что ты думаешь о людях, мой мальчик? — Повелитель Огня, попыхивая трубкой, задумчиво смотрел на Ясона.
— Людях как о человечестве, сэр? Обычных людях, вы хотите сказать? — Риджуэй кивнул, и мальчик пожал плечами. — Я не особенно о них задумываюсь, сэр. Я хочу сказать: мы так от них отличны, что незачем тратить время на такие размышления.
— Люди — овцы, мой мальчик. — Повелитель Огня констатировал это как непреложный физический закон. — Однако в наших интересах заботиться о стаде. Если мы этого не сделаем, овец съедят волки, и нам ничего не останется. Из того, что люди — просто овцы, не следует, что они не представляют ценности. Всегда об этом помни, мой мальчик. Мы — не волки, мы пастухи, и овцы могут принести нам большую выгоду.
За все прошедшие годы Камерон не встретил ничего, что могло бы опровергнуть слова учителя. Риджуэй часто пользовался данной аналогией.
Как-то раз он заговорил об этом в довольно странных обстоятельствах. Повелитель Огня обратил внимание на витраж в церкви, изображающий Христа в виде пастыря с посохом и агнцем на плечах. Риджуэй начал смеяться.
Ясона озадачила такая реакция, и Риджуэй снизошел до того, чтобы объяснить:
— Мне всегда бывает смешно, когда «овцы» называют Иисуса добрым пастырем, не задумываясь о том, какой это содержит смысл. Ведь что делает пастух? — Риджуэй, улыбаясь, ждал очевидного ответа.
— Заботится об овцах, — не задумываясь, ответил Ясон.
— А зачем? — усмехнулся Риджуэй. — Чтобы стричь их дважды в год, доить, а также резать, когда стадо станет достаточно большим и ему захочется мяса. Как ты думаешь, именно так эти добрые люди представляют себе своего Бога?
Даже в десять лет Ясон гораздо отчетливее сознавал, чем большинство взрослых, насколько люди склонны питать иллюзии.
— Нет, — ответил он тут же, — они предпочитают не думать так о своем Боге.
— Однако это более верный взгляд, чем они полагают, — цинично заметил Риджуэй. — Такой образ Бога гораздо более точен. — Он хмыкнул. — Барнс часто спрашивает меня, правильно ли переведена строка Библии «кормите агнцев Моих» и не следует ли читать ее как «стригите агнцев Моих».
Ясон усмехнулся, вспомнив о том разговоре. Если бы кто-то тогда подслушал их разговор, Риджуэй, несомненно, подвергся бы публичному осуждению, может быть, был бы даже изгнан из города.
Впрочем, Риджуэй был слишком умен, чтобы говорить подобные вещи там, где их могли услышать. Он приложил все старания к тому, чтобы выглядеть в глазах окружающих добропорядочным ученым мужем. Он щедро жертвовал на благотворительность: отчасти потому, что «овец» следовало кормить, отчасти — чтобы избежать волнений и насилия, к которым склонны голодные толпы. Как Повелитель Огня он уберег жителей Чикаго от повторения Великого пожара, хотя об этой его заслуге никто и не знал. Риджуэя считали почтенным джентльменом и образцовым гражданином, и он позаботился, чтобы и Ясон приобрел такую же репутацию, — как позаботился и о том, чтобы воспитанник точно знал, для чего это нужно. Когда Ясон выдержал все испытания и сам стал Повелителем Огня, Риджуэй по праву гордился его успехом. Риджуэй и Барнс никогда не пытались стать для Ясона приемными родителями, но и не притворялись, будто претендуют на эту роль.
Ясону не удалось отыскать своего отца. Он неоднократно предпринимал такие попытки, но все безуспешно. Да и что он стал бы делать, если бы нашел? Привести пьяницу в дом своего наставника он не мог: Риджуэй вполне справедливо отказался бы иметь с ним дело, а то и вышвырнул бы вон обоих. А деньги, которые Ясон мог бы дать отцу, очень скоро превратились бы в бутылки виски.
По крайней мере Риджуэй и Барнс были рады Ясону. Риджуэй — из-за его успехов в обучении, а Барнс — потому что присутствие мальчика радовало хозяина; к тому же Ясон взял на себя часть его обязанностей. Они не питали к нему любви, но разве это так уж важно? Терпимости и доброжелательства вполне достаточно.
«Что ж, это и правда было не так уж важно, и сказать тут больше нечего. Родной отец от меня отказался, так что мне повезло: я нашел место, где был нужен».
Однако когда Камерон сам стал Мастером, все изменилось, как это и предвидел Риджуэй. Двоим Повелителям такой беспокойной стихии, как Огонь, оказалось трудно жить в близком соседстве, тем более что один прежде был подмастерьем другого. Взаимное уважение и гордость не позволяли им стать врагами, поэтому один должен был уехать — и Ясон как младший решил оставить Чикаго. К тому же он обнаружил, каким великолепным источником богатства могут стать железные дороги, и счел, что глупо сражаться за территорию, когда есть огромный неосвоенный Запад. Риджуэй снабдил его небольшой суммой, которая и послужила основой его будущего состояния, и Камерон начал играть на чикагской бирже. Очень скоро в его распоряжении оказался капитал, достаточный для вложения в серьезный проект. Тогда он покинул Иллинойс и основал железнодорожную компанию, которая начала процветать, как это мог обеспечить только Повелитель Огня.
— Роза вернулась к себе в комнату, — сообщила саламандра, прервав его размышления. — Она как раз заканчивает ужин. Ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы слушать сегодня ее чтение?
Камерон с усилием поднял веки и неуклюже махнул лапой в сторону обсидианового зеркала. В нем тут же возникло отражение смеющейся над чем-то Розы.
— Она только что узнала, откуда появляется еда, — объяснила саламандра. — Спросила об этом свою служанку и нашла ответ чрезвычайно забавным.
По-видимому, Роза начинала привыкать к странной ситуации, в которой оказалась, и Камерон вздохнул с облегчением.
— Куда она сегодня ходила? — спросил он. — И чем занималась?
Саламандра не могла пожать плечами, но как-то сумела передать безразличие.
— Гуляла по парку.
Такое безобидное занятие вызвало у саламандры только скуку. Однако эта девушка определенно больше склонна к прогулкам, чем любая известная ему женщина! Даже те, кто зарабатывает себе на жизнь на городских улицах, не проходят таких больших расстояний.
— Должно быть, она привыкла много ходить, — продолжала саламандра. — В Чикаго она тоже много гуляла.
Так вот в чем дело… Судя по ее убогой одежде, девушка, наверное, часто просто не могла себе позволить даже поездку на трамвае.
Камерон придвинул к себе переговорную трубку и сказал.
— Если вы готовы, мисс Хокинс…
— Роза, — перебила она. — Мы ведь договорились обращаться друг к другу по имени.
— Верно. — Камерону понравилась ее решительность. — Прекрасно, Роза. Мы можем начать с того, на чем остановились вчера.
Он обращал больше внимания на звучание ее голоса, чем на содержание книги. Удобно устроившись в кресле, Камерон смотрел на отражение в обсидиановом зеркале. Роза медленно преодолевала сложные немецкие грамматические конструкции первого из приготовленных на этот день томов. Это была очень нелегкая задача, и на Камерона произвела впечатление беглость, с которой Роза переводила.
Помедлив, чтобы разобрать одно особенно трудное место, девушка, не поднимая глаз от книги, шутливо произнесла:
— Прошу прощения за задержку. Надеюсь, что автор владел магией Огня лучше, чем пером, иначе можно опасаться, что его очень припекло.
Камерон от неожиданности рассмеялся.
— На этот счет можете не беспокоиться. Насколько мне известно, он умер в своей постели в преклонном возрасте.
Роза читала еще некоторое время, потом, хмурясь, просмотрела раздел до конца и наконец сказала:
— Простите меня, Ясон, но, как мне кажется, вы хотите, чтобы я прочла эту главу для собственного образования, а не ради ваших целей.
Камерон снова поразился ее проницательности.
— Что вы предлагаете? — спросил он.
— Я ничего не имею против самой идеи, но почерк этого человека ужасен, с правописанием он не в ладах, а грамматика даже для немца совершенно невозможна. — Роза взглянула на переговорную трубку, словно обращаясь непосредственно к Камерону. — Думаю, ваши уши и мои глаза не будут так страдать, если вы скажете мне, что думаете о магической природе человека, поскольку данная глава, по-видимому, посвящена именно этой теме.
— Здравое замечание, — хихикнула саламандра. — Ты тоже ненавидел эту книгу, когда Риджуэй заставлял тебя ее читать, — по тем же самым причинам.
«Истинная правда».
Камерон на минуту задумался. В состоянии ли он сейчас что-то кому-то объяснять?
«Возможно, хоть и не наверняка».
— Я попытаюсь, Роза, — ответил он. — Однако имейте в виду, что мои взгляды современны и рациональны, насколько магия может быть таковой. Решение проблемы, которое я ищу, может лежать в более мистических областях, и тогда, если ваше понимание окажется чисто научным, вы можете при переводе других текстов не уловить нужного направления.
— Тогда стоит отложить эту книгу и прочесть ее позднее, — предложила Роза и пометила место, на котором остановилась. Потом она выпрямилась в кресле, но вместо того, чтобы просто сложить руки на коленях, взяла со стола записную книжку в кожаном переплете н карандаш, приготовившись делать заметки.
Он чуть не высказал удивления вслух, но вовремя спохватился. Нельзя открывать ей, что он наблюдает, — это может ее обидеть. Хуже того, она может разозлиться и даже потребовать расчета.
«Я нуждаюсь в ее умениях: с этим фактом спорить не приходится».
— Ну что ж, если вы готовы… — Камерон откашлялся, чувствуя некоторое смущение.
«Не смогу же я заставить ее скучать сильнее, чем те древние профессора, чьи лекции она слушала в университете».
— В соответствии с той системой, которой все мы придерживаемся вслед за Пифагором, магическая сила сосредоточена в созданиях четырех стихий. Если человек — или, возможно, иное материальное существо, но в данный момент мы будем говорить только о людях, — пожелает приобщиться к магии, сделать это он может только через посредство духов той стихии, которая ему подчиняется.
Роза, делая записи, кивнула.
— А можно поинтересоваться: есть другие существа, которым доступна магия?
— Наверняка я знаю только о дельфинах и китах — среди них встречаются маги. Им, конечно, доступна лишь магия Воды. Ходят слухи еще о некоторых видах: например, снежном человеке Гималаев или лесных людях Северо-Запада, но тут я ничего не могу утверждать. Если они и существуют, то ведут очень скрытный образ жизни и почти никому не попадаются на глаза. Считается, что они всячески стараются избегать контактов с людьми.
— Мне кажется, — сказала Роза, задумчиво покусывая кончик карандаша, — что если они и пользуются магией, то именно с целью скрыться от людей. Поэтому о них и нельзя ничего точно узнать, правда?
Камерон кашлянул.
— В этом что-то есть, безусловно. Впрочем, вернемся к теме, которую рассматривает repp Александр Метцигер, чей почерк вы так осудили. — Роза очень мило покраснела. — В магической природе каждого человека обычно смешаны все четыре стихии. В большинстве случаев их пропорция бывает абсолютно одинаковой; такие люди не обладают магическими способностями. Человек может использовать магию, только когда в нем нарушается равновесие, потому что только тогда он оказывается достаточно близок к духам стихий, чтобы общаться с ними и ими повелевать.
Роза быстро записывала все это в своей маленькой книжечке, и Камерон сделал паузу, что дать ей время.
— Может быть, это своего рода компенсация — вроде острого слуха, которым обладают слепые? — неуверенно проговорила Роза.
— Великолепно! Да, очень подходящая аналогия. Вполне возможно, что из-за недостатка в его магической природе одной стихии маг делается особенно чувствителен к другой. С таким нарушением равновесия связана определенная опасность: вы оказываетесь уязвимы для духов стихии, которой в наибольшей мере лишены. Чаще всего это бывает та из них, которая противоположна вашей собственной.
— В какой мере равновесие может нарушаться? — спросила Роза. — Насколько… насколько чувствителен к одной стихии может оказаться человек?
— Очень сильно — настолько, что лишь Мастер бывает способен найти в маге — или потенциальном маге — следы других стихий, — ответил Камерон. — В этом-то и состоит причина того, что никто не может повелевать больше чем одной стихией. Если у вас оказывается избыток чего-то одного, остальные составляющие не достигают уровня даже среднего человека. — Камерон нахмурил брови и попробовал найти аналогию. — Представьте себе квадратный стол, на котором лежат мраморные шарики. Если наклонить его в одну сторону, шарики скатятся только к этому краю. Примерно так же, к счастью, устроена магическая природа человека.
— Почему «к счастью»? — спросила Роза. Камерон ожидал такого вопроса.
— Потому что духи стихий — ревнивые создания. Они никогда не потерпели бы необходимости делить мага с другими. Даже если бы нашелся человек, избыточно одаренный в двух сферах, ему следовало бы посоветовать избрать одну, иначе духи двух стихий постоянно ссорились бы друг с другом, бесполезно тратя время и энергию и постоянно нарушая его планы.
— Кажется, духи похожи на капризных детей, — заметила Роза с улыбкой; она, конечно, и не подозревала, что Камерон видит выражение ее лица.
Он фыркнул.
— Именно такие они и есть. — Ему на ум пришло другое сравнение, гораздо менее вежливое. — Вот, собственно, и все, о чем пишет repp Метцигер в том разделе, который вы пожелали пока пропустить.
Роза состроила гримасу.
— И для этого ему понадобилось сорок страниц? — недоверчиво переспросила она.
— Он излагает все более подробно — можете прочесть сами, если захотите. В частности, он перечисляет свойства каждой стихии, сообщает, как можно определить, есть ли в магической природе ребенка то нарушение равновесия, которое сделает его подходящим подмастерьем, и как магическая природа человека отражается на его личности. — Камерон помолчал, выжидая, пока пройдет головокружение. — Все это полезно знать. Если вы станете внимательно наблюдать за человеком, то сможете определить его магическую природу, не прибегая к другим средствам, кроме собственного разума и пяти чувств.
— Вы так и поступаете? — дерзко поинтересовалась Роза. Камерон коротко рассмеялся.
— Нет, — вполне правдиво ответил он. — Мне это не нужно. Я — Повелитель Огня, и такие вещи для меня делают саламандры. Чтобы определить магическую природу человека, им достаточно одного взгляда.
Лицо Розы снова сделалось задумчивым.
«Она о чем-то размышляет. Это может оказаться интересным. Не собирается ли она спросить меня, какова ее магическая природа и может ли она стать магом?»
Но Роза задала совсем другой вопрос:
— Может ли Мастер-Повелитель одной стихии быть наставником подмастерья, в магической природе которого преобладает другая?
— Да, это интересный вопрос. — Камерон некоторое время его обдумывал. — В теории… Не вижу, почему бы и нет. Более того, вы узнаете из книг, которые будете читать, что в прошлом некоторые великие маги так и поступали. Предмет один и тот же, разные только заклинания и испытания. Единственное неудобство заключается в том, что, если подмастерье попадет в беду, Мастер не сможет приказать духам его стихии вернуться на место.
— Вы подчеркнули «не сможет приказать». А сможет ли он сделать что-то другое, чтобы избавить подмастерье от последствий ошибки?
Боже, как быстро она все схватывает!
— Если его власть над духами собственной стихии достаточно велика, возможно, ему удастся с их помощью принудить духов стихни подмастерья оставить того в покое. — Камерон покачал головой, забыв, что девушка его не видит. — Впрочем, я не стал бы пытаться проделать такое с любыми духами, кроме сильфов. Они — самые покладистые и снисходительные и реже остальных впадают в ярость. Гномов разозлить трудно, но в гневе они неумолимы, а с ундинами я, по очевидным причинам, и вовсе не мог бы справиться.
— Понятно. — Роза снова взялась за книгу. — Спасибо, Ясон. Вы избавили мои глаза от большой нагрузки. Что же до остальных перлов мудрости герра Метцигера… Как бы мерзко они ни были написаны, я справлюсь.
Камерон снова откинулся в кресле, а Роза возобновила чтение; однако Повелитель Огня продолжал обдумывать вопрос, который она задала.
Стихией Розы был Воздух; саламандра не стала бы говорить об этом, если бы в ней не было заметного магического потенциала. Не провести ли ему эксперимент, который упомянула Роза, и не попытаться ли обучить ее самому? Это, безусловно, сняло бы проблему, встающую, когда подмастерье становится Мастером и или учителю, или ученику приходится искать себе новый дом. Повелитель Огня и Повелитель Воздуха вполне могли бы жить в одном доме без всяких осложнений.
«Могу ли я это сделать? И следует ли? Кто может от такого пострадать? Думаю, она не настолько глупа, чтобы впутаться в настоящие неприятности. Единственная проблема — сможет ли она пройти испытания, поскольку в этом я не смогу помочь ей, как помог бы, будь ее стихией Огонь».
Этот вопрос занимал Камерона весь вечер и даже наполнил собой его сны в ту ночь.
Глава 8
Поверив в реальность магии, Роза каждое утро просыпалась в предвкушении новых открытий; ее энтузиазм нисколько не умеряло сознание того, что Ясон Камерон — человек опасный и, возможно, неуравновешенный и что ей в любой момент могут грозить неприятности. Это ничего не значило, может быть, даже заставляло ее испытывать возбуждение: ничто так не подчеркивает радость жизни, как привкус опасности. Однако в то утро Роза проснулась в менее приподнятом настроении, н тому имелась причина. Сегодня, как сообщил ей накануне Ясон, в поместье должен вернуться Поль Дюмон. Камерон снова попросил Розу не раскрывать Дюмону ее вновь обретенных знаний о магии, и она охотно подтвердила свое согласие. Поль тоже олицетворял опасность, но это была опасность не такого рода, с которой Розе хотелось бы заигрывать. Она с подозрением относилась к движущим им мотивам и к его морали; он представлялся ей скользким типом.
«Я слишком много знаю о людях, подобных Дюмону, не знаю только, как защититься от них. Да и не хотелось бы выяснять это на практике. — Роза вздохнула. — Нет, дело не в исходящей от него угрозе — мне противна его развращенность. Не могу себе представить, чтобы он совершил что-то великое и устрашающее — только что-то мелочное и мерзкое».
Роза раздвинула полог кровати, что послужило знаком для всегда внимательной саламандры опустить очки в ее протянутую руку. Ох, насколько это лучше, чем шарить по столику, как раньше!
«Как было бы хорошо, если бы удалось сохранить при себе саламандру, когда закончится моя работа здесь…»
Огненная служанка подлетела к окну, и портьеры раздвинулись. Серый тусклый свет за окном в точности соответствовал унылому настроению Розы. Она прекрасно знала: как бы ни стремилась она избегать Дюмона, она непременно встретится с ним. Так случалось всегда: именно те люди, которых она меньше всего хотела видеть, оказывались первыми, с кем она сталкивалась, и избавиться от них было труднее всего. Поскольку в доме нет никого, кроме них с Дюмоном, от него не скроешься: он всегда отыщет ее по звуку шагов.
«Что ж делать… Раз погода такая унылая, это по крайней мере оправдывает мое нежелание выходить из собственных комнат. — Роза спустила ноги с постели, закуталась в пеньюар и направилась в ванную. — Жаль, конечно, что я никогда не была хрупким созданием: тогда бы я могла сослаться на недомогание и под этим предлогом избавиться от него…»
…С другой стороны, Поль Дюмон ведь об этом не знает.
Она сбросила одежду и погрузилась в воду — как всегда, именно такой температуры, какую она любила: не обжигающую, но горячую, такую, когда мышцы расслабляются и открываются все поры. Вот и еще одно преимущество знакомства с саламандрой!
«Я слишком много знаю о людях, подобных Дюмону, не знаю только, как защититься от них. Да и не хотелось бы выяснять это на практике. — Роза вздохнула. — Нет, дело не в исходящей от него угрозе — мне противна его развращенность. Не могу себе представить, чтобы он совершил что-то великое и устрашающее — только что-то мелочное и мерзкое».
Роза раздвинула полог кровати, что послужило знаком для всегда внимательной саламандры опустить очки в ее протянутую руку. Ох, насколько это лучше, чем шарить по столику, как раньше!
«Как было бы хорошо, если бы удалось сохранить при себе саламандру, когда закончится моя работа здесь…»
Огненная служанка подлетела к окну, и портьеры раздвинулись. Серый тусклый свет за окном в точности соответствовал унылому настроению Розы. Она прекрасно знала: как бы ни стремилась она избегать Дюмона, она непременно встретится с ним. Так случалось всегда: именно те люди, которых она меньше всего хотела видеть, оказывались первыми, с кем она сталкивалась, и избавиться от них было труднее всего. Поскольку в доме нет никого, кроме них с Дюмоном, от него не скроешься: он всегда отыщет ее по звуку шагов.
«Что ж делать… Раз погода такая унылая, это по крайней мере оправдывает мое нежелание выходить из собственных комнат. — Роза спустила ноги с постели, закуталась в пеньюар и направилась в ванную. — Жаль, конечно, что я никогда не была хрупким созданием: тогда бы я могла сослаться на недомогание и под этим предлогом избавиться от него…»
…С другой стороны, Поль Дюмон ведь об этом не знает.
Она сбросила одежду и погрузилась в воду — как всегда, именно такой температуры, какую она любила: не обжигающую, но горячую, такую, когда мышцы расслабляются и открываются все поры. Вот и еще одно преимущество знакомства с саламандрой!